Томек и таинственное путешествие

I В тайге

Над широкими просторами русской части Дальнего Востока светало. На небосклоне медленно гасли звезды, и в сером полумраке клубился предрассветный туман. Вот лучи восходящего солнца коснулись округлых горных вершин, пробежали по склонам, поросшим лесом, и на всем пространстве тайги настал новый день.

Мягкий туман, обволакивавший девственный лес, постепенно рассеивался, и перед взором наблюдателя открывались удивительные подробности пейзажа. Растительность, присущая северной тайге, соседствовала здесь с породами смешанных лесов Китая и Индии. По стволам аянских елей[1] вились ветви дикого винограда; рядом с белыми березами и сибирскими кедрами росли амурские пробковые деревья, маньчжурский орех и кусты аралии со стеблями, покрытыми шипами. Повсюду вокруг в небо вздымались вершины столетних кедров, золотисто-зеленой даурской лиственницы, белокорых пихт, среди которых пробивалась светлая зелень амурских лип, вязов, грабов, дубов и кленов.

Солнечные лучи все глубже и глубже проникали во влажную чащобу приамурской тайги, где протоптанные оленями стёжки пересекаются с тропами тигров, а в жаркую летнюю пору скромные якутские мотыльки уступают место крупным тропическим бабочкам.

Здесь на рассвете тигры возвращаются с ночной охоты к своим лежбищам; в это время тайга замирает, и только птицы, сидя в гнездах высоко над землей, отваживаются резкими криками заявить о своем присутствии. Однако этим утром даже птицы при малейшем шорохе срывались с мест, а дикие животные тайком пробирались сквозь чащу, потому что извечные устои тайги нарушил их самый коварный враг – человек. В самом сердце тайги, вблизи южной оконечности Буреинского хребта[2], появилась группа следопытов и звероловов, разбивших здесь свой лагерь.

Когда солнечные лучи разогнали туман, стлавшийся по лесным полянам, на одной из них показались силуэты нескольких палаток, окруженных полукругом телег. Под телегами спали привязанные к колесам лохматые псы. Внутри полукруга телег стоял ряд клеток с дверками из железных прутьев. Вблизи лагеря паслись стреноженные лошади.

Из палатки вышел низкий, широкоплечий мужчина, одетый в штаны и куртку, сшитые из оленьей шкуры. Он внимательно окинул взглядом поляну, повернул к солнцу смуглое лицо с раскосыми глазами, маленьким носом и выдающимися скулами. Он был искренне рад, что туман рассеялся. Мужчина посмотрел вверх. Хмурое небо, а таким оно было уже две недели, наконец разъяснилось и голубело в лучах восходящего солнца. Тихий, почти безветренный рассвет свидетельствовал о том, что пора летних муссонных дождей[3] прошла. Лицо мужчины озарилось улыбкой. Ведь он был проводник и следопыт – участник экспедиции, организованной белыми звероловами, приехавшими сюда из далекой страны. Проводник уже давно ждал подходящего дня, чтобы закончить охоту на тигров. После этого экспедиция должна была перейти в район, расположенный к западу от Буреинского хребта, чтобы очутиться вне досягаемости муссонных дождей, которые задерживались на восточных склонах гор.

Мужчина вернулся в палатку, потом снова вышел на поляну, держа в руках старую берданку[4]. Теперь у него на ногах были мягкие унты из оленьей шкуры, и он, бесшумно ступая, направился в чащу леса. Как раз в этот момент из соседней палатки выглянул молодой человек довольно высокого роста. Это был зверолов Томек Вильмовский, который с отцом и несколькими друзьями охотился в приамурской тайге. Увидев уходящего проводника, юноша, несмотря на то что был полуодет, побежал вслед за ним.

– Нучи[5], куда ты собрался так рано? Если ты идешь искать обнаруженных вчера тигров, то я с удовольствием пойду с тобой, – по-русски крикнул он, догоняя следопыта, представителя местного народа – нанайцев[6].

Нучи остановился, повернулся к юноше и на ломаном русском языке, перемежая его словами родного языка, ответил:

– Моя проверит, есть ли амба[7], и вернется за вами.

– Ты же знаешь, что я умею незаметно подкрасться к зверю. Я не вспугну тигров, возьми меня с собой, – просил Томек.

Нучи поднял голову, чтобы заглянуть в глаза юноши.

– Твоя такой же хороший охотник, как старый гольд, но амбы живут далеко за сопкой, шибко далеко! Твоя устанет ходить, а потом не может скоро ловить, – ответил он.

– Ну да, ты, пожалуй, прав, Нучи, но я при случае подстрелил бы что-нибудь для наших тигров. Остатки кабана я разделю между ними сейчас. Их надо хорошо накормить, а то они будут шуметь целый день. Ты же сам говорил, что это мешает охоте, – искушал Томек охотника, так как очень хотел отправиться в тайгу со знаменитым местным звероловом.

– Теперь наша не может стрелять, – твердо ответил Нучи. – Мы должны поймать амбы, а потом охотиться. Пусть твоя накормит амбы в клетках, а то голодные они злые и громко кричат своим братьям в тайге. Тогда совсем нет охоты.

– Хорошо, Нучи, я займусь тиграми.

Нанаец подмигнул опечаленному юноше, забросил ружье за спину и быстро исчез в лесной чаще. С нескрываемой завистью Томек смотрел ему вслед, хотя в глубине души признавал правоту местного охотника. Здесь, в приамурской тайге, ловля живых тигров осуществлялась старым охотничьим способом, то есть без участия многочисленной облавы, которая помогла бы окружить животных. Погоня за тиграми небольшой группы людей с собаками была чрезвычайно изнурительна, в особенности на склонах сопок. Правда, в течение нескольких недель охоты они сумели поймать трех молодых хищников, но сильно при этом устали. Дождливое лето не благоприятствовало звероловам. Размокшая от дождей земля затрудняла и без того тяжелую охоту. Поэтому опытный Нучи советовал отложить поимку тигров до приближающейся осени – лучшей поры года в этом районе. Он объяснял, что после муссонных дождей быстро устанавливается солнечная и теплая погода, которая обычно длится до конца сентября и даже до начала октября. В конце осени, когда подсыхает и подмерзает земля, легче передвигаться на телегах. К сожалению, белые охотники не захотели воспользоваться хорошим советом. Они обосновались во влажной тайге и кружили по ней, словно духи.

Нучи исчез в чаще леса; Томек медленно вернулся в палатку. Стараясь не разбудить друзей, он взял одежду, полотенце, мыло и направился к протекавшему поблизости ручью. Вскоре одетый и умытый юноша присел на поваленный бурей ствол дерева. Некоторое время прислушивался, подозрительно поглядывая вокруг. В лагере царила полная тишина. Все отдыхали перед новой охотой, которую обещал им Нучи.

Томек осторожно достал из поясного кармана листок бумаги. Разгладил его на колене. Это было письмо от его двоюродной сестры Ирены Карской, в семье которой он долгое время жил в Варшаве после смерти матери и побега отца за границу.

Томек начал читать письмо:

Томек не успел дочитать письмо до конца, но в этом и не было нужды, так как он знал в нем каждое слово. Юноша тщательно сложил письмо и сунул в кармашек у пояса. После чего стал сосредоточенно думать о необыкновенных событиях, которые привели его в сибирскую тайгу.

Письмо Ирки, вместе с корреспонденцией из Лондона, он получил в Алваре[11], после возвращения из неудачной экспедиции в Тибет. Всю корреспонденцию выслала ему в Алвар австралийка Салли. Томек и его отец были чрезвычайно опечалены трагическими известиями из Варшавы. Ведь они многим были обязаны семейству Карских. Карские долгое время заменяли Томеку родителей. Помогали ему в самые тяжелые минуты и заботились о нем, как о собственном сыне.

Друзья Вильмовских, Ян Смуга и боцман Новицкий, сочувствовали им в постигшем их горе. Ведь каждый из них по-своему был жертвой царского режима. Вильмовский и боцман были вынуждены бежать за границу, опасаясь ареста. Брат Смуги был сослан в Сибирь. Какая разница, что благодаря счастливому стечению обстоятельств ему удалось бежать из ссылки? За полученную свободу он заплатил жизнью. Желая выполнить последнюю волю умершего ссыльного, наши друзья направились в далекие горы Алтынтаг, чтобы отыскать спрятанное им золото. Половина сокровища должна была пойти на помощь польским ссыльным в Сибири. Однако экспедиция, трудная и опасная, закончилась полной неудачей[12]. Каменная лавина закрыла вход в пещеру, где было спрятано золото. А теперь, не успев вернуться из неудачной экспедиции, они узнали о новом аресте и ссылке. Во время беседы с сочувствующей им рани[13] Алвара и ее братом пандитом Давасарманом, который принимал участие в экспедиции в горы Алтынтаг, они решили помочь Збышеку бежать из Сибири. Судьба поляков показалась княгине похожей на судьбу индийцев во времена владычества Англии. Войдя в их положение, она предложила Вильмовскому свою яхту, чтобы облегчить побег ссыльного. Пандит Давасарман вызвался принять личное участие в этой рискованной экспедиции. Его помощь пришлась весьма кстати, потому что, будучи пандитом, то есть обученным англичанами специалистом, который занимается географическими исследованиями различных стран Азии, он обладал колоссальным опытом. Кроме того, наличие яхты давало им возможность свободно плавать по морю и делало независимыми от транспортных средств, находившихся под особым надзором властей.

Смуга и Вильмовский были в тесных торговых отношениях со всемирно известной фирмой Гагенбека, занимавшейся поставками диких животных в зоологические сады и цирки. Благодаря этому им удалось получить поддержку фирмы в деле организации охотничьей экспедиции в Сибирь. Однако ни Вильмовский, ни боцман, нелегально покинувшие Россию и разыскиваемые полицией, не могли отправиться туда под своими фамилиями. Поэтому Давасарман, воспользовавшись своим авторитетом у английских властей в Индии, раздобыл приятелям новые документы. Согласно им Вильмовский оказался «английским подданным Броуном, препаратором шкур диких животных», а боцман Новицкий стал «германским подданным по фамилии Броль, укротителем диких животных». Таким образом, удалось получить разрешение русских властей на организацию охоты в тайге на Дальнем Востоке для отлова образцов сибирской фауны. Участники экспедиции уже около двух месяцев охотились на тигров и всё думали, под каким же предлогом они смогли бы поехать в Нерчинск, расположенный в Забайкалье. Успеху опасного предприятия мешали не только огромный, почти лишенный дорог край, но и целый ряд иных обстоятельств.

Пандит Давасарман не участвовал в охоте. Он постоянно находился на яхте, которая стояла на якоре в бухте Золотой Рог во Владивостоке, готовая в любой момент выйти в море. Индиец ждал тут сообщений и инструкций от друзей. Связь между командиром яхты и охотничьей экспедицией поддерживал Удаджалак, верный товарищ пандита Давасармана, не раз участвовавший в исследовательских походах в различные страны Азии.

Томек призадумался. Сумеют ли они поехать в Нерчинск? Застанут ли там Збышека и смогут ли его освободить? Юноша достал из кармана куртки карту. Поискал на ней мощную реку Амур, естественное продолжение рек Шилки и Аргуни, которые берут свое начало на краю пустыни Гоби. После слияния этих рек в единое русло Амур описывал широкий полукруг к югу и, только начиная с места впадения правого притока, реки Сунгари, делал крутой поворот на северо-восток. Как раз в самой южной точке Амура, между левым притоком, Буреей, и правым – Сунгари, на карте виднелся сделанный карандашом крестик. Здесь, на левом берегу реки, располагался лагерь охотников.

Юноша внимательно разглядывал карту. Первую часть пути они проехали из Владивостока в Хабаровск по железной дороге вдоль реки Уссури. Из Хабаровска на лошадях направились вдоль левого берега Амура по Сибирскому тракту до Рухлова[14], откуда снова начиналась железная дорога до Нерчинска и Читы в Забайкалье.

Дело в том, что Сибирская железная дорога в те времена была построена от Москвы, через Урал, Южную Сибирь в Читу и оттуда уже как Китайско-Восточная железная дорога проходила через Маньчжурию и заканчивалась во Владивостоке, на берегу Тихого океана. В результате Русско-японской войны Россия должна была покинуть Маньчжурию, оставив под своим контролем только Китайско-Восточную железную дорогу с довольно широкой полосой отчуждения вдоль пути и рядом городов, в которых находилась русская администрация железной дороги. Стремясь обезопасить себя на случай потери Китайско-Восточной железной дороги, царское правительство решило построить линию вдоль левого берега Амура между Рухловом и Хабаровском. Таким образом, должен был возникнуть новый участок Сибирской железной дороги от Читы до Хабаровска. Однако в те времена Томек и его друзья, оставив Хабаровск, очутились в девственной тайге, простиравшейся вплоть до Забайкалья[15].

Томек так задумался, что не услышал тихих шагов и даже испугался, почувствовав на плече чью-то руку.

Он быстро обернулся и, увидев Смугу, с облегчением вздохнул:

– А я было испугался, что кто-то чужой поймал меня за изучением карты.

– Осторожнее, Томек. Будет лучше, если никто не заподозрит, что мы интересуемся топографией этого края, – сказал Смуга. – Кроме того, ты слишком резко реагируешь на неожиданности. Старайся держать себя в руках. Стал более нервным, мой друг? Во время прежних экспедиций ты был куда спокойнее…

Смуга уселся рядом с Томеком, а тот наклонился к нему и вполголоса сказал:

– С тех пор как исправник в Хабаровске приставил к нашей экспедиции своего агента в качестве наблюдателя, я никак не могу совладать с собой. Удастся ли нам в этих условиях освободить Збышека?! Кроме того, я боюсь за отца и боцмана.

– Ты напрасно волнуешься. У них документы на чужие фамилии, и они прекрасно играют свою роль. Если мы будем достаточно осторожны, их никто не уличит.

– Да я повторяю себе это по тысяче раз в день, но сверлящий взгляд этого шпика возмущает меня до глубины души.

– Не так страшен черт, как его малюют, – ответил Смуга. – Он следит за нами, а мы – за ним. Удаджалак не спускает с него глаз. Если он начнет ерепениться, мы его тихонько погасим, как свечу.

– Так ужасно находиться рядом с тем, кто следит за нами и за кем следим мы.

– Любой порядочный человек чуждается предательства, но мы добровольно влезли в пасть медведю и никак не можем допустить, чтобы он перекусил нас зубами.

– Это правда, – признал Томек. – Ведь речь идет не только о нас, но и о Збышеке.

– Послушай, Томек! Мы здесь как на войне. Ты в качестве почетного члена племени апачей[16] обязан помнить, что главное достоинство воина – это терпение, рассудительность и молчание.

– Видимо, плохой из меня воин.

– Не болтай чепухи! – оборвал его Смуга. – Ты просто порешь горячку. Тебе не терпится поскорее попасть в Нерчинск. Но я знаю, как только мы приступим к настоящему делу, ты сразу обретешь уверенность и силу.

– Ах, если бы было по-вашему!

– Можешь вполне на меня положиться, я тебя очень хорошо знаю. Вы избрали меня начальником экспедиции. Поэтому обязаны доверять мне. Мы не имеем права поспешными, непродуманными действиями испортить все дело. У нас есть разрешение на охоту в Приамурье. А отсюда до Нерчинска довольно далеко. Поэтому мы сидим в тайге, несмотря на неподходящую для охоты пору. Нам надо как-то обвести исправника вокруг пальца.

– И вы уже продумали план действий?

– Да. Мы отправимся в Благовещенск. Там разобьем лагерь, где оставим твоего отца, поскольку в Нерчинске он может быть опознан. А сами с боцманом и Удаджалаком попытаемся пробраться в Нерчинск. Ясное дело, нам придется убедить Павлова остаться с твоим отцом, что я и постараюсь сделать. Самое главное, чем я сейчас озабочен, – это как нам спрятать Збышека в лагере, чтобы сыщик ничего не заметил. Я тебе говорю об этом, так как мне самому ничего подходящего в голову не приходит. Я рассчитываю на твою хитрость. Время не ждет, начинается наиболее благоприятная пора года для путешествия на лошадях.

– Я знаю. Попытаюсь что-нибудь придумать.

– Только никому не болтай об этом. Так будет лучше для нас всех.

Послышался лай собак. Смуга поднялся.

– Видно по всему, что будет хорошая погода, – сказал он, немного помолчав. – Если Нучи найдет следы тигров, нас ждет трудный день. Наши уже, наверное, проснулись, идем завтракать.

Томек смотрел на Смугу с восхищением. Необыкновенная отвага, честность и доброжелательность располагали к нему сердца людей. Все уважали его и слушались так, словно считали естественным, что там, где находится Смуга, никто другой не может быть старшим. Поэтому Томек почувствовал гордость за себя, ведь Смуга именно к нему обратился за советом.

Они застали друзей за различными хлопотами. Боцман Новицкий, настоящий великан, который в экспедиции играл роль не только укротителя, но и оружейного мастера, сидел с подвернутыми ногами на разложенном на земле одеяле. Он торопливо чистил оружие, и по всему его виду можно было понять, что он сейчас в плохом настроении.

Во время этой охотничьей экспедиции, в особенности в обществе русских или туземцев, Томек и его друзья говорили по-русски. Это было для них делом обычным, так как все они в свое время ходили в школы в так называемом Царстве Польском, где преподавание велось на русском языке. А Удаджалак познакомился с русским языком во время прежних экспедиций Пандита Давасармана по Центральной Азии.

Увидев Томека, боцман громко выразил свое неудовольствие:

– В этом чертовом краю насекомые еще при жизни поедом едят человека. А ты, браток, вместо того чтобы прятаться в кустах, приготовил бы лучше защитные сетки, потому что шкура у меня свербит при одной мысли о безветренной погоде!

Томек сочувственно взглянул на друга. Его опухшее лицо и шея были покрыты кровавыми струпьями. Правда, гнус – бедствие сибирской тайги – крепко досаждал всем охотникам, но моряк страдал больше других. Особенно в безветренные, погожие дни, перед дождем или во время сумерек, огромные тучи насекомых появлялись в тайге, нападая на людей и животных. Этих жадных кровососущих насекомых было полно повсюду. Они толстым слоем покрывали воду в ведре, плавали в супе, в горшке и в тарелке, цеплялись за одежду, лезли в глаза, уши, носы, проникали под рубашки, а их укусы оставляли на человеческом теле зудящие ранки. Через некоторое время организм человека несколько привыкал к укусам и раны исчезали, но несчастный боцман, в противоположность своим друзьям, все еще никак не мог приспособиться к гнусу.

Томек подошел к моряку.

– Я сейчас принесу сетки, хотя бегать по лесу с укрытой головой очень неудобно, – сказал он. – Кроме того, я насобираю смолистых щепок, чтобы мы могли хотя бы дымом отгонять гнуса. Если говорить правду, то удивительно, что именно вас так полюбили эти зловредные насекомые. Мы уже попривыкли и почти не чувствуем их укусов.

– Ах, это чертово племя, как видно, очень разборчиво, – ответил боцман, красноречиво посмотрев своими опухшими глазами на Павлова – сыщика, которого им подсунул хабаровский исправник в качестве наблюдателя, и добавил: – Мне говорил один ученый, что гнус не нападает ни на тяжелобольного, ни на отъявленного подлеца. И в том и в другом случае насекомые прекрасно чувствуют кандидатов на тот свет, а, как известно, трупы гнус не кусает.

Томек с трудом подавил смех, поняв этот намек на Павлова, совершенно безразличного к гнусу.

Три сына Нучи, как все нанайцы, тонко чувствующие юмор, громко рассмеялись.

– Твоя хорошо говорит, зверь сразу узнает плохого человека, – сказал один из них.

– Вас тоже гнус не трогает, – сказал Томек, давая боцману знак, чтобы тот зря не дразнил шпика.

– Гнус умный, он знает, что нанаец – сын тайги. Они знакомых не трогают, – ответил нанаец, весело подмигивая.

– Вместо того чтобы шутки шутить, лучше давайте готовиться к охоте, – приказал Смуга. – Вот-вот Нучи вернется! Проверьте веревки, займитесь собаками. Господин Павлов не любит гоняться за тиграми, поэтому он, пожалуй, как всегда, останется в лагере на страже?

– Вы начальство – вам виднее! Хорошо, я буду стеречь лагерь, – охотно согласился Павлов.

– А при случае пошарю во вьюках, – вполголоса буркнул боцман Томеку.

– Заткните ваш фонтан, уважаемый Броль, – шепнул Томек. – Вам обязательно нужно обратить на себя внимание сыщика.

Господин Броль, то есть боцман Новицкий, тихонько выругался, но оставил Павлова в покое, тем более что Вильмовский позвал всех завтракать.