Такая как есть

3

Швейцария, 1988

– Ну, как она? – спросил Макс, когда Алекс вошла в гостиную виллы с видом на Женевское озеро.

– Все еще спит.

– А, что еще важнее, – как ты?

– До сих пор не могу отойти от потрясения. Чего я меньше всего ожидала – так это того, что моя мать способна сказать «прости меня».

– Я предупреждал, что она не в себе.

Алекс присела на кушетку, стоявшую рядом с горевшим камином.

– Ты знаешь, я ведь человек неверующий, но если бы речь шла о ком-то другом, я бы сочла, что это религиозный порыв.

– Не исключено, что у Евы сработал здоровый страх перед вечными адскими муками. Может быть, пока она сидела у постели Криса, все ее прегрешения прошествовали перед ее взором.

– Насколько я знаю, она никогда не ходила в церковь.

– Твоя мать делала много такого, о чем ни одна душа не имеет понятия.

Алекс взяла чашку с кофе и, добавив в него сливок, из черного превратила в бежевый.

– Во всяком случае, мы добились того, чего хотели, – удовлетворенно произнес Макс, щедро насыпая в чашку сахар.

– Почему-то меня не покидает ощущение, что мне предстоит пережить еще нечто такое, к чему я совершенно не готова.

– И с чем это связано?

– Не знаю… так… пока что-то неопределенное. Но у Евы уже возник какой-то замысел, – задумчиво ответила Алекс. – Ведь такого еще не бывало, чтобы она сомневалась в правильности своих поступков. Мы тысячу раз слышали, как она провозглашала: «Я обязана выполнить свое предназначение, и ничто – ничто! – не в состоянии помешать мне». – Алекс удалось очень точно передать выражение и интонацию матери, которая «давала очередное представление».

– Если она хотела, чтобы я простила ее, то почему не попросила меня прийти? Знаешь, мне кажется…

– Что?

– …Может быть, это звучит слишком жестоко, но она снова играет какую-то роль. Иначе все это совершенно не соответствует ее характеру. Она отвергала саму мысль о моем существовании. И теперь вдруг при всех попросила у меня прощения. Мне кажется, что просто начался новый акт пьесы. Ведь она как хамелеон. Боюсь, что я так никогда и не увижу ее истинного лица – только те маски, которые она надевает. Но сейчас доктор говорит, что она эмоционально истощена и впала в патологический сон. У нее такое уже случалось. Однажды она проспала три дня…

– Она и в самом деле должна была истощить все свои душевные запасы… Будем ждать…

– Ты уже подготовил сообщение для прессы?

– Да, еще до того, как телефон начал звонить, как сумасшедший. Я подчеркнул, что Ева находится в глубоком шоке.

– И мне так кажется. Почему, Макс? Я не понимаю.

– А ты стараешься всегда все понимать?

– На все есть свои причины, – твердо ответила Алекс.

– Поэтому ты и сомневаешься в искренности матери?

– Угрызения совести – это то, чего она никогда не переживала. Ее убежденность в непогрешимости своих поступков непоколебима.

– И ты не веришь, что человеческое сердце способно измениться под влиянием обстоятельств?

– Мне бы хотелось, чтобы у нее было сердце.

– По крайней мере, два человека смогли заставить ее забыть обо всем.

– Не путай сердце и чувства со страстью, с половым влечением.

– Но Криса-то она обожала.

– И выбирала весьма странные способы для демонстрации своего чувства. Любить в ее представлении – означало завладеть кем-либо и повелевать им.

– Тогда тем более все понятно. Она утратила то, что представлялось для нее самой большой ценностью. Смерть по-разному отзывается в душах людей. И я впервые вижу, как дыхание смерти коснулось Евы.

– Потому что не видел ее раньше…

– Но, может быть, именно потому, что на этот раз она переживает искренне, тебе кажется, что она не очень убедительна в своей роли? Вспомни, что рассказывал Джонси, когда он сообщил об аварии с Крисом. Она будто окаменела, и единственное, что она смогла вымолвить, это – «отвезите меня к сыну». – Теперь она на двадцать лет старше. Время и возраст потребовали некоторых переделок в пьесе.

– Боже мой, да ты иной раз как стена, непробиваемая стена!

Алекс вспыхнула, но все так же упрямо повторила:

– Не пытайся убедить меня, что чья-то смерть способна изменить характер человека. Боюсь, ты напрасно тратишь время, стараясь внушить мне, что мать превратилась в святого Павла…

– А почему бы и нет? Ты ведь знаешь, как ловко она умеет манипулировать людьми, событиями, самой жизнью, наконец… Ее воспоминания, наверное, составили бы толстенный том. Но не следует упускать из виду одну важную вещь: даже Ева Черни ничего не может поделать со смертью. И осознание этого, быть может, вызвало желание кое-что исправить, изменить. Попытайся посмотреть на нее под таким углом. Не исключено, что случившееся помогло ей осознать ужасную для женщины вещь – что она стареет, что осталась одна… Плотина рухнула, и на нее обрушилось то, что она прятала от себя: как она прожила жизнь и то, что она творила. Может быть, после этого тебе не покажется столь уж странной ее просьба о прощении. – Макс снова сел. – К тому же, – добавил он, – не забывай и о том, что Ева эмоциональная натура.

– Разумеется. Но она никогда – даже под воздействием порыва – не действовала в ущерб себе.

– Но так ли уж бескорыстна ты сама?

– На чьей ты стороне, не понимаю? – сердито спросила его Алекс.

– Как всегда, на своей собственной, – ответил Макс. – На сегодняшний день моя задача – прояснить все темные пятна… В чем дело, Жак?

Дворецкий, осторожно постучавший в дверь, вошел в гостиную:

– Вы заказывали Сейшеллы, сэр? Заказ выполнен.

– Я буду говорить отсюда, – ответил Макс и добавил, обращаясь к Алекс: – Нет, нет, тебе незачем уходить… Мне просто надо сообщить Море о похоронах.

Он прошел по длинной комнате к небольшому бюро, на котором стоял телефон.

Алекс слышала только, как он проговорил:

– Привет, дорогая…

А потом он принялся что-то негромко бормотать в трубку.

Алекс встала, чтобы налить себе арманьяка. Она чувствовала, что ей это просто необходимо. Одно только воспоминание о стройной длинноногой Море Хейнс сразу заставило ее почувствовать, насколько она неуклюжая и ширококостная.

Мора жила с Максом уже несколько лет. Как-то Алекс спросила его, какого черта он тянет и не женится. Он ответил: «Потому что я следую заветам Сэмуэля Батлера. Он считал, что разбойники, нападая на человека, требуют либо кошелек, либо жизнь. Женщины требуют и того и другого». Тогда Алекс настолько поразило, что Макс способен ссылаться на Батлера, что не стала продолжать разговор. Но сейчас она снова удивилась тому, что Макс до сих пор не женился на Море. Это была женщина вполне в духе Евы Черни: элегантная, богатая, уверенная в себе, с прекрасной родословной и безупречным вкусом. Она принадлежала к высшему свету – это был мир, в котором она родилась и где чувствовала себя, как рыба в воде. Отличный повар, умелый садовник и человек, занимающийся убранством комнат, – у нее все шло по заранее намеченной колее, если бы не муж. Он покончил жизнь самоубийством после того, как потерпел банкротство и потерял все имевшиеся деньги, оставив Мору без копейки. Макс привел ее к Еве со словами: «Вот твое лицо, Ева». И, взглянув на нее, Ева не стала возражать.

Макс все еще говорил по телефону, когда дверь отворилась, и Алекс увидела Памелу Брэдли. Она была вся в черном: простое элегантное платье и ниточка жемчуга на шее. Ее тицианового цвета волосы, убранные с лица, подчеркивали точеную линию подбородка.

Алекс улыбнулась:

– Кофе? Или что-нибудь выпьешь?

– Разве что немного бренди…

Алекс налила ей рюмочку. Памела, принимая рюмку, проговорила:

– Спасибо… Ты знаешь, у него совершенно не изменилось лицо. Он выглядит так, словно ненадолго заснул.

Алекс ничего не ответила – что тут можно было сказать?! Она знала, как сильно Памела любила Криса. Несмотря на десять лет разницы в возрасте, они оказались идеальной парой.

– Вы уже решили, какого числа будут похороны? – спросила Памела.

– Это зависит не от меня.

– Как мать?

– Все еще спит.

– Но ведь прошли почти целые сутки.

– Но это не так уж необычно для тех, кто пережил нервный срыв.

Памела взяла сигарету:

– Я приехала на похороны.

– Правильно сделала.

– Сомневаюсь, чтобы и она так же считала.

– Не имею представления, что она собирается делать, – честно призналась Алекс. – Она не в себе.

– Кто это говорит?

– Все.

– Ты видела фильм «Три лика Евы»? У твоей матери их тридцать три.

– Думаю, что придется добавить еще одно, – пробормотала Алекс.

– Страдающая мать?

– Она любила Криса.

– Она любила управлять им. И тут же начинала ненавидеть, когда он пытался сделать что-то на свой лад, – Памела помолчала. – Ты правильно сделала, что решилась приехать, иначе… Представляю, каких трудов тебе стоило решиться…

Алекс кивнула.

– Кстати, поздравляю тебя с выходом книги. В «Санди Таймс» на нее появилась хорошая рецензия.

– Спасибо.

– Крис собирался тебе написать, высказать свое мнение… – Памела улыбнулась, – но ты же знаешь, как он… – Она прикусила губу.

– Да. Он всегда собирался что-то сделать, но ничего не доводил до конца.

– Но он начинал… ты же знаешь…Когда Ева все-таки вышла замуж за этого аргентинца, – после того, как клялась Крису, что ни за что не сделает этого, – он заявил, что никогда больше не будет разговаривать с ней. Она разыграла сцену самоубийства – никакому драматургу лучше не придумать. Несчастье, разумеется, «удалось предотвратить», но Крис вынужден был приехать к ней. Кстати, это я заставила его. И знаешь, что Ева сказала, когда он появился? «Я знала, что ты приползешь, потому что нуждаешься во мне. Ты всегда будешь нуждаться во мне». Никогда я не видела его в таком бешенстве. Он хотел немедленно жениться, но я посоветовала ему не горячиться… И была неправа. Надо было послать все к черту и не думать о последствиях.

Они замолчали в тот момент, когда к ним подошел Макс.

– Мора приедет завтра к вечеру, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать Памелу. – Привет. Как ты?

– Нервы у меня то натянуты, как струна, то как расплавленный воск.

– К сожалению, мы ничего не можем предпринять до тех пор, пока Ева не придет в себя, так что нам предстоит трудный день.

Когда Макс ушел, Памела проговорила:

– Не представляю, как теперь буду жить дальше, – и глубоко затянулась сигаретой.

Алекс видела, как у нее дрожат руки. Памела была сильной женщиной и держалась очень хорошо, но Алекс чувствовала, насколько она уязвима.

– Я не перестаю думать о том, – продолжала Памела, – а что, если… Что, если бы послушалась Криса и сделала так, как он хотел? Вышла за него замуж, и мы бы уехали как можно дальше от его матери. – Она взглянула на Алекс. – Как это сделала ты.

– Только по той причине, что это чрезвычайно устраивало мать.

– Почему она не любит тебя? – спросила Памела, чувствуя, что сегодня она может задать такой вопрос.

– Я не соответствовала ее представлениям.

– Как и я.

– Нет, в тебе она видела угрозу себе, а во мне – как бы собственную оплошность.

– Как странно! Ты училась лучше всех в колледже, у тебя вышло три книги – последнюю превозносили до небес, – а ведь тебе едва исполнилось тридцать! Одного этого достаточно, чтобы гордиться тобой.

– Для нее важно не то, кем я стала, а то, кем я являюсь.

– Ты хочешь сказать, что не очень красива? – Это было скорее утверждение, чем вопрос.

Алекс кивнула.

– Ее почему-то страшно это задевало. Это необъяснимо, но это так.

– Причины ее поступков может растолковать только «Книга Судеб». Вся ее жизнь была посвящена утверждению красоты. Удача сопутствовала ей именно в этом. Где бы ты ни увидела ее имя, с ним рядом всегда соседствовал титул «императрицы красоты». И она очень серьезно относилась к этому.

– Но это же дико – отказываться от дочери, которая не соответствует ее стандартам.

– Это по-твоему… Но она-то думала иначе.

Памела помолчала и перевела разговор на другую тему:

– Ты знаешь, что Крис собирался продолжить учебу?

– Нет.

– Он уже целый месяц занимался. Сначала я предложила обратиться к тебе за помощью. Но он сказал, что будет лучше для вас двоих, если это окажется человек со стороны. Еве страшно не хотелось, чтобы вы общались.

– Верно. Словно я больна заразной болезнью и Крис мог бы от меня заразиться.

– Меня она воспринимала точно так же, – проговорила Памела.

– Кого ты нашла для занятий с Крисом?

– Профессор Йельского университета – Гэвин Крейг.

– Экономист? Я слышала о нем.

– Да, Крису он очень нравился, и занимались они очень успешно. Гэвин был совершенно уверен, что Крис сможет выдержать экзамены в Гарвардский университет.

– Ты очень много сделала для Криса, – Алекс благодарно сжала руку Памелы.

– И он для меня… Да, я знаю, что все таращили глаза, когда узнавали о разнице в возрасте, но меня это мало волновало. Крис был нужен мне; единственный из всех, кого я знала. После того как меня бросил четвертый любовник, я считала, что навсегда прекращу всякие отношения с мужчинами, я тогда была в ужасном состоянии. С Крисом все переменилось. Он был такой ласковый… – Ее голос задрожал, и она опустила голову.

Алекс увидела, как слезы закапали на черное платье Памелы.

– Ах, зачем от только сел в эту проклятую машину! Я ведь говорила, что в таком гневе, в таком состоянии ему противопоказано садиться за руль.

– В гневе?

– Он почти целый час до того разговаривал с Евой по телефону. И впал в такое бешенство, весь даже трясся.

– Господи, из-за чего?

– Он в чем-то проштрафился – ерунда какая-то… Но ей каким-то образом удалось подцепить его на крючок. Крис вынужден был согласиться с ее требованиями и принять ее условия. Пойти на то, чего она давно от него хотела – заняться бизнесом.

– Крис терпеть не мог всего, что имело отношение к ее работе…

– Но она не желала смириться… И, как всегда, сумела добиться своего.

– Итак, – медленно проговорила Алекс. – Крис сел в свою машину в тот момент, когда его душила ярость.

– Ярость и отчаяние. Иной раз на него нападали эти приступы. «Она выжимает из меня все соки», – говорил он в таких случаях. Стоило ему только чуть-чуть оступиться, как тотчас захлопывался капкан. У него была единственная возможность уклоняться от нападок – слегка пококетничать с ней, – Памела передернула плечами. – Это было всегда так мерзко, как… настоящее кровосмесительство.

– Я часто задумывалась над тем, – без всякого выражения проговорила Алекс, – почему мать всегда выбирала любовников, которые оказывались ровесниками Криса.

Серые глаза Памелы встретились с глазами Алекс.

– Ну конечно, – сказала она, – и последние ее приятели были приблизительно его возраста. – И не сводя глаз с Алекс, Памела спросила снова: – Но мне все-таки непонятно, почему ты вернулась?

– Меня вынудили, – ответила Алекс.

– Макс? Ради него ты готова пойти на все. Так ведь?

– Я очень многим обязана ему, – ответила Алекс просто. – Если бы кто-то другой попросил меня… – Она покачала головой.

Памела дотронулась до плеча Алекс:

– Но я очень рада, что ты оказалась здесь. Все это, что связано с Крисом, машиной, так ужасно… И в клинику она не разрешила меня пускать. – Памела снова переменила тему. – А что ты сказала ей?

– Ничего. Я и слова не успела вымолвить. Только позвала ее. Она повернулась, увидела меня и тут же впала в свое состояние.

– Странно, – задумчиво проговорила Памела.

«А, может, как раз ничего странного и нет, – подумала Алекс. – Она просила прощения не у меня. А как бы через меня. Ее терзало чувство вины. Ведь Крис после разговора с ней пытался излить злость так, как он мог, и координация у него была не та, что обычно. Или он сознательно пошел на это? Нет. Тут явное противоречие. Ведь Памела сказала, что он хотел продолжить занятия..» – Алекс считала, что при решении такого рода задач каждое слово, как в клеточке кроссворда, должно точно укладываться в логическую цепочку.

У Алекс был трезвый склад ума, именно благодаря этому она всегда рассчитывала в жизни только на собственные силы. Ей доводилось переживать очень глубокие разочарования, она знала, что такое тыкаться в углы в поисках выхода. И сама пришла к тому же выводу, что и героиня романа Джорджа Элиота: «Лучше подавить эмоции в зародыше, чем потом переживать из-за того, что произойдет, когда им дашь выход». Джордж Элиот – это то, о чем ее мать никогда и слыхом не слыхивала. Многие знакомые знали, что перед встречей с Евой Черни лучше принять успокоительное. Алекс сумела на долгое время полностью вычеркнуть все, что связано с матерью, и из своей жизни, и из памяти.

«Почему мадам так не любит меня? – допытывалась Алекс у Пэтси в детстве. – Что я такого ей сделала?» – «Ничего. Ничего такого. Твоя мама превозносит красоту. И ей неважно, какая ты на самом деле, для нее важно, как ты выглядишь. Но мы-то ведь знаем, что это неверно, правда? Помнишь, мы читали об этом? Ева не видит вокруг никого, кроме себя самой. Но она забывает об одной вещи: красота дается не навечно. Однажды она поймет это и ужаснется».

«Неужели Макс прав? – уже позднее, когда стелила себе постель, вернулась к этой мысли Алекс. – Неужели Ева наконец поняла, что не станет моложе, чего столь упорно добивалась все эти годы? Может быть, поэтому, а вовсе не из-за Криса, она выбирала молодых любовников?»

А может быть, смерть Криса заставила Еву заглянуть в глубины своей души? Или это всего лишь ужас от осознания содеянного? Или она тайно ходила в собор? В самом деле, о ней так мало известно, но Алекс может попросить вспомнить о ней других людей. Мэри Брент, например, – эту зловредную, эгоистичную до мозга костей женщину. Она-то выложит все, что знает. Эта никого не пожалеет. Алекс до сих пор помнила, как она зловещим голосом говорила: «Ты будешь гореть в аду, помяни мое слово!» «Может быть, Ева вспомнила про кару и испугалась? – продолжала размышлять Алекс. – Во всяком случае, легче поверить, что она испугалась, чем во что-либо другое.

Ладно, – в конце концов решила она, забираясь в узкую кровать в комнате, заполненной призраками ее детства. – Думаю, мне удастся, как всегда, докопаться до самой сути. Главное – начать. Так что вперед? – спросила она саму себя. И сама же ответила: – Вперед, Алекс!»