Такого не было даже в Афгане

Комментарии автора, записанные 28 октября 2000 г., 25 ноября 2000 г. и 6 октября 2001 г.

— Как проходила подготовка к Анголе?

— Хотелось бы остановиться на таком очень важном и, подчас, довольно сложном моменте — как осуществлялась подготовка наших людей для службы в Анголе. Люди, разумеется, приезжали со всего бывшего Советского Союза, изо всех военных округов, начиная с Калининграда, Мурманска, Кушки и заканчивая Камчаткой и Курильскими островами.

Приходили разнарядки на округа — нужно столько-то человек, в спецкомандировку, в такую-то страну — тогда было много стран, куда ездили наши военспецы. Везде были нужны наши специалисты — артиллеристы, штабисты, пехота, военные переводчики и так далее.

Разумеется, «проскакивали» и блатные (как мы их называли «по мазе»), но, тем не менее, отбор был очень тщательный, и проходил он в несколько этапов: начиная с военного округа и заканчивая уже Москвой, Генеральным штабом.

И, разумеется, надо отдать должное нашему Генштабу — прилагались серьёзные усилия, чтобы подготовить людей к службе, особенно в странах с жарким климатом. Естественно, старались отбирать людей, которые по здоровью проходили, потому что, как говорится, служба там не сахар — одни болезни чего стоят, не говоря уже про войну.

Набор болезней был самый разнообразный — малярия и жёлтая лихорадка, гепатит и амебная дизентерия, и чего там только не было — если перечислять, то солидный список получится. (Военнослужащим делались соответствующие прививки, обращалось внимание на вопросы санитарии и личной гигиены.)

Поэтому в Генштабе проводились занятия по целому ряду тем и вопросов.

Едут люди, например, в Анголу. Ангола — расположена в Южном полушарии, граничит с Намибией, Замбией, и т. д. Население столько-то, независимость получила тогда-то, общественный строй такой-то, государственный язык — португальский и так далее, и тому подобное.

Ну, само собой разумеется, — жаркий климат и влажность, сезон дождей — то, что совершенно отсутствует, например, у нас, в России.

Другое дело, что, несмотря на все эти занятия, несмотря на то, что прилагались серьезные усилия, чтобы людей подготовить, разумеется, люди все-таки ехали в страну довольно неподготовленные. Я имею в виду, вот в каком плане.

Я сам в этом лично убедился, и скажем так, «прозрел», уже будучи в стране. То есть что такое знать, что Ангола расположена там-то, в таком то полушарии и омывается таким-то океаном. Это же самые общие понятия.

Дело ещё в том, что надо же знать традиции и обычаи народа, и что из себя вообще эти люди представляют. Что за человек, например, анголец? Как он чувствует себя в своей стране, и как он мыслит. Они же мыслят совершенно не так как мы, то есть, не так как мы привыкли. И, вообще, там же всё практически по-другому, совсем не так, как у нас, как мы привыкли.

Потому-то и ошибки здесь допускались. Хотя, конечно, не только с нашей, советской стороны — и теми же англичанами допускались такие же ошибки, и французами, и бельгийцами в своих колониях, и кем только не допускались…

Потому что пытались всех «построить» по своему образцу. Вот мы живем, например, во Франции — пусть теперь вы станете жить, как во Франции. И то же самое, приблизительно, происходило в Анголе и со стороны Советского Союза — вот у нас есть социалистический строй, у нас есть советский народ — общность. Как бы теперь в Анголе точно то же создать, и чтобы у вас это красиво получилось: стали вы страной социалистической ориентации — будьте такими, как мы советуем.

А дело просто в том, что когда приезжают специалисты высокого уровня, которые долго и детально изучали страну, традиции и обычаи, которые советовали, как поступать нашим генеральным секретарям или Министерству иностранных дел — здесь всё понятно. Но, представьте: приезжает простой военный, который по жизни танкист, пехотинец, артиллерист, десантник и служил он где-нибудь в Забайкалье. И тут вдруг он попадает в Анголу.

Что он знает об этих людях? Это не его вина, что он практически о них ничего не знает. Кто, когда и что ему об этом рассказывал? Может быть, он до того эту страну и на карте не мог бы найти — где она находится эта самая Ангола?

И вот он приезжает и начинает учить тех же ангольцев, как бы он учил наших обычных советских солдат. С советским то солдатом всё нормально, всё получается, потому что и по-русски он говорит, и понимает он всё. И идеология одна, и образ жизни один, а уж если чего не понимает, то и объяснить ему можно, причём, самыми доходчивыми способами. Но в Анголе-то совершенно всё другое, да и не всё объяснить могли.

Кстати, должен отметить, что, например те же самые ангольцы очень хорошо относились к нашим переводчикам.

— Почему?

— Потому что переводчики знали язык, знали обычаи, традиции народа. С переводчиками можно было элементарно поговорить о том, о сём, что-то обсудить, а то и спросить совета.

И с очень большим уважением те же ангольцы относились к нашим советникам, специалистам, которые не только были мастерами своего дела, но и могли говорить по-португальски. То есть, каким-то образом, хоть как-то, хоть немного, но могли объясняться с ангольцами. К ним уже отношение было совершенно другое!

Но, возвращаясь к знанию местных традиций и общению, главное во всем этом было — знание языка. Кто не знал языка, тот чувствовал себя за рубежом просто ужасно.

Но, к чести наших советников и специалистов, практически большинство из них к концу своего пребывания довольно сносно могли объясняться на португальском языке. Во всяком случае, хотя бы в рамках своей работы.

И даже могли работать, иногда и без переводчика объяснять ангольцам, что и как делать. Но, разумеется, на серьёзных больших мероприятиях переводчик был просто необходим.

Опять же, могу сказать, что ангольцы с уважением относились к нашим специалистам и советникам, которые мало того, что хорошо соображали — ангольцы они же не слепые, они видели, что наш советник или специалист разбирается в чём-то — но он еще и по-португальски может это объяснить. А это, в свою очередь, повышало имидж наших специалистов.

Я знавал больше десятка наших спецов, которые очень грамотно говорили на португальском языке. Ну, разумеется, какие-то там склонения и спряжения они путали, но, в основном, говорили грамотно.

Почему я так остановился на этом? Потому что, когда мы только приехали в Анголу, то переводчики, которые уже по году пробыли или по два, посвятили нам несколько вечеров «по поводу разъяснения международного положения», как они шутили. Собирались, пили пиво или лимонад, то есть была обычная вечеринка. И объясняли, что и как надо делать.

Самое главное, учили они — это контакт переводчика с местным населением. Потому что, если не будет такого контакта переводчика с местным населением и с подсоветной[21] стороной, то есть с ангольскими военными — работы не будет. Если переводчика уважать не будут, а переводчика должны уважать прежде всего — добра не жди. А если уважают переводчика, то тогда переводчик сможет сгладить какие-нибудь острые углы или неприятные моменты. А такие моменты возникали нередко.

Прежде всего, это наш пресловутый русский мат. Дело в том, что немало ангольцев знали русский мат — либо учились где-нибудь у нас в Союзе, либо с советскими специалистами работали, или ещё откуда-нибудь. И более того, что ещё печальнее, они знали значение наших матерных слов, и это иногда приводило к конфликтам. Об этом, кстати, весьма остроумно поведал Сергей Коломнин в своей книге «Русский спецназ в Африке».

Вот и у меня был советник, который приехал на работу, вызвал начальника оперативного отдела и стал на него орать, что он не сделал какую-то карту, не подготовил её. Ну, разумеется, я, как мог, переводил, хотя негр видел, что советник на него орёт. Но я говорил, что анголец не прав, что безобразник, негодяй и так далее. Ну, вообще старался что-то сгладить, хотя и так по эмоциям было понятно, что о нём думает советник.

Но в итоге получилось буквально следующее — советник, перемежая все это «раскудрить твою через коромысло», выразился «тудыть твою мать», после чего анголец вскочил, вспылил, закричал: «Не надо трогать мою мать, она уже умерла», — и убежал.

А дело просто в том, что у него на камуфляже булавкой была приколота чёрная материя. Это означало, что он носил траур. У него мать буквально недавно умерла. А он знал значение дословно — что такое «тудыть твою мать».

И вот он убежал, крикнув это всё. Меня советник спрашивает: что он говорит? Я отвечаю: вы задели его, видите ли, мать у него недавно умерла. На что советник мне: какая мать, причём здесь мать? Ну, разумеется, он даже и не заметил, что так выразился. И в итоге, конечно, оказался виноват переводчик, как это обычно бывало. Было потом сказано, что это, мол, Игорь что-то не так перевёл.

Хотя во многих случаях русский мат помогал, когда не хватало португальских слов, а русский мат — слов всего лишь пяток, зато какие из них комбинации! Ангольцы всю эту матерно-португальскую «взрывную смесь» понимали, и с нашими советниками и специалистами общались довольно-таки неплохо. То есть некоторую положительную роль он всё-таки играл. Такие дела. Это, конечно, очень интересный момент, и я говорю — когда этих моментов не знаешь — конфликты могут назревать самые, что ни на есть разнообразные.

— Почему?

— Потому что ясное дело — надо не только уметь обслуживать технику или писать штабные документы. Тем же ангольцам хотелось просто знать, а что думает специалист, советник, переводчик по тому или иному вопросу. То есть чисто человеческое общение. Иногда и, действительно, необходимо было проводить с ними «политинформацию», иногда «забить» их лозунгами, пристыдить, а порой и просто поговорить по-людски, а то и рассказать что-нибудь из своей жизни.

Это было, конечно, очень и очень важно. К сожалению, некоторые советники и специалисты как раз вот эти моменты и упускали в своей работе. Подавляющее большинство наших советников и спецов самоотверженно трудились, воевали плечом к плечу с ангольцами, помогали всем, чем могли. То есть, вроде, и делали все правильно и честно выполняли свой долг, но, подчас, не зная всех этих особенностей, что называется, строения ума того же ангольца, иногда бывало очень трудно добиться результата.

Это то, что касалось условий службы.

Естественно, подготовка наших переводчиков, советников, специалистов очень сильно отличалась друг от друга.

Мы, как переводчики, учась в Военном институте, постигали не только португальский или персидский или ещё какой-нибудь язык — у нас была специальная наука, которая называлась военное страноведение. Это вообще замечательный предмет, по сути дела — военная география, оценка международного положения, плюс изучение традиций, обычаев, культуры страны пребывания. История страны, то есть, что собой представляет эта страна, и как там себя вести. Кроме того, что, конечно, немаловажно — и язык и военное страноведение нам преподавали люди — наши преподаватели, которые «там» (в стране изучаемого языка) уже бывали по нескольку раз.

Опыт живого свидетеля тех или иных событий, который он передаёт своим ученикам — это самое что ни на есть лучшее. И поэтому переводчики приезжали уже более подготовленными в этом плане, чем военные специалисты.

И то, нам многое приходилось постигать непосредственно там, в стране.

Был ещё один очень неприятный момент — ангольцы очень быстро «просекли» нашу систему жалоб, на удивление быстро. И в случае чего, если им советник не нравился или требовал с них слишком строго (а наши специалисты, которые действительно хотели что-то реально изменить, то есть, чтобы лучше организовать работу, начинали требовать с ленивых ангольцев) разумеется, передавали сразу по своей линии наверх жалобу — что вот такой-то советник, специалист совершенно негодящий, и предмет свой не знает. Водку пьёт — очень они это любили писать. Водку пьёт в рабочее время — хотя человек, может быть, с почками или печенью мается, и пить не может. Надо его заменить. И наши этому верили безоглядно: вызывали и пропесочивали — партийное, профсоюзное собрание — всё, что угодно.

Но до высылки в Союз дело, конечно, не доходило — разве что, если совсем уж безобразный случай — например, когда сбили ребенка насмерть или перебили по пьянке кучу машин. Тогда в течение 24 часов сразу в Союз отсылали — и нет вопросов.

— Первые впечатления об Анголе?

— Мы приехали в Анголу втроем — Петя Ивановский, Слава Барабуля и я. Мы все были младшими лейтенантами, прилетели 1 августа 1986 года. Конечно, сначала страх разбирал, особенно, когда мы летели. Все-таки первый раз в иностранное государство. И в какое иностранное государство — не куда-нибудь во Францию, Англию или США, а в Анголу — «тихий ужас!», честно говоря.

И когда прилетели, конечно, первые впечатления были, скажем так, ошеломляющие, совершенно не похожие на то, что было у нас в стране, иногда даже не похоже на то, что нам рассказывали про эту страну.

Во-первых, когда мы совершили посадку в аэропорту имени 4-го Февраля, мы увидели краснозем — красно-бурую и темно-бурую землю, всю усеянную какими-то перекорёженными машинами, запчастями, бумажками, обломками. Самый натуральный «срач», по-другому не назовешь.

Потом к самолёту подогнали трап. Этот трап был заржавленный, грязный, вообще какой-то «левый». Подали автобус доехать до аэропорта. Я вышел с сумкой — и… не решился её поставить на пол, а поставил её себе на ноги. И так мы доехали до аэропорта — схватиться за поручни автобуса я тоже не решился. Мы просто схватились за Петю Ивановского и так, держась за него, доехали до аэропорта.

Я был просто шокирован тем, что увидел в аэропорту — на ужасающе грязном, заплёванном полу сидят чумазые, оборванные женщины и дети. Мешки, какие-то баулы, в общем, чёрт знает что! Кое-как мы прошли мимо всего этого. Подошли — увидели транспортёр, который должен был наш багаж выдавать — мне стало немножко плохо: как мой чемодан поедет по этому грязному транспортёру. Мы лихорадочно хватали свои вещи, чтобы они поменьше лежали на этом транспортёре.

Слава Богу, тут же приехали наши встречающие из миссии, пригнали автобус для нашей группы. Нас, конечно же, ждали, им про нас всё сообщили, как положено, и мы поехали по улицам Луанды.

Это было тоже, конечно, что-то. То есть, вроде бы асфальт, но в асфальте дырки, по бокам от основной дороги какие-то грязные непонятные стены. Мусорные свалки, на земле грязные лужи, что-то в них валяется. Оборванные люди ходят, тоже грязные. Мрак!

Первые две недели мы с Петей Ивановским были под Луандой в центре подготовки коммандос. А Слава Барабуля буквально на третий день улетел на север страны, в провинцию Уиже …

— Почему было сначала сложно переводить ангольцев?

— Прежде всего, мы учили всё-таки, литературный португальский, а многие ангольцы говорили на «калау» — местном жаргоне, который очень отличался от литературного языка. Но это дело было поправимое, жаргон мы довольно быстро освоили.

Другой момент — вот подходит к нам анголец и начинает говорить: сначала он «отлопочет» всё, что хочет, а потом надо вычленить основную мысль и её переводить. Он может рассказать, что угодно — начиная с борьбы против колониализма или с эпохи открытия Анголы. А в итоге — он подошёл попросить сигарету. Но он расскажет о том, как он воевал в партизанских отрядах, как Анголе было трудно, и как Советский Союз им помогал и так далее — уж чего-чего, а болтать они научились — наши замполиты, видимо, постарались.

Вот как-то поначалу это не срабатывало. Потому что анголец начинает что-то говорить, наш спец сразу спрашивает: что, что он хочет? Начинаешь ему этот бред переводить. Спец наш стоит, хлопает глазами, не может понять — в чём дело, причем здесь он и так далее? А в итоге, оказывается, анголец у него сигарету попросил.

Ну или такие моменты в центре подготовки, где были организованы занятия по огневой подготовке, вождению боевых машин и так далее. Захотелось, пардон, по простой надобности. Я спрашиваю: куда сходить в туалет? На что слышу: да чего там, иди за куст — вся страна — туалет. Тоже немножко шокирующе.

Отработали мы там две недели. А потом наш старший референт-переводчик, когда все это дело закончилось, говорит: «Ну что? Посылаю вас на самый юг. Ты, Петро — на Ивановского, — поедешь в 19-ю бригаду в Мулондо. А ты, Игорь, — говорит, — будешь служить в зенитно-ракетном дивизионе «Квадрат» при этой бригаде». И полетели мы на юг.

— На чём?

— Там летали Ил-76, Ан-12, Ан-22, Ан-24 военный вариант — то есть Ан-26 — «грузовик» (военно-транспортный самолёт). Ан-24 и Ан-26, они были, в основном, конечно, под какие-нибудь особые цели — возить начальство или важные грузы, или еще чего-нибудь. А так летали Ан-12 и Ил-76.

Долетели мы до Лубанго, это центр провинции Уила. Нас встретили, привезли в миссию. Места очень красивые — котловина между гор, хороший климат. Плато где-то на высоте 1700 м над уровнем моря. Зимой там не холодно, июль-август — это у них зима — температура, как у нас, а летом там не очень жарко. Потому что всё находится в котловине — Лубанго и окружающая его местность.

Я не могу сказать то же про всю провинцию, потому что буквально сто километров отъезжаешь от Лубанго — и всё: там совершенно другой климат. Наша бригада, например, располагалась на берегу реки Кунене — одной из крупнейших рек Анголы.

И ещё, как нам говорили, во время Второй мировой войны в Лубанго был санаторий для фашистских лётчиков, асов Люфтваффе. Вот такой интересный факт.

— Где эти лётчики воевали?

— Не знаю, где они воевали, их туда отправляли отдыхать, вероятно, из корпуса Роммеля. Поскольку Португалия была хотя и нейтральной, но фашистской страной, потому что Салазар там правил, как Франко в Испании. Во всяком случае, они предоставляли свои территории, свои базы и так далее, и фашистские асы там отдыхали. Поэтому Лубанго был даже тогда, когда мы туда приехали, а прошло уже 11 лет после объявления независимости, ещё довольно чистенький городок. Конечно, там было уже не то, что когда-то при португальцах, но были видны следы бывшей нормальной приличной жизни.

Как нам рассказывали, при португальцах там асфальт и тротуар мыли щётками с мылом. Причём, ангольцы допускались с пяти до шести утра: прибраться в городе, почистить, подмести тротуары с асфальтом, после чего им предписывалось покинуть город.

Вообще при португальцах это было место отдыха тех же португальцев и туристов из разных европейских стран. Я просто хочу остановиться на таком моменте: португальцы свои колонии использовали, в основном, для собственного удовольствия. То есть, в отличие от Англии, Франции, Испании, Бельгии и прочих, они развивали в своих колониях, в основном, только добывающую и обрабатывающую промышленность, а страну для своего собственного «кайфа» оставляли.

Например, живет португалец на фазенде (поместье) где-нибудь в глубине страны. Надоело ему летать на вертолёте, он взял и через джунгли проложил дорогу. Запросто. Сколько я такого видел в Анголе…

Я говорю: португальцы строили страну для кайфа, для своего собственного удовольствия, чтобы именно отдыхать. И должен заметить, что в отличие от всех других колоний (мне это говорили сами ангольцы) особой злобы против своих бывших колонизаторов не было, нет и сейчас. Хотя, конечно, были и перехлесты — это исторический факт, что немало португальцев было вырезано в Анголе (в Мозамбике — не очень много). Но особо резких выступлений не было. Потому что португальцы вели «политику кнута и пряника».

То есть, они «прикармливали» население политикой «ассимиляду». Если анголец «забывал» свой родной язык и своё племя, и соглашался стать гражданином Португалии — его посылали учиться, даже в Португалию, после чего он должен был поддерживать политику Португалии в собственной стране. Из таких «ассимилядуш» вышли и первый президент Анголы Агостиньо Нето, и нынешний президент Жозе Эдуарду Душ Сантуш…

…И вот мы прибыли в Лубанго, с нами был еще Володя Корольков, наш сокурсник (он потом поехал служить во 2-ю бригаду в Кахаму).

Нас встретил советник начальника политотдела округа. Совершенно уникальная фигура — про него можно рассказывать и рассказывать — мы его называли «из славной когорты стотысячников». Поскольку за три года и четыре месяца пребывания в Анголе он с женой заработал больше ста тысяч чеков. Причём, сам вместе с женой умудрялся жить в месяц на пять долларов. Ездил по ангольским складам, собирал там вонючую рыбу, консервы различные, в общем, кормился с этих складов.

И вот этот замполит — полковник старенький — усадил нас и начал с нами «проводить политзанятия»: куда мы попали, и что нам можно здесь, а чего нельзя.

Прежде всего, наставлял он нас, опасайтесь, конечно, болезней. Понятное дело, здесь война, обстановка напряжённая, но это ещё как-то можно терпеть, но вот малярия — это да. Малярия, амёбная дизентерия, гепатиты и чего только нет. Но, правда, мы всё это слышали ещё в Луанде. Профилактика, говорил совершенно конкретно: делагил, пейте его по системе. Вот до этого, месяца за два, увезли нашего советника с церебральной малярией (мозговой малярией). Это ужасная вещь, как в том анекдоте, — или умирают, или дураками становятся. Это, действительно, был реальный факт, церебральная малярия — страшная, конечно, болезнь.

— Опять же отношения с женщинами — сразу за это в 24 часа высылают в Союз. Но это ещё ладно — если вы, не дай Бог, здесь что-нибудь подцепите — то это будет уже, конечно, вам же хуже.

И это действительно так и было, потому что за некоторое время до нашего приезда увезли двух наших — один советник, подполковник, а другой — солдат срочной службы. У них разнесло мошонку. С женщинами общались местными и подцепили «гонконгскую розу», как её называют. Совершенно непонятно, что за сочетание болезней — потому что в госпиталях и в Лубанго, и в Луанде — делали-делали им анализы, ничего не могли понять (то показания гонореи, то они исчезают и появляются показатели сифилиса и других венерических заболеваний). И так их и отправили. Дальнейшую судьбу их я, к сожалению, не знаю.

Таким образом, он говорил про реальные, в общем-то, вещи. Проще говоря: ведите себя прилично, «матом не ругайтесь, в постели не курите, и дорогу переходите только на зелёный свет». Иными словами, мозги он нам «пылесосил» больше двух часов. Мы там, можно сказать, и вспотели и высохли по несколько раз.

Володя Корольков практически тут же уехал, потому что в Кахаму ехать было недалеко: приехали за ним советники и его отправили.

А мы с Петей Ивановским пробыли ещё три дня, когда приехали советники уже из нашей бригады: советник начальника тыла — Виктор Владимирович (он потом погиб в автокатастрофе, Царство ему небесное), и переводчик наш приехал, которого непосредственно Петя Ивановский менял.

А в «Квадрате» переводчика не было — вот я и ехал туда, поскольку до этого один переводчик работал и на «Квадрат» и на бригаду.

— Фамилия Виктора Владимировича (который потом погиб)?

— Я не помню. Он очень любил читать «на сон грядущий», а у нас рядом стояли кровати, и под его накомарником была лампа. Но у него была такая лампа, что спать при ней было просто невозможно. Поэтому я обычно завешивался с его стороны одеялом, и то через одеяло всё просвечивало. Но читал он весьма своеобразно: едва прочитывал страницу — полторы и раздавался храп. Я говорю: Виктор Владимирович! Ты читаешь или спишь?

— Да читаю — такая интересная книга. Я сейчас немного почитаю и выключу свет.

Ну и через минуту — две снова раздавался храп.

— Как жили?

— В домике, где стояли наши обычные армейские кровати. А на кровать накомарник вешали.

— Сетки на окнах?

— Сетки на окнах были, но что толку, если двери постоянно открыты, и комары летают.

Все эти спреи-мази — нам наши переводчики-ветераны сказали: плюньте вы на них. Ничего это всё равно не помогает, тем более что вы практически не заметите, как вас укусит комар. Вы пробыли уже несколько дней в Анголе — считайте, комар вас уже укусил. И теперь малярия просто будет ждать благоприятного момента для развития инкубационного периода. Какого момента? — Просто захлюпал носом, насморк. Для самой первой малярии этого вполне достаточно.

Столовая, то есть обыкновенная кимбу — хижина. Большая такая была сделана, покрыта сверху соломой по ангольскому типу, и кухня — то же самое, и там ещё печка. Её сами же и сложили предыдущие наши советники. То есть быт был уже более-менее налажен.

Баньку свою сделали с парилочкой: обыкновенный корпус ракеты — туда заливалась вода. Печка была сложена в самой баньке — всё это нагревалось.

Помещение для бани делалось из досок. Даже венички были — эвкалиптовые. Не очень далеко от нас — по полдороге на Маталу — один из пунктов, который мы проезжали по нашей дороге на Лубанго, как раз была эвкалиптовая роща, там мы венички эти нарывали, привозили и с ними парились.

Я упоминал Маталу — дело в том, что ездили мы до Лубанго не по прямой дороге, по прямой там было около сотни км с небольшим. Но эта прямая дорога шла через национальный парк «Бикуар». А в этом национальном парке «Бикуар» окопались унитовцы. Дорога была заминирована, плюс там ходили банды УНИТА, потому напрямую никто не ездил. Ездили по дороге, которая шла 160 км от нашей бригады до Маталы. Там стоял кубинский танковый батальон, и в Матале была ГЭС, которую этот батальон охранял, а на ГЭС работали наши советские специалисты.

А в том кубинском батальоне — 100 танков (ничего себе батальон, как мы шутили). Танки были Т-55, потом кубинцы пригнали более современные танки Т-62.

От Лубанго до Маталы дорога шла более-менее нормальная, асфальтовая. Но, правда, с выбоинами да ямами. В эти выбоины и ямы УНИТА обычно устанавливала мины, то есть выбоины и ямы мы старательно все объезжали, по возможности. Вот когда не было возможности объезжать — две сдвоенные дырки в асфальте — тут народ и подрывался.

Но, тем не менее, дорога была более-менее хорошая, и от Лубанго до Маталы можно было добраться довольно быстро.

А вот уже от Маталы до нашего Мулондо дорога была просто ужасная. В основном, она была просёлочная, и только в редких местах асфальт. Там уже мы добирались гораздо дольше.

В Матале, конечно же, заезжали к нашим гражданским специалистам, которые на ГЭС работали. Хорошие были ребята. Мы у них останавливались, кушали, после чего ехали на фазенду, что-нибудь прикупить из овощей. А на фазендах у нас было несколько знакомых португальцев, которые не убежали в свое время после объявления независимости.

На момент нашего приезда в Анголу (1986 год) там было около 60 тысяч португальцев и много мулатов.

Так вот, эти португальцы жили там королями. Особенно мне запомнился португалец, фамилия его была Фераж. Он очень любил, когда его советские называли Борщ. Потому что Фераж, как он утверждал, это и есть «борщ» по-португальски. Он просто «тащился», когда говорили не Фераж, а Борщ.

Мы к нему обычно приезжали — он тут же усаживал нас в тенёчке на стульчиках, или на креслицах плетёных, и щёлкал пальцами. Слуга приносил холодное, как вода ключевая, пиво. И мы сидели, получали удовольствие от этого пива, когда его оставалось немного, он опять щёлкал пальцами, и снова нам приносили пиво. Тут же рядом сидел местный матальский комиссар, который, бедняга, весь вечер сосал одну бутылку, Потому что больше ему не приносили.

Советских Борщ очень любил. Причём, самое интересное: он нам продавал свои овощи и фрукты по государственной цене. Мы были ему, конечно, очень благодарны. Комиссару он продаёт по нормальной, а нам — по государственной. Например, килограмм помидоров три тысячи кванз на рынке стоит, а по госцене — триста кванз.

Вот он нам по госцене и отдавал, без проблем. И всё время просил заезжать. Очень хорошо относился, конечно.

И вот мы, помню, так же выпивали пиво у Феража, в первый раз, когда ехали в бригаду. Можно себе представить, едем в первый раз, в неизвестность — как, чего? Я ещё как-то чувствовал себя более-менее спокойно — ну, думаю, люди знают, почему едут, куда едут.

К тому же рядом был Петя Ивановский, а он старше меня на пять лет. Петя так уверенно сидел — уже семейный человек, прапорщик бывший. То есть уже по жизни кое-чего насмотрелся.

Мы задержались сначала у наших специалистов и потом у этого Феража посидели. Однако начинает смеркаться. Я и говорю: Петро, как ты думаешь, а когда мы поедем? Да не знаю, отвечает.

Смотрю: они сидят, пиво пьют, разговаривают. А, как я уже говорил, приехал с советником начальника тыла бригады, Виктором Владимировичем, а машину вел Витёк, наш солдат срочной службы (к тому же, земляк, из Белоруссии), который очень хорошо говорил по-португальски. Он пробыл в Анголе полтора года и по-португальски болтал вообще без умолку.

Ну и, в конце-концов, стемнело, и мы уже после этого поехали.

В полной темноте по дороге. Но, правда, этот солдат, Витёк, вёл машину очень уверенно, но всё равно. А мы с Петром, главное дело, сидели в кузове ГАЗ-66, автоматы наизготовку, и бог его знает, где мы едем? А кругом лес и лес, дорога и дорога, джунгли и джунгли — и чёрт его знает, кто там?

Но, правда, на этой дороге были расставлены блокпосты ангольские, однако расстояния между блокпостами были весьма (!) приличные. Таким образом, задача была — проехать от одного блокпоста до другого.

Основной пост был Шивакуси — до него было, главное, добраться — там начиналась зона ответственности нашей бригады. Вот так мы и ехали. Я говорю: Петро, ё-моё, а мы не могли раньше поехать, как думаешь? Петро, как давай выражаться — ему, видать, тоже «весело» было. Но, тем не менее, добрались без приключений, доехали, слава Богу.

Наш первый год прошел в провинции Уила — под Лубанго, на юге Анголы, в 19-й бригаде. Там было такое местечко Мулондо, где стояла 19-я бригада и зенитно-ракетный комплекс «Квадрат».

Со мной сначала поработал на «Квадрате» другой специалист, майор Виктор Бойко, он уже заменялся, в принципе. Очень грамотный, негры его уважали. (Он прибыл в Анголу из Марьиной Горки, что под Минском, и вернуться тоже хотел туда же; по моим сведениям, это ему удалось.)

А потом приехал Николай Николаевич Овчаров. И вот с ним уже оставшиеся девять месяцев мы и отработали, до моего отпуска в 1987 году.

Бригада стояла в обороне, имела зону ответственности; вокруг, разумеется, «шарились»[22] бандиты, унитовцы. То есть, три бригады перекрывали три основные дороги, которые вели: одна — на Лубанго и дальше на столицу, на Луанду — это 2-я бригада, которая стояла в Кахаме — дорога шла, прямо из Намибии (там переводчиком был Володя Корольков);другая дорога из Намибии шла на Мулондо и Маталу — наша 19-я бригада; и третья дорога, где была 35-я бригада — она прикрывала Тешамутете.

Вот три основные бригады, которые были в Пятом военном округе, то есть, которые перекрывали основные дороги.

На сравнительно недалеком расстоянии от нас находились лагеря намибийских беженцев, которые постоянно подвергались нападениям юаровских спецназовцев — юаровцы приходили, сжигали их.

Едешь, например, за водой в Маталу — лагеря стоят. Другой раз едешь, смотришь — там одни пепелища.

Причём, в 5-м округе из-за присутствия баз СВАПО (Организация освобождения Юго-Западной Африки) и лагерей намибийских беженцев шла весьма «интересная» война.

Командующий группировкой ЮАР писал письма командующему округом, ангольцу. Что-то вроде: «Зачем поддерживаете вы СВАПО? На территории вашего округа находятся там-то и там-то базы сваповцев».

А возле Лубанго был большой центр подготовки сваповцев, бойцов СВАПО. И там работали наши советники и специалисты.

Так вот, командующий юаровской группировкой писал командующему округом ангольскому: «Зачем ты поддерживаешь СВАПО? Если ты будешь продолжать их поддерживать, я в таком-то месте, в такой-то час, такими-то силами совершу такой-то террористический акт».

Самое интересное, что в таком-то месте, в такое-то время это всё дело и совершалось. Один из таких знаменитых примеров, когда была взорвана дорога от Лубанго до Намиба — серпантин так называемый.

Это дорога спускается с высоты трёх тысяч с чем-то метров и идёт от Лубанго в сторону Намиба. Прекрасные места (будучи уже в войсках ООН я сделал на серпантине немало фотографий) — там есть так называемая «цветная» скала. Чем она красива — её надо смотреть на восходе солнца. Если мы ездили в Намиб, то выезжали очень-очень рано.

Выезжали, останавливались и смотрели — солнце показывается из-за гор и падает на эту «цветную» скалу. Там из нее источники выходят и красят камни в разные цвета, а под солнцем всё это начинает переливаться. Красота просто необыкновенная!

Длина этой дороги, по-моему, 17 км. И вот на самом трудном горном участке, где с трудом разъезжаются две машины, юаровцы проезд заминировали.

Интересный факт — в это время ехал по этой дороге наш особист[23]. Возвращался один из Намиба в Лубанго.

Он едет и видит — какие-то люди в камуфляже копошатся, несколько белых, остальные чёрные. Но камуфляж у них какой-то странный, на фапловский не похож… Подъезжает, а они уже вот-вот взрывать собираются. Те видят его — а у него открытая машина — и показывают ему: проезжай.

Он — кто их знает — проехал, и вдруг: бу-бух!..

Дали ему проехать, а сами после этого рванули.

Вот такие интересные моменты, такая война шла.

Всё это, конечно, может быть и смешно, но от нас дорога на Маталу практически постоянно перерезалась бандформированиями УНИТА, а то и подразделениями армии ЮАР. Они заходили на территорию Анголы, и один раз, например, мы (то есть, наша бригада) вообще больше месяца просидели отрезанными от Лубанго — только радиосвязь оставалась.

Ощущения, конечно, весьма неприятные. Хотя наша 19-я бригада считалась очень сильной.

— Быт на месте? Занятия спортом?

— По совету врачей в Анголе спорт: толкание тяжестей, занятия на турнике и на брусьях, — не рекомендовались. Потому что мы уже попали в тяжёлые климатические условия для белого человека, плюс болезни. То есть рекомендовали такие виды спорта, как плавание, бег трусцой. И спортивные игры типа футбола, волейбола, в общем, не очень напряжённые.

У меня с Африки осталась привычка — я очень много пью воды. Это нам там рекомендовали пить как можно больше жидкости за день, чтобы жидкость вся выходила. То есть потоотделение, промывание организма и так далее и тому подобное.

А уж если заболел малярией, то практически надо не отрываться от бутылки с водой, чтобы, образно выражаясь, болезнь из тебя выходила.

— Что делали после утренней работы?

— Мы возвращались к 12.30, до часу проходил обед, после чего был так называемый «африканский час» — своего рода «сиеста» — народ уходил спать с часа до половины третьего.

Потом, опять же, помыться и ехать на работу. Я с детства не привык спать днём, и во время этого тихого часа чем-нибудь занимался по хозяйству.

Жизнь, конечно, была интересной — первый раз за рубежом, опять же, знаешь язык: тебя понимают, ты понимаешь, что говорят — столько всего познавательного, красивого, великолепного даже, плюс джунгли, горы, плоскогорья, река Кунене.

На реку Кунене мы обычно ездили стирать белье и рыбачить. У всех были удочки. Но когда народу надоедало, тогда использовалась «сапёрная удочка» — бралась взрывчатка или кидалась граната — мы потом становились в реке и собирали рыбу, которая шла поверху.

Донку (оглушенную взрывом и не всплывшую рыбу) трудно было вытаскивать — её обычно собирали позади нас ангольцы. И ныряли и просто стояли в воде, и меня всегда это удивляло: как они её видели? Вот стоишь, смотришь — я просто ради интереса — смотрю, не вижу, а он сзади меня стоит и хватает — зрение у них ещё то.

И ночью они очень хорошо видели — причём, даже если ночь была безлунная. Были такие моменты, особенно поначалу, ночью сидишь в наряде и надо идти проверять посты.

И вот выходишь, а луны, например, нет, её не видно. У тебя фонарик, всё, как положено, идешь к району предполагаемого поста, где должен стоять часовой.

А фонарик боишься включать — на свет ведь тоже стреляют. И вот его окликаешь: «Guarda»(охранник)! В это время где-нибудь сзади отклик: «Assessor» (советник)! Сердце в пятки — ведь мимо него прошел — он же чёрный, его же не видать. Но он стоит, ждет, когда его окликнут.

Были у нас два сторожевых пса — Рекс и Мунека. Беспородные, но очень здоровые и сильные собаки. Особенно Мунека, который до этого был у кубинцев (Мунека — это по-испански — малыш, кукла), и как-то его кубинец-часовой случайно подстрелил, прострелил ему брюхо.

Мунека уже умирал, когда ехали наши советники и подобрали его — у нас он поправился (хотя брюхо у него гноилось), и тут же, конечно, навел порядок на всей ему подвластной территории. Подрался, разумеется, с Рексом — выяснили, кто сильнее.

Они обычно ложились на выходах из домика: у нас было два выхода — основной и второй, где была «ленинская комната» — там был другой выход, где сидел дежурный или помощник.

Обычно Рекс ложился у основного входа, а Мунека со стороны дежурного.

Единственное, когда они просились вовнутрь, если начинали выть гиены. Гиен они очень боялись, потому что гиены собак ненавидят, рвут их на части. И поэтому они сразу просились в дом, а при завываниях гиен съёживались и рычали.

К тому же Мунека «приучил к порядку» ангольцев — рядом с нами было расположение роты военной полиции. А у нас была территория военной миссии: вот — наша, а вот их территория.

Негры сперва свободно ходили через нашу территорию. А дело в том, что кубинцы в своё время этого Мунеку как раз в качестве сторожевого пса и научили.

Поначалу это было, конечно, весело — идет анголец, подлетает к нему Мунека, и от бедра до стопы раздирает штанину, после этого ангольцы стали обходить нашу территорию.

Итак, после обеденного отдыха, мы снова ехали на работу. Но Николай Николаевич, когда приехал, наши с ним послеобеденные поездки на работу отменил, и, в основном, он занимался чем-нибудь полезным по хозяйству в нашей «миссии».

А уже если надо было ездить в бригаду, то я, разумеется, ездил с советниками бригады по каким-то вопросам.

Было у нас свое стадо коз, а также свиньи. И жил у нас ещё обезьян Кешка — зелёная мартышка, на цепи сидел. Вот такая была, как говорится, живность.

Николай Николаевич был замечательный человек и на все руки мастер, как говорится, от Бога. Даже если он чего-то не знал, он пользовался методом «научного тыка». И у него всё получалось! Ангольцы, когда про него говорили, то многозначительно поднимали палец и закатывали глаза, приговаривая с придыханием: «Головой работает!». Имя его они произносили с большим уважением.

— Кто он был по специальности?

— Специалист ПВО. Зенитно-ракетный комплекс «Квадрат». Он тогда был майор. Сам из Гродно, и в Гродно там же и служил. Николай Николаевич всегда чинил у нас электричество и движок. Всегда вместе с Петей Ивановским что-то там мастерили, что-то делали. Они как-то с Петром сразу сдружились, Петя тоже был «на все руки от скуки»: и печку сложить, и машину починить, и у свиньи роды принять.

(Ангольцы привезли нам в подарок свинью, а Петро посмотрел на неё и говорит: «Она супоросная, скоро рожать будет». И точно, через какое-то время началось. Петро принял роды, поросят обмыл, в тепло положил и за ними потом долго ухаживал…)

Кроме того, Петро очень хорошо разбирался в пилюлях и таблетках. Он привёз с собой целый мешок различных лекарственных средств, причём, особенно необходимых в тропических условиях. В общем, можно сказать, что он стал как бы нашим неофициальным доктором, поскольку, если что, все бежали за помощью к нему. Да и я, когда в очередной раз свалился с малярией (а температура была под сорок!), «выкарабкался» только благодаря его умению да сноровке.

Петро Ивановский, как я говорил, работал непосредственно с бригадой, а я — на зенитно-ракетном комплексе «Квадрат». Но, конечно, официально или неофициально мы и туда и сюда ездили, работы хватало, даже иногда было невпроворот дел. Потому что мало ли возникали какие-либо вопросы, так приходилось ехать в бригаду, участвовать в совещаниях, на подготовке операций по зачистке местности, переводить большие письменные тексты и так далее и тому подобное.

Мы, конечно же, помогали друг другу. Ну, в самом деле, не буду же я сидеть и смотреть, как Петро мучается с огромным переводом (а у меня, например, работы нет), даже просто — из переводческой солидарности. Кроме того, мы с Петром — земляки, он тоже из Белоруссии. Да к тому же из Гомельской области. Даже день рождения у нас был 15 августа, вот только он умудрился родиться на пять лет раньше меня.

Однажды у нас с Петром вышел курьёзный случай, это сейчас мы его вспоминаем со смехом. А тогда ему было не очень-то весело.

Как-то раз, в субботу, у нас проходил обычный парко-хозяйственный день. Я был ответственным за туалет: он представлял собой глубокую яму, накрытую досками (с двумя вырезанными отверстиями, которые накрывались деревянными щитками) и огороженную керамическими трубами. Так что в мои обязанности входило — набрать ведро солярки, вылить её в туалет и бросить туда подожжённую бумажку, чтобы всё прогорело. После этого я закрывал щитки на отверстиях и, обычно, шёл помогать другим нашим спецам в их делах.

Итак, в этот день, я всё сделал, как и всегда, после чего помог нашему артиллеристу, Александру Николаевичу, с его машиной. Закончив дела, мы сидели с ним на скамеечке, грелись на солнышке и умиротворённо болтали о том о сём.

Петя в это время пошёл в туалет, немного «подумать», как он говорил. Одет он был в майку и спортивные трусы — так это, совершенно по-домашнему.

Вдруг через некоторое время мы услышали взрыв, после чего послышался восьмиэтажный мат и крики Ивановского: «Где этот Ждаркин? Убью!!!» Николаич (артиллерист) сразу всё понял: «Игорь, беги, прячься!»

Потом, уже немного успокоившись, Петро сам и рассказал, как было дело. Он пришёл, устроился и закурил сигарету. Настроение у него было самое радужное и безмятежное, он даже замурлыкал какую-то песенку. По прошествии времени сигарета кончилась, Петро собрался уходить, а окурок хотел бросить вниз, в отверстие, как обычно. Одному Богу известно, что его удержало от этого. Короче, он встал, повернулся к дырке, и только солярка-то прогорела не вся! Кроме того, поскольку отверстия были закрыты щитками, там внутри скопилось много газа…

В итоге, из туалета долбануло так, что Петра мало, что откинуло назад, так ещё и опалило ему чуб, брови, ресницы, усы и бороду, которую он так холил да лелеял! К тому же, он вдруг представил, что бы случилось, кинь он окурок прямо под себя…

…Петро метался по миссии, как раненый зверь. Хорошо, что я таки успел убежать и спрятаться в лесу. А то он просто-напросто «разобрал бы меня на части» (бугай-то здоровый, чего говорить!)

О бровях и ресницах думать было нечего: они сгорели напрочь. Бороду и усы Пете пришлось сбрить, а причёску основательно укоротить.

— Работа на «Кубе» («Квадрате») в чём заключалась?

— Дело в том, что когда приехал Николай Николаевич — там неисправности стали появляться реже. Во всяком случае, как только Николай Николаевич приступил к работе, он тут же провёл, что называется, «смотр войскам». Заставил всех повторить, например, автономный контроль на каждой установке — выполнение каждым членом расчёта своих обязанностей.

Всё проверил. Заставил и начальника штаба дивизиона и командира дивизиона постоянно проводить занятия, чтобы довести действия личного состава буквально до автоматизма.

Я, постоянно переводя, сам многому научился, и мог проводить автономный контроль этой пусковой установки самостоятельно. Разумеется, работа с документами, занятия, естественно, устранение неисправностей.

А Николай Николаевич, я говорю, он был очень большой дока во всех этих делах, то есть, он обычно сначала находил неисправность, определял — в каком она блоке, вынимал системный блок и начинал там что-то паять или распаивать или ещё что-то делать — устранять эту неисправность. К тому же он старался и ангольцам показать и объяснить, какого рода могут быть неисправности, как их вовремя выявлять, что надо для их устранения и т. д. Мы даже провели цикл занятий по основным поломкам и неисправностям на комплексе «Квадрат».

Но это, когда я непосредственно работал с Николаем Николаевичем, а если, например, ездил с советниками в бригаду, там уж работы было полон рот: и рисование карт, и боевая подготовка, и участие в совещаниях, и письменные и устные переводы — ну, в общем, доставалось, скучать не приходилось.

Потом приехали специалисты по звуковой разведке Бутеску и Саша Осмоловский (тоже, кстати, из Белоруссии). Сразу было видно, что грамотные люди, знающие свое дело. И мало того что знающие своё дело, они ещё умели передать свои знания подсоветной стороне. И мало того что умели, но ещё и желали передать. Мне довелось с ними несколько раз поработать, то есть присутствовать на их занятиях и переводить. Я видел, как ангольцы сразу тянулись к ним, задавали много вопросов, и как они всё им терпеливо объясняли — как что делать, что куда устанавливать.

Слава богу, в кадрах наших советских военных советников и специалистов было подавляющее большинство таких людей, хотя, конечно, встречались и такие, которым было всё «по барабану», или которые были просто некомпетентны, но, самое интересное, что негры таких людей очень чётко видели. Так и воспринимали: понятно, человек приехал подзаработать немножко денег — поучиться у него нечему.

Зато к другим, особенно к специалистам технического профиля, они очень тянулись, потому что хотели узнать побольше, получить определённые практические навыки. В этом плане было приятно с такими специалистами работать. Больше того, кроме отличного знания своей специальности, они ещё старались узнать, как это будет по-португальски. То есть, если нет рядом переводчика, надо ведь было ангольцам объяснить, как это всё выключать, включать, настраивать и так далее.

Вот Бутеску, Осмоловский, Николай Николаевич Овчаров, Александр Николаевич Земляков — наш артиллерист, были спецы от Бога. Много было штабистов, которые научили-таки ангольцев рисовать карты: и решение командира на оборону, решение командира на наступление и другие тактические моменты отрабатывать. Я думаю, что ангольцы им до сих пор за это благодарны.

Я очень доволен, что сразу, в первый же год попал в такую «рабочую» обстановку, потому что одно дело только научиться языку и болтать на нём, а другое — когда непосредственно занимаешься конкретной работой, требующей определённых знаний и навыков. Фактически я сразу, в первый же год, смог непосредственно применить свои знания на практике.

Мы на одногодичных курсах португальского языка проходили предмет — тактику — и нам там внушали: вот, заучивайте, что нужно знать: рубеж спешивания, рубеж перехода в атаку, развертывание во взводные колонны, в ротные колонны (Боже, там столько дребедени всякой было — это ж тихий ужас какой-то!), а иначе вы не сможете работать.

Да я уже максимум через две недели все эти термины на карте знал, тем более, если с ними постоянно работаешь. А мы всё время носили с собой блокнотики или тетрадочки и, если чего не знаешь, тут же записал по-русски и у ангольцев спросил, либо приехал и в словарике посмотрел, как всё это дело по-португальски называется.

У нас наработок много было, к тому же, я привёз с собой тетрадки по всем родам войск, которые я вёл, когда учился в институте, они мне очень помогли.

Хотя очень трудно было работать с двумя советниками — это артиллерист и замполит.

Артиллерист — Боже! — там по-русски не понимаешь, что он говорит, все эти довороты, углы цели и так далее. И ещё надо это всё на португальский язык переводить.

Но, на наше счастье, большинство ангольских офицеров или учились в Советском Союзе, или их готовили советские специалисты, непосредственно в Анголе их учили, и они понимали по-русски, во всяком случае, основную терминологию.

То есть, если что-то там плохо переводилось, то Александр Николаевич Земляков (классный специалист своего дела) говорил это по-русски, но, как мог, старался объяснить, к примеру, описательно. Ангольцы относились к нему с большим уважением. Я также его очень уважал — его и Николая Николаевича Овчарова, — за их умение, за их сноровку и начитанность.

А с замполитом, там понятно, потому что ворох слов, и это всё нужно перевести. Он говорит минут пять, а ты переводишь всего за две минуты.

— А почему ты так мало сказал? Я вон сколько наговорил, а ты?

А как ему объяснишь? Какое-нибудь мужество или храбрость по-русски, а по-португальски это одно слово «coragem». Да и богаче наш русский язык по словарному запасу, нежели португальский.

А так, в основном, всё шло нормально, быстро всему учились.

Ну и, разумеется, все эти моменты: и по боевому применению, и батальон на зачистку территорий посылали, и всё такое прочее. Рейды от нашей бригады проводились постоянно — в ту или другую сторону, в зоне ответственности бригады. Мы их тоже готовили, но сами не ходили, слава Богу.

В общем, первый год прошел очень плодотворно — и в плане языка, и в плане общения с людьми, и в плане приобретения опыта как военного, так и житейского.

— Комплекс «Квадрат» что из себя представляет?

— Это экспортный вариант нашего комплекса «Куб». У нас, в Советском Союзе был комплекс «Куб», и он поставлялся в Анголу. Там была станция управления и четыре ракетных установки. На каждой ракетной установке производился автономный контроль, и все они вместе связывались с центром управления.

— Радиус?

— Радиус действия ракет я уже, к сожалению, не помню, но там, где стоял «Квадрат», юаровцы предпочитали не летать.

«Квадрат», «Печора», «Волга» — всегда были, как бельмо на глазу у юаровских самолётов. Они боялись, потому что это действительно очень действенные и эффективные комплексы. И «Оса-АК» — автоматический комплекс — тоже.

— «Оса-АК» — автоматический комплекс, что из себя представляет?

— Это, как мы шутили, тот же самый «Квадрат», но все в одном, — станция управления и сами ракеты.

— О службе в Куито-Куанавале?

— В Куито-Куанавале я приехал 10 октября 1987 г., (заменив в 21-й бригаде умершего от ран Олега Снитко, Царство ему небесное!).

Мы вышли на операцию, и на 19-м километре произошел первый обстрел. Когда начался обстрел, колонна остановилась. Какие впечатления? Самые неприятные и поганые, честно скажу, тем более, так близко от Куито-Куанавале.

— Из чего состояла колонна?

Колонна состояла из техники бригады, выстраивалась, обычно, по подразделениям, шла по новым дорогам, впереди пускали танки. На наших глазах, раз пять, наверное, танки взлетали на воздух. Потому что, система такая у УНИТА была: ставится мина противотанковая и под ней два ящика тротила. Просто в лесу. Почему? — потому что они знают: мы всё равно здесь пойдем, или сбоку. Так что идут танки — валят лес, прокладывают дорогу, а там стоит мина и два ящика тротила.

— А в ящике сколько килограммов?

— А кто его знает — килограммов двадцать, наверное. На моих глазах — так вот башня танка летела, вертелась, как в замедленной съёмке.

— Танки Т-55 или Т-54? В чем разница?

В принципе, никакой разницы нет, но в стволе у Т-55 стоит газосборник — отвод газов, как мне объясняли. То есть, когда Т-54 стреляет, то там внутри кабины можно задохнуться, образно говоря (хотя наш-то солдат всё выдерживает, не то что ангольцы). Когда Т-55 стреляет, Т-62 у них вот стоит такая трубка на стволе. Это газоотводник. Вот это очень хорошо. Почему? Потому что стреляй, сколько хочешь — и никогда не задохнёшься. Хотя, обо всем этом надо, разумеется, спрашивать специалистов.

Итак, на 19-м километре у нас был первый обстрел. Я могу честно сказать — я не считаю себя очень трусливым или очень храбрым человеком. Но было весьма неприятное ощущение. Почему? Потому что отошли всего-то на 19 км от базы, и вдруг на нас напали.

— Из чего били?

— Из всего из чего только можно… Это передать невозможно.

По поводу минного поля, которое нам повстречалось. Я вылезаю из БТРа (БТР-60ПБ), хочу спрыгнуть. Мы шли двумя колоннами. И мне негр с другой машины кричит — не слазь.

Я говорю — а что такое? — Да мы на минном поле. Мы наткнулись на минное поле. Я говорю — а где минное поле? Он говорит — везде. То есть, не слазь. Ты что хочешь? Я — ну — пардон, отлить. Он — да ты, мол, прямо с БТРа.

В это время вылазит Юрий Сущенко — наш артиллерист и говорит. — Игорь — как в Афгане. Колесо обоссать, как говорится, или прямо с БТРа. Я говорю: понял. Мы там стояли минут сорок. А там до реки Шамбинги ехать-то всего ничего. И вот так практически все наше движение и происходило.

— Что ещё было в колонне?

— В колонне были танки, БТРы, машины со снаряжением, продовольствием. Ангольцы не ездят без того, чтобы не пожрать. ГАЗ-66, «Энжезы-55» бразильские (грузовики высокой проходимости). Практически на 70 % колонна состояла из этих «Энжезов». В них они везли, что покушать, во что одеться, боеприпасы, конечно, и так далее. Во всяком случае, движение было буквально следующее: пять минут едем, полчаса стоим. Самое смешное, что нас на бреющем полете сопровождала авиация ЮАР и на бреющем же полете, по возможности, расстреливала. Это, конечно, ужас непередаваемый! Я об этом писал в своем дневнике.

— «Стрелы» бесполезны на бреющем?

— Стрела-10М, Стрела-1, Стрела-2. На нашем БТРе сидели в очках защитных несколько ангольцев, очень важные, как говорится, «ног под собой не чуяли». Со «Стрелой» на плечах. Стрела-1. Стрела-2 М.

Первый раз увидел «стрелистов» — спрашиваю, какого хрена вы здесь сидите — чего вам надо?

— А мы вас будем защищать. И «видуха» у них была такая бравая, просто нету сил.

Я говорю: каким образом? Как только налёт «Миражей» или «Импала» («Мираж» — юаровский истребитель, «Импала» — штурмовик, они нашу колонну сопровождали постоянно), я смотрю — а где же эти «стрелисты» (ангольцы)? Нет никого!

Потом налет заканчивается, слава Богу — я вылезаю. А мы люки на БТРах не закрывали.

— Почему?

— Потому что если мина или снаряд попадают, то всех размазывает просто по внутренности БТРа. То есть, его прикрываешь, но не закрываешь. Вот такой момент… Потому что если его задраить, при прямом попадании мины или чего угодно, всех, кто внутри размазывает по плоскостям.

— А если открыт люк?

— Если открыт — контузия и ранение осколками.

— Тяжёлая мина пробивает ли танковую броню?

— Конечно, 120-мм пробьёт. Я больше скажу — их (юаровские) бронетранспортёры [бронемашины] — AML-60, AML-90, с пушкой калибра 60 и 90 мм.

Что же касается пулемётов, то вот наш КПВТ калибром 14,5 мм их БТРы[24] пробивает насквозь, у AML-60, AML-90 — дальнобойные пушки, а они сами — фанера. То есть, встречаешься с ними в бою — их подбить — влёгкую. Даже из КВПТ — 14,5 мм. Их насквозь прошивает.

— КВПТ?

— Это крупнокалиберный пулемёт Владимирова 14,5 мм на башне БТРа или БРДМа. Обычный пулемёт.

То есть сами юаровцы его боялись. Но они подъезжали очень близко к нам, и их пушка 90 мм (у южноафриканского AML-90) наши танки пробивала.

— В общем, «стрелочники» не исполняли свои обязанности?

Я вылезаю после налета — где вы были? Они говорят — так ведь осколки, мы соскочили, так получилось. Я говорю — ребята, я что-то не понял — вы здесь зачем сидите: чтобы нас защищать или от осколков прятаться? И всё, я их после этого прогнал, толку от них никакого не было: как только начинался обстрел или налёт авиации, нет, чтобы стрелять по самолётам, так они сматываются.

— Возможно ли сбить на бреющем?

— Стрела-1, Стрела-2 м — это вообще универсальный комплекс. Бьет до 3200 м. Это лучше, чем Стингер[25] и дешевле. Наша Стрела-1, Стрела-2, а тем более Стрела-10 — этот комплекс — четыре ракеты, гусеничный, вообще классика. Игла-1 и Игла-2, Игла-4 (до 3000 м). То есть, сбивать можно было все что угодно.

— Не сбивали тогда ангольцы юаровцев почему?

— Просто трусы были, боялись. С такой-то техникой в руках! Наша техника во всём мире известна и знаменита — я показывал юаровским журналистам недавно снимки — кладбище советской техники в Куито-Куанавале. Они просто обалдели от такого отношения к ней ангольцев.

— И с такой техникой было не победить?

— У них был такой же вопрос. Наша российская, советская — неважно какая — это лучшая техника в мире.

Что я хочу сказать про Куито-Куанавале? Во всех боевых сводках, донесениях и в прессе он назывался «Понту де резиштенсия» (пункт сопротивления). Хочется преклонить голову перед нашими советскими военными, что были там. Они сделали всё возможное и невозможное для того, чтобы хоть как-то ситуацию исправить и выполнить поставленные задачи. Но, к сожалению, они не были властны над ангольцами. Потому что мы все время натыкались на какую-то глухую стену. Просто-напросто лбом в стенку бьёшься, и больше ничего.

— Например?

— Да, было немало ангольцев, душой болевших за дело.

Один из них (подполковник или майор — не помню) приходил к нам и всё время с отчаянием говорил, вы знаете — никто не хочет ничего делать! Такое ощущение, что всем, как говорится, «до фонаря» абсолютно. «Todo o tempo sabotagem!» (Всё время саботаж). Я хочу что-то сделать. Но вижу только саботаж!

Буквально через пару дней он во главе колонны ангольских войск наткнулся на юаровцев. Как очень храбрый, замечательно храбрый человек, ринулся в бой. И его БМП прямым попаданием снаряда уничтожило.

Его, действительно, было очень жалко. Потому что такие люди, конечно, это исключение из общего правила.

У меня было таких исключений несколько.

С 1986 по 1987 годы командиром дивизиона «Квадрат» в 19-й бригаде под Лубанго, где я служил, был такой Жоао. Просто замечательный был человек. Он всё время старался хоть что-то сделать для нас, советских. Чего тут говорить — он же нам вроде ничем не обязан был? А, поди ж ты, постоянно продукты нам привозил, иногда выпивку. Даже женщин нам как-то раз привёз. И говорит — ребята, хотите — вот девочки… Мы говорим, да ты что, нет — нам нельзя и всё такое прочее. Он, бедняга, даже расстроился.

Я ему как-то говорю:

— Жоао, ты меня извини, но зачем ты всё это делаешь?

— Да потому что я вас уважаю и люблю. Вы, советские, действительно хотите что-то сделать для нас.

И в то же самое время его начальник оперативного отдела был такая сволочь! Прости меня Господи! Это даже невозможно объяснить. Жоао мне говорил: «Игорь, ты с ним пореже общайся, а ещё лучше, вообще старайся не пересекаться. Он не тот человек, с которым можно общаться». Я говорю — ну, ладно, Жоао, пойду с ним поговорю — мало ли…

Я к нему прихожу, начинаю с ним беседовать. И знаешь, что он мне объясняет: «Да вы русские — сволочи, я вас ненавижу, и так далее, и тому подобное. Я бы с вами век бы не встречался, если бы не наша общая политика, то, что вы нам поставляете вооружение, специалистов и такое всё.

Я говорю — подожди, подожди. У тебя какая-то личная неприязнь к нам?

— Я не могу объяснить…

В общем, слово за слово… я, вроде, пытаюсь сгладить конфликт, даже в чём-то ему и поддакиваю… А он, гад, всё больше и больше распаляется, вытащил нож, да мне его к горлу-то и приставил, я аж обомлел — ничего себе думаю, до чего спор дошёл. Да делать нечего — приемом отвёл нож, его завалил подсечкой, а нож отобрал и отбросил в сторону.

Я ему и говорю — знаешь что? Чтобы ты не выступал тут много, да ещё и не по делу — я тебя сейчас убью. Хочешь — вообще без оружия. Меня уже научили, как убивать. Ты меня достал, и я тебя сейчас ликвидирую «влёгкую». Он испугался. Он после этого со мной говорил очень вежливо и вообще общался вежливо со всеми нашими советниками. Через некоторое время он уехал, кажется, в Луанду, а ему на замену приехал другой офицер.

Жоао меня потом спрашивал: «А что ты с ним такое сделал? Почему он с тобой стал таким вежливым?» Я говорю: да так, Жоао, поговорили мы с ним о смысле жизни…

— Где вы жили у Куито-Куанавале?

— Это был юг Анголы — в Куито-Куанавале, мы жили фактически в джунглях. Причём, даже не в самом Куито, а на 13-м километре от него.

— Почему?

— Потому что в самом Куито-Куанавале, как я уже говорил, постоянно были обстрелы. Так что советская военная миссия переехала из самого Куито на 13-й километр, в земляночный лагерь.

— Из чего вас обстреливали?

Из миномётов (81 и 120 мм), из 155-мм гаубиц. Снаряд у неё вот такой от земли (примерно метр длиной). На 47 км летал. Юаровцы подвозили к Куито свои артиллерийские батареи — там были G-5 и G-6.

G-5 — это просто орудие. А G-6 — самоходные установки.

Поскольку они несколько раз использовали просто орудие G-5, то на экране-развертке в «Печоре» кубинцы определили их местонахождение. Подняли кубинскую авиацию (МиГ-23) и «раздолбали» одну батарею.

И после этого они (южноафриканцы) стали использовать G-6. Она мобильная: приехала, сделала несколько залпов и убежала.

Мы много раз попадали под обстрелы, причём не раз они могли для нас плохо закончиться. После этого Зиновьев Владимир Николаевич (старший нашей группы «Печора») собрал нас, всех специалистов, и сказал: «Ребята — мы сюда приехали не для того, чтобы жизни свои положить (к тому же из-за лени ангольцев!), а чтобы и долг интернациональный выполнить и деньги какие-никакие заработать. Поэтому выезжаем в бригаду в самом крайнем случае».

Это было очень разумно, поскольку артиллерийская и звуковая разведка юаровцев работала первоклассно, надо отдать им должное. На другой стороне реки Куито, на холме сидел юаровский наблюдатель, который передавал координаты обнаруженных целей на свои артиллерийские батареи, после чего юаровцы тут же начинали «долбить». Цели они засекали очень быстро и тут же открывали огонь на поражение. А что касается комплекса «Печора» в Куито-Куанавале, то он очень мешал полетам их авиации, которая не могла нормально выполнять поставленные перед ней задачи и, соответственно, обеспечивать поддержку действий своих наземных сил, поэтому его позиции обстреливались постоянно и с завидным упорством. Тем более, на территории «Печоры» был заглубленный командный пункт. Когда юаровцы местоположение этого заглубленного КП обнаружили, они его «мочили» беспощадно, не жалея боеприпасов.

— На чем вы ездили?

— На ГАЗ-66. Или РАФ-2203[26] или УАЗ[27]. Также на БТРах и БРДМах.

У нас был земляночный городок. Моя личная землянка — на фотографии. Написано «Резервадо» — как мы шутили: зарезервировано специально для нас. Нас там жило три человека. Когда начались холода, я сделал дверь в этой землянке, мы её завешивали одеялом. В землянке была вытяжка (в форме трубы). Мы вытяжку закрывали, спали под тремя одеялами, и всё равно было холодно. Температура в первый год опускалась до –1 °C.

— Высокогорье?

— Плато 1700–1800 м над уровнем моря. Ходили в зимних (ангольских) куртках. Ангольцы вообще надевали наши советские военные зимние шапки, завязывали тесёмки под подбородком. Смешно было смотреть — черная физиономия, в советской шапке, вот так завязанной. То есть, одевались мы по-зимнему.

Но это бывало, обычно, вечером и утром, а днем было +25–30 °C. Такой вот перепад температур. Что нас спасало — земля прогревалась днём до +30 °C. Но утром мы вынуждены были выходить в куртках. То есть, надеваешь обычную солдатскую куртку, под неё или на неё вешаешь «лифчик» с патронами (если нужно), берешь автомат и пошёл. Нас спасали эти куртки, и то, что днем мы прогревались, и земля прогревалась. И вечером обычно, если у нас было это дело (выпивка), мы выпивали и ложились спать, но под три одеяла.

— Какие ещё обязанности, кроме переводчика?

— Дело просто в том, что я, как переводчик, стал фактически начальником тыла в «Печоре» С-125. Ездил, доставал продукты, если удавалось, то что-нибудь послаще и повкуснее, снабжал наших спецов формой, всякими предметами туалета и прочее. Надеюсь, что хоть как-то смог скрасить нашу жизнь там.

Что я хочу ещё сказать? К сожалению, ангольцы — воины настолько никудышные, что даже и говорить не хочется. Мало того что они просто боялись воевать (особенно, с юаровцами), боялись идти в бой, так они ещё и не хотели делать то, что им говорили советники и специалисты. С боязнью всё понятно, все мы люди — все боимся, но требования уставов надо выполнять, приказы начальников, советы специалистов, я уже не говорю про требования воинской дисциплины, — это вообще святое!

Почему я такое говорю? Меня полгода знали все ангольцы миссии в Куито-Куанавале — Кто такой синьор Джеронимо?[28] — У меня было такое «nome de combate» (боевое имя) — Джеронимо.

Почему они меня знали?

Первый раз, когда я заступил помощником дежурного по нашему земляночному городку, пошёл проверять посты (всё было во время битвы за Куито-Куанавале). Что меня больше всего возмутило? Ситуация приблизительно такая — ночь, время примерно два часа. Я иду проверять посты, светит луна, всё ярко освещает на земле.

Стоит негр на посту с автоматом. Дело в том, что у них не было ремней для автоматов, поэтому они их держали в руках. И вот он так стоит, держит в руках автомат (АКМ) и спит. Стоя — ни о дерево не оперся, просто стоя спит. Я поначалу подумал — ну, может быть, я чего-то не понимаю, кричу ему как обычно: «Гуарда!» (Охрана!) На это должен получить отклик: «Асессор? Синь, пронту» (Да, готов).

Ничего не звучит (в ответ).

Я думаю — ну ладно, подхожу ближе. «Гуарда!» Опять ничего.

Подхожу прямо к нему, как к тебе сейчас. Беру одной рукой автомат и ему — по челюсти. Он падает, автомат у меня в руках. Я ему говорю: «Спишь что ли?» А он мне: «Нет, не сплю».

— Ах ты, такой-разэтакий, и ещё ему, для ума.

Поэтому сразу все ангольцы запомнили, кто такой сеньор Джеронимо.

Когда заступал помощник дежурного — все спрашивали: Джеронимо или нет. Если да — ну все, улёт. В то время как я шел проверять посты, все стояли нормально, бодро отвечали. Три поста было. Один — возле нас прямо, возле ПВО. Другой — возле того места, где главный советник жил, и третий — на выходе из нашего лагеря, где мы находились. Все эти посты надо было проверять.

Потом я с полковником Зиновьевым договорился (дай Бог ему здоровья!), что не буду больше стоять помощником дежурного, потому что, кроме этого, я был одновременно начальником тылового обеспечения, начальником вещевой службы, начальником кухни. Я все меню составлял для нашей группы в десять человек специалистов ПВО «Печора».

Старший округа полковник Величко говорил Зиновьеву — у тебя там Ждаркин такой, переводчик — он набил морду нашему охраннику, тот пожаловался.

Тогда я попросил Зиновьева, чтобы он сходил к Величко, и меня освободили от нарядов, чтобы я «не бил морду» ангольцам.

Я сказал: больше не буду стоять. А почему? А не хочу. Если Вы хотите, чтобы я и дальше их бил — пожалуйста, я буду ходить в наряды и бить морды, вопросов нет.

— Ну, Игорь, так нельзя.

— Чего нельзя? — я всё равно буду бить. Потому что ангольцы не выполняют простейших наших распоряжений и нарушают самые элементарные уставные требования. Какое ещё может быть отношение к такому безобразию? Я, как говорится, «не в задницу весь такой военный», я — переводчик, но меня это действительно заботит, это же наша общая безопасность, мне хоть за что-то обидно. Правильно, нет? Надеюсь, вы больше не хотите таких проблем.

Говорю ему: Владимир Николаевич, не беспокойтесь. Я всё остальное буду обеспечивать, вы ни о чем заботиться не будете. Проблем вообще ни в чём не будет. Буду нашу группу всем обеспечивать, но вы освободите меня от этой хрени. И он меня освободил.

Да и нашу охрану, то есть тех ангольцев, что охраняли советников и специалистов бригады «Печора», с самого начала тоже пришлось немного «построить», несколько они разболтались. Через некоторое время после своего приезда в «Печору» я поговорил с сержантом — начальником нашей охраны: проблема, объясняю ему, буквально в следующем, что я вас буду обеспечивать от и до. Но всё будет происходить по принципу «кнута и пряника». Пряника в том смысле, что вы будете иметь всё, что вам потребуется. Но кнута, если вы, не дай Бог, ослушаетесь меня или кого-либо из специалистов, и не будете выполнять наших распоряжений — вам будет полная, так сказать, задница. Дисциплина — прежде всего!

Кроме того, сказал им — куда бы советские ни поехали — четыре человека с полным снаряжением, с «лифчиками», автоматами и с ножами должны ехать с ними (для охраны в пути).

Помимо всего прочего, я стал их тренировать. У них были хорошие ножи, старые ножи от АКМ, не эти маленькие, как сейчас, а старые, длинные, которые можно было метать.

Набрал восемь человек, из них потом осталось четыре, и я их научил метать ножи, немного рукопашному бою и стрелять. То есть мы с ними брали пустые банки, шли в лес, и я их заставлял стрелять по этим банкам со ста метров. Сначала всё было очень плохо — стрелять они не умели, ножи у них не втыкались и т. д. Но потом, шаг за шагом дело пошло, у них стало получаться, они вдруг увидели, что могут это всё делать. Знаешь, какими гордыми они были, плечи расправились, во взглядах уверенность — любо-дорого посмотреть было.

В нашей охране один анголец исполнял роль повара, а другой — убирал со стола и мыл посуду. Они отвечали за все дела на кухне, за порядок, чистоту, расход продуктов. Мы с ними составили список всего, что было у нас на нашем «складе» (продуктов). И они все эти продукты регистрировали (приход, расход, незапланированные траты и т. д.). Наш повар вёл строжайший учет — чего у нас есть, и чего у нас нет. И мне в случае чего докладывал — так, мол, и так — у нас столько банок того-то и того-то.

Картошка по будним дням у нас была только на суп. Повар её чистил, потом мне показывал, загружал её в суп и варил. И только в субботу — воскресенье мы себе позволяли кушать картофельное пюре, жареную картошку или что-нибудь такое.

Кроме того, у нас неслись куры, то есть, мы завели кур. У нас был там петух, который топтал всех этих кур, и ходил очень довольный, что он один такой, единственный и неповторимый, и везде хозяин.

Мы делали яичницу, к примеру, на завтрак или на ужин, по выходным дням. Одна из куриц обосновалась в землянке моего сокурсника Славы Барабули, очень там себя хорошо чувствовала и регулярно неслась. Слава, вообще-то, работал в «пехоте», но частенько наведывался кушать к нам в столовую, заодно и яйца той курицы приносил. Никто, конечно, не возражал — наоборот, все ему были только рады.

Всем этим делом заведовал я, как начальник кухни, и Владимир Николаевич в эти дела совершенно не вмешивался — он знал, что Игорь там всё сделает — то есть я составлял меню, давал его повару, который непосредственно варил пищу. Кроме того, ездил по складам, выбивал продукты, одежду, предметы обихода и так далее.

Как-то раз мне переводчик с округа Саша Сергеев говорит — Игорь, так и так, рыбу поставили. Я говорю — какую рыбу? Да вот с Намиба, прямо с океана свежемороженую рыбу привезли. Я скорее на тыловой пункт управления (ТПУ). Мне там начальник тыла говорит — Джеронимо, ты хочешь рыбу мороженую, только что с Намиба прибыла, с побережья.

— А сколько там? Он говорит — двадцать килограмм могу тебе выписать.

Вот это да! Двадцать килограмм — это же четыре больших блока свежемороженой рыбы. И он мне всё это выписывает!

— А что там ещё есть?

— Да, в общем, пока больше ничего.

— Ну, если что, ты мне сообщи.

— Нет проблем.

Всё. Мы садимся в машину, едем на склад. А там большой контейнер, покрашенный зелёной краской — анголец его открывает, я ему бумажку и говорю — давай мне двадцать килограммов рыбы. Охранники, со мной приехавшие, быстро забирают рыбу. Я было уже собрался уходить, как тут один из охранников тихонько толкает меня в бок — асессор, смотри! Поворачиваю голову — а там, немного в глубине контейнера, лежит вот такой огромный кусок мяса, полметра на полметра.

— Так не понял. Это что такое?

Завскладом говорит — мясо.

Я говорю — дай-ка мне, братец, этот кусок мяса.

— Нет. Это — резерв командующего (и сам, видимо, испугался того, что сказал).

— Да отрежь мне кусочек, пожалуйста. А то жрём мы эту тушёнку уже незнамо сколько, прямо поперёк горла стоит.

— Не могу — вздыхает анголец.

И тут начинается обстрел. Снаряды ложатся максимум метров 200 от нас. Он перепугался — всё, закрываю. Я говорю — а мясо, давай мне отрежь.

— Я могу отрезать, но только небольшую часть, но, понимаешь это долго ждать, вот у меня человек ушёл за ножом. Да, видимо, из-за обстрела в землянку залез.

А обстрел всё усиливается, снаряды рвутся, завскладом нервничает.

Я ему опять — давай нам это мясо, очень благодарны тебе будем (а дверь контейнера не даю ему закрывать).

— Не могу, я послал человека. Вот сейчас он принесёт нож.

Короче, после нескольких снарядов, разорвавшихся уж очень близко, он чуть уже не завопил — да Бог с ним — забирай ты это мясо!

Я — своим охранникам, они — мясо под мышку и к машине.

Приезжаем к себе.

— Где вы хранили у себя скоропортящиеся продукты?

— В огромном холодильнике, он наполовину не работал, но хоть немного холода производил.

Итак, приезжаем. Владимир Николаевич подходит к машине, в кузов смотрит — мол, что-то ещё привёз? А это что такое?

— Как что, мясо.

Он говорит — откуда ты это достал? — Ну, ничего себе!

Так вот, после долгого употребления консервов — и рыбки отведали, и мяса. К сожалению, это были счастливые исключения.

Возвращаясь к меню, очень долго после Анголы я не мог есть гречку, рис, макароны, так их наелся в Анголе. Выбирать-то всё равно было не из чего.

Через некоторое время я решил разобраться с обеспечением нашей охраны (уж слишком всё у них было старое, да обтрёпанное). Просто взял с собой человек шесть наших охранников, приехал к начальнику тыла бригады («Печоры») и сказал — «Смотри, что делается: наша охрана ходит в тряпье, не моется, не бреется, грязью по уши заросла, и так далее. И если ты действительно начальник тыла, то будь добр — обеспечь им нормальное существование».

— Знаешь, спрашиваю его, в чем дело? Мы, то есть советские специалисты, не сможем нормально работать, если наши охранники не смогут выполнять свои задачи. Соответственно, если мы не сможем нормально работать, то и бригада тоже — вот такая простейшая цепочка закономерностей! Так ему и сказал.

Кстати, нормальный мужик оказался. Он выслушал внимательно, видать, проникся этой идеей и говорит: ну ладно, пошли на склад. На первый раз он выдал мыла, полотенца, носки, майки, трусы, зубную пасту и щётки, расчёски даже и прочую такую ерунду.

Я ему сказал: это что всё, что ты можешь дать?

— Нет, нет, ты не подумай ничего плохого, вот берите ещё новый камуфляж, ботинки. Приезжай в следующий раз, ещё чего-нибудь выдам.

Я говорю — хорошо, я ведь приеду, жди.

Наши охранники переоделись в новый камуфляж. Приезжаем мы назад, нас встречает наш старший — Владимир Николаевич Зиновьев. Он так смотрит — не понял.

— Это кто?

— Это наши охранники.

— А как это?

Я говорю — ну как же, надо же было людей одеть по-человечески, выдать им всё необходимое.

А наша охрана потом разгуливала по миссии, все такие важные — в новых камуфляжах, с новыми полотенцами на плечах, в волосах расчёски новые, а во рту — зубные щётки.

Теперь — ещё один случай. Как я рассказывал, мы очень долгое время ели тушёнку. Это была тушёнка самая разнообразная, её поставляли самолётами, вертолётами. Баночки разные — от маленьких до очень больших. Были баночки, которые мы называли «собачья радость», мы их открывали и говорили: пошли все на фиг, мы такую гадость не будем есть, отдавали их собакам, они их ели с удовольствием (потому так эти консервы и назывались). Я даже так подозреваю, что собаки думали: «Какие хорошие люди, нам тушёнку дают, сами не кушают, о нас заботятся». Иногда отдавали неграм, но это в том случае, если они просили. Вот тоже интересно, ангольцы, как и мы, нюхали эту гадость — ф-ммм (морщились) — и говорили — нет, мы есть тоже не будем, но женщинам своим отвезём.

Самое смешное, что они её отвозили своим женщинам. Я при этом присутствовал.

У одного ангольца из нашей охраны была симпатичная женщина в соседней деревне, а нам как раз прислали тушёнку. В длинных банках, по несколько килограммов в каждой. Там была свинина французского производства.

Я её открываю, а там такой запах! Даже не знаю — то ли просрочена была, то ли она такая сама по себе. Я зову ангольца Антонио, — иди сюда. Он подходит и нюхает — ойа-аа! (тошнит его). Я спрашиваю — что можно сделать с ней. Он говорит — я её отвезу своей мулер (женщине).

Я говорю — а она это вообще воспримет? А он в ответ — да какая ерунда, она её в воде проварит! Давай машину, поехали. Взяли мы с собой аж 12 банок. Я, кстати, ему говорю, нам прислали двенадцать банок. Он говорит — не-не — так нельзя.

— Что нельзя?

А он: надо хотя бы половину, шесть банок. Ну ладно, ты загрузи в машину 12, а я потом просто шесть заберу.

Короче, мы приезжаем на УАЗике в эту деревню, она находилась на 25-м километре от Куито-Куанавале. А там как раз обстрел был. Юаровцы подвезли свои гаубицы G-6 и начали обстреливать.

Я говорю: ну что будем делать — я никуда не пойду! Ну, ерунда — говорит, — ты сиди здесь в землянке, а я пойду ее искать.

Глянул я на ту землянку — одно название, яма — и больше ничего. Да делать нечего, залез туда — там еще какие-то негры сидели, довольно странные, как мне показалось.

Они говорят: совьетику — пить будешь? Я говорю — нет уж, ничего я у вас пить не буду. Они говорят — нет-нет, давай, и предлагают свое местное пойло — «капороте».

Мой охранник — сколько он там ходил с шестью банками тушёнки (которые в мешок положил), часа полтора-два, — всё это время обстрел был, а я в землянке сидел.

А в машине лежат остальные шесть банок. Ангольцы меня спрашивают — а ведь ты с мясом приехал?

Я говорю — не понял?

— Ну, ты с мясом приехал? У тебя есть банки тушёнки там, в машине?

Я говорю — нет.

Они — да ладно, у тебя в машине лежат.

Я такой удивленный сижу: «Не понял — что вам надо?»

Негры говорят — нам надо закусить.

И говорят: никаких проблем, сейчас мы всё сделаем.

— Что вы сейчас сделаете?

— Сейчас мы твоему парню — он просто не знает, что эта его «мулер» уехала в другую деревню, и бродит по всей деревне, не может найти её. А мы просто назовем ему место — где она есть, но ты нам за это свои банки отдай.

Я говорю — да зачем мне это нужно, Антонио пусть и бродит себе по деревне.

А они говорят: «А ты иначе отсюда не уедешь».

Как мне стало страшно… Вроде у меня и автомат при себе, лифчик (с патронами)… «А ты иначе отсюда не уедешь».

И кстати, о птичках, потом, когда я потом начал интересоваться, оказалось, они были правы.

— Что ты выяснил?

— Дело в том, что хоть они и неподвластны УНИТА, но они от неё зависели. Во всём. То есть получалось приблизительно следующее: что если не придет УНИТА, то придет ФАПЛА.

— Старались быть нейтральными?

— Да. И нашим и вашим, без проблем. Например — приходит УНИТА. Они говорят: «Вот вам еда, кушайте».

Приходит ФАПЛА, говорит им: «А вот вы вчера снабжали УНИТА!»

— Нет, нет, мы не снабжали, вот вам, пожалуйста, еда, кушайте.

Итак, сижу я и думаю: «Ничего себе! А мне-то за что всё это? Так разобраться — за что? За их независимость? За их революцию, которая им же самим «триста лет не упала».

Я говорю: «Хорошо, что вам надо?»

Они говорят — вот у тебя там, в машине, лежат шесть банок тушёнки.

— И что?

— Давай их нам.

А они любят, когда с ними торгуются, говорю — две-три банки не больше.

— Нет, шесть.

Я говорю «дулю, две-три банки».

Начали с ними торговаться, как я это делал, вообще не понимаю.

Наконец, вроде, поладили: «Ну ладно — три банки и уезжай куда хочешь».

А я говорю — а где мой человек, с которым я приехал-то?

А они говорят: «А это тебя не должно интересовать, он сам приедет».

Ладно, говорю — пошли со мной. Отдаю им три банки.

Они говорят: «Ты хороший человек, мы тебя знаем, ты — Джеронимо. Мы тебя уважаем, поэтому тебя по дороге никто тревожить не будет».

Я говорю: «А кто меня может тревожить?»

«Да наши блокпосты».

Унитовские! Я думаю: «Ни хрена себе! Ну и приключения! Вот попал, как кур в ощип!»

Это уж потом я узнал, что, оказывается, небольшие унитовские отряды «лазили» по всей территории (возле Куито-Куанавале), в зоне ответственности ФАПЛА, подходили к фапловским блокпостам, встречались с ними, брали пищу, а то и сами им давали. А что делать, кушать-то хочется, жизнь есть жизнь!

К тому же по обеим сторонам окопов было немало родственников, что ж они друг друга «мочить» будут? Как мне рассказывали замполиты (и ангольские, и наши), нередка была ситуация, когда в ангольской семье один сын служил в УНИТА, а другой в ФАПЛА… прямо как у нас в гражданскую войну, только вот они не так обострённо это воспринимали. Мол, что поделать, так получилось.

Хотя, конечно, случаи бывали разные..

Например, когда в 1987 году началась операция «Навстречу Октябрю», и ангольские войска пошли громить УНИТА. Цель операции была захватить Мавингу, один из опорных пунктов УНИТА.

Трудно объяснить, чем была на тот момент вызвана такая ярость бойцов ФАПЛА против унитовцев, но было немало случаев, когда пленных просто не брали…в том числе, и раненых унитовцев! Более того, на них даже патронов не тратили — добивали сапёрными лопатками. Нашим спецам несколько раз удавалось спасти пленных, буквально вырывали их из рук разъярённых ангольцев. Эти унитовцы потом ехали на одном из БТРов наших советников и боялись на шаг от них отойти, чтоб не быть убитыми.

Впрочем, немудрено — унитовцы да юаровцы, видимо, всё-таки очень достали фапловцев…

— Бронезащита — что такое?

— Нам каждому выдавались бронежилеты, и предписывалось их сохранять. Не им нас охранять, а нам их сохранять. Почему? Потому что за утерю каждого бронежилета полагалась выплата 250 долларов. Хотя по большому счету — кому они были нужны, и если уж тебя ухлопают — например, осколком в голову, зачем тебе бронежилет.

Поэтому, каждый, кто был на операции, хотя конечно и надевал бронежилет, как положено, застёгивался, но мало верил в его пользу. И наши советники 47-й бригады при отступлении тащили с собой бронежилеты, чтобы потом не платить 250 долларов. Наши ребята за свои жизни хоронились, да ещё тащили бронежилеты. Нормально, да?

— Бывало такое, что у людей на войне «крыша съезжала»?

— Всякое бывало, чего греха таить.

Мы, например, были молодые переводчики, неженатые, иногда «маялись дурью».

На той стороне реки Куито стояла 25-я бригада в обороне, и время от времени оттуда приезжали наши офицеры — помыться, побриться, постирать одежду, и всё такое. Потом их переправляли обратно. А у нас был «бзик». На речку съездить, к переправе, да ещё ночью, да потом от обстрела «убежать». Мы туда ездили «повыёживаться» (из переводчиков, в основном, Слава Барабуля, Саша Сергеев и я), как теперь говорят, адреналин поднять. Почему — потому что знали, что на той стороне сидит корректировщик юаровский, который тут же координаты дает, и начинается обстрел. А наша задача была — вовремя смыться. Дурь, конечно, по молодости была.

И вот как-то ко мне приходит Саша Сергеев (переводчик) — ну что, поедешь на мост, надо наших мужиков обратно на ту сторону переправить. Я говорю — сейчас, Сань, подожди, возьму автомат. Захожу в землянку, и что-то мне говорит: «Не езди!». Какое то внутреннее чувство. Ну, я так постоял, подумал. Думаю — Бог его знает, что-то не то. Выхожу, подхожу к Сашке. Он уже ругается — сколько тебя ждать можно — поехали. Я говорю — Сань, я не поеду.

— Почему, Игорь? И смотрит на меня очень внимательно.

Что ему ответить? Про внутренний голос рассказывать, что ли.

— Не хочу просто.

Он так на меня ещё разок поглядел и говорит — не езди. И один уехал.

Они поехали. На мосту всё, как положено, переправили наших, и начался обстрел. А пока сидели в землянке — прямое попадание 155-миллиметровым снарядом в их машину.

— Машина какая?

— «Энжеза» бразильская.

Сашка возвращается назад, приходит ко мне.

— Ой, блин, ты представляешь! — Ну тебя, говорю. Мало ли что получилось.

А он: «Ты же не поехал, вроде как чувствовал».

— Был такой Паша-прапорщик (технарь). До этого он служил два года в Афгане, может, у него там «крыша поехала». Когда напивался, стрелял просто под ноги ангольцам. Но стрелял очень метко, в любом состоянии, ни разу ни в кого не попал. То есть, он выходил из своей землянки с автоматом в одной руке и кричал — так, Антонио — ко мне, быстро там что-нибудь сделать надо. И если Антонио что-нибудь не исполнял — Паша стрелял прямо под ноги — вопросов нет.

То есть, они все знали, что он стреляет совершенно чётко, и никогда никого не убьёт. Но у него все ангольцы «летали как метёлки». Он только выходил и отдавал команды — так, надо сделать то-то. И знал, что всё будет сделано тут же.

Мы как-то к нему пришли отдохнуть. А поскольку я был начальником кухни, я закуску принес. Говорю ему — Паш, бухла то нет.

— Сейчас будет.

Я говорю — ночь на дворе. Откуда будет?

Выходит — очередь в воздух: Антонио — «капороте». Тот ему: нау, асессор (нет, советник).

Чего нау, «едрить твою через коромысло». Вперед, прокурар (ищи). И тот принёс.

А сколько раз я видел, когда мы ездили за водой, на «пипе» «Энжезе». Мы приезжали на речку, я сидел сверху, Паша давал очередь, и ангольцы начинали бегать. Они все знали Пашу, что Паша слов на ветер не бросает. Я сидел и смотрел с верху водовозки, а ангольцы наполняли её водой — раз Паша сказал — вопросов нет. При всём при этом ангольцы очень уважали его: он был мастер на все руки, мог починить всё, что угодно, всегда, чем мог, помогал ангольцам и, если что, за своих подсоветных горой стоял.

— Много там змей было?

— Я лично за два года двенадцать змей убил …

— Из чего?

— Из всего, что угодно. Ножом, из автомата, из пистолета, из всего, что было под рукой.

Свою первую змею я убил, служа в 19-й бригаде, в Мулондо. Она заползла к нам в нашу «казарму», в наш домик, где мы жили, и спряталась за одной из кроватей возле стены. Её совершенно случайно обнаружил наш техник, Нестерович Иван Иванович. Он тут же закричал: «Игорь, тащи свой нож, тут змея!»

А я до этого раздобыл себе очень хороший нож-тесак американского производства, длиной 45 см, да ещё и наточил его как бритву. Носил его всё время с собой.

Услышав крики Иваныча, я выхватил нож и подскочил к нему. Он прижал змею палкой к стене, а я буквально «отпилил» её голову своим ножом. Эта тварь была довольно длинная, больше метра, чёрная.

Тут прибежали ангольцы, с автоматами, лопатами, смотрят на змею, потом на меня, стоящего с ножом в руке, а в глазах — неподдельный ужас.

«Как ты её убил?» — спрашивают.

«Да вот, ножом ей голову отсёк».

«Да ты что, она же хвостом бьёт!», и показывают на белое колечко с ядом, располагающееся как раз на хвосте…

У меня просто всё похолодело внутри: почему она не ударила меня, когда я ей голову резал?…

— Самогон местный как ангольцы делали?

— Там росло такое дерево, местный фрукт мабоко. Что это такое? Размером в два крупных яблока. Когда он зелёный — его ничем не разобьешь, даже топором. Когда созревает, его можно открыть, наесться его семян, и будешь пьяный.

И, особенно в пятом военном округе, то есть, провинциях Кунене и Уила, росли огромные рощи — мабокейро — так и назывались. На местном самогон — либо «каньома», либо «капороте», в разных провинциях по-разному это называлось. Если хочешь достать действительно нормальную каньому или капороте, надо приезжать к периоду созревания.

Как мы там, в провинции Уила ездили за каньомой (это ещё в первый год службы в Анголе, 1986–1987)… Садились в машину — на УАЗик, с автоматами, с гранатами и впёред, за самогонкой. Приезжали в деревню, выходил к нам старшина деревни с копьём, увешанный перьями. С нами был местный человек, который говорил по-португальски, он переводил на местный язык, потому что жители не говорили по-португальски. Я переводил ему на португальский, а он — на местный.

Он говорил: «Вам нужна каньома — ну хорошо — езжай те туда-то». Мы ехали буквально минут десять до следующей деревни, а там уже все знали, что мы сейчас приедем.

— Как узнавали?

— Не знаю, может, по тамтамам. То есть, мы приезжали туда — нас уже встречали.

— Так вы за каньомой?

Вот мы в одну деревню приехали, а с нами был специалист — он первач[29] хотел взять — нет здесь мы не берём, плохая каньома — поехали в следующую деревню. Мы поехали в одну деревню, в другую деревню. Я нашему старшему говорю: «Извините, а вам не кажется, что за нами следят?»

— А? Да какая хрень!

Я говорю: «Вы меня извините — мне, просто так по-человечески, жить хочется. Мы вон уже в какую по счёту деревню приехали, а нас везде встречают. Уже всё знают. Откуда?»

Главное, что здороваются сначала со мной, а потом уже с другими спецами.

А один раз случилось следующее — приезжаем в очередную деревню. С нами, как всегда, ехал анголец, переводчик с португальского языка на местный. У меня вдруг опять закралось подозрение — а нас здесь никто не убьёт?

А он мне спокойно так говорит — не волнуйся, с тобой, Джеронимо, вас никто не убьёт — тебя здесь все знают.

У меня глаза на лоб полезли.

Вон оно что, меня здесь знали, уже не первый раз видели, знали, что я говорю по-португальски, что я переводчик. Мол, это Джеронимо — пускай себе едет. В принципе, так относились к большинству переводчиков, а иногда и специалистов, особенно, тех, кто мог говорить по-португальски.

Я его спрашиваю — извини — как это? Да чего ты волнуешься? Их может, и убьют (это про советников), а тебя — нет. Я так рот то и раскрыл.

— Ты понимаешь, объясняю ему, — их не надо убивать.

— Хорошо, если ты скажешь — их не будут убивать, но только через двадцать минут вам надо отсюда уезжать.

— А мы до этого достанем бухла?

— Да, всё сделаем.

Мы когда вернулись домой, я после этого разговора «нажрался как свинья». Нервишки-то не железные. Мне ведь откровенно сказали: «Поскольку ты здесь ездишь — все будет нормально, не волнуйся — тебя все знают». У меня, помню, душа от страха в пятки даже не ушла, а «уехала».

В Африке всё очень просто, ангольцы — народ тоже незамысловатый: тебя знают — ты говоришь по-португальски, ты с местным населением нормально обращаешься — а я действительно, может, просто как-то умел с ними ладить. Ну, когда ты им объясняешь — Вот я, мол, такой-то, такой-то, и вы со мной будьте любезны. Ангольцы просто видели, что если я их наказываю, то за дело, а не просто так. К тому же, как я уже говорил, я старался заботиться о них, их быте, питании, у меня они не голодали. А еще частенько я с ними просто сидел и болтал о том, о сём. И им ведь тоже было интересно со мной пообщаться.

Я потом разговаривал по этому поводу с другими нашими «переводягами», и они тоже рассказывали мне немало подобных случаев, которые, слава Богу, заканчивались благополучно.

— Работа и быт в «Печоре»?

— Быт, как я уже говорил, конечно, был более-менее налажен. Жили в землянках, по три-четыре человека.

Столовая была (тоже в яме), баньку построили, даже с парилкой. Питание было так себе, в основном, консервы со всех стран мира. Кто-то их вообще не мог есть уже (ну-ка два года одни консервы), а кто-то и привыкал.

Например, капитан Сергей Рымарь, специалист зенитного комплекса С-125 «Печора». Уникальный человек, который мог с завязанными глазами собрать и разобрать станции П-18, П-19 — станции слежения за самолётами противника… Как его ангольцы уважали! Как они радовались, когда он приезжал, тем более что он ещё и по-португальски довольно сносно объяснялся…

Он был в плане еды — проглот. То есть, проходил завтрак, обед или ужин — через час-полтора Серёга доставал консерву, открывал и начинал есть. Я его обычно спрашивал — Серёга, я чего-то не понял — только что обед прошел. Что ты опять жрёшь-то. Ты знаешь — говорит — кушать хочу…

Полковник Зиновьев Владимир Николаевич. У меня о нём остались только самые хорошие воспоминания. Сам по себе он был человеком добрым и отзывчивым, а начальником строгим, но справедливым, к тому же, мастером своего дела. И что очень важно, он умел работать с переводчиком: говорил ровно и спокойно, не частил (не «строчил из пулемёта»), если что-то было непонятно — повторял ещё раз. Работать с ним было одно удовольствие!

Каждое утро он начинал с того, что вешал на бок револьвер и совершал пробежку. Занимался, так сказать, физкультурой, следил за собой.

Да и не только он один бегал, народ у нас, по возможности, старался держать себя в форме (естественно, когда это получалось — война всё-таки!)

Правда, эти занятия физкультурой прекращались после того, как созревала рисовая бормотуха. Тогда народ отрывался, как мы говорили — «вставал на крыло».

Хочу сказать по поводу бормотухи и этого так называемого пьянства. Дело просто в том, что, действительно, насколько я убедился за два года в Анголе — если бы мы там ещё и не пили иногда, у нас бы точно «крыша поехала»— это совершенно конкретно. У некоторых людей нервы просто не выдерживали и немудрено: чужая страна, чужая обстановка, идёт война, обстрелы — «25 часов в сутки», как мы невесело шутили, ангольцам ставишь задачу — они её могут и не выполнить, снабжение ужасное, письма из дома часто задерживались, в общем, всего хватало…

Хотя, конечно, никто и не говорил, что будет легко. Однако разрядка все равно была нужна…

— Что значит рисовая бормотуха?

— Брался рис, который отстаивался, бродил. Разумеется, добавлялся сахар, дрожжи, ещё что-нибудь необходимое. Если была водка, добавлялась туда водка. После этого обычный армейский бачок, литров около десяти, закупоренный, ставился на верх землянки, в которой мы жили. Под солнцем он бродил дня три — четыре и после этого народ употреблял.

— Сколько получалось градусов?

— Больше сорока.

Более того. Одно время, когда я служил в «Печоре», нам стали поставлять виноградный сок. Но мы один раз попили этот виноградный сок, другой раз попили, потом опять же Серёга Рымарь говорит — что-то мы не то делаем, давайте из него самогонку гнать. Мы все на него посмотрели — а как, мол?

— Это ж виноград. О чем разговаривать? Давайте канистру, виноградный сок, сахар, дрожжи. Сейчас всё соорудим!

Правда, первый опыт был неудачный, потому что канистра взорвалась. Она была пластмассовая. И Серёга сказал: «Наверно, я был в чём-то не прав, видимо, надо было что-то делать по-другому». И на второй раз, когда попробовали в металлической канистре — мы сказали — Серёга, ну ты мастер!

— И сколько там вышло градусов?

— Тоже больше сорока.

— О наградах.

— Чтобы уже плавно перейти к другой теме — за службу наших специалистов какая могла быть награда? Наши специалисты, мало того, что учили ангольцев — сами же и участвовали в боевых действиях, операциях на территории Анголы против бандформирований УНИТА, против войск ЮАР.

Практиковался очень интересный подход — как же оценить подвиг, совершенный товарищами при таких-то и таких-то обстоятельствах?

Ну, как, например, оценить подвиг старшего лейтенанта, Валентина Мозолева[30] (капитана получил уже в Куито-Куанавале). Он был специалистом по ремонту. Ремонтировал танки, БТРы, БМП, БРДМы. Тихий такой, неприметный человек.

Ангольцы от него просто балдели — война, не война, обстрел, не обстрел. Надо ремонтировать танки — он идёт ремонтировать танки. Залез внутрь в танк, что-то там делает — обстрел, снаряды рвутся, осколки щёлкают — а он сидит и ремонтирует. Ангольцы, на него глядя, тоже стали ремонтировать.

Практически больше половины техники, которая бегала в Куито-Куанавале — это всё его рук дело.

Ну, хорошо, человек вроде на амбразуру не бросался, вроде со знаменем вперед не бежал, в атаку не призывал, просто ремонтировал технику. Написали ему представление — на орден «За службу Родине». Написали, отослали — мол, так и так, ремонтировал технику в боевых условиях.

Приходит стандартный ответ — опишите подвиг, совершённый товарищем. Ну, как же описать то этот подвиг? Какой он подвиг совершил? Подумаешь, ерунда какая — ремонтировал технику, на которой потом все ездили и воевали.

Нет же! Опишите подробнее подвиг, совершённый товарищем!

— Самое интересное, что надо в этом плане отдать должное кадровикам в Луанде, которые таки отправляли представления. Многое, конечно, резалось в самой Анголе, не отсылалось, но что-то всё-таки уходило в Москву. И уже оттуда приходила вот такая отписка.

И причём на очень многих людей, непосредственных участников операции, участвовавших в боевых действиях, приходил запрос с указанием — за что? Он же не подорвал три юаровских танка, например. Опишите, дескать, подвиг, который он совершил, да поподробнее.

И люди просто разводили руками — ну ладно, пусть наши награды носят другие.

Хотя, как мы их называли, «крысы тыловые», сидевшие в Луанде и по округам, награды всё-таки получали — это как я уже говорил — беда всех армий всех стран, всех войн, всех столетий — тот, кто сидит в штабе и в тылу, тот обычно награды и носит. Тот, кто на передовой — про того забывают. Может быть, даже не потому что он чего-то не совершил, а потому что он вовремя об этом не закричал.

Обычно те, которые на передовой, особо не кричат о своих подвигах, не распространяются — они делают своё дело, просто выполняют свой долг.

Другое дело, что про этот подвиг они не всегда могут рассказать и тем более отобразить его на бумаге. Русские грустно шутят: без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Не изобразил в красках свой подвиг — всё, свободен. Получишь удостоверение участника войны — чего еще тебе надо — у тебя уже льготы?[31]

Орден? Медаль? — Какой орден, какая медаль — о чем вообще разговор-то?

То же самое получилось и с моими наградами (как, впрочем, и с наградами остальным спецам и переводчикам, служившим в боевых бригадах).

Старший нашей бригады, подполковник Артёменко, написал мне представление на Красную Звезду[32] — кто её сейчас носит — не знаю. Потом он написал на медаль «За боевые заслуги» — тоже не прошла. Только потом, благодаря Белюкину Виктору Александровичу — нашему старшему референту — я получил, в конце концов, эту медаль.

Петро Ивановский тоже не получил своей награды. Его представляли на Красную Звезду, а потом и на медаль. Со Славкой Барабулей то же самое: его несколько раз представляли на медаль «За боевые заслуги», и опять же, только благодаря Белюкину Виктору Александровичу, он медаль всё-таки получил, но уже позже.

Толик Алексеевский — чего только не насмотрелся за два года, в какие уж передряги не попадал, в окружении был… всё то же самое — не достоин…

Демидчик Сергей (двухгодичник, выпускник Минского иняза) — служил в Куито-Кунавале, попал в самое пекло событий 1986 года — не достоин…

Потому что все наградные листы, которые приходили на переводчиков, главный военный советник резал сразу — если младший лейтенант, переводчик — значит, не достоин награды, хотя ребята были и на операциях, и в окружении сидели, и голодали, и чем только не переболели. Странное у него было предубеждение против переводчиков.

Мне, например, сказали, что по распоряжению главного военного советника генерала Гусева — кто получил кубинскую медаль «За оборону Куито-Куанавале» — тому никаких советских наград не давать. Причём это распространялось и на советников, и на специалистов, и на переводчиков.

Мой хороший знакомый Олег Грицук, тоже никакими наградами не отмечен, хотя «отмотал» два года в джунглях. У него получилось так же, как у меня. Олег служил в 36-й бригаде спецназа, оборонявшей Куито-Куанавале. Сам он родом из Барановичей, окончил Минский институт иностранных языков, чисто гражданский человек. А тогда была мода призывать так называемых двухгодичников. И Олег попал в Куито-Куанавале, отслужил здесь два года, даже не поехал на второй год в небоевой округ. Ему два раза посылали представление на «Красную Звезду» и один раз — на медаль «За боевые заслуги». Но он так ничего и не получил. От кубинцев — медаль за Куито-Куанавале. Вот ему так и сказали в Луанде — ах, так ты награждён медалью за Куито-Куанавале? Свободен! Давай езжай домой… Вот и всё. То есть, от Кубы получил, а от Советского Союза — ничего, хотя он, чисто гражданский человек, пробыл два года на передовой. И что? Молодец, жмем тебе лапу, всё.

Олег и мне сказал — Игорь, ты ничего не получишь. Так оно и вышло, когда я приехал в Луанду:

— Да, вот твои представления (на «Звезду» и на медаль). Но ты получил медаль «За оборону Куито-Куанавале» — получил. В таком случае, советская награда не положена. Осталось только развести руками, да пойти восвояси. Вот такая интересная система награждений.

Тут я ещё хочу упомянуть про систему оплаты. Люди реально, кроме выполнения интернационального долга, кроме передачи своих знаний и обучения ангольской стороны, разумеется, ещё думали заработать деньги. Я считаю, что это справедливо.

Потому что, извините меня, жить в таких условиях, которые нам совершенно чужды: и климат, и болезни, и война, и прочее, и делать всё это за просто так — это конечно нереально.

Те же американцы и европейцы — они получали за это конкретные деньги и по тогдашним подсчетам мы знали, что западные «специалисты» в Анголе получают раз в пять-шесть больше чем мы. Хотя, по сравнению с Союзом, мы получали, конечно, всё равно много — те люди, которые не поехали никуда и остались в Союзе, нас считали «богачами»…

Так вот, был ещё один такой интересный момент — если ты приехал без жены — получаешь 80 % своего оклада. А 20 % — в так называемых дорожных чеках.

— Что такое дорожные чеки?

— Расписываешься на каждом чеке, и эти чеки не имеешь право потратить. Ты их должен был довезти до Москвы и где-нибудь, например, в гостинице «Украина», поменять на советские рубли один к одному.

— А чеки, которыми платили в Анголе?

— Ну, в месяц в сумме у меня выходило так 1500–1600 чеков. Большие деньги по советским временам. Советники наши получали по две тысячи чеков. Но дело в том, что если ты приезжал без жены, ты получал 80 %. Как шутили насчет жён — они тоже работают — зарабатывают 20 % своему мужу. То есть, если ты сидишь в округе и без жены, то получаешь 80 %, но если ты в боевой бригаде, то получаешь все 100 % — но только если ты советник или специалист.

Переводчики, находясь в той же боевой бригаде и участвуя в боевых действиях, получали все равно 80 %, согласно какой-то мифической директиве Д-54. Это всё что нам удалось узнать. Дополнительное соглашение Д-54 и, если вы — переводчик, то вы получаете 80 %, даже если вы хоть все два года в войне участвуете.

Ещё пару слов по наградам. Был еще такой момент, что когда стали раздавать медали за Куито-Куанавале, наши шефы приехали из Луанды и забрали себе 17 медалей якобы для тех, кто давно тут, в Куито, служил, но переведён был в другие округа. Хотя четырём человекам, которые тоже стукнули кулаком по столу — давайте, мол, наши награды! — их всё-таки отдали.

Какие ещё награды получены нашими «Луандскими героями»? Я просто перечисляю: мало того, что за Куито-Куанавале, была ещё кубинская медаль «Сервисио Дистингито» (За отличную службу), кубинская медаль «Воину-интернационалисту» (выполнявшему интернациональный долг) и ангольские медали типа «За хорошую службу». На узеньких ленточках, такие небольшие медали вроде наших пятаков советских. Но некоторых людей в Куито всё-таки наградили ангольскими медалями — мы так и не поняли — за что? Самое смешное, что и те люди не поняли — за что. Просто списки подали, и их тоже наградили.

И вот генерал Рябченко, навесив себе весь этот иконостас[33] на грудь, в таком виде появился в отпуске в Москве, в Генштабе. Там народ обомлел — операция «Навстречу Октябрю» (Приветствуем Октябрь) (1987 г.) провалилась. Такие потери, такой разгром (ангольцев), и вдруг появляется человек с полной грудью медалей.

Поэтому, собственно говоря, и ужесточились требования — опишите подробнее подвиг, совершённый товарищем. То есть, как говорится «помог» Рябченко в этом деле. Да ещё он, по-моему, орден Ленина за Анголу получил, за планирование операции, которая провалилась. (Говорили, правда, что он до этого в Афгане два года служил и получил орден Ленина за планирование операций)[34].

— По поводу медалей за Куито-Куанавале?

— Да уж, ни в сказке сказать, ни пером описать, это было нечто.

Кубинцы сделали медаль за Куито-Куанавале, чтобы наградить своих действительно реальных участников обороны Куито-Куанавале, а также советских и ангольских.

Как это всё делалось? Кубинцы в этом плане, конечно, молодцы. Самолёт с этими медалями пришел в Луанду. В Луанде никому из советских, не было сообщено об этом деле. Самолёт пошел прямым курсом на Куито-Куанавале. Это был 1988 год. Пришел самолёт в Куито-Куанавале. Кубинцы позвонили по нашей особой связи нам, взял трубку лейтенант Барабуля Вячеслав. Они ему сказали буквально следующее — мы привезли медали, надо наградить людей, если можно ваш список, представьте реальных участников обороны Куито-Куанавале. Хоть даже месяц если они здесь пробыли, в Куито. Они же были под обстрелом и так далее. Слава пришёл ко мне — Игорь, как все это дело сделать? Ну не знаю — давай съездим к кубашам[35], как говорится, все с ними обсудим. Мы их (кубинцев) называли кубаши.

Он — ну ладно, хорошо. Я скоро приду.

И Слава пошел к своему начальнику, а мы жили одним лагерем — наши землянки были все вместе — я служил тогда в ПВО, в бригаде «Печора», а их землянки, «пехотные», располагались прямо рядом с нами.

А начальник у Славы был полковник Величко. Величко находился здесь полтора месяца. Он был старшим советником 6-го военного округа. Заместителем у него был полковник Митяев[36], десантник, и он (Митяев) действительно реально участвовал в событиях Куито-Куанавале.

А многие и не участвовали — там и говорить не о чем. Просто они в тот момент жили в нашем лагере. Ну, ездили, советовали, учили ангольцев, говорили, как и что надо делать. Но во всех операциях конкретно участвовали другие люди — там стояли: 36-я бригада, 21-я, 25-я, 59-я, 16-я и т. д. — вот в них советники, специалисты, переводчики — это действительно люди, которые участвовали. Но на тот момент, 50 % уже уехало, как минимум.

Потому что боевые действия, якобы, закончились[37]. На самом-то деле, они и не кончались, просто так было официально объявлено. Но, во всяком случае, юаровцы перед этим торжественно заявляли о начале вывода своих войск из Анголы.

Они, кстати, замечательные джентльмены — стреляли только по ангольским бригадам. То есть, обстрел нашего лагеря — я так думаю — в их планах не предусматривался. То ли не хотели проблем на мировом уровне, то ли осложнений с Советским Союзом, то ли ещё что. Но это, видимо, действовало только в отношении нашего лагеря, а во всем остальном — на войне как на войне. То бишь поехал советский в свою бригаду, к подсоветным, попал под обстрел или в заваруху, ну извини…

Хотя, они нам перед 11 марта (1988 г.) прислали ультиматум: «Советские, уходите из Куито-Куанавале, мы вас не хотим трогать».

Листовки на английском. Нам ангольцы эти листовки принесли и сказали — вот по-английски написано, мы не понимаем.

— Из чего их рассыпали?

Из полых снарядов, наверное, агитационная пропаганда. Нам прислали этот ультиматум — там было чётко, конкретно и ясно написано — советские — мы не хотим вас трогать. Вы — белые, наши братья, как говорится. В открытую. То есть — уходите, пожалуйста. Мы сейчас будем долбать этих ангольцев.

Наши сообщили об этом в Луанду. Из Луанды пришел приказ: «Ну, вы там позаботьтесь о своей безопасности. Ангольские бригады не бросать, но позаботьтесь о своей безопасности».

Как? Каким образом, если дорога Менонге перекрыта? То есть, дорога от Куито-Куанавале до Менонге — 180 км, была осёдлана унитовцами. Мы сидели в мешке[38]. Как позаботиться о своей безопасности. Каким образом?

Возвращаясь к кубинским медалям: Слава доложил о разговоре с кубинцами полковнику Величко. Тот тут же телеграфировал в Луанду — что пришли медали за Куито-Куанавале. В Луанде начался переполох. Потому что кубинцы им ничего об этом не сообщали. И буквально через 40 минут пришёл список «самых ярых» участников обороны Куито-Куанавале.

Начиная с генерал-лейтенанта Гусева. Рябченко — генерал-майор. Мищенко — полковник, секретарь парторганизации всей Анголы. Он получил орден Красной Звезды и орден «За службу родине», как мы шутили, во-первых, за то, что он летел в Куито-Куанавале из Менонге без парашюта, а, во-вторых, «за активное участие в антиалкогольной пропаганде». Этот «деятель» заявил на совещании в Луанде, что нашим специалистам в воюющих округах пиво посылать нельзя, потому что это резко снижает их боеспособность.

Я не хочу порочить этого человека, просто рассказываю, как было дело. Он прилетел в Куито-Куанавале. А в это время было начало операции — сентябрь 1987 года, и унитовцы Куито-Куанавале начали обстреливать из миномётов. Миномёты калибра 81 мм. Причём самое смешное — как унитовцы использовали эти миномёты — они ставили две палки крест-накрест, на них клали трубу, а плиту не ставили под миномётом, и пошло. Мины летели, разрывались в районе аэропорта. То есть, все остальное Куито-Куанавале — без проблем. Все занимались своим делом.

Полковник Мищенко просидел весь день в землянке. Ему говорили — товарищ полковник — да вы не волнуйтесь, выходите. Ну, снаряды — перелет — ну ради Бога.

Он говорит — нет, нет, у меня вот здесь работа, и сидел — якобы что-то писал.

Под вечер обстрел прекратился. Он, наконец, выходит из землянки, а в это время там стоит наш советский прапорщик и ставит задачу какому-то ангольцу. Но, поскольку наш прапорщик не очень хорошо владеет португальским языком, ставит он её приблизительно так — ну вот, блин на хрен, ты сделай эшто и эшто (то-то и то-то), а всё остальное, как говорится, по фигу. Приблизительно так и ставилась задача. Анголец стоит, кивает — да всё нормально, вопросов нет, ему всё понятно.

Ну, Мищенко же — секретарь всей парторганизации Анголы.

Он подскакивает к прапорщику и кричит — как вы можете? Да как вы смеете? Нашим младшим ангольским братьям в таком виде ставить задачу. Прапорщик стоит совершенно, пардон, охреневший, анголец — то же самое. То есть, всё нормально — ему рассказали понятным языком — что надо делать. Прапорщик ему всё объяснил и весьма толково, осталось только пойти да сделать. Вопросов нет. Он уже собирался уходить. В это время подскакивает какой-то очкастый полковник, и что-то начинает кричать.

А что было на следующий день на политинформации (проходила обязательно каждое утро: положение в Анголе, положение в мире). Поскольку Мищенко приехал, он её сам и проводил. Он говорит — некоторые товарищи ещё не до конца осознали всю серьезность положения. Они разговаривают с нашими ангольскими братьями матом.

Голос из зала — а как же с ними ещё разговаривать?

Взрыв негодования — кто сказал? Да как вы смеете и т. д. В общем, бред, да и только.

Дело-то не в том, ангольские они братья, или не ангольские, а в том, что мы вместе воюем против общего врага, работаем все вместе, выполняем общие задачи, тут уж не до национальностей или рас. Получил задачу — выполняй, не выполнил — получи и распишись!

Так вот, кубинцы стали смотреть список (награждаемых), когда Славка приехал с Величко.

Так — кто у нас здесь. Кто это? Это наш главный военный советник в Анголе генерал-лейтенант Гусев. А как он принимал участие? Ну, он приезжал, «ногу высовывал из вертолёта». Отдавал приказания, в общем, руководил.

Не пойдёт! Вычеркнули!

Второй — генерал-майор Рябченко. А он каким образом принимал участие? Ну, он тут тоже прилетал, руководил. Как руководил? Ну, с утра до обеда.

На вылет!

Полковник Мищенко — а это кто? Это — секретарь партийной организации всей Анголы. А он-то, каким боком принимал участие в обороне Куито-Куанавале?

Ну, вот он приезжал, подымал воинский дух, «толкал речи». Бред!

Начальство прислало кубинцам список из 17 человек. Кубинцы из этого списка оправдали 5 человек. Там были, кстати, два наших переводчика — Олег Козак и Сашка Калан. И ещё трое были действительно бывшие советники в 59-й и 25-й бригаде. Всё! Из 17 человек.

Что было дальше? Приехал (прилетел) генерал Гусев, сам лично. Генерал Рябченко, полковник Мищенко, лично. Забрали эти 17 наград. Толкнули речь. Сказали — ребята, мы вас благодарим. Вы — молодцы и уехали. Кубинцы стояли, открыв рот, вот с такими лицами.

— Они «по нахалке» взяли себе награды или с кем-то из кубинцев выше согласовали?

— Это покрыто туманом. Они взяли награды, потому что они генералы. Вот и всё. 4 апреля 1988 года — было награждение советских специалистов, эти кадры есть в кубинском фильме про оборону Куито-Куанавале. (Правда, это было показано так, как будто мы — это якобы тоже кубинцы, хотя у кубинцев на плечах были погоны с соответствующими званиями, а у советских вообще ничего не было. У нас был только «собачий жетон» и все.)

Так что, приехало наше начальство на награждение, и дело произошло. Ну, кто мы были такие. Я, например, был младший лейтенант. Что я мог крикнуть — что вы делаете? Мог крикнуть? Нет.

Я даже не знаю — как все это дело назвать. Как все это дело описать?

— А наградили ли медалью за Куито-Куанавале тех специалистов, которые были, но уже уехали?

— Они, якобы, для них забрали эти 17 наград. А я знаю что двое — Казак и Саша Калан — её не получили. Саша Калан — мой однокурсник — поэтому я точно знаю, что он её так и не получил.

Я его потом, когда мы уже учились вместе на офицерских курсах, спросил об этом. Я говорю — Саш, ты получил награду? Какую награду? Я говорю — ну за Куито-Куанавале. А он был в 16-й бригаде, которую раздолбали в пух и прах. Из которой вернулось два танка и 100 человек из всей бригады после переправы через Шамбингу. Так вот Саня получил «кукиш».

— Что такое «Печора»?

— Советская система ПВО, поставленная в Анголу, с нашими специалистами.

— За экранами кто сидел?

— Да наши, конечно, когда надо было чего-то сбить. Действовала по высоте от 50 м до 2500 м.

У этих ангольцев была проблема — они никак не могли сделать захват цели. То есть вот на экране цель идет. Боже мой! Я переводчик, и то, худо-бедно научился всё это дело делать (наши спецы мне всё показали, как и чего). Кнопки нажал — цель захватила — кружочек с перекрестьем. Ракета самонаводящаяся — у ней тепловая боеголовка. То есть, после этого — по этой цели будут бить четыре ракеты — чего проще.

Но, во-первых, ангольцы не могли сработать на захват, а во-вторых, эту кнопку, чтобы пошли одна за другой четыре ракеты. Более того, там даже была такая возможность — чтобы ракета подошла к цели к самолёту, если она подошла — на экране всё видно — вот она цель, вот она подошла ракета. Ну, на всякий случай, нажми вот эту кнопку, чтобы она взорвалась. А осколки чтобы поразили самолёт.

Наше ПВО — лучшее в мире. И просто было обидно это всё наблюдать. Расскажу такой случай.

К тому времени я вернулся в Куито-Куанавале[39]. Я не могу сказать, почему я вернулся? Но меня звало туда, тянуло. И когда я туда приехал — мне ребята сказали — ну Игорь, молодец, ты вернулся! Когда уезжал в Луанду (на лечение после контузии и увечья) мне сказали: Игорь, знаешь — ты вернешься. Я удивился: да ладно, чего вы ерунду порете. А они опять: ты вернешься. И в марте 1988 г. я действительно вернулся — как мне и говорили.

Так вот, летел президент Ботсваны на двухмоторном самолётике, в сопровождении самолёта-истребителя. Мы были в это время не на работе — это было в субботу или в воскресенье — я уж точно не помню (в 1988 году, июнь или июль, после заключения перемирия). И вдруг мы видим — над нами идёт (самолёт). А дело в том, что уже полтора года как этот маршрут был запрещён для пролёта гражданских самолётов в связи с боевыми действиями. А он летел на встречу в верхах в Луанде.

Ему было послано сообщение — «свой — чужой». Он вообще ничего не ответил. Мы сидим, курим, смотрим — сход четырёх ракет, одна за другой. Но опять же — ну что за «козлы» сидели за экраном? Ни на одной из четырёх ракет не сработал захват, потому что они нужную кнопку не нажали (или же, нажали не то, что нужно). Потом когда мы приехали и посмотрели на экране запись — они нам сказали — вот мы видели на экране, что ракета подошла к самолёту: одна, вторая, третья, четвёртая. Но захват почему-то не сработал.

Истребитель сопровождения президента выполнил противоракетный маневр и не смог из него выйти — упал.

— Что такое противоракетный манёвр?

— Идет ракета к самолёту, он сваливается на полубочку[40] — уходит резко вниз. Сможет выйти из пике[41] — молодец. Если нет — извини. Он не смог.

— Почему не смог выйти?

— Потому что ботсванец, который в нем сидел, был, видать, недостаточно подготовлен. Он упал и всё — это произошло на наших глазах, а президент Ботсваны полетел дальше.

Мы быстренько на машину — и туда. Старший уже был не Зиновьев, а Маслов. Он и говорит анголанам — что же вы не нажали? Мы забыли (ответили ангольцы). Что тут можно сказать?

Делать нечего: наш старший сообщает в Луанду — так и так — шел самолёт, мы по нему стреляли и не сбили. Ему в ответ: «Мать-перемать! Почему не сбили? Чем вы там занимаетесь?»

Занятная всегда в этом плане получалась картина: в неудачах ангольцев виноваты были советские! А какая разница, что ангольцы не сбили — а вы где были в это время? Какой к чёрту выходной — вы должны быть там 24 часа. Кто ответственный — ангольцы? Их, что ли ругать? За что их ругать? Советские не посоветовали. Кто дураки? Советские спецы, конечно.

Это было настолько чётко и постоянно там, в Анголе, что если какая неудача — виноваты советские. Если какая-то удача — победители ангольцы.

— Сколько человек всего было в ангольской 21-й бригаде?

— Около 2000. Кубинцев там не было. Было шестеро наших советских специалистов, среди них один переводчик — я.

— О юаровцах?

— Я не хочу говорить что-нибудь плохое про юаровцев, потому что воевали они хорошо и грамотно, они были белые, и к нам юаровцы относились как белые к белым (я уже рассказывал про ультиматум). Самое смешное, что и белые кубинцы говорили — мы, как говорится, готовы пожать лапу белым юаровцам. Может это и расизм. Но ведь и чёрные с обеих сторон относились друг к другу так же. Кроме всего прочего, мы ведь были солдаты и выполняли каждый свои задачи.

В Анголе было 55 тысяч кубинцев, а на юге — примерно 25 тысяч[42]. Они (кубинцы, намибийцы и ангольцы) нагнали техники и войск и сосредоточили в районе Кунене 1500 (точнее 600) танков Т-54, Т-55, Т-62, больше, чем на Курской дуге (в июне 1943 года — 1200 танков с обеих сторон). У юаровцев для сравнения было 275 (174) танков… После этого юаровцы запросили мира (после марта 1988 года)[43].

— Их самолёты?

— Они не могли преодолеть нашу усиленную — точнее кубинскую ПВО.

— Кубинцы стали применять истребители МиГ-23 и истребители-бомбардировщики Су-22, для тех мест очень современные?

— Да.

— И соглашение было подписано?

— Да в конце 1988 года.

Скажу честно и откровенно. Во-первых, я бы здесь не сидел, если бы не кубинцы. Во-вторых, я бы здесь не сидел, если бы нас не снабжали кубинцы. В-третьих — я бы здесь не сидел, если бы кубинцы не воевали за Анголу. Вот три момента. И когда кубинцы выходили из Анголы в 1990 году, им правительство Анголы давало офицерам, например, вентилятор в качестве «награды». Кошмар!!!

— Солдату кубинскому что давали?

— Ничего. Это такой обман!!! Такое вот наплевательское отношение к кубинцам, которые потеряли в Анголе убитыми, ранеными, пропавшими без вести — 15 тысяч.

При выводе кубинских войск присутствовал мой знакомый — поэтому я про это и знаю. Вот можете себе представить — уезжает кубинский офицер в звании майора, а ему — вентилятор, за его службу в Анголе — ну и что? Ну что это такое? Нормально разве?

— Причины поражения ангольцев в 1987 году?

— О причинах можно говорить много и долго. Советские военные советники (в частности генералы Гусев и Рябченко) очень грамотно разработали эту операцию[44] — всё там красиво получалось. Но дело просто в том, что они её разработали так, как привыкли всегда делать, как для советских солдат. Советский солдат это бы выполнил, но участвовали ангольские солдаты. Кубинцы или наши сделали бы всё без проблем. А как я уже упоминал, кубинцы сказали нашим генералам — подождите — что вы делаете, вы на кого рассчитываете?

Вы же должны на этих солдат (ангольцев) рассчитывать. А наши уже поставили временные рамки — это выполнить тогда-то, это — во столько-то, такого-то числа выйти на рубеж такой-то. Это была фантастика. И кубинцы предупреждали, что не надо этого делать. Но наши не послушались — вот и получилось.

Ангольская армия на тот момент была уже, конечно, достаточно сильна для выполнения определенных задач, неплохо подготовлена с помощью советских специалистов, хорошо оснащена боевой техникой и вооружением. Несмотря на все нюансы и промахи в подготовке личного состава, о которых я уже говорил до этого, ангольцы, всё-таки были готовы воевать и могли воевать, и воевали, довольно успешно с УНИТА, да и моральный дух ангольских войск был уже достаточно высок. В начале операции даже был момент, когда казалось, что УНИТА на грани поражения, ещё вот-вот, ещё поднажать, и победа близка.…

Но тут в дело вмешались юаровские войска. Против них ангольцы воевать и побаивались, и не особо умели. А батальон «Буффало» вообще вызывал у них панический страх. Я об этом рассказывал в своем дневнике. Хотя, когда мы попали в окружение, ангольцы, образно говоря, смогли убедиться, что и буффаловцы не так уж и страшны и умирают от такой же пули, как и все.

Возвращаясь к кубинцам, ещё можно сказать, что они в Анголе воевали очень и очень грамотно. Они практически не доверяли данным разведки ангольцев, организовывали свои специальные отряды из кубинских негров, которые ходили по территории Анголы, по джунглям, по саваннам и добывали нужную развединформацию. Плюс глубинная разведка.

У ангольцев тоже существовала глубинная разведка. Это была, например, 29-я бригада в Сойо на севере, где как раз готовили глубинных разведчиков. Потом их забрасывали в тыл противника (УНИТА и войск ЮАР), чтобы они выполняли определенные задачи и добывали информацию.

Кубинцы не доверяли ангольцам, поставили дело на свою основу и делали всё сами. Единственное, с кем кубинцы очень и очень контактировали — это СВАПО.

В СВАПО, были наши советские советники, которые очень восхищались сваповцами, их выучкой, их стремлением научиться воевать, готовностью выполнять приказы и умением выполнять приказы.

То есть, поставили сваповцам, к примеру, задачу — пойти и взорвать мост на территории Намибии. Они пошли — взорвали мост. По дороге назад их группа натолкнулась, например, на какой-то склад. Они взорвали этот склад, набрали там портативных радиостанций «Рокал», и другой нужной себе аппаратуры и вещей, и всё это принесли. Но им этой задачи никто не ставил. А они — ну раз на пути есть — взорвали, набрали и пошли.

Возле Лубанго находился большой центр подготовки сваповцев, где тоже работали наши советники и специалисты.

О бойцах СВАПО могу отозваться только с самой положительной стороны. Они приезжали к нам, и сам я встречался много раз и с бойцами СВАПО, и с нашими специалистами (несколько раз работал с ними).

Интересный случай: когда я в 1997 году служил в Анголе, уже в войсках ООН, там находилась рота намибийских миротворцев, и один намибийский капитан (в прошлом — боец СВАПО) узнал меня, вспомнил по 1986 году.

Подготовка и моральный дух сваповцев не шли ни в какое сравнение с ангольскими войсками. Один только тот факт, что бойцы СВАПО очень редко попадали в плен. Только в состоянии тяжёлого ранения, контузии и так далее.

Обычно если погибал сваповец, то с ним погибало несколько юаровцев. А унитовцы просто боялись сваповцев.

Кубинцы со сваповцами поддерживали тесные отношения, проводили совместные операции, и вот тот конкретный случай, когда кубинцы сосредоточили в провинции Кунене, как я уже говорил (март 1988 года) полторы тысячи (600) танков — это были ангольские, кубинские и сваповские танки.

— Танки, не БТРы?

— Именно танки.

— А сколько БТРов?

— Это одному Богу известно.

— Действия кубинского спецназа?

— Кубинский спецназ забрасывали в тыл с конкретными приказами — взорвать такой-то склад, уничтожить то-то, то-то. Они возвращались совершенно никакие от усталости — видно было, что им приходилось потом идти десятки км, пока их подбирал вертолёт, а чаще просто своим ходом выбираться.

Спецназ их частенько состоял из кубинских негров. Рассказывали, что не раз они встречались с американским спецназом. И если у групп спецназа разные задачи, то они мирно расходились, поприветствовав — помахав друг другу.

— А если общие?

— У спецназа любой страны есть неписаный закон — если они встречаются в бою со спецназом противника, и если их командир сбрасывает всё оружие и идет на противника только с ножом или с саперной лопаткой, то же делает и вся его группа и противник. И если кто-то сделает хоть один выстрел даже из пистолета, то его группа с позором уходит с места сражения. Такие своеобразные правила, мне об этом рассказывал один кубинский спецназовец.

— У американцев спецназ?

— Технически хорошо оснащён, но слаб духом. Рассказывали один случай — шли на задание девять кубинцев (все наученные нашими инструкторами), а им повстречались 20 американцев. Те поступили неблагородно, решив, что легко одолеют кубинцев, и началась рукопашная на ножах и на саперных лопатках. Вскоре остатки американцев (несколько раненых) убегали, а кубинцы все до одного были ранены, но остались живы.

— Кубинцы как вояки?

— Я ещё раз повторяю — если бы не Куба — Ангола давно бы загнулась. Почему — потому что у кубинцев был один приказ — Фидель Кастро сказал — всё.

Вот захваченный юаровский танк Олифант на фотографии — была пресс-конференция — у меня на кассете есть все это дело. Фидель Кастро — первоклассный оратор (я как-то присутствовал при встрече с ним в кубинском посольстве — это было в 1989 году).

На пресс-конференции Фидель сказал буквально следующее — в бою за Куито-Куанавале 11 марта 1988 года юаровская авиация не могла действовать по причине исключительно плохих погодных условий. Но зато в воздухе были юаровские танки.

Красиво сказано? Он имел в виду, что во время атаки пять юаровских танков «Олифант» один за другим подорвались на минах. Четыре танка — в лепёшку[45], а пятый кубинцы перетащили на нашу сторону.

— Как это получилось?

— Дело в том, (я уже говорил до этого), что в ангольских войсках было немало предателей. То есть, те, которые передавали информацию, причём самую свежую информацию для УНИТА.

Например, у нас в 21-й бригаде начальник оперативной службы (анголец) был предателем — мы его раскусили буквально через пару недель.

Так вот, благодаря этим предателям, УНИТА и юаровцы знали практически всё об ангольских войсках, их передвижении, вооружении, боевом духе, замысле, поставленных задачах и т. д. Если ангольская бригада становилась в оборону, то перед собой, естественно, ставила минные поля. Так вот, карты этих минных полей очень часто оказывались в руках противника, поэтому, юаровцы без особого труда делали проходы в минных полях и атаковали ангольские бригады. А тут в дело вмешались кубинцы, поля поставили, но карты их дали другие (ложные).

Юаровцы преспокойненько поехали, рассчитывая, как обычно, всё разминировать, и взлетели на воздух. Кубинцам удалось, кстати, захватить юаровскую кинопленку того боя 11 марта: юаровцы едут на танках, сверху на броне, играют на губных гармошках, ну прямо как фрицы. И вдруг, один за другим взрывы и «танки в воздухе» (как выразился Фидель Кастро), юаровский оператор даже не успел выключить камеру — всё было запечатлено на пленке.

Больше того — в дополнении ко всем этим фальшивым минным полям, о которых я говорил раньше, кубинцы уговорили наших, чтобы в бригадах ангольских были, кроме советских, ещё и кубинские советники. И кстати, после этого дело пошло на лад.

Во-первых, кубинцы так не «цацкались» с ангольцами, как мы. Потому что мы уговорами, наставлениями — да ты сделай так и так. У кубинцев все было просто — не сделал — получи. Получали, чем попало.

Я не хочу сказать, что кубинцы практиковали избиение ангольцев — пусть никто так не подумает, это имело место в исключительных случаях, и то по делу. Но кубинцы в этом плане молодцы, испанский язык похож на португальский. Они умели убедить ангольцев, что те не правы, а как я уже говорил — после этого можно было делать с ангольцем всё что угодно.

У кубинцев всё было чётко организовано. Прилетают, например, к нам кубинские вертолёты в Куито-Куанавале. Привезли снаряжение, продукты, сигареты, письма, привезли новые группы войск. Улетают назад. Разумеется, тут же собирается толпа.

Кубинцы забирали в первую очередь раненых, больных — кубинцев, советских, ангольцев. Затем они брали свои войска, и, разумеется, советских — мы шли в первых рядах.

И только после этого, если в вертолёте оставалось место, брали ангольцев. То есть, вставал огромный кубинец на входе в вертолёт. И если что — давал в торец, что называется, ногами и прикладом. И безо всякого.

Некоторые наши советники пытались сказать — зачем же вы так делаете? На что кубинец недоуменно смотрел на нашего советника и говорил — а как ещё? Расскажи мне — как? И я тогда буду делать.

Кроме того, кубинцы делали свое дело очень чётко и жёстко спрашивали с ангольцев по выполнению поставленной им задачи.

Кубинцы непосредственно участвовали в разработке всех операций в ангольском Генштабе. И тут же на месте доказывали ангольцам — как надо что-то делать, как не надо делать, и советских же уговаривали — применяйтесь к условиям обстановки. Применяйтесь к тем кадрам, с которыми вы работаете, а не судите обо всем так, как вы привыкли в Советском Союзе.

Там да — вопросов нет. Поставил перед солдатом задачу — он её выполнил. А здесь совсем другая обстановка. Это ангольцы, а не советские или кубинцы. Так что, в этом плане они молодцы.

И шутка ли сказать, за время пребывания в Анголе маленькая Куба потеряла 15 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести[46]. Мы потеряли в Афгане наших советских 15 тысяч убитыми, но то мы, а тут Куба — небольшая страна.

И конечно, то отношение, которое было к кубинцам со стороны Горбачева — они просто этого не понимали. Потому что кубинцы по нашему приказу или просьбе (так называемой просьбе-приказу) — шли и в Анголу, и в Мозамбик, и в Эфиопию, и в Кампучию, и во Вьетнам, и в Никарагуа, и куда угодно.

Сказали советские — Фидель Кастро приказал — кубинцы пошли[47].

И после этого так разорвать отношения с Кубой, конечно, просто непонятно.

Мы как-то раз ходили в кубинское посольство записывать фильм про Куито-Куанавале. И посольские нам откровенно сказали — мы чего-то не понимаем всего этого отношения к нам. В их голосе слышались обида и недоумение.

— А кубинцы в Анголе не отказывали вам в помощи?

— Кубинцы нам всегда очень помогали. Я уже говорил об этом. Они просто считали для себя за счастье помогать нам. Неоднократно я ездил к ним — за продуктами, за формой, кино по видаку смотреть, да и просто в гости. Всегда они были нам рады, а уж нужна помощь — нет проблем, совьетико!

Вот, помню, как-то мука у нас закончилась. Ну ладно — достали мы сухпаёк, стали жевать эти галеты. Нет, конечно, галеты — хорошая вещь, ничего не скажу, но, тем не менее, без хлеба, как говорится, скучно.

У ангольцев на складах мука тоже кончилась. Что делать? Я говорю Владимиру Николаевичу: «Давайте я съезжу к кубинцам, может у них мука есть».

— Да неудобно, всё таки… Они наши братья, чего мы у них будем просить.

Я говорю: «Наглеть не буду, но, в конце-то концов, мы должны друг друга поддерживать».

— Ну, не знаю, Игорь, на твое усмотрение, как говорится, на твой страх и риск. Ну, мы поехали с одним нашим майором, Толей Семенихиным на УАЗике. Как обычно, охрана вскочила в машину, четыре человека — я их до этого научил, чтоб всё время ездили с нами.

Хотя я первый раз ехал, и был очень не уверен. — Ну, мало ли. Скажут — ребята, да вы вообще обнаглели, или ещё что-нибудь в этом роде.

Заезжаем на командный пункт. Идет кубинец, я его спрашиваю — Амиго, извини, пожалуйста — где мне найти начальника тыла.

Он на меня смотрит — совьетико?

— Совьетико.

— Подожди, — и ушёл куда-то.

Стоим, ждём. Вдруг идёт офицер кубинский — я смотрю по погонам — капитан, на лице улыбка. И чем-то таким хорошим от его улыбки веет, я даже духом воспрянул. Всё будет хорошо, думаю про себя.

— Проблемы? — спрашивает.

— Проблемы.

— А что такое?

Я говорю — так, мол, и так, муки у нас нет, а хлеба-то хочется.

Он говорит — поехали. Садится со мной в машину, подъезжаем прямо к складу. А там то же самое, что и у ангольцев — вырыта яма, крыша маскировочной сетью накрыта.

Заходим туда, он спрашивает — сколько вам муки нужно?

— В каком это смысле — сколько?

— Ну, сколько мешков?

А мы с собой взяли мешочек, килограмм на 25, насыпать мучицы.

Говорю — не знаю, сколько дашь.

— Ну, забирайте.

А там много мешков лежало, на них написано большими цифрами — 50 кг.

— Ну, вот берите — хватит вам пока на первое время, а потом ещё приедешь. Какие проблемы? Сколько надо будет столько и дадим.

— Понял.

Ангольцы — мешок на плечи, им два раза повторять не надо было, быстренько все загрузили в машину.

— Что ещё надо?

— А что еще у тебя есть?

— Да вот, консервы всякие, галеты, масло, маргарин, тушёнка — смотри, что тебе конкретно надо.

Короче, мы с ним прошлись по всем складам, что у них там были. Но, конечно, я не борзел, то, что он предлагал, то мы и брали.

Собрались уже ехать, а он мне и говорит: «Ты не стесняйся — если чего надо — приезжай, вы для нас — старшие братья». Так прямо, открытым текстом, вы для нас — старшие братья… Кстати — форма нужна — ботинки, камуфляж.

— Да, надо конечно (форма и ботинки в полевых условиях очень быстро изнашивались).

— Ну, всё — приезжай. Или вот как, лучше всего привози своих ребят, мы их здесь прямо по росту и оденем, и никаких проблем.

Мы, совершенно обалдевшие от счастья, приезжаем к себе. Там наши сидят в «курилочке», которую мы перед этим оборудовали. Сделали скамеечку, а вокруг типа беседки соорудили. После приёма пищи выходили из столовой и курили, отдыхали.

Сидит Владимир Николаевич, подъезжает наша машина.

— Ну что Игорь, удалось чего-нибудь?

— Да так, по малости набрали, что могли.

Он подошел посмотреть — у него глаза на лоб полезли.

— Игорь — как это?

— Да взяли, что кубинцы нам дали.

— Но это же неприлично.

— Что значит неприлично? — он сам предлагал.

— Нет, я тебе не верю — говорит он.

Тогда Толя за меня вступился: «Командир, какие проблемы, я сам при всём этом присутствовал». Тут уж Владимир Николаевич успокоился, он знал, что уж Толя врать не станет, да и хамства не позволит никому.

Так я ещё раз имел возможность убедиться, что кубинцы действительно наши братья. Но, единственное, конечно — я никогда не злоупотреблял их доверием и расположением.

Вот интересный момент — какой-нибудь праздник, например, 9 мая, 1 мая, 7 ноября, 23 февраля. Нам приходит «указивка» сверху — повысить бдительность, исключить употребление спиртных напитков, расставить посты, как говорится, занять оборону и всё такое прочее.

Кубинцам приходит транспорт со спиртным. С нормальным, не самодельным — виски, джин и «Гавана клуб» — этот вонючий ром. Но рома мало приходило, в основном виски.

Но бутылка приходила литровая — на четырёх солдат. На солдат, не офицеров! В честь праздника.

Кубашам надо как-то отметить праздник. То есть, всё понятно — посты расставлены, бдительность повышена, кто на боевом дежурстве, вопросов нет — ни-ни… а остальные…

Приходит бутылка на четырёх солдат. Но поскольку присылали больше, то получалась бутылка литровая на двух солдат. И очень часто была такая картина — мы сидим у себя в столовой… Заезжает машина неровным шагом, как говорится — кубинцы уже пьяные приехали.

Вылазят.

— Джеронимо!

— Чего?

— Пить будешь?

Я говорю — а что такое?

— Да нам вот «вискаря» прислали.

Кубинцы сами приезжали, потому что они знали о наших «проблемах».

— Да мы всю вашу фигню советскую знаем.

Один кубинец меня подкалывал — что опять телеграмма пришла — повысить бдительность? Да пришла! Ну, давай повысим! И ставил на стол пузырь. Я говорю — ну, ты, провокатор!

Вот такие дела — так что, с кубинцами мы жили душа в душу.

Больше того — кубинцы построили землянку на 50 посадочных мест, привезли телевизор и видеомагнитофон, и каждую неделю меняли кассеты. То есть, они улетали-прилетали на вертолётах каждую неделю и привозили кассеты на обмен.

У нас, в советской миссии, был киноаппарат «Украина», и мы смотрели таджикские боевики про революцию — Аул Душанбе, как говорится, красный флаг, вокруг банда душманов, все между собой дерутся, в итоге советская власть торжествует, и всё такое прочее. Шестнадцать серий за один сеанс, потому что пленка все время рвалась. И то, этот аппарат и не работал бы вообще, да наш специалист из «Печоры», Валера Черёмухин (золотые руки!) его нашёл и, по собственной инициативе, починил и наладил.

Вообще в «Печоре», все как на подбор люди были, у них «руки росли из нужного места».

Они собрали приёмник, фактически из ничего, и мы слушали Москву, как будто она была в соседней землянке. Мы слушали всё, что только можно: и «Голос Америки» и Би-Би-Си, и радио ЮАР, и чего только не слушали — Москва шла особенно чётко.

Я просто преклоняюсь перед этими ребятами — они из дерьма могли конфетку сделать!

В общем, Валеру сделали киномехаником, он стал крутить фильмы. Тут же замполит округа сделал запрос на Луанду — посылайте нам фильмы, мы будем их смотреть. Самое смешное, за просмотр этих фильмов с нас ещё и сдирали по два доллара.

Да и то, слава Богу, что хоть этот аппарат был.

А у кубинцев, пожалуйста, видео, нет проблем. И кубинский генерал, начальник кубинской тактической группы, когда мы приехали и спросили — а это можно смотреть? — сказал: «Да, конечно, приезжайте, без разговоров».

Они от нас стояли, в общем, недалеко, мы — на 13-м, а они — на 25-м километре от Куито-Куанавале, то есть, 12 км надо было до них ехать.

Как это всё выглядело: мы вечером садились на машину, с автоматами, с гранатами и ехали к кубинцам смотреть видео. Сейчас вспоминаешь всё это — надо же, охота пуще неволи — ехали почти ночью, иногда в кромешной темноте, «за десять вёрст киселя хлебать». Ведь могли и подорваться, и в засаду попасть…

Итак, кубинский генерал пригласил нас за стол, угостил, и говорит: «Ребята, нет проблем. Значит (я уж не помню) — то ли среду, то ли четверг он определил только для советских — если хотите, то приезжайте, занимайте весь зал, этот день будет только для вас. Все кассеты будут лежать, будет стоять солдат, который по вашему желанию любую кассету вставит. Пожалуйста, смотрите».

«А так, если хотите — приезжайте каждый день по пять, по шесть, по семь человек. Вот второй, третий ряд — это для вас, пожалуйста, приезжайте».

Мы, конечно, сказали все это в округе. Старший округа говорит: «Ну вообще, это опасное мероприятие, это трудно, соблюдайте все меры предосторожности. Хорошо, езжайте», и мы ездили или с советником начальника штаба округа (полковник Владимир Альтшулер) или с советником начальником разведки (полковник Митяев). Я с ним встретился недавно на приёме в ангольском посольстве, замечательный человек, с ним как раз и ездили, и ещё пять, шесть человек…

Вот представьте — маленькая Куба и огромный Советский Союз. Советские советники смотрят фильмы на аппарате «Украина», 1960-х или 1970-х годов выпуска (я не помню точно каких). А кубаши — на видео, пожалуйста.

— Ещё раз о кубинцах как о бойцах?

— Кубинцы воевали хорошо. Но, когда в 1975 году кубинцы разгромили заирцев — это было всё расписано как величайшая победа ангольский армии. Хотя там кубинцы немало сделали. Фидель Кастро сказал — вперёд, ребята[48]. И они раздолбали колонну заирцев — заирских войск, которая шла с севера, накрыли их из БМ-21 («Катюши»). То есть, они её просто накрыли площадным огнем — там никого больше не осталось. Но было сказано — это ангольцы — молодцы.

В 1977 году даже был учрежден такой праздник-карнавал: от Кабинды до Кунене — один народ — одна нация. Это когда в провинции Кунене на юге Анголы опять же кубинцы разбили юаровскую колонну. Раздолбали из всего, что только можно было, дошло даже до рукопашной, кубинцы из юаровцев дерьмо сделали просто-напросто. И потом этот фестиваль, карнавал, держался лет 15. Величайшая победа ФАПЛА! А ФАПЛА там вообще не было, ими там даже и не пахло. Это всё сделали кубинцы[49].

Вообще я хочу одну вещь сказать — если бы не Куба — Ангола бы «загнулась» очень быстро, её бы не расчленили — её бы просто стерли с лица земли. Это была бы — как Намибия (с 1915 по 1990 годы) — территория, оккупированная ЮАР, то же самое. Или же Заир бы с севера зашёл (прихватил бы Кабинду — нефтеносную провинцию Анголы и северные районы).

— Расскажи, как улетал из Анголы по окончании командировки.

— Поскольку мы были на самой южной границе, на самом первом рубеже, то к концу командировки стали получать буквально следующие сообщения: «Вас заменят в самую последнюю очередь!».

Это было, конечно, страшно неприятно: как же так, уже приближалось время, два года у нас был срок. И вдруг нас заменят в самую последнюю очередь. То есть, сначала сказали, мол, в сентябре. А я приехал в Анголу 1 августа 1986 года. По идее, моя замена должна была состояться 1 августа 1988 года. А тут — в сентябре. Но это бы ещё ничего. Потом вдруг пришла новость, что в ноябре. Затем, что вообще до декабря никакой замены не будет.

А я уже потом как-то и смирился, думаю: «Ну что поделаешь? На всё воля Божья».

И тут как-то, 22 августа, прилетают кубинские вертолёты. Самое интересное — они привезли кубинских артистов — ансамбль песни и пляски. В окопы! (Можно себе представить, что привезли бы советских? Советские в тылу только выступали, в Луанде, да по крупным городам Анголы).

А «кубаши» привезли кубинских артистов и артисток — девчонок с хорошенькими фигурками, чтобы солдаты порадовались, увидевши таких девочек. Мы обычно ездили к кубинским вертолётам, потому что они наши письма привозили. В Менонге, главном городе округа, брали наши письма, привозили их в Куито-Куанавале, а мы подъезжали к их вертолётам (Ми-24 или Ми-8) — они передавали нам пакет — вот ваши письма.

В это раз мы чего-то не поехали, и с «пехоты» не поехали. Мы просто узнали, что привезли артистов, думаем — мало ли что, может быть, вообще писем нет.

Сижу я в своей землянке, и мне вдруг такая мысль пришла, я выхожу и говорю Толе: «А, может, съездим к вертолёту, а ну как там письма всё-таки привезли?»

Он говорит — ну давай! Сели в машину, четыре ангольца запрыгнули — наша охрана, и мы поехали.

Выезжаем на трассу, проехали немножко. Вдруг смотрим — навстречу нам едет машина, а в машине в кузове сидят двое белых людей в камуфляже.

Я сразу что-то такое заподозрил, выскакиваю из машины — стоять, кто вы такие? Один говорит: вот я — специалист «Печоры», еду заменять специалиста. Другой говорит: «А я — переводчик, еду заменять, фамилию точно не помню, но, по-моему, Ждаркина».

Я говорю: «Так, так, ну-ка ещё раз повтори — кого ты едешь заменять?» А он перепугался немного: «Да Ждаркина!»

Какой же я издал тут душераздирающий вопль на всю округу: «А-а-а-а-а!»

Наши охранники тут же обо всём догадались, выскакивают из машины, тоже радуются за меня.

Я говорю: «Брат, ты меня приехал менять».

Приезжаем с ним обратно в наш лагерь, показал ему землянку, где он жить будет, провёл по территории миссии. Потом попросил Толю поехать в бригаду.

Приезжаем в бригаду, заходим в землянку к командиру, его звали Давидом.

— Вот, Давид, новый тебе переводчик, он будет вместо меня.

Давид меня спрашивает: «А ты когда собираешься уезжать?»

— Не знаю, должно быть, следующим бортом и улечу.

— А что ты сейчас не хочешь уехать?

— Да они, наверное, улетели.

— Как же улетели, они концерт дают, и улетать пока не собираются. Сейчас, подожди.

Сходил он на заглублённый КП, позвонил кубинцам.

— Они ещё не улетели, будут здесь ещё долгое время. Давай, точно успеешь.

— Серьёзно, что ли?

Я даже не поверил сначала, неужели и вправду можно улететь?

Обнялись мы с Давидом на прощанье, хорошо с ним работалось, попрощался с другими офицерами и солдатами бригады. И помчался я назад, в нашу миссию.

Всё за это время успел (а Давид сказал, что у меня не меньше сорока минут в распоряжении): помылся в бане, передал всё, что надо и кому надо, взял справку о сдаче оружия у Митяева. Он мне написал справку, что я действительно пребывал в Куито-Куанавале с такого-то по такое-то.

Выхожу из землянки, прощаться с нашей охраной: значит так — я уезжаю.

Они строятся — все десять человек.

Я говорю: «Кто меня будет провожать? Давайте, выбирайте самых достойных». Сказал-то в шутку, а тут такая «драка» началась, я вообще даже не ожидал, чуть не прослезился! Все десять хотели меня проводить. В итоге, четырёх только отобрали, с остальными здесь пришлось проститься.

Приезжаем к вертолётам, а там уже запуск пошел. Я подлетаю ко второму вертолёту — к ведомому. Говорю: «Всё, я улетаю, командировка заканчивается».

Кубинцы: «Берем, вопросов нет». Захожу я в вертолёт… и в это время начинается обстрел!

Стреляли из дальнобойных орудий G-6, которые били на 47 км. Юаровцы умудрялись подтаскивать их поближе к позициям ангольцев, чтобы обстреливать кубинские вертолёты, садившиеся на тридцатом (!) километре от Куито.

И вот сижу я и думаю: «Ну, ё-моё! Сколько же можно? Ну, неужели я отсюда никогда не улечу?» … А снаряды ложатся уже совсем недалеко.

В это время выходит из кабины знакомый борттехник-кубинец:

— О, Джеронимо, ты чего здесь?

— Да все, — говорю, — миссия закончена. — «Пара каса!» — «Домой!».

Он — обратно в кабину, выносит сколько там у него осталось в бутылке «Гавана клуб». Ром этот знаменитый.

— А у тебя нет чего-нибудь запить, закусить? — спрашиваю.

— Ничего, придётся так. Везёт тебе, а мне ещё здесь полгода…

Прилетаю в Менонге. На следующий день — политинформация. Старший округа, полковник Величко объявляет: «Так и так. Лейтенант Ждаркин закончил свою миссию в Анголе (а мне до этого уже присвоили лейтенанта), выполнил свой интернациональный долг. Давайте ему похлопаем».

И Величко мне говорит: «Ну что, Игорь — ты как хочешь. Хочешь — здесь отдыхай. Тебя никто ни на какие работы привлекать не будет. Ради Бога. Пей, гуляй, как говорится, вопросов нет. Хочешь — лети в Луанду».

Говорю ему: «Лучше здесь отдохну». Однако на следующее утро он ко мне подходит: «Игорь ты знаешь, пришёл борт. Если всё-таки хочешь — лети на Луанду, я тебя запишу в списки пассажиров».

Я прикинул и так и сяк: «А действительно — чего мне здесь сидеть?» И полетел в Луанду. Прихожу там к нашему старшему референту-переводчику, подполковнику Белюкину Виктору Александровичу.

Я с ним тоже недавно встречался в посольстве Анголы — замечательный человек. Это благодаря ему я ношу медаль «За боевую заслуги». То есть, орден Красной Звезды — фью-ить (пролетел) — нет его — кто-то его носит. Пролетела и первая медаль «За боевые заслуги». Так вот, он, за мои два года пребывания в Анголе, ещё раз мне написал на медаль «За боевые заслуги». Потом подгадал, так сказать, настроение главного военного советника, подсунул ему, и тот подписал. Вот поэтому я ношу медаль «За боевые заслуги», благодаря Виктору Александровичу Белюкину. Он не только мне, но и другим тоже сделал, тем, кому до этого «зарезали» награждения.

Так вот, прихожу я к нему и говорю: «Виктор Александрович, всё — вот я и приехал». Он в ответ: «Ну, что ж, вопросов нет. Отдыхай, отсыпайся, водку пей, я тебя ни на какие работы привлекать не буду. Ты у нас ветеран, два года по джунглям. Ты у нас на особом положении».

Я ему: «Домой хочу». Он говорит: «Это трудно. Но, знаешь, сходи в отдел кадров, попытайся, может, получится что».

Прихожу в отдел кадров, сидит там какой-то очень важный тип. По лицу видать, всё время в Луанде просидел, а в боевые округа выезжал, чтоб «боевых» себе набрать. Я таких тогда сразу определял, да только мне уже всё равно было.

Объясняю ему — домой я хочу. Он в ответ: «27 августа собирался уезжать советник с женой, но билет только один, а он не хочет ехать один, без жены… Зайди завтра».

Захожу на следующий день, и вот чудо! Советник отказался, билет — мне, и я лечу 27 числа (а ребята наши улетели только 10 сентября). Я обалдел от счастья: не может быть, сам себе не верил. Побежали мы скорее в магазин, который в миссии нашей был, в Луанде, там женщины-продавщицы знакомые были, жёны специалистов наших. А многие специалисты — мои друзья-коллеги. Я говорю: «Ура, милые дамы, конец командировке! Всё, что ребята берут, на меня запишите. Гуляем!»

Посидели мы на прощанье, и переводяги там были, и специалисты, все мне удачной дороги желали. Такая вот была дорога домой!]

Дополнение:

Тогдашний командующий южноафриканскими силами обороны (САНФ) генерал Я. Гиндельхейс в своей книге воспоминаний пишет:

Итоги боев с сентября 1987 по апрель 1988 гг:

Кубинские войска и войска ФАПЛА

(ущерб нанесенный САДФ и УНИТА)

Танки — 94

БТР и БМП — 100

БМ21/БМ-14 — 14

Д30/M-46 орудия — 9

TMM мосты — 7

Грузовики — 389

Артиллерийские и ракетные системы — 15

Зенитные орудия 23 мм — 22

МиГ-21/МиГ-23 истребители — 9

САДФ (потери от действий cоветских, кубинских военнослужащих и ФАПЛА):

Танки — 3

Ратель (БТР) — 5

Каспир — 3

Ринкхалс — 1

Витингс — 1

Квефул — 1

(пять последних — грузовики)

Радары — 5

Мираж F I истребитель — 2

(один сбит огнем противника, другой потерян по техническим причинам)

Босбок — легкий разведывательный самолет — 1

Кубинцы и ФАПЛА потеряли убитыми 4785 человек. Эти цифры подтверждены (различными источниками) и не включают в себя дезертиров, раненых и умерших от ран. Реальные цифры потерь выше на несколько тысяч.

САДФ потеряли убитыми 31 человека. Это реальные цифры и шестеро скончались от малярии»[50].