Такова любовь

Глава 1

Гвинет высвободила свое свадебное платье из оберточной бумаги и подняла его, замерев от восторга. Она не позволила Крэнстону распаковать коробку, да и какая невеста, находясь в здравом уме, откажется от наслаждения первой взглянуть на свой брачный наряд? И вот теперь, когда холодные, переливающиеся волны шелка струились по ее обнаженным рукам, она испытала такой необъяснимый душевный трепет, какого не переживала никогда в жизни.

Гвинет была рада, что не пошла на поводу у своего старомодного отца и выбрала белый с розовым отливом, тогда как Кэнон Вилнер настаивал на чисто-белом:

— Никакой другой цвет для невесты не годится, белый означает невинность.

Ее так и подмывало сказать папочке: «В таком случае я не имею на него никаких прав» — и посмотреть, что из этого выйдет.

Но никто и никогда не осмеливался сказать Кэнону Вилнеру ничего подобного. Да и стоило ли ворошить прошлое? Зачем снова вспоминать то, что давным-давно пора бы позабыть? Не стоит перечитывать мрачные страницы, которые судьбе было угодно написать в книге ее жизни.

Гвинет невольно поежилась. Надо же, какие трюки может выкинуть память! Даже теперь, со свадебным нарядом в руках и образом Вана в сердце, она никак не могла выбросить из головы эти мысли.

Раздался легкий стук в дверь, и в комнату вошла мама.

— Крэнстон сказал, что платье уже принесли. О боже, Гвинет! Какое чудо! Ты оказалась абсолютно права насчет цвета! А фата? Да уж, что и говорить, Эвремонд мастер своего дела!

— Согласна, — односложно ответила Гвинет. Несмотря на то, что мать и дочь всю жизнь прожили под одной крышей, они абсолютно не понимали друг друга и были как чужие. Даже горе не смогло их сблизить, а ведь мама была единственным человеком, который знал о темном пятне на безупречной биографии Гвинет. Если, конечно, не брать в расчет тетку Элеонору — главного свидетеля той давней катастрофы.

Но как знать, может, именно это и отдалило их друг от друга. Тетка жила далеко, а мать всегда была рядом, и дочь не могла забыть, что она в курсе ее грехопадения. И хотя миссис Вилнер ни разу ни словом, ни взглядом не упрекнула ее, но каждый день в течение долгих шести лет она немым укором вставала перед дочерью, и от этого Гвинет было не по себе. Больше ни один человек в мире не подозревал, что жизнь девушки не столь безоблачна, как это кажется со стороны, и Ван, жених Гвинет, не был исключением. Эта мысль успокаивала и дарила надежду, ведь Ван не из тех, кто легко прощает. Гвинет от всей души надеялась, что после свадьбы ей удастся наконец избавиться от прошлого и перестать терзать себя.

Тем временем мама продолжала ворковать:

— Как я рада, что Ван такой высокий и представительный мужчина. Нет ничего смешнее, чем невзрачный жених рядом с шикарной невестой. А ты, Гвинет, хвала Господу, выросла просто красавицей. Хотя будь ты серенькой мышкой, я бы с тобой никаких хлопот не знала.

Последнее замечание миссис Вилнер попало прямо в точку, но даже теперь она не позволила себе сказать больше, чем допускали приличия. Эта холодная и расчетливая дама как зеницу ока блюла свои интересы. Гвинет никогда не могла понять, как ее с головой погруженный в науку папочка сподобился жениться на этой светской львице.

— Милая моя, как можно в твоем возрасте витать в облаках и не замечать ничего вокруг? — Слегка раздраженный безупречный голос матери напомнил Гвинет о том, что она не одна.

— Извини, мамочка, но мне столько всего надо обдумать. Так о чем ты говорила?

— О тетке Элеоноре. Представь, она все же решила почтить нас своим присутствием. Какая бестактность! Но тут уж ничего не попишешь, придется покориться судьбе.

— Она остановится у нас? — Голос Гвинет абсолютно ничего не выражал.

— Где же еще? Более того, она прибывает сегодня, в пять двадцать, и тебе не остается ничего, как поехать на станцию и встретить ее. Больше послать некого, отец уехал по делам вместе с шофером, так что приготовься.

— А нельзя отправить за ней такси?

— И этим окончательно рассердить старуху? Не очень-то разумно. Да не волнуйся ты так, дорогая. Поговорите о погоде, о свадебных подарках… Вряд ли она станет ворошить прошлое. — И с этими словами миссис Вилнер выплыла из комнаты.

Гвинет подошла к открытому окну и села в кресло. Густой аромат клевера и скошенной травы доносился с полей, мерное жужжание пчел навевало истому и умиротворение.

Проклятая тетка Элеонора! Надо же было тащиться сюда из Шотландии, чтобы нарушить ее покой! Неужели нельзя просто выйти замуж за Вана, оставив позади все эти ужасные воспоминания?! Маме не понять, для нее это всего лишь неприятная необходимость, и точка.

Гвинет закрыла глаза и тут же поплыла по волнам памяти. Это случилось шесть лет назад. Стоял точно такой же день, но сама Гвен была не в спальне, а в саду, и ее обнимали сильные мужские руки, и это были не руки Вана.

Теперь и представить трудно, как такое вообще могло случиться. Она отдалась другому мужчине и считала, что лучшего и желать нельзя. Недолго же длилось ее счастье!

Тогда Гвинет было всего семнадцать — возраст, когда в голове девушки полно романтических бредней и она ищет, на кого бы излить свою юношескую страсть. К несчастью, у Гвинет не было ни братьев, ни сестер, абсолютно никого, с кем она могла бы поделиться своими чувствами, да и мать с отцом никогда не входили в круг ее доверенных лиц. Отец был слишком занят своими книгами, а мать — сама собой и светскими раутами.

Как бы то ни было, их не оказалось рядом именно тогда, когда они были особенно нужны: родители отправились в кругосветное путешествие, и Гвинет жила с довольно ограниченной, до умопомрачения правильной теткой Элеонорой, сестрой Кэнона Вилнера. Конечно, нельзя отрицать тот факт, что эта женщина по-своему любила Гвинет: как же не любить единственную дочь единственного брата? Но тетя была слишком строгих взглядов, и для нее существовало только два мнения — ее собственное и неправильное.

Надо же так случиться, что именно в то время на горизонте появился Теренс Миркирк. Гвинет до сих пор не могла забыть того сердечного трепета, который испытала при первой их встрече там, на лугу, у реки, где он писал свои этюды.

Художник оторвал взгляд от мольберта и улыбнулся девушке:

— Привет! Это твой луг?

— Ну, почти, — ответила она, и это было правдой — сюда редко кто забредал, кроме Гвинет. Девушка стояла поодаль и робко смотрела на незнакомца.

— Превращаешь непрошеных гостей в деревья? — поинтересовался тот, потянувшись за очередным тюбиком с краской.

— Нет, — просто ответила она и решилась подойти поближе, подумав при этом, какое прекрасное, высокое и стройное дерево вышло бы из него. Гвинет никогда раньше не доводилось видеть таких синих глаз и густой темной шевелюры, и она завороженно наблюдала, как тугие мускулы перекатываются под загорелой кожей его обнаженной руки. И тут ей до ужаса захотелось дотронуться до нее прямо в том месте, где заканчивался завернутый до локтя рукав.

— И что же ты делаешь с пришельцами на своем волшебном лугу? — спросил он, не отрываясь от работы.

— Ничего. Их так мало, что я каждому рада.

— И даже не сносишь им головы и все такое?

— О нет! Можно посмотреть?

— Конечно.

Он немного подвинулся, освобождая для нее место, и она наклонилась над картиной, коснувшись своими роскошными золотисто-каштановыми волосами его предплечья. Позднее Терри признался, что именно в этот момент влюбился в нее, но тогда Гвинет даже не думала ни о чем подобном. Она стояла и серьезно разглядывала его работу, и тут художник произнес:

— Никогда не видел столько солнца в волосах. Может, ты и впрямь заколдованная принцесса?

Так начался их роман. Неужели с тех пор прошло шесть долгих лет!

Гвинет открыла глаза и оглядела комнату. Именно в этих стенах проводила она бессонные ночи и, томимая желанием, наблюдала, как движется по небосклону огромная желтая луна. Как непохожи были эти ночи на счастливые дни, когда она выходила на прогулки в сопровождении собаки и с томиком Бейкон в руках, — по крайней мере, так считала тетя Элеонора. Но собака бегала, где ей вздумается, а книга так и осталась неоткрытой, да и чему могло научить печатное слово, когда рядом был ее любимый Терри, мужчина из плоти и крови, и каждый час без него Гвинет считала потерянным и вычеркнутым из жизни.

И когда он предложил ей сбежать и тайно пожениться, она, не раздумывая, согласилась. Конечно же он прав, разве может быть иначе? Ее состоятельные родители ни за что не изменят правилам и не выдадут свою единственную дочь за нищего художника, а так дело будет сделано, и им придется смириться. Кроме того, они не смогут не полюбить славного Терри, когда узнают его поближе!

И вот, как в дешевой мелодраме, Гвинет оставила тете глупую записку и очертя голову бросилась в романтическое приключение.

Сколько понадобилось времени, чтобы окончательно разочароваться, — неделя, две или три? Первые подозрения возникли, когда ее обожаемый Терри устроил дикую сцену и обозвал ее никчемной тупой идиоткой, как только узнал, что любимая сбежала без своих драгоценностей. Гвинет же никак не могла взять в толк, зачем они ей, если у нее есть самая большая ценность — ее любовь? Кроме того, рано или поздно молодожены должны были вернуться в отчий дом и отдаться на суд родителей, и тогда она сможет забрать все, что им надо. Ко всему прочему спешная роспись в неприглядном офисе совсем не походила на свадьбу в общепринятом понимании этого слова. Затем потянулись дни и недели разочарований.

Может, Гвинет и поняла, что ее муж — корыстный, эгоистичный и жестокий человек, но откуда ей было знать, что он еще и двоеженец, брачный аферист? Именно поэтому он и разъярился, узнав, что девица сбежала с пустыми руками.

Терри устал от нее даже раньше, чем на сцене появилась его настоящая жена, устроившая грандиозный скандал и наговорившая такого, чего лучше бы никогда не слышать.

Но самым омерзительным и нелепым во всей этой истории Гвинет почему-то показалось то, что именно ей пришлось оплатить счет в третьесортном отеле, в котором они жили все это время. Менеджер был неумолим, он все твердил, что господин срочно уехал по делам, а она пусть сначала рассчитается и присоединится к нему позже.

И Гвинет заплатила. Но не присоединилась к Терри ни раньше, ни позже, никогда. Она не видела его с тех самых пор, и если его подстрелили где-нибудь в Южной Америке, куда он вроде как собирался отправиться, то девушка была бы этому несказанно рада: мерзавец заслуживал только такого конца.

Чувствуя себя столетней старухой, Гвинет притащилась домой и предстала перед неумолимым взором тетки Элеоноры. Она с трудом могла припомнить, как ей удалось по капле выдавить всю эту неприглядную историю, но вердикт своей богобоязненной тетушки Гвинет не забыть никогда.

— Так, значит, все это время ты жила в грехе? — припечатала та. Для тети Элеоноры существовало только два цвета — черный и белый, никаких оттенков. Оправдания вроде «я думала, что замужем» не принимались.

— Ты жила в грехе, — долдонила она, как попугай, и несчастной, раздавленной девушке пришлось в конце концов согласиться с этим. Убедившись, что племянница раскаивается в содеянном, тетка принялась за решение практической стороны проблемы.

— Давай думать, как нам поступить. Я ни слова не написала твоим родителям о твоем греховном побеге, — провозгласила она. — Насчет этого можешь не волноваться.

— Они ничего не знают?!

— Если, конечно, ты не была такой дурой и не сообщила им сама. Что касается твоих друзей и слуг, я всем им говорила, что ты в отъезде. И не думай, я взяла грех на душу вовсе не ради тебя или твоей репутации. Кому, как не мне, знать, что сердце моего бедного брата не выдержит подобного удара. Только ради него я пошла на эту чудовищную ложь, дорогуша. Так ты ничего никому не говорила?

— Нет, я ждала, как отреагируют мама с папой!

— Слава богу! — последовал ответ, и не было никакого сомнения, что тетка действительно от всего сердца благодарит Всевышнего. — Не волнуйся, от меня никто ничего не узнает, только сама смотри не разболтай, держи язык за зубами. И как только дочь добропорядочных родителей сподобилась на такое?!

У девушки было две недели на то, чтобы прийти в норму, и Гвинет смогла взять себя в руки к приезду родителей. Да и какое им было дело до дочери? Отца мало интересовали события, произошедшие после Рождества Христова, а мать, как обычно, была поглощена ролью светской львицы.

Казалось, гроза миновала, прошлое кануло в Лету. Так бы все и осталось за семью печатями, если бы не один шокирующий факт, о котором Гвинет начала подозревать сразу же после отъезда тетки. Ночи, проведенные в объятиях лжемужа, не прошли бесследно. Она ждала ребенка.

Признаться в этом хотя бы самой себе было все равно что посмотреть смерти в лицо. Даже сейчас Гвинет помнила обрушившийся на нее ужас и оцепенение. Она часами сидела здесь, в своей комнате, обняв себя руками, словно пытаясь согреться. Дикие мысли лезли ей в голову: то она хотела покончить с собой, то сбежать из дома. Неожиданно Гвинет поняла, что не сможет сделать ни того ни другого — все это опять будет слишком смахивать на мелодраму и побег с Терри. И вот с непоколебимой решимостью, которая удивила ее саму, она отправилась к матери и выложила той все как на духу. Однако на этот раз не было ни слез, ни страха, только голые факты. Гвинет повзрослела, и это далось ей дорогой ценой.

Мать была в своем репертуаре.

— Отец не должен ничего знать, иначе мы ничего не сможем сохранить в тайне, — только и сказала она. И никакого бреда насчет греховных поступков или разбитых сердец, только холодный расчет. Все, что интересовало миссис Вилнер, так это общественное мнение и сохранение чести семьи. И она нашла выход.

Кэнону Вилнеру было сказано, что девочка переутомилась и нуждается в длительном отдыхе и чистом воздухе Шотландии, и он с готовностью принял этот факт. Таким образом, Гвинет отправили на попечение тетки Элеоноры и сняли уединенный коттедж высоко в горах, где заблудшая племянница и провела долгие месяцы ожидания в полной изоляции. Только тетка да еще старая оглохшая медсестра…

В дверь постучали, и Гвинет вздрогнула от неожиданности, вернувшись в реальность.

— Мисс Вилнер, мадам просила напомнить, чтобы вы не забыли про поезд. Он прибывает в пять двадцать, а сейчас уже без пяти.

— Спасибо, Крэнстон!

Довольно воспоминаний, надо поторопиться. Да и к чему они? Все прошло, осталось позади, бесследно исчезло, быльем поросло. Но почему же тогда Гвинет так и не смогла убедить себя в этом за долгие шесть лет?

Гвинет надела голубое пальто, повязала на голову шарф в тон и посмотрелась в зеркало. Оттуда на нее глядело стройное, хладнокровное, немного загадочное создание, которое заставило властного, здравомыслящего стального магната Эвандера Онсли признать, что в его жизни есть место женщинам. Вроде бы все та же девушка с «солнцем в волосах», огромными голубыми глазами, золотистой кожей и розами на широкоскулом лице со слегка запавшими щеками. Но вот губы уже не те, в них нет прежней мягкости и чувственности, готовности расплыться в наивной искренней улыбке. Линия рта стала неуловимо жестче, холоднее и упрямее, и эта мелочь делала ее совсем непохожей на ту милую девчушку, что шесть лет назад сбежала с Терри Миркирком.

Гвинет спустилась по широкой, освещенной солнцем лестнице и вышла во двор, где ее поджидал маленький синий спортивный автомобильчик, резво тронувшийся с места, как только девушка нажала на акселератор. Однако у самых ворот пришлось притормозить: навстречу шел ее жених.

— Привет, Ван!

— Привет, уезжаешь?

— На станцию, встретить тетю Элеонору.

— Ту самую мрачную леди из Шотландии? Я думал, она не собирается приезжать на свадьбу.

— Не собиралась, да собралась. И зря передумала, но тут уж ничего не попишешь! — улыбнулась Гвинет.

В семнадцать Эвандер Онсли вряд ли смог бы заинтересовать ее, и даже наверняка вызвал бы в ней неприязнь. Но теперь, в двадцать три, Гвинет считала, что он — прелесть, и более того — этот мужчина стал очень, а может, даже слишком дорог ей.

Она любила легкую улыбку, так смягчавшую твердую линию его рта, темные, начинающие седеть на висках волосы и знала, что других пугал суровый взгляд этих карих глаз и строгий, зачастую резкий стиль поведения. Но на Гвинет это не распространялось. За ним она чувствовала себя как за каменной стеной, именно эта надежность и привлекала ее.

— Не переживай, даже сотня сумасбродных теток не испортит нам свадьбу.

Гвинет рассмеялась, и у нее полегчало на душе. Даже зловещий образ тети Элеоноры как-то потускнел.

— Ты к нам, Ван?

— Да вот хочу переброситься парой слов с твоим отцом.

— Боюсь, сейчас его нет дома.

— Да? Тогда повидаюсь с ним перед обедом.

— Ладно, я поехала, а то заставлю тетю ждать, а это восьмой смертный грех! Увидимся. — И машина понеслась в сторону вокзала.

Как только Ван скрылся из виду, Гвинет снова пустилась в воспоминания. Прошедшие шесть лет были просто мостом, соединившим новый чудесный мир, который открыл для нее этот мужчина, и ужасное прошлое, от которого кровь стыла в жилах. На этом конце стоял он, Ван, такой спокойный, сильный и здравомыслящий. А на том была лишь тетка Элеонора, глухая медсестра, престарелый доктор из ближайшей деревни да мать.

Что ж, может, действительно надо заново пережить все это? Вроде бы психологи даже советуют именно так бороться со страхами, скрытыми в подсознании. Стоит только встретиться с ними лицом к лицу, и они исчезают без следа.

Страхи! Они днем и ночью терзали бедную девушку, запертую в маленькой спаленке одинокого коттеджа, где и появился на свет ее малыш.

Долгие месяцы Гвинет не думала о нем как о будущем реальном человеке. Она покорно принимала точку зрения матери и тети Элеоноры, что ребенку нет места в ее будущем, которое еще можно отстроить заново. Много чего было сказано в те дни: и что их усилия не должны пропасть даром, и что дочь Кэнона Вилнера не может себе позволить предстать перед миром в качестве незамужней матери незаконнорожденного ребенка. И Гвинет дала убедить себя в том, что так будет лучше для всех: и для ее отца, и для нее самой, и даже для ребенка. В приюте он будет таким же, как все, а в большом мире — маленьким несчастным изгнанником. Мать с теткой были правы, но только теоретически.

Рождение малыша все изменило. Стоило Гвинет услышать слабый писк младенца и увидеть его трогательную пушистую головенку, как призрачная сила аргументов растаяла словно дым. Теперь она была уверена, что ребенка надо оставить, и отчаянно сражалась за свои материнские права с двумя бессердечными женщинами, твердо стоявшими на своем. Одна из истерик закончилась глубоким обмороком и такой жестокой лихорадкой, что несколько дней подряд Гвинет была на пороге жизни и смерти.

Тем временем дорога резво бежала под колесами ее автомобиля, и Гвинет внезапно обнаружила, что прибыла на станцию раньше намеченного срока. Пейзаж за окном машины плавился в жарком послеполуденном солнце, девушка вздохнула, привалилась к рулю и закрыла глаза.

Она припомнила другой день, так не похожий на этот. Тогда к ней вернулось сознание, а вместе с ним и решимость отстоять свои права на ребенка, поселиться с ним в какой-нибудь глуши или даже уехать за границу, если возникнет такая необходимость. Но судьба распорядилась по-своему, и Гвинет не пришлось произносить перед матерью заранее продуманную до мелочей речь. Миссис Вилнер объявила дочери, что проблема разрешилась сама собой: новорожденный оказался слишком слабеньким и умер за время ее болезни.

Прошлое было похоронено, и новая Гвинет восстала из пепла: умудренная опытом, холодная и немного жестокая. Именно такую Гвинет и встретил много лет спустя Эвандер Онсли, именно ей он предложил руку и сердце.

Мерно пыхтя и оставляя за собой клубы дыма, точно по расписанию к платформе подкатил поезд. Двери открылись, и из недр вагона выплыла тетя Элеонора с многочисленными свертками в руках. Леди до мозга костей, строгая и безупречная, она чмокнула Гвинет в щеку и заметила:

— Как поживаешь? Выглядишь намного лучше, чем в прошлый раз… — как будто этот прошлый раз был не пять лет назад и обстоятельства не отличались.

Багаж был уложен в машину, и они тронулись к дому. Спидометр показывал двадцать пять миль в час, и тетя Элеонора сочла, что Гвинет мчится на бешеной скорости.

Племянница вежливо справилась о здоровье шестидесятипятилетней тетки и, как советовала мать, поблагодарила за свадебный подарок («Настоящие серебряные подсвечники восемнадцатого века», — не преминула напомнить Элеонора).

— Значит, все же решила выйти за Эвандера Онсли. Что ж, немного староват для тебя, но превосходная партия, — сказала тетя, когда тема подарков была исчерпана.

— Ему всего тридцать пять, — передернула плечом Гвинет.

— Точно. На одиннадцать с половиной лет старше тебя, — настаивала на своем Элеонора. — По-моему, все же староват.

Гвинет попыталась увести разговор в другую сторону:

— У нас столько подарков, ты должна будешь взглянуть на них после обеда.

— С удовольствием. Много гостей соберется?

— Около сотни.

— И конечно же вас будет венчать епископ?

— Конечно.

— Надо же, кто бы мог подумать, после всего, что произошло… Ты должна благодарить за это нас с матерью.

— Надеюсь, что вы не находите меня неблагодарной, — сухо заметила Гвинет.

— Каков он, Эвандер Онсли? — потребовала тетка.

— Хочешь знать, как он выглядит?

— Да нет же. — Элеонору раздражала подобная непонятливость племянницы. — Хочу знать, какой у него характер. Например, хмурый он или веселый, ветреный или серьезный, богобоязненный ли он человек, надеюсь, не такой подлец, как…

— Он не подлец, — холодно прервала тетушкину тираду Гвинет. — И не ветреный. Не знаю, боится ли он Бога, но это вряд ли. Ван вообще не боится никого и ничего.

— А следовало бы! — припечатала Элеонора. — Богобоязненность заставляет людей не сходить с пути истинного.

— Ван не религиозный фанатик, но, полагаю, его взгляды на жизнь удовлетворят тебя, тетя Элеонора. Он любит пошутить, но всегда серьезно относится к тому, что действительно имеет значение.

Тетка покраснела от возмущения:

— На правах твоей единственной тетушки, Гвинет, должна сообщить тебе, что ты ничуть не изменилась. Как можно так небрежно относиться к серьезным вещам?! Может, в наши дни это и модно, но совершенно безответственно! Все говорит только о том, что ты абсолютно неуравновешенная.

— Мне очень жаль, тетя, — выдала Гвинет, и надо отметить, что она на самом деле сожалела, что успела разозлить ее при первой же встрече. Но тут, слава богу, они подъехали к дому, и это избавило бедняжку от дальнейших объяснений.

Кэнон Вилнер уже вернулся, и, как только автомобиль подкатил к парадному входу, он вышел навстречу сестре. В свои шестьдесят отец был высоким, стройным и весьма привлекательным мужчиной, а седая шевелюра только добавляла ему шарма. Надо сказать, что женщины бальзаковского возраста все еще западали на него. Кэнон расцеловал сестру в обе щеки:

— Моя дорогая Элеонора, как же я рад тебя видеть! Надеюсь, ты простишь меня за то, что я настоял на твоем приезде! Но как я мог позволить своей милой девочке в столь важный день остаться без поддержки единственной любимой тетушки! Ты должна разделить с нами счастье.

Его милая девочка стояла рядом и натянуто улыбалась. Так вот кто заставил тетю изменить свое решение не приезжать на свадьбу! Однако отца тоже можно было понять, он же был абсолютно не в курсе мрачных событий прошлого.

— Какой приятный сюрприз, правда, дочка? Мы уж было отчаялись, не думали, что твоя тетушка Элеонора захочет проделать столь длинный путь ради пары-тройки дней.

— Очень мило с ее стороны, — послушно согласилась Гвинет, надеясь, что неплохо справляется с ролью благодарной племянницы.

Теперь вся компания переместилась в холл, где Элеонору приветствовала миссис Вилнер, которая сыграла свою радость безупречно. В этом мать на голову превосходила свою дочь, и по ней плакали сцены лучших театров мира.

К счастью, предполагалось, что у невесты полон рот забот, так что Гвинет удалось незаметно ускользнуть, оставив отца искренне наслаждаться обществом сестры.

Девушка написала пару неотложных посланий и начала одеваться к обеду. Она выбрала кремовое платье с васильками, которое хоть и не было новым, но особенно нравилось Вану. Он как-то сказал, что синий очень подходит ее глазам, а кремовый — к цвету ее кожи. Ван был скуп на комплименты такого рода, и Гвинет дорожила каждым.

В уши она вдела серьги с жемчужинами и усмехнулась, подумав, не вызовут ли они у тети новый приступ недовольства, ведь в былые времена Гвинет не носила серег. В любом случае они полностью соответствовали ее духу более взрослой, искушенной женщины, которая собиралась занять место рядом с Эвандером Онсли на вершине Олимпа.

Гвинет от души надеялась на то, что достойна этого. Быть супругой одного из крупнейших промышленников страны — большая ответственность. Но с другой стороны, если Ван в свои тридцать пять абсолютно спокойно заправляет стальной империей Онсли, то и ей в двадцать три не к лицу бояться стать его женой.

Жена Вана! Одни эти слова наполняли счастьем все ее естество, отгоняя призраки прошлого и заставляя трепетать. Через каких-то два дня она станет женой Вана — вот оно, свадебное платье, висит в ее комнате как бесспорное доказательство этого факта.

Трудно поверить, что еще полгода назад она даже не подозревала о его существовании, а когда встретилась с ним на новогоднем балу у Кортни, то заявила:

— Эвандер Онсли? Тот самый промышленник? Абсолютно не в моем вкусе, слишком мрачен и серьезен.

Но если Ван и бывал серьезен, а временами даже мрачен, то с той же легкостью он умел стать простым и приветливым, отбросить всю свою чопорность.

Что и говорить, для Гвинет он открылся с лучшей стороны. Стоило ему впервые склониться над рукой этой девушки, как все остальные женщины в мире перестали существовать для него.

Гвинет же поначалу никоим образом не поощряла этих его порывов: после всего произошедшего она стала скептически относиться к проявлениям мужского обожания и не желала принимать никакие отношения всерьез.

Гвинет видела, что Ван озадачен, но ничуть не рассержен. Стальной магнат явно решил любыми путями добиться своего и пришел к Кортни еще раз, а потом еще и еще. Затем сделал Гвинет предложение, но получил отказ.

Если Гвинет рассчитывала на то, что Ван так легко отступится, то она глубоко ошибалась. Он снял коттедж неподалеку и снова предложил ей руку и сердце.

— Я же сказала «нет», — холодно улыбнулась она в ответ. — Ты что, никогда не слышал такого слова? Или не понимаешь, что оно означает?

— Когда дело касается тебя, для меня не существует слова «нет». — Ван был абсолютно серьезен и непреклонен. — Скажу больше, мужчина, который принимает отказ от женщины своей мечты, не заслуживает ее. В любом случае если уж я что решил, то добьюсь этого любой ценой.

— Да что ты? Я не стальной контракт, знаешь ли. Не вижу, как в этом деле тебе могут помочь бизнес-методы.

И тут он взял Гвинет за руку и заглянул ей в самое сердце:

— Нет, ты не стальной контракт. Ты — золотая мечта. Но я все равно не принимаю никаких «нет». Наверное, я слишком поторопился. Но я умею ждать, и я подожду. Если крепость нельзя взять напором, то остается еще осада.

Это было началом конца, и уже через месяц на руке Гвинет сверкало бриллиантовое кольцо, которое Ван подарил ей на помолвку.

И только после этого она начала задумываться над тем, стоит ли рассказывать ему о своем прошлом, и, промучившись ночь, решила — ни в коем случае. Сейчас уже трудно судить, была ли виновата глупая неопытная девчонка в том, что с ней произошло, но в одном сомневаться не приходится: для постороннего уха эта история выглядит абсолютно непривлекательно. Только умалишенный мог ожидать, что бескомпромиссный Ван отнесется к ней как-то иначе.

Ее прошлое — это ее прошлое. Даже лгать не придется, надо просто умолчать кое о чем, и все. Можно не сомневаться, что единственные свидетели будут немы как рыбы и сохранят эту тайну до конца своих дней. Да и сама Гвинет за прошедшие годы стала сильнее духом и смогла — ну, почти смогла — забыть обо всем. Кто знает, может быть, новая счастливая жизнь с Ваном поможет ей навсегда избавиться от призраков прошлого?

Она была просто счастлива, что ее жених придет сегодня к ним на обед. Неожиданно для себя самой Гвинет вдруг поняла: она настолько гордится Ваном, что сгорает от нетерпения показать его всем, даже тетушке Элеоноре.

Гвинет взглянула на серебряные часики, стоящие на ее столе. Семь двадцать. Он может прийти с минуты на минуту, так что пора спускаться вниз.

Тут Гвинет припомнила, что Ван хотел поговорить с ее отцом, так что у нее еще есть свободное время и она вполне могла бы сыграть роль заботливой племянницы и показать тете, как чудесно смотрится ее подарок на фоне остальных свадебных даров. Но когда Гвинет постучала к ней в комнату, оказалось, что тетки уже нет. Скорее всего, она спустилась вниз, в библиотеку, где были сложены подарки.

Входная дверь стояла нараспашку, и из нее открывался прелестный вид на сад, замерший в послеполуденной дреме. Из папиного кабинета доносился мерный гул голосов: наверное, Ван уже пришел и мужчины обсуждали одним им ведомые дела.

Покой и тишина навевали истому, и Гвинет чувствовала себя на вершине счастья. Позднее ей пришло в голову, что это было как затишье перед штормом, но в тот момент она посчитала, что заставила прошлое уйти, исчезнуть, что наконец-то оно оставило в покое ее исстрадавшуюся душу и там поселилось умиротворение.

Гвинет подошла к двери библиотеки и услышала, что там тоже кто-то разговаривает. Что ж, мама опередила Гвинет и теперь разыгрывала перед теткой Элеонорой гостеприимную хозяйку.

Гвинет хотела было воспользоваться ситуацией и минут десять побродить по саду в тишине и покое, но потом нашла такое поведение уж больно невежливым, и в тот момент, когда она, все еще колеблясь, приоткрыла дверь, до нее донесся голос тетки:

— Сандра, то ли ты абсолютно бесчувственная, то ли не понимаешь всей опасности сложившегося положения.

«О господи, — подумала Гвинет, — теперь она терзает маму. Надо спасать ее…»

— О какой опасности ты говоришь? — прозвучал в ответ холодный, безупречно поставленный голос матери.

— Неужели ты не понимаешь, что это тот самый приют? Тот самый! Эвандер Онсли один из главных попечителей «Грейстоунз».

Сама не зная почему, Гвинет вдруг задрожала всем телом, и сердце заколотилось с такой скоростью, будто вознамерилось выскочить из груди. Она вдруг испугалась, что за его ударами не расслышит ответа матери, но ее голос прозвучал совершенно отчетливо:

— Ну, допустим, Ван — попечитель «Грейстоунз». И что из того? С какой стати Гвинет может подумать, что этот самый «Грейстоунз» имеет к ней какое-то отношение?

Дрожащей рукой Гвинет открыла дверь и вошла в библиотеку. Рассерженная и взволнованная тетя Элеонора стояла у одного из заваленных коробками столов, а мать расположилась в кресле, снисходительно улыбаясь ей.

Обе женщины обернулись на звук шагов, но если лицо миссис Вилнер осталось бесстрастным, то тетка не могла столь хорошо контролировать себя и побелела как полотно.

Гвинет захлопнула дверь и привалилась к ней спиной: она почувствовала, что еле стоит на ногах и ей нужна хоть какая-нибудь поддержка.

— Тетя Элеонора, — выпалила она, — так какое же отношение имеет ко мне приют «Грейстоунз»?