Такой смешной Король! Повесть первая: «Король»

Глава XIV

Король проснулся в превосходном настроении. Он всегда просыпался в хорошем настроении и не знал, не задумывался, почему так. Ему не могло прийти в голову, что люди иногда просыпаются в плохом настроении без причины. У него было хорошее настроение потому, что настал новый день, а новый день… Он же новый!

Солнце взошло. Как всегда, оно начинало свой путь со стороны улицы Большой Гавани, но Король обычно просыпался, когда оно уже находилось приблизительно над портом Ползучий Остров, расположенным в самом деле на мысе, названном преувеличенно полуостровом: мыс это был, всего-навсего… мыс. Но почему это место так странно все-таки называлось? Аэродром здесь был в действительности, отсюда-то и взлетали тупоносые самолетики, которые кружили целые дни над бухточкой перед городом Журавлей.

Когда же солнце добиралось до аэродрома и пристани, Его Величество открывал глаза, бодро выскакивал из кровати, чтобы не мешкая одеться, живо проглотить завтрак и поскорее выбежать из дома, пока его не перехватила Хелли и не заставила помогать по дому, например выгребать золу из-под плиты.

В доме стояла тишина. Но где-то дальше что-то глухо грохнуло, до того сильно, аж стекла на окнах зазвенели. Интересно, где это? Надо как можно скорее установить.

Первым делом, соображал Король, надо побежать на мост, оттуда вся панорама города как на ладони.

Хелли в кухне чистила картошку, незаметно мимо не выскользнуть. Алфреда не было видно, зато слышно, значит, в столярке, где же еще? Королю чистка картошки не показалась занятием неуместным, собственно чистка картошки и Хелли в его сознании слились в явление нераздельное. Когда же грохнуло, у Хелли от испуга нож упал на пол. Она застыла, глядя со страхом в окно.

— Боже! Это что еще такое? — воскликнула она. А что мог сказать Король, хотя не его она вопрошала. Он сказал все же:

— В городе грохочет, там что-то происходит.

Что бы в городе ни происходило, Король знал, на обед будет толченый картофель со свиными шкварками. Такой обед Хелли называла «быстрым», а картошку надо есть все равно, что бы в городе ни происходило, потому что картошку едят даже во время войны.

— Хочешь есть? — спросила Хелли и уже хотела подняться со стула, чтобы обслужить своего августейшего сорванца. Но ему было не до еды… когда где-то что-то грохочет.

— Я пойду, — сказал он, словно спросил, — побегаю немного… — Скорее бы за дверь! — Мне же подышать надо! — услышала Хелли ответ Короля, которым в данную минуту владело безотчетное стремление быть на улице, питающей его сознание чем-то необъяснимо волнующим. А если сказать по правде, балтийский воздух действительно насыщен особенными жизненными флюидами, тем более на острове. Так что Люксембургскому Королю феноменально повезло с рождением в городе Журавлей. Сделав свой первый вдох в жизни, он тут же констатировал — воздух превосходной свежести!

Увы! Не успел-таки Король выскочить за дверь, она отворилась, и вошел Алфред. Он с трудом стал втаскивать большой фанерный ящик. Удивленной Хелли он сообщил:

— Солдаты там склад открыли, все тащат кто хочет. Здесь ботинки мужские, разные размеры, есть и для этого…

«Этот» был, разумеется, Королевское Величество. Алфред открыл ящик и начал доставать из него коробки с ботинками. Одну коробку кинул Королю:

— Примерь.

Ботинки были черные, красивые, с кожаными подметками, от них шел запах… новых ботинок! Приятнейший запах. Королю ботинки подошли, и Хелли обрадовалась.

— Слава богу! — воскликнула она. — Пусть рвет их теперь.

Нет, Король вовсе не хотел рвать такие красивые ботинки. Что за глупости! Да и снимать ему их не хотелось. Однако лето…

— Пойду-ка схожу еще раз, — собрался Алфред, — там, кажется, подошвенную кожу нашли, посмотрю.

Хелли было интересно узнать, как случилось, что солдаты открыли склад, и можно ли там брать, и не опасно ли, или приказали этим солдатам открыть склад, а может, все-таки нельзя там ничего брать?

— Солдатам приказали, по-видимому, не открыть склад, а взорвать, — объяснил Алфред перепуганной женщине, — но солдаты не пожелали, видать, там же не военное снаряжение, а промышленные и продовольственные товары — что его взрывать? Чего ради добро уничтожать? Они и открыли двери настежь и крикнули: «Берите, тащите, нам не жалко, а то сгорит все — война же».

Алфред говорил правду: война приближалась. Если бы можно было Хелли подняться на большую башню замка, она бы увидела, как разрываются снаряды, увидела пожарища, фронт приближался к городу. Многие горожане забили на всякий случай окна, выходящие на улицу, досками. Над городом пролетали немецкие самолеты, стреляли из пулеметов. В городской бойне из винтовок перебили весь находящийся здесь скот, туши нагрузили на грузовик и увезли на полуостров Сырве.

Алфред ушел. Король знал, что это склад на улице Малой гавани. На его стене высоко над маленькими окнами нарисованы три большие черные буквы: Э. Т. К. От дома до него не больше десяти минут королевского ходу. И кто мог ему запретить направить туда свои высокородные босые ноги?

Алфреда он уже не догнал. Прибежал на улицу Толли. Все время встречались нагруженные чем-нибудь люди, тащили в мешках, в коробках, на тачках ящики, мешки, свертки. Уже давно не видел Король столько людей на улицах, а у самого склада — столпотворение, как описано в бабушкином Писании, а также рассказывали в школе на уроке богословия; мужчины, женщины, дети, собаки — все сновали по складским помещениям, словно муравьи, проникшие в коробку с печеньем. И тащили и тащили. Какие тяжести! Король никогда бы не поверил, что человек способен до такой степени нагрузиться, такие грузы ка себе нести. На русском языке это явление объясняется в пословице: «Своя ноша не тянет». Но Король этого, естественно, не знал, А теперь все в этом складе стало «свое»…

Наконец, он увидел Алфреда, который возился у большой тачки на велосипедных колесах, нагружая на нее два больших ящика, тюки с кожей и мешки. Не заметив Короля, Алфред тронулся в путь: ведь нельзя было мешкать, надо было успеть сделать еще несколько заходов, склады раздают не каждый день.

Король влился в толпу и стал ходить из помещения в помещение, везде люди открывали ящики, коробки, проверяли содержимое, хватали, уносили; стояли галдеж, шум, пыль, от всего этого голова у Его Величества пошла кругом, как-то странно представить себе, что все тут, во всех помещениях, все можно взять. Раньше, бывало, он заходил в магазин, особенно в тот, что напротив памятника павшим солдатам в Освободительной войне, — магазин игрушек, но бывал он и в других, хотя у него и не было денег, просто так смотрел и завидовал тем, кто покупал то, что купил бы и он, если бы у него были деньги. А здесь столько всего, и, пожалуйста, бери — все твое. Ощущение от этого образовалось непонятное, двоякое: это была радость от обладания, словно он ужасно богатый, и в то же время какое-то равнодушие: раз все можно брать, а всего очень много, то не знаешь, что именно надо брать, а тогда и не надо ничего. Конечно, смотреть — вот это да! Смотреть: что, в чем, какое, сколько. Это интересно. А брать? Куда девать все это?!

И Король радовался — все это и мое, я могу взять и унести сколько хочу. Жаль, что все не унести, было бы здорово, если бы можно было прийти в этот склад, когда что-нибудь надо: пришел, взял сколько надо и ушел. В любое время. Еще было жаль, что все это не из шоколада. Он увидел какие-то беленькие симпатичные дощечки со сверкавшей стальной проволокой и узнал их: крысоловки. Король стал с ними играть, он с удовольствием щелкал крысоловкой, представляя, каково крысе, схваченной стальной проволочной челюстью. О да! Вернее, нет, ему не хотелось бы оказаться на месте крысы. Как глупо все-таки устроена крысиная жизнь, подумалось Королю, раз существует такая ее специфическая крысиная смерть!.. Ведь в одном только этом помещении сколько этих крысоловок в ящиках — на всех городских крыс хватит. Какое везение, что его родители — не крысы. Алфред, правда, тащит, но и все другие тоже!

А где игрушки? Должны же где-то быть оловянные солдатики — его мечта, так уже надоели шурупы, которые заменяли оловянных солдатиков, хотя, конечно, при наличии воображения шурупам можно придумать такие внешние данные, какие оловянным солдатикам не придашь, поскольку у них у всех одинаковые лица и мундиры. Игрушек он нигде не находил. Одна нервная женщина попросила его залезть наверх штабеля картонных коробок и сбросить вниз несколько.

— А что в них?

— Не знаю, но ты лезь, что тебе стоит при твоем-то весе.

Король исполнил ее просьбу. Женщина торопливо раскрыла-разорвала продолговатую узкую коробку — в ней оказались мухобойки. Женщина разочарованно посмотрела на них, но, подумав, взяла парочку. Что ж, мухи всем досаждают. Протащились два мужика, с трудом волокли длинный ящик — что в нем? А-а, неважно. Здесь везде можно было сунуть нос, все можно было трогать. Но Королю уже надоело, захотелось на солнышко, которое приближалось к острову Абрука, и Король ушел из склада.

Здесь он увидел двух солдат, стоявших поодаль. Они курили, смотрели на людей, о чем-то между собой переговаривались. К солдатам подошел ленивый черный кот, стал тереться о их сапоги. В это время подъехала длинная черная автомашина, блестевшая на солнце, похожая на такси, в котором Король когда-то очень давно катался с Алфредом и Хелли в Главном городе, когда шел дождь и Хелли была вся мокрая. Черная машина ехала не быстро. Поравнявшись с солдатами, она чуть приостановилась. Сидевший рядом с водителем человек в кожаной куртке что-то сказал солдатам, и — Король даже не понял, что произошло, — раздался хлопок, словно лопнул воздушный шар, последовали еще хлопки, кот сиганул в подворотню. Один солдат упал, другой побежал, прихрамывая, и юркнул во двор кинотеатра «Скала», машина проехала и исчезла за поворотом.

Люди по-разному повели себя: одни поспешно удалились, другие с опаской озирались, не уходили. Некоторые посмелее подошли к солдату, который открыл им склад и смотрел с товарищем на их старания, когда они со склада все тащили. Солдат лежал на животе, из-под него выскочила тоненькая красная любопытная змейка-струйка; пробиваясь в уличной пыли, она шустро заскользила в сторону водостока. Солдат был неподвижен. Кто-то перевернул его и закрыл глаза.

Король стоял потрясенный.

Ему не приходилось в жизни видеть убийство, сам этот факт был ему непонятен — так и приходит смерть? Хлоп — и человек лежит на земле, а красная змейка бежит… Человек больше не встанет, ничего не слышит, не видит, лежит безучастный ко всему.

Над ним пролетела ворона, каркнула — ему все равно. Около стоят безмолвные люди — ему все равно. Значит, и Эльна там где-то в темноте на дне морском лежит, и по ней раки ползают, над ней рыбы плавают, а ей все равно. Король даже не понимал, страшно это или не страшно.

Он вопрошающе глядел на людей, на лежащего солдата, из-под которого выползала уже растолстевшая, сытая, бесконечно длинная красная змея; у солдата, еще недавно курившего, между пальцами откинутой руки дымилась зажатая папироса, она не успела погаснуть. Люди встрепенулись и стали как-то все сразу разбегаться; к Королю подошел незнакомый мужчина, крикнул зло:

— Ты что тут торчишь? Тоже зритель! Дуй отсюда, домой беги!

Король побежал. Он вообще-то терпеть не мог такого хамского обращения, но не это его погнало прочь — он просто должен был что-то делать, как-то поступить. Настолько необычной, ошеломляющей была ситуация. Но как он должен поступить? Естественно, он должен был двигаться, это ему диктовалось откуда-то изнутри, потому он и пошел послушно, потом побежал. Бежать намного легче, чем просто идти: когда бежишь — не думаешь, когда ходишь — думаешь.

В этот момент опять раздался сильный взрыв, загрохотало, и Король застыл — где это? Он вспомнил о своем намерении идти на Каменный мост, чтобы оттуда смотреть, не горит ли где-нибудь. Его беспрерывно обгоняли грузовички с солдатами, солдаты шли и группами, и пешие, и на лошадях, некоторые лежали на больших телегах, по-видимому раненые. Король вспомнил о Карпе — где он сейчас? Солдаты, лошадиные повозки, грузовики двигались в одном направлении — по Закатной улице, чтобы по ней выйти из города и следовать дальше мимо Закатного леса, мимо леса Сосновая Нога, через реку Насва, все дальше до конца острова. Было жарко. Король бежал дальше. Горожане закрылись в домах. На заборах Короля приветствовали карикатуры на Гитлера — крысоподобные изображения с поднятыми лапками, к хвостам были привязаны свастики, Король бежал в сторону Закатной улицы, он спешил на Каменный мост, чтобы все увидеть. Вдруг ему захотелось есть, и он вспомнил, что Хелли утром чистила картошку, он побежал домой, в небесно-синий дом.

Здесь его появлению некому было как следует радоваться. Хелли была озабочена всем, что происходило, Алфред прятал в подвале привезенное со склада. Хелли стала кормить Короля, и он не ошибся насчет «быстрого» обеда — так оно и было, то есть в духовке была запеченная картошка. Хелли даже не спросила Короля, где он был, какие его дела, что повидал. Когда же Алфред зашел на кухню (иногда Короля кормили в кухне), чтобы унести очередной ящик, она спросила с тревогой в голосе:

— А если вдруг придут обыскивать?

— Им не до этого, — ответил Алфред, махнув рукой, — немец, видать, уже недалеко. В конце концов, чьи это товары? Они наши — эстонские.

Королю не терпелось рассказать о самом главном: человека убили. Но Алфред уже ушел с ящиком. Король все же сказал Хелли:

— Там одного солдата убили.

Реакция Хелли для Короля была совсем невыгодная.

— Сиди дома, — сказала она строго, — чтобы на улицу ни ногой! В такое время…

Он, может, и сидел бы, но когда в городе так грохочет, когда что-то необычайно интересное происходит, когда война рядом, а не в кино, или — как в фильме про матросов, которых утопили в море, повесив им тяжелые камни на шею. Русских. В кино — это в кино, здесь же грохочет не на экране — в самой жизни громыхает. Как же можно усидеть дома! Когда Хелли стала мыть посуду, Король через торжественную комнату вышел в коридор парадной двери и был таков. Через семь минут — можно было и быстрее, если бы не задержался у кем-то оставленной на тротуаре странной железной коробки, ломая голову касательно ее предназначения, — он оказался на Каменном мосту. Здесь уже стояли люди, в том числе и Карла Тайдеман, что напомнило Королю Тайдеманиху, встреченную недавно с доской. «Вот бы ей на тот склад… — подумалось Королю. — Неужели она такое прозевала?» Нет, не прозевала. Если бы Король был в городе, то мог бы наблюдать, как одна грязная старуха в калошах на разбитой витрине стягивала платье с манекена…

Войско продолжало идти в сторону Закатного леса, а дело приближалось к вечеру, и Король вспомнил про Лонни и коров: там ли они, на пастбище? Когда по Каменному мосту проезжали бронемашины и танкетки, мост дрожал так сильно, что, казалось, он развалится.

— Война, Карла? Да? — спросил Король, подойдя к старшему советнику королевского двора. Сказал просто так, чтобы известить о своем прибытии. — Война началась?

Карла обернулся, взял его за плечи, и они стояли, смотрели на столбы дыма, поднимающиеся то тут, то там в городе и за городом.

— Война на земле идет, не прекращаясь, — объяснил Карла. — Это все равно что приливы и отливы на море или как землетрясение: где-то сегодня, где-то завтра, где-то через год, где-то меньше, где-то больше, но всегда существующее. Бедствие это, стихийное бедствие!.. Это в природе человека, — сказал Карла задумчиво.

Помолчав немного, он спросил Короля:

— Ты любишь драться?

— Приходится, — признался Король. — Без этого как? В классе… Да вот на улице Моря находятся всякие, кто о себе воображает… Со всеми, конечно, не справиться, но…

Но если уж он, Король, знает, что справится, то никакой сопляк пусть не надеется.

— Можно ведь не иметь дело с тем, кто не нравится, — предложил идею главный королевский советник. — И если кто-нибудь не нравится, можно же мирно урегулировать?

Король махнул рукой. Карла столько знает, а не может понять пустяка: когда сопляки задирают нос, они должны быть за это наказаны. А если они не задирают нос, значит, они трусы и за это должны понести наказание, а если кто-то окажется к тому же морально нечистоплотен, пытаясь откупиться от Короля взяткой в виде книги о половой гигиене, того следует бить регулярно в порядке обучения общественным наукам.

— Вот видишь, — сказал Карла, — война и в твоей природе существует. То же самое происходит и в мировой политике: одни не уважают других, людьми не считают и тоже о себе воображают, а потому вечно друг друга убивают.

Раздался грохот, и все увидели столб дыма совсем близко.

— Это в Большой гавани, — сказал кто-то, — или это склад на Вильденбергской. Там, наверное, боеприпасы. Слышите, как трещит…

Действительно, с той стороны, где только что поднялся столб дыма и огня, теперь доносился треск, словно шел бой и стреляли из винтовок.

— Это патроны… — определил тот же человек, — горят.

В это время над их головами с ревом пронеслись самолеты. Все на мосту хором загалдели:

— Немецкие!

— Три немецких истребителя.

— Один русский, тот тупоносый, маленький.

Самолеты кружились на сравнительно небольшой высоте, словно устроили представление для находящихся на мосту. Они с ревом носились друг за другом, и с неба слышалась такая же трескотня, как со стороны горевшего склада боеприпасов. Король догадался, что треск — это пулеметные очереди. Шел воздушный бой. Но почему тупоносый один против трех врагов? Король был в недоумении: что же, у него товарищей нет? Когда не было войны, их много кружилось над бухтой, а теперь один…

Королю нетрудно было решать, за кого он. Конечно, за того, кто один против троих. Он — за справедливость. Из разговоров остальных на мосту он заключил, что они ни за кого не переживают.

— «Мессершмитты», — определил понимающе все тот же, по-видимому рыбак.

— А этот шустряк! — воскликнула одобрительно какая-то женщина.

А Король думал о том, видят ли Валдур и Свен воздушный бой. Он был горд, что видел своими глазами. Будет что рассказать.

Шустрый действительно был малый не промах: он то нырял вниз так же, как они это делали в мирное время, то вверх, то кувыркался, как Вилка зимою на снегу, и кто-то на мосту сказал:

— Хочешь жить — не так закрутишься.

Треск раздавался беспрерывно.

Однако сколько ни крути, ни верти, а одному против троих трудно, и немцы его подбили. Самолетик врезался в море неподалеку от маленького островка Лайамадала. Там, куда он упал, море неглубокое, и самолет, ушедший в воду носом, был виден, вернее из воды торчал его хвост с красной звездой. А летчик? Король все надеялся, что он вынырнет из воды и поплывет к берегу, но никто не появился, значит, утонул, а скоро и хвост самолета дернулся и исчез.

На мосту стало тихо. Женщина, сказавшая, что «этот шустряк», охнула.

— О господи! — прошептала она.

— Да-а… — произнес рыбак.

«Мессершмитты» все кружили, словно высматривая, кого бы еще утопить, но в небе больше никого не было, и они устремились в высоту в направлении Абрука. Раздался оглушающий взрыв там, где стояло Раннакохвик (кафе), и тоже столб дыма да огня метнулся ввысь, сразу же следом поднялось огромное черное облако у Ползучего острова, и секунду спустя от мощного взрыва даже в ушах треснуло, где-то с другой стороны тоже громыхнуло, кто-то определил:

— Это у Медвежьего озера.

Затем поднялся дым, и раздался грохот там, где дом Раджиевского. Грохот стоял превосходный.

— Это, конечно, интересно, — сказал Карла, — но если тебе не повезет, то не такие еще увидишь взрывы… Не дай бог!

И он потянул Его Величество за собой.

— Наверное, дома волнуются за тебя.

И правда, Король сам это предчувствовал, то есть предчувствовал, что приближается час очередной порки — урока общественных наук.

Урока общественных наук, к счастью, удалось избежать благодаря неожиданному появлению Сесси. Когда Король робко открывал дверь кухни в небесно-синем доме, он ждал гневных расспросов и всего последующего, но в кухне возились Хелли и Сесси, тут же и Алфред, раздался приветственный возглас Сесси, адресованный появлению Его Величества. Он успел сообщить, что… «мы с Тайдеманом смотрели, как самолет подбили», и Алфред вполне заинтересованно выслушал историю о том, как они «с Тайдеманом» были на мосту. Потому что шляться без Тайдемана неизвестно где, хотя бы на Каменном мосту, — это одно дело, а смотреть на происходящее в жизни «с Тайдеманом» — это другое дело. Во всяком случае, с Тайдеманом можно больше, чем без Тайдемана. Хотя они с Тайдеманихой и являются крохоборами, над которыми в их отсутствие насмехаются, но тем не менее Тайдеману принадлежат три дома, в том числе и тот, в котором живут они. Главная причина спасения Короля была все же Сесси. Одно к одному.

Состоялся ужин.

На ужин Хелли сварила гороховый суп с копченой свининой из ученого саареского кабана, который умел сказать спасибо после кормежки: подойдя к тому, кто ему подлил в корыто еду, он благодарно хрюкал. Кабана этого всегда ставили в пример Королю, когда тот, вылетая из-за стола, забывал говорить спасибо. Оказалось, кабан приказал «долго жить», так что Сесси привезла с собой его последний привет в виде ляжки. Отрезая от нее, Хелли сказала:

— Надо тянуть с этой свининой, поди знай, когда теперь до деревни доберешься.

За ужином Алфред расспрашивал Сесси про ее жизнь — где была все это время, хотя времени, в сущности, с тех пор, как она предпочла деревенский воздух их дому, прошло не так много. Но дело в том, что и в деревне, на хуторе Сааре, она не была.

Где же она была, эта неугомонная, своенравная Сесси?

Сесси не считала нужным подробно об этом рассказывать.

— Искала, где лучше, — сказала она. А из ее дальнейшего рассказа все узнали, что устраивалась она на хуторах в разных местах. А зачем?

— Что же все время на одном месте сидеть? Ничего и не увидишь в жизни, — так она объяснила свое поведение, которое Король находил вполне заслуживающим внимания, если не больше.

— Тебе придется взять Сесси в квартирантки, — объявила Королю Хелли после ужина, — так что будь ей внимательным кавалером.

Сесси постелили на легком топчане в комнате Его Величества, и это было ему по душе. Короля больше всего занимал вопрос: зачем пришла Сесси в город Журавлей, в небесно-синий дом теперь, в такое время? Надолго ли она здесь останется? Его бы устроило, если бы она осталась: такая перспектива сулила определенное расширение свободы действий: Сесси была бы в некотором роде громоотводом, отвлекающим от него внимание взрослых. Он без хитрости спросил у Сесси, когда они остались в его королевской спальне:

— Почему ты к нам пришла, Сесси?

Сесси не ответила. Она повела себя почти как Хромоножка — легкомысленно рассмеялась. Тогда Король решил немедля конкретизировать ситуацию:

— Ты теперь остаешься?

Сесси задумалась и молчала, она как будто не слышала заданного вопроса. Что же это такое?! Король немного даже обиделся. Ни с того ни с сего Сесси вдруг проговорила:

— Тебе уже девять? Как ты вырос…

Она стала гладить волосы Его Величества, который не был расположен к разного рода телячьим нежностям, он даже Хелли не позволял лишний раз себя облизывать, хотя нельзя сказать, что у Хелли таких поползновений не было, но Сесси… так и быть.

— А что такое любовь, как ты думаешь? — спросила Сесси.

Король не ответил, не мог, он молчал и думал — вопрос не из легких, но ему показалось, он уже начал догадываться, что любовь это…

— Это, наверное, когда тайно целуются — да?

Нет, Сесси совсем какая-то ненормальная: что он такого смешного сказал?

— Наверное, ты и прав насчет тайны, — согласилась она, наконец вдоволь посмеявшись.

На ее смех заглянул Алфред.

— Вы что так развеселились? — спросил строго. — Кругом черт знает что происходит, а они хохочут тут… Спать, спать!

Закрыв дверь, Алфред сказал Хелли, что пойдет в столярку, посмотрит, как там, и сразу же вернется, чтобы все в доме было тихо и не зажигали света, в особенности эти два весельчака; и Король с Сесси сообразили: весельчаки — это они. А свет и не нужен был, в это время года на острове долго светло.

На улице же происходила беспрерывная военная жизнь, единственным ее проявлением в этот час было движение. Урчали моторы, цокали копыта, клацали глухо каблуки солдатских ботинок. К полуночи все наконец стихло. Уснули и в небесно-синем доме. Но спали недолго. Уже издалека стало слышно громкое, разноголосое пение, дикое, пьяное, которое, сливаясь с шумом автомобильного двигателя, быстро приближалось. Когда же оно поравнялось с небесно-синим домом или, может быть, чуть раньше, раздалась очередь из пулемета, со стен в небесно-синем доме посыпались щепки, разбилась ваза Хелли на комоде. К счастью, комната Его Величества располагалась в задней стороне дома, так что это происшествие не потревожило сон уже почивавших Короля и Сесси. Утром Алфред обнаружил в стене над окнами целый ряд дыр, были сорваны кусочками обои.

Несмотря на отвлекающее присутствие Сесси, Королю в наступивший день не удавалось выскользнуть из дома прямо с утра. Можно было только у окна торчать и довольствоваться этим.

За окном же продолжалось движение войска в сторону Закатного леса, уходили солдаты — друзья Короля. Ему стало печально от мысли, что, наверное, не скоро он теперь сможет встретиться с Карпом.

В городе уже не грохотало, где-то далеко что-то беспрестанно гулко бухало. Иногда с ревом пролетали над домами самолеты, но чьи — Королю, не было видно. Он был в плену, а в плену не многое увидишь.

Наконец к полудню все стихло. Солдаты уже шли поодиночке, спешно. Вот еще идут трое. Два солдата почти несут третьего, который, обнимая их, висит между ними, одной ногой подпрыгивает, другая волочится безжизненно. Они шли медленно, оглядываясь.

Затем с полчаса улица была пуста, никто больше не проходил, только воронье раскаркалось на заборе противоположного участка.

Но вот опять показались солдаты… в форме другого цвета. Уходящие были в зеленой форме, эти же — в серой. Они шли с автоматами в руках, у многих засучены рукава, как у Иммануэля, когда тот месил тесто по субботам на Сааре, если Ангелочку удавалось заставить «этого лентяя». Потом проехали незнакомые танкетки с черными крестами на броне. На них сидели также серые солдаты, многие без касок, И тут Король увидел, как им навстречу выбежали женщины и бросили солдатам на танкетках цветы, Еще прибежали люди и что-то кричали! Танкетки остановились. Серые солдаты смеялись, посылали женщинам воздушные поцелуи.

Алфред сказал:

— Ну вот… Еще освободители пожаловали. Сколько их было за семьсот лет! Теперь можно выйти на улицу. Схожу в мастерскую, мое место там.