Такой смешной король! Повесть вторая: Оккупация

Глава VII

Едва Алфред стал фельдфебелем самообороны, как его обязали посетить урок политического обзора, — экскурсия в недавнее прошлое, — который проводил офицер, приехавший из главного города республики — Таллинна. На этот раз обзор политических событий в Европе вёл пожилой уже капитан Дуболист, служивший ещё в союзе защиты республики. Он рассказывал о том, как красные присоединили республику к Советам, как потом организовали выборы и так называемые голосования. Всё это происходило в те дни, когда Алфред подстригал на Сааре звениноговских мужиков, которые приходили на хутор послушать заодно и «Филипс», чтобы анализировать европейские события; именно тогда и пригласили республиканского министра Селтера в Москву на переговоры. Когда звениноговские мужики считали, что министр иностранных дел республики разгуливает в Москве под ручку со Сталиным и принимает парады, на самом деле происходили совсем другие дела.

В Москве должны были подписать договоры о торговле между Советами и Республикой эстов. Для этого было прислано из Москвы в Главный Город соответствующее приглашение. Причём, когда посол Советов в Главном Городе передал приглашение, он подчеркнул, что в Москве были бы особенно рады, если бы вместе с министром иностранных дел республики прибыла и его супруга. Подобное здесь всех удивило, но важнее всего иное: министр попросил по телефону своего посла в Москве получить подтверждение, что от него, кроме подписания договора о торговле, ничего не потребуют и не затронут других вопросов. Ответ из Москвы успокоил: что — да, не потребуют, не затронут.

Уезжавшего в Москву министра иностранных дел и его супругу пришёл провожать на вокзал и посол Советов с букетом роз. В Москве гостей встречали заместитель наркома иностранных дел Лозовский и заместитель наркома внешней торговли Степанов, комендант города Москвы, члены посольства республики и послы Латвии и Литвы. Уже через несколько часов после прибытия их в Москву в Таллинн от министра поступила телеграмма: он прибудет самолётом, до его прибытия никаких решений не предпринимать.

Для правительства содержание телеграммы явилось загадкой, могли только догадываться: в Москве что-то случилось[16]. Ещё до поступления этой телеграммы московское радио известило мир о том, что «неизвестные подлодки», выходя с баз, предоставленных им Страной У Моря, торпедировали и потопили близ берегов республики советское торговое судно «Металлист».

Зная приёмчики Москвы, можно было уже по этому радиосообщению догадаться, что против Эстонии готовится какая-то акция. Уже 19 сентября московское радио известило, что Эстония якобы нарушила нейтралитет, позволив уйти интернированной польской подводной лодке из порта Главного Города. При этом московское радио отмечало наличие в портах других Прибалтийских стран иностранных подводных лодок. Тон московского радио, адресованный к Прибалтийским странам, звучал угрожающе. По всему было видно, что уход из Таллинна интернированной польской подводной лодки «Орзель» стал желанным предлогом для Москвы. Излишне утверждать, что после ухода «Орзель» она в Балтийском море никого не атаковала и плаванье в водах нашей страны продолжало быть безопасным, как и прежде. Здесь можно лишь добавить, что «потопленный» «Металлист» пару месяцев спустя как ни в чём не бывало стоял на приколе в порту Палдиски.

25 сентября после обеда стало известно из доклада прибывшего министра, какие требования предъявили Советы Эстонской республике.

…24-го вечером в 21.00 Молотов принял Селтера в Кремле. Присутствовали посол эстонцев в Москве и комиссар внешней торговли Микоян.

Первая часть беседы вертелась вокруг вопросов торговли между Эстонией и Советами. Затем Молотов повёл разговор о политике следующим образом: «Торговые отношения между нашими странами, похоже, в порядке, но политические совсем даже плохие». Он привёл историю «побега» польской подлодки «Орзель» и заявил о том, что это событие доказывает, как правительство Эстонии не считается с безопасностью Советов; что оно или не хочет или не в состоянии придерживаться в своей республике порядка, что это угрожает безопасности Советов, что письменное объяснение по этому вопросу не является удовлетворительным.

Было сказано, что Советы, имеющие на Балтийском море огромные интересы, ничем не защищены против подобных сюрпризов в будущем. Устье Финского залива в руках других государств, в то время как Советы должны довольствоваться тем, что другие государства в устье Финского залива творят. Так далее продолжаться не может, Советы нуждаются в более существенных гарантиях безопасности. И Москва решила потребовать от людей У Моря этих гарантий и делает предложение заключить договор о взаимопомощи, который будет гарантировать право держать на территории Страны У Моря опорные части флота, а также авиационные базы.

Селтер не согласился с поднятыми обвинениями против своего правительства, связанными с побегом «Орзель»: уход подлодки всего лишь непредвиденный случай, из чего нельзя делать вывода, будто Страна У Моря не в состоянии защитить собственный нейтралитет, тем более внутренний порядок. К тому же, сказал Селтер, у него нет полномочий вести переговоры о пакте взаимопомощи и базах — такое предложение не соответствует политике маленькой страны и она не захочет отойти от нейтральной линии своей политики, заключая военный союз с большим государством, и так далее. Молотов заявил, что люди У Моря имеют такой договор с Латвией, почему бы не иметь его и с Советами. Селтер подчеркнул: Латвия — малое государство, союз между двумя малыми странами не противоречит их нейтралитету в отношении огромного соседа. Молотов же продолжал уговаривать: маленькой Стране У Моря нечего бояться, пакт о взаимопомощи не принесёт ей никакой опасности, Советы не станут навязывать коммунизм её народу и не захотят задевать её суверенитета, а также внутреннего распорядка — Эстонии гарантируется её самостоятельность.

А на то, что Советы не имеют оснований и прав предъявлять республике столь радикальные требования, Молотов ответил, что Советское правительство считает случай с подводной лодкой очень важным симптомом… Ситуация, мол, в целом неестественна: Советы вынуждены мириться углом Финского залива, в который его зажали двадцать лет назад. Так продолжаться не может. Советы теперь — супергосударство, чьи интересы требуют, чтобы с ними считались, они нуждаются в выходе в Балтийское море. Если же республика не пожелает заключить пакта о взаимопомощи с Советами, придётся искать другие пути. «Не заставляйте нас, — сказал Молотов, — применить силу в отношении республики». Отсюда следует, что и сила… есть путь.

Принимавший участие в переговорах посол республики высказал такое соображение: поскольку отношения Германии и Советов закреплены нонагрессивным договором, то на Балтийском море отсутствует опасность, против которой Советам необходимо себя застраховать при помощи баз и пакта о взаимопомощи. На это ответил Молотов: советский договор с Германией не долгосрочный, и обе стороны не разоружаются. В Балтийское море в будущем могут прийти и другие силы, чтобы угрожать Советам. Также, видно из случаев («Орзель»), что безопасность советских кораблей на море недостаточная, оттого, естественно, Москва возьмёт в собственные руки её обеспечение…

Капитан Дуболист… Он мог бы и колонелем (полковником) быть по возрасту, даже генералом, наверное, Лайдонеру же, наверное, не больше от роду… Дуболист же был капитаном, суховатый и телесно и характером, и, как таковой, свёл свой обзор к следующему заключению:

— Продолжался торг… Вы — нам, мы — вам… Кто кого перехитрит. Но смешно и думать, что Селтер стремился обмануть Молотова. Солдаты, вы представляете, как о смысле свободы и собственной защите могут спорить кот с мышью или волк с зайцем? — И поскольку солдаты могли такое представить, они подтвердили это хохотом. — Молотов был любезен: «Прошу через прямую связь… дело срочное… не надо докладывать ни о чём парламенту — подпишите». Селтер возражал: «Я не уполномочен». Молотов: «Нам некогда, не играйте на нашем терпении, а то мы поступим, как нам удобно, на Германию и Англию вам нечего надеяться, а с нами вы как у бога за пазухой». Селтер же не хотел оказываться за пазухой у кого бы то ни было…

Дуболист разрешил самообороновцам закурить и продолжал лекцию:

— Спать нашей делегации в эту ночь не пришлось: в Москве при Сталине дела предпочитают делать когда стемнеет, то есть ночью. Настаивали: подпишите текст о пакте, хотим, образно выражаясь, обосноваться в вашем доме у следующих окон: в Главном Городе, Пярну, обязательно на островах, можно и в Палдиски, ну, ещё где-нибудь. Большевики стягивали к нашей границе сильные воинские части, особенно много моторизованных.

Пограничная служба республики в Петсери состояла из шестисот человек военных, у Нарвы — из двух тысяч человек. Танки отсутствовали. Орудий противовоздушной обороны не имелось. Советские военные самолёты кружили над всей нашей страной.

Из штаба военного командования дали распоряжение не стрелять по советским самолётам. Самолёты лежали над Тарту, Таллинном, летали вызывающе низко, провоцируя, чтобы по ним открыли огонь, затем удалялись на восток. Очевидно, они следили за происходящим в стране: не проводится ли мобилизация. А с границы поступали тревожные сообщения о больших скоплениях на стороне Советов войск вместе с танками.

Что же касается помощи извне, тут Молотов не ошибся: помощи ждать было неоткуда. В какую бы сторону ни оглядывались люди Эстонии, везде двери для них были закрыты, уши у всех кругом поражены глухотой.

На совещании в Главном Городе пришли к решению: сопротивление не может продолжаться долго, в противном случае истребление народа неминуемо. Продолжали затягивать переговоры с Москвой, пытались достичь таких условий, которые по возможности наименьшим образом ограничили бы самостоятельность республики. Положение было безвыходное. Для заключения «договора» решили послать к «Солнцу» делегацию во главе с Селтером.

Делегацию принимал Молотов, в своём кабинете. Присутствовал и Микоян. Делегация доложила о готовности продолжить переговоры, обсудить советские предложения. В ответ советский министр зачитал сообщение ТАСС о торпедировании советского парохода «Металлист» (который позже объявился невредимым) неизвестной подводной лодкой в районе Нарвы и декларировал, что в изменившейся ситуации Советы уже не могут ограничиться предъявленными в прошлый раз предложениями и настаивают на праве держать на территории республики тридцатипятитысячное войско, дабы воспрепятствовать втягиванию Советов и республики в военные события в Европе.

Это требование поразило эстонскую делегацию как гром среди ясного неба. Её члены пытались выразить сомнение по поводу торпедирования «Металлиста», доказывали, что это могло быть провокацией, поскольку время военное, а ситуации бывают разные. Когда же позиция эстонской делегации прояснилась и стало очевидно, что к общим заключениям трудно прийти, Молотов предложил пригласить для участия в переговорах Сталина, который тут же и объявился и «доступно» объяснил, что пакт Советов с республикой эстонцев может вызвать диверсии и провокации со стороны западных поджигателей. Во избежание этого необходимо разместить в республике советские воинские подразделения в тридцать пять тысяч. Эстонцы соглашались принять десять тысяч. Сталин добавил ещё пятнадцать. В результате остановились на двадцати пяти тысячах человек.

После совещания был составлен протокол, и стороны подписали Пакт о взаимопомощи между Советским государством и Республикой эстонцев. Подписали его Молотов и Селтер. Присутствовали Сталин и Микоян. Пятая статья Пакта содержала святую клятву Советского Союза уважать самостоятельность Республики, гарантии от вмешательства в её внутренние дела. Однако уже в мае сорокового года все морские маяки потребовали отдать под контроль Советов, что не было предусмотрено в Пакте. В связи с успехами немецких войск в Западной Европе изменилась и международная ситуация в мире, становясь напряжённее.

В субботу, 15 июня, некоторые опасения эстонцев приобрели реальный характер. Поступили сообщения о задержании пароходов советскими военными судами, ими же был подбит самолёт, следовавший в Хельсинки. Из этого заключили, что страна отрезана от внешнего мира, через море и по воздуху связи нет. В это же время стало известно, что советские войска вошли в Литву, поэтому и на суше контактировать с внешним миром эстонцы уже не могли. 16 июня утром они узнали из сообщения ТАСС, что Латвия, Литва и Эстония заключили между собой союз против Советов. А в 15.30 Москва предъявила ультиматум. В нём повторялись обвинения и требование роспуска правительства как недружественного к Советам, которые потребовали формирования нового правительства, согласного обеспечить обоюдное выполнение взаимной помощи, также потребовали беспрепятственно пропустить советские войска на территорию Республики. Ответ должен быть дан не позднее 24 часов московского времени.

В тот же вечер под председательством президента состоялось совещание правительства республики. В названное время в Москву сообщили об исполнении требований. 17 июня ранним утром советские войска перешли границы республики. Численность войск составила более 50 тысяч человек. Представители ТАСС в Главном Городе семнадцатого вечером сообщили в Москву, что «трудящийся народ встретил Красную Армию восторженно, с цветами». Из Москвы прибыл Жданов, окружённый многочисленной охраной, видимо необходимой в новой союзнической стране. С приездом Жданова определились дальнейшие шаги в осуществлении программы образования нового правительства республики. 21 июня были организованы митинги с участием танков и броневиков…

— Такова арифметика по-сталински… — закончил капитан Дуболист, — тридцать пять минус десять равняется… пятьдесят. «Коммунизм мы вам не навязываем, суверенитет ваш сохраняем», но… правительство поменяем. Такая, видите ли, математика…

Тайдеман и в данном вопросе имел своё особое мнение. Надо же, повезло как, что именно такой странный тип оказался владельцем домов, которые Алфред арендовал. Алфред, будучи и сам достаточно наблюдательным от природы, не верил слепо тому, что внушалось через печатное слово или по радио всякими разными властями, но чтобы быть так уверенным в собственной правоте, необходимо наличие опыта, знание жизни и людей.

Тайдеман странный, загадочный, знает языки, побывал повсюду в мире, богат, а чём он в жизни конкретно занимается, никто не знает. Что при этом Алфреда больше всего удивляло, это отношение Тайдемана к русским. Оно не было дружелюбным, но и не враждебным. Пожалуй, можно сказать, что точно так же он относился и к немцам, и к жителям республики у моря. Про выборы же, когда создавалось новое правительство, то самое, которое, едва вылупившись из яйца, поспешило послать мудрому Сталину телеграмму благодарности за лучи солнца, в которых республиканцам выпало счастье погреться, и заверить в верноподданических чувствах, про эти выборы Тайдеман высказал следующую мысль: «Не бывало ещё, чтобы где-нибудь в мире какой-нибудь народ целиком придерживался единого мнения, везде есть довольные и недовольные; если есть богатые и бедные, значит, бедные недовольны; если где-нибудь есть удачники и неудачники, значит последние недовольны; так же и в республике у моря: бедных немало, и почему бы им не быть коммунистами? Почему бы им не желать справедливого строя, чтобы всем жилось одинаково хорошо? Одно только следует сказать: если кто-то начнёт что-то строить, он должен прикинуть, успеет ли закончить при жизни, а если не успеет, то потом другие его строение чёрт знает во что превратят, всё равно дом ли это, фабрика или новое общество.» Кого и что имел в виду этот Тайдеман?

Действительно, думал Алфред, как это ни печально, но Тайдеман и здесь прав: республика мала и республиканцев один миллион, но как они завистливы и как несплочённы. Какая же она в таком случае нация? Даже немцы вынуждены были это констатировать, даже дирекция внутренних дел объявила, что серьёзные беспокойства причиняет поток жалоб республиканцев друг на друга, и поток настолько велик, что отнимает у сыщиков основное время, нужное для выполнения серьёзной работы. Словно нет у народа других дел, как друг на друга жаловаться. И не придёт же никому в голову, какое от этого скверное впечатление создаётся у немцев. Они-то объясняют это по-своему: лавина жалоб — наследие большевиков, принадлежность системы большевизма, где по доносам производят аресты и расправы, где отец следит за сыном, а сын за отцом, где брат доносит на брата, где друг про друга не знает, агент он НКВД или нет. Немцы именно такое своё мнение о республиканцах и высказали в печати: «Большевики внедрили систему жалоб и доносов, это помогло сократить число штатных агентов ГПУ и держать всех под наблюдением. Большевизм не только уничтожил наших людей, но привил им зловредные привычки, от которых необходимо излечиться. Почти ежедневно поступают жалобы, будто ИКС или ИГРЕК при большевиках носил красный знак на груди; будто А или Б сказали, что с большевизмом надо смириться; будто К или Л видели участвующими в демонстрации; будто К или О были на митинге и только лишь поэтому эти граждане являются коммунистами».

Сам Алфред, лишь вступив в самооборону, видел жалобу, в которой сообщалось, что один чиновник отвратительно относится к сослуживцу, отсюда вытекало, что чиновник конечно же большевик. В другой жалобе объяснялось, что госпожа Анна однажды беседовала с девицей Ольгой, которая пару месяцев служила няней у коммуниста Вехмаа, отсюда следовало, по мнению жалобщика, что госпожа Анна — коммунистка или, во всяком случае, связана с коммунистами…

Всё это наводило на мысль: при большевиках тоже от подобных жалоб и доносов могли страдать люди, которых, наверное, обзывали фашистами лишь потому, что они не являлись коммунистами…

Пишут доносы теперь, значит, писали и тогда. Но теперь… Немцы почему-то неравнодушны главным образом, когда это касается евреев. Алфреду непонятна эта всеохватывающая, почти фанатичная ненависть фюрера к евреям.

— Немцы сегодня считают, — объяснил Алфреду Отто Швальме, — что только тот, кто знал Германию в годы её унижения — после крушения в 1918 году, — может понять, почему именно в Германии борьба с евреями приняла столь основательную и беспощадную форму. Ведь нацисты считают, что именно евреи подорвали дух сопротивления немцев ещё во время мировой войны, а после заключения Версальского мирного договора они единственные снимали урожай с этой катастрофы Германии. Уже в 1916 году двадцать членов рейхстага под предводительством еврея Хаазе посмели открыто противиться немецким военным интересам и отказать в военном займе. Противники немецкого милитаризма, особенно во Франции, торжествовали. «Последнее заседание рейхстага равно победе наших вооружённых сил», — заявляли они. Немцы считают, что в те годы в Германии осуществлялась власть евреев, которые якобы достигли наконец желаемой цели.

Этот период времени нацистами определяется еврейско-республиканским, когда у власти были марксисты, а тысячи евреев заняли лучшие места в руководстве экономикой, также в культурных центрах; принято считать, что тысячи еврейских юристов исказили законы, дошло до того, что министром юстиции назначили еврея. Евреи стекались в Германию из Галиции и других восточных стран. Печать, театр, кино были в руках евреев. В экономике, торговле евреи обеспечили себе влияние на 90 процентов. Из-за инфляции обанкротились предприятия, обеднели широкие массы, а евреи за бесценок прибирали к рукам их имущество, фабрики. Евреи-миллионеры росли как грибы после дождя. В результате Германии был нанесён ущерб в тридцать восемь миллионов марок, государственный банк подорвали два брата-еврея Шлакеры, причинив ущерб на двенадцать миллионов марок. Дошло даже до того, что правительство было вынуждено назвать еврея Гольдшмита директором финансов Германии. Таким образом, в руках евреев сконцентрировались основные средства влияния на власть. После чего в стране всё делалось по желанию Гольдшмита. Евреи господствовали и чувствовали себя, как считали нацисты, близко к заветной цели — владычеству над всем миром. И во время этого рабства немцев подрастает Адольф Гитлер — спаситель! Придя однажды к власти, он начал уничтожать евреев, и, похоже, для него все люди мира постепенно становятся евреями…

Отто Швальме представлялся Алфреду самым интеллигентным из его знакомых немцев.

Алфред гнал свой грузовик к городу и размышлял о жизни на земле, обгоняя повозки с лошадьми, шарахающимися от его машины. Он вспомнил, как сам недавно разъезжал на саареской Серой, которая тоже боялась автомобилей. Что и говорить, он сумел сделать автомобиль своими руками, это было трудно. Однако ещё более трудно разобраться в механике мировой политики. Что грузовик! Как понять, во имя чего евреи в Германии хотели стать владыками мира? А коммунисты? Тоже стремятся к господству во всём мире? Как они всё ловко проделали: «Мы не будем вам навязывать коммунизма, живите, как хотите, только пустите за порог…» Ну, а немцы? Им что же — не нужно господство во всём мире? Они лишь евреев уничтожают? Но как с этим справиться, если, говорят, евреи рассыпаны во всём мире?..

А пока что, прикинул Алфред, достаточно кому-нибудь написать на Тайдемана, что он еврей, и он больше не домовладелец. Кому Алфред будет тогда платить арендную плату?

Грузовичок Алфреда поднялся на возвышенность Тахула, отсюда до Журавлей четыре километра и городишко хорошо просматривается. С запада, с моря, подул сильный ветер, норовя со свистом ворваться в кабину сквозь неплотно подогнанные стёкла в дверце. Морозы в этом году нешуточные, скоро уже новый год, и интересно бы узнать, как сложатся дела Хуго. Что с ним будет теперь, уже известно: Хуго отпустили в отпуск, а потом мобилизуют, на этот раз в немецкую армию. Будет воевать на восточном фронте с русскими. Их отпустили на таких условиях. И спорить не приходится: кто платит, тот заказывает музыку.

Алфред знает, многие прячутся в его батальоне от восточного фронта: самооборона — не в окопах на морозе ждать пули, в самообороне даже лучше, чем в батальоне лейтенанта Лиса, которого недавно наградили железным крестом. Его батальон рыщет в немецком тылу, воюет со стариками да старухами, а попросту говоря, занимается недостойным делом, которому только одно название: бандитизм. Здесь же, в самообороне, ты у себя дома, а в борделе всевозможных освободителей это лучше всего. Но люди разболтанны, это Алфред давно заметил, им нет охоты нигде служить, маршировать не желают, только на стрельбища за пастбищем Лонни едут охотно, пострелять не прочь, это у них вроде развлечения. На Алфреда, который требует от них дисциплины, поглядывают косо, хотя, конечно, подчиняются. Но что же будет, если и он на дисциплину рукой махнёт? Нет уж, вопрос стоит так: или служить или нет. Если служить, то как положено. Если нет — уходи и сам за себя отвечай. А то хотят и целыми оставаться, и ноги не волочить… Такого он не потерпит, его с детства учила Ангелочек: когда что-то делаешь где бы то ни было, то делай на совесть.

Конечно, в этом политическом бардаке каждый во что-то верит и за это страдает, ведь и в России не просто от скуки революцию сделали, что-то толкнуло на это людей, но стало ли лучше? То же и немцы, ведь верят фюреру да ещё как! Значит, им при нём стало лучше. Так же и эстонцы поверили президенту, поверили в то, что можно создать и сохранить своё маленькое государство, и за это умирали, но с маленькими никто не считался… Даже Финляндию чуть было не захватили, а она больше, чем другие страны у моря.

Въезжая в город, Алфред опять подумал про Хелли: что-то всё же надо будет решить, потому что едет он домой, а хочется ему к Земляничке. Король… Да этот уже скоро самостоятельным будет. Алфред задумался: это и плохо, что самостоятельный, значит, всё поймёт, но ещё мал, чтобы осмыслить. Может, перевести обратно в школу у Брюкваозера? Будет жить на Сааре…

Ладно, успеется. Сейчас он приедет и надо будет поспать, вечером в казарму. Надо выделить дежурных в город, в помощь полиции. Сейчас запрещены вечера танцев (даже курсы танцев) в связи с тем, что идёт война, где-то люди храбро умирают, а тут… танцы.

В директории образования нашли, что такое не годится, и танцы запретили. Но люди-то… Ноги у них словно чешутся. Того и гляди где-нибудь затанцуют, задрыгают, закружатся в весёлом вальсе.