Талер чернокнижника

Глава 5

Завтрак, который плавно перешел в обед, вылился мне в хорошую копеечку. Но мне к концу нашего с Клипером застолья на это было наплевать. Мы даже песню какую-то спели, когда уходили с веранды. Я так наклюкался, что из головы на какое-то время вылетели все мои тревоги и заботы, а жизнь показалась совсем лазурной.

Расставшись со своим теперь уже компаньоном, я направил стопы домой. Меня ждал нелегкий телефонный разговор с беременной зазнобой, и я хотел, чтобы моя подогретая спиртным отвага не испарилась. Нужно было расставить все точки над «i».

Человек предполагает, а бог располагает. Если нужно морально щелкнуть по носу самоуверенного человека, то это выражение в самый раз.

Я шел и мысленно прокручивал в голове весь наш предстоящий разговор. И в конце концов решил, что с задачей справлюсь. Главное – отбрыкаться. А там видно будет. Ну не хочу я себя связывать семейными узами, и все тут! Потом, когда-нибудь… может быть…

В конечном итоге я решил, что даже готов платить алименты, если моя подружка надумает рожать. Не я первый, не я последний.

И вообще какого хрена я об этом думаю?! Это ее проблемы. Я говорил ей, что нужно поберечься, а она все что-то там считала, высчитывала и убеждала меня, что в такие-то и такие дни предохраняться не нужно, что действует она по науке.

Наука, блин! Кто в здравом уме поверит, что процесс зачатия – это наука? Говорят, что браки заключаются на небесах. По-моему, и дети рождаются не по нашей прихоти и уж тем более не согласуясь с различными научными теориями. Пришло время – и ты появляешься на этом свете.

Хочется кому-то этого или не хочется, а когда выпадает жребий, то не помогут никакие ухищрения. И захомутают мужика, да так, что он даже не поймет, как это случилось, и родят ему, сколько положено, и будет он, как вол, тащить свое ярмо до гробовой доски. (Если, конечно, вовремя не спрыгнет.)

И вообще – как я мог довериться женщине?! Бред…

С такими мыслями я подошел к дому и уже вознамерился зайти в подъезд, но тут мне преградила дорогу женщина лет сорока с хвостиком. В ее лице было что-то знакомое, и я машинально сказал:

– Здрасьте.

– Здравствуйте, – ответила она сдержанно. – Вы Никита Бояринов?

– Да… – Признаться, я немного опешил.

– Я жду вас больше двух часов…

В ее голосе послышалась укоризна вперемешку с тревогой. Только теперь я заметил, что у нее глаза больного человека – красноватые, с лихорадочным блеском.

– Зачем? – спросил я, усиленно соображая, что за известие мне придется сейчас услышать.

Но в голове все еще звенели фанфары и гулял балдеж, поэтому здравые мысли пока находились на отдыхе. Лишь где-то далеко вдруг диссонансом прогудел варварский рожок, от которого, как круги на воде от брошенного камня, начала волнами исходить пока еще не осознанная тревога.

– Я мама Веты, – сказала женщина, как-то странно сглотнув – будто протолкнула застрявший в горле комок.

Я опешил. Какой Веты?! У меня девушек с таким именем отродясь не води…

Стоп! Вета… Это сокращенное от Елизаветы, насколько мне помнится. Лиза-Лизавета, Элизабет… Бет! Это было имя моей подружки. Обычно я звал ее Лизаветой, но чаще всего Бетти или Бет. Мне нравилось звучание этого слова. Бет и Ника – это емко, кратко и вообще клево. Бетти не какая-то там провинциальная Лизка, которая коз пасет.

Так это, значит, Ветой мою подружку звали домашние, а передо мной стоит будущая теща? Тьфу, тьфу, изыди! Неплохо бы плюнуть через левое плечо, да как-то неудобно. Я все же воспитанный человек… местами.

Но к своим потенциальным тещам отношусь, как к тем личностям, что летают на метлах. Я их просто боюсь. Мои бывшие подружки много раз пытались затащить меня к себе домой на смотрины, но я отбрыкивался от этой чести как только мог.

Соврать, что к ее Вете-Лизавете я не имею никакого отношения? Ну, это уже будет слишком. Я не мальчик и меня такой компромат мало волнуют. Тем более что у нас с Бет все было по согласию.

Неужто она подослала для разборок мамашу? Не похоже. Бетти девочка самостоятельная и не по годам смышленая. Она сама пасть порвет, кому хочешь.

Тогда зачем эта женщина здесь? Нехорошее предчувствие вдруг сыпануло мне за шиворот несколько горстей снега. Я даже вздрогнул.

– Очень… приятно, – ответил я с запинкой.

– Скажите, Вета… Лиза у вас? – Похоже, моя собеседница все-таки сообразила, что домашнее прозвище дочери ее друзья-товарищи могут и не знать.

Ни фига себе заявочки! Значит, Бет не ночевала дома… А где она провела ночь? И с кем? Блин! Я вдруг почувствовал дикую ревность. Для меня такое состояние было новостью. И тем не менее я неожиданно ощутил себя злостным частником, мужиком, которому наставили рога. Это же надо так – с одной теплой постельки в другую! Ну ладно, дорогая Бетти, я с тобой разберусь…

– С какой стати? – ответил я грубо.

– Извините, я не понимаю…

– Что тут непонятного? Вашей Лизы, – сказал я с нажимом, – у меня нет.

– А где она? – На лице женщины появилось выражения какой-то детской обиды и недоумения.

– Вопрос не по адресу.

– Но она была у вас вчера вечером…

Это женщина сказала утвердительным тоном. Значит, Бетти докладывала мамаше, где находится. Разумно. Ну а мне деваться некуда – нужно колоться.

– Да, была. Но потом вызвала такси и уехала.

– Куда?

– До сих пор я думал, что домой.

– Но дома ее нет!

– Может, она у кого-то из подруг? – высказал я маловероятное предположение, все еще во власти ревности.

Я знал, что Бет своих подруг особо не жалует. Уж не знаю почему. И тем более никогда у них не ночует. Это мне известно с ее слов. И думаю, что она говорила правду. Зачем ей было врать в этом вопросе? Будь она похитрей, себе на уме, сказала бы, что для нее ночевка у подружек – привычное дело. Так иногда поступают даже замужние дамы, чтобы скрыть от супругов свои похождения. Подруга не выдаст… по идее.

– Я опросила всех, – устало сказала женщина. – Вчера Лиза даже не звонила им.

Понятное дело, подумал я. Нам было не до звонков…

– А ей самой вы звонили? – задал я совершенно глупый вопрос.

– Конечно. Много раз. Но ее мобилка не отвечает. Отключена.

Это меня не очень удивило. Бет терпеть не могла звонков из дому, которые иногда раздавались в самый неподходящий момент. Поэтому ее мобильный телефон чаще всего не подавал признаков жизни – когда она была у меня, то понятно почему, а когда уходила, то просто забывала его включить.

– Странно, – сказал я задумчиво. – Куда она могла запропаститься?

– Где моя Лиза?! – вдруг истерически вскричала женщина и схватила меня за грудки. – Где она?! Что ты с ней сделал?!

Ну, этого только и недоставало… Похоже, мамаша, как и майор Ляхов, хочет записать меня в маньяки. Заманил, извращенец, к себе бедную юную глупышку, а потом, поиздевавшись над нею вдоволь, убил и закопал где-нибудь за городом. Ход мыслей несчастной матери мне был понятен.

Но где же, все-таки, Бетти? Тревога овладела мною всецело, и мне уже было наплевать, что подумают соседи, наблюдающие за нами из окон и балконов. Похоже, трагедия в моем подъезде взбурлила нашу тихую гавань до самого дна, и теперь жильцы дома начали проявлять повышенную бдительность.

Так бывает всегда, когда случается что-нибудь экстраординарное; например, ограбление с жертвами или теракт. На какое-то время люди превращаются в живые датчики сигнальных систем; они торчат возле окон днем и ночью, а иногда даже создают дружины по охране прилегающей к месту события территории.

Но потом ажиотаж постепенно стихает, люди устают быть в постоянном напряжении, и все возвращается на круги своя. То есть опять появляется полное безразличие к нуждам и тревогам соседей, и лень вместе со своей закадычной товаркой апатией снова ложится на мягкий диван перед экраном телевизора, где нескончаемым потоком плывут потрясающе бездарные и глупые телесериалы.

Впрочем, в этом нет ничего предосудительного. По моему мнению, человек выжил и не сломался в чрезвычайно опасном для него мире благодаря своей счастливой способности расслаб ляться и выбрасывать прочь из головы все худое. А иначе люди превратились бы в законченных психов и трусов и ютились бы лишь в глубоких пещерах, питаясь мхом и падалью.

– Стоп! – Я сильно сжал ее запястья. – Не нужно кричать. У меня есть план. Пойдемте ко мне.

Она удивительно быстро взяла себя в руки. Умолкнув на полуслове, женщина покорно кивнула, и мы поднялись на мой этаж.

Проходя мимо квартиры Хамовича, я непроизвольно задержал дыхание. Она была заперта и опечатана, но мне вдруг показалось, что внутри нее кто-то есть и он смотрит на меня через дверной глазок. Ощущение было не из приятных, и дальше я поднимался едва не бегом.

Мать моей подружки тоже ускорила ход. Наверное, она решила, что я надумал от нее сбежать. Когда мы вошли в квартиру, я первым делом бросился к высокой подставке на резных деревянных ножках, где находился телефон. Он был еще тот самый, сталинский, сделанный по спецзаказу.

Я решил не менять его из принципа. Кроме того, он был красив. Такие сейчас можно встретить только в антикварных салонах, и стоят они больших денег. К тому же телефон работал уже столько лет как швейцарские часы.

Умели когда-то делать вещи…

Было у него лишь одно неудобство – наборной диск. Современные кнопочные телефоны с различными функциями (такое чудо техники с факсом и определителем номеров у меня тоже имелось – в кабинете) конечно же старичку были не ровня. Он являлся реликтом давно ушедшей, а потому легендарной эпохи.

Но я обычно никуда не спешил, поэтому, лежа на диване, неторопливо и с удовольствием накручивал диск, мечтательно представляя, что на другом конце провода Кремль, а я – известный и уважаемый академик (как мой дед), к словам которого прислушиваются даже забронзовелые чиновники высокого ранга.

Куда звонила Бетти?

Нынче у нас развелось частных таксопарков больше, чем нужно. У меня был целый список с их телефонными номерами, я вырезал его из какой-то газеты – на всякий случай. Обычно я пользовался услугами бывшего государственного предприятия, которое, естественно, акционировали, но порядки в нем остались прежними – жесткими в отличие от прочей таксомоторной вольницы.

Я начал лихорадочно ковыряться в своей памяти и вспомнил, что Бет тоже отдавала предпочтение бывшему госавтопарку. Кроме того, для нее я не раз вызывал такси по номеру этого предприятия, поэтому у моей подружки, по идее, должна была сработать привычка.

Что ж, рискнем для начала. Я набрал знакомый номер, и когда мне ответила девушка-оператор, сухим официальным голосом представился:

– Майор Ляхов, оперуполномоченный уголовного розыска… – Ну и так далее. – Мне нужно знать фамилию водителя, который был вызван… – Я назвал дату, точное время и свой адрес.

Я решил представиться ментом не с бухты-барахты. Назови я свою истинную фамилию и общественное положение, милая девушка на другом конце провода лишь фыркнула бы в ответ – еще чего! Не было печали – просматривать компьютерную сводку вызовов такси за сутки.

Мой расчет оправдался. Девушка без лишних словопрений исполнила все, что я просил. Эта процедура заняла всего лишь две-три минуты. Похоже, учет у них был поставлен на «отлично».

– Водитель Евтюгин Николай, номер машины… – Она продиктовала, а я записал.

– Но он сейчас отдыхает… – почему-то виноватым голосом сказала девушка.

– Домашний телефон у него есть?

– Да. И мобилка.

– Записываю…

Я говорил жестким, непререкаемым тоном. Мент, что с него возьмешь. А будешь, милочка, кочевряжиться, мы тебя враз… Видимо, девушка это прекрасно понимала, поэтому даже не думала брыкаться.

– Спасибо, – поблагодарил я и уже хотел положить трубку, но тут меня опередил вопрос моей собеседницы.

– Извините… – Девушка явно была смущена. – Он что, попал в какую-то неприятность?

– Не волнуйтесь, неприятность не у него. Ваш Евтюгин всего лишь свидетель.

– До свидания, благодарю! – выпалила девушка, и трубка звякнула «отбой».

Похоже, этот Евтюгин – ловелас. Вишь, как о нем заботятся…

Не откладывая дело в долгий ящик, я набрал номер домашнего телефона Евтюгина – мобилу он мог и отключить, чтобы его не тревожили во время отдыха. Обычно у таксистов были постоянные клиенты, которые нередко звонили им даже среди ночи, поднимая бедолаг с постели.

Правда, за такие вызовы таксистам очень даже неплохо платили.

– Ну, чего надо? – ответил мне сонный голос.

Вызов моего телефона зуммерил не менее минуты, пока водила очнулся от сонного состояния. Наверное, он лег спать только утром, так как работал всю ночь.

– Евтюгин? – спросил я прежним «ментовским» голосом.

– Допустим. А вы кто?

Я снова сплел ему побасенку об опере уголовного розыска, после чего, как мне показалось, сон у Евтюгина словно рукой сняло.

– Ну да, я Евтюгин… Николай. Но я не понимаю…

– Вам ничего понимать и не нужно, – отрезал я безапелляционно. – У меня есть к вам несколько вопросов.

– Слушаю…

Клиент обескуражен. Это хорошо. Я скосил глаза и посмотрел на свою будущую тещу. Она глядела на меня огромными глазищами, в которых плескалось удивление вперемешку со страшной тревогой, и помалкивала. Наверное, думала: ну и брехло этот бой-френд моей любимой Лизочки!

– Вы помните вызов?.. – Я опять назвал время и свой адрес. – Куда вы отвезли свою пассажирку?

– Конечно, помню! Хорошо помню. Во-первых, вез я не пассажирку, а пассажира. Мужика в годах, на вокзал. Он опаздывал. А во-вторых, по адресу, который вы назвали, никого не было.

– То есть?..

Признаюсь, я был потрясен. Что значит – не было?! А я где в этот момент находился? А Бетти на какой машине уехала? Я же слышал звук мотора.

– Я немного опоздал – не более чем на минуту-другую, – продолжил объяснение таксист. – Клиента не было. Подождав минут пять, я связался с нашим оператором, она позвонила по номеру заказчика, но ей никто не ответил. Честно признаться, я разозлился – что за шуточки?! – и уже хотел уехать, но тут из подъезда выскочил мужик с чемоданом, мы быстро сговорились, и через полчаса я был на железнодорожном вокзале. Вот и вся история.

Я был совсем сбит с толку. Может, у меня дежавю? И Бетти уезжала от меня не вчера, а, скажем, неделю назад?

Ага, ты еще скажи – в прошлой жизни. Но я же слышал мотор машины, слышал! А что, если этот таксист-ловелас посадил мою подругу, отвез ее в лесок, изнасиловал… Потом тюк бедную Лизу по темечку монтировкой – и все дела.

Он говорит, что девушка-оператор перезванивала… Но телефон молчал! Погоди, погоди… Бет уехала, а я… А я пошел в душ! Точно! И плескался там минут десять. А когда льется вода, то в ванной не слышно ни телефонного, ни дверного звонков.

Черт побери! Бет похитили! Но кто и зачем? Машина… Первая машина могла быть той, в которой уехал похититель Лизаветы. Затем появился таксист… козел! Всегда они опаздывают!

На моей памяти такси еще ни разу не приезжало в указанное время – или раньше (а потом с тебя бабки гребут за простой), или позже (в этом случае таксисты молчат как рыба об лед, но денежку все равно свою стребуют).

Все это так, но что если водила врет? Такое может быть? Запросто. Однако расколоть его мне слабо. Это и ежу понятно.

Чтобы не молчать, пока я додумывал свою мысль, мой речевой аппарат сам выдал таксисту малозначимый, как мне тогда казалось, вопрос:

– Когда вы подъезжали к дому, там стояло еще какое-нибудь такси?

– Нет. Кроме моей машины – никого.

– М-да… – Я совершенно запутался и в мыслях и в том, что нужно спрашивать дальше. – Может, кто приезжал, уезжал… – продолжил я не очень уверенным тоном. – Не помните?

– Конечно, помню. Память у меня хорошая, – прихвастнул таксист – От дома отъехала всего одна машина.

– Всего одна… – повторил я машинально, все еще пребывая в растерянности.

Куда же девалась Бет?! Моя версия о похищении конечно же шита белыми нитками. Лизавета запросто могла переночевать не у своих подруг, а у кого-нибудь из моих богемных приятелей. Она была с ними знакома, мы часто ходили в гости. В их квартирах всегда толклись какие-то незнакомые люди – столовались, пили-ели, спали…

– Да, одна-единственная, – снова подал голос водитель такси. – Зато какая.

– То есть?..

– Это был «майбах»! Нет, не новый, а коллекционный. Притом в отличном состоянии. Такое впечатление, что он совсем недавно сошел с конвейера. Весь блестит, сверкает никелем. Супер! Мне б такую лошадку. Я бы на этом немце такие бабки заколачивал… Старые машины нынче в моде. Свадьбы, другие торжества…

– Номер «майбаха» вы не запомнили?

– Зачем? Старинных машин в городе раз-два – и обчелся. А «майбах» мне вообще не доводилось встречать. Так что узнать его не проблема. Между прочим, я работаю на такси уже шестой год.

– Понятно… – ответил я, попрощался с водителем и положил трубку.

Понятного в этой истории было мало. Сплошной туман. Где ты, Бетти, черт тебя дери?! Почему тебя угораздило сесть в этот «майбах»? А так оно, скорее всего, и было. Неужели захотелось покататься в шикарной машине? Поди знай…

– Ну что, что он сказал? – с надеждой затеребила меня за рукав мать Бет.

– Ничего определенного. В такси она не ехала, если верить водителю.

– Господи! Девочка моя!.. – Мать Бетти заплакала навзрыд.

– Успокойтесь! Ради бога успокойтесь! – Я метнулся на кухню, налил стакан минералки и ткнул его в руки плачущей женщины. – Выпейте, выпейте, вам полегчает…

Вот чего я терпеть не могу, так это женских слез. Меня буквально наизнанку выворачивает, когда рыдает какая-нибудь представительница слабой половины человечества. Я сразу же становлюсь податливым, мягким, как воск, и обычно сдаюсь без боя.

Я понимаю, что женский плач – чаще всего – это оружие, последний шанс выиграть сражение за какой-нибудь пустяк. И все равно ничего с собой поделать не могу. Наверное, у меня чересчур тонкая и впечатлительная натура.

Но материнский плач совсем вывернул меня наизнанку. Что если и впрямь с ее Лизой случилась беда? Ну почему, почему я не оставил ее у себя?! Поведись я по-иному, Бет никогда бы не уехала от меня, да еще в столь позднее время. Идиот, сукин сын, эгоист!

Нельзя, нельзя было отпускать ее одну. Что тебе стоило проводить Бетти хотя бы до такси? Ан нет, пошел у бабы на поводу. «Я сказала – не нужно меня провожать…» А сама думала совсем наоборот. Будто тебе совсем незнакома противоречивая женская натура…

Признайся лучше, что ты страсть как не хотел надевать штаны и чапать на улицу. Ленивая скотина!

– Поезжайте домой, она найдется. Уверен, – сказал я, когда женщина немного успокоилась и перестала рыдать. – Я сейчас вызову вам такси.

– Не нужно… – Ее вдруг потяжелевший взгляд заставил меня вздрогнуть. – Я сама… Пойду в милицию. Тут недалеко.

– Зачем?

– Заявить.

– А если с Бет… с Лизой не случилось ничего дурного? Вдруг она ночевала у какой-то неизвестной вам подружки. Сегодня выходной, ей спешить некуда, вот они там как две сороки и трещат, обговаривают свои проблемы. К тому же, насколько я знаю милицейские порядки, они сразу не бросятся ее искать. Только через двое суток. И то если их чем-нибудь «подогреть» – или высоким положением заявителя, или бабками… пардон, хорошей суммой, желательно в американских дензнаках.

– Денег у меня нет, но я все равно обращусь в милицию, – упрямо ответила женщина. – Буду просить, умолять… Мое сердце чует, что с нею случилась беда.

– Мне не хочется в это верить, и я бы посоветовал вам не торопиться с заявлением. Лиза должна объявиться, я просто уверен в этом. – Увы, никакой уверенности на сей счет у меня не было; но должен же я был хоть как-то утешить несчастную женщину.

– Не знаю, ничего не знаю… Может, вы и правы. Я подумаю…

Когда за нею закрылась дверь, у меня словно гора с плеч свалилась. В ее присутствии я чувствовал себя так скверно, что даже голова заболела.

Возможно, это были остаточные явления похмельного синдрома (спиртное, употребленное в ресторане, выветрилось очень быстро, я уже был совершенно трезв), но, скорее всего, меня начала сильно доставать совесть.

Эта эфемерная, весьма расплывчатая категория в принципе мне была несвойственна. Нет, я не был отмороженным негодяем, но и моралистом себя тоже не считал.

Мне, например, наплевать на политические партии и их программы, на то, что вокруг столько горя и разных бед, на различных кликуш, – как зарубежных, так и наших доморощенных, – которые уже много лет подряд предрекают распад России. Мне совсем не жаль пьянь-рвань бездомную, так как в их бедах виноваты чаще всего они сами, ну и, естественно, я безразличен к душевным коллизиям тех девиц, что растеряли свои патриархальные иллюзии после близкого общения со мной.

Я в какой-то мере циник, фаталист и даже где-то нигилист. Мое кредо: что должно быть, то сбудется. Как бы ты не прыгал и не изощрялся.

Однако сейчас я вдруг почувствовал, что не могу оставаться безразличным к судьбе Лизаветы. Нет, это не была любовь, когда ради дорогого тебе человека можно жизнь отдать. И меня совсем не грызли укоры совести на предмет ее беременности. Это дело житейское.

Меня смущало нечто другое. Какие-то странности, которые в последнее время повалили, словно из мешка. Я вдруг вспомнил, как совсем недавно меня терроризировали телефонные звонки. Я поднимал в трубку, спрашивал: «Кто?», а в ответ слышал лишь хриплое дыхание.

Эта эпопея длилась, пока у меня совсем не иссякло терпение. Подняв в очередной раз телефонную трубку и услышав знакомое: «Хр-р, хр-р…», я, отбросив всякую интеллигентность, выдал такую заковыристую тираду с многоэтажными матами, что ей позавидовал бы даже боцман, старый морской волк, просоленный ветрами всех широт.

Короче говоря, я высказал наглецу все, что думаю о нем, о его папе-маме, о братьях и сестрах, о месте его рождения, а также о том, как трудно вытаскивать якорь, засунутый в задний проход. Естественно, это очень краткий пересказ моей вдохновенной речи.

Поупражнявшись в риторике, я взял и на хрен отключил свой кнопочный телефон. Совсем. Не знаю, названивал мне хрипатый или нет, но когда я, спустя шесть или семь дней, вернул все на круги своя, мой телефонный аппарат снова стал приятным собеседником, по которому звонили только знакомые и друзья. (С родителями я обычно общался по своей музейной реликвии, что возле дивана.)

Но в этот временной промежуток тоже не обошлось без происшествий. Меня стал донимать – практически преследовать – странный (чтобы не сказать больше) нищий. Это был одетый в невообразимое рубище мужик, как мне показалось, весьма преклонных лет, настолько мерзкий и страшный с виду, что он даже начал сниться мне по ночам.

Куда бы я ни шел, этот старец постоянно попадался мне на пути. Согнувшись в три погибели и протянув грязную ладонь, нищий глядел на меня глазами, у которых, как мне показалось, совсем не было зрачков.

И главное, он просил подаяние, не издавая даже мычания, как это делают некоторые псевдопопрошайки, изображая из себя совсем ущербных. Хоть бы слово сказал, сволочь!

Сначала я давал ему мелочь, которая всегда болталась у меня в карманах; я любил шелест купюр и звон монет – эти звуки для настоящего нумизмата как допинг. Но когда он начал встречать мне раз по пять на дню, притом в самых неожиданных местах, я взбунтовался.

Какого хрена! Я что, дойная корова ему, записной меценат или копилка без дна? Делая вид, что не замечаю протянутой руки, я быстрым шагом уходил прочь… чтобы снова встретить его в другом месте. Создавалось впечатление, что он ездит за мной по городу на такси.

Вот зараза! Я же не телефон, отключиться на некоторое время и лечь на дно мне как-то не в жилу. Тем более, что как раз в этот момент я вел переговоры о покупке нескольких ценных экземпляров для своей коллекции. А такие бизнесовые проблемы нужно решать тет-а-тет.

Тогда я выкинул следующий фортель – при очередной встрече достал из кошелька пятисотенную купюру, положил ее на грязную ладонь нищего и сказал: «Еще раз протянешь ко мне руку, урод, протянешь ноги. Забью, как мамонта. Чтобы я тебя, образина, на своем пути больше не видел!»

После столь проникновенного и горячего выступления этого вонючего и грязного сукиного сына я не встречал. Похоже, слух у него все-таки был. А может, и речь.

Затем случилась наглая и страшная смерть соседа. Она потрясла меня до глубины души. То, что я увидел в квартире Хамовича, не шло ни в какое сравнение с фильмами-«ужастиками», которыми пичкают и оболванивают наш наивный народ большие американские демократы и человеколюбцы, в качестве демонстрации своей мессианской миссии сбросившие на Японию две атомные бомбы.

Ко всему этому можно приплюсовать странное видение, которое продефилировало передо мной в челне, когда я гужевал с Клипером в «Ё-мое». Хмырь в длинном плаще произвел на меня неизгладимое впечатление. От него явно исходила угроза.

Так бывает, когда в террариуме смотришь на разъяренную ядовитую змею. Ты знаешь, что между вами стоит толстое стекло и что она никак не может его пробить, чтобы добраться до тебя, но все равно на сердце холодок, а нервы натянуты как струны.

И наконец, исчезновение Бетти. После ухода ее матери я вдруг понял, что она права – с моей подружкой случилось какое-то несчастью. Я просто уверовал в это, уж непонятно с каких соображений.

Интуиция. Предчувствие. Или как там все это называется. Меня даже дрожь пробила.

Нет, все это точно не к добру. На меня словно надвигалась монолитная стена, готовая в любой момент упасть. Упасть и раздавить, как лягушку.

Прищурив глаза, я даже увидел каменные глыбы, с которых она была сложена. Стена была как живая – меняла очертания, бугрилась, росла, словно ее снизу что-то подпитывало.