Часть первая

«А время на циферблатах уже истекало кровью…»[1]

1

Алан О́кделл с безнадежной ненавистью смотрел со стен Кабитэ́лы на человека, ставшего проклятьем Талигойи. Франциск Олла́р, бастард незначительного марагонского герцога, в полном боевом облачении сдерживал коня невдалеке от городских ворот, в то время как его герольды, изощряясь в остроумии и витиеватости, предлагали Эрна́ни Рака́ну решить судьбу столицы и короны в рыцарском поединке.

Это было откровенным издевательством. Прозванный Бездомным Королем двадцатидевятилетний Франциск в поединке на копьях считался непобедимым, а Эрнани судьба наделила хилым телом. Даже в лучшие свои годы король не числился среди первых бойцов Талигойи, теперь же Эрнани было под пятьдесят, к тому же его суставы навсегда изувечила серая горячка. Оллар не мог не знать, что Ракан передвигается и то с трудом, но благородство и великодушие для ублюдка были пустым звуком. Бездомный Король как никто другой умел отыскивать у противника слабые места и бил по ним безо всякой жалости.

– Его величество Франциск Первый, – надрывались герольды, – вызывает брата своего и предшественника Эрнани и предлагает ему на выбор биться до смерти, или же до первой крови, или же турнирным оружием! Пусть мечи королей рассудят, кому властвовать над Родиной Вечности[2]! Если же Эрнани из рода Раканов не желает подвергать опасности свою драгоценную жизнь, Франциск Оллар готов сразиться за честь Талигойи с любым достойным рыцарем.

Окделл с силой сжал кулаки и уставился в землю, пытаясь сдержать бессмысленный и бесполезный порыв. Талигойское рыцарство славилось отвагой, но каждому человеку отмерен свой предел. Марагонский выскочка родился с копьем в руке, его еще никто ни разу не выбил из седла. Алан украдкой глянул на Эрнани, представляя, что тот испытывает, и король ответил быстрым благодарным взглядом. Государь жил Талигойей и для Талигойи, не щадя ради нее не только себя, но и единственного наследника. Эрнани мог отправить королеву и юного Эркюля в Агари́с под покровительство его святейшества, но счел это недостойным.

Поступок короля стал примером для всех Людей Чести[3], герцог Окделл не был исключением – его супруга разделила судьбу мужа и отечества. Алану хотелось верить, что Женевьев не раскаивается в своем выборе, – ведь война с Франциском оказалась совсем не такой, как думалось вначале.

Когда Бездомный Король перешел границу, в Кабитэле смеялись. Какой-то ублюдок называет себя властителем Талигойи? Бред! Окделл помнил, как потешались над марагонским отродьем прошлой весной. Сейчас в столице было не до шуток. Удачливость и воинский дар самого Оллара вкупе с отвагой и наглостью приставших к нему проходимцев, возжелавших того, на что они не имели никаких прав, оказались для Людей Чести полной неожиданностью. В глубине души Алан понимал, что городу не выстоять, тем паче простонародье начинало склоняться на сторону чужеземца, умело растравлявшего неприязнь крестьян и ремесленников к знати. Сегодняшний позор еще больше поднимет Франциска в глазах черни, а позора не избежать. Победить Бездомного Короля никому из рыцарей Эрнани было не под силу.

– Неужели в Кабитэле не найдется воина, не страшащегося преломить копье со своим королем? Его величество заранее прощает будущему противнику невольное покушение на свою особу и ждет его как равного. Рыцарь вызывает рыцаря!

Кабитэла молчала. Будь это турнир, когда бьешься во имя славы и очей возлюбленной, Франциск, без сомнения, нашел бы соперника, но принять на свои плечи честь Талигойи и тут же уронить ее в пыль? Это страшней смерти!

– Его величество Франциск Талигойский в последний раз взывает к мужеству и чести рыцарей брата своего Эрнани!

Герольд замолчал, и стало слышно, как на дворцовой крыше орут и возятся воробьи, а затем раздался звук одинокой трубы. Алан не сразу понял, что он означает, равно как и смысл последовавшего за ним шума и скрежета. Король тоже был застигнут врасплох.

– Окделл, – Эрнани изо всех сил делал вид, что выходки бастарда его не трогают, – пошлите узнать, что происходит.

Алан наклонил голову, но посылать никого не понадобилось. Ворота Полуденной башни распахнулись, пропуская всадника в синем и черном. Властитель Кэналло́а Рамиро А́лва счел возможным принять вызов! Это было по меньшей мере удивительно: кэналлийца ни разу не видели ни на одном из турниров, он вообще не жаловал столицу и двор – возможно, потому, что среди Людей Чести Алва почитались худородными. Их принадлежность к Дому Ветров была, мягко говоря, спорной, а кровное родство с известными своим вероломством мори́сскими шадами[4] настораживало. Тем не менее властелин Кэналлоа откликнулся на призыв короны и явился в Кабитэлу во главе большого, отменно вооруженного отряда.

Эрнани поставил кэналлийцев на защиту внешних укреплений, в очередной раз подтвердив свое умение разбираться в людях. Южане держались особняком, но воевать они умели. Окделл не мог не признать, что люди Алвы справлялись со своими обязанностями лучше большинства дружинников Людей Чести. Сам герцог, изысканный красавец со жгучими черными глазами, держался с рыцарями Эрнани не то чтобы заносчиво, просто становилось ясно: чужое мнение кэналлийца никоим образом не заботит.

В глубине души Алан допускал, что южанин понимает – король и его окружение, хоть и вынуждены принимать помощь полукровки, своим его не считают, вот и платит талигойцам той же монетой. Какой дворянин станет искать дружбы тех, кто ставит его ниже себя? А род Алва возвысился лишь благодаря стечению обстоятельств. Когда Дом Ветров выкосила чума, Эрнани Восьмой был вынужден подтвердить права соберано Родриго, приходившегося нынешнему герцогу прапрадедом.

Великие дома Талигойи[5] традиционно роднились лишь друг с другом, но Алва, обосновавшиеся на крайнем юго-западе, веками мешали свою кровь с морисской[6]. Пока Дом Ветров был многолюден, это никого не волновало, но судьба повалила казавшееся несокрушимым дерево. Теперь титул Повелителя Ветров наверняка отдали бы кому-нибудь из подлинных Людей Чести, но в прежние времена законы блюлись свято, даже слишком. Алва стали талигойскими герцогами и возглавили Великий Дом. Повелители Скал, Волн и Молний с этим смирились, однако признать смуглых черноволосых выскочек ровней не могли. Алан Окделл, понимая, что подобные чувства не украшают, с Рамиро был подчеркнуто вежлив, но относиться к нему так же, как к Шарло Эпинэ или Михаэлю фок Ва́рзов, не мог. Впрочем, глухой неприязни, грозящей перерасти в ненависть, Алан к кэналлийцу тоже не испытывал. Выбирая между Эктором Приддом и Алвой, Окделл предпочел бы полукровку.

– Алан, – мягкий голос Эрнани оторвал Повелителя Скал от раздумий, – вы видели кэналлийца в деле?

– Ваше величество, – рыцарь старался говорить как можно равнодушней, – кэналлийцы не принимают участия в турнирах, но во время приступов Алва сражается достойно.

Это было правдой. Корявая башня, выступающая далеко вперед и связанная с основной крепостью узкой перемычкой, была особенно уязвима. Франциск это понимал и трижды пытался ее захватить – дважды днем и один раз ночью. Алва отбивался без посторонней помощи, чего нельзя было сказать о защитниках Нового города, где оборону возглавлял маршал Придд. Только сражаться на укреплениях – одно, а принять вызов непобедимого Оллара – другое.

Алан с тоскливым предчувствием наблюдал за двумя всадниками, казавшимися с высоты стен игрушечными. Алва превосходил Франциска в росте, но заметно уступал бастарду в ширине плеч, да и доспех южанина был много легче, а белоснежная, защищенная только черно-синей попоной лошадь кэналлийца рядом с гигантским боевым конем бастарда казалась чуть ли не бесплотной. Герцог Окделл вздохнул – Рамиро проиграет, и хорошо, если сохранит жизнь.

Поступок южанина вызывал странную смесь досады и восхищения – тот делал глупость, но делал! Если б на вызов Бездомного Короля не откликнулся никто, талигойское рыцарство было бы навеки опозорено. Рамиро принял позор на себя, прикрыв от него других. Более того, его проигрыш – проигрыш чужака, он не запятнает Людей Чести. Понимает ли он это? Кэналлийцы отличались болтливостью и горячностью, но их господин был до странности молчалив и сдержан. То, что он дал волю южному темпераменту именно теперь, по меньшей мере вызывало недоумение. Если это, конечно, был темперамент.

– Безнадежно, – махнул рукой кансиллье́р[7] Ариго́.

– Безнадежно, – услышал Алан собственный голос. – Но он дерется, а не ждет, когда это сделает кто-то другой.

– Его проигрыш – меньшее из зол, – согласился и Придд. – Бастард победит полукровку, только и всего.

Алан с трудом подавил желание посоветовать маршалу самому преломить копье. Не хватало, чтобы Люди Чести принялись оскорблять друг друга на глазах у короля. Странная вещь, мгновение назад Окделл думал так же, как и Придд, а теперь решил после боя подойти к кэналлийцу и при всех пожать ему руку. Если Алва, разумеется, останется жив.

– Чем бы ни закончился поединок, – твердо сказал Эрнани, – герцог Алва получит Полуночную Цепь[8].

– Это будет справедливо, ваше величество, – согласился кансилльер. – Немногие рискнут собственной честью, чтобы спасти честь королевства. Признаться, я думал, что вызов примет герцог Придд. Он выиграл три турнира подряд…

– Тому, кто привык выигрывать, проиграть особенно нелегко, – задумчиво произнес король, и это было правдой. Эктор Придд умрет, но не пожертвует славой первого меча Талигойи. – О, бойцы заняли свои места. – Голос Эрнани дрогнул. – Да пребудет над Алвой Слава!

«Да пребудет над Алвой Слава…» Как же переживает Эрнани, если позабыл о том, что обращение к Четверым и всему данному Ими почитается ересью и оскорблением Создателя.

Крылья Славы поднимут достойного, – с вызовом подхватил Шарль Эпинэ.

Так и будет[9], – наклонил голову король. Остальные промолчали, глядя на разговаривающих о чем-то всадников.

С Королевской башни открывался отличный вид на вытоптанное осаждающими ржаное поле, ставшее ристалищем, но соперники были слишком далеко, чтобы слышать их разговор. К счастью, герольды Бездомного Короля не замедлили оповестить осажденных, что Франциск Оллар предложил своему противнику биться до тех пор, пока оба желают и могут продолжать бой. Бастард торжественно поклялся щадить жизнь раненого или иным образом покалеченного соперника, Рамиро Алва дал слово поступить так же. Услышав это, Эктор Придд презрительно усмехнулся, пробудив в Алане симпатию к кэналлийцу. Повелитель Скал в последнее мгновенье сдержал рвущуюся с языка отповедь, однако унять Шарло Эпинэ было не легче, чем разъяренных жеребцов с его герба.

– Мне показалось, маршал, или вы в самом деле улыбнулись. Чему?

– Тому, как наш полукровка бережет собственную шкуру.

– Закатные твари! Чтобы сохранить свою голову, у него был куда более надежный способ – последовать нашему примеру и остаться на стенах.

– Прекратите, господа, – хмуро бросил Эрнани, – они начинают.

2

Кэналлиец нацелился в щит Оллара, но Алан заметил, что наконечник копья несколько раз слегка дернулся. Дрогнула рука? Поединок может оказаться смертельным для одного, если не для обоих. Копья боевые, это вам не турнир, когда рыцари целят тупым наконечником в шлем или щит, а судьи с умным видом оценивают их мастерство. Впрочем, на турнирах тоже калечат и убивают, здесь же любой удачный удар тем более может стать смертельным. Идет война, и главное – победить, не важно как, хотя бастард обещал щадить раненого соперника, а слово свое он обычно держит. Опустил копье. Метит в ногу? Хочет обмануть, в самое последнее мгновение переменив цель? Такое не каждому под силу, но это излюбленный трюк Бездомного. Ему нравится издеваться, смерть защитника Эрнани сейчас бастарду без надобности, а вот проигрыш, причем очевидный… Позор рыцаря – позор короля.

Ага, ублюдок все-таки поднял копье! Решил не рисоваться попусту – целит в голову… Значит, все-таки убьет.

– Кэналлийцу конец. – В голосе Придда особой печали не было.

– Замолчите, маршал! – бросил король, вцепившись в подлокотники кресла.

Всадников разделяло не больше локтя, когда конь южанина прянул чуть в сторону. Удар бастарда пропал втуне, а копье Рамиро скользнуло по щиту противника вниз. Лошади пронеслись мимо друг друга, замедлили шаг, остановились. Алва поднял копье и уверенным движением развернул своего белого; с ним все было в полном порядке, а вот Франциск Оллар неуклюже завалился на бок и выпал из седла.

– Святой Адриан[10]! – Прозванный Иноходцем Эпинэ никогда не отличался сдержанностью, а при виде валяющегося в пыли Бездомного Короля вообще чуть в пляс не пустился.

– Полукровке повезло, – презрительно бросил Эктор Придд, – он промазал, копье сорвалось и случайно угодило в…

– Маршал, – перебил Шарло, – кому вы хотите победы? Сдается мне, что бастарду!

Родич был прав – Придд не рискнул принять вызов, тем самым признав, что марагонец сильнее, а значит победитель бастарда становился и победителем Спрута.

– Эктор, вы ошибаетесь. – Спокойный голос графа фок Варзов остановил назревающую ссору. Граф Михаэль был немолод, но когда-то его слава гремела на всю Талигойю. – Это не случайность, а расчет, причем великолепный. Алва с самого начала собрался спе́шить бастарда и исполнил свой замысел отменно. Эти двое владеют копьем одинаково хорошо, но кэналлиец куда лучший наездник. И, позволю себе заметить, он смелее.

– Смелее? – Придд пытался быть ироничным, но его досада и злость были слишком очевидны.

– Погодите, – подался вперед король, – они еще не закончили.

Вряд ли Франциск, обещая щадить противника, думал, что заботится о собственной персоне, но вышло именно так. Рамиро Алва не забыл об обмене любезностями, по крайней мере, он не воспользовался беспомощностью соперника, хотя легко мог приставить копье к его горлу, а соскочил с коня и остановился в паре шагов от пытающегося подняться Оллара.

– Достойно, – одобрительно пробормотал Михаэль.

– Но неразумно, – не согласился кансилльер. – Бастард силен, как бык.

«Львы созданы для того, чтобы ломать спины быкам», – в серых глазах Эрнани мелькнула лукавинка, – по крайней мере, святой Адриан полагал именно так. А бык-то поднимается… Что ж, посмотрим…

Бездомный Король и впрямь встал и принял из рук подбежавшего оруженосца щит. Он был готов к бою.

– После такого падения у него голова должна раскалываться, – высказал надежду молодой Арсен Савинья́к.

– Голова не знаю, а вот нога… Ублюдок ранен.

– Скорее, просто ушиб.

– Не сомневаюсь, Эктор, вам бы хотелось именно этого.

– Кровь не разглядеть – далеко!

– Ушиб или рана, но хромает он сильно.

Убедившись, что соперник намерен продолжить поединок, кэналлиец бросился вперед. Град быстрых ударов вынудил бастарда уйти в глухую оборону. Пару раз он попытался огрызнуться, но как-то вяло, и Алан счел, что Оллар все-таки ранен, причем серьезно. В бедро? Если так, он рискует истечь кровью.

– Сейчас Алва его «раскроет». – В Михаэле явно проснулся испытанный турнирный судья. – Я буду не я, если кэналлиец станет тянуть время.

– А зачем ему теперь спешить? – усомнился Ариго. – Риск, причем бессмысленный.

– Алва проворен, как кошка, и ему нравится рисковать.

– Бастард слабеет, – буркнул так и не убежденный кансилльер. – Вот и ждал бы!

В ответ фок Варзов слегка развел руками. Дескать, ты бы ждал, только ты не Рамиро.

Многоопытный рыцарь оказался прав – про южан не зря говорят, что они рождаются сумасшедшими. Алан рисковать при таком раскладе не стал бы, а кэналлиец… Вот он вроде бы промедлил, открылся, давая противнику шанс, и тут же рванулся вперед, на волосок разминувшись с отчаянным встречным ударом марагонца.

Удар по краю черно-белого щита, быстрый шаг в сторону и дальше – под левую руку охромевшего Оллара. Тот пытается развернуться вслед противнику, но раненая нога подводит, и Бездомный Король тяжело валится наземь, лишаясь последней возможности сопротивляться. Развязка была молниеносной, но Окделл успел увидеть, как кэналлиец, оказавшись над побежденным, картинным жестом приставляет к его горлу меч.

– Разрубленный Змей! – Других слов у Эктора Придда не нашлось.

Прочие и вовсе потеряли дар речи и могли лишь смотреть, как Рамиро Алва без посторонней помощи садится на коня и, не оглядываясь на суетящихся вокруг раненого свитских, шагом возвращается к Полуденной башне. Вся схватка заняла от силы несколько минут.

– Лучше б он его добил, – пробормотал кансилльер.

– Алва сражался за честь Талигойи. – Голос Эрнани был ледяным. – Оговоренные условия нарушать нельзя.

– Почему он согласился на эти условия? – буркнул Придд. – Следовало настоять на смертельном поединке!

– Вот вы бы и настояли! – вновь вскинулся на дыбы Эпинэ. – Полчаса назад мы загодя мирились с позором, сейчас нам мало славы – подавай убийство!

– Мы с кансилльером прежде всего думаем о государстве. Если Франциск Оллар умрет, его люди разбегутся, как крысы. Алва держал жизнь бастарда в своих руках и отпустил его. Это весьма похоже на измену.

– Алва – Человек Чести, – оборвал маршала король. – Вы подали бы ему руку, запятнай он себя убийством?

Ответить Придд не успел. Победитель, как был в доспехах, поднялся на смотровую площадку и склонился перед сюзереном. Королевский оруженосец торопливо снял с кэналлийца шлем. Алва тяжело дышал, иссиня-черные волосы слиплись, на смуглой щеке кровоточила ссадина. Алана неприятно резанула улыбка на точеном лице – тридцатипятилетний Рамиро казался не столько услужившим своему государю рыцарем, сколько гордым совершенной каверзой мальчишкой.

– Вы отстояли честь Талигойи, герцог. – В голосе короля звучала неподдельная теплота.

– Это было не так уж и трудно, – сверкнул зубами Повелитель Ветров.

– Честь дороже жизни. – В устах Эрнани ритуальная фраза обрела новый смысл. – Преклоните колено.

Король улыбнулся и возложил на плечи победителя сверкающую сапфирами цепь.

– Вы ее заслужили, – чопорно, словно на турнире, изрек фок Варзов.

– Более чем! Мы все в долгу перед вами.

– Благодарю моего короля и прошу разрешения вернуться на башню. – Алва больше не улыбался. – Мне кажется, следует ожидать штурма.

– Вы что-то заметили в лагере бастарда?

– Нет, в его глазах. Этот человек привык оставлять последнее слово за собой.

– Вам потребуются подкрепления?

– Нет, государь. Мы отобьемся собственными силами, но… Если мне будет позволено высказать свое мнение…

– Говорите.

– Я думаю, на этот раз Франциск нанесет удар не по внешним укреплениям, а по западной стене.

– Почему вы так решили?

– Оллар горд, – сдвинул брови южанин, – и умен. Если он набросится на Корявую, могут сказать, что он мстит за поражение, а западная стена уязвима. Марагонцу нужна победа, он не захочет выглядеть оскорбленным гордецом.

– Мы учтем ваше мнение, герцог. Скажите, почему вы не принимаете участие в турнирах?

– Семейная традиция. Мы не признаем турнирного оружия и не поднимаем меч на союзников. Если в Новом городе потребуется помощь, я готов привести своих людей.

– Никакого штурма не будет. Ублюдок ранен, – надменно произнес Эктор Придд, – неделя покоя нам обеспечена.

– Ранен, – согласился кэналлиец, – но не в голову. По его мнению, мы не станем ждать штурма, и именно поэтому он нападет. Лезть самому на стены ему не обязательно.

– В любом случае помощь мне не нужна.

– Однако в прошлый раз вы едва не потеряли Червленую башню, – бросил граф Михаэль. – Если б не подоспел Окделл, Бездомный Король обрел бы дом еще позавчера.

– Ничего подобного, – взвился Эктор, – я…

– Мне кажется, друзья мои, следует прислушаться к совету герцога Алва, – положил конец начинающейся сваре король. – Прошу всех вернуться к своим людям. Алан, проводите меня.

Окделл подал Эрнани руку, и тот тяжело поднялся. Серая лихорадка не убивает, но калечит, ходить без посторонней помощи перенесшие ее не могут. Эрнани и Алан медленно двинулись по специально построенному пандусу к поджидавшим короля конным носилкам. Когда их могли услышать лишь голуби и воробьи, король повернулся к спутнику.

– Если б кэналлиец не был полукровкой или хотя бы вел себя иначе, оборону возглавил бы он, а не Эктор. Алва – сын полководца и сам прирожденный полководец… Мы относимся к нашим соседям, как к варварам, а они давно нас обогнали. Покойный собера́но[11] Гонзало сотворил чудо, не просто вытеснив шадов за пролив, но заключив с ними мир. Теперь я вижу, это не было удачей – Алва всем обязаны самим себе.

– Ваше величество, смените маршала!

– Высокий Совет[12] Алву не признает, вы это знаете не хуже меня, да и не дело менять коней на переправе. Тем более что надежды нет.

– Мой государь!

– Надежды нет! Кабитэла обречена, а с ней и вся Талигойя. Бездомный Король обретет дом, а его разбойников назовут герцогами и графами. Наше время уходит, мы можем сохранить честь, но не жизнь.

– Это уже немало, ваше величество.

– Будем утешаться этим. – Король замолчал, и Алан был этому рад. Он искренне любил и уважал Эрнани Ракана, но в последнее время тот часто говорил вещи, от которых по спине бежали мурашки. Воин до мозга костей, Окделл знал – нет ничего хуже, чем признать себя побежденным еще до сражения, а талигойский монарх в поражении не сомневался.

– Ваше величество…

– Да, Алан.

– Не надо отчаиваться. Победа Алвы – знак нам всем. Мы не ожидали, что он справится с бастардом, а он справился.

– Справился, – лицо Эрнани исказила гримаса, – но это лишь подтверждает мою правоту. Алва – чужак, которого вы, друзья мои, презираете, потому что иначе вам пришлось бы презирать самих себя, а это неприятно. Чужак схватился с таким же чужаком и победил, а мы смотрели на них со стен… Так во всем. Мы мертвы, Алан, а город и страна – нет, им нужна свежая кровь. Три тысячи лет… Для династии это много; чудовищно много, даже не будь у нас обычая искать жен и мужей среди родичей. Мы – живые мертвецы, эр[13] Алан, сегодняшний поединок это доказал еще раз, но Алва мне нравится, а вам?

– Мне? – Этого вопроса Алан не ожидал. Ему кэналлиец одновременно и нравился, и не нравился. Было в этом дерзком гордеце нечто безумно притягательное – но и отталкивающее тоже. – Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Алва вряд ли смог бы стать моим другом, он вообще не может быть ничьим другом. Герцог сам по себе, как сагра́ннский ирбис.

– Да, он – одиночка, – согласился король, – и горд, как Леворукий[14], но он ли в этом виноват? Или мы? Почему народ Талигойи тяготеет к бастарду?

– Мой государь, он…

– Вы никудышный придворный, Алан, и еще более никудышный утешитель. Мы уже пришли, я вижу своего постельничего. Подведите меня к нему и возвращайтесь к своим северянам. Я уверен, что кэналлиец не ошибся, а Придду стены́ не отстоять, как бы он ни надувался.

Повелитель Скал исполнил приказ своего сюзерена, не скрывая облегчения. Драться он был готов, думать о поражении – нет; впрочем, времени на размышления марагонец осажденным не оставил.

3

Штурм начался тогда и там, где предполагал Алва, и именно поэтому едва не увенчался успехом: Эктор Придд, надо полагать – назло кэналлийцу, оставил на западной стене лишь несколько десятков лучников. Атаку бастарда маршал воспринял как личное оскорбление, но пока он призывал на голову Оллара громы и молнии да собирал резервы, на стену успели водрузить «Победителя Дракона»[15]. Правда, развеваться знамени бастарда выпало недолго – люди Рамиро, наплевав на беснующегося Придда, сбросили осаждающих со стены.

Когда подоспел Алан со своими копейщиками, штурм уже захлебывался, большинство осадных лестниц было повалено, несколько из них южане умудрились затащить наверх, причем одну вместе с намертво вцепившимся в перекладину вражеским латником, у которого, надо думать, помутилось в голове.

В гуще боя Алан заметил Рамиро, рубившегося в том же самом легком доспехе, в котором он утром сражался с Олларом. Возле самых ног Алвы упал один из его людей, герцог перескочил через тело, одновременно принимая на косо подставленный щит удар двуручного меча, и тут же вонзил свой клинок в бедро орудовавшего двуручником здоровяка. Детина пошатнулся и повалился под ноги своему же разогнавшемуся приятелю, тот споткнулся, подставляя шею под удар. Сверкнуло, покатилась отсеченная голова. Дальше наблюдать за кэналлийцем Алан не мог – чуть ли не у самых его ног из-за края стены показался круглый марагонский шлем, а затем и плечи очередного мерзавца. Герцог немедленно обрушил на него меч, однако противник, по виду бывалый наемник, ухитрился, стоя на лестнице, вывернуться из-под удара. Окделл ругнулся и совсем не по-рыцарски пнул бородатую рожу ногой. Это помогло – марагонец полетел вниз, на головы топтавшимся у лестниц землякам, но любоваться делом рук своих Алану было некогда – пришлось заняться крепышом с секирой, которого сменил некто в роскошном рыцарском шлеме и старых, измятых доспехах. Окделл убил и того, и другого, потом на него набросилось сразу трое, одного рыцарь свалил, остальных прикончили подоспевшие южане. Алан обернулся в поисках очередного противника и понял, что бой закончен. Неожиданности не получилось, а зря класть людей Оллар не любил, да и разрушение Кабитэлы в его намеренья не входило. Ублюдку нужна была столица, а не руины.

Окделл с наслаждением избавился от шлема и с еще большим наслаждением принял из рук подошедшего Алвы кувшин с вином. Неужели кэналлийцы притащили его с собой?!

Сделав несколько глотков, герцог вернул южанину его собственность. Тот усмехнулся и высоко поднял сосуд над головой, ловя губами алую струю. Именно так пьют мориски. Главе одного из Великих Домов Талигойи следовало презирать южных варваров, но они приходились Алве родичами, и Рамиро всячески подчеркивал это родство. Алан подозревал, что кэналлийцу нравится дразнить Людей Чести своей непохожестью. Определенный смысл в этом был – Ариго стали графами пятьсот лет назад и старательно блюдут все обычаи, но все равно слышат в спину, что сколько осел ни бей копытом, конем ему не бывать.

Алва утер узкой ладонью губы и присел на корточки у стены, подставляя лицо слабенькому ветру. Окделл опустился на вылетевший из кладки камень напротив кэналлийца, украдкой разглядывая человека, в один день отстоявшего честь короны и спасшего город. На свой герб Алва поместили летящего против ветра ворона, и знак этот подходил Рамиро как нельзя лучше. Изначально символом Дома Ветров была белая ласточка в скрещении солнечных лучей, нынешние властители Кэналлоа могли бы унаследовать и ее, но остались верны зловещей черной птице. Что ж, в нынешнем небе, небе войны, ласточкам и впрямь не место.

Рамиро молчал, привалившись спиной к разбитой кладке. То ли устал, то ли просто не желал говорить. Жирный амбарный воробей плюхнулся наземь у самых сапог герцога и принялся деловито подбирать какие-то крошки. Кэналлиец по-кошачьи сощурил глаза, наблюдая за пичугой. Он был сильным, красивым и чужим, и Алан поймал себя на том, что они никогда не поймут друг друга, как не поймут друг друга юг и север. Окделл отдавал себе отчет, что судит предвзято, однако ничего не мог с собой поделать – Повелитель Скал не доверял Повелителю Ветров, хоть это было и глупо – замысли Алва предательство, он вел бы себя иначе.

Разрубленный Змей! Да не приведи Рамиро южан, не наори на Придда, не возьми оборону в свои руки, в городе сейчас бы хозяйничал марагонец… А может, дело именно в этом, и Эрнани прав? Все они взъелись на Алву, потому что чужак делает то, на что не способен ни один из Людей Чести? В Придде и Го́нте говорят зависть и досада… А в Повелителе Скал? Собираясь с мыслями, Алан тронул герцогскую цепь и негромко окликнул:

– Эр Рамиро…

– Эр Алан?

– Мы вам очень обязаны…

– Пустое, – махнул рукой Алва. – Знай я, чего ждать, меня бы здесь не было.

– Я вас не понимаю.

– Понимаете. Просто в Талигойе не любят называть вещи своими именами. Я сожалею, что привел в Кабитэлу своих людей и привез жену, но раз я здесь, то сделаю все, что могу. Если угодно, назло тем, кто не способен ни на что. Будь я одним из вас, я дождался бы, когда рядом не будет слуг, и влепил Придду пощечину, но я предпочитаю раз за разом вытаскивать его из лужи, в которую он норовит сесть. Эрнани должен сменить командующего, иначе плохое станет безнадежным.

– Его величество сделал бы это, – Алана покоробило, что полукровка назвал короля по имени, но в откровенности кэналлийца было что-то притягательное, – будь хоть какая-то надежда.

– Вот как? – темные брови поползли вверх. – Зачем сражаться, если не веришь в победу?

– Во имя чести, – бездумно ответил Алан и осекся, поняв, как глупо это звучит, – и потом, что нам делать, если не защищаться? Сдаться на милость бастарда?

– Горожане, как мне кажется, готовы сменить короля. Эктор Придд чуть ли не каждый день вешает смутьянов, но меньше их не становится.

Это было правдой. Простолюдинам надоела осада, они хотят есть досыта, спать в своих постелях, рожать и растить детей. Оллар обещает спокойную, сытую жизнь и свободу. Пока чернь выжидает, и лишь самые смелые или же глупые рискуют выказывать недовольство, но что будет, когда придет зима и Кабитэла начнет голодать и мерзнуть? Без сомнения, Эрнани имел в виду именно это! Бунт, который не подавить.

– Вы сожалеете, что пришли, из-за бунта?

– Из-за бунта? – Рамиро казался удивленным. – Разумеется, нет. Жители Кабитэлы сыты, а сытые ремесленники и купцы, в отличие от дворян, не страдают воинственностью. Чтобы довести город до бунта, Людям Чести нужно очень постараться, разве что осада затянется до зимы.

– Разумеется, затянется. – Алан понимал своего собеседника все меньше и меньше. – Марагонец не уйдет, а мы не сдадимся. И вы все еще не сказали, почему сожалеете о том, что пришли.

Загрузка...