Талисман

ГЛАВА 7

Спорадические всполохи разговоров и дразнящий запах поджариваемого мяса вывели Лоретту из глубокого сна. Разомкнув веки, она посмотрела на яркий шар солнца, догадываясь по его положению над листвой деревьев, что время приближалось к полудню. Глазам было больно. Непрекращающееся жжение мучило кожу. Язык прилип к небу, заполнив всю полость рта. Она готова была уплатить королевскую сумму за глоток холодной воды.

Остро ощущая, что некоторые из воинов команчей собрались поблизости у костра, Лоретта боялась пошевелиться, чтобы не привлекать к себе внимания. Бизонья шкура была тяжелой, жаркой и не пропускала воздуха. Она слышала потрескивание огня, шипящие звуки капающего в огонь жира. Временами налетал ветерок и шуршал листвой деревьев над головой. Щебетали птицы, трещали белки, и все время слышалось журчание реки. Если бы она закрыла глаза, она могла почти поверить в то, что находится у реки с Эми, а ферма находится в нескольких милях ходьбы.

Икры ног свело судорогой, связав мышцы в тугие узлы. В подложечной ямке нарастало неприятное ощущение давления. Будучи не в состоянии лежать больше в том же положении, она перевернулась на спину, сжав зубы, когда мех шкуры задел ее обгорелые плечи.

Гортанные голоса, раздававшиеся поблизости, то взлетали, то падали. По их тону можно было определить, что говорившие спорили, но так, как спорят друзья. Иногда раздавался чей-то смех. Если бы индейцы говорили по-английски, они могли бы сойти за белых людей, рассказывающих всякие истории, подшучивающих друг над другом. Но они не были белыми людьми. Ей был виден военный щит, прислоненный к дереву, с его лицевой стороной, разрисованной языческими символами. С уздечки стоящего поблизости коня свисали скальпы. Длинные рыжие волосы одного из них, вне всякого сомнения, принадлежали белой женщине.

Пот выступил на лбу Лоретты и потек струйками по вискам. Она должна выбраться отсюда.

Звуки приближающихся шагов вызвали в ее сердце трепет. Лоретта закрыла глаза и притворилась спящей. Она ощущала на себе чей-то пристальный взгляд. Щеки ее пылали от жара. Стало теплее, затем еще теплее. Чувствительную кожу в носу начало саднить. Дым?

Она открыла глаза. Тлеющий кусок дерева висел у нее перед носом, его красные угольки были раскалены. Лоретта отпрянула, ее взгляд переметнулся с деревяшки на сильную коричневую руку, державшую ее.

— Ты не плюешься, Желтые Волосы? Широкие коричневые плечи заслонили солнце.

Черты лица представляли собой гротескное пятно ткани, покрытой шрамами. Лоретта узнала индейца, который подбивал Охотника убить ее в тот первый раз. Направляемая столь умело тлеющая деревяшка медленно приближалась к ее носу. Хватаясь за мех шкуры и отталкиваясь ногами, она сместилась в сторону, почти не чувствуя боли в обожженных местах. Индеец заворчал и поставил ногу ей на грудь.

Его иссеченное шрамами лицо скривилось в гадливой улыбке.

— Ты так хорошо плюешься. Плюешься быстро, а? Погаси угли, прежде чем обгоришь и станешь такой же уродливой, как я.

Лоретта прерывисто дышала. Волоски на ее верхней губе начали опаляться, в ноздри лез дым. Черные глаза индейца сверкали, не отрываясь от ее лица.

— Твоя храбрость улетела, да? Здесь нет винтовок, которые придают тебе храбрости? — Он наклонился таким образом, чтобы его вес, давивший на нее, увеличился. — Я помечу тебя своей меткой. Когда ты надоешь моему двоюродному брату, он пообещал отдать тебя мне. Это справедливо, не так ли? Я сделаю с тобой то же, что твои tosi tivo сделали со мной.

Он ткнул деревяшку вперед. В последнюю секунду Лоретта успела отпрянуть в сторону.

Внезапно появился другой индеец. Он был намного старше первого, в его сальных волосах просвечивала седина. На нем были только штаны. Худое коричневое тело имело вид грубой невыделанной кожи. Энергично жестикулируя и бормоча непонятные ей слова, он указывал в направлении реки. Лоретта обмякла в облегчении, когда он вырвал деревяшку из рук ее мучителя и швырнул в сторону.

Молодой индеец ворчливо протестовал. Снимая ногу с груди Лоретты, он откинул покрывало носком ноги. Она поползла под защиту покрывала, сгорая от стыда, почувствовав холодный воздух на своей груди.

Глядя на нее с насмешкой, он сказал:

— Старик испортил нашу забаву, но мы поиграем в другой раз. Очень скоро, да?

Лоретта натянула покрывало из бизоньей шкуры на голову. Пот покрывал ее тело, тем не менее ее била дрожь. Даже после того, как индейцы отошли, дрожь не прекращалась. Животные, они все были животными.

Прошло всего лишь несколько секунд, когда она снова услышала звук чьих-то шагов. Длинные коричневые пальцы схватили край шкуры и стащили ее с лица Лоретты. Ожидая самого худшего, она не могла как следует разглядеть черты его лица, но блеск волос цвета красного дерева и ширина плеч подсказали ей, кто это.

Он протянул ей оловянную кружку, очень похожую на те, которые висели в кухне тети Рейчел. Том Уивер был прав, утверждая, что эти команчи торговали с белыми людьми. Где еще могли они достать кофе и оловянную утварь? Неудивительно, что они так неплохо владеют английским.

— Ты будешь пить.

Эти слова, произнесенные его низким, шелковистым голосом, прозвучали невыразительно, и это испугало ее больше, чем его гнев или угрозы. Его широкая грудь и сильные руки блестели на солнце, мускулы играли и вздувались под кожей при каждом движении. Она смотрела на его каменный медальон с грубо выгравированной волчьей головой на лицевой стороне. Другие тисненые изображения украшали кожаную повязку на запястье: змея переплелась с гротескными, причудливыми фигурами, головы которых напоминали солнце и луну.

Она приподнялась на локте, не забывая прикрывать краем шкуры свою грудь. Дрожащей рукой она приняла кружку, стараясь, чтобы ее пальцы не соприкоснулись с его. Когда она пила, вода перелилась через край кружки и потекла по шее. Прохладная, чудесная вода. Всего лишь после пяти глотков она исчезла. Она провела кончиком языка по растрескавшимся губам, смакуя каждую каплю, затем вернула погнутую кружку. Ей хотелось еще, но она не знала, как попросить.

Охотник поставил кружку на соломенный тюфяк и наклонился, опустившись на колено. От него пахло бобровым жиром, дымом, кожей и шалфеем. Запах индейца. Он впитывался мехом шкуры, приставал к ее коже, волосам. С целой ванной щелочного мыла и ведром лавандовой воды она не смогла бы избавиться от него.

Он не отрывал от нее взгляда темно-синих глаз, когда прикладывал ладонь к ее щеке. Когда он переместил пальцы к шее, страх стиснул ее горло. Он ощупывал ее с такой же небрежностью, как он стал бы ощупывать лошадь. Властно, с вызывающим превосходством.

Оглянувшись через плечо на группу мужчин позади него, он крикнул:

— Cho-cof-pe okoom! Keemah, cah boom! Лоретта вздрогнула. Это вышло у нее как-то само

собой, она не могла сдержаться. Охотник посмотрел на нее, углы его рта приподнялись в презрительной усмешке.

Старый индеец, который только что защищал ее, повернулся от костра и пошел к ним.

— Heip ein mah-su-ite?

— He-be-to. Heep-et? — Охотник кивком указал на Лоретту. — Cona.

Оттолкнув Охотника в сторону локтем, старик опустился на колени и уставился на Лоретту. Хотя она пыталась сохранить безразличное выражение лица, рот ее задрожал, а мускулы щеки задергались. Ткнув пальцем себя в грудь, старый индеец сказал:

— Nei nan-ne-i-cut Cho-cof-pe Okoom. — Его сморщенный рот раскрылся в улыбке, обнажив темные, полусгнившие зубы. — На языке команчей это значит: «Мое имя Старик». Ты понимаешь? Cho-cof-pe Okoom — Старик.

Хотя Старик только что спас ее и казался совсем безобидным, Лоретта не доверяла ему. Она не доверяла никому из них. Она отшатнулась, когда он захотел дотронуться до нее. Охотник что-то проворчал и схватил ее за волосы. Она попыталась вспомнить молитву, любую молитву. К ее облегчению, старый индеец лишь коснулся ее лба.

— Te-bit-ze! — крикнул он Охотнику. Он обратил обвиняющий взгляд на солнце, затем указал в сторону реки, пробормотав еще что-то непонятное, что он подчеркнул выразительным: — Namiso!

Она не поняла, что сказал Старик, но Охотнику это, как видно, не понравилось. Когда Старик ушел, Охотник отпустил волосы Лоретты и стоял, жестами приказывая ей подняться. Она ничего не понимала. У нее не было никакой одежды. Не мог же он заставить ее…

— Keemah! Namiso! — прошипел он. Когда в ответ она продолжала смотреть на него, он сказал:

— Keemah — иди! Namiso — торопись! Не испытывай моего терпения, Голубые Глаза!

Лоретта прижала шкуру к груди и отрицательно покачала головой. Она не собиралась вышагивать совершенно голая перед всеми этими мужчинами. Она не могла.

Опасные огоньки зажглись у него в глазах.

— Ты будешь подчиняться этому команчу. Сдерживаемый гнев в его голосе вызвал у нее чувство страха, но она сжала зубы.

Издав негромкое ворчание, он наклонился и поднял ее вместе с покрывавшей ее шкурой. Прежде чем она поняла, что он делает, он перекинул ее через плечо, сжав одной рукой за колени, а другой придерживая шкуру, чтобы она не свалилась.

— Глупая белая женщина. Ты не очень-то быстро учишься.

Через несколько минут Охотник достиг реки и вошел в воду по бедра. Проворчав, он бросил ее, продолжая крепко удерживать бизонью шкуру таким образом, что Лоретта вылетела из нее. У нее не было времени почувствовать себя растерянной. Ледяной холод, охвативший ее, резкий перепад температур оказались таким шоком, что у нее перехватило дыхание. Вода ринулась ей в нос и дыхательное горло. Ее охватила темнота, темнота повсюду. На какое-то мгновение она перестала ориентироваться, где находится верх и где низ. Затем она увидела мерцание света вверху. Она вылетела на поверхность, задыхаясь и кашляя, беспорядочно размахивая руками.

Она увидела неясное движение. Охотник бросил шкуру на берег реки и пошел по направлению к ней. Она не доставала дна и, несмотря на отчаянные движения руками и ногами, снова погрузилась, захлебываясь.

Схватив за волосы, он вытащил ее на поверхность и ближе к берегу, где она достала ногами дно. Приблизив ее лицо вплотную к своему, он крепче сжал ее волосы.

— Ты будешь подчиняться мне. — Он отчеканивал каждое слово со злобной четкостью. — Всегда. Ты моя — женщина Охотника навсегда, без горизонта. В следующий раз, когда ты головой скажешь нет, я побью тебя.

Вода поднялась у нее в горле. Будучи не в состоянии сдержаться, она задохнулась, а затем раскашлялась. Вырвавшаяся струя ударила прямо ему в глаза. Он заморгал и отодвинулся назад с растерянным выражением лица. Лоретта зажала ладонями рот, согнув руки, чтобы прикрыть груди. Плечи ее поднимались и опускались.

В том состоянии, в котором он находился, она ожидала, что он уложит ее ударом кулака. Вместо этого он отпустил волосы и схватил ее за руки. Когда наконец у нее восстановилось дыхание, он отпустил ее и вернулся к берегу, причем его ноги, облаченные в кожу, оставляли за собой сверкающие полосы в воде. Вытерев насухо лицо бизоньей шкурой, он повернулся и сердито посмотрел на нее.

Он присел на корточки и положил руки на колени. Посмотрев вверх и вниз по реке, он сказал:

— Твои деревянные стены далеко, Желтые Волосы. Если ты попробуешь ускользнуть, команч отыщет тебя.

До этой минуты мысль о том, чтобы уплыть, не приходила ей в голову. Она бросила быстрый взгляд через плечо на сильное течение. Если бы только у нее была одежда.

— Ты не очень хороша как рыба. Избавишь этого команча от хлопот, а?

Ей показалось, что в его голосе послышались нотки смеха, но когда она посмотрела на него, взгляд его сине-черных пронзительных глаз оставался непроницаемым, как всегда. Он изучающе смотрел на нее в течение нескольких секунд, которые показались ей вечностью. Она подумала о его мыслях и решила, увидев блеск в его глазах, что ей не хочется выяснять этого.

— Твои глаза говорят, я лгу, когда называю тебя своей женщиной. Это нехорошо. Это наша сделка, верно? — Он сорвал пучок травы и медленно провел им между своими пальцами, наблюдая за ней, словно собирался коснуться ее. — Это ты дала мне обещание, а теперь ты делаешь ложь из этого? Такая привычка у твоего народа, говорить пустые слова. Pehende taqouip, медовые речи, да? Но так не принято у команчей. Если ты обманешь меня, я вырежу твой язык и скормлю воронам.

Налетевший ветерок растрепал его волосы, бросив несколько прядей на лицо. На мгновение шрам от удара ножа, пересекавший его щеку, оказался закрытым, и он показался менее грозным. Ее внимание привлекли его губы, полные и четко очерченные, но в то же время какие-то твердые, может быть, из-за сурового выражения, которое постоянно сохранялось у него на лице. Глубокие морщины расположились по сторонам рта — линии смеха, несомненно. Она могла представить его, вырезающим язык и улыбающимся при этом.

— Ты не очень хорошо любишь меня. Это печально. — Взмахом руки он указал на мир, окружавший их. — Небо наверху, земля внизу. Солнце показывает свое лицо только, чтобы быть прогнанным Матерью Луной. Эти вещи навсегда, не так ли? Точно так же, как ты моя женщина. Песня была пропета очень давно, и песня должна осуществиться. Ты должна примириться, Голубые Глаза.

Лоретта жаждала отвести глаза от его взора, но оказалась не в состоянии сделать этого. Шелковистые ноты его низкого голоса как бы околдовали ее. Она должна примириться? Он уже собирался отдать ее своему ужасному кузену. Она опустилась ниже в воду, держа руки скрещенными, чтобы прикрыть груди. Мог ли он видеть сквозь рябь воды?

Все еще изучая ее тем же гипнотическим взглядом, он сказал:

— Когда дует ветер, молодые деревца пригибаются, цветы, трава приникают к земле. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Я твой ветер, Голубые Глаза. Согнись или сломайся.

Согнись или сломайся. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной. Ее внимание привлек нож, висевший у него на поясе. Если бы он отвлекся — пусть на какое-то мгновение…

Словно прочитав ее мысли, он улыбнулся своей холодной улыбкой и опустил глаза на ее грудь, туда, где вода плескалась над сплетенными пальцами рук. Она сжала сильнее руки, которыми обхватила себя. Он больше ничего не сказал, но слова были излишни. Она не может оставаться вечно в реке, а когда она выйдет, он будет ждать. Она была в ловушке. Всегда, вечно, без горизонта.

Секунды протянулись в минуты. Тело Лоретты занемело от холода. Индеец устал сидеть на корточках и вытянулся на речном берегу, согнув одно колено и опершись на локоть, с тем чтобы видеть ее. Лоретта была уверена, что ее кровь превратилась в лед. У нее началась дрожь. Зубы выбивали дробь. А он все продолжал наблюдать за ней с той дразнящей насмешливой усмешкой, которую ей предстояло так хорошо узнать.

Когда он, наконец, прыжком поднялся на ноги, она попятилась на один шаг, задирая подбородок вверх, чтобы вода не попала в рот. Он нагнулся, чтобы взять шкуру, и поманил ее.

— Keemah.

Она теперь знала, что это слово означает «пойдем». Она содрогнулась и с надеждой посмотрела на шкуру, которую он держал.

— Keemah, — повторил он. Когда она не пошевелилась, чтобы подчиниться, он вздохнул.

Опускаясь ниже в воду, Лоретта случайно глотнула воды и захлебнулась.

Он посмотрел вверх, явно рассерженный.

— Этот команч не дурак. Ты унесешься, как ветер, если я отведу от тебя глаза.

Она отрицательно покачала головой. Нахмурившись, он смотрел на нее в течение долгого мгновения.

— Это не penende taqouip, медовые речи? Ты даешь обещание?

Она кивнула, не в силах сдержать стук зубов.

— И ты не сделаешь это ложью?

Когда она заверила его в том, что не убежит, еще одним покачиванием головы, он бросил шкуру на землю и повернулся на одной ноге. Она едва могла поверить в то, что он действительно будет стоять к ней спиной. Она смотрела на широкий размах его плеч, на изгиб позвоночника, на длинные ноги, облаченные в кожу. Подобно диким животным, на которых он охотился, он был гибок и худощав, на его крупном теле играли мощные мускулы. Если бы она попыталась бежать, он настиг бы ее прежде, чем она успела бы сделать несколько шагов.

Продвигаясь в воде к берегу, она не отрывала глаз от его спины. Небольшой камень разрезал подошву ее ступни, когда она карабкалась на берег. Она закусила губу и продолжала движение, боясь задержаться хоть на секунду. К тому времени, когда она дошла до него, сердце ее бешено колотилось. Она схватила шкуру и завернулась в нее, крепко придерживая края на своей груди.

В такой близости от него ей были видны блеск масла, покрывавшего его кожу, темные волосы, росшие у него под мышками. Она не хотела касаться его. Секунды проходили. Неужели, полагаясь на свой слух, он не уверен, что она находится позади него? Она чувствовала, что он выдерживает время, испытывая ее каким-то неясным для нее способом, доказывая свое право хозяина над нею. Она высвободила руку из-под тяжелой шкуры. Так быстро, что почти не ощутила касания кончиками пальцев его кожи, она дотронулась до его плеча и быстро убрала руку.

Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, при этом его взор задержался на минуту на ее обнаженных ногах. От унижения у нее пылали щеки. Он шагнул к ней, нагибаясь, чтобы обхватить позади колен и перебросить через плечо. Когда Лоретта схватилась за его пояс для поддержки, она осознала две вещи: холодная вода облегчила ее головную боль, и рукоятка ножа индейца очутилась в пределах досягаемости ее руки…

Не задумываясь о возможных последствиях, она протянула руку, воображая, что она почувствует, вонзая лезвие ножа в его спину, предвкушая освобождение. В тот момент, когда ее пальцы схватили рукоятку, он заговорил:

— Убей меня, Желтые Волосы, и мои друзья отомстят за меня. Кровь людей, любимых тобою, будет вытекать медленно, как сок вытекает из поврежденного дерева. — Он продолжал идти и не сделал никакой попытки схватить ее руку. — Мои друзья знают дорогу к твоим деревянным стенам, так? Не оставляй за собой горя. Это — мудрость.

Лоретта отдернула руку от ножа в ужасе от того, что она чуть не совершила. Ее семья. Они могут вернуться и убить ее семью…

Остальные индейцы покатывались со смеху, когда Охотник проносил ее через лагерь. Сквозь золотые пряди волос, вырвавшиеся из-под ленты, Лоретта заметила обезображенное лицо кузена Охотника. Он зловеще улыбнулся ей и сделал неприличный жест. При этом глаза его поблескивали. Некоторые другие мужчины, стоявшие рядом с ним, начали смеяться и вращать бедрами. Неприличие их поведения поразило ее. То обстоятельство, что Охотник никак не реагировал на это, наполнило ее дурными предчувствиями и страхом. Он не имел ничего против того, чтобы поделиться ею со своими друзьями.

После того как Охотник опустил ее на матрац, который она уже рассматривала как свою тюрьму, она завернулась в бизонью шкуру и перекатилась на бок. «Не оставляй горя за собой». Она чувствовала себя животным, попавшим в капкан и ожидающим охотника и неминуемой смерти.

Солнце проникало через ее закрытые веки, красное и жаркое. Лоретта услышала, как Охотник отошел На некоторое расстояние и что-то пробормотал. Его конь заржал в ответ. Она приоткрыла глаза и наблюдала, как индеец рылся в своей сумке. Он достал ее кружевные нижние штаны, рубашку из оленьей кожи, которая была на нем вчера утром при появлении на ферме, и мешочек. По пути назад он поднес ее штаны к носу и вдохнул.

Его глаза встретились с ее, когда он опустил пахнущую лавандой ткань. Впервые он улыбнулся чистой улыбкой. Черты его лица смягчились, но на такое короткое мгновение, что она могла бы принять это за игру своего воображения, если бы не огонек, который остался в его темных глазах, когда он опустился на колени рядом с ней.

Он положил одежду на матрац и поднял вверх мешочек.

— Медвежий жир от ожогов. Ложись на живот.

Их взоры встретились и скрестились, смех еще играл в его глазах. Секунды тянулись, отмеряемые биением ее сердца. Он хочет натереть ее? О Боже, что ей делать? Она еще крепче вцепилась в шкуру.

Охотник пожал плечами, словно ее неповиновение нисколько не обеспокоило его, и бросил мешочек.

— Определенно ты не очень умна, Голубые Глаза. Ты ляжешь на живот, — сказал он негромко. — Не затевай большую драку. Если моя сильная рука подведет меня, я позову моих друзей. И в конце концов ты будешь лежать на животе.

Лоретта представила себе, как шестьдесят воинов набрасываются на нее, Как будто он нуждался в большем преимуществе. Ненависть и гнев бессилия заставили ее задрожать. Охотник наблюдал за ней с непроницаемым выражением лица. Ей хотелось броситься на него, царапаясь и кусаясь. Вместо этого она отпустила бизонью шкуру и перевернулась на живот.

Когда он прижал ее лицо к вонючей бизоньей шкуре, из глаз ее потекли слезы, образуя лужицы и щекоча трещинки на носу. Она прижала руки к бокам и лежала неподвижно, ожидая, что он отдернет шкуру. Стыд накатывал на нее волнами, когда она представляла, как все эти ужасные мужчины смотрят на нее.

Она почувствовала движение шкуры и напряглась. Его ладонь, покрытая жиром, коснулась ее спины и заскользила вниз с такой мучительной медлительностью, что ее кожа напряглась, а ягодицы задрожали. Она так сосредоточилась на этом прикосновении, на стыде, испытываемом ею, что несколько секунд прошло, прежде чем она осознала, что он просунул свою руку под шкуру, и никто, даже он, не видел ее.

Облегчение, если таковое она вообще испытывала, было недолговечным, так как он намазал жиром каждый дюйм ее спины, а затем попытался оттолкнуть ее руки в стороны, чтобы добраться до обожженных мест вдоль ребер. Она сопротивлялась, но в конце его сила одержала победу. Когда его пальцы прошлись по выпуклости ее левой груди, у нее перехватило дыхание, а тело напряглось.

Он замешкался, а затем возобновил натирание, проникая пальцами между нею и матрацем, чтобы намазать соски. Там у нее не было ожогов, и она понимала, что индеец сделал это только для того, чтобы до конца подчинить ее своей воле. Она принадлежала ему, и он мог трогать ее, где хотел и когда хотел. Всхлипывание застряло у нее в горле. Снова она почувствовала, как его рука замерла. Его взор уперся ей в затылок, осязаемый в своей напряженности.

Наконец он извлек руку из-под шкуры и сел. Лоретта повернула голову, чтобы посмотреть на его темное лицо, не давая себе труда вытереть слезы, слишком подавленная, чтобы беспокоиться о том, увидит он их или нет. Он положил кожаный мешочек на матрац рядом с нею. На мгновение ей показалось, что в его глазах мелькнуло выражение жалости.

— Ты натрешь все остальное? И надень на себя одежду. — С этим он поднялся, повернулся к ней широкой спиной и ушел к одному индейцу, оставшемуся у костра. Лоретта прижала шкуру к своей груди и села, не в состоянии поверить тому, что он оставил ее одеваться одну.