Там, где мы служили

Глава 2 Духи холмов

«Заспав» первую усталость, Джек никак не мог уснуть снова. Похоже, и остальные чувствовали примерно то же самое, только Иоганн преспокойно и очень тихо спал, завернувшись в накидку.

Холодно, впрочем, не было, особенно для ребят, родившихся и выросших в краях, где плюс пять в июле считалось не таким уж ужасом; более того, кто постарше, причем не так уж намного, ворчали, что «вот в наше время было минус пятнадцать, и ничего, а сейчас…». Ночь оказалась достаточно теплой. Будь Джек дома, в Англии, он бы решил, что сейчас начнется гроза. Но ему объяснили еще вечером, что тут по ночам такое – обычное дело, с моря, на дне которого все еще бурлят глобальные горячие «котлы» гейзеров, тянет теплую влагу. Его поразило, что тут, где в принципе можно было уже давно распахать земли, развести стада, местные жители жили каннибализмом! Кое-как разбрасывали в едва отошедшую землю мутировавшее просо, его вечно не хватало – и приварком было мясо соседей. И чужих, пришельцев, конечно. Да это еще ладно – этот ужас был и в Англии; что было пищей для Трех Кланов[40], в конце концов? Но тут-то – тут даже не пытались как-то из ужаса вылезти! Словно были всем довольны! Этого он не мог ни понять, ни принять.

Эрих достал из кармана пачку писем в разных степенях затрепанности и, поудобней улегшись на живот, начал их внимательно перечитывать. Лицо немца почти сразу стало грустным, а губы слегка улыбались.

– Браунид офф[41], – сказал Ласло, полулежавший рядом с Джеком.

– А ты? – спросил тот.

Венгр улыбнулся почти так же грустно, как немец, довольно долго молчал, а потом пояснил:

– Я… Знаешь, почему я пошел воевать? Я тебе говорил, что я из Эгера? – Джек кивнул. – Эгер в свое время был крепостью, в свое время отбил атаку стодвадцатитысячной армии…[42] чьей-то, я не знаю, если честно… и устоял! А что такое сегодня мой город? Тоска и тишь… Мертво все. Даже кто власть – черт его знает, русские с вашими ходят, как вокруг тарелки с горячим гуляшом… Мои родители и не почесались, у них еще трое мальчишек… братья мои, младшие. И все здоровые, без отклонений! Попал сюда. – Ласло улыбнулся уже задумчиво. – Сам видишь: был обожжен, ранен, стал хорошим пулеметчиком… Сначала радовался, что убрался из Эгера. Сейчас думаю по-другому… Я туда обязательно вернусь, если останусь жив. Я хочу, чтобы мой Эгер был таким, как раньше – домом гордых людей… Но тосковать? – Ласло качнул головой. – Нет. Я не оставил дома ни любви, ни тепла… ни даже девчонки. Вообще ничего… да и никого.

– А у Эриха девчонка есть?

– Есть. Он тебе еще покажет фотку… Какую музыку любил слушать? – неожиданно спросил он.

Джек пожал плечами:

– Да какую… Фолк, бард. Как все.

– А, я тоже… А тут вон Андрея с его гитарой слушаю и больше ни на что не претендую. Только на гуляш.

– Про гуляш ты второй раз уже говоришь… А что это такое-то? – полюбопытствовал Джек.

Ласло с удовольствием пояснил:

– Рубят лук, мелко-мелко, и обжаривают его в свином жире до такого… золотистого цвета. Потом посыпают красным перцем, добавляют говядину, кубиками… майоран, соль, заливают водой и тушат, тушат, тушат, помешивают… Когда жидкое почти совсем выкипит, добавляют немного вина. Лучше всего токайского. Это хорошее вино такое, его у нас раньше делали, ну и сейчас вроде бы собираются, когда погода более-менее установится… Мясо потушится, можно класть картошку кубиками, красный перец – стручки чистят, чтобы семян не было, режут полосками – и помидоры. Заливают водой заново и варят минут двадцать. Кладут мучные клецки и подают на стол. – Венгр вздохнул и добавил: – Гуляш больше никто делать не умеет! Одни венгры… Только продукты все достать трудно, редко получалось готовить.

– А что такое клецки? – спросил Джек, сглотнув слюну, – по рассказу Ласло, штука была вкусная; Джек любил острое, а в его родной, отечественной, кухне острого было мало и раньше, а уж сейчас и вовсе…

– Такие мучные штучки… вроде шариков, вареные… – помогая себе руками, показал Ласло.

– Эй, – подал голос Эрик, убравший письма. – Что до еды, то…

– Не рассказывай о сосисках с кислой капустой, – попросила Елена.

– Да ну их, это баварцы выдумали разную фигню! А я из Вестфалии! Какой у нас айсба-а-ан…[43] – Он протянул последнее слово и даже зажмурился. – Так вот, берут…

– Лучшая вещь – это все равно лэмб[44], – не выдержал Джек. – Лэмб с картошечкой фри…

– Если хотите жрать, так и скажите, – вновь вмешалась Елена.

Юноши посмотрели друг на друга и рассмеялись[45].

– Вупперталь и сейчас город немаленький, – сказал Эрих мечтательно. – Семь тысяч человек! А было, говорят, семьсот тысяч… Знаете, какие у нас парки?! И вот хотите верьте, хотите нет, а они уже зеленеют! – гордо выпалил немец – совсем не похоже на себя. – Мы как-то старую библиотеку разбирали, такое там прочитали… Перед той войной было у нас до темной тьмы каких-то чужаков, вроде этих вот махди. Отбивали у честных немцев работу, девчонок… Отец даже рассказывал… Правда, потом, когда все началось, наши сразу отбили у них охоту жить; чего ждали, не пойму? Но все равно было уже поздно… – Он печально покачал головой.

– Как вы под русскими-то оказались? – с легкой подковыркой спросил Джек. И выругал себя мысленно.

Но немец не обиделся.

– Ну вот так получилось. Я, если честно, не знаю… Не нашлось у нас никого, кто всех бы вокруг себя собрал… А русские – что русские, чем они плохи? – И не удержался: – Уж точно лучше англосаксов.

– Зато двадцать лет всем вокруг жить не давать – на это у вас вожди нашлись[46], – буркнул Ласло.

Эрих даже с какой-то гордостью шевельнул углом рта и сообщил:

– У Эльзы отец был пиратом, кстати… Совсем мальчишкой еще… – Потянулся и заявил: – Поеду в отпуск – сразу женюсь на Эльзе… Джек, Густав, вы не видели мою девчонку? – Он полез в карман и достал аккуратно заделанное в полиэтилен фото. Цветное. – Вот она, Эльза, – в голосе Эриха прозвучала настоящая нежность, лицо стало откровенно сентиментальным.

Джек пододвинулся ближе. С цветного снимка на мир ясным и спокойным взглядом смотрела хорошенькая голубоглазая блондинка, рослая, крепкая, с чуточку вздернутым носиком и доброй, немного растерянной улыбкой.

– Она сниматься боится, – сообщил Эрих, тоже любуясь снимком, как будто впервые.

– Краси-ивая, – сказал Густав.

Джек тоже кивнул. У него с девчонками всегда были сложные отношения. Постоянная была одна – познакомились в летнем рабочем лагере, когда им только-только по двенадцать исполнилось, целых три года они встречались, а потом появился выпускник их школы, а ныне – Его Императорского Величества джолли[47] с наградами за несколько «дел» за морями-океанами и… Прошел уже почти год, а Джек никем так и не заинтересовался.

– Вот такая она, моя Эльза, – гордо сказал Эрих, убирая фото. – Мы учились вместе, и я как-то не замечал, какая она – долго не замечал… – Немец быстро, но без стеснения поцеловал фото и убрал его. Потом слегка вызывающе посмотрел по сторонам.

– Он каждый раз боится, что будут смеяться, – шепнул Ласло Джеку. – Если тебе понравилась его Эльза, считай, что ты его друг.

Андрей, все это время ворошивший палочкой угли с краю костерка, вскинул голову.

– Эрих, а ты когда-нибудь был в музеях?

– Мм? Был, конечно. Мы даже в школе начали делать музей… только это теперь уже без меня…

– Лежат под стеклом снимки. Иногда – вот такие же девчонки. «Фотография такой-то, жены такого-то, убитого там-то…»

Эрих засмеялся и что-то сказал по-немецки. Потом добавил:

– Я не думаю об этом. Зачем? Если я буду жив, то фотка, может быть, окажется в музее с надписью: «Фотография фрау Эльзы Зильбер, жены мэра нашего города герра Эриха Зильбера, героя боев там-то и там-то».

Вокруг костра засмеялись – весело, открыто, искренне и так громко, что Иоганн проснулся и посмотрел на часы, после чего без единого слова опять уснул.

– Все может быть, – согласился Андрей. – Все может быть, все может статься – в трусах резинка оборваться… Кто знает, какими мы станем в будущем.

– Я знаю, – суховато сказал Дик. – Ты знаешь. Все знают, только боятся себе в этом признаться по старой и не нашей памяти… Ты вот что, Эндрю… спой-ка нам.

– И погромче, – добавил Ласло. – Пусть ублюдки слышат, что мы здесь. И их не ждем.

Андрей как ни в чем не бывало кивнул:

– Жаль, что гитара в лагере осталась!.. Ладно. Слушайте… – Он задумался, покусал костяшку пальца. Все притихли, подались ближе, а Андрей наконец рванул – резко, весело:

И тряхнул головой, улыбнулся – в свете костра блеснули зубы…

…Некоторое время все молчали, потом разом задвигались; Иоганн вдруг сказал:

– Здорово ты поешь, Эндрю. Спал – и то проснулся.

– Ну и нечего, – буркнул Андрей с легким смущением и принялся вновь ворошить угольки.

Джек оглянулся в темноту. И передернул плечами. Может быть, красные уже скрываются там, за кустами, у корней деревьев, в ночи? И готовятся стрелять… Где остальной взвод? А если не успеют? Что тогда?.. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он весело спросил:

– Товарищ сержант, а расскажите, как воевали со столбами?

– О-о-о… – Андрей откинулся на спину и, закрыв лицо шлемом, притворился убитым наповал. Иоганн посмотрел исподлобья на своих бойцов, делавших вид, что их тут нет.

– Уже растрепали, – обвиняюще произнес швейцарец. – Ну вы ублюдки, друзья мои.

– Да что ты ломаешься, как крекер? – глядя в сторону, сказала Елена. – Рассказывай.