– Эй, погоди! Эйвис! – окликнул охотник.
Она замерла, настороженная, готовая, казалось, броситься бежать. Он нагнал ее:
– Ты где была?
В лесу. Утром на городской площади сожгли ведьму, и Эйвис сбежала, лишь бы только не видеть этого изуверства. Но крики несчастной все равно преследовали ее: она слышала их в голосах птиц, в шуме разбуженной ветром листвы, в треске сушняка под ногами.
Сизые тучи лежали на небе неровно, как растрескавшаяся краска на старой картине. Они обещали скорую грозу, и природа замерла в напряженном ожидании, но ни одна капля не упала на землю. Эйвис собирала вайду. Бережно срезала цветы и листья ножом, а взамен, закопала в землю прядь своих волос. В благодарность духам. Совершая этот простой ритуал, девушка то и дело прислушивалась, оглядывалась: не крадется ли кто, не следят ли из глубоких теней внимательные глаза. Ей слышался шорох, и она оборачивалась, но это всего лишь заяц промелькнул в зарослях папоротника или камыш перешептывался на берегу ленивой речки. Куда делся тот покой, который дарила ей прежде лесная сень?
Но нельзя век прятаться среди теней. Ей пришлось возвращаться. Городок притаился в низине. Серые дома, как стадо барашков, жались друг к другу, будто искали защиту от окружающего леса. Над площадью поднимался дым – костер, на котором сгорела старуха Селандин, догорал, и ветер носил пепел по узким улицам и швырял его в открытые окна.
«Я невидимка, – повторяла Эйвис, шагая к дому, – я невидимка».
Но она не была невидимкой. Напрасно она носила только серое платье, надеясь, что как лягушка-древесница сольется с пасмурными улицами. Она убирала волосы под косынку, но курчавые медные пряди упорно рвались из плена. Она прятала глаза, но опущенные ресницы, похоже, лишь разжигали любопытство – что таится под этим черным кружевом?
Охотник навис над ней, огромный, как медведь.
– Что ты там собрала? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, заглянул в корзину, которую девушка держала в руке.
– Это просто вайда, – ответила Эйвис тихо, и стиснула плетеную ручку, да так сильно, что камыш заскрипел в ее пальцах, – корзины покрасить.
– Не стоит ходить в лес, – сказал охотник. – Там опасно. К тому же, одинокая женщина, собирающая в лесу невесть что, выглядит… подозрительно.
– Мне нужно из чего-то делать краску.
– Как называется этот узор? – он провел большим пальцем по ободку ее корзины.
– Крылья.
– А у тебя есть крылья, Эйвис? Клянусь, иногда я вижу их у тебя за спиной. Как у ангела. Вот что, если тебе нужно собрать травы, позови меня. Я провожу.
– Будешь моим надсмотрщиком?
– Твоим защитником.
Тут она подняла голову и встретила его взгляд. Он выволок из дома Селандин. Она видела собственными глазами, как он и его бравые товарищи тащили на казнь беспомощную старуху. За то, что прикармливала кошек, и те ластились к ней. За то, что родилась с уродливым пятном на лице.
– Спасибо, – сказала Эйвис бесцветным голосом, – где еще я найду защитника отважней?
И пошла прочь, не оборачиваясь. Весь остаток дня она работала: вынесла из сарая охапку сухого камыша, разложила и полила водой, чтобы размягчить. Она переплетала раскрашенные нитки со стеблями, и одна за другой сизоворонки и кардиналы раскрывали на ее корзинках крылья.
Когда стемнело настолько, что она перестала различать краски, Эйвис убрала камыш, зажгла свечу и поднялась на чердак. В открытое окно она наблюдала, как гаснет день. Как засыпает город. Костер на площади догорел, и ветер унес последние клочки дыма. Эйвис развязала передник и сбросила его на пол. Стащила с головы платок и отпустила волосы на свободу. Расправила плечи и полной грудью вдохнула ночную прохладу. Трудный день миновал, а ночь – это ее время. Она почувствовала, как меняется тело: уменьшается, покрывается перьями, наливается силой. Темнота – вечная союзница.
Красной птицей Эйвис взмыла в небо. Воздушный поток бережно подхватил ее и увлек за собой. Мир теперь виделся ей иначе. Ничто не нависало угрожающе, ничто не сжимало и не теснило. Ветер, ее добрый друг, разогнал тучи, и сияние звезд смыло с перьев Эйвис остатки дневных страхов. В траве засияли жемчужины – это ночные фиалки, проснулись и раскрыли лепестки навстречу луне.
А что ее городок? Какой же крошечный! Сжался со страху далеко внизу. Ну и пусть пока остается. Ее ждала свобода, и звезды, и безбрежная прекрасная ночь.