Там, вдали, за рекой

Бальзам «Мэри Пикфорд»

Один раз вечером в нашей квартире раздался странный звонок. Никто никогда так не звонил! Тем более в десять часов вечера. Звонок был настойчивый и оглушительный.

Все жильцы высунулись на «проспект». Я первый побежал открывать. Я всегда первый открываю, когда раздаются общественные звонки. Один звонок — это общественный звонок, звонок ко всем: так звонят молочницы, точильщики, почтальоны, страховые агенты, Мосгаз, Мосэнерго и пионеры, собирающие металлолом. Но они звонят вежливо. И не в десять часов вечера. Разве что телеграмма. Но это не была телеграмма! Я это сразу почувствовал. Это все сразу почувствовали.

Когда я открыл дверь, я оторопел.

На площадке лестницы стояли: милиционер с портфелем, дворник Афоня и трое каких-то женщин.

Я сразу обратил внимание на этих женщин. Одна из них была высоченной — метра два ростом. Другая была среднего роста, но зато толстая, как баобаб. А третья была совсем маленькая, чуть повыше меня. Лица у всех были закутаны платками — блестели одни глаза. Я видел такие фигуры у дяди на фотографиях, которые он привозил из Азии. Женщины были похожи на привидения!

В моей голове взметнулся рой мыслей. Рассказывать об этом долго, но произошло всё в одно мгновение. Я сразу подумал о себе: не натворил ли я чего-нибудь? На днях я залез во дворе на дерево и нечаянно сломал большой сук. Никто этого не видел, но общественное мнение могло об этом узнать. А ещё я разбил мячом стекло в подвальном помещении…

— Мальчик, — сказал милиционер, — кто тут у вас ответственный съёмщик?

— Я, — сказал мой папа очень тихо.

Остальные жильцы столпились позади нас. Не было только Благодарю за внимание и дяди — дядя был у нас в гостях, но сидел в комнатах.

— Граждане, пройдите в сторону! — сказал милиционер. — Скажите, товарищ, — обратился он к моему отцу, — у вас проживает гражданин, по кличке Благодарю за внимание?

— И ещё по кличке Мэри Пикфорд! — проревела басом женщина-баобаб. Она это так проревела, что все вздрогнули.

— Мэри Пикфорд не знаю, — сказал папа, — а Благодарю за внимание — у нас.

— Пройдёмте, — сказал милиционер.

Папа повёл всех в дальний конец «проспекта», туда, где рядом с кухней была дверь Благодарю за внимание. Из-за двери, как всегда, шёл неприятный запах. Милиционер постучал. За дверью раздался кашель, а потом скрипучий голос произнёс:

— Чем обязан? Я уже сплю…

— Милиция! Потрудитесь немедленно открыть! — сказал милиционер.

В наступившей тишине было слышно, как в комнате зашаркали шлёпанцы. Я стоял возле самой двери. Потом дверь открылась, и… тут началось нечто невообразимое!

— Это он! — взревела женщина-баобаб.

— Прохиндей! — взвизгнула маленькая.

— Вот! Вот что он со мной сделал! — крикнула женщина-великан и сорвала с головы платок.

Женщина-баобаб и маленькая женщина тоже сорвали платки. И тут все увидели нечто ужасное: лица женщин были покрыты какими-то разноцветными пятнами.

— Господи! — всплеснула мама руками.

— Я убью его! — ревела женщина-баобаб.

— Благодарю за внимание! — пискнул Благодарю за внимание. — Чем обязан?

— Как тесен мир! — вздохнула моя бабушка.

— Что такое?! — кричал дядя. Он шёл к нам по «проспекту».

— Граждане, давайте не будем! — сказал милиционер. — Пройдите на кухню! А вы с нами, — обратился он к моему папе.

Женщины тем временем ворвались в комнату. За ними вошли Афоня, милиционер и мой папа. Я тоже хотел прорваться в комнату, но Афоня вежливо отстранил меня и закрыл дверь. Я успел только увидеть, как Благодарю за внимание, который был в одном белье, яростно отбивался от женщин.

Мы все пошли на кухню, которая была рядом. Это был необычный «Большой хурал»! Я его никогда не забуду! Все сидели как на иголках. Вы представляете себе, что значит сидеть как на иголках? Я это с тех пор прекрасно представляю. Сидеть как на иголках — это значит сидеть на стуле, на столе или просто на полу, но очень волноваться. Это значит не находить себе места и всё время ёрзать от нетерпения. Так мы и сидели: кто на стуле, кто на столе, кто на подоконнике, — и все как на иголках. Я тоже сидел как на иголках. Единственный, кто не сидел на иголках, — это был мой дядя: он стоял и спокойно курил свою трубку.

Все прислушивались к тому, что творилось в соседней комнате. Я тоже старался понять, о чём там говорили. Разобрать можно было только обрывки фраз:

— …ничего не знаю… дворянин… дом на Моховой… бальзам «Мэри Пикфорд»… экзема, а не бальзам!.. аптека… бог шельму метит… из-под полы… Ничего не знаю!.. А это ты знаешь? — Тут что-то стукнуло об пол. — …Прохиндей, прохиндей, прохиндей… пардон, мадам… элой… алоэ…

Я ничего не понимал. Что такое «бальзам «Мэри Пикфорд»? А «бог шельму метит»? А «элой»? Я посмотрел на дядю: он спокойно курил свою трубку. Я опять прислушался.

— …чтоб скитаться вам по белу свету… Соловки… Вот! Вот! Вот!.. Банки, склянки, алхимия… Держите комод! — Опять что-то грохнуло об пол и разлилось мелкими колокольчиками. — …Не позволю!.. триста тысяч… нотабене… (треск пощёчины)… Благодарю за внимание!.. Успокойтесь, а то я вас выведу!.. толковал апокалипсис…

«Что значит «толковал апокалипсис»? — подумал я.

В наступившей тишине я узнал голос милиционера:

— …так как трудно их объяснить, то ограничимся фактом…

И опять тишина. И опять незнакомые голоса:

— …обратите внимание: двенадцать спящих дев!.. Адские смеси… прохиндей прохапнулся… — Тут раздался страшный взрыв, и из комнаты повалил дым.

Все вскочили. Дядя спокойно вынул изо рта трубку.

— Эй! — сказал он громовым голосом. — Там всё в порядке?

Дверь открылась. Из неё вышли Афоня и три женщины; женщины были снова закутаны. Они сразу пошли к выходу на лестницу.

Кто-то из них тоненько плакал — наверное, маленькая.

— Всё в порядке! — сказал, улыбаясь, Афоня. — Ну и тип! Сейчас всё кончится, — и пошёл за женщинами.

— Какое несчастье! — сказала мама.

— Это счастье! — сказал дядя. — Великое счастье! Наконец-то его прищучили!

— Вот вам и сальдо! — сказал бухгалтер.

— Короткое замыкание! — сказал монтёр.

— Попался на удочку! — сказал дядя.

— А что такое элой? — спросил я.

— Ты ещё здесь? — удивилась мама. — Иди спать!

— Я не хочу спать!

«Прищучили, — подумал я. — Так вот как он попался на удочку!»

В это время открылась дверь, и из неё вышли Благодарю за внимание (он же Мэри Пикфорд), за ним милиционер с портфелем, а за ними папа.

Милиционер повернулся и прислонил портфель к стенке. Портфель стал очень толстым. Потом милиционер запер дверь, положил в карман ключ, вынул из кармана верёвочку, спички и что-то красное — это был сургуч! Милиционер зажёг спичку, припалил сургуч и наляпал его на косяк двери. Верёвочку он продел сквозь ручку двери и оба конца её втиснул в сургуч, припечатав какой-то печатью, — как посылки на почте.

Папа ему помогал. Все стояли в глубоком молчании. Я посмотрел на Благодарю за внимание: он стоял в углу, возле двери. Какая же он Мэри Пикфорд? Мне стало смешно! Он был в своём рыжем пальто, рыжей шляпе и галошах «прощай молодость». Он курил и смотрел в пол. Руки у него тряслись. В одной руке он держал узелок.

— Всё! — сказал милиционер. — Извините за беспокойство!

— Ну что вы! — сказал папа.

— Надо бы проветрить комнату, — сказала бабушка.

— Ничего, рассосётся! — улыбнулся милиционер. — Пошли!

— Оревуар! — проскрипел Благодарю за внимание (он же Мэри Пикфорд), приподнял над головой шляпу и пошёл по «проспекту» впереди милиционера.

Хлопнула входная дверь, и слышно было, как спускались по лестнице.

Папа прошёл на кухню и упал на стул.

— У нас в Торжке… — начала было певичка.

— Что, в сущности, произошло? — перебил бухгалтер.

Все посмотрели на папу.

— Продавал какой-то крем для лица, — сказал папа. — Варил и продавал. Бальзам «Мэри Пикфорд». Из-под полы в аптеках. Какую-то дрянь. И изуродовал этих женщин…

— Уж эта мне Мэри Пикфорд! — сказал монтёр. — Все женщины хотят быть похожими на неё!

— Что вы говорите! Я вовсе не хочу быть на неё похожей! — сказала мама.

— Вы и так красивы! — сказал монтёр.

— Благодарю за комплимент! — сказала мама.

— А кто такая Мэри Пикфорд? — спросил я.

— Американская кинозвезда! — сказал бухгалтер. — Я видел её. Вот это женщина!

— Я всегда говорила, что нельзя покупать у частников! — сказала бабушка. — Надо покупать у государства!

— Жаль человека! — вздохнула мама. — Что теперь с ним будет?

— Кого жаль? — закричал дядя. — Я таких расстреливал в семнадцатом! Капиталист! Саботажник! Вурдалак проклятый! Мы с такими не цацкались!

— Триста тысяч, — сказал папа. — Триста тысяч нашли в чулке…

— Подумать только! — сказала певичка. — А у нас в Торжке… (Она была из Торжка.)

— Я давно говорил, что это тёмная личность! — перебил дядя. — Двадцать лет варил свою дрянь! Неизвестно, чем он ещё занимался!

— Но что с ним теперь будет?

— Ничего не будет! Будет работать! Мы с такими не цацкались…

— А что такое «толковал апокалипсис»? — спросил я. — А нотабене?

— Хватит! — сказал дядя. — Хурал закрыт!

— Подробности не имеют значения! — сказал папа. Все засмеялись.

— А у нас в Торжке… — начала было певичка.

Но её уже никто не слушал.