25 сентября
Единственным местом, куда теперь выходила Кирстин, стали занятия с Марко Грава. Рей не запрещал ей каких-либо иных прогулок, просто Кирстин не знала, куда ещё можно пойти. Все красоты европейских городов, не виденные ею до сих пор, теперь казались просто скоплениями почерневших камней. К галереям и выставкам она тоже потеряла интерес, хотя и продолжала лепить. Лепка осталась последним, что вызывало у Кирстин интерес.
В отличие от Бастьена, Марко не мучил её эскизами, а сразу предложил испробовать новую технику в работе с камнем. Занятия проходили в общей студии, так что Кирстин не чувствовала на себе пристального внимания мастера, хотя оборотной стороной подобной практики стало то, что и брать работу на дом она не могла. То и дело Кирстин задерживалась допоздна, вытачивая очередную деталь. Заканчивать едва начатое изображение Рея она не хотела, и потому занималась всякой мелкой ерундой: слепила и перенесла в камень ветку кипариса, которая нависала над окном, а затем выточила целый каменный цветок. По иронии судьбы именно теперь, когда Кирстин получила полную свободу в творчестве, у неё не было никаких идей относительно того, что она могла бы сотворить. Впрочем, в глубине души Кирстин и сама понимала, что к большим проектам пока не готова.
В первые моменты не поверившая в то, что запечатлела плёнка, уже через некоторое время Кирстин обнаружила себя выжженной и пустой. И в этих выжженных равнинах её души продолжала клокотать злость. Долгие месяцы не находившая достойного объекта, рыскавшая в обрывках памяти в тщетных попытках собрать воедино то, что произошло, теперь она наконец обрела цель. И этой целью стал Рей.
Мотивы его оставались Кирстин непонятны – и в то же время были абсолютно ясны. В человеке, который стал центром её мироздания в последний год, человеческого не было ничего.
Рей был чудовищем. Таким, каких показывают в кино. И Кирстин понимала теперь, что в глубине души с самого начала знала, что Рей ни во что не ставит людей. Тот факт, что с самой Кирстин он вёл себя иначе, причиняло лишь более сильную боль.
Начав работать с камнем, Кирстин одним из первых своих эскизов выбрала змею – ей беспрестанно казалось, что эта кобра шипит в её душе, зазывая назад, в мощные кольца своего ядовитого тела.
Второй работой стал цветок. Прекрасная, как бабочка, орхидея, с острыми кинжалами пестиков и тычинок. Белый мотылёк сидел на её лепестке, и Кирстин с трудом справлялась с желанием ударить долотом по этому глупому существу, которое должно было стать пищей для равнодушного хищника, едва успокоится и сложит крылья.
«Ненавижу тебя», – шептала она про себя. Но ни слова, ни мысли ничего не могли поменять. Рей уничтожил её – такую, какой Кирстин была раньше. Чтобы вылепить заново – свою. Такую, какую хотел он сам.
По дороге от квартиры Реймонда в Милане, расположившейся на Порта Тичинезе, в квартал Брера, где находилась студия Гравы, Кирстин всегда просила остановить машину перед входом в небольшую тисовую аллею, деревья которой оставались зелёными даже зимой.
Мерседес отправлялся к другому окончанию парка, а Кирстин медленно и неторопливо проходила аллею насквозь, иногда замедляя ход, чтобы присесть на одну из скамеек – часто мокрых, потому что весь сентябрь едва ли не каждый день шёл мелкий промозглый дождь. Кирстин было всё равно. Она не хотела возвращаться домой. Дождь, даже самый сильный, был бы лучше четырёх стен, окруживших её со всех сторон, за одной из которых, к тому же, обитал Рей.
«Ненавижу тебя», – снова и снова шептала она, сидя на мокрой поверхности, расчерченной мелкими настырными каплями и разбегавшимися от них ручейками воды, глядя на небольшое озеро прямо перед собой.
– С вами всё хорошо, мисс Кейр? – услышала она голос, прозвучавший за спиной в один из таких дней. Кирстин вздрогнула и обернулась на звук.
По другую сторону скамейки стоял мужчина в чёрном костюме, который Кирстин давно привыкла воспринимать не как атрибут стиля, а как униформу прислуги. Такой же высокий, как и все охранники, сопровождавшие её день за днём, этот был менее широкоплеч. Светлые волосы, обрамлявшие совсем ещё молодое лицо, придавали ему обманчивое ощущение мягкости, которому Кирстин не верила ни на грош. Все они были светловолосы – те, кого, набирал Йонас, но Кирстин не сомневалась, что в случае необходимости рука их будет тверда, как сталь.
– Да… – равнодушно сказала она, снова отворачиваясь к озеру. Его кристальная гладь казалась такой же холодной и равнодушной, как и всё кругом. Не было видно даже голубей, которые в любом парке заполоняли дорожки, скрашивая досуг гуляющих людей. Не было детей и стариков, которые остались дома, пережидая дождь. Только пара таких же отчаявшихся, как она сама, где-то вдалеке. Каждый старался держаться подальше от других, поглощённый собственной тоской.
Охранник переместился ближе к ней и снял солнечные очки – абсолютно неуместные здесь, но всё же украшавшие его лицо.
– Если вы беспокоитесь из-за того, что случилось в аэропорту, то не стоит. У нас всё под контролем.
Кирстин непонимающе смотрела на него. Она успела уже основательно подзабыть аэропорт. Нападение стало для неё лишь подтверждением собственных мыслей о том, что она живёт на краю. Работа Рея была не просто аморальна, она была опасна – для самого Рея и для любого, кто находится рядом с ним. Шрамы, украсившие оба их лица, подтверждали это лучше, чем что-либо ещё.
Кривая, незнакомая ей самой улыбка исказила губы Кирстин.
– Это ваш единственный приказ? – спросила она.
Она испытующе смотрела на охранника. Кирстин сама не знала, хотела бы она сбежать или нет. Однако эта мысль посещала её уже не раз. Квартира Рея, её устройство и быт – куда более демократичный, чем тот, что царил в особняках Мерсера – давили на неё. Кирстин мучительно требовался глоток свежего воздуха, и время от времени, когда она просыпалась на рассвете и видела первые проблески дня в окне, за возможность вдохнуть полной грудью ещё раз Кирстин готова была умереть.
«Странно, – то и дело думала она. – Раньше, даже когда Рей не скрывал, что я ему принадлежу, это место не казалось мне тюрьмой». От этих мыслей, неизменно сопровождавшихся и мыслями о собственной глупости, Кирстин становилось ещё грустней.
Охранник какое-то время молчал.
– Если вас интересует, что я стану делать, если вы попробуете… уйти. То, во-первых – нам всем выдано распоряжение ни в коем случае не причинять вам вреда. Во-вторых… лично я вас не остановлю.
Кирстин вскинулась и, прищурившись, испытующе посмотрела на него.
– Лично вы?
– Да, я, – охранник отвернулся и тоже посмотрел на пруд, – мистер Мерсер состоятельный, но очень опасный человек. Мне кажется, вам не место рядом с ним.
Кирстин подняла бровь. Сама не зная почему, она ощутила нарастающую злость.
– Что вы знаете обо мне и о нём? – спросила она, резко поднимаясь со скамейки.
Охранник лишь грустно посмотрел на Кирстин в ответ.
– Знаю, что вы не подходите для него, – только и ответил он.
По спине у Кирстин пробежал холодок.
«Вот оно как», – подумала она. Кирстин вдруг стало смешно. «Вот чего ты добился, Рей», – думала она. «Твоя же чертова охрана сходит по мне с ума».
Смех отдавал горечью, потому что Кирстин никогда не претендовала на то, чтобы сводить кого бы то ни было с ума. Всех, кто интересовался ею там, в прошлой жизни, в университете Эдинбурга, притягивали, скорее, её свежесть и, как хотелось верить самой Кирстин – личность, которая таилась внутри.
Теперь она необыкновенно отчётливо осознала, что её тело – это больше не она. Оно стало таким, каким Рей вылепил его. Внезапным стало понимание того, что такой она и принимает себя, уже не рассчитывая когда-либо вернуться назад.
Они с Реем почти не виделись все последующие дни.
Кирстин ничего не знала о его делах – хотя, признаться честно, до коликов хотела знать.
Одна мысль о том, что Рей в это же время, пока она сама находится в студии Гравы, проворачивает очередную сделку, сводила с ума.
Сделок, однако, не было. Весь последний год делами Тодоса заведовал Майкл. Теперь же, когда тот исчез, Рей не спешил ничего менять – ни распускать центр, ни браться за следующий заказ. Он выжидал. Ясно было, что Майкл исчез ненадолго. Ясно было также и то, что партнёры не забудут о нём, даже если Рей внезапно и окончательно решит выйти из игры.
И день, когда о нём вспомнили, настал.
В двадцатых числах сентября Реймонд получил сообщение от контактного лица. С ним хотел встретиться человек из Латинской Америки.
К этому времени расследование по делу о нападении в аэропорту временно зашло в тупик. Круг подозреваемых был определён, но дальше дело пока не шло – те итальянцы, на которых вышли люди Йонаса, никоим образом не пересекались интересами с делами Рея. Они просто не могли быть ни конкурентами, ни желающими расширить свой бизнес за счет сфер влияния Мерсера – наркотой Рей не занимался. Йонас был согласен со своим шефом в том, что нужно копать дальше – и копал, но его потуги пока не приносили плодов.
Предложение о встрече изначально не сулило особых бед, и в то же время Рей понимал, что не может отказать – латиносы тяжело переносили отказ. Впрочем, как и любой его клиент.
Встреча была назначена на Тодосе. Погода здесь кардинально отличалась от зарядивших в Милане дождей – светило солнце, и кедры шумели неопадающей листвой.
Едва приземлился самолёт, как Рей увидел мексиканца, ожидавшего его на посадочной площадке. Рею не понравилось, что тот прибыл раньше его, но поделать ничего было уже нельзя.
– Вы опаздываете! – крикнул Диего, стараясь перекричать гул затихающих моторов. Он будто бы специально коверкал слова, демонстрируя своё нежелание разговаривать на английском языке. Испанский Рей знал не очень хорошо, потому выделываться не стал.
– У меня было много дел, – коротко бросил он всё на том же английском и протянул руку для рукопожатия.
Мексиканец был не старше, а может, и несколько моложе его. До сих пор Рей не видел его в лицо, но теперь понял, что это тот самый человек, который чуть больше года назад внёс одну из двух крупнейших ставок на аукционе, где продавали Кирстин.
Легко можно было догадаться и о том, какой его интересует товар.
Пожав друг другу руки, оба направились к корпусам, где их уже ожидал накрытый стол. Не обращая внимания на лёгкие закуски, Диего наполнил бокал вином. Рей отметил, как блеснул тяжёлый перстень на его пальце, когда мексиканец подносил бокал к губам.
Рей сделал то же и, откинувшись на спинку стула, принялся разглядывать гостя. Смуглая, как у всех уроженцев этого региона, кожа, была всё же немного светлей, чем можно было ожидать. «Метис», – подумал Рей про себя. Чёрные и густые, лоснящиеся волосы стянуты в маленький хвостик. Одна бровь чуть выше другой – как будто всё происходящее вызывало у мексиканца неудержимый смех. Маленькая серёжка в правом ухе и крестик в вырезе рубашки довершали картину – Диего создавал впечатление человека, которому наплевать на всё.
В этой поездке его сопровождали пятеро крепких парней, и хотя угрозы здесь они представлять не могли, Рей отметил и количество оружия, которым они были увешаны, и неповторимый мексиканский стиль, которым дышало каждое лицо. Эти ребята тоже явно ничего не знали о европейских ценностях.
– Меня интересует одна девушка, – сказал Диего, снова заставляя Рея обратить на себя внимание, – я уже предлагал хорошую цену, но кто-то её перебил.
Диего пристально посмотрел на Рея, как будто что-то знал, но тот лишь спокойно кивнул.
– Она рекламировала старинную греческую амфору, кажется так.
– Как вы верно заметили, амфора уже ушла с молотка.
Улыбка заиграла на губах Диего, и он приподнял руку, будто пытался погрозить Рею пальцем.
– Ах, мистер Мерсер, нехорошо так вести дела. Я же знаю, кому она ушла. Это знают уже все.
– Правда?
– Да.
– Возможно, товар был испорчен. А мы не можем позволить себе продавать подпорченный товар.
– Ну, лично я взял бы и небольшой брак, – губы Диего расступились в широкой улыбке, и он продемонстрировал тридцать два белоснежных зуба, – я готов обговорить цену, мистер Мерсер. Но эта ваза мне очень нужна.
Рей погрузил взгляд в бокал белого вина и покрутил сосуд в руках.
– Здесь всё неоднозначно, мистер Коррес. Как я сказал, товар в процессе подготовки потерял в цене. Но в то же время я вложил свои личные силы, и теперь цена снова возросла.
– Я готов это обсудить, – Диего остановил на лице Реймонда пристальный взгляд.
– Но, боюсь, я – не готов.
– Мне очень нужен этот товар.
– А я просто не хочу его продавать.
Рей встал.
– Мне жаль, что вы впустую потратили время, мистер Коррес. Если бы ваш представитель заранее предупредил меня, о чём пойдёт речь, я бы передал свои извинения через него.
– Ничего, – голос Диего прозвенел в комнате за мгновение до того, как он остался в ней один, – я должен был заглянуть вам в глаза и сказать, чего хочу, прежде чем пойду другим путём.
Рей замер и, обернувшись через плечо, прищурился, так же пристально глядя на него.
– Не угрожайте мне. Я этого не люблю.
Едва добравшись до номера и всё ещё тяжело дыша, Рей набрал номер Йонаса.
– Диего Коррес, – бросил он, – проверь его.
Поездка в Неаполь прошла без особых приключений, но уже спустя несколько дней после неё Рей позвал Кирстин к себе. Лицо Мерсера было непроницаемым, так что Кирстин не могла понять, что тот чувствует и о чём собирается говорить. Кирстин, едва войдя в кабинет, остановила на нём взгляд и невольно подумала, что Рей исхудал. Он выглядел непривычно бледным, хотя всегда хорошо загорал, а под глазами его залегли чёрные круги.
Ни тени жалости Кирстин не испытала. Напротив, клокотавшая в ней злость стала только сильней. «Это всё, чем ты можешь расплатиться со мной?» – думала она и чувствовала, как неудовлетворенная обида болезненно тянет в груди.
А Рей долго смотрел на неё. Он пытался напиться Кирстин, как умирающий от жажды тщетно пытается напиться солёной морской водой. Кирстин казалась прозрачной, как призрак, истончившейся и почти невидимой в тусклом свете осеннего солнца, едва пробивавшегося сквозь пелену облаков.
Хотелось броситься к ней, обнять и расцеловать, но сделав мельчайший шаг вперёд Рей тут же чувствовал невидимую стену, разделившую комнату пополам.
– Йонас кое-что узнал, – сказал Рей.
– Я слушаю, – Кирстин замерла напротив него.
– Покушение в аэропорту скорее всего организовал племянник главы мексиканского наркокартеля, Диего Коррес. Сам он руководит одним из отделений картеля. Этот человек… – Рей прокашлялся, – этот человек, – продолжил он, – хотел тебя купить. Я думаю, его ставка была одной из двух самых больших.
Губы Кирстин дрогнули.
– Из двух? – спокойно переспросила она. – А чья ещё?
– Хусейн бин Заид. Хочешь спрятаться от меня у него?
– Не угрожай мне, Рей, – Кирстин стиснула кулаки, – если бы не ты, меня не хотел бы купить вообще никто.
Рей дёрнулся, но промолчал.
– Мне, наверное, нечем хвалиться, Кирстин, – после долгой паузы сказал он, – я действительно не сделал для тебя ничего, чтобы твоя жизнь стала лучше, чем была. Но я уже столько раз пожалел о том, что сделал, что мне кажется, ты могла бы проявить ко мне милосердие.
– Ну почему же ничего, – Кирстин плавно, как ласка, приблизилась к нему и заглянула в глаза, – ты подарил мне столько красивых вещей… Скажи, Рей, сколько девушек тебе пришлось продать, чтобы у нас с тобой было это всё?
– Кирстин! – рявкнул Рей. Не сдержавшись, схватил Кирстин за плечи и встряхнул.
– Я никогда не пойму этого, Рей, – выплюнула Кирстин ему в лицо.
– Ты тоже не святая!
– Нет. Но есть разумная мера вреда, который стоит того, чтобы его причинять. Можно ударить, когда хотят ударить тебя. Но нельзя продать человека в рабство просто потому, что захотел подарить любовнице серебряный браслет!
Рей с трудом удержался, чтобы не ударить её, а Кирстин развернулась и решительно двинулась прочь.
Рей остался в одиночестве, бессильно сжимая кулаки. Никогда ещё он не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас. Никому он не простил бы таких слов. Ни от кого не стал бы терпеть столь многого. Но Кирстин давно перестала быть частью мира, окружавшего его, и стала частью его самого. И теперь Рей мог лишь бессильно смотреть, как та уходит. Он знал немало способов убедить людей в своей правоте. Но не знал ни единого способа убедить себя самого.