Танки идут на мины

☆ НАЗЕМНЫЕ ТРАЛЬЩИКИ

…Во второй половине дня 21 сентября 1943 года передовые отряды 3-й гвардейской танковой армии вышли к Днепру. На следующий день на рассвете у села Григоровка первыми через реку переправились с партизаном-проводником четыре автоматчика-добровольца из мотострелковой роты 51-й гвардейской танковой бригады подполковника М. С. Новохатько.

Ступив на берег, гвардейцы завязали перестрелку. Им на помощь через Днепр спешили мотострелковые части. Захваченный первоначально небольшой плацдарм в упорном бою был расширен. Вскоре началась массовая переправа подразделений 3-й гвардейской танковой армии, 27-й и 40-й общевойсковых армий.

5 октября к Днепру подошли и подразделения 166-го отдельного инженерно-танкового полка. Впереди просматривались темная гладь холодной воды и белесая кромка правого берега. Дул пронизывающий сырой ветер, густые тучи плотно закрывали луну.

Река периодически освещалась неживым, холодным светом немецких ракет. С Букринских высот время от времени тянулись огненные трассы, затем следовали глухие разрывы мин.

Мугалев смотрел на темную поверхность реки, пытаясь уловить закономерность в системе заградительного огня противника. «Хотя бы два тральщика переправьте благополучно, этим поможете пехоте расширить и закрепить плацдарм», — сказал ему днём командующий. И теперь, напряженно всматриваясь в холмы и бугры правобережной стороны, он думал о том, как без потерь достигнуть противоположного берега.

Командир полка наземных тральщиков подполковник Н. М. Лукин сосредоточил боевую технику на участке переправы.

В полночь паромы с танками-тральщиками, буксируемые катерами БМК-70, пошли к тому берегу. Гитлеровцы заметили передвижение на реке и усилили огонь. Но паромы шли вперед и вскоре благополучно достигли цели. Выгрузившиеся танки-тральщики встали у подножия прибрежных высот. На рассвете они вступили в бой. Под секциями тралов с глухим раскатом рвались мины.

В образовавшиеся проходы устремились линейные танки, за ними пехота, и вскоре громкое «ур-а-а-а!» гремело над траншеями врага.

Один тральщик, с ходу преодолев две полосы минных полей, вышел к кустам и обнаружил замаскированную пушку. Возле нее, сбившись в кучку, стояли вражеские солдаты с поднятыми руками. Это был расчет орудия с младшим офицером во главе.

— Почему не стреляли по танку?

Пленный офицер-артиллерист на допросе давал сбивчивые объяснения:

— …Я ничего… ничего не понял из того, что произошло. Я не спешил с командой «Огонь». Ваш танк должен был подорваться на минном поле первой полосы. Так было всегда. Машины подрывались, и мы открывали огонь по застывшей мишени. Но здесь мы увидели нечто невероятное. Не сбавляя скорости, танк продолжал идти сквозь пламя взрывов. Достигнув минного поля второй полосы, он опять не подорвался и по-прежнему шел на наше орудие.

Немецкий офицер выжидательно посмотрел на переводчика, словно вникая в его речь и контролируя, правильно ли тот переводит, ибо то, что он говорил, очень важно было и для него самого.

— Это был странный танк, — продолжал пленный. — Я впервые видел такой. Впереди гусениц вращались то ли колеса, то ли диски. Танк походил на какую-то чудовищную машину. Нас охватил ужас. Мы так и остались в траншее.

Пленил офицера и расчет его пушки командир роты 166-го отдельного инженерно-танкового полка старший лейтенант Адам Захарович Петушков. На допросе немецкого артиллериста присутствовал заместитель командира полка по спецтехнике Павел Михайлович Мугалев — военный инженер, конструктор тех самых вращающихся дисков, установленных впереди гусениц танка, которые произвели на гитлеровского офицера ошеломляющее впечатление.

Конструктор был доволен. Изобретенные им минные тралы успешно действовали в бою в составе опытного полка.

166-й отдельный инженерно-танковый полк был новым видом войскового формирования. В мировой военной практике первой таким формированием оснащалась Красная Армия.

Изобретатель… Конструктор… С чего начинается он?! Какими качествами характера должен обладать человек этой профессии? Что обязательно для него?

Когда адъюнкт[1] Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева Павел Михайлович Мугалев доложил руководителю научно-исследовательского отдела полковнику Алексею Сергеевичу Ильину о своих последних инженерных разработках, тот спросил:

— Не слишком ли много это? Какую из поставленных проблем вы можете выделить?

— Проблему борьбы с минами, — ответил военинженер.

— Тогда, — посоветовал полковник Ильин, — не распыляйтесь, сконцентрируйте свое внимание на ней и продолжайте работать.

То же самое говорил инженеру профессор комбриг Георгий Иосифович Покровский.

Прислушиваясь к советам своих педагогов, Мугалев перестроил всю научную работу, которую вел. «В самом деле, — рассуждал он, — надо избрать одну-две важные проблемы, изучить их и довести до желаемого конца».

Поставив перед собой такую задачу и сосредоточив на ее решении все силы и знания, он почувствовал вскоре, какой насыщенной и стремительной стала его жизнь.

^{Конструктор противоминных танковых тралов лауреат Государственной премии, Герой Советского Союза гвардии полковник П. М. Мугалев (май 1945 г.).}

Шло время. Долгие дни раздумий чередовались с лабораторными исследованиями. Прежде чем лечь на чертежную доску замысел претерпевал десятки изменений в так называемых предэскизных вариантах. И уже совсем нелегко бывало, когда идея его становилась достоянием конструкторского бюро и опытного цеха. Здесь создавался экспериментальный образец той машины, которая родилась в его воображении. За первым опытным образцом следовал второй, третий… Десятки промежуточных экспериментальных образцов. Конструктор помнил в мельчайших деталях каждый из них со всеми достоинствами и недостатками.

Наконец наступал тот момент, когда изобретению выносился приговор. Часто судьбу новой машины решал сам конструктор: оставаться ли ей в единственном экземпляре или идти в серийное производство. Так поступил Мугалев и на этот раз. Первым испытателем трала на боевых минах был он сам.

…Опытные образцы… Сколько их прошло через руки Мугалева, прежде чем он добрался до того единственного, который должен был послужить Родине!

Размеренное течение учебной жизни в военной академии заполнено лекциями, лабораторными занятиями, строевой подготовкой, стрельбами… Вдруг в этот будничный ритм врывается весть: на границе с Финляндией начались военные действия.

Мугалев тотчас же решил, что ему надо быть там, на линии огня, тем более что сразу стали поступать тревожные данные о труднопреодолеваемых минных заграждениях, применяемых противником.

Раздумывая после лекции над событиями последних дней, склонившись над листком бумаги, он писал: «…Чтобы быть полноценным преподавателем военной академии, прошу направить меня в действующую армию для накопления опыта…»

Молодой офицер перечитал написанный рапорт, подумал о том, что просьбу свою изложил конкретно, и решил ничего не менять — важно, чтобы все было коротко и ясно.

Да, ему, военному инженеру, необходимо увидеть собственными глазами поле боя, окопы, технику противника и, наконец, своих и чужих солдат.

В ожидании ответа Павел Михайлович старался детальнее познакомиться с театром военных действий, с сообщениями, приходившими оттуда.

О пресловутой линии Маннергейма ходили разные суждения. Одни занижали ее реальную мощь, другие же уверяли, что это крепкая долговременная оборонительная система с огневыми сооружениями и узлами сопротивления, с новейшими фортификационными объектами. Сравнивали ее с немецкой линией Зигфрида и французской — Мажино.

Зима 1939/40 года отличалась обильными снегопадами, сильными морозами. Наши войска на некоторых участках фронта, растянувшись вдоль дорог, медленно продвигались вперед, ведя непрерывные бои и отбивая атаки выходивших в их тылы подразделений финских лыжников. На Карельском перешейке в районе Ладожского озера простирался сплошной фронт, где вела бои 7-я армия, которой командовал командарм 2-го ранга К. А. Мерецков.

Войска 9-й армии действовали на суомуссалминском, а 14-й — на петсамском направлении, где велись большей частью бои местного значения. Оба эти направления считались второстепенными.

Мугалев прибыл в распоряжение начальника инженерных войск 8-й армии полковника В. П. Шурыгина.

В первые же дни Мугалев стал свидетелем неудачных попыток наших частей атаковать противника на подступах к станции Лаймала. Передний край был прикрыт усиленным минным полем. Попав на него, бойцы не могли продвигаться дальше и залегали в снегу.

Отсутствие опыта и средств по преодолению такого вида заграждений с ходу дало себя знать. Минные заграждения простирались на многие километры. Танки с трудом преодолевали глубокий снег, а попав на минное поле, подрывались и становились неподвижной мишенью для артиллерии противника.

Военные будни втягивали вновь прибывшего офицера в развертывавшиеся боевые действия. Здесь он еще раз понял, что главный элемент в наступлении — это темп продвижения и что при этом наиболее сложной для наступающих войск оказалась задача по преодолению минных заграждений с ходу.

Противник применял разные мины: противопехотные, противотанковые, фугасы большой взрывной силы, а также устраивал различные ловушки взрывного действия. Их хорошо распознавали советские саперы. Но на это тратилось много времени.

Высокоэффективными средствами разминирования наши войска не располагали и несли потери. Необходимо было найти способ борьбы с минами.

Вскоре на этот же участок фронта прибыл офицер кафедры подрывного дела академии, руководитель и старший товарищ Мугалева полковник В. В. Овчинников. Его, как и Павла Михайловича, больше всего интересовали мины.

Тем временем по непосредственному указанию А. А. Жданова были развернуты поиски путей борьбы с минными заграждениями. К решению этой проблемы были привлечены ленинградские ученые и инженеры, в том числе и группа преподавателей из Военной академии связи, возглавляемая профессором Н. М. Изюмовым.

Коллектив, руководимый Н. М. Изюмовым, в очень короткий срок сконструировал миноискатель. Работу его проверили и тут же пустили в производство. Теперь саперы, оснащенные миноискателями, двигались цепочкой впереди частей и подразделений и проверяли каждый метр земли. Как только миноискатель оказывался над миной, в наушниках раздавался звуковой сигнал. Сапер останавливался, очищал снег над миной и обезвреживал ее. Такая процедура замедляла темп продвижения наступающих подразделений.

Дело осложнялось еще и тем, что электромагнитный миноискатель в равной степени реагировал как на мину с металлической оболочкой, так и на крупный осколок снаряда в снегу. А мин в деревянной укладке он обнаружить и вовсе не мог. Такой метод поиска сопровождался большими людскими потерями.

«Где же искать выход?» — спрашивал Мугалев у Овчинникова. Одно было очевидным, что нужно создать более универсальное и более маневренное средство для того, чтобы обнаружить и уничтожить мины, и в первую очередь оснастить этим средством танки.

И оба специалиста по минам — Овчинников и Мугалев — поставили перед собой задачу: выявить и изучить места расположения мин, определить конструкцию и глубину закладки этих мин, а также постараться раскрыть закономерности схемы минирования. Хотя не исключалось, что у противника и нет такой постоянной схемы. Командование дало согласие, и офицеры ушли в разведку.

…Медленно, осторожно продвигаются Овчинников и Мугалев по свежевыпавшему снегу. На подходе к переднему краю обороны противника они решили обследовать один из участков. Ползут вперед, проверяя каждый метр своего пути. Когда добрались до небольшой сопки, неожиданно их накрыл минометный огонь. Разведчики залегли. Становилось понятно, почему противник прикрывает свои минные поля таким мощным огнем: «Вероятнее всего, чтобы сохранить тайну схем минирования». Мугалев не успел подумать об этом, как вблизи прогремел сильный взрыв. Разорвалась мина. Полковника Овчинникова отбросило в сторону. Он потерял сознание. Мугалев ползком добрался до товарища и потащил его по снегу за собой.

Обстрел то прекращался, то возобновлялся. Спустя несколько часов Мугалеву удалось выползти из зоны обстрела и добраться с контуженным полковником до командного пункта части.

Разведка убедила Павла Михайловича, что никакое разминирование у переднего края открыто идущий сапер выполнить не может. Нужны механические средства и броневое укрытие человеку, производящему разминирование. И само разминирование должно производиться с ходу.

Конструктор настойчиво продолжает думать об этом, стоя у лесной опушки. Рядом с ней пролегла дорога. Она связывала тыл с передовой. Дорога была накатана гусеницами танков и колесами автомашин. Павел Михайлович обратил внимание, как грузно тащилась по ней полевая кухня. Двуколка спускалась под уклон на заснеженную болотистую долину. Вдруг раздался мощный взрыв. Дорогу покрыло огромное облако черного клубящегося дыма. Когда он рассеялся, Мугалев увидел останки повара, лошади и разбитую кухню.

Что же произошло?!

Кухня подорвалась на мине противника, установленной на дороге. Но возможно ли это? Ведь по дороге проехали десятки машин, и благополучно. Конструктор, осматривая место взрыва, поднял обломок колеса. Узкий обод, обитый стальной полоской, глубоко прорезал снег, нажал на крышку мины, и та взорвалась.

Мысль инженера работает четко. «Очевидно, — размышляет он, — приспособление для уничтожения мин должно иметь вид прочного упругого диска, который мог бы, прорезав грунт, доставать и взрывать мину. Но сам диск должен оставаться целым. Если такую конструкцию поместить впереди танка, то танк-тральщик будет способен пройти по минному полю, делая себе, линейным танкам и пехоте определенной ширины безопасный проход. Есть и аналогия — действия кораблей-тральщиков. Для траления мин в море они используют механические тралы, которые вытраливают полностью участки моря или делают проходы для движения боевых и других кораблей, обозначая протраленную полосу».

Итак, мысль, возникшая под минометным огнем на подступах к переднему краю противника, стала отчетливее. Возникла идея создания сухопутного механического бронированного тральщика.

Эту работу надо было выполнить срочно. Войска в таких тральщиках нуждались остро.

На следующий день Мугалев набросал эскиз и сделал краткое описание нового боевого средства — противоминного танкового наземного трала, которого до сих пор не было на вооружении ни в одной армии — ни у нас, ни за рубежом.

Полковник В. П. Шурыгин и полковник В. В. Овчинников предложение инженера одобрили, и 14 декабря 1939 года его откомандировали со следующим предписанием:

«Начальнику инженерных войск военного округа полковнику А. Ф. Хренову. Направляю т. Мугалева П. М. с предложением конструкции навесного трала к танку. Предложение заслуживает безусловного внимания и, мне кажется, незамедлительной реализации на заводах.

Начальник инженерных войск 8-й армии полковник В. П. Шурыгин».

Когда Павел Михайлович прибыл на место, он узнал, что здесь в некоторых конструкторских бюро также занимаются разработкой противоминных тралов. А на одном из прифронтовых участков уже испытывался опытный трал, предложенный специалистами инженерного полигона. Тральщик их выглядел так. На танке впереди каждой гусеницы укрепляли специальный вращающийся барабан с цепями. На концах цепей закреплялись свинцовые груши. Цепи с силой ударяли по грунту, где лежали мины, и взрывали их. Эти тралы на полигоне прошли предварительные испытания и получили положительную оценку. Но когда их начали применять в условиях, приближенных к боевым, на заснеженной местности, сразу же выявили их существенные недостатки. Цепи поднимали столбы снежной пыли, лишая экипаж танка видимости и ориентации. Водитель вынужден был через каждые пять — десять метров останавливать машину и таким образом невольно превращать ее в неподвижную мишень на поле боя. Кроме того, барабаны с цепями быстро выходили из строя, да и под цепями не все мины срабатывали. Очевидно, надо было искать другое решение проблемы противоминного траления, и предложение Мугалева, по-новому решавшее этот вопрос, заинтересовало советское командование.

Когда А. А. Жданову доложили о новой идее, он дал указание немедленно приступить к изготовлению первого опытного, экспериментального образца.

Из заводских ворот на испытательный полигон трал вывезли утром 1 января 1940 года. Для испытания трала танка не дали, и Мугалев приспособил обычный трактор. Павел Михайлович сам вел его. Боевые противотанковые мины под тралом срабатывали безотказно. В процессе испытаний выявились и некоторые недостатки. В конце февраля был готов новый, существенно улучшенный вариант трала. Испытания снова проводил сам конструктор в присутствии членов комиссии. Новое боевое средство действовало безотказно и надежно.

Начальник инженерных войск Ленинградского военного округа генерал-майор инженерных войск К. С. Назаров 28 февраля 1940 года сообщил начальнику Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева: «…Минный трал Мугалева создан, прошел полигонные испытания и показал удовлетворительные результаты».

12 марта военные действия в Финляндии прекратились. Инженер Мугалев был убежден, что именно сейчас, в период мирной передышки для нашей страны, необходимо настоятельно добиваться доработки нового вида вооружения и внедрения его в армию как средства механической разведки минных полей и устройства в них безопасных для танков и пехоты проходов. Тем не менее работы над тралом Мугалева приостановились.

В то же время проблема создания перспективного минного тральщика продолжала стоять остро. Многие конструкторы думали об этом, и у каждого был свой путь решения вопроса. Единого мнения специалисты не придерживались. Одни утверждали, что трал Мугалева может выдержать не более трех-четырех взрывов мин, а не десять — двенадцать, как показывали испытания. И потом где это видано, чтобы на передок танка цеплять эдакую махину?! Что останется от маневренных качеств танка, идущего впереди наступающих подразделений?! А металл! Сколько металла потребуют тралы!

Конструкторы бойкового типа трала отстаивали свой принцип, старались доказать целесообразность и перспективность именно такого решения. Какой из созданных экспериментальных образцов может стать основанием для конструирования и серийного выпуска нового трала? Вопрос оставался открытым до тех пор, пока в конце концов дисковый трал Мугалева вообще признали бесперспективным.

Но Павел Михайлович продолжал настойчиво добиваться права работать над своим изобретением. Он составлял аргументированные докладные записки и посылал их в вышестоящие инстанции.

Вероятно, нет такого конструктора, который бы в тот или иной период своей деятельности не пережил определенного творческого кризиса. «Но кризис ли это? — спрашивал себя Мугалев. — Неужели предложенная мною конструкция трала — пройденный этап, лишь некая веха на пути создания тех, которые должны пойти на оснащение армии? Нет! — мысленно утверждал он. — Это не тот обременительный груз, от которого я должен отказаться». И Мугалев твердо решил довершить начатое дело.

Раздумья над сложной проблемой, напряженная работа мысли, настойчивые поиски нового решения не оставляли в покое. Его тральщик будущего облекся в прочную стальную броню, надежно защищавшую экипаж, совершенствовалась форма его рабочих органов, упрощалось управление им на поле боя.

Павел Михайлович не знал, сколько времени уйдет на то, чтобы добиться права вновь начать работать над своим изобретением. Но верил, что это время придет.

Инженер нередко вспоминал, с чего же началась его тяга к боевым машинам. Очевидно, толчком послужили впечатления детства. Лет двенадцать было ему, когда впервые попал в кинематограф в своем родном Житомире. Показывали хронику, запечатлевшую празднование в Москве второй годовщины Октября. Зрители увидели Владимира Ильича Ленина, стоявшего возле Кремлевской стены вместе с рабочими, красноармейцами, членами правительства. Ленин, подняв ладонь к шапке, приветствовал войска, идущие по Красной площади. После того как прошли пехота и конница, появились пушки на конной тяге, а за ними бронеавтомобили. Затаив дыхание, смотрели люди на экран. Детвора, примостившаяся на полу перед первыми рядами длинных дощатых перекладин, реагировала по-своему. Пашка Мугалев, толкая в бок друга, шепотом говорил: «Вот где силища! Правда?!» Ему казалось, что в этих боевых машинах заложена такая мощь, которая вконец сметет врагов революции.

Трудные то были годы. Еще шла гражданская война, свирепствовали болезни и голод. Тяжко было и матери Павла Мугалева, Марии Ивановне. Трех сыновей надо было поднимать без отца. Работала она на фабрике, иногда по две смены. Где там уследить за мальчишками. Фабком помог ей определить их в детский дом. Побыв там несколько месяцев, они сбежали и, предоставленные самим себе, промышляли на речной пристани, работая гребцами на лодках, сновали по торговым рядам шумного Павликовского базара, торгуя рыбой, выловленной из речки Тетеревки. На добытые деньги подкармливались, кое-что отдавали матери, иногда хватало и на билет в кинематограф.

Жизнь семьи Мугалевых стала нормализоваться с возвращением отца, Михаила Борисовича, солдата первой мировой войны. Он разыскал сыновей, водворил их в дом. Так они стали учиться и работать.

Михаил Борисович был хорошим плотником. Некоторое время учеником поработал с ним и Павел. Но недолго.

Среди своих друзей — пятнадцатилетних сверстников — он первым стал бойцом ЧОНа. Свою причастность к частям особого назначения он воспринимал как большую честь. А через год юноша стал курсантом Волынской губернской советской партийной школы.

В 18 лет Мугалев возглавил Аннопольский райком комсомола в Шепетовском округе, затем профсоюзные организации строителей и мукомолов. Глубоко уважая своего молодого руководителя, рабочие называли его не иначе как «Батька». Такое отношение простых людей смущало юношу и вселяло гордость: значит, правильно работает.

В те дни на нем ладно сидела кожаная тужурка — премия за ударный труд от председателя Ксаверенской коммуны партизана Назарука. На голове — легкая кепчонка, из-под нее — русые вихры.

Он часто выезжал на стройки и предприятия своего района, встречая иногда людей редчайшей в то время профессии — «инженер», и до обидного ощущал, как ему не хватает знаний.

Вскоре он вернулся в Житомир, стал работать на деревообделочной фабрике и учиться на вечернем рабфаке, а потом на курсах «профтысяча». После окончания курсов Мугалева послали учиться в Одессу в Политехнический институт. Здесь он впервые увидел море во всей его впечатляющей силе. Возле памятника Пушкину стояла подзорная труба. Отдал несколько копеек хозяину и заглянул в трубу. Увидел порт, корабли, мол, маяк и безбрежную даль синего моря. Потом он долго петлял по одесским переулкам и улочкам, выходил на зеленые бульвары и снова уходил куда-то — в этом городе на всем лежала печать истории.

В начале апреля 1919 года Красная Армия изгнала из Одессы иностранных захватчиков — англо-французских интервентов. Пять трофейных танков захватили наши войска. Один из них отправили в Москву, Владимиру Ильичу Ленину. Этот танк прибыл в столицу в конце апреля, и 1 Мая его увидели москвичи идущим по Красной площади. Это был тот самый — один из пяти танков, которым и «хотели застращать русских рабочих англо-французские мошенники в Одессе»[2].

Демонстрацию, на которой московские трудящиеся показали всему миру силу своей воли к победе над англо-французскими интервентами, и, как доказательство этой силы, трофеи, захваченные у противника, в числе которых был и танк, описывали в газете «Правда». Будучи в Одессе, Мугалев допытывался, а где же остальные четыре трофейных танка? Может, в музее в каком стоят, посмотреть бы.

И потом, много позже, когда наша армия имела на своем вооружении немало техники, вид бронированных стальных машин никогда не оставлял равнодушным Мугалева.

Созданные для непосредственного сопровождения пехоты на поле боя, поддержки ее огнем и гусеницами, танки подтвердили свою незаменимость. «Но только ли огнем и гусеницами, непробиваемой броней должен быть сильным танк? — думал нередко Мугалев. — Какие же еще качества можно ему придать, чтобы сделать неуязвимым, ну хотя бы от мин?»

Как инженер-изобретатель, Мугалев знал, что у любого нового оружия успех всегда временный, пока не найдено противодействие. Об этом и история напоминала. Взять хотя бы появление боевых слонов в армии Ганнибала. В какое паническое бегство они обратили римлян! Но смятение длилось лишь до тех пор, пока те не додумались применять рвы, ямы-ловушки и завалы.

Шел поединок щита и меча, снаряда и брони. Кто кого качественно перевесит? Кто кого обгонит?

…Осенью 1929 года студента Мугалева из Одесского политехнического института направили в Московское высшее техническое училище. Три года занимался он в этом учебном заведении. Отличную учебу сочетал с активной общественной работой. Был членом бюро комитета комсомола и профбюро. А с 1931 года стал членом партии.

Годы студенческие помнят все хорошо. Особенно отчетливо врезались в память Павла Михайловича весенние месяцы 1932 года, когда он проходил практику. Его направили в Магнитогорск, на самую большую ударную стройку страны. Там его поставили мастером возведения цеха-стана «500». Спустя два месяца в конторе стройки ему вручили телеграмму. В ней говорилось, что по партмобилизации он призван в ряды Красной Армии и зачислен в Военно-инженерную академию имени В. В. Куйбышева.

Тактика, фортификация, общетехнические дисциплины… Вчерашний студент снова ворошит горы книг и учебников, и все это он делает с завидным упорством и настойчивостью.

Вечером, когда классные занятия заканчивались, Мугалева обычно видели в лаборатории академии. Как и все слушатели, он приходил сюда после напряженного учебного дня и сидел допоздна. Задуманное делал методично, последовательно и вдумчиво.

Однажды в мирную тишину лаборатории ворвалась тревожная весть — во льдах Арктики потерпела бедствие знаменитая экспедиция Отто Юльевича Шмидта.

Радиограмма о том, что базовый корабль арктической экспедиции «Челюскин» затонул, раздавленный льдами полярного моря, а 104 человека высадились на лед, взволновала весь мир. С разных сторон к мысу Ванкарем направлялась помощь. Страна мобилизовала силы и изыскивала средства спасения экспедиции.

В Главсевморпути в эти дни наряду с другими рассматривался проект по созданию герметического сухопутно-морского малогабаритного катера вездехода. Катер вмещал до 60 человек, предназначался для движения по воде, суше и льду с преодолением торосов в полтора метра, был способен выйти с воды на кромку льда высотой также до полутора метров.

Автором этой оригинальной разработки был слушатель Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева Павел Михайлович Мугалев. Но реализовать предложение в те дни из-за отсутствия времени не представлялось возможным. Челюскинцам нужна была экстренная помощь. Как известно, такая помощь была блестяще осуществлена советскими летчиками М. В. Водопьяновым, И. В. Ворониным, С. А. Леваневским, А. В. Ляпидевским, В. С. Молоковым, Н. П. Каманиным, М. Т. Слепневым. На отечественных двухместных самолетах Р-5 они перевозили по шесть-семь человек, размещая часть пассажиров в сигарообразных парашютных ящиках, подвешенных под плоскостями самолетов.

13 апреля 1934 года были вывезены последние шесть членов экспедиции. Подобной операции по спасению потерпевших бедствие людей не знала мировая история авиации и мореплавания.

Счастливо завершенное спасение челюскинцев не отбросило в сторону многие другие конструкторские разработки, предложенные в те дни. В частности, не без внимания остался и катер-амфибия Мугалева. Он дал толчок к разработке и созданию в Советском Союзе машин-вездеходов для Арктики и для работы на лесосплавах.

В эти годы конструктор создает также машину для ускоренной прокладки полевых колонных путей. Анализируя возможные условия передвижения войск и транспорта в наступательных операциях, он предлагает оригинальную сверхскоростную по тому времени машину «П» для прокладки колонных путей в поле, кустарнике и молодом лесу.

По поводу машины «П» было много разноречивых мнений. Некоторые специалисты сомневались в ее необходимости и полезности. Однако коллективом николаевского завода «Дормашина» был изготовлен образец и проведены испытания. В полевых условиях колонный путь прокладывался со скоростью до 14 километров в час, в кустарнике — 8-10, в молодом лесу — 4–6 километров в час. На этом работа над изобретением прекратилась.

Но машина «П», как в свое время катер-вездеход, послужила прототипом других конструкций скоростных прокладчиков колонных путей, значительно облегчавших труд войсковых саперов.

В эти же тридцатые годы закладывались прочные основы советских бронетанковых войск. Разрабатывались и создавались новые боевые машины коллективами таких ведущих конструкторов, как М. И. Кошкин, Н. А. Кучеренко, А. А. Морозов, Ж. Я. Котин. Мугалев имел тесные деловые контакты с этими корифеями советского танкостроения. Он был членом междуведомственной комиссии по испытаниям пробегов первых танков Т-34 и КВ весной 1940 года.

После того как работы над наземными минными тральщиками приостановились, конструктор часто возвращался к этой своей основной идее. «Как они необходимы в современных условиях ведения боя, в наступлении! — думал он. — Именно в наступлении, когда враг возлагает надежду на километры минированных дорог и сплошные минные поля у переднего края своих оборонительных рубежей».

Да! Тральщики, безусловно, понадобятся наступающим сухопутным войскам как средство, повышающее темпы их продвижения при прорыве оборонительных рубежей противника.

А пока что в инженерно-саперных частях на вооружении продолжал оставаться миноискатель или обыкновенный щуп для обнаружения мин и взрывчатка для их уничтожения.

И конструктор снова добивается признания своей идеи — создания и внедрения в войска наземных минных тральщиков.

В начале 1940 года военно-технический совет при начальнике Главного автобронетанкового управления генерале Н. А. Лебедеве рассмотрел докладную записку Мугалева и заслушал его доводы. Совет вынес решение, что наземные тральщики танковым войскам не нужны, и предложение конструктора о продолжении работ по тральщику отклонил…

Возвратившись в академию, Мугалев зашел к секретарю партийного комитета А. И. Севко. Это был молодой, но вдумчивый и опытный партийный руководитель. Выслушав товарища, он посоветовал:

— Ты остынь малость, Павел Михайлович, глубже продумай вопрос и учти сложившуюся ситуацию. Потом вернемся к нему. При случае доложу о твоей работе начальнику инженерных войск Красной Армии генералу Воробьеву. Он ведь бывший начальник вашего факультета и хорошо знает тебя.

Но с этим не согласился присутствовавший при разговоре член парткома Д. И. Шор:

— Мне звонили из ГАБТу, я в курсе дела. Считаю, что мимо деляческого уклона Мугалева нельзя проходить, и оставляю за собой право поставить этот вопрос на обсуждение партийного собрания.

И поставил с конкретной формулировкой: или Мугалев согласится с мнением специалистов о ненужности его работ по тралу и прекратит заниматься делячеством, посылать докладные записки, или поставит себя вне рядов партии.

…Собрание, заседавшее бурно и долго, не разделило мнения Шора. Адъюнкт академии остался в рядах партии.

Шел уже 1941 год.