Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми»

Глава 1 Новобранец

Война грянула неожиданно. Только по весне газета «Правда» заверяла, что Германия подписала с Советским Союзом Пакт о ненападении и теперь мы друзья. Даже парад совместных – советских и германских – войск в Белостоке провели.

Павел узнал о войне не сразу. Со школьными друзьями он гулял до утра после выпускного бала. Потом с парнями купаться пошел, а когда вернулись, сразу заметили в городке перемены. Люди стояли вокруг репродукторов, и лица у них были хмурые.

– А что случилось-то? – поинтересовался Павел.

– Война! Германия на Советский Союз напала – в четыре часа утра. Вот – обращение Молотова передают.

Сначала новость ошеломила, но потом он даже обрадовался. Как же! На долю дедов и отцов пришлась революция, Гражданская война, стычки на КВЖД, даже финская война. А наши добровольцы, летчики и танкисты – те, кто в Испании воевал?

А вот у него самого ничего интересного не было – только учеба, да еще рыбалка с ребятами. Нет, не на тех фашисты напали. Успеть бы только на войну попасть! Красная Армия в несколько дней врага разгромит и дальше будет воевать на его территории.

Надо в военкомат бежать! У него значок «Ворошиловский стрелок» есть, и с вышки на парашюте он два раза прыгал.

И Павел направился в военкомат.

Там царила суета, бегали военные, во дворе строились команды призванных из запаса мужчин – с рюкзаками и чемоданами.

Но дежурные на входе даже вовнутрь его не пустили.

– Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

– Вот когда подрастешь, тогда и вызовем.

– Да к тому времени война закончится!

– Парень, иди, не мешай. Не до тебя!

Павел покрутился во дворе военкомата, с завистью глядя на военнообязанных – двадцати-тридцатилетних мужчин, да и пошел домой. Поговорить бы сейчас с друзьями, поделиться новостями.

Жил Пашка недалеко от Энгельса, в небольшом городке, в республике немцев Поволжья. Была такая до войны. А на русском языке говорили не хуже, чем на своем родном. И Пашка, общаясь с ними, немецкий выучил. Правда, на уроках немецкого в школе ошибки допускал, но говорил быстро, да еще на померанском диалекте.

Вечером пришли с работы родители. Мать была зареванная, вся в слезах, отец хмурый.

Пашка хотел сначала приободрить родителей. Чего плакать, если война закончится скоро, не успев толком начаться? Только отец за ужином сказал, что на работу к ним приходил работник паспортного стола, многим вручил повестки в военкомат.

После ужина отец с матерью долго обсуждал – куда сына определить? Мать склонялась к тому, чтобы Пашка продолжил учебу в местном техникуме связи, но отец решил иначе:

– Пусть пока к нам в мастерские идет, какую-никакую копейку в дом принесет. Вон сколько у нас свободных мест организовалось. Профессию рабочую приобретет, а учеба не убежит никуда.

Назавтра отец пошел на работу вместе с Пашкой.

Так и устроился Пашка учеником слесаря-моториста в мастерские.

Как потом оказалось, отец был прав. В магазинах быстро исчезли продукты, и рабочим начали выдавать рабочие продуктовые карточки. Все сверстники Пашки устроились на работу.

А сводки с фронтов приходили все тревожнее. Немцы оголтело перли на Москву. Через месяц боев почти вся Белоруссия и часть Украины были уже оккупированы. В городок начали приходить первые похоронки.

Павел все ждал – когда же Красная Армия нанесет решающий удар? Когда погонят немцев? В обеденный перерыв, прослушав сводку Информбюро, где перечислялись оставленные после тяжелых боев города, он спорил до хрипоты с такими же подмастерьями:

– Товарищ Сталин, а также Ворошилов и Буденный заманивают фашистов, а потом как дадут! Как Кутузов!

Но месяц шел за месяцем, сводки с фронтов приходили все тревожнее и страшнее, а жизнь становилась все сложнее. В магазинах исчезли не только продукты, но одежда и обувь. А радужные надежды на скорую победу пропали после разговора с раненым. Их сосед, живший в соседнем подъезде, вернулся с фронта без ноги. Сидя на лавочке, он попросил Пашку принести спичек – это же не тяжело.

Павел уважил соседа-инвалида. Покосившись на культю, уселся рядом на скамейке.

Сосед пыхнул самокруткой.

– Дядя Саша, а на фронте страшно?

– Страшно, пацан. Немец прет безудержно. У него танки и самолеты, бомбами задавили, головы поднять не дают.

– А где же сталинские соколы? Где танки наши?

– Нету их, только в кино и были, – глухо ответил сосед.

В душе у Пашки что-то перевернулось. Как же так? Кино показывали, где пели «Броня крепка, и танки наши быстры», а на деле что? Почему Красная Армия город за городом сдает? Он, как и многие, карту дома завел. Прослушав по радио свежую сводку Совинформбюро, отмечал флажками линию фронта.

А на работе мужчин оставалось все меньше, почти каждый месяц кого-то забирали по повестке. Оставались пожилые люди, молодые ребята – те, кому не исполнилось восемнадцати, да еще женщины.

Наступил день, когда призвали отца Пашки. Он собрал скудный «сидор» с самым необходимым – бритвой, полотенцем. заплаканная мать пыталась положить в «сидор» теплые носки, но отец отмахнулся – там все дадут. К тому же в армии носки не носят, только портянки.

Павел с матерью провожал отца до военкомата, а потом помчался на работу. По законам военного времени за получасовое опоздание следовал тюремный срок.

От отца ждали писем. Пашка проверял почтовый ящик несколько раз в день, а заветного треугольничка не было. Ушел отец на фронт и как пропал – ни писем, ни похоронки. Только позже Павел узнал от сослуживцев отца, что часть их попала в Вяземский котел. Кого не убили, тот в плен попал.

Павел стал из учеников полноправным слесарем – правда, пока только второго разряда. Тонкие работы, требующие опыта и глазомера, ему не доверяли, но многие операции он уже выполнял самостоятельно. Вместо гражданской продукции – моторов «Фордзона» или «Сталинца» на ремонт стали привозить двигатели полуторок и «зИСов», а потом и вовсе танковые дизели В2. Объяснял их устройство бывший танкист, потерявший на фронте руку.

Настал день, когда гражданской продукции вообще не стало. Мало-мальски исправные трактора забрали в армию – в качестве артиллерийских тягачей. А то, что осталось, иначе как хламом назвать было нельзя. Лишь «Фордзоны-Путиловцы» не брали по причине их архаичности. Одни только колеса с плицами да двигатель, работающий на лигроине, чего стоили.

Вот на эти оставшиеся трактора и посадили бывших трактористов из числа пенсионеров и женщин. При МТС, ФзО организовали курсы трактористов для подростков. И Павла записали тоже. Днем он работал в мастерской, потом бежал домой, ужинал – и на учебу.

А в конце октября немцев Поволжья по Указу Президиума Верховного Совета СССР переселили в Казахстан, Омскую и Новосибирскую области.

Павел в одночасье лишился друзей. В душе он не верил, что немцы Поволжья способны вредить. Какие они враги? Имена немецкие да язык, но по духу, по ощущениям они русские. На фронт рвались, только военкоматы их не призывали. В дальнейшем, начиная с 1942 года, немцев стали мобилизовать в Трудовую армию. Положение их было не лучше, чем у заключенных: те же бараки, те же пайки, тяжелейшие условия труда. Но все это Павел узнал уже после войны.

В декабре 1941 года сводки сообщили первую радостную новость – под Москвой разгромили немцев. Столицу удалось отстоять, хотя все комиссариаты, правительство, дипломатические миссии были эвакуированы в Куйбышев.

В январе Павел закончил обучение и получил квалификацию тракториста 2-й категории.

Учиться было легко. Двигатели он знал как свои пять пальцев, а много ли надо времени, чтобы изучить коробку передач да фрикционы? Правда, часов по вождению было мало из-за нехватки горючего – его не хватало даже для фронта, и в тылу экономили каждый литр. Появились машины с газогенераторами, работающие на дровах.

Трудная была зима, холодная. Морозы до сорока градусов доходили. В мастерских тоже было холодно, пальцы к железу прилипали. Питание скудное, а рабочий день – двенадцать часов. Но никто не роптал, люди понимали, что фронту тяжелее, там решается судьба России.

Через два месяца после дня рождения, когда Павлу стукнуло восемнадцать лет, его вызвали в военкомат. Уставший военком с красными от недосыпания глазами, непрерывно куря «Беломор», спросил:

– Курсы трактористов закончил?

– Да.

– Хочешь в танковую школу поступить? Разнарядка пришла. В Саратов, недалеко.

– Хочу. Все лучше, чем в пехоте.

– Тогда собирайся, сынок. Даю тебе два дня – уладить дела на работе и дома.

Таких, как Павел, из их городка набралось пять человек. Добрались они до Саратова на поезде. А тут оказалось целых три танковые школы, и все на одной территории. Только начальство разное.

В первой учили экипажи для танков Т-34, во второй – для «Матильд» и «Валлентайнов», поставляемых в Союз по ленд-лизу, а в третьей – для самоходных артиллерийских установок.

Во второй школе Павел учиться не хотел – он был уже наслышан о том, как горят эти танки. Но о желании никто никого не спрашивал. На построении зачитали списки – кого в какую школу зачислили. Павлу повезло: он услышал свою фамилию в числе курсантов первой школы.

А потом – стрижка, баня, обмундирование. Было холодно, донимал голод. В шинелишках занимались в поле, из-за нехватки техники и топлива ходили «пешим по-танковому», изучали материальную часть танка, связь и топографию, тактику. «Вживую» Павел увидел танк только через месяц.

На вождение отвели всего по десять часов, благо – учеба на тракториста помогла. Боевые стрельбы были всего один раз, и каждому курсанту выделили по три снаряда. Ротный – Чепцов – был зверь, гонял курсантов до седьмого пота, до изнеможения. То ли подготовить лучше хотел, понимая, что три выстрела – это ничто, то ли выслужиться желал перед начальством, чтобы на фронт не попасть.

После выпуска Павлу присвоили звание «сержант», и всех курсантов первой школы отправили в Нижний Тагил, на танковый завод. На месте и формировали танковые полки, стараясь, чтобы в один экипаж попали и уже опытные танкисты, понюхавшие пороху на фронте, и молодые выпускники.

Они получили танки и отправились на полигон – испытать боевые машины пробегом и стрельбой.

Павла назначили командиром танка. Из молодых были также заряжающий и стрелок-радист. Повезло в том, что механиком-водителем к ним в экипаж попал дядька средних лет, уже успевший повоевать. Танк его, БТ-7, сгорел в бою. Он да еще командир танка успели выскочить из горящей машины.

Для Павла тридцатипятилетний водитель казался совсем пожилым. Первоначально он даже не понимал, как им командовать. Михаил Андреевич, как звали водителя, был старше Павла по возрасту, старше по званию – он был старшим сержантом – и более опытным, причем как в житейской мудрости, так и в военной.

– Люки в бою не закрывайте, – поучал он экипаж вечером в казарме, – не то угорите при стрельбе. Да и выбираться при попадании снаряда быстрее. Как только ударило в броню сильно и дымком потянуло – все, вон из машины. замешкаешься – сгоришь. Танк хоть и железный, горит быстро, а еще хуже – боекомплект взрывается.

Молодые слушали со вниманием. Этого в учебнике не написано, да и в танковой школе преподаватели словечком не обмолвились. Скорее всего сами азов выживания не знали, на фронте не побывав.

– Скорее бы на фронт отправили, – добавил Михаил Андреевич как-то. – Там хоть кормят сносно, а тут не успел из столовой выйти, а кушать снова хочется.

Кормили и верно плохо. Супчик перловый жиденький, кусочек «ржавой» селедки со слипшимися в ком, серыми макаронами да едва заваренный чай. И еще три куска черного липкого хлеба. С голоду не умрешь, но есть хотелось всегда.

– На фронте хоть мясо иногда перепадает, – делился впечатлениями водитель. – А еще лучше, когда в немецкие траншеи ворвешься да по блиндажам пошаришь. У немцев жратвы полно, и харч хороший. Жаль только, не часто такое бывает. Мне только два раза и удалось. Отбили у немцев позиции, а через сутки они нас оттуда выбили.

Хорошая машина «тридцатьчетверка». У немецких танков и броня тоньше, и пушка слабее. Только вот танков у нас мало, немец количеством берет. Пехота ихняя в атаку идет – от пуза из автоматов огнем поливает, патроны не жалеют. А перед атакой обязательно самолетами нашу передовую обработают, потом из пушек обстреляют.

– М-да, – только и нашелся что сказать Павел.

– Да ты не дрейфь, командир. И на фронте люди живут. Не лезь сам на рожон, не подставляй башку попусту под пули. Бомбят или артналет – не бегай, не паникуй, сразу ложись. Ищи воронку или другое укрытие. Под танк не лезь, в него в первую очередь целят.

Танковую бригаду сформировали быстро. Танки погрузили на железнодорожные платформы и отправили на запад, в действующую армию. Вместе с платформами, на которых стояли танки, и теплушками, в которых ехали экипажи, техники и механики, получилось три эшелона, каждый из которых тянули по три паровоза – вес-то был изрядный.

Эшелоны шли быстро, останавливаясь только для бункеровки паровозов углем и водой. А навстречу им тянулись санитарные поезда и эшелоны с эвакуируемыми заводами.

– Вся страна на колесах, – заметил кто-то из танкистов.

– Не о том говоришь. Обрати-ка внимание на название станций, – посоветовал Михаил Андреевич.

– зачем? Я их все рано не знаю.

– К Сталинграду везут.

Сводки о боях под Сталинградом мелькали почти в каждой газете, о боях между Доном и Волгой говорили по радио.

Разговоры в вагонах стихли. Все знали, что едут на фронт, – но куда? Командиры не говорили. Лишь теперь стало понятно, куда эшелоны держат путь, – в самое пекло сражений.

Через несколько дней эшелоны остановились в степи, у небольшого полустанка. Последовала команда выйти из вагонов и разгрузить технику. Для этого выделили наиболее опытных механиков-водителей. Ведь стоило допустить одно неверное движение, и танк свалится с платформы. Поди потом докажи, что ты не вредитель и сделал это не умышленно.

После выгрузки пустые поезда ушли, а бригаду построили. Выступил командир.

– Вам выпала честь служить и воевать в тринадцатом танковом корпусе. Командир его – генерал-майор Танасчишин. Я – командир двадцать пятой танковой бригады подполковник Мясников! Я приказываю – до вечера осмотреть и заправить технику. Ночью бригада совершит марш к месту сосредоточения. Командиры рот – ко мне!

Экипажи разошлись по своим танкам. Каждый занялся своим делом. Танки, хоть и были новыми, требовали регулировки, протяжки. занимался этим механик-водитель, помогал ему заряжающий.

Пока они регулировали натяжение гусениц, Павел осмотрел двигатель, потом уселся за рацию, покрутил верньер настройки. В наушники неожиданно ворвались немецкие голоса. звук был то чистым и четким, то пропадал. Но тем не менее Павлу удалось понять из разговоров, что немцы говорят о станице Голубинской.

– Чего говорят? – В открытый люк сунул голову механик-водитель.

– Сводку хочу послушать, да связи устойчивой нет. – Павел покрутил верньер. Прорвалась музыка, а потом женский голос монотонно бубнил набор цифр.

Павел почему-то поостерегся говорить Михаилу о том, что знает немецкий.

Когда стемнело, дали команду строиться в колонну и начать движение.

– А почему по свету не двинуться? – удивился Павел.

– Потому что бомбардировщики сразу накроют. Даже когда одинокий танк по степи идет, пылит сильно. А уж когда колонна на марше, ее издалека видать. У немцев самолеты-корректировщики, их еще на фронте «рамой» называют за двойной фюзеляж. Почти постоянно в воздухе висят. Как что заметят, сразу «лаптежников» посылают.

– Это что еще за зверь?

– Пикировщиков так называют, «юнкерсов». У них шасси в обтекатели закрыты и выглядят со стороны как лапти. Очень противная штука. Как в атаку заходит – сирены включает, аж кровь в жилах от воя стынет. И бомбят точно. Потому, если увидишь, что он в атаку заходит, – покидай машину.

Павел ни разу под бомбежкой не был. Чего немецким бомбардировщикам в глубоком тылу делать? Да и городок их слишком мал, целей для немцев достойных не было.

Ночной танковый марш оказался занятием сложным. Спереди, на броне стояла единственная фара, пускавшая через узкую щель тонкий лучик света, не пробивавшийся через густые клубы пыли и сизого солярочного выхлопа.

Над грунтовой дорогой висело густое облако. У Павла першило в горле, хотелось чихать, невозможно было вздохнуть полной грудью – сразу начинался сухой удушливый кашель. Ехали с открытыми люками, иначе механик-водитель вообще ничего не видел. На механизмах, на пушке, на лицах и комбинезонах осел толстый слой пыли.

За ночь сделали только две короткие остановки – осмотреть технику. Пока отставших не было.

Больше всех доставалось механику-водителю. Он должен был и двигатель осмотреть, и ходовую часть. Меж тем стрелок-радист просто спал на своем неудобном кресле – как, впрочем, и заряжающий. Все равно делать им во время движения нечего, да и видимости никакой.

Заряжающий бросил телогрейку и брезент для укрывания моторного отсека на пол и устроился вполне сносно. Павел завистливо на него поглядывал, задумав мелкую пакость – именно заряжающего поставить часовым после марша. Хотя, по сути, в армии всегда так было. Ежели нечего делать – спи, служба быстрее пройдет.

Поутру бригада остановилась у каких-то кустов. Экипажи, обнаружив небольшую речушку, с удовольствием умылись. Из грузовиков, следующих в конце колонны, раздали сухой паек – буханку черного хлеба и по две банки тушенки на экипаж. Проголодавшиеся танкисты быстро съели завтрак.

Потом командиров танков позвали к ротному.

– Получен приказ – нашему батальону выдвинуться вот сюда, – палец ротного уперся в точку на карте, – к высоте сто девяносто три. Будем ждать сигнала к атаке. Неисправные машины есть?

– Никак нет!

– По машинам!

Командиры экипажей сложили в планшеты карты. Черт его знает, где эта высота? Топографию в танковой школе изучали плохо – слишком мало часов на нее отводилось. На карте Павел ее нашел, но вот где они сами находились? «Буду держаться в строю роты, не заблужусь», – решил он.

Командир роты взмахнул флажками – не на всех танках были рации, да и командир бригады приказал не выходить в эфир, соблюдать радиомолчание, рации держать включенными только на прием.

Взревели моторы, танки повернули вправо. Основные силы бригады – второй батальон, мотострелковый батальон, разведрота, автотранспортная рота и прочие службы – вроде ремонтно-эвакуационной, медицинской и прочих, остались позади.

На этот раз марш был недолгим. Пройдя около пятнадцати километров, танки встали.

Павел высунулся из люка. Впереди что-то погромыхивало. По ТПУ – танковому переговорному устройству – вдруг закричал радист:

– Товарищ сержант! Команда: развернуться по фронту, атака!

Танки из колонны начали расползаться по полю, пыля и чадя сизыми выхлопами.

Павел старался не отставать. Слева и справа шли танки его, второй роты. Куда идут, где враг? Было непонятно.

Вдруг впереди, в сотне метров раздался взрыв, взметнулось облако дыма и пыли.

– По нас стреляют? – удивился Павел, нырнул в башню и захлопнул люк.

Танки его роты начали стрельбу из пушек. Куда же они стреляют?

Павел приник к прицелу пушки. Танк раскачивался на кочковатом поле, как лодка на волнах. В прицеле мелькали то земля, то синее небо. Где же немцы, где их позиции, куда стрелять? Павел растерялся.

– Командир, прямо по курсу – пушка! – закричал механик-водитель. – Стреляй!

– заряжай осколочным! – скомандовал Павел заряжающему.

Клацнул затвор пушки.

– Готово! – закричал заряжающий.

– Остановка! – вновь скомандовал Павел.

Танк встал, а Павел начал крутить маховик башни, поворачивая орудие по горизонту. Вот – вроде бугорок, и фигурки мелькают рядом. Павел подвел марку прицела, нажал педаль спуска. Танк дернулся, громыхнул затвор, выбрасывая из казенника дымящуюся гильзу.

Снаряд его взорвался с недолетом. затем, ближе к вражеской пушке, взорвался снаряд, выпущенный из другого танка.

– Вперед, не стой! – закричал Павел.

Танк рванул вперед.

– заряжай осколочным! – скомандовал Павел. На занятиях в школе их учили: сделал выстрел – и вперед, нельзя на поле боя стоять неподвижной мишенью. Только почему он промахнулся? Павел чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Дальность! Он не учел расстояния. И сетка на прицеле есть, только он впопыхах ею не воспользовался. Ничего, сейчас он исправит свою оплошность.

– Остановка!

Танк встал. Павел крутил маховички, наводя орудие в цель. Вот и бруствер с немецкой пушкой. Павел навел треугольную марку на цель, нажал спуск и, едва громыхнул выстрел, закричал:

– Вперед!

Только танк рванулся вперед, как раздался удар, и он закрутился на месте.

– Гусеницу сорвало! – закричал водитель.

Крутанувшись на месте, танк встал. И в этот момент раздался еще один удар – по корме.

– Из машины! Подбили! – закричал водитель.

Павел замешкался. Он еще не осознал, что его танк подбит.

Механик открыл люк и стал выбираться. заряжающий отбросил вверх свой люк и тоже полез из башни. Павел пытался отсоединить от шлемофона кабель ТПУ.

– Командир, снимай шлемофон к чертовой матери! – закричал в люк механик-водитель. Он уже выбрался из танка.

Павел сорвал с головы шлем и, ужом выскочив наружу, скатился по броне на землю, больно обо что-то ударившись.

– Бежим подальше, а то рванет! – скомандовал Михаил Андреевич. Фронтового опыта у него было больше, и Павел ему доверял. Они рванули от танка.

– Стой, командир, не туда! Там же немцы!

Пашка остановился. И в самом деле, после того как танк крутанулся на месте, он потерял ориентацию и побежал к немецким позициям. Стыдуха!

Павел развернулся и побежал к экипажу. Но их танк не дымил и не горел. Пашка забежал за танк – какое-никакое, а укрытие. На бегу он успел заметить, что разбит ленивец, и гусеница лежит, размотавшись, позади танка.

– Чего ты кричал – из машины?! Не горит же! – задыхаясь от быстрого бега, он плюхнулся на землю рядом с водителем.

– Когда полыхнет, поздно будет, – резонно ответил тот. – Хана машине. Повезло, что снаряд в корму попал, экипаж жив остался.

Павел пополз к корме. Вражеский снаряд, пробив тонкий кормовой броневой лист, разворотил правый фрикцион. В принципе – повреждения не катастрофические. В ремонтно-эвакуационной роте можно исправить, не отправляя танк на завод.

Павел ползком вернулся к экипажу.

– Фрикцион разбило да ленивец, – сообщил он.

– Командир, ты туда погляди.

Павел приподнялся. На поле боя горели или стояли неподвижно около десятка наших Т-34. Уцелевшие машины пятились назад, огрызаясь огнем.

– Сорвалась атака! Надо к своим уходить.

– Отставить! Я по рации свяжусь с комбатом, пусть тягач пришлет. А до той поры танк охранять будем. Пушка цела, пожара нет.

– Да мы же с места тронуться не сможем! Стоит хоть раз пальнуть, как немцы нас и накроют.

– Исполнять приказ! – уперся Павел.

Он залез под днище танка, к открытому люку – через него покидал подбитый танк стрелок-радист – и забрался внутрь. Рация была включена на прием, в эфире раздавались шорохи, чьи-то далекие голоса. Павел надел шлемофон и включил рацию на передачу.

– Первый, Первый, я Восьмой, прием!

Только после нескольких минут вызовов ему ответили.

– Восьмой! – неожиданно громко и чисто раздалось в наушниках. – Доложите обстановку!

– Товарищ Первый, – зачастил Пашка, – танк подбит, нуждаемся в ремонте. Экипаж жив. Прием!

– Сами двигаться можете? Прием.

– Никак нет, товарищ Первый. Одним попаданием ленивец разбило, вторым, в корму – бортовой фрикцион. Тягач нужен. Прием.

– Будьте у машины. Вечером, по темноте будет тягач. Конец связи.

Павел выбрался из танка.

– Приказано быть у машины, к ночи пришлют тягач.

Экипаж встретил сообщение без энтузиазма. Танк их подбили почти на середине поля, до немецких позиций метров шестьсот. Пока тягач дождешься, немцы могут из пушек танк сжечь или того хуже – попытаться экипаж в плен взять, а танк к себе утащить. Немцы не трогали танки сгоревшие – их не восстановить, только на переплавку. А вот подбитыми не брезговали. Если башня повреждена, можно с другого танка переставить или вовсе ее снять и использовать танк как тягач.

Ремонтом подбитых танков, как своих, так и противника, занимались обе стороны – и немцы и наши. Восстановленная техника продолжала воевать.

На первом-втором годах войны наши восстанавливали немецкие танки до первоначального состояния, а если это было невозможно, переделывали в самоходно-артиллерийские установки. Немцы, если им попадали в руки советские устаревшие танки – вроде БТ-7 или Т-26, переделывали их в тягачи, а танки современных конструкций – вроде Т-34 или КВ – после ремонта ставили в строй в боевых частях. Не брезговали ими даже в эсэсовских танковых частях. Ведь потери в боевой технике, причем огромные, несли обе воюющие стороны. А в бою наш Т-34 превосходил Т-III и Т-IV – основные немецкие танки двух первых лет войны. Это только с 1943 года, когда появились «Тигры» T-VI или «Пантеры» T-V, ситуация изменилась.

Время в ожидании тягача тянулось медленно. Едва заметив какое-либо движение, немцы тут же давали очередь из пулеметов. Вроде бы на поле боя остались только разбитые или сгоревшие танки, но из них выбирались уцелевшие члены экипажей. Ползком или перебежками они передвигались в свою сторону.

– Вот сволочи! – в сердцах выругался механик, привалясь спиной к катку.

– Ты о чем? – не понял его заряжающий.

– Танки в атаку бросили без артподготовки, без пехоты. Даже если бы нам повезло до немецких позиций добраться, без пехоты нас все равно бы пожгли – хотя бы и гранатами.

– Наверное, командиру бригады приказ такой дали.

– Ага! И чем все кончилось? Вон, с десяток танков на поле стоят. Только с завода, заметь, новенькие были.

Откуда-то издалека донесся заунывный звук моторов.

– Немцы, что ли, резервы подтягивают? – обеспокоился Павел.

– Не-а. – Механик-водитель поднял голову, посмотрел на небо. – Немцы бомбардировщики вызвали. Сейчас начнется…

Теперь и другие члены экипажа заметили приближающиеся черные точки. Через несколько минут они выросли в размерах и превратились в самолеты.

– «Лаптежники», – определил механик. – Самая поганая штука на фронте.

Сам того не желая, механик угадал. Немцы называли пикировщики Ю-87 «штуками».

Самолеты построили в небе круг, затем ведущий свалился на крыло и стал пикировать. Душераздирающе завыла сирена.

Ведущий самолет сбросил бомбы, взмыл вверх и пристроился в круг. Бомбы упали далеко от экипажа Павла.

– Промазали? – спросил он.

– Как бы не так! Нужны мы им! Они же видят – тут, на поле, одни «мертвые» танки. Они по скоплению наших бомбят. Разобьют батальон к чертовой матери!

До наших позиций, где в лощине стояли танки батальона, было около километра. Но даже с такого расстояния видеть бомбежку было жутковато. Ахали взрывы, сотрясалась земля, от горящих машин поднимался дым. Павел представил, каково танкистам там, в самом пекле, и поежился. Еще неизвестно, где сейчас лучше, похоже – все-таки здесь, у подбитого танка. По крайней мере, все живы, и нет нужды вжиматься в землю. А что самое обидное – нельзя дать отпор.

Никаких зенитных средств – пушек или пулеметов – у батальона не было. Как и авиационного прикрытия.

– Где же наши-то самолеты, где сталинские соколы? – глядя на безнаказанные атаки «лаптежников», спросил Павел, ни к кому конкретно не обращаясь.

Истребителей не было – ни наших, ни немецких. Немцы себя чувствовали хозяевами в небе.

Через полчаса, показавшихся вечностью, сбросив свой смертоносный груз, пикировщики улетели. А от места расположения батальона в воздух поднимались столбы черного дыма. Так горит боевая техника. Вроде бы железная, но горит краска, резина, пластмасса. От горящих домов дым серый.

Пашка сосчитал дымы. Что-то уж очень много получается, аж двадцать один. С учетом тех танков, которые при атаке подбили, получается около тридцати. Много, очень много. Потери катастрофические. за один день, причем неполный день – до вечера еще далеко, батальон потерял половину техники. Только здесь, лежа у своего искореженного танка, Павел ясно понял, почему мы все время катимся, уступая немцу родную землю. Враг очень силен, технически превосходит Красную Армию, обучен. А у нас не хватает всего: танков, самолетов, зениток – даже простой пехоты.

Долгая будет война, трудная. Но при всем раскладе мы победим – Павел в этой уверенности ни минуту не колебался.

После бомбежки Павел даже сомневаться стал – прибудет ли за ними тягач? Наверняка батальон понес такие потери – не до их танка будет. за машины, потерянные под бомбежкой и в бою, обидно, но технику отремонтировать можно, новую сделать. А люди? После такой бомбежки потери в личном составе быть должны, и скорее всего немалые.

Хотелось пить.

– Мужики, вода у кого-нибудь во фляжках есть?

Воды не оказалось. Как же! Не пехота какая-то там – танкисты! И даже фляжек ни у кого не было. Вместе с тем хотелось и есть.

– Командир, давай Нз съедим? – предложил Михаил.

– Комбат приказал Нз не трогать.

– Ты это немцам скажи. Вон сколько они наших сожгли – вместе с Нз.

Павел подумал немного. В самом деле, есть хочется, неприкосновенный запас в танке есть, а мог ведь и сгореть. Положено в армии личный состав кормить? Положено!

– Сергей, сползай в танк – только не поднимайся. Тащи сюда Нз, поедим по-человечески.

Экипаж встретил приказ Павла с одобрением. заряжающий Сергей заполз под танк, через аварийный люк забрался внутрь и вскоре вернулся с бумажным пакетом. Павел и сам не знал, что в нем лежит.

Пакет вскрыли. Там находились ржаные сухари – около килограмма, банка перловой каши и банка американской консервированной колбасы.

– Живем, хлопцы! – обрадовался Михаил.

Ножом они вскрыли консервы. У запасливого Михаила нашлась даже ложка за голенищем сапога. Ею все и ели по очереди.

– Да тише вы, черти!

Сухари хрустели на зубах так, что Павел не на шутку испугался – не услышат ли немцы.

После еды пить захотелось еще сильнее.

Они дождались вечера. Павел все-таки вызвал по рации комбата.

– Да, тягач будет. Видел, как немцы бомбили?

– Наблюдал.

– Хоть бы одна зенитка была! Ладно, жди. Конец связи.

Когда стемнело, вдалеке затарахтел двигатель. звук приближался. «Наверное, тягач едет», – подумал Павел и приказал заряжающему и стрелку-радисту идти навстречу. Поди найди их в темноте – фары-то зажигать нельзя.

Тягач обнаружили, привели к танку. Только тягачом оказался старенький трактор С-65 Челябинского завода.

Вместе с тягачом прибыли двое ремонтников. Тонким тросом без лишних слов они привязали слетевшую гусеницу за ведущее колесо танка, а толстым, в руку, тросом прицепили танк за крюк на лобовой броне. Но сколько трактор ни силился, ни ревел мотором, сдвинуть танк с места ему не удалось. Слабоват трактор для танкового тягача, да и вес у него маловат.

Немцы сообразили, что на нейтралке что-то происходит. Они выпустили несколько осветительных ракет, но немецкие позиции были далеко, и свет ракет, повисших на парашютиках, не достигал танка. Они дали наугад несколько пулеметных очередей, но пули прошли стороной.

Один из ремонтников убежал за помощью, и часа через два пригнали еще один трактор. Их сцепили тросами цугом. Моторы взвыли, и танк медленно покатился за тягачами. за танком по земле тащилась привязанная гусеница.

Однако и у двух тракторов силенок не хватало, скорость буксировки была меньше скорости пешехода.

Как Павел ни опасался, но тем не менее перед рассветом, к четырем часам утра танк притащили в расположение батальона. Сам комбат пришел посмотреть на эвакуированную машину. Ремонтники подсвечивали керосиновыми лампами.

– Жить будет, – вынесли они вердикт танку. – Фрикционы поменяем, ленивец заменим. Тут делов-то – на день. Благо запчастей с подбитых танков полно.

Комбат пожал Павлу руку.

– Молодец, Стародуб! Не бросил машину! А повреждения ерундовые. Вот рассветет – увидишь, чего тут бомбардировщики натворили.

Первым делом экипаж напился воды, а запасливый Михаил выпросил у ремонтников металлическую флягу литра на три, не меньше.

– Пусть в танке будет, – объявил он.

Когда рассвело, глазам экипажа открылась страшная картина. В какую сторону ни посмотришь, везде были видны обгорелые, искореженные танки. Один вообще лежал на боку с сорванной башней. В другой было, видимо, прямое попадание авиабомбы – корпус его был разворочен изнутри, только катки и остались.

– Весь экипаж накрылся! – поймав его взгляд, сказал ремонтник. – В танке хлопцы сидели, налет пережидали…

Павел тут же вспомнил слова Михаила – при бомбежке убегать от танка подальше. Прав оказался механик.

А у ремонтников работы оказалось много. С одних танков они снимали детали и ставили их на другие, из двух-трех танков собирали один боеспособный. Сильно поврежденные отправляли тягачами в тыл – для транспортировки на танкоремонтные заводы. В тыл же отправили и ставшие безлошадными экипажи. Было указание Сталина – танкистов в пехоте не использовать, формировать из них в ближнем тылу команды. А танки к ним приходили из ремонта.

На войне танк воевал недолго. Хватало его на два-три боя – редко дольше. Хотя были и счастливчики. Некоторые экипажи ухитрялись воевать на полученных с завода танках по два года. Но это были исключения.

Ремонтники трудились не покладая рук. Им помогали экипажи – никому не хотелось остаться безлошадными.

К вечеру танк был уже отремонтирован и опробован на ходу.

Михаил остался доволен ремонтом. А комбат аж почернел от забот. Он получил нагоняй от командира бригады за потерянные танки. А где их спрячешь в степи? Небольшая ложбина, в которую они загнали машины, сверху – с самолетов – была видна прекрасно, а чахлые кустики были не в состоянии укрыть технику.

Бои шли почти непрерывные. Немцы перли, как оголтелые. Но с каждым боем Павел набирался опыта. Теперь он знал, что самый злостный враг не танки противника – с ними бороться было можно, а противотанковые пушки. Низкие, хорошо замаскированные, они выжидали удобного момента и открывали огонь по гусеницам, по неосторожно подставленным бортам. Большую часть потерь танкисты несли именно от них.

У самих немцев противотанковая оборона была налажена хорошо. Не только противотанковая пушка РАК-37, но и самоходки вроде «Хетцера», «Мардера», а в 1943 году – и «Насхорн», и «Фердинанд».

Теперь он перед боем, в ожидании сигнала к атаке, тщательно осматривал через оптику прицела позиции немцев, стараясь запомнить подозрительные места вроде бугорков и земляных насыпей. И в самом начале боя старался накрыть огнем наиболее вероятные позиции немецких артиллеристов.