В одно прекрасное зимнее утро Джим Джо сидел в своей великолепной комнате на Cherche-Midi с неизменным другом своим, доктором Уатсоном. Они мирно болтали, потягивая Mississippi-cocktail, half and half с milk punch[1].
Весь свет знает знаменитого сыщика-любителя Джим Джо!
Человек, одаренный редким интеллектом.
Это человек, одаренный редким интеллектом. С легкостью, которая подчас граничит с ясновидением, он раскрывает самые таинственные, самые запутанные преступления.
Грандиозные уголовные процессы, где было замешано его имя, давно послужили темой для изрядного количества замечательных романов, составляющих необходимое украшение всякой библиотеки:
«Смерть, которая убивает…»
«Тайна окровавленного звонка».
«Секрет механического зайчика».
«Вампир и продавец лука».
И т. д. и т. д.
Итак, в это ясное зимнее утро Джим Джо и доктор Уатсон мирно беседовали, а комната мало-помалу заволакивалась клубами caferlat наивысшего сорта.
— Уатсон, — сказал Джим Джо, зевнув с таким азартом, что чуть не вывернул себе челюсти, — знаешь, Уатсон, давно не было у меня интересного дела. Я скучаю до чертиков. Мне бы надо чего-нибудь эдакого таинственного, чего-нибудь опасного — достойного моего гения.
Но я слышу, — кто-то то идет!..
Действительно, звонок задребезжал, и немного спустя в комнату быстрыми шагами вошел высокий господин — вернее: незнакомец.
Вошел незнакомец.
Его красивое лицо было перекошено, он в отчаянии ломал свои холеные руки.
— Маркиз, — сказал Джим Джо, — очевидно, вас привело ко мне что-либо из ряда вон выходящее, если вы, наскоро позавтракав яйцами и ветчиной, кинулись сюда, не испугавшись столь дурной погоды!
Молодой человек подпрыгнул от изумления.
— Но откуда вы это знаете? Как вам известно, что я маркиз? Вы настоящий колдун!
Откуда вы это знаете?
— Нет, я просто человек, любящий и умеющий наблюдать и делать из своих наблюдений логические следствия. — Это мой друг Уатсон — он скромен и молчалив, как журналист. Вы можете не стесняться его присутствия.
— Ну, что ж?.. Извольте: я, действительно, маркиз. Мое имя — Лионель де Плесси Семан. В старом замке, где живу я с матерью, мы имели честь хранить копье мавританских королей. Эта драгоценная реликвия, вся осыпанная бериллами — копье стоит никак не меньше 6о миллионов — хранилась в особой комнате возле моего кабинета.
Кроме моей матери и меня, лишь один человек во всем мире подозревал о существовании этой скрытой маленькой комнаты, — то был наш верный слуга Ризотто, который каждый год заново полировал драгоценное копье. Либо я, либо маркиза — матушка моя — всякий раз провожали преданного Ризотто, когда он, покончив со своими обязанностями, выходил из тайника.
Ну, я буду краток! 15 числа сего месяца, мы, с целью осмотреть, не надобно ли снова навести блеск на сталь, хотели вынуть копье из ножен. И что ж?? Нам пришлось к ужасу нашему констатировать, что знаменитое копье блистало лишь своим отсутствием. Да, копье исчезло! А к ножнам была прикреплена записка: «Les apaches du Nivernais»[2]. — Ни даты, ни адреса!
— А Ризотто?
— Увы! Бедный Ризотто! В тот же злосчастный день мы нашли труп нашего верного слуги, павшего жертвой своей слепой преданности. Что ж мне остается прибавить? Мы обыскали все окрестности. Мы поставили на ноги всю полицию Франции и Англии — копье пропало бесследно. Увы!
Джим Джо поднялся и, заметив на воротничке маркиза маленькое пятнышко, принялся внимательно его исследовать посредством лупы. Но вскоре он огорченно воскликнул:
— Нет, я на неправильном пути! Хорошо, маркиз, еще последний вопрос: кто вам указал на вашего покорного слугу?
— Одна моя соседка по имению — графиня Гарция дель Бразеро.
— All right! Возвращайтесь к себе и дайте мне знать, если что случится. Я позабочусь обо всем.
Спустя немного времени после ухода маркиза, Джим Джо заперся в гардеробной.
Через несколько минут он вернулся в традиционном костюме повара, в белом колпаке и большом переднике. Но превращение не было еще совершенным. Бесстрашный сыщик проглотил целую коробку пилюль против малокровия и бледности — и его матовый цвет лица превратился в багрово-красный. Так он стал неузнаваем!
— Друг Уатсон, — сказал он, — old good fellow![3] Я покидаю вас надолго. Год, может, два… Вы подождите меня здесь, почитывая газеты…
И он вышел.