Тать

Дорога за город.

Топот! Топот!

А речь у кучера —

ах, и лиха! —

«Ого-го-го-го-го!»

И воззови,

и кричи Каурому — одурь! Аж в жару, до умору, аки чирки!

О, летело поле! Село полетело…

Ток… Скот…

Овин… Жниво…

А мы дворов, дыма —

о, мимо! Мимо

коров да задворок —

оле, чмокалка! Мне дар кутилы пылит (украден маклаком)! Чело

тинет с жару, кураж стенит…

И лад в дали,

диво — вид!

Ольха… Полынь… Уныло пахло…

Мята… Тьма на воле перепелов… А нам, татям,

ах, ето пело поле! Потеха!

Ревел клевер

о лесе весело

и о воле еловой —

и летят ели!

Но! Но, Каур! Я еду к Кудеяру. А конь — он —

ну как скакун!

Силач! Мы мчались

и летели —

ох и лихо!

……………………….

Я с лавры вырвался —

о мати! Тамо

и кони — как иноки…

И лети, богопасом, амо сапог обители —

мати несет, оле, зело тесен. И там

сени демон ономедни нес

сорома морось,

лепо сопел,

манил: «О, воли нам!»

……………………….

Липок дьявол, слов яд копил —

нож оно, нож! Олово ль слово? Ложь оно, нож! Он

воспел о воле псов!

«Шарашь

потоп!»

И летели

плотины древ, таче в утече мечет, увеча твердыни толп

воров

и черни, будто терпит и прет от дубин речи

и трепа паперти —

ух, и прет в терпиху,

яру душу дуря,

яро в омут умов оря,

маня, ловя, воззовя: «Воля — нам!

Раба — на бар,

а на раба — барана!

Ропот, ищи топор!

Топор, ищи ропот!»

О вера — зарево!

Ее

тот

ли, буесловя, дьявол се убил?

Нам атаман,

как

иерей,

мир указал. А закурим —

мир озарим и разорим!

Миру курим

мы дым!

Ужас, как сажу,

метем!

Яро горя,

беда с усадеб

тень холопий полохнет…

Миру душу дурим!

Мишуру рушим!

Отчины — ничто!

Мир обуян — гори! Пир огня — убор им!

Мори пиром!

Уничтожь отчину! —

Вознесен зов,

зов к силе. Пели сквозь

топот

и рев двери,

ярость соря!

Восплах ахал, псов

яро хорохоря.

О, до

жути пир хмелем хрипит уж,

и смеемси,

аки на пиру до одури паника,

и харь пот, рев. И носились они, вертопрахи,

и кнезь таращил, ища рать, зенки:

«Ущерб обрещу!»

Яра харя,

как

у худого духу,

отупел сослепу-то!

А рать стара.

Лелеет ее Лель,

Лель одолел.

(Или опоили?)

Но стереть сон

могим мигом!

Но сметем сон —

да в ад!

Ад — жар. В ту темь и мороку ало зияя, и зола — укором, и метут вражда,

угар бед, где брагу

ту сосут,

чем течет меч.

Елозь в золе,

адороба борода!

Ад — жажда!

Ад — еда!

Туда пира цари падут —

ада ртов отрада!

Их и

давили, в ад

маня, ров дворянам

вырыв,

умереть в терему

велев

им. А чем велев? Мечами!

Им, аду пира, дари пудами

и не цени

вора даров!

Мир обуян — гори! Пир огнями убор им

несет, мир им тесен!

Наш меч ал. Плачь, емшан…

Ого — нюх юного!

Шиш,

молокосос! Соколом

он туго, могутно

у терема замер: «Ету

уведу деву».

«Али мила?»

«Я ея,

утушку-цацу… к шуту!»

Окно — теньк! О, в окне — тонко:

«А-а! Мама-а!»

И тати:

«Аха-ха-ха!

и ее, и

матушку-маму… к шутам!

Им алеть телами!»

Ала в хуле телу хвала!

…Он, ковров не видя — дивен вор! — в окно:

«О, ты-то

иди.

Али сдала, лад-сила?»

Зело пьян, я полез.

Я-то хотя

доломан, а молод!

«А-а! Ма-ма-а!»

«Цыц!»

Атата!

О, да не по жопе надо!

Он сапогом ее мог, опасно —

он кован. Она — в окно,

от хором… О, к саду — тенью… Не туда скоморох-то!

Ее

и нет! Куда скакнула шалунка! К саду, к тени —

ищи

ее,

шиш,

ухарь праху!

И в ольхах лови,

как

у хат птаху.

У, взял язву!

Юла! Шалуну сунула шалью —

и в рожу, и в рот! — «Оторви ужо, рви

от сучьев!» — «Увечусь-то!»

Ах он, аноха!

Лапал —

ручища! — «Тащи!» — «Чур!

Ручищи, чур!

А-а! Ма-а-ама-а!»

Но ее он

унес к сену —

яти дитя.

Ещё-то ко тёще

тащат!

Но он

лишь ету цацу тешил.

О, вот сила ж! Сжал истово —

сила вола! Баловались…

Сила! Сосватались! Сила-та! Всосались!..

Вот суку-мать, аще теща — там у кустов…

И орет! Ерои

ети — зяти-витязи те!

Еть ее, во соитии опоити — осовеете!

Ах, ето потеха!

Мама хамам:

«Саван на вас!»

Но взлетел звон

меча… Зачем?

Не обуян я у боен.

У ребят я беру

ее

и зову юного, гоню: «Увози».

А, к шутам! Им она мать, а с атаманом и матушка!

Молодися с идолом!

Отселе велес-то

недале — на деле, ано наворовано на-еле. Да, неладен

идол! Плоди

котят-татяток!

Не вилы — ливень

сено понес

и мял емшан со сна шмелями

и маки с усиками.

Се, воя, с ливня пьян, вился овес,

оторопело поле порото,

оно

мокло волком

и ныло. Мечут в туче молыньи,

моргая, а гром

мир оглашал: «Горим!

Я славен! — гневался. —

Я Илия!

Яро в туче лечу, творя

потоп

ада пен, горимир огнепада —

иду, гроз вперив свиреп взор!» Гуди,

летатель

гор! Ветра, жарьте в рог!

Лети, но гори, мирогонитель,

и, опьянев, звеня, пой!

Небу бубен

и радугу дари!

Иди!

«И иду!» — Буди, и

дебри, мир бед,

как

тень гор, дрогнет!

***на нежить иже на небе!

Тю она! Речи чичера ноют,

аще пёр тугу, трепеща.

Тело колет,

болит и лоб.

Насморк сип. Искромсан

дух, истят си. Худ

шалаш —

мокну сосунком!

Но, стеня, тянет сон,

уд унежив оков, иже нуду

уняв в утине, сон осенит — увяну.

…Ан сна

оков и чар мощь, омрачив око,

летак, сатаны натаскатель,

яви дменьем дивя,

и марами,

он речи-тени кинет — и черно,

и ало дымят ямы дола, и,

намутя туман,

виляя, поле мучил и чумел, опялив

и диво-воду — чудо в овиди,

и разлив явил зари

потоп,

и лалы по воде медово пылали.

Не морок-сон ли, сильно скоромен? —

Ту деву ведут,

юну куничку — к чину кунью!

А куница — цаца цац! И ну-ка,

залазь!

А хули, милуха,

утолим-ка так милоту!

И ей

унзну…

Оле, чур! Тру чело.

Оле, шел пот, речил о боли — чертоплешило,

и с чертогону течет у ног. Отречьси

от чертенят! Уноси ноги и гони сон! Утянет речь-то

акы в утробы в адовы. Вывода выбор, тувыка —

молись силом.

Я мру, чур мя!

Иди

себе, бес,

и сон уноси.

Ала молонья пьяно ломала

ярок узор, грозу коря,

ахи нежити, жениха

мороку, и метала теми укором,

али небо кобенила

сила грома. Заморгались

вымоин гор огни. Омыв

адово мир, зримо вода

яростиво рубит, и шарашит, и буровит, соря.

……………………….

Иди

и потопи

лета темень! Говори, миров огнеметатель!

Рок, сила! Шал и скор,

носясь, он

море в узилища тащил изувером —

потоп

он носил, а тополя лопотали сонно

и ливень гневили.

…Но светел, улетев, сон

овил тополя вяло, потливо,

и лавы бурь убывали.

И еле с елей

течет,

и лапы ссыпали

уже долгих игл одежу.

Ясень умер, дрему неся

и лень, и синели

тучи, чуть

морося сором.

……………………….

Бор гробу во хмуру. Мхов убор. Гроб,

как

око,

теменью немеет,

как

и шумом уши,

а робостью — уют собора.

И леса чухать птах учась, ели —

как

монахи. Шиханом

леший шел,

как

поп,

во вере тетеревов —

невидаль, а дивен.

Шел по плешь

во хмызу, и лапищи щипали узы мхов.

Вид у лешака шелудив.

Он и во снах учухан совино.

Или

он ослеп, архиерей? Храпел сонно…

Аль епархии храпела

нелюдью лень?

Али чума замучила?

Лари бояр я обирал —

и на день мне дани!

И зову юного, гоню: «Увози».

Но вон

еще,

уведя, деву

тащат.

Ахти! Журка та кружит, ха!

Косы, венец — в цене высок.

И ребята: «Батя, бери,

от мира дарим-то!

И бей ее, и ***,

и поркой окропи!»

И, обругана гурьбой,

алела.

О***ет ее ухо —

мат и тут и там.

Уж я вяжу

ее,

а не лезу — зелена.

Ей не мило зол имение —

там ее мать…

Тать,

ее

не убий, буен!

Но он —

аки наш Аника!

Ее

тень отстонет…

……………………….

Но, взлетев, светел звон!

Ух, рев вверху!

Мечту во злобе на небо ль зовут? Чем

нов звон

тот?

Уж я ль гляжу,

и там — ого! — Богомати…

О видение! И, ей-ей, не диво!

Сиро в тине лени творись!

Ох, и тупел сослепу тихо —

и тины нити

опутали… Вся сила! Виси, валися — свила тупо.

Али мне лень мила,

и мя теснит и тин сетями,

и манит ям вмятинами?

Али пел сопьяну, глазел, слеза-лгунья послепила?

Ту зелием змеи лезут —

оле, змеит и питием зело!

Таче лень не лечат.

Или

овил чад ум удачливо,

яря

во себе бесов?

Как

у вод неводу, худо. В ендову

сую ус,

сую, опьянён… Я пою, ус

в висок скосив.

Он рот умилял, и муторно.

Я бес, я у чар в яме! Нем я, врачуя себя,

и чёрт речи

меня лишил, я нем.

Я, следя, лгу ему в уме. Угляделся.

И себе на небеси —

нема, как и лика камень,

а чутка, как туча.

Ясен зов Ее вознесся:

«Я и надзор, и мама мироздания,

беду судеб

вижу, ран боль обнаружив.

…И о плаче, печаль, пой,

и воззови,

и мир прими!»

……………………….

Ее

дивен мне вид!

У дива на виду

я утеснён, сетуя,

и лоб томим от боли,

от чуда-ладу: что

Успенье псу?

Молися силом!

И омыты мои

очиньки, лик… Ничо,

вымолил, омыв

ее

укором тенет мороку.

Зло переполз…

Я славил боль, обливался

ей, нем, ан знамение

яро в тиши творя…

Меня истина манит сияньем!

Лети, сон, тенет носитель!

Лети, чар рачитель!

А тута,

въявь:

— Лезь, мамзель!

— Залазь!

— И повопи!

— Цыц! —

Убрав ее в арбу

и обдав свадьбой,

катили так

и летели,

как

ада чада,

а дар конокрада

летел,

ровно и он вор.

Удал, сулил усладу…

Сёла, лес,

и луг, и Жигули,

и город у дороги —

о, мимо, мимо!

Тю! О пирах ухари поют

и о воде медовой!

Их усы сухи.

Ого,

топот!

Ага,

учуял я. Учу:

«Молодь-зелено! Не лезь долом».

Топот… Топот…

«Он далече? Ладно!»

И летели,

и лепо пели

мы там холмам лохматым,

и маками

низин

яра залила заря

у города дорогу.

…Тише! Мститель летит, смешит

воров —

то гогот,

то хохот:

«Ого-го-го-го-го!

Аха-ха-ха! Аха-ха-ха —

ха!» Бах! —

осело колесо.

И жалко поклажи.

Летит смерти хитрее мститель!

Летел,

как

и чёрт с встречи

с иконой — он окис!

А вижу: на небе мать там ***на — ну, жива!

И ***да над нами!

Лети, о воитель,

ха, Мономах!

Лети, бар грабитель,

лети на канитель!

Нельзя, в ухабах увяз, лень…

Нам — аман.

Наш меч умер. Дремуч емшан.

Ха, в оковах

ем я в яме

уху.

Ишь, а ныне, жаря еду, кутят у Кудеяра жены наши!

Нежь жен,

мило ври, мирволь им!

Ах, уха

аки бибика!

Ох, и лечь нынче лихо!

Как

лапоть, си ищущи истопал.

Верю в Юрьев

мора денек. Шуба бабушке недаром

и дарена, да не ради

их ухи…

Шабаш!

Ров, двор

и щелка… Дабы дыба да клещи

мя трем смертям

отдали… «Мил ад-то?» —

Так жалил и пилил аж кат.

Ад алкал. А клада

иди

ищи!

А клада — гадалка

ищи в сене, свищи!

Огонь меня немного

того… Ноготь —

ого! Того…

Акика!

Так, кат,

учи бичу!

Моли шилом!

Тот

кат ли повалил, оголил, а вопил так,

как

от сапа сто

волов.

Икал. У ката кулаки —

ины дыни

ешь — не меньше!

Он рот воплями мял повторно

и мял после дел соплями,

и, воркуя у крови,

узел свил, слив слезу.

Еда звучала палачу в заде —

и прет, а терпи!

Коты пыток!

Раки кар!

Кат — сам ада мастак!

Яра татарья,

яра харя!

Шарашь,

акы быка,

овец, и сицево

мочи бичом!

Тело коли, шило! Колет,

аки пика!

Я следом оделся

уколов. У зубов обузу волоку.

«Иль язик изъяли?

Мы дадым

нового! Вон

и повиси. Вопи,

как

колоколок!»

Инно: в зубы да на дыбу. «Звони!

И о вере вой!»

Йок, а на кой?

Каты, вы так!

Кату — кутак!

Но выдал клады — вон

они, тут: инно —

течет

ета наша каша, нате!

И уха на ***

течет!

Течет,

как

адова вода…

Не жив день, недвижен,

и чуть тучи

намутили туман.

Вянет стен явь.

А за кирпича лапами атака таима — палачи Приказа.

Теперь трепет

тише тешит.

Ах, и так ты, пытка, тиха!

Тишь у дыбы душит.

Я не шишеня,

дар я аду. Ну, да я рад

аду суда.

Дьявол — слов яд

оговору сурового.

Яду, судья!

Ишь, и твари! Мука — везут. У зевак, у мира в тиши,

сиволапо тащат. Опал, овис,

ха, лег на виду… Съехал по плахе. Судьи в ангелах,

да втащат в ад —

ад же дан как надежда!

И летописи потели…

Адов слог ал, глав ал глагол свода:

то пот —

чем течет меч!

Топор плахам ахал про пот,

ухал, плаху

вымыв!

Индо дни

он метил, и темно

махал по плахам

мытым.

О нас и писано:

мол, занят ум смутьяна злом —

то мот

и вор крови.

Или тем-то и отметили?

Мора день недаром

моту, мол, уныл… Хмелем хлынул, омутом —

и пир хмелем хрипи!

И позови воров, и возопи,

в омут умов

ори сиро!

Ада

идол, псов алы рыла восплоди

и рты, вымыв, вытри!

И шишара, шиши,

шерёшь

и тати —

тут как тут.

И опои,

и наври рвани!

И враз у пира втихаря о боярах — и твари пуза рви!

И на холопа по лохани!

А боль-злоба

алела

и ворковала во крови —

от часа, что

сила воспенилась, а псари мира спасали не псов, а лис,

и летописи лисьи потели…

Может, ямы мятежом

вырыв,

топор искал плакс и ропот,

и охал, пахарь праха, плахой

им, а палача лапами

те четвертованы. На вот — рев течет…

Ям вера — ревмя.

Ее

нежа в уме, и не чёрт отречением уважен,

а холоп отречен. Рок в корне чертополоха —

закопан напоказ.

И врыв, в яме сгинь, книг семя, вырви —

и врозь взорви!

И книжинки,

воспылав от силы листов, алы, псов

и лис они тревоги миговерти носили.

Ума хула в хвалу хаму,

и чёрту глаза лгут речи,

которыми наго поганим мы роток.

Хаму в умах

оголи — хаму зароком око разума хилого.

Топор отколе вело? Кто, ропот

вил оголив,

учил кличу

мечом? О чем?

«Бар грабь!

Уничтожь отчину!

Фу-ка, в узы бар, абызу — вакуф!

Не жалеть тела жен!»

Учил кличу

тот супостат со пустот

мира дыры. Да дыры — дар им!

И тамо преследовал главодел серпом. Ати

мира дырам! Чмары дар им —

молот сокровищ или зуд узилищ и вор-костолом!

Ропот, ищи топор!

Топор, ищи ропот

и мани толпы плотинами!

Их ал путь у плахи,

ал зла

потоп!

Ям вера — ревмя.

Манишь, рев, к вершинам

плоть толп.

Небодум им удобен,

а вера царева

родит нам антидор.

Но смутишь — удушит ум сон,

и неметь в темени

уму.

И метет в те теми

и неми шабаш имен и

ада

улова — и диаволу

доход.

Но взнесен звон!

Мило колокол им,

яро, мило вещал, слаще воли моря!

И рад устало — псина, раб, вора забава, базаров баран! Исполать, судари!

Мы вечевым

мира думу в ум ударим!

Мором

мира дом одарим!

О вера-зарево!

О, не раз озарено

ее

имя татями —

их и

ее

имян гори, мир, огнями!

Мир им —

кабак.

Он, небось, особенно

мил им.

Мора день недаром

им ахал плахами

и олуха хулой.

Им и

дайте топор — пропотеть, и ад,

зияя из

тени, заранее геенна разинет.

Ее

имя расписано до нас, и псарями

оно

воспето в рвоте псов —

хам рока на кормах!

Веру доищи, одурев,

и мало — колоколами,

и рано — в звонари…

Ала в хуле делу хвала!

А народу хула в хвалу. Худо-рана

течет —

вымокал у ката кулак, омыв

дел сих уд, и дух, и след.

Народ чохом охоч до ран,

он сир присно,

и крут, как турки,

и круче чурки,

и серее ереси.

Неодолим он, но мило доен,

нечесан, а сечен,

надзору роздан,

надолго оглодан,

натупо опутан,

утоп в поту

и о***л под оплеухой!