Когда молодой профессор Рональд Оксенкруг прибыл на станцию «Тауганга» на обычном грузовом модуле, доставляющем не только новых работников, но и продукты и все остальное, чего нельзя было найти в космосе, никто даже и не подумал, что с его появлением изменится все. Поначалу дружный коллектив «Тауганга» не обратил на него никакого внимания. Модули ходили нерегулярно, и когда на складе заканчивались продукты, кухонный робот принимался кормить людей картошкой и бататами, произрастающими в теплице здесь же на станции. Несмотря на то, что все эти блюда были сдобрены огромным количеством ароматических добавок, призванных имитировать вкус мяса, курицы и даже апельсинов, в конечном итоге, все так и оставалось — картошкой и бататами.
Некоторые, особо предприимчивые члены экипажа начинали с аппетитом поглядывать на немногочисленную колонию экспериментальных кроликов, что доводило до кипения работников зоологического отсека. Кролики в космосе отказывались размножаться, и лишь иногда какая-нибудь самка вдруг производила потомство из одного крольчонка. Но это всегда случалось в то время, когда один из представителей этой семьи сдыхал, и освобождалось немного жизненного пространства. Поэтому уже два года, как численность в крольчатнике составляла всего пятнадцать особей, над которыми тряслись два зоолога — Лили и Франц. Была у них в отсеке и другая живность — мыши, насекомые и даже одинокий горный козел Петр, настолько старый, что его борода совсем поседела. Козел страдал депрессиями и поэтому Франц часто выводил его на смотровую палубу, где они вместе наблюдали восход Юпитера.
Экипаж «Тауганга» состоял из четырнадцати человек. И профессор Оксенкруг стал пятнадцатым, чем сравнял количество людей и кроликов на станции.
Едва он переступил порог, как оказался пленником первого помощника капитана — Ансельма Хью, в обязанности которого входил прием новоприбывших и их обустройство. Тот сразу же ухватил профессора за руку и отвел в его каюту, приговаривая:
— Вам у нас очень понравится. Вот увидите.
Это бормотание очень походило на зловещие заклинания, и заставило утомленного дорогой профессора слегка насторожиться. Но Ансельм был профессионалом в своем деле, заметив некоторую тревожность Оксенкруга, он продолжил говорить с успокоительными бархатными нотками в голосе, обычно действующими безотказно:
— У нас работают прекрасные люди. Вам здесь будет комфортно. Вам очень, очень здесь понравится.
Оксенкруг лишь пожал плечами и нервозно спросил:
— Как я должен к вам обращаться?
— У нас все по-свойски, называем друг друга по именам. Знаете, мы же словно одна семья. Меня зовут — Ансельм.
— Прекрасно, Ансельм. Я все понял. А теперь мне нужно привести себя в порядок и кое-что распаковать.
Он указал на огромный металлический сундук, который уже доставили в его каюту.
Ансельм заторопился, не желая казаться навязчивым, и на прощание сказал:
— Ждем вас к обеду в кают-компании.
Запах настоящей еды, просочился из кухни и донесся до самых отдаленных отсеков. Он манил оголодавших работников, он звал и очаровывал, он пел, и каждая ноту в его исполнении чуяли, измученные синтетическими запахами, носы. Поэтому еще за полчаса до обеда кают-компания начала заполняться. Профессор Оксенкруг появился последним, не зная еще, что являться к обеду можно не только по сигналу. В свои тридцать лет он был абсолютно наивен, работать в коллективе ему еще не приходилось, и вся его короткая профессиональная жизнь проходила перед компьютером, который заменил ему и начальника, и подчиненных, и маму с папой. И, конечно же, он не умел знакомиться с новыми людьми. Припомнив слова Ансельма, что «все здесь — одна семья», профессор Оксенкруг театрально быстро вошел в кают-компанию, словно проделывал это изо дня в день.
— Здравствуйте, — громко сказал он, перекрывая приглушенный шум разговоров. — Давайте знакомиться. Меня зовут профессор Рон Оксенкруг, но вы можете называть меня просто Рон!
Он перевел дух, и, заметив, что глаза присутствующих устремлены на него, добавил чуть потише:
— Или просто профессор Рон, если вам так будет привычнее.
На этой фразе силы его иссякли, и он беспомощно развел руками и уставился в пол.
А надо сказать, что профессор был очень хорош собой, и ему так шел серый рабочий комбинезон. Рон был высок, строен, а его бледное от вечного сидения перед монитором, лицо, красиво оттеняли густые темные волосы, небрежно вьющиеся надо лбом. Теперь же его растерянность и легкий румянец смущения приковали себе внимание всех трех женщин, сидевших за столом.
— Рон — это уменьшительное от Рональд или от Аарон? — нарочито писклявым голосом спросила одна из них, та, что была в розовом комбинезоне.
— Рональд, мое полное имя — Рональд, — с готовностью ответил профессор, и подкрепил свой ответ благодарным взглядом, чувствуя, что атмосфера начинает разряжаться.
Однако в ту же минуту услышал легкий смешок. Коллектив работников станции «Тауганга» явно решил проверить его на прочность. И кто знает, что еще бы произошло, но в этот момент в кают-компанию вошел Ансельм.
— Все собрались? — спросил он грозно. Значит так. Познакомьтесь с нашим новый коллегой. Он будет омолаживать мозг нашей станции, ее систему управления и жизнеобеспечения. Зовут его…
— Он уже представился, — буркнул угрюмый бородач. — Так что мы в курсе.
— Это наш ботаник и оператор теплицы, — пояснил Ансельм профессору. — Данте. Он бывает очень груб, но мы все очень хорошо к нему относимся.
— Все нормально, — ответил профессор, — просто скажите, где я могу сесть?
— Рядом с Одри, — быстро ответил Ансельм, и указал на девушку в розовом. — Вы будете с ней работать, потому что она и есть голосовой оператор нашей жизнеобеспечивающей системы. Еще с вами работает Ван Куанг, он программист и «специалист по железу». К сожалению, разработчик системы вышел на пенсию и вернулся на Землю. Но, к счастью, вы его замените.
Куанг, коротко кивнул, не выразив никаких эмоций.
— Потом перезнакомитесь с остальными. А сейчас возьмемся-ка за обед.
Оксенкруг уселся на указанное место и принялся украдкой рассматривать окружающих. Его мучили сомнения, он был робок и нерешителен, но все-таки решил попробовать показать себя в несвойственной ему манере. Просто попытаться скопировать поведение всех этих людей и показать им, что он такой же, как и они.
Дверь кухонного отсека распахнулась и в комнату вошла новая дама в зеленом комбинезоне, таком узком, что он казался второй ее кожей. За ней катился сервировочный столик с симметрично расставленными тарелками, полными еды.
— А вот и Лорин с едой! — обрадовался Ансельм, усаживаясь за стол.
Лорин казалась очень яркой. Густо накрашенные глаза и губы, а также пышные рыжие волосы придавали ей вид новой куклы, только что сошедшей с конвейера. Но надменное выражение лица соответствовало бы какой-нибудь баронессе, но никак не поварихе.
Профессор Рон, который таких женщин видел лишь на обложках глянцевых журналов, сначала застыл совершенно очарованный, а затем решил обратить на себя ее внимание.
— О, какой красивый у вас шеф-повар, — произнес он довольно громко, привстав со скамейки.
Сервировочный столик снял свой поднос с тарелками и обратился в стандартного кухонного робота. Он подкатился к профессору и сказал металлическим голосом:
— Здравствуйте. Я шеф-повар космической станции «Тауганга». Какие будут указания?
Оксенкруг отмахнулся от робота, как от надоедливой мухи, но тот продолжал:
— Какие будут указания? Какие будут указания? Дайте команду!
Лорин, наконец изволила обратить внимание на новичка и снисходительно произнесла:
— Красивый или красивая?
— Конечно, красивая, — поправился профессор. — Но если эта железяка шеф-повар, то тогда кто же вы? — Он помялся, не находя нужного слова, а потом это слово будто бы появилось само собой и буквально сорвалось с языка, — Неужели кухарка?
Ничего худшего и придумать было нельзя. Лорин залилась краской и выкрикнула, еле сдерживая гнев:
— Кухарка? Я оператор кухонных роботов!
— Дайте команду! Дайте команду! — надрывался шеф-повар.
— Можно хоть раз спокойно поесть? — взмолился кто-то. — В тишине и покое.
Профессор Оксенкруг плюхнулся на свое место и ухватился обеими руками за уши, горевшие пламенем в тусклом освещении кают-компании. Он умирал от стыда, и уже обдумывал планы, как вернуться на Землю из этого сумасшедшего дома. Конечно, прежде всего он ругал себя за несдержанность и неуклюжесть, но и испытывал жгучую обиду на всех, кто не захотел поддержать его в этот самый тяжелый день в его жизни. Если бы он только знал, что самые тяжелые дни ждут его впереди.