Тауганга

Глава 4

Завтрак был прерван оглушительным воплем Лорин. Она находилась в кухонном отсеке, и Франц, который сидел ближе всех к двери, сорвался с места и первым прибыл на место происшествия. Ничего не понимающие остальные члены экипажа не торопились, а только чутко прислушивались к голосу Франца, повторяющего:

— Девочка моя. Как же так? Да что же это такое?

— Как странно, — протянула Одри, — никогда не думала, что между ними любовная связь. Не будем им мешать, пусть побудут вдвоем.

И она вытянула тонкую шею и прикрыла глаза. Наверное, для того, чтобы лучше слышать все, что происходит в кухне.

Но убаюкивающая ласка вдруг сменилась совершенно неприличным воплем:

— Ты дура, что понаделала? Зачем ее хватала, а?

И послышался равномерный стук. Словно кто-то отбивал шницели на металлической доске.

— Она меня укусила, — послышался срывающийся голос Лорин. Чуть палец не отгрызла! Еще могла заразить чем-то! Следить нужно за своими животными!

— Кажется, это не про любовь, — пробормотал ботаник Данте. И направился в кухню. За ним потянулись и остальные.

Франц стоял посреди кухни. В одной руке он держал белую мышь, нежно прижимая ее к груди, а другой колотил по круглой голове шеф-повара. Лицо у него было красное от гнева, и казалось, что еще минута и его хватит апоплексический удар.

— Зачем ты ее хватала?!

Лорин, напротив, бледная как смерть выставляла вперед окровавленный указательный палец.

— Я ее только схватила, а она хвосты отбросила. Два!

— И правильно. Она всегда отбрасывает хвосты, когда ей грозит опасность. А ты бы хотела, схватить ее за хвост и стукнуть об… вот это? — он снова ударил робота.

Робот, наконец, отреагировал:

— Я шеф-повар космической станции «Тауганга». Какие будут указания?

— Катись к черту, — ответил ему Франц.

— Команда некорректная. Дайте команду.

Заметив профессора Оксенкруга, Лорин сделала шаг к нему, картинно покачнулась и сказала слабым голосом:

— Мне плохо. Рональд, отведи меня в медицинский отсек.

Профессор пожал плечами:

— Я не знаю еще, где это. Ни разу там не был.

— Я отведу, — с готовностью предложил Данте, оттесняя плечом Оксенкруга. — Идем, Лорин, я отведу. И потом никогда не говори, что я тебе не помогал.

Лорин покосилась на неопрятного бородача и только собралась отказать, как профессор тоже выразил желание пойти с ними. Надо же как-то ознакомиться со станцией.

Франц погрозил им вслед кулаком:

— Иди-иди. Пусть тебе там укол влепят. Удумала тоже — мышам хвосты отрывать, — и обращаясь к мыши добавил, — Пойдем, Сьюзи, домой. Я посажу тебя в твою клеточку.

Медицинский отсек был большим. Комнаты располагались анфиладой. В первой была приемная, потом лаборатория, зубной кабинет, операционная для несложных операций и, наконец, палата на десять лежачих мест, обычно пустовавший. В палату вела еще одна дверь из коридора, чтобы посетители, желающие навестить больного, не разгуливали по стерильным кабинетам. Конечно, такое расположение было бы не совсем удобным, если бы больных было много, но на станцию обычно брали людей с крепким здоровьем и проверенных перед самым вылетом. А вирусов здесь отродясь не водилось. Иногда кто-то забегал с головной болью, иногда с зубной.

Заведовала всем этим врач-универсал — Модеста. Это была маленькая сухая женщина с седыми волосами ежиком. Оттенок ее лица мог бы поспорить с цветом ее желтого комбинезона, на который она для проформы накидывала белый халат.

— Моди, мы привели больную, — радостно сообщил Данте, подталкивая вперед Лорин.

— Я тебе не Моди, — огрызнулась врач. Она терпеть не могла, когда ее так называли. И именно по этой причине, Данте всегда называл ее так.

Она мельком глянула на раненый палец Лорин и крикнула:

— Нави, мне нужна аптечка первой помощи.

— Команда принята, — откликнулся вездесущий Нави.

В ту же минуту распахнулся стеклянный шкафчик и из него выехал белый столик, с разложенными инструментами и лекарствами.

— Все уходите. — Скомандовала Модеста. — Нечего тут микробами трясти.

Она плотно задраила отсек, и Оксенкруг с Данте остались в коридоре один на один.

— Я в теплицу, — небрежно бросил Данте. — у меня там новый гибрид должен вылупиться.

— Как это вылупиться? — удивился профессор. — Разве растения вылупляются?

— Всяко бывает, — туманно ответил Данте и ушел.

— Смотри-смотри, — радостно потирая руки, говорил профессор Оксенкруг. — Смотри, вчера она еще читала сказки, а сегодня уже решает уравнения с иксами.

— Она, — удивилась Одри, — вместо нашего Нави будет женщина?

— Я еще не знаю, кто будет. Просто, программа — она. И она обучается. А потом сама выберет себе пол и имя. Мало ли кто вылупится, — повторил он слова Данте и засмеялся. — Я думаю, что самоопределение и будет нашим следующим этапом. Где Ван Куанг?

— Развешивает и подключает экраны по всем отсекам. Это что же, мы теперь сможем общаться почти вживую?

— Не просто сможем видеть и слышать, но еще и в каждом отсеке будет свой со-образ. То есть любые задачи будут решаться одновременно. Ты сможешь говорить с одним образом об одном, хоть о булавках, а в это время Модеста, сможет советоваться с другим о каких-то новых лекарствах. В это же самое время, он сможет починить поломку в кухне, запереть мышей в лаборатории. И все это будет один и тот же искусственный интеллект.

— А скоро мы его увидим?

— Мне надо залить в него еще уйму информации. Думаю, что через два часа, он заговорит с нами.

— И все его сразу увидят? — продолжала расспрашивать Одри, и глаза у нее прямо горели от нетерпения.

— Нет. Сначала увидим только мы и будем продолжать его обучение. Тестировать. И добиваться того, чтобы он сам начал находить информацию для своего обучения. Чтобы сам умел принимать решения в случае, когда решения должны быть приняты очень быстро. И человеческий мозг с этим справиться не сможет. Так что Нави еще придется поработать, но ведь ты его любишь. Хотя меня удивляет, как можно настолько быть привязанное к безликой программе, не умеющей связать два слова. Робота уборщика, можно хотя бы подозвать, пройтись с ним по смотровой палубе, а твоего Нави никто никогда не видел.

Профессор много чего не понимал в тонкой девичьей душе Одри. Он обращал на нее слишком мало внимания. Она казалась назойливой, излишне говорливой и слишком любила прикидываться глупее, чем была на самом деле. И все это только для того, чтобы окружающим хотелось бы о ней заботиться. С Нави происходила обратная ситуация. Одни сама заботилась о нем и, в конце концов, наделила его сначала чертами своего питомца, а потом уж возвела и в ранг человека.

Новая программа пугала ее, ведь ко всему новому сначала нужно мучительно привыкать. Но и вызывала бурный интерес, который Одри тщательно скрывала, чтобы не обидеть Нави.

В компьютере Оксенкруга что-то пикнуло. И на экране появился чат.

— Одри, — позвал профессор. — Не пропусти рождение героя.

Программа ожила и принялась медленно, по одной букве печатать: «Введите вопрос».

«Проверяю готовность к общению. Вопросов пока нет», — быстро напечатал профессор.

«Введите вопрос», — появилась новая надпись.

Одри отвела руку Оксенкруга от клавиатуры, и спросила: «Кто ты?»

Наступила долгая пауза.

— Вот как сейчас напишет, что вопрос некорректный, — переживала Одри. — Нет, ну правда, неужели так бывает, чтобы программа сама себя называла? Надо было дать ей имя и называть по имени, тогда бы и на мой вопрос ей было бы чем отвечать.

Но чат вдруг ожил: «Если вы дадите мне немного времени, чтобы подумать, я отвечу на ваш вопрос. Для этого мне нужно 116 минут». На экране тут же появилась зеленая полоска индикатора и включился звук тикающих часов.

— Однако, — рассмеялся профессор, — уже пытается как-то творчески оформлять свою работу. Не помню, чтобы когда-то индикатор тикал. Подождем. За кофе, что ли, сходить?

— Я мигом сбегаю, — предложила Одри. — Только ты тут без меня ничего не делай. Я все хочу видеть своими глазами.

Она снова посмотрела в экран и убедилась, что индикатор почти не сдвинулся с места, и времени у нее еще целая куча.

— Пойдем вместе, — благосклонно предложил Оксенкруг. Мы можем выпить кофе на смотровой палубе и полюбоваться на Юпитер. Мы это заслужили.