Тайна багдадского сундука

Заголовок звучал броско, и я указал на него своему другу, Эркюлю Пуаро. Я ничего не знал об участниках этого дела. Мой интерес был так же беспристрастен, как взгляд прохожего на улице. Пуаро согласился со мной.

– Да, в нем чувствуется аромат Востока, аромат таинственного. Пусть бы даже сундук оказался подделкой времен короля Якова с улицы Тоттенхем-Корт; все равно, этому репортеру удачно пришло в голову назвать его «багдадским сундуком». Слово «тайна» также весьма продуманно стоит на своем месте, хотя, насколько я понимаю, таинственного в этом деле очень мало.

– Совершенно верно. Его скорее можно назвать ужасным и мрачным, но никак не таинственным.

– Ужасным и мрачным, – задумчиво повторил за мной Пуаро.

– В нем все возмутительно, – сказал я, поднявшись на ноги и прохаживаясь по комнате. – Убийца приканчивает этого человека – своего друга, запихивает его тело в сундук, а полчаса спустя уже танцует в той же самой комнате с женой своей жертвы. Только подумайте! Если бы она хоть на миг могла себе представить…

– Действительно, – задумчиво отозвался Пуаро. – Этот пресловутый дар, женская интуиция – похоже, на сей раз она не сработала.

– Кажется, вечеринка удалась на славу, – с легким содроганием заметил я. – И все это время, пока они танцевали и играли в покер, вместе с ними в комнате находился труп. Из такой идеи вышла бы целая пьеса.

– Такая пьеса уже есть, – промолвил Пуаро. – Но утешьтесь, Гастингс, – сочувственно добавил он. – Даже если тема использована однажды, нет причины не воспользоваться ею снова. Вы можете сочинять свою драму.

Я поднял газету и принялся изучать отпечатанную в ней довольно-таки смазанную фотографию.

– Должно быть, она красивая женщина, – медленно проговорил я. – Даже здесь это видно.

Под фотографией имелась подпись: «Один из последних снимков миссис Клейтон, жены убитого».

Пуаро взял у меня газету.

– Да, – согласился он. – Она красива. Бесспорно, она из тех женщин, которые будто рождены, чтоб волновать сердца мужчин.

Он со вздохом протянул газету обратно.

– Dieu merci[1], я лишен пылкого темперамента. Это избавило меня от многих затруднений в жизни. И я искренне за это благодарен.

Не помню, чтобы мы говорили что-то еще по поводу этого дела. Пуаро в то время не проявлял к нему особого интереса. Факты были столь очевидны, и так мало в них было неясного, что обсуждать их казалось пустым занятием.

Мистера и миссис Клейтон и майора Рича связывала давнишняя дружба. В тот день, о котором идет речь, десятого марта, Клейтоны приняли приглашение провести вечер у майора Рича. Однако примерно в семь тридцать Клейтон сообщил другому своему приятелю, майору Кертиссу, с которым они решили пропустить по стаканчику, что он неожиданно вызван по делу в Шотландию и намерен выехать туда восьмичасовым поездом.

– Я успею лишь заскочить к старине Джеку и предупредить его, – сказал далее Клейтон. – Маргарита, конечно, пойдет. Мне очень жаль, но Джек меня поймет.

Мистер Клейтон сделал, как и обещал. Где-то без двадцати минут восемь он явился домой к майору Ричу. Майора в этот момент дома не оказалось, но его слуга, хорошо знавший мистера Клейтона, предложил тому войти и подождать. Мистер Клейтон сказал, что у него мало времени, но он зайдет и напишет записку. Он добавил, что ему нужно поспеть на поезд.

Таким образом, слуга провел его в гостиную.

Спустя примерно пять минут майор Рич, вошедший, должно быть, сам, так что прислуга его не слышала, открыл дверь гостиной, крикнул своего слугу и велел ему выйти купить сигарет. Возвратившись, слуга принес пачку хозяину, который находился в гостиной один. Слуга, само собой, заключил, что мистер Клейтон ушел.

Вскоре прибыли гости. Их было четверо – миссис Клейтон, майор Кертисс и мистер и миссис Спенс. Вечер провели за танцами под патефон и за игрой в покер. Вскоре после полуночи гости разошлись.

На следующее утро слуга, явившийся прибрать в гостиной, был поражен, обнаружив темное пятно, проступившее на ковре из-под одного из предметов обстановки, который майор привез с Востока и который называл «багдадским сундуком».

Слуга инстинктивно приподнял крышку сундука и с ужасом увидел внутри его скорченное тело мужчины, заколотого в сердце.

Охваченный страхом, слуга выбежал из квартиры и кинулся к ближайшему полицейскому. Убитый оказался мистером Клейтоном. Вскоре последовал арест майора Рича. Понятно, вся защита майора сводилась к тому, что он упорно все отрицал: он не видел мистера Клейтона накануне вечером и впервые услышал о его отъезде в Шотландию только от миссис Клейтон.

Таковы были объективные факты по этому делу. Естественно, не обошлось и без многочисленных догадок и инсинуаций. Пресса так откровенно делала упор на дружеских отношениях майора Рича с миссис Клейтон, что только кретин не стал бы читать между строк. Мотив преступления был налицо.

Долгий жизненный опыт приучил меня всегда делать поправку на то, как легко могут возникнуть безосновательные домыслы. Предполагаемый мотив мог не существовать вовсе. Спровоцировать преступление могли какие-то совершенно иные причины. Пока же убийцей считался Рич.

Как я говорил, дело могло на том и остаться, если бы нам с Пуаро не довелось оказаться гостями на приеме, который устраивала леди Четтертон.

Хотя Пуаро всячески проклинал обязанности светского человека и заявлял о своем пристрастии к одиночеству, в действительности все эти сборища доставляли ему огромное наслаждение. Неизменная суета, поднимавшаяся вокруг его персоны, и возможность ощутить себя светским львом как нельзя более соответствовали его натуре.

Иногда нам даже случалось спорить по этому поводу.

– Но, друг мой, я же не англосакс. С чего вдруг я стану выставлять себя лицемером? Si, si[2], именно этим вы все и заняты. Летчик, совершивший трудный полет, теннисный чемпион – все они глядят себе под ноги и едва слышно бормочут, что «ничего такого» они не сделали. Но думают ли они так сами в действительности? Ничуть не бывало. Они восхищались бы подвигом, совершенным кем-то другим. Так что, будучи людьми здравомыслящими, они восхищаются и собой. Но их воспитание не позволяет им об этом заявить. Я же не таков. Таланты, которыми я наделен, я приветствовал бы и в других. Но так получается, что со мной – в моем специфическом роде деятельности – никто равняться не может. C’est dommage![3] Однако раз уж это так, то я открыто, без лицемерия признаю, что я выдающийся человек. Система, метод, психологическое чутье – все это свойственно мне в необычайной мере. Я действительно Эркюль Пуаро! С какой стати я должен краснеть, мяться и бормотать себе под нос, что на самом деле я полный идиот? Это было бы неправдой.

– Разумеется, есть лишь один Эркюль Пуаро, – соглашался я не без нотки злой иронии, которая от Пуаро, к счастью, ускользала.

Леди Четтертон была одной из наиболее пылких почитательниц Пуаро. В одном из дел Пуаро, начав с загадочного поведения пекинеса, распутал целую цепь событий, приведшую в конце концов к одному небезызвестному грабителю-взломщику. Леди Четтертон превозносила его с тех пор.

Пуаро на званом вечере являл собой великолепное зрелище. Его безукоризненный вечерний костюм, изысканно дополненный белым галстуком, идеально симметричный пробор, блеск помады на волосах и великолепие его усов, являвшее собой плод долгих мучений, – все это в сочетании призвано было составить превосходный портрет заправского денди. В такие моменты было поистине трудно принимать этого маленького человека всерьез.

Около половины двенадцатого ночи леди Четтертон, устремившись к нам, ловко извлекла Пуаро из группы восхищенных поклонников и повела куда-то – надо ли говорить, что со мною в кильватере.

– Я хочу, чтобы вы поднялись в мою маленькую комнатку наверху, – почти беззвучно проговорила леди Четтертон, едва только мы оказались вне пределов досягаемости слуха остальных гостей. – Вы знаете, где она, мсье Пуаро. Вы найдете там особу, крайне нуждающуюся в вашей помощи, и, я верю, вы поможете ей. Она одна из моих самых близких приятельниц, поэтому не отказывайте ей.

Произнося все это, леди Четтертон энергичной походкой шла впереди нас и наконец распахнула какую-то дверь.

– Маргарет, милая, я привела его, – провозгласила она с порога. – И он сделает все, что ты хочешь. Вы ведь поможете миссис Клейтон, не правда ли, мсье Пуаро?

И, нимало не усомнившись в ответе, она удалилась с той же энергичной миной, которая сопутствовала всем ее действиям.

Миссис Клейтон сидела на стуле у окна. Поднявшись, она двинулась нам навстречу. Она носила глубокий траур, и матово-черное платье выгодно оттеняло белизну ее кожи. Это была совершенно прелестная женщина, и в ней чувствовались простота и детская искренность, которые делали ее очарование неотразимым.

– Элис Четтертон была настолько добра, – сказала она, – что устроила нашу встречу. Она сказала, что вы можете помочь мне, мсье Пуаро. Конечно, я не могу быть уверенной, что вы станете мне помогать, но я очень надеюсь на это.

Она протянула руку, и Пуаро взял ее. С минуту он стоял так, не выпуская ее руки и глядя на нее испытующим взглядом. В этой его манере не было ничего нескромного. Его взгляд, ласковый, но пристальный, скользил по ее лицу с тем выражением, с каким знаменитый врач-консультант осматривает доставленного к нему нового пациента.

– Вы уверены, сударыня, – наконец произнес он, – что я смогу помочь вам?

– Элис так считает.

– Да, но я спрашиваю вас, сударыня.

Ее щеки окрасились легким румянцем.

– Я не знаю, что вы имеете в виду.

– Что вы хотите, чтобы я сделал, сударыня?

– Вы… вы знаете, кто я? – спросила она.

– Безусловно.

– Тогда вы, наверное, догадываетесь, о чем я хотела вас просить, мсье Пуаро… и капитан Гастингс. – Я был польщен тем, что ей была известна моя скромная личность. – Майор Рич не убивал моего мужа.

– Почему нет?

– Простите?

Пуаро улыбнулся ее легкой растерянности.

– Я спросил: «Почему нет?» – повторил он.

– Не уверена, что я поняла вас.

– Тем не менее все очень просто. Полиция, адвокаты – все они станут задавать один и тот же вопрос: почему майор Рич убил мистера Клейтона? Я же спрашиваю обратное. Я спрашиваю вас, сударыня, почему майор Рич не убивал мистера Клейтона?

– Вы хотите сказать – почему я так уверена в этом? Но я знаю. Я очень хорошо знаю майора Рича.

– Вы очень хорошо знаете майора Рича, – без всякого выражения повторил Пуаро.

Щеки ее вспыхнули.

– Да, вот так они все и скажут – именно так и подумают! О, я ведь знаю!

– C’est vrai[4]. Об этом они вас и спросят – насколько хорошо вы знали майора Рича? Может быть, вы скажете им правду, а может, солжете. Женщине необходимо уметь лгать, это хорошее оружие. Но трем людям, сударыня, женщине следует говорить правду: своему духовнику, своему парикмахеру и своему частному детективу, если она доверяет им. Вы доверяете мне, мадам?

Маргарита Клейтон глубоко вздохнула.

– Да, – ответила она. – Я доверяю. Мне нужно вам доверять, – немного по-детски добавила она.

– Итак, насколько хорошо вы знаете майора Рича?

С минуту она смотрела на него молча, потом решительно вздернула подбородок:

– Я отвечу на ваш вопрос. Я полюбила Джека с того самого момента, как увидела его, – два года тому назад. В последнее время мне казалось – я даже в этом уверена, – он стал испытывать ко мне те же чувства. Но он никогда не заводил об этом речи.

– Epatant![5] – воскликнул мсье Пуаро. – Вы сэкономили мне добрых четверть часа, без околичностей перейдя к делу. У вас есть здравый смысл. Теперь о вашем муже – он подозревал о ваших чувствах?

– Я не знаю, – медленно проговорила Маргарита. – В последнее время мне казалось, будто он что-то заподозрил. Он переменился… Но может быть, я просто себе это вообразила.

– Кто-нибудь еще догадывался о ваших чувствах?

– Не думаю.

– И – простите меня, сударыня, – вы ведь не любили своего мужа?

Полагаю, очень немногие женщины ответили бы на этот вопрос с той же простотой. Они пустились бы в пространные рассуждения.

Маргарита Клейтон просто сказала:

– Нет.

– Bien[6]. Теперь мы хотя бы знаем, как обстоит дело. По вашим словам, сударыня, майор Рич не убивал вашего мужа, и вместе с тем, как вы понимаете, все улики указывают на то, что это сделал он. Усматриваете ли вы лично какие-нибудь несоответствия в предъявленном ему обвинении?

– Нет. Я вообще не в курсе дела.

– Когда ваш муж известил вас о своей поездке в Шотландию?

– Сразу после ланча. Он сказал, что это ужасно скучно, но ему придется ехать. Что-то связанное с ценами на землю, по его словам.

– А потом?

– Он ушел в свой клуб, как я думаю. Я… я не видела его больше.

– Теперь что касается майора Рича – как он держался в тот вечер? Как обычно?

– Да, мне так кажется.

– Вы не уверены?

Маргарита сосредоточенно сдвинула брови.

– Он был чуть-чуть напряжен. Со мной, не с другими гостями. Но, кажется, я знаю, отчего он был таким. Понимаете? Я уверена, что его скованность, или скорее рассеянность, не имела никакого отношения к Эдварду. Он был очень удивлен, когда узнал, что Эдвард уехал в Шотландию, но не чрезмерно.

– И ничего больше необычного вы не заметили в связи с этим вечером?

Маргарита задумалась:

– Нет, ничего особенного.

– Вы обратили внимание на сундук?

Слегка вздрогнув, она покачала головой:

– Я даже его не помню, каков он был с виду. Большую часть вечера мы играли в покер.

– Кто выиграл?

– Майор Рич. Мне очень не везло, и майору Кертиссу тоже. Спенсы немного выиграли, но главный выигрыш достался майору Ричу.

– Гости стали расходиться в котором часу?

– Где-то в половине первого, полагаю. Мы вышли все вместе.

– А!

Пуаро помолчал, погруженный в свои мысли.

– Жаль, что не могу быть вам более полезной, – произнесла миссис Клейтон. – Похоже, я так мало способна вам рассказать.

– По поводу настоящего – да. А как насчет прошлого, сударыня?

– Насчет прошлого?

– Да. Не случалось ли каких-нибудь инцидентов?

Она вспыхнула:

– Вы имеете в виду того ужасного маленького человека, который в себя стрелял? В том не было моей вины, мсье Пуаро. Это правда.

– Не могу сказать, чтобы я думал именно об этом происшествии.

– Или эта нелепая дуэль? Но итальянцы всегда дерутся на дуэлях. Я была так рада, что тот человек остался жив.

– Должно быть, для вас это было большим облегчением, – серьезно согласился Пуаро.

Она смотрела на него с неуверенностью во взгляде. Пуаро поднялся и взял ее за руку.

– Я не стану драться из-за вас на дуэли, мадам, – промолвил он. – Но сделаю то, о чем вы меня просили. Я раскрою правду. И давайте надеяться, что ваш инстинкт не подвел вас, что истина поможет вам и не причинит вреда.

Первая наша беседа состоялась с майором Кертиссом. Это был мужчина лет сорока, с воинской выправкой, черными, как смоль, волосами и загорелым лицом. Он несколько лет был знаком с четой Клейтон и с майором Ричем также. Он подтвердил сообщения прессы.

Незадолго до половины восьмого они с Клейтоном вместе выпили в клубе, и именно тогда Клейтон сообщил ему о своем намерении заглянуть к майору Ричу по пути в Юстон, на вокзал.

– Как себя держал мистер Клейтон? Был ли он подавлен или весел?

Майор задумался. Этот человек не был скор на слова.

– Мне кажется, он был в хорошем настроении, – сказал он наконец.

– Не говорил ли он чего-либо о плохих отношениях с майором Ричем?

– Боже правый, нет. Они были хорошими приятелями.

– Он не высказывался против… дружбы его жены с майором Ричем?

Лицо майора налилось кровью:

– Вы начитались этих чертовых газет, полных лжи и всяких намеков. Разумеется, он ничего не имел против. Как же, он сам мне сказал: «Маргарита, конечно, пойдет».

– Понятно. Перейдем к событиям вечера – майор Рич в целом держался как всегда?

– Я не заметил ничего особенного.

– А мэм? Она тоже вела себя обычно?

– Ну, – он немного помедлил, – теперь я припоминаю, что она казалась немного притихшей. Точнее, задумчивой и рассеянной.

– Кто из гостей прибыл первым?

– Спенсы. Они уже были там, когда я пришел. По правде говоря, я пытался дозвониться до миссис Клейтон, но оказалось, что она уже выехала. Так что я прибыл чуть позже.

– А как вы там развлекались? Танцевали? Играли в карты?

– Понемногу и то и другое. Сперва танцевали.

– Вас же было пятеро?

– Да, но это и к лучшему, потому что я не танцую. Я ставил пластинки, а остальные танцевали.

– Кто с кем танцевал главным образом?

– Ну, по правде сказать, супругам Спенс нравится танцевать вместе. Они вроде как помешаны на этом – выдумывают всякие там повороты и прочее.

– Значит, миссис Клейтон танцевала большей частью с майором Ричем?

– Пожалуй, что так.

– И потом вы играли в покер?

– Да.

– А когда вы ушли?

– О, довольно рано. Едва за полночь.

– Вы уходили все вместе?

– Да. Мы, по правде сказать, все сели в одно такси. Вначале завезли миссис Клейтон, потом меня, а Спенсы поехали на нем дальше, в Кенсингтон.

Следующий наш визит был к мистеру и миссис Спенс. Дома оказалась только миссис Спенс, но ее рассказ о вечере полностью совпадал с изложением майора Кертисса, за тем небольшим исключением, что она слегка язвительно отозвалась о карточном везении майора Рича.

Незадолго до того, утром, Пуаро переговорил по телефону с инспектором Джеппом из Скотленд-Ярда. Благодаря этому мы смогли побывать на квартире майора Рича, где нас поджидал его слуга, Бергойн.

Показания слуги были вполне ясными и точными.

Мистер Клейтон явился без двадцати восемь вечера. К несчастью, майор Рич как раз в этот момент вышел. Мистер Клейтон сказал, что не может ждать, поскольку должен поспеть на поезд, но оставит записку. Соответственно он прошел для этого в гостиную. Бергойн действительно не слышал, как вернулся его хозяин, так как наполнял в это время ванну, и майор Рич, конечно, открыл дверь своим ключом. Спустя минут десять, как ему казалось, майор Рич позвал его и послал за сигаретами. Нет, он в гостиную не входил. Майор Рич окликнул его, стоя в дверях. Через пять минут он вернулся, купив сигарет, и на этот раз зашел в гостиную, в которой, кроме его хозяина, уже никого не было. Тот стоял у окна и курил. Хозяин поинтересовался, готова ли для него ванна, и, узнав, что готова, отправился ее принимать. Он, Бергойн, не упоминал о приходе мистера Клейтона, так как полагал, что хозяин еще застал его и сам проводил. Его хозяин вел себя в точности как обычно. Он принял ванну, переоделся, и вскоре вслед за тем прибыли мистер и миссис Спенс, после них майор Кертисс и миссис Клейтон.

Как пояснил Бергойн, ему не пришло в голову, что мистер Клейтон мог уйти до возвращения его хозяина. В этом случае мистеру Клейтону пришлось бы захлопнуть за собой входную дверь, и слуга был уверен, что услышал бы ее стук.

С не меньшей беспристрастностью Бергойн поведал и о том, как он обнаружил тело. Тут впервые мое внимание привлек роковой сундук. Он представлял собой довольно массивный предмет, стоявший у стены рядом с ящиком патефона. Сделан он был из какого-то темного дерева и обит множеством медных гвоздей. Крышка открывалась просто. Я заглянул внутрь и содрогнулся. Хотя стенки его были тщательно вычищены, на них еще остались зловещие пятна.

Внезапно у Пуаро вырвался возглас.

– Вон те отверстия – они любопытны. Пожалуй, сделаны недавно.

Отверстия, о которых шла речь, находились в задней стенке сундука, обращенной к стене. Их было три или четыре. Диаметр их составлял не более четверти дюйма, и, судя по виду, они в самом деле были проделаны недавно.

Пуаро нагнулся, чтобы рассмотреть их, испытующе поглядывая на слугу.

– Действительно, любопытно, сэр, – согласился тот. – Не припомню, чтобы я видел эти дырки раньше, хотя, может быть, я бы их и не заметил.

– Не имеет значения, – сказал Пуаро.

Опустив крышку сундука, он отступал от него все дальше, пока не оказался у окна. Здесь он остановился и внезапно задал вопрос.

– Скажите мне, – проговорил он. – Когда вы в тот вечер принесли вашему хозяину сигареты, все ли вещи в комнате стояли на обычных местах?

Бергойн с минуту колебался, затем с некоторой неохотой ответил:

– Странное дело, сэр. Но теперь, когда вы об этом спросили, я вспомнил. Вот эта ширма, стоящая против двери в спальню, чтобы не было сквозняка, она была немного сдвинута влево.

– Вот так?

Пуаро проворно метнулся вперед и подвинул ширму. Это была красивая вещица, обтянутая расписной кожей. Она и без того слегка заслоняла сундук, а когда Пуаро подтянул ее, то скрыла его вовсе.

– Вот так, сэр, – ответил слуга. – Так и было.

– А на следующее утро?

– Она стояла все так же. Я вспомнил. Я отодвинул ее и тогда увидел пятно. Ковер унесли в чистку, сэр. Поэтому здесь голые доски.

Пуаро кивнул.

– Понятно, – проговорил он. – Благодарю вас.

Он сунул в руку слуги хрустящую бумажку.

– Спасибо, сэр.

– Пуаро, – сказал я, когда мы вышли на улицу, – эта деталь насчет ширмы – она в пользу Рича?

– Это еще одна улика против него, – с сожалением отозвался Пуаро. – Ширма загораживала сундук. Она же скрывала и пятно на ковре. Рано или поздно кровь должна была просочиться сквозь дерево и образовать на ковре пятно. В тот момент ширма помешала его обнаружить. Да, но в этом деле есть кое-что, чего я не могу понять. Слуга, Гастингс, этот слуга.

– А что слуга? Он вроде бы вполне смышленый малый.

– Именно, как вы говорите, вполне смышленый. В таком случае мыслимо ли, чтобы майору Ричу не пришло в голову, что слуга обязательно обнаружит тело утром? Непосредственно после убийства у него не было времени что-либо сделать – это ясно. Он запихивает тело в сундук, заслоняет ширмой, и весь вечер ему остается только надеяться на лучшее. Но после того, как гости ушли? Разумеется, ему самое время избавиться от тела.

– Вероятно, он надеялся, что слуга не заметит пятна?

– Вот это, mon ami[7], полная нелепость. Пятно на ковре – это первое, что хороший слуга должен был бы заметить. А майор Рич отправляется спать, храпит себе как ни в чем не бывало и не думает ничего предпринимать. Очень уж все странно и интересно.

– А Кертисс мог видеть пятна, когда менял пластинки накануне вечером? – предположил я.

– Вряд ли. Как раз в том месте от ширмы падала бы густая тень. Нет, но я начинаю понимать. Да, смутно начинаю кое-что видеть.

– Что видеть? – нетерпеливо спросил я.

– Скажем, возможность дать другое объяснение происшедшему. Наш следующий визит может пролить свет на все дело.

Наш следующий визит был к врачу, который осматривал тело.

Его показания свелись к простому повторению того, что он уже сказал официальному следствию. Убитый был заколот в сердце тонким длинным ножом наподобие стилета. Нож остался в ране. Смерть наступила мгновенно. Нож принадлежал майору Ричу и лежал обычно на письменном столе. Доктор не обнаружил на нем никаких отпечатков пальцев. Их либо стерли, либо держали нож платком. Что касается времени – любое время от семи до девяти вечера кажется приемлемым.

– Не мог он быть убит, скажем, после полуночи? – спросил Пуаро.

– Нет. Это я могу утверждать. В десять часов самое позднее, но очевидные показания на период с семи тридцати до восьми.

– Все-таки есть вторая возможная версия, – сказал Пуаро, когда мы вернулись домой. – Интересно знать, вы ее видите, Гастингс? Я лично вижу ее вполне отчетливо, и мне не хватает лишь одной детали, чтобы дело окончательно прояснилось.

– Нечего и пытаться, – признался я. – Я сдаюсь.

– Но постарайтесь, Гастингс. Сделайте усилие.

– Ну хорошо, – начал я. – В семь сорок Клейтон еще жив и здоров. Последний, кто видел его в живых, – это Рич…

– Так мы предполагаем.

– Да, разве это не так?

– Вы забываете, mon ami, что майор Рич это отрицает. Он настаивает на том, что к его возвращению Клейтон уже ушел.

– Но слуга говорит, что слышал бы, как захлопнулась дверь, если бы Клейтон ушел. К тому же если Клейтон ушел, то когда он вернулся? Он не мог возвратиться после полуночи, потому что врач категорически заявляет, что за два часа перед тем он уже был мертв. Остается лишь одна возможная версия.

– Да, mon ami? – заинтересовался Пуаро.

– То, что за те пять минут, которые Клейтон провел один в гостиной, кто-то другой вошел и убил его. Но и тут возникает то же самое возражение. Только имея ключ, этот другой мог войти без ведома слуги, и точно так же, уходя, убийце пришлось бы захлопнуть дверь, и слуга бы услышал.

– Вот именно, – подхватил Пуаро. – И следовательно…

– И следовательно, ничего, – заключил я. – Я не вижу никакого другого решения.

– Жаль, – пробормотал Пуаро. – На самом деле все так же ясно, как голубые глаза мадам Клейтон.

– Вы вправду уверены…

– Я ни в чем не уверен до тех пор, пока не имею доказательств. Одно маленькое доказательство позволит мне убедиться окончательно.

Он взял телефонный аппарат и сделал звонок инспектору Джеппу в Скотленд-Ярд.

Спустя двадцать минут мы уже стояли перед столом, на котором были кучками разложены несколько предметов. Они представляли собой содержимое карманов убитого.

Среди них были носовой платок, горсть мелочи, бумажник с тремя фунтами и десятью шиллингами, пара счетов и потертая фотография Маргариты Клейтон. Имелись тут также складной перочинный ножик, ручка с золотым пером и довольно увесистый деревянный инструмент.

Именно к последнему предмету и устремился Пуаро. Он развинтил его, и наружу выпало несколько маленьких насадок и лезвий.

– Видите, Гастингс, вот буравчик и все остальное к нему. А! Должно быть просверлить им пару отверстий в стенке сундука было делом нескольких минут.

– Те отверстия, которые мы видели?

– Именно.

– Вы хотите сказать, что их проделал сам Клейтон?

– Mais oui, mais oui![8] На какую мысль наводят вас те отверстия? Они явно сделаны не для того, чтобы сквозь них смотреть, поскольку просверлены в задней стенке сундука. Для чего же они тогда? Очевидно, для притока воздуха? Но вы не станете делать отдушин для трупа, значит, ясно, что их проделал не убийца. Они говорят об одном и только об одном – о том, что человек собирался спрятаться в сундуке. И если принять такую гипотезу, дело тотчас проясняется. Мистер Клейтон ревнует свою жену к Ричу. Он разыгрывает старый-престарый трюк с мнимым отъездом. Он дожидается, пока Рич выйдет из дому, затем добивается, чтобы его впустили, остается один в гостиной, чтобы написать записку, быстро просверливает эти отверстия и прячется в сундук. Его жена должна прийти туда этим вечером. Возможно, Рич отделается от остальных гостей, а может быть, она останется после того, как другие уйдут, или сделает вид, что уходит, и вернется. Как бы то ни было, Клейтон будет знать. Все, что угодно, лучше, чем терзаться ужасными муками подозрений.

– Значит, вы хотите сказать, что Рич убил его после того, как все ушли? Но врач утверждал, что это невозможно.

– Вот именно. Теперь вам понятно, Гастингс, что его должны были убить в течение вечера.

– Но ведь все находились в комнате!

– Несомненно, – веско произнес Пуаро. – Чувствуете, как хорош замысел? «Все находились в комнате». Какое алиби! Какое sangfroid – какое хладнокровие, какая дерзость!

– Я все еще не понимаю.

– Кто заходил за ту ширму, чтобы завести патефон и поменять пластинки? Вспомните, патефон стоит бок о бок с сундуком.

Все остальные танцуют – музыка играет. А тот, кто не танцует, поднимает крышку сундука и вонзает только что спрятанный в рукав нож в тело прячущегося человека.

– Невозможно! Этот человек вскрикнул бы.

– Нет, если его сперва опоили.

– Опоили?

– Да. С кем Клейтон пропустил по стаканчику в семь тридцать? А! Теперь вы понимаете. Кертисс! Кертисс возбудил в душе Клейтона подозрения в отношении его жены и Рича. Кертисс предложил этот план – выдумать отъезд в Шотландию, укрыться в сундуке и в качестве последнего штриха – заслонить сундук ширмой. Не для того, чтобы Клейтон мог приподнять крышку и перевести дух, – нет, с тем, чтобы он, Кертисс, мог незаметно открыть сундук. Если бы Рич заметил, что ширма стоит не на месте, и передвинул бы ее обратно – пусть, ничего страшного, он может сочинить и другой план. Клейтон прячется в сундук, слабый наркотик, которым опоил его Кертисс, начинает действовать. Клейтон впадает в бессознательное состояние. Кертисс поднимает крышку и закалывает его, а патефон продолжает себе играть «Провожал я домой мою малышку».

Я наконец обрел дар речи:

– Но зачем? Зачем?

Пуаро пожал плечами:

– Зачем мужчине в себя стрелять? Зачем двое итальянцев дрались на дуэли? Кертисс – человек замкнутый, страстного темперамента. Он возжелал Маргариту Клейтон. Если бы он убрал с дороги ее мужа и Рича, она, как он надеялся, обратила бы свой благосклонный взгляд на него.

И в задумчивости он добавил:

– Эти искренние, как дитя, женщины… они очень опасны. Но, mon Dieu! Как артистично все выполнено – шедевр, да и только! Такого человека мне даже жаль отправлять на виселицу. Я и сам, может быть, гениален, но я способен признать гения в другом. Превосходное убийство, mon ami. ЭТО говорю вам я, Эркюль Пуаро. Превосходное убийство. Epatant!