Тайна царского фаворита

ГЛАВА 11 Анна

Собаки наконец отстали, вокруг воцарилась тишина, лошадка неспешно трусила по большой дороге в сторону Гиреево, а женщины, сидевшие в коляске, столь же неспешно вели беседу.

– Знаешь, кроме всего прочего, мне непонятно, для чего этот призрак без конца шастает на чердак, да еще и двигает тяжелые вещи. Интересно, что он там потерял? – поинтересовалась Елена Сергеевна, когда оставшееся далеко позади Привольное скрылось за кромкой леса.

– Мне смутно помнится, что на чердаке среди прочих старых вещей хранятся сундуки, принадлежавшие покойному деду. Может быть, это все-таки призрак деда ищет какие-то свои записи, или именное оружие, или утерянный медальон с портретом любимой, или еще что-нибудь в этом роде? – предположила Аня. – Такие случаи известны. Например, в родовом замке английских графов Норфолк в Сассексе часто является призрак мужчины в синем кафтане. Его прозвали Синий человек. Так вот, он всегда приходит в графскую библиотеку и перебирает книги, а порой в раздражении сбрасывает их с полок. Считается, что это один из предков нынешнего владельца замка разыскивает принадлежащую ему старинную книгу с тайными записями…

– Да что ты говоришь! Я полагала, что подобные библиоманы встречаются только среди современных приват-доцентов, – не удержалась Леля.

Анна не заметила иронии в ее голосе.

– Нет-нет, это древний призрак, – вполне серьезно объяснила она. – Впервые Синий человек явился в графском замке еще в XVII веке, во времена Карла II, но с тех пор так и не нашел свой манускрипт и не обрел покой. Нынешний граф Норфолк интересуется мистическими тайнами и регулярно публикует в английской прессе все новые и новые сообщения о явлениях сассекского призрака.

Елена Сергеевна хотела было возразить, что английские графы с их родовыми призраками для нас не указ – у них в Великобритании так принято, чтобы каждый приличный лорд, претендующий на истинный аристократизм, имел бы в своем замке парочку призраков, иначе грош цена и замку, и самому лорду, но воздержалась, чтобы не расстраивать Анну.

Пусть себе увлекается романтическими историями, раз уж они приносят ей утешение…

– Ну хорошо, – согласилась Елена Сергеевна, – допустим, призрак покойного графа может искать на чердаке среди собственных старых вещей что-нибудь памятное для него. Допустим. А если это живой человек? Как ты думаешь? Мог бы обычный живой человек почему-либо заинтересоваться твоим чердаком?

– Не знаю, что там может быть интересного для обычных живых людей, – пожала плечами Аня. – Разве что для какого-нибудь старьевщика… Я тебе говорила, на чердак уже много лет никто не ходил. Ничего, кроме старого хлама, там не найдешь, а подниматься туда очень страшно.

– Надеюсь, мне ты позволишь как-нибудь совершить паломничество на твой чердак, чтобы взглянуть повнимательнее на этот хлам ушедших времен?

– Когда тебе будет угодно, – согласилась Аня. – Только ради бога, будь осторожна, чердак – это какое-то загадочное и опасное место. Кажется, там когда-то давно кто-то повесился. Только я подробностей не помню.

В гиреевской лечебнице все оказалось почти в порядке. Почти, за исключением небольшого, но весьма неприятного происшествия – одна из сестер милосердия, приглашенных госпожой Здравомысловой ухаживать за ранеными, потихоньку сбежала из имения. Она давно уже жаловалась своей напарнице, что служба здесь тяжелая, пациентов слишком много, хозяйка строгая и придирчивая и, вообще, лесная глушь надоела до смерти…

Накануне девушка принарядилась и ушла из усадьбы якобы на прогулку, но потом не вернулась – вероятно, самостоятельно добралась до железной дороги и отправилась домой в Москву.

Варвара Филипповна перед отъездом неосмотрительно выдала всему персоналу жалованье, так что деньги у медицинской сестрицы были, а в Гиреево ее ничто особенно не держало (кроме чувства долга – предмета, казавшегося многим слишком обременительным по нынешним нелегким временам).

Оставшаяся на своем посту вторая сестра горько сетовала, что ей необходимо сделать нынче пятнадцать перевязок, да еще уколы и прочие назначенные доктором процедуры… Прямо хоть разорвись! Настоящая каторга! Вот так всегда, одни считают себя вправе гулять и веселиться, а другие должны из-за этого надрываться и ложиться костьми. Нет в жизни справедливости!

Госпоже Хорватовой пришлось засучить рукава и тоже приняться за дело. Да и Аню привлечь. «В конце концов юной вдове это пойдет только на пользу, – решила Елена Сергеевна, – ведь ничто так не отвлекает от собственного горя, как помощь ближнему».

– Ты в начале войны училась на сестринских курсах, значит, с перевязками справишься, – сказала она Ане. – Если уж государыня Александра Федоровна вместе со старшими царевнами ухаживает в военном госпитале за ранеными, почему бы и нам не принять посильное участие в столь благородном деле? Христианская душа должна быть милосердна.

Что на это возразишь? Аня безропотно пошла вместе с Еленой Сергеевной во флигель, где размещались нижние чины, и занялась перевязками. Устала она с непривычки смертельно, но зато ее не оставляло приятное чувство, что она наконец-то делает нечто важное, и не для себя, а для людей.

Оказав всем страждущим посильную помощь, дамы вернулись в большой дом и решили выпить чаю. Компанию им составил весь офицерский состав пациентов лечебницы.

Среди господ офицеров появление двух красивых женщин произвело настоящий фурор. Все наперебой стремились услужить дамам и занять их беседой. Правда, тема беседы постоянно касалась чего-либо неприятного. Но что еще могло служить предметом светского разговора в стране, погрязшей, как в болоте, в бесконечной войне (если к тому же народонаселение этой несчастной страны предпочитает заниматься исключительно антиправительственной деятельностью и неповиновением властям)?

Офицеры изощрялись в горьком сарказме, стараясь даже в столь безрадостной ситуации произвести на дам впечатление, блестнув остроумием.

Особенно усердствовал поручик Кривицкий, бросавший время от времени томные байронические взгляды на юную вдову. Он желчно прошелся по адресу каждого из представителей высшей государственной власти и сатирически обрисовал внешнюю и внутреннюю политику России, ее недавнее прошлое и ближайшие перспективы.

– Увы, сейчас для многих политическая интрига стала коммерческим делом. И неплохие дивиденды приносит, смею заметить. Впрочем, наши политики всегда любили устроить бойню, а потом проводить время на банкетах в честь сынов отечества, чья бессмертная память навек останется в сердцах благодарных сограждан. Разве не так? – задавался риторическим вопросом поручик.

(Во время своего страстного монолога, украшенного кое-какими свободолюбивыми изысками, Кривицкий, как ни странно, ухитрился ни разу не повернуть головы – его лицо все время находилось по отношению к дамам в романтическом положении анфас три четверти, столь любимом провинциальными фотографами…)

Без сомнения, теперь многие с горечью вспоминали начало войны, сопровождавшееся помпезными парадами, а также патриотическими изъявлениями восторга и верноподданнических чувств, стыдились этих чувств и хотели бы от них отречься.

И все же последняя тирада Кривицкого, полная желчного злорадства, показалась Анне Афанасьевне, потерявшей в числе означенных сынов отечества мужа, совершенно неуместной. Конечно, она не была избалована столь изысканным красноречием, но и поручику не следовало бы забывать, что он говорит с вдовой офицера…

– Наверное, ваш Кривицкий – какой-нибудь анархист, – прошептала Аня на ухо Елене Сергеевне. – Все эти господа любят красивые позы и долгие антиправительственные разговоры, а патриотизм для таких – пустой звук…

Между тем поручик Кривицкий, принявший внимание молодой вдовы за одобрение, постарался закрепить успех. Он потянулся за гитарой и усладил слух присутствующих исполнением романса, слова которого были чрезвычайно далеки от всего только что им сказанного.

– выводил он приятным, но несколько слащавым голосом, хорошо гармонировавшим, впрочем, с его иконописным ликом.

Во всяком случае, любовные стихи про страсть, терзания и муки много лучше вязались с его манерным образом, чем циничные политические речи…

– Как жаль, что сестра Евгения сбежала, – заметил штабс-капитан Салтыков, когда голос поручика стих. – Мы остались без нашего ангела милосердия. Кривицкий с Женей прекрасно пели дуэтом. Увы, нет в мире совершенства, и ангелам тоже надоедает добродетель…

– А вы уверены, что сестра Евгения сбежала, господин штабс-капитан? – подала вдруг голос Аня.

– Что вы имеете в виду, сударыня? – спросили сразу несколько голосов.

– С ней не могло случиться какого-нибудь несчастья? – Аня попыталась выразиться яснее.

– Несчастья? – удивился штабс-капитан. – В этих тихих местах?

– В этих тихих местах, господин штабс-капитан, за последнее время зверски убили четырех девушек, – скорбно заметила Анна. – Вы разве не слыхали об этом? Несчастных находили в лесу с перерезанным горлом… Я так в первый же день по приезде сюда столкнулась с похоронами одной из жертв.

Анины слова, без сомнения, произвели впечатление. Общество в столовой удивленно загудело. Как ни странно, похоже, никто из офицеров, живших в замкнутом мирке гиреевской усадьбы, и вправду не знал о происходивших в округе преступлениях, а если и слышал что-то мельком, то не осознавал всего ужаса происходящего.

Для деятельной Елены Сергеевны слова подруги также прозвучали откровением.

– Аня, а почему ты мне прежде ничего об этом не говорила? – спросила госпожа Хорватова с некоторым недоверием. – Я имею в виду – об убитых девушках? О чем угодно говорила, только не об этом?

– Как-то к слову не пришлось. Да и пугать тебя не хотелось, уж извини. Тут и так хватает всякого… Но я была категорически против, чтобы мы шли пешком через лес, именно поэтому. В лесу теперь слишком опасно. Там можно столкнуться с убийцей, нападающим на женщин, чтобы перерезать им горло…

– Боже мой! – закричала вдруг Елена Сергеевна. – Господа! Ночью нас в Привольном разбудили страшные крики, доносившиеся со стороны леса. Кричала женщина. Мы с Анной Афанасьевной даже выскочили из дома, полагая, что кому-то нужна помощь, но, увы, в темноте никого не обнаружили. А теперь выясняется, что пропала одна из медицинских сестер. Как же я сразу не сопоставила эти факты! На меня, должно быть, затмение нашло… С вашей Женей и вправду могло случиться несчастье, господа!

Штабс-капитан Салтыков вскочил и одернул китель.

– Господа! – обратился он к офицерам. – Я полагаю, долгие разговоры излишни. Необходимо прочесать квадрат, в котором были слышны крики. Елена Сергеевна и Анна Афанасьевна укажут нам место. Я пойду во флигель и соберу команду из нижних чинов. Надеюсь, что все, кто по здоровью в силах пройти большое расстояние, примут участие в поисках. Сбор во дворе через четверть часа.

Офицеров из столовой как ветром сдуло, и через несколько минут первые участники поисковой группы стали собираться во дворе под окнами усадьбы.

– Знаешь, Леля, а в этом штабс-капитане что-то есть, – задумчиво сказала Анна, глядя сквозь кружевную занавеску во двор. – что-то такое истинно мужское, благородное…

– О да, настоящий классический Валентин, – с улыбкой отозвалась Елена Сергеевна.

– Классический Валентин? – не поняла Аня.

– Вот именно. Как раз такому Валентину публика горячо аплодирует в четвертом акте «Фауста», признавая его эталоном благородства. Брат, мстящий за честь сестры. Наш Валентин тоже из тех, кто всегда готов вступиться за чью-нибудь честь. А это в отличие от картинного поигрывания мускулами – истинное проявление мужественности.

– Да, – согласилась Аня. – По всему сразу скажешь, что Валентин – настоящий мужчина. Как жаль, что его лицо так сильно обезобразили шрамы… Впрочем, улыбка у него очень приятная.

– Шрамы настоящего мужчину обезобразить не могут, – отрезала Елена Сергеевна. – А все эти ангелоподобные поручики с перстеньками на пальцах рядом с ним выглядят как мальчишки из церковного хора. И вообще, благородные мужчины в наше время превратились в вымирающую особь, тысячами они уже не исчисляются. И об этом следует помнить! При нынешнем всеобщем одичании каждый уцелевший экземпляр порядочного, хорошо воспитанного человека следует ценить.