Тайна девятки усачей

Чудеса

На пожне лежала роса. Трава была седой. За мальчишками, спешившими к реке, оставалась сочно-зеленая полоса.

В хвосте деловито шагала четверка младших усачей. Сегодня Мишук не погнал их домой. Звеньевой знал; если придется заново строить мост, они не будут лишними.

Дошли до брошенного вчера бревна. Вовка и Сема ухватились за веревку и поволокли его за собой.

Тропинка вывела ребят к берегу. Болотнянка встретила их шумно: стая уток дружно поднялась над водой.

Мальчишки остановились. Отсюда открывался прекрасный вид на речку со всеми ее капризными изгибами и поворотами, на лес с зубчатым узором еловых макушек, будто выпиленных лобзиком в голубизне неба. Знакомая картина! И только мост нарушал привычные линии и краски. Издали он казался грудой больших старых поленьев, набросанных как попало поперек речки.

И еще приметили ребята: на той стороне у моста виднелось какое-то продолговатое пятно. Оно напоминало уложенные в штабель стволы деревьев. Но это было слишком невероятно, чтобы можно было поверить своим глазам. И все же предчувствие чего-то чудесного охватило всех. Ребята переглянулись и молча бросились к мосту. Не побежал только Сема. Он поплевал на ладони, поправил на плече веревку и один поволок бревно вдоль берега.

А мальчишки все бежали. Вот уже только развороченный настил отделяет их от чудом появившихся за ночь свежих бревен, аккуратно распиленных на трехметровые кругляки. Виден каждый сучок, каждая трещинка, а не верится!

Ребята в нерешительности остановились у моста. Они боялись перейти на тот берег: вдруг все исчезнет!

— Мальчики! Доброе утро! — долетело из-за речки.

На бревна вскочила Катя.

— Это мой вам подарок! Настоящие деревья! — Она притопнула туфелькой по гулкому бревну. — Только условимся: я тоже буду искать Диму Большакова! Ладно?

Так Катя стала героиней дня. Ей простили все: и обидные словечки, которые сорвались вчера с ее бойкого языка, и непрошеное вторжение в штаб. Как удалось добыть бревна, она рассказала, захлебываясь от восторга.

— Разрисовала я вас под конфетку! — весело щебетала она. — Говорю: «Какие у вас ребята! Сами мосты чинят! Только строительных материалов им не хватает!» Дядя мой — Иван Прокофьевич — удивился и не поверил. Но мама подтвердила. Тогда он позвонил куда-то по телефону, говорит: «Утром к тебе дед Евсей заявится за досками. Так ты ему скажи — пусть сначала два воза бревен к мосту подбросит, на Болотнянку!.. Там ремонт наши парни затеяли!» Вот и все! Еще похвалил вас и говорит про мост: «Давно за эту гробину побаивался! Да руки не доходили!» Утром я сюда прибежала, а тот дед уже сгружает бревна! Сердитый такой!.. Посмотрит на мост — да как заругается! Все каких-то гренадеров вспоминал! Скоро со вторым возом приедет!

Ребята слушали и удивлялись. Но Мишук не дал долго прохлаждаться. Выждав, когда Катя приумолкла, он ухватился за верхнее бревно и скомандовал:

— Взялись!

— Нет! — крикнула Катя и легла поперек бревен. — Объясните сначала, зачем мост разобрали, тогда получите!

— Ты же вчера все подслушала! — сказал Мишук.

— Про мост не поняла! — призналась Катя.

Пришлось показать ей надпись «Дим. Бол.» и объяснить в чем дело.

Буквы произвели на Катю большое впечатление, а над поисками тайника она только посмеялась.

— Какой здесь тайник? — сказала она. — Тут столько людей ездят! Кто из вас придумал, что под мостом тайник?

Все посмотрели на Саньку. Взглянула на него и Катя.

— А-а! — произнесла она очень неопределенно.

В этом протяжном «А-а!» Саньке почудилась усмешка.

— Ты, может быть, сквозь землю видишь? — ехидно спросил он. — Тебе, наверно, открыть тайник — что плюнуть!

— А я не плююсь! — отрезала Катя.

Ребята разделились. Одни сбрасывали с рельс старые бревна. Другие оттаскивали их в сторону. Нашлась и для Кати работа. Измерив веревкой расстояние между рельсами, она вместе с Гришей делала на новых бревнах пометки, по которым Сема с Санькой вырубали пазы, чтобы кругляки ровно и плотно ложились на стальные опоры.

За этим занятием и застал мальчишек дед Евсей.

Старик был рассержен не на шутку. После того как Соколик забрел к пчелам, дед Евсей решил залатать старый прохудившийся забор. Ему выдали накладную на доски. Старик в отместку за непрошеный визит на пасеку отыскал в конюшне Соколика, запряг его и ранним утром приехал на лесопилку. А получил он не доски, а бревна со строгим наказом: выгрузить их у моста через Болотнянку.

Дед Евсей ревниво относился к пасеке и не терпел пренебрежительного отношения к ней. А кладовщик, отпускавший бревна, неосторожно заметил, что пчелы подождут, мост важнее. Этого было достаточно, чтобы разозлить старика.

Соколик сразу почувствовал, что дед Евсей не в духе.

Старик погонял коня всю дорогу — и с первым и особенно со вторым возом. У моста он сердито осадил Соколика и, щелкнув кнутом по голенищу, сердито закричал на ребят:

— Вози тут на вас, окаянных! Вроде дел у меня своих нету — хожу, лысину почесываю! А как сладенького захочется, куда бегут? На пасеку!.. И мостишко-то этот доброго слова не стоит! По нему только черти по ночам катаются! Ан нет! Вези! Суньтесь теперь за медом! Не дам! Не-да-ам! Горлодеры…

Ребята знали: раз старик заменил «гренадеров» на «горлодеров», — значит, не скоро успокоится. Но Вовка давно нащупал слабое местечко пасечника.

— Дедушка Евсей! — елейным голосом произнес он. — Пожалей ты нас, бедных! Влопались мы с этим мостом, а ты еще и на пасеку пускать нас не хочешь! А мы бы пришли не за медом, а просто так… Заборчик помогли бы чинить…

Умел Вовка представляться этаким ласковеньким пай-мальчиком. Его лицо, круглое, щекастое, выражало в эту минуту полную покорность и готовность служить до гроба.

— Нужен мне твой забор! — проворчал старик и тут же вновь сорвался на крик: — Сгружайте к еловой бабушке! Иль ждете меня? Не дождетесь! Батрака наняли! Пальцем не пошевелю!

Рассерженный дед отошел от воза, уселся на берегу речки и полез в карман за кисетом.

Мальчишки разгрузили телегу, а дед Евсей все сидел, попыхивая самокруткой. Докурив до пальцев, он бросил окурок в воду, долго следил, как уносило его течением, потом встал и подошел к Соколику.

— Спасибо, дедушка Евсей! — крикнул Мишук. — А насчет забора — поможем!

Старик не ответил. Он неторопливо выпряг коня, хлопнул его ладонью по крупу.

— Пшел! Травяное брюхо!

Соколик переступил через оглоблю, уткнулся мордой в пожню и вкусно захрустел травой. А пасечник вынул из телеги топор и посмотрел на суетившихся у бревен ребят.

— Мишук! — позвал он. — Пошли кого-нибудь за проволокой… За амбаром валяется… Да не ту, что тонкая! В палец которая!

Руки у деда Евсея были коричневые, сухие и, казалось, бессильные. И топор он подымал невысоко. Опускал без кряканья. Но лезвие глубоко уходило в дерево и звенело звонко, радостно, будто понимало, что работает мастер. Глаза у старика видели плохо. Но топор ударял точно по отметкам, сделанным Катей и Гришей, и с каждым разом от бревна отлетала желтая щепка.

Когда команда Гени Сокова притащила из деревни два мотка толстой проволоки, дед Евсей показал, как надо прикреплять кругляки к рельсам. Он ловко, не хуже мальчишек, лазал по стальным балкам, быстро накидывал проволочную петлю и затягивал ее коротким ломиком. Бревно, прихваченное проволокой с обоих концов, накрепко прирастало к рельсам. А рядом впритык ложился следующий кругляк.

Мишук подсчитал, что на весь мост потребуется тридцать бревен. А пока на рельсах лежало двенадцать штук.

— Добьем сегодня, дедушка Евсей? — спросил он.

— Пустой загад не бывает богат, — ответил старик.

Мишук отозвал Катю, пошептался с ней, и она побежала в деревню.

Звеньевой точно объяснил, в какой избе он живет, где лежит хлеб, как открыть кладовку и какую взять кринку молока. Он предупредил, что дома никого нет. Но Катя решила продовольственный вопрос по-своему. Она не пошла в чужой дом, а забрала пшенку и консервы из маминых запасов.

К тому времени, когда у ребят засосало под ложечкой, у реки догорал костер, а в кастрюле, которая стояла на угольях, булькала каша, приправленная мясными консервами.

Плошка была одна, поэтому обедали по очереди. Первую порцию Катя торжественно поднесла деду Евсею. Старик снял кепку, пригладил волосы и сел на бревно с плошкой в руках. Лицо у него как-то помолодело, морщины стали не такие глубокие. Тронули пасечника забота и внимание. Ему давно никто не готовил и не подавал обед.

Накормив младших усачей, Катя пошла с полной плошкой к Саньке, но на полпути свернула к Грише. Санька сделал безразличный вид, но что-то потухло в нем. И день для него стал уж не таким солнечным, и зеленая трава будто пожухла. Да и аппетит вроде пропал. Но когда Катя после Гриши, Семы и Вовки принесла Саньке его порцию, он проглотил ее мгновенно. Кулеш был отличный, и только обида не позволила Саньке поблагодарить стряпуху.

К вечеру новый настил соединил берега Болотнянки. Плотно пригнанные бревна гофрированной плитой накрыли речку. Осталось обшить досками середину моста.

Солнце уже коснулось острых макушек, когда дед Евсей вколотил обухом топора последний длинный гвоздь и выпрямился.

— Ну, гренадеры!.. Шабаш!

Старик медленно прошелся по мосту, постукал каблуком по настилу и остался доволен.

— Хоть на грузовике… Балки б только сдержали… — произнес он.

А ребята молчали. Они впервые видели, как на пустом месте из каких-то разрозненных бревен, кусков проволоки и гвоздей вырос настоящий мост. Он отливал светлой желтизной свежего дерева и казался удивительно стройным, легким и, главное, родным. Еще утром кругляки и доски валялись в беспорядке на берегу, проволока ржавела за амбаром, гвозди пылились в ящике. А сейчас все это соединилось и стало полезным и красивым.

Ребята любовались и гордились; своим мостом. Он был для них великим открытием.

— Сила! — произнес Санька.

— Здо́рово! — согласился Мишук.

— Работнички! Прошу к чаю!

Это крикнула Катя. Оказывается, она прихватила с собой из дома заварку и сахар. Кастрюля вполне заменила чайник, а плошка сошла за чашку.

У костра собрались все строители. Даже насытившийся за день Соколик решил подойти поближе к огоньку. Конь осторожно шагнул передними ногами на настил, постоял, пошевелил ушами и бодро застучал копытами по доскам.

Его встретили восторженными криками — надо же было поприветствовать первого вступившего на мост «пешехода».

— Хорошая примета! — сказал дед Евсей. — Теперь мосту стоять и стоять! Добрая нога его обновила!

— А сколько лет стоял старый мост? — спросил Гриша.

— Много! — ответил пасечник и поднял лохматые брови. — Его еще перед войной построили… А раньше тут бродом ездили… Бывало, весной или осенью и вовсе не переправишься. Вот и построили Димкин мост…

— Димкин? — переспросил Мишук.

— Так его раньше величали, — добавил дед Евсей. — Димкин мост… Сейчас никак не называют. Мост и мост — без имени и отчества.

Ребята насторожились. Мишук придвинулся к старику.

— Но почему Димкин, а не Колькин?

— С чего ж ему Колькиным быть?.. Димка Большаков строил — ему и честь! Тоже вроде вас — гренадер. Собрал своих друзей, на станции рельсы выпросили, бревен напилили — и построили… Исстари у нас в Усачах парни крепкие росли. Их в армию в гренадеры брали. А потом, когда в городах понадобились на фабриках трубы высокие, — так их на трубы нанимать стали. Я сам не одну трубу в Петрограде клал… Ветер свищет, а ты под облаками кирпичиками поигрываешь… Внизу весь город — на пятаке царском уместится. Домишки крохотные… Урони кирпичину — она дюжину домов прихлопнет. Высота!.. Я, выходит, раньше Гагарина в поднебесье побывал.

Ребят мало интересовали воспоминания старика. Его все время прерывали, а он говорил и говорил о далеких днях своей молодости, о жене, застреленной кулаками в тридцатом году, о сыне-водолазе, погибшем на строительстве дамбы.

С пчелами не побеседуешь, потому и прорвало деда Евсея, соскучившегося на пасеке по людям.

Ребята выпытали у старика все, что он помнил о Диме Большакове. Узнали, что Дима любил бродить по лесам, окружающим деревню, что была у него самодельная карта, на которой он отмечал грибные и ягодные места. Когда дед Евсей упомянул о карте, Санька кашлянул, чтобы привлечь внимание ребят и напомнить про свою карту.

— А еще были у него лыжи, — сказал старик. — Карта — само собой, а без лыж в болото не сунешься! Ружьишко тогда у меня имелось… На островинах в болоте тетеревов и глухарей — прорва! Непуганые. Пару раз ходили мы туда с Димкой… Лыжи на ноги — и пошлепаем. Он впереди, я сзади… Лучше всех знал он болотные тропы… Теперь всякое о нем говорят… Только — брешут!.. Не верю! Одно слово — гренадер!.. Все усачи — гренадеры! А сама деревня почему так названа? Когда рекрутов выставляли — выстроятся, как один! В плечах — сажень косая! И усы! У каждого! И кверху загнуты! У меня тоже были… Пальцы квасом смочишь, возьмешься за правую усину…

Что делал дальше дед Евсей со своими усами, ребята не услышали. Из леса показался председательский газик.

Мальчишки повскакали на ноги. Поднялся и дед Евсей.

Машина остановилась у моста. Павел Николаевич вышел из газика, молча прошагал до середины настила, резко присел несколько раз, пробуя его крепость, и только тогда посмотрел в сторону ребят. Мальчишки ожидали похвал, но председатель не сказал ни слова и пошел обратно — к машине. Сел за руль.

Взревел мотор. Павел Николаевич высунул голову из кабины и крикнул:

— Евсей Митрич! Если провалюсь, деньги на венок с усачей соберешь — под расписку.

— Езжай! — добродушно, ответил старик. — На козле своем проскочишь!

Когда рубчатые шины газика медленно въехали на мост, ребята застыли. Это было серьезное испытание на прочность. Но все обошлось благополучно: машина спокойно прокатилась по мосту и остановилась среди мальчишек.

Председатель обошел усачей и каждому пожал руку.

— Магарыч с тебя, Павел Николаевич! — сказал дед Евсей.

— Не возражаю! — весело ответил председатель и обратился к ребятам: — Извините меня, товарищи строители! Думал — баловство… Траншея надоела — от работы отлынивают! Виноват, но… исправлюсь, как говорится! Садитесь, подвезу! Евсей Митрич, милости прошу — рядом со мной!

— Не могу! — ответил пасечник. — У меня тут и телега… И Соколика в конюшню спровадить надо.

И тут Гриша — или это только показалось Саньке — переглянулся с Катей и сказал:

— Я с Соколиком управлюсь, а ты, дедушка, устал, поезжай!

— И я останусь! — подхватила Катя. — На лошади интереснее!

Газик побежал по дороге, увозя деда Евсея, мальчишек и мрачного Саньку, который то и дело оглядывался назад, туда, где остались Катя и Гриша. На одном из ухабов машину подбросило и крепко тряхнуло. Санька ударился головой о спинку переднего сиденья, чертыхнулся и поклялся никогда больше не смотреть на эту противную девчонку.