Тайна древнего саркофага

Глава 25

Это был последний день графа Сантамери в Петербурге: он выполнил завещание отца и теперь мог со спокойной душой возвращаться во Францию. Саркофаг Гомера он купил – за цену, не показавшуюся графу слишком высокой, хотя бывшие владелицы дивного раритета придерживались, похоже, другого мнения. Они делали вид, что с сожалением расстаются с мраморной гробницей, хотя вряд ли заметили бы момент, когда бы хрупкое сокровище превратилась под дождями и снегами в груду никому не нужных обломков. Рене старался, может быть чуть-чуть преувеличенно, высказать свою благодарность и просил выразить признательность за содействие княгине Татищевой, если он не сумеет засвидетельствовать его лично. Но по некотором раздумьи, уже вывезя саркофаг в порт и со всеми предосторожностями погрузив его на палубу корабля «Glore», сам наведался в особняк на Караванной.

Княгиня приняла его в своем кабинете любезно, но довольно холодно. Она выдержала значительную паузу, разглядывая гостя как нечто заслуживающее пристального изучения. Граф терпеливо дожидался, усевшись в указанное кожаное кресло, когда хозяйка заговорит. И когда она заговорила, он был несказанно удивлен.

– Милостивый государь, – старая княгиня повернулась к посетителю таким образом, чтобы он видел ее медальонный профиль, – я хорошо изучила коллекцию древностей своего покойного мужа и его архив. Надеюсь, вас не удивит моя осведомленность в некоторых вопросах.

– Мадам, я слишком многим вам обязан, и моя почтительность к вам безгранична.

Княгиня Татищева иронически улыбнулась, посмотрела ястребиным взором на гостя и продолжила, тщательно подбирая слова:

– Я знаю, граф, что вы принадлежите к древнейшему роду, с которым связано много тайн. Мне также известно, что в вашей фамильной коллекции есть уникальные раритеты. Не прошу вас открывать мне семейные тайны.

Она остановилась, и граф почувствовал, что она заметила охватившее его волнение. По меловой бледности, разлившейся на лбу и щеках гостя, княгиня поняла, что находится на верном пути.

– Милый граф, – продолжила она более мягко и тихо, – есть некоторые знания, недоступные профанам, а посвященные говорят о них и без слов. Я оказала вам дружескую услугу, употребив свое влияние на то, чтобы вы могли получить саркофаг Гомера – так его принято называть в России. Могу ли я рассчитывать на ответную услугу?

Почти неподвижными пересохшими губами гость вымолвил:

– Разумеется, княгиня, в пределах моих возможностей.

Госпожа Татищева внимательно посмотрела на графа, как бы размышляя, стоит ли продолжать далее разговор.

– Я знаю, что ваш далекий предок – его звали Николай – был великим полководцем и славным воином-рыцарем. Но я знаю также, что его перу принадлежит пергаменная рукопись блестящей поэмы.

Гость ждал продолжения, по его непроницаемому лицу было непонятно – подтверждает ли он слова княгини или нет.

Она вздохнула и опустила глаза:

– Где хранится рукопись, мне не известно. Но может быть, это знаете вы. Точное название мне также не известно. Мой покойный муж указал два предположительных – «Песня о Троянском бегстве» и «Плач Посейдоновых стен».

Гость молчал, сцепив пальцы рук.

– Я бы заплатила за все хлопоты, связанные с изготовлением фотоснимка первой страницы рукописи. – Княгиня теперь смотрела ему прямо в глаза. – Буду вам, граф, весьма признательна, если вы посодействуете этому.

Сантамери встал и поклонился хозяйке.

– Простите, что задержала вас. – Княгиня протянула гостю маленькую изящную ручку, обтянутую сухой, но гладкой кожей. – У молодых всегда столько забот и развлечений! Не то что у нас, стариков. Рада была принять вас.

– Мадам, если я вас правильно понял, то мне теперь в России никогда не будет одиноко.

Граф поцеловал ручку улыбающейся хозяйки, поклонился и вышел в сопровождении лакея, вызванного в кабинет с помощью электрического звонка.

Рене чувствовал себя потрясенным, но старался отогнать от себя страшные подозрения. Откуда, откуда княгиня могла узнать тайну, которая так тщательно, с такими предосторожностями хранилось в их семье на протяжении нескольких столетий? Она сказала, что из бумаг своего покойного мужа, но откуда же об этом узнал он, князь Татищев? Невероятно! Многовековое молчание, окружавшее хранимую в фамильном замке старинную рукопись, объяснялось не прихотями коллекционеров – это только в последние годы их развелось превеликое множество! Молчание было вызвано смертельной опасностью – опасность грозила и самой рукописи, которую непременно бы уничтожили, и жизни всех представителей рода Сантамери по мужской линии! Сколько раз судьба рода висела на волоске! Сколько раз трагический рок преследовал его предков, чудом избежавших окончательной погибели рода и нашедших свое продолжение в детях!

Жаль, что не ему суждено дожить до времени, когда мрачные тучи над родом Сантамери окончательно развеются. По семейному преданию, святой Георгий Византиец в свои последние дни говорил, что проклятье над родом Сантамери будет в силе лишь до конца тысячелетия. Еще сто лет! Правда, покойный отец графа, Николас Сантамери, считал, что несчастий станет гораздо меньше, как только в семейную собственность вернется саркофаг Гомера.

Граф плавно перешел от мыслей о семейной тайне к более прагматичным раздумьям – как перенесет древний камень путешествие? Не случится ли чего-нибудь непредвиденного в дороге?

Но до отъезда еще оставалось немало времени, и граф подумал о том, как же его провести. Что он еще не сделал?

И наконец решил поехать во французское посольство, чтобы проститься с господином де Монтебелло, если он уже вернулся, и поблагодарить его за содействие. Там же он собирался узнать адрес своей бывшей подопечной – он же обещал возместить ей потерю, купив новый граммофон! Общество певицы оказалось для него не слишком тягостным, да и благодаря ях совместному дачному времяпрепровождению он познакомился с приятными людьми, живущими на соседней даче. Барышни Муромцевы казались ему вполне привлекательными, но он старался не вселять в их души излишних надежд: он, граф Сантамери, не принадлежит своим желаниям и симпатиям, он принадлежит незыблемым законам своего рода. Да и доктор Коровкин вполне милый человек, чье знакомство с княгиней Татищевой и своевременно изложенная просьба сыграли решающую роль в деле с саркофагом, – не извиниться ли ему лично перед ним за вспышку ярости и вызов на дуэль?

Господин де Монтебелло встретил графа Сантамери любезно, но явно нервничая. Чуть быстрее обычного он подходил к телефонному аппарату, если раздавался звонок. Поддерживая светскую беседу с соотечественником, посол все-таки не мог скрыть какой-то подспудной озабоченности. Адреса Зинаиды Львовны Коромысловой, известной под сценическим псевдонимом Зизи Алмазова, посол не знал. Но он со всей возможной любезностью разъяснил графу, что ее, вероятно, можно найти в Сестрорецке, в ресторане «Парадиз» или на даче господина Гарденина. В любом случае там ему укажут, где находится заинтересовавшая графа барышня.

– Не думал, милый граф, что русские женщины так вас впечатлят, – игриво подмигнул на прощание посол. – И как она успела пленить ваше сердце всего за несколько дней?

– Господин посол, должен вам признаться, что подумываю о своих делах в России. Возможно, мадемуазель пригодится мне для рекламы и продвижения моих товаров на российских рынках.

– Шутник вы, граф, – засмеялся посол, – но вам виднее, у меня коммерческих талантов нет.

Граф Сантамери ехал в экипаже в Сестрорецк. Даже хорошо, что его автомобиль находится в порту, готовый к отправке на родину. Удивительно, как он не развалился на варварских русских дорогах. Впрочем, в экипаже достаточно удобно, сиденье мягко пружинило, навстречу летел легкий ветерок, наполненный летним изнурительным благоуханием.

В Сестрорецке Рене отпустил извозчика и решил прогуляться – времени оставалось вполне достаточно. Сам городок, конечно, пыльный и грязный, с покосившимися деревянными домиками. Но приморская часть, где селятся состоятельные люди, очень хороша. И дома здесь не только деревянные, но и каменные, с витражами, с украшениями из цветных камней.

На афишных тумбах красовались объявления о сегодняшнем концерте Брунгильды Муромцевой. Граф смотрел на них с грустью: сколько разговоров, сколько ожиданий, как волновалась девушка, используя каждую минуту для работы за инструментом! Жаль, что ему не удастся побывать на концерте! Но у него есть более важные дела: подготовка к отъезду, проверка сохранности саркофага. Кроме того, надо еще купить граммофон для Зизи. Придется все равно возвращаться в Петербург!

Граф вошел на территорию Курорта в прохладный тенистый парк. Справа от центральной аллеи пряталось длинное двухэтажное деревянное здание, с галерей на втором этаже, с резными балясинами, перильцами, карнизами – пансионат. Аллея привела графа к желтому трехэтажному зданию лечебницы, обогнув которое, он очутился перед стеклянной галерей, преграждавшей выход к морю.

Гарденина граф нашел в бильярдной комнате курзала на берегу моря, и довольно быстро. Лощеный брюнет ему не понравился, но зато сообщил гостю петербургский адрес Зинаиды Львовны, добавив, что сегодня она, кажется, собиралась ехать в Териокки в сопровождении молодого мецената Ильи Михайловича Холомкова Граф не проявил никакого интереса к новому другу прелестной Зизи, но тщательно записал адрес певицы, чтобы перед отплытием из России купить граммофон и оставить адрес для доставки по назначению.

Из курзала Рене вышел на террасу, оттуда открывался широкий морской простор. Вдоль прибрежной полосы белесовагого песка, резко контрастирующей с темной зеленью соснового леса, тянулась длинная эспланада, украшенная бронзовой статуей русского царя Петра. Берег показался ему слишком многолюдным, а небольшие закрытые экипажи-будки, в которые были впряжены маленькие лошадки, просто забавными – в этих экипажах русских везли по мелководью залива, чуть ли не за милю от берега, купаться. Даже сюда доносилась музыка военного оркестра, в дневной час играющего на открытой террасе Потом граф вернулся в ресторан курзала, чтобы пообедать. Он сидел в полном одиночестве в дальнем уголке, скрытом от посторонних взоров кустом магнолии. Обед его затянулся немного дольше обычного, ибо через магнолиевый куст он заметил пришедшего сюда же Гарденина – тот уселся за стол возле куста рододендрона, и через минуту к нему присоединился какой-то невзрачный человек в сером костюме.

Граф Сантамери не желал больше встречаться с этим господином, давшим ему адрес Зизи, поэтому дождался, когда он уйдет и лишь спустя пять минут покинул обеденный зал ресторана и отправился на станцию...

Бесконечный июньский день, последний день графа в Петербурге, все еще длился. Солнце светило с высоких небес, хотя уже близился вечер. Саркофаг, надежно прикрытый непромокаемой тканью, находился в безопасности на палубе французского корабля, граммофон был куплен и отправлен по адресу. Но оставалось еще предостаточно времени, которое надо было чем-то заполнить. Он вспомнил о дачном поселке, где провел несколько дней в обществе Зизи. Их соседи сейчас, верно, в Сестрорецке, на концерте, что, по счастью, избавляет его от визита. Это и хорошо. Во-первых, они, скорее всего, не приняли бы его из-за того, что он хотел застрелить на дуэли их друга, доктора Коровкина. Во-вторых, барышни Муромцевы могли бы истолковать его визит каким-нибудь необычным для себя образом. Они ему нравились обе. Старшая была безусловная красавица, чем-то напоминающая мадонну в капелле Нотр-Дам-де-Миракль в его родном городе, – говорят, икону вырезали на дереве в двенадцатом веке! Что же касается младшей мадемуазель Муромцевой, то ее ребяческое любопытство и расспросы о его предках выглядели весьма подозрительно. Она явно что-то хотела выведать у него. Но что? И вообще, что она могла знать в свои девичьи послегимназические годы!

Он вспомнил забавное лицо, испещренное крупными веснушками. Очень смешно: черные широкие брови и короткие черные ресницы, частоколом обрамляющие темно-синие глаза, густые темные волосы, убранные в узел на затылке. Он вспомнил, как она медленно сползала под стол, когда на веранде появился огромный серый мотылек... Вспомнил, как она выглядывала из-под скатерти, услышав, что Брунгильда упала в обморок... Вспомнил, как барышни приветствовали победителя велопробега Ипполита Прынцаева. И улыбнулся – получалось так, что он стал невольным участником их жизни: освобождал связанную горничную из ледника, шептал мадемуазель Мари какие-то многозначительные слова, принимая свечу... Он просто хотел ее утешить после истерики по поводу бомбы в доме? Нет, сейчас он почувствовал, что в тех его словах прозвучало еще что-то, чему он и сам не хотел верить...

Нет, очень хорошо, что навещать семейство Муромцевых в последний день его пребывания в Петербурге не надо. А вот проехать по Большой дороге вдоль моря, вдохнуть чудный морской воздух, полюбоваться плывущим вдали туманным облачком Кронштадта и бороздящими синюю даль судами – чудесный лирический аккорд в завершение его петербургской симфонии. Дачники из числа добропорядочных уже, вероятно, спят, но праздных любителей ночных прогулок на берегу в таинственные белые ночи всегда достаточно. Да и ресторанчики работают всю ночь. Можно отдохнуть и забыться. Не пройтись ли еще раз по улочкам и проездам поселка, не взглянуть ли на дома-игрушечки, среди которых нет двух одинаковых, – маленькие шедевры деревянного зодчества. Нет, последнюю ночь в России спать нельзя!

Граф Сантамери подъезжал по Большой дороге к дачному поселку – на подъезде к нему, примерно за версту, справа, на обрывающейся отвесно гранитной скале стоял аккуратный домик с крошечным флигельком в сторонке. Домик пользовался дурной славой, хотя и назывался «Купидон»; днем можно было разглядеть на его острой башенке забавный флюгер – белую фигурку младенца с трубой в руке. В строении никто не обитал, его огораживал высокий забор, и только здесь, у края скалы, предательски крошащейся под воздействием ветра и воды, участок целиком открывался взору.

Граф скользнул взглядом по даче «Купидон» и через мгновение вновь посмотрел вверх – показалось ему или нет, но в стороне, там, где ютился флигелек, мелькнул свет? Неужели и в России водятся привидения? Зизи рассказывала, что прежние обитатели домика покончили жизнь самоубийством, бросившись со скалы! Поэтому он и пустует, рикто не хочет в нем жить.

Убедившись, что никаких огней на вершине скалы нет, граф Сантамери велел извозчику остановиться. Он решил дальше пойти пешком. Он видел, что за узкой лесополосой, отделяющей дорогу от пляжа, гуляют люди. Пока же шел по тропинке вдоль дороги, собираясь достичь поворота, веду-Зщего к одному из спусков с дачного плато.

Светлая ночь оглушала необычной тишиной. Изредка то тут то там раздавался короткий собачий лай – и снова все смолкало. Недвижная листва деревьев казалась погруженной в сон. Заросли буйных кустарников справа от графа походили на огромные фигуры неизвестных животных. Граф боковым зрением наблюдал за сиренью и боярышником, ольшаником и шиповником, как будто оттуда могло что-то неожиданно появиться.

Он уже приближался к спуску и видел, что заросли кустов заканчиваются, когда из-за поворота на него выскочила какая-то фигура. Он оказался на пути у женщины, голову и фигуру которой скрывал большой цветастый платок.

– Ах, – вскликнула она, очутившись почти в объятиях графа, – вы?

Граф Сантамери отступил на шаг и вгляделся в лицо ночной незнакомки:

– Мадемуазель Мари? Что вы здесь делаете?

– Рене, а что здесь делаете вы? В такой час?

– Я уезжаю. – Граф обворажительно-застенчиво улыбнулся. – И вот подарок судьбы – встреча с вами.

– Вы меня ждали? – В голосе барышни слышалась явная угроза.

– В каком-то смысле, да. – Озадаченный граф решил умерить свою галантность.

– Отдайте Пузика, как обещали, – жестко заявила девушка.

– Вашу дворнягу? С удовольствием вернул бы, если б знал, где ее найти, – холодно и обиженно ответил он. – Что же касается обещания, то о нем я припомнить не могу.

Мура смотрела на него изучающе. Потом вздохнула и быстро огляделась по сторонам.

– Простите, Рене, я совсем потеряла голову. Все из-за Грегоровиуса. Я вас подозревала...

– В чем, в чем, милая Мари?

– Потом скажу. Сейчас мне некогда. Я тороплюсь.

– Простите, но я не могу оставить вас одну ночью, на берегу. Я вас провожу. Прошу вас мне не отказывать.

– Хорошо, Рене. Но только при двух условиях. Первое – я знаю вашу тайну, и я храню ее. Клянетесь ли и вы хранить мою тайну?

– Клянусь, – сказал побледневший граф, – хотя ничего и не понимаю. Вы меня пугаете. А второе условие?

– Только если у вас есть оружие.