Тайна гибели адмирала Макарова. Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг.

Многие читали и помнят прекрасный рассказ писателя Александра Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Японский шпион, темноволосый и темноглазый, но курносый, безупречно похожий на русака, по-наглому действует в Петербурге, добывая сведения среди осведомленных столичных журналистов. Ладно, случалось такое в мире не раз, но вот что примечательно и поразительно: столичная богема настроена сугубо пораженчески, ибо главное для нее — «долой самодержавие», а жизни русских солдат, судьба великой страны и народа — все ничто перед этим.

К сожалению, в подлинной нашей истории так оно и было.

Прежде всего, японское военное командование сумело заблаговременно и широко наладить шпионскую деятельность против России в целом, а также против русских войск в Маньчжурии — в особенности. Сперва о последнем.

Недавно опубликованы документы, пролежавшие в архивах сотню лет. Вот выразительный отрывок из обзора деятельности жандармско-полицейского надзора при штабе Российской Маньчжурской армии за первые месяцы войны (1904 год):

Какая поразительная картина беспорядка и беспечности! Мелкие коммерсанты, в том числе иностранные подданные, кишмя кишат в тылу русских войск. Не случайно на первом месте в списке том упоминаются евреи, они же и промышляли под личиной разных государств. Бывшие сахалинские каторжники тоже подались туда. Впечатляюще и очень созвучно современности выглядит эпизод о «кавказцах», которые по прибытии в Маньчжурию разбежались по китайским селениям, занявшись грабежом. Ясно, что вся эта публика представляла собой удобнейшую среду для шпионской вербовки, но из документов ясно следует, что борьба со шпионажем велась с нашей стороны из рук вон слабо и даже вполне бестолково.

Еще большая растерянность царила в российской столице. Либеральная «общественность», то есть интеллигенция и буржуазия всех уровней, включая крупную, банкирскую, словно потеряв разум, не предвидя грядущего, гибельного для себя 1917 года, пустилась в разрушительную стихию, стремясь опрокинуть само Государство Российское. Почти открыто воспевалось пораженчество в повременной печати. Массами завозились иностранные издания на русском языке, авторы которых благополучно проживали в российских пределах, где самурайская Япония именовалась «жертвой русской агрессии». С особым размахом прокламации такого рода распространялись в войсках и на флоте.

Японские разведывательные службы деятельно сотрудничали в Европе с революционерами-разрушителями из числа эмигрантов, а также — среди финляндских и кавказских сепаратистов, мечтавших отпасть от России, разрушив ее государственность. Японские агенты щедро раздавали деньги этим лицам, но деньги не только и не столько свои — Япония тогда была куда как небогата, — а значительные суммы, полученные от западных, прежде всего американских банкиров еврейского происхождения. Приведем только один пример такого рода — историю с пароходом «Джон Графтон», груженным оружием и взрывчаткой для финляндских сепаратистов и «русских» революционеров. Недавно по этому поводу были обнародованы умопомрачительно интересные документы.

В Дании на подставное имя зафрахтовали небольшой пароход, набрав команду из всякого портового сброда, загрузили его ружьями и пистолетами, патронами и гранатами. Он должен был тайно подойти к пустынному финскому берегу и разгрузиться руками тамошних революционеров. В дело были замешаны многие весьма известные тогда люди — темный расстрига-священник Гапон и «буревестник русской революции» Горький. Они составляли, так сказать, фасадную часть предприятия, произнося речи и принимая денежные пожертвования на дело «свержения самодержавия».

Но за кулисами действовали иные, которые вскоре стали тоже знамениты — на горе нашей родины. Прежде всего — Литвинов Максим Максимович, он же Мейер Валах, четверть века спустя «нарком иностранных дел» СССР, а также Красин Леонид Борисович, темного происхождения гражданин, член ЦК партии в двадцатых годах. Они, тогда молодые и никому неведомые, организовали дело с пароходом, снаряженным с помощью японской разведки. Ну, с японцев какой спрос! Они пытались ослабить тылы противника, только и всего. Но каковы были их помощнички!

Предприятие удалось лишь отчасти. 4 и 6 сентября на финский берег Ботнического залива смогли переправить малую часть груза, но утром 7-го пароход налетел на каменную гряду, сел на мель, пришлось его взорвать, а команда авантюристов сумела на шлюпке скрыться в Швецию. А ведь русско-японская война к тому времени уже закончилась — уже 27 июля (9 августа) 1905 года был подписан мир. Японские офицеры и сами были не в восторге от общения с «русскими» заговорщиками, но… дело было уже поставлено. Транспорты с такими грузами уже шли и на побережья Кавказа и Прибалтики…

Однако вернемся к событиям непосредственно русско-японской войны на Дальнем Востоке.

В Маньчжурии и даже отчасти в русском Приморье японскому командованию удалось наладить хорошо действовавшую агентурную разведку. Они засылали как своих собственных агентов, так и в основном использовали для этих целей местных китайцев и корейцев. Только к исходу военных действий российской контрразведке удалось наладить кое-какую борьбу с этим разгулом шпионажа, но… это оказалось уже слабым утешением — война разведок также оказалась более удачной для японской стороны.

Убедительным свидетельством является отчет военного следователя российской армии от 5 сентября 1905 года, в котором подводятся итоги борьбы с японским шпионажем в ближних тылах наших вооруженных сил. Только недавно этот документ был извлечен из Центрального военно-исторического архива.

Организация шпионства в японской армии

В настоящем докладе очерчены только наиболее характерные черты японской организации, насколько они выразились в наших военно-судебных процессах и документальных данных разведывательного отделения по этому вопросу.

До начала войны японцы имели своих тайных агентов не только во всех более или менее важных пунктах намеченного ими театра войны, но также и во внутренних губерниях России, благодаря чему они были прекрасно осведомлены о действительном положении дел.

В Уссурийском крае и Маньчжурии агентами являются по преимуществу японцы в виде торговцев, парикмахеров, содержателей гостиниц, меблированных комнат, публичных домов и т. п. учреждений.

Во внутренних губерниях контингент этот пополнялся еще евреями, греками, австрийцами, англичанами и другими нашими западноевропейскими соседями.

С началом войны, когда последовало распоряжение о выселении японцев и пребывание их на театре войны сделалось опасным, японцам пришлось довольствоваться услугами только тех китайцев, с которыми у них еще заблаговременно были завязаны сношения. В эту минуту японцев выручил тот хаос, который наблюдался в первый период войны.

До учреждения жандармско-полицейского надзора наблюдения за приезжающими почти не было, благодаря чему на театр войны хлынула масса всевозможных аферистов: бывшие сахалинцы, отбывшие уже свой срок наказания, беглые каторжники, проживающие по чужим или поддельным документам, евреи, кавказцы, греки, турки — все они стремились на театр войны исключительно ради наживы, не брезгуя никакими средствами. Ехали из Шанхая, Тяньцзиня, Шанхай-Гуаня, через Инкоу и Синминтин.

С этим людом проникло к нам и много шпионов, которые пополнили собой пробел, вызванный высылкой японцев.

В делах разведывательного отделения есть много данных, указывающих на то обстоятельство, что в этот период войны японцы пользовались услугами преимущественно таких лиц, работавших под видов корреспондентов, содержателей кафешантанов и особого типа меблированных комнат, содержимых больше для кутежей, чем для жизни в них. Число комнат в таких «номерах» было невелико, но обставлялись они насколько возможно роскошно; хозяйки их отличались большим гостеприимством, а одна или две хорошенькие компаньонки являлись деятельными помощницами собираний необходимых сведений. В это же время были наблюдаемы и попытки проникнуть в нашу армию так называемых «двойных шпионов», одновременно желавших служить нашим и японским интересам. Типичным представителем этого рода шпионства может служить португальский подданный Гидис.

Из дел, однако, видно, что как Гидис, так и другие лица, пытавшиеся служить одновременно «двум господам», особенным успехом не пользовались и скоро теряли кредит как у нас, так и у противника.

Мало-помалу японцы убедились, что при наличности местных условий наилучшим материалом для формирования шпионства служат все-таки китайцы. Помимо лучшего знания местных условий, китайцы, как шпионы, имели еще и то преимущество, что, теряясь в общей массе жителей, наименее обращали на себя внимание. Опыт войны показал, что они могли считать себя в полной безопасности, если одевались в костюм чернорабочего, не носили при себе письменных документов и не ходили часто одними путями. При наличности массы китайцев, вечно передвигающихся с места на место в поисках работы, лазутчики расплывались в этой массе и делались неуязвимыми.

Вербовке агентов из среды китайского населения не могло не благоприятствовать также и то обстоятельство, что благодаря войне местная торговля свелась почти на нет и оставшиеся без работы приказчики и торговцы охотно принимали предложения японцев для формирования собой кадров разведчиков.

В первый период кампании, до образования школ для подготовки разведчиков, японцы ценили их труд главным образом в зависимости от степени грамотности, интеллигентности и знания русского языка, причем постоянное жалованье лучшим из них доходило до 200 иен в месяц, кроме отдельных вознаграждений за каждое удачно выполненное поручение; неграмотным и не знающим русского языка платили около 40 иен.

Сама система разведки велась следующим образом. В тыловые учреждения нашей армии шпионы высылались преимущественно небольшими группами в 3–4 человека, причем им от себя предоставлялось нанимать помощников для доставки донесений в японское бюро. Во главе такой организации ставился наиболее интеллигентный агент, хорошо владеющий русским языком, остальные играли роль «подручных». Ей давалась определенная задача — исследовать данный район в каком-либо отношении или проследить передвижение в нем войсковых единиц.

Для такой организации важно иметь основную базу, из которой можно было бы производить разведки в отдельных пунктах заданного района, поэтому японцы, высылая подобную группу, снабжали ее и необходимой суммой для открытия мелочной лавочки или еще чаще хлебопекарни. Булочная предпочитается потому, что в ней сходятся люди всевозможных положений и можно прислушиваться к самым разнообразным разговорам, тогда как в мелочную лавочку офицер уже не пойдет, и посетители ее представляют собой слишком однообразную среду. Устроившись таким образом, один из лазутчиков вел торговое дело и выспрашивал интересующие его сведения на месте, в то время как его товарищи оперировали на стороне, под видом мелочных торговцев или, если это оправдывалось условиями разведки, работали в роли погонщиков при обозе, ресторанной прислуги, в госпиталях и т. п.

Добытые таким путем сведения отсылались через специальных почтальонов, которые, чередуясь, устанавливали непрерывное сообщение с японским бюро.

В начале войны было несколько случаев поимки подобных переносчиков, почему, очевидно, руководимые свыше, они постоянно меняли свои приемы. Так, например, переносители писем в начале войны часто прятали их в подошвы своих башмаков, потом излюбленным приемом было вплетение документов в волосы своей косы, а когда это обнаруживалось, агенты стали зашивать донесения в шов рубца на обуви и платье. Для того, чтобы найти подобный документ, необходимо распороть всю обувь или платье. На практике приемы эти в массах неприменимы, а потому для большинства проносителей обыски кончались ничем. Наряду с этим простым, но остроумным способом практиковались и другие, например трубочки провощенной бумаги с донесением зашивались в хомуты лошадей, вкладывались в выдолбленные пустоты повозок и т. п.

Ряд задержанных шпионов красноречиво говорит нам, как умело и практично японцы пользовались услугами даже неграмотных китайцев.

В январе месяце 1905 года в одном из наших военных судов судился китаец за шпионство. На судебном следствии выяснилось, что китаец этот под видом продавца махорки все время шатался в тылу войсковых частей, занимающих позиции южнее Мукдена. Его много раз прогоняли подальше от мест, занятых войсками, но он назойливо возвращался снова, пока в один день проходивший мимо него переводчик не обратил внимания на то, что китаец, сидя на корточках, что-то вычерчивает на имеющейся у него бумажке. Китайца задержали и при дальнейшем расследовании оказалось, что бумажка была разделена красной чертой пополам и потом вся разделена на квадратики. Красная черта изображала железную дорогу к югу от Мукдена, а квадраты — участки прилегающей площади земли, на которых китаец должен был вычерчивать изображение погон тех частей войск, которые в данную минуту на них находились.

Задача эта наполовину уже выполнена китайцем, и изображения погон солдат довольно разборчиво были вырисованы в квадратиках.

Сопоставляя этот факт с аналогичными, следует прийти к заключению, что сущность данного приема сводилась к тому, что известная местность разбивалась на квадраты и в каждый такой квадрат посылались один или два китайца. Посланный снабжался листом бумаги, изображавшим собой план исследуемого участка. Бумажка эта, в свою очередь, делилась на квадратики, и вся задача импровизированного шпиона сводилась к тому, чтобы, бродя по своему участку под видом мелочного торговца, на каждом квадратике нарисовать изображение погон тех частей войск, которых он там встретит. Если на подобном участке сразу работает два человека, ничего не зная друг о друге, то они вместе с тем являются и контролерами по отношению один к другому. Получая время от времени зарисованные листки, японское разведочное бюро группирует их, подводит им итоги и всегда прекрасно осведомлено о том, какими войсками в данное время занят известный район.

К числу выгодных сторон подобной системы следует, между прочим, отнести и то обстоятельство, что при такой организации японцы, имея возможность утилизировать труд неграмотных китайцев, в то же время никогда не рисковали остаться без необходимых сведений, что всегда могло бы случиться при высылке одиночных агентов. В денежном отношении эта система также очень выгодна, ибо неграмотные китайцы ценили свой труд очень низко.

Есть данные, что в этот период кампании немаловажные услуги японцам оказывали китайские власти и некоторые их торговые фирмы. Так, например, незадолго до отступления наших войск от Мукдена один из японских генералов в сопровождении китайского конвоя приезжал в Мукден и под видом китайского сановника разъезжал по его улицам. Мукденское купечество со своей стороны поддерживало сношение с неприятельским разведочным бюро.

Во внутренних губерниях России также были случаи поимки лиц, наблюдавших за ходом нашей мобилизации и затем передвижения войска к театру войны. Так, например, в Екатеринославе были задержаны два австрийских подданных, которые при помощи подкупа писарей воинского начальника получали все данные о ходе мобилизации и пересылали их затем через Австрию в Японию. Одновременно с этим японские агенты наблюдали за передвижением войск на многих станциях Сибирской железной дороги. Хорошей иллюстрацией того, как велось это дело, может служить случай задержания японского агента в Мукдене, незадолго до оставления его нами. Ко времени прихода воинских поездов в вокзал являлся китаец, пил за общим столом пиво и заносил какие-то заметки в записную книжку. При расследовании оказалось, что китаец записывал все, что ему приходилось наблюдать на вокзале: время прихода поездов, названия прибывающих частей, число вагонов в поезде и проч. В числе сведений, занесенных им в свою книжку, между прочим, значилась следующая характеристика проследовавшего через эту станцию штаба одной из войсковых частей: «Офицеры очень молоды, к делу относятся легкомысленно, очевидно, многие из них назначены по протекции». Оставляя в стороне вопрос о близости к истине этой заметки, нельзя не обратить внимания на нее, как характеризующую японскую наблюдательность Очевидно, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь, так или иначе характеризующая нас как противника.

Шпионы их проникали всюду, даже в госпитали, где было несколько случаев поимки шпионов среди прислуги. Казалось, госпиталь сам по себе должен представлять мало интересного для наблюдения, а между тем оно было систематизировано и в лечебных учреждениях, благодаря чему японцы были хорошо осведомлены как о числе больных и раненых, так и об уходе за ними. Несомненно, подобная организация наблюдения давала японцам полную картину мобилизации наших войск, их передвижения, боевого расположения, санитарного состояния и проч. Бой под Мукденом показал, что Япония умело пользовалась этими сведениями и японскому Главному штабу они сослужили большую службу.

Этим дело, однако, не ограничивалось. Установив самое важное наблюдение над Россией, Япония в то же время следит и за тем, что делается в Китае. В Пекине с этой целью была учреждена ими особая школа разведчиков, которые обязаны были не только наблюдать за положением дела в местностях, прилегающих к театру войны, но и вести там специальную японскую пропаганду.

Далеко не в таких благоприятных условиях оказались, однако, японцы, когда фронты армий отдалились один от другого и при штабе Главнокомандующего у нас наконец были организованы средства для борьбы с этим злом.

Находить желающих заняться шпионажем сделалось труднее, да и сам сбор сведений усложнился. Старые приемы оказались малоприменительными, и японцам пришлось приспосабливаться к новым условиям. Для непосредственного руководства своими шпионами они устраивают вдоль линии фронта ряд разведочных бюро, параллельно которым, но уже в нашем районе были сформированы такие же бюро, с той только разницей, что в японском районе заведующими ими были японские офицеры, а в нашем — китайцы. Обязанность первых состояла в общем руководстве несколькими партиями, оперировавшими в данном участке, и в то же время — прием, сортировка и направление полученных сведений в штабы своих армий; вторые же, т. е. начальники бюро, расположенных в нашем районе, руководили разведчиками, уже непосредственно посылая их в те или иные другие города или места скопления наших войск.

Много помогло японцам то обстоятельство, что к этому времени из среды китайцев у них успели образоваться кадры вполне надежных агентов и эти бюро получили опытных руководителей. Что касается формирования штата собственно разведчиков, то в этом отношении японцам пришла на помощь обычная их неразборчивость в выборе средств. Так, например, все те лица, которые так или иначе служили в наших войсках в виде переводчиков, подрядчиков, погонщиков, были причислены японцами к категории подозрительных и занесены в особые списки. Кто мог из числа этих подозрительных лиц, конечно, скрылся в части Маньчжурии, занятой нашими войсками, но скрыться оказалось не всегда удобным и возможным. Дело в том, что семьи этих лиц и имущественные владения оказались во власти японцев. И вот японцы с чисто азиатской откровенностью и жестокостью объявили этим подозрительным китайцам, что им легко перейти в категорию лиц вполне благонамеренных: стоит только сходить за неприятельскую черту расположения и принести им сведения о расположении русских войск. Пользуясь своими старыми знакомствами и связями, эти разведчики свободно проникали в расположение нашей армии и пристраивались к каким-либо воинским частям, находя приют у знакомых переводчиков. Для экономии труда разведчика в помощь каждому из них придавались два-три посыльных — обязанность которых состояла в том, чтобы безостановочно переносить добытые сведения в китайские бюро, откуда начальники этих бюро сейчас же пересылали их за черту расположения войск в японские учреждения этого рода. Если принять во внимание, что глубина нашего фронта в большинстве случаев не превышала 40–50 верст, то при такой организации лазутчик, располагая тремя посыльными, мог непрерывно доставлять свои наблюдения и все, что им посылалось, достигало японцев на 3–4 день. Из мест же, ближайших к черте японских войск, сведения эти достигали своего места назначения гораздо ранее, так что сообщение устанавливалось почти непрерывное.

Типичным представителем такого рода организации может служить бюро или, как говорилось в донесении по этому поводу, теплое «гнездо» шпионов в Маймайкае, организованное китайцами Ин-Зайпу и Ли-Сяньго, в доме местного купца Сюнь-цзао-вей. На судебном следствии по этому делу выяснились, между прочим, интересные данные, во что обходилось японцам устройство подобных бюро или «гнезд» в данный период кампании. Ин-зай-пу — главный руководитель, получал сто рублей в месяц, остальные агенты получали единовременно в виде подъемных десять рублей, постоянного жалованья 40 рублей в месяц и 6 рублей за каждое донесение. Переносители сведений, или почтальоны, получали только издельную плату 5–6 рублей за переноску каждого сведения. Почтальоны эти вербовались преимущественно из местного пролетариата, и при той низкой плате, которую они получали, трудно даже допустить, что они всегда вполне сознавали всю опасность принятых на себя обязанностей. По крайней мере на суде многие из них заявляли, что смотрели на свое занятие просто как на средство заработать себе кусок хлеба.

В обществе думают, что японцы часто посылали в роли шпионов своих офицеров, а между тем это совершенно неверно. В делах разведывательного отделения, правда, встречались указания на то, что японские офицеры, переодеваясь китайцами, следят с сопок за движением наших войск и сигнализируют при помощи оптических приборов, но и только. В судебных же процессах о шпионах японские офицеры фигурировали в качестве обвиняемых только в редких случаях, где на них возлагались исключительные по своей важности задачи. В этом отношении обращает на себя внимание дело полковника Юкока и капитана Оки. В феврале месяце 1904 года эти офицеры вместе с четырьмя японскими студентами были командированы из Пекина для порчи нашей железной дороги в районе от Хинганского перевала до станции Цицикарь. Этот крошечный отряд под видом китайских купцов совершил очень тяжелый 40-дневный переход через Монголию, но был, однако, обнаружен и захвачен нашим разъездом, ранее чем успел достигнуть железной дороги.

По рассказу полковника Юкока, подтвердившемуся другими данными следствия, он, так же как и его спутники, отправились в эту крайне трудную и опасную экспедицию, будучи к ней совершенно неподготовленными. Оба офицера, так же как и студенты, никогда не были кавалеристами и настолько слабо владели лошадью, что в первый же день выезда из Пекина половина их свалилась с коней.

Застигнутые нашим разъездом 30 марта около станции Турчиха, они не пытались даже сопротивляться, но это обстоятельство нисколько не помешало им так же мужественно встретить смерть, как стоически перенесли они все невзгоды своего путешествия.

Другими японцами, которых судили по обвинению в шпионстве, были кавалерийский офицер Томако Кобаяси и унтер-офицер Кого.

Кобаяси, юноша 23 лет, единственный сын в семье, был послан из Кайюаня с разъездом в 5 человек в г. Гирин, чтобы собрать сведения о движении туда русских войск. Проехав до деревни Шеичиупу, он убедился, что дальше нельзя ехать и вести разведку открыто, о чем и донес своему полковому командиру, но в ответ получил категорическое приказание: «Задача должна быть выполнена». Продолжать дальнейший путь можно было только переодевшись китайцем. Отправив нижних чинов обратно в полк, поручик Кобаяси вместе с унтер-офицером Кого переоделись китайцами, привязали себе искусственные косы, и наняв китайскую арбу, под видом путешествующих купцов отправились дальше. Все шло удачно вплоть до 16-го марта, когда в д. Тоисухе (20 верст южнее Гирина) они были узнаны нашим караулом и привлечены к судебному следствию как шпионы.

В обоих случаях офицеры судились как шпионы главным образом потому, что для успеха своей задачи они переодевались в китайские костюмы. Во всех же остальных отношениях нельзя не указать резкой разницы между мотивом и образом действий шпионов, действующих за деньги, и этими офицерами, которые были посланы вопреки их желанию и шли на опасное дело исключительно ради блага своей родины.

Резюмируя все вышеизложенное, следует прийти к заключению, что тайная разведка в японской армии велась очень широко, умело применялась к местным условиям и давала контролируемый материал. Благодаря такой организации, противник прекрасно был осведомлен как о состоянии наших войск, так и о внутреннем положении России.

Да, вывод объективный, хотя и весьма неприятный для нашего воинского прошлого. Японцы вели широкую диверсионно-шпионскую деятельность не только непосредственно в нашем войсковом тылу, но и в коренной России. И то было прежде всего следствием тяжкой внутренней болезни нашей родины в начале века.

Впрочем, данный сюжет можно закончить относительно удачным концом. Все-таки русской контрразведке иногда удавалось отлавливать вражеских разведчиков и изобличать их. Например, вот этих двоих: