Тайна семи циферблатов

Глава 1 Ранняя пташка

Симпатичный юноша Джимми Тесайгер сбегал по большой лестнице особняка Чимниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Спуск его был настолько стремительным, что молодой человек столкнулся с Тредвеллом, величественным дворецким, как раз шествовавшим через холл со свежезаваренным кофе. Благодаря изумительному присутствию духа и изрядной ловкости Тредвелла никакого ущерба не произошло.

– Простите, – извинился Джимми. – Послушайте, Тредвелл, неужели я последним спустился вниз?

– Нет сэр. Мистер Уэйд еще не сошел.

– Отлично, – проговорил Тесайгер, прежде чем войти в столовую.

В комнате никого не было, за исключением самой хозяйки, укоризненный взгляд которой вселил в душу Джимми то же самое неприятное чувство, которое всегда посещало его при виде безразличных глаз трески, выложенной на прилавке торговца рыбой. Однако ж, черт возьми, с какой стати эта женщина может смотреть на него подобным образом? Пунктуально спускаться вниз во время пребывания в загородном доме в точности в девять тридцать было немыслимо. Правда, сейчас на часах было уже пятнадцать минут двенадцатого, что, быть может, выходило за допустимые рамки, однако даже в таком случае…

– Боюсь, что я несколько запоздал, леди Кут. Так?

– O, не стоит беспокойства, – ответила та полным меланхолии тоном.

На самом деле опоздание гостей к завтраку весьма задевало ее. Ибо в первые десять лет их супружеской жизни сэр Освальд Кут (тогда еще просто мистер Кут), говоря откровенно, устраивал настоящий скандал, если утренняя трапеза опаздывала хотя бы на полминуты после восьми утра. Таким образом леди Кут привыкла считать отсутствие пунктуальности смертным грехом самой непростительной природы.

Привычка умирает не просто. Кроме того, будучи женщиной искренней, она не могла не спросить себя о том, что хорошего способны совершить в этой жизни подобные молодые люди, не имеющие привычки рано вставать. Как часто говаривал сэр Освальд репортерам и прочей публике: «Свой успех я объясняю исключительно привычкой рано вставать, во всем экономить и во всем следовать системе».

Леди Кут была женщиной крупной и симпатичной, но в какой-то трагической манере. Большие, полные печали глаза дополнял низкий голос. Художник, разыскивавший модель для написания картины на тему «Рахиль плачет о детях своих», был бы восхищен леди Кут. Кроме того, она преуспела бы в мелодраме, в качестве бредущей под падающим снегом жены какого-нибудь безнадежного негодяя. По внешнему виду можно было предположить, что судьба ее испорчена какой-то ужасной тайной печалью, хотя, по правде сказать, жизнь свою она прожила без каких-либо забот вообще, если не считать молниеносного взлета к благосостоянию сэра Освальда. В девичестве эта женщина была особой живой и веселой, пылко влюбившейся в Освальда Кута, перспективного молодого человека, торговавшего велосипедами рядом со скобяной лавкой ее отца. Жили они счастливо, сперва в паре комнат, a потом в крошечном доме, a потом в доме побольше, a еще позже – в целой последовательности домов все возраставшей величины, но всегда в разумном удалении от «работяг», до тех пор пока сэр Освальд не достиг такой величины, что непосредственной связи между ним и «работягами» уже не усматривалось, и получил возможность ублажать себя арендой самых огромных и роскошных домов во всей Англии. Чимниз же представлял собой место историческое, и, арендовав этот дом на два года у маркиза Кейтерхэма, сэр Освальд ощутил, что достиг вершины собственных амбиций.

Однако подобная ситуация не доставляла никакой радости леди Кут. Будучи женщиной бездетной, на ранней стадии своей супружеской жизни она расслаблялась за разговорами со своей «девушкой» – и даже когда число «девушек» возросло в три раза, разговоры с прислугой составляли основное ее развлечение. И теперь, располагая стайкой служанок, величественным, как архиепископ, дворецким, несколькими весьма импозантными лакеями, полным комплектом суетливых кухарок и судомоек, устрашающего вида заморским шеф-поваром, наделенным заморским же темпераментом, а также внушительного объема домоправительницей, на ходу последовательно скрипевшей и шелестевшей, леди Кут ощущала себя брошенной на необитаемом острове.

Тяжело вздохнув, она проследовала из комнаты через открытое французское окно, к явному облегчению Джимми Тесайгера, немедленно воспользовавшегося ситуацией и наложившего себе побольше печенки и бекона.

Недолго постояв на террасе в самой трагической позе, леди Кут подвигла себя поговорить с Макдональдом, главным садовником, как раз обозревавшим аристократическим оком вверенный его попечению домен. Среди главных садовников как таковых Макдональд считался вождем и князем. Так что место свое он знал и не сомневался в том, что его дело – править. И потому правил – самым деспотическим образом.

Леди Кут приблизилась к нему во взволнованном состоянии.

– Доброе утро, Макдональд.

– Доброе утро, миледи. – Эти слова были произнесены так, как должно говорить главным садовникам – со скорбью и достоинством, присущими пребывающему на похоронах императору.

– Я хотела спросить: не сможем ли мы подать сегодня вечером на десерт немного нашего позднего винограда?

– Он еще не созрел, – изрек Макдональд голосом любезным, но вместе с тем твердым.

– Ох! – молвила леди Кут и, набравшись храбрости, продолжила: – Ох! Но вчера я была в дальней оранжерее и попробовала несколько ягод, и они показались мне очень хорошими.

Макдональд пристально посмотрел на леди Кут, и та покраснела. Взгляд этот заставил ее ощутить, что она допустила абсолютно непростительную вольность. Очевидно, покойная маркиза Кейтерхэм никогда не позволяла себе столь значительного нарушения приличий, как вкушение винограда в одной из собственных оранжерей.

– Если б вы отдали подобное распоряжение, миледи, мы срезали бы гроздь и послали бы ее вам, – строгим тоном проговорил Макдональд.

– O, благодарю вас, – проговорила леди Кут. – Конечно, в следующий раз я так и поступлю.

– Однако виноград пока еще не совсем созрел.

– Да, – негромко пробормотала леди Кут, – да, должно быть, вы правы. Пока оставим этот вопрос.

Макдональд сохранял истинно владычное молчание, и леди Кут вновь взвинтила себя.

– Я намеревалась поговорить с вами о той лужайке, что в конце розария. По-моему, ее можно было бы использовать как площадку для игры в кегли. Сэр Освальд очень любит покатать шары.

«Почему, собственно, нет?» – подумала леди Кут, как подобает особе, начитанной в истории Англии. Разве не в кегли играл сэр Френсис Дрейк со своими рыцарственными сподвижниками, когда у берега страны заметили корабли Великой Армады? Подобное занятие подобает джентльмену, и Макдональд, бесспорно, не сумеет выдвинуть никаких возражений против ее предложения. Однако в ходе своих размышлений она не учла тенденцию, доминирующую в психике хорошего главного садовника, требующую противоречить всем и каждому сделанному предложению.

– Вне сомнения, эту лужайку просто невозможно использовать для данной цели, – уклончивым тоном промолвил Макдональд. Реплике этой он придал обескураживающий оттенок, однако на самом деле направлена она была на то, чтобы заставить леди Кут вступить на путь, ведущий к ее погибели.

– Ну если ее расчистить и… э… подстричь… и… э… все такое, – продолжила она полным надежды тоном.

– Так, – неторопливо проговорил Макдональд. – Это можно сделать. Однако придется тогда забрать Уильяма с нижнего бордюра…

– Ах, так! – усомнилась леди Кут. Слова «нижний бордюр» абсолютно ничего не говорили ее уму – разве что каким-то непонятным образом намекали на шотландскую церковь, – однако было очевидно, что, с точки зрения Макдональда, они означали неопровержимое возражение.

– И мне будет очень жаль, – продолжил Макдональд.

– Ну да, конечно же, безусловно, – согласилась леди Кут. И тут же удивилась тому, какая причина заставила ее согласиться с подобной решимостью.

Макдональд посмотрел на нее с еще большей строгостью.

– Но, конечно, если вы прикажете, миледи…

Закончил он паузой, однако полный угрозы тон был не по силам леди Кут. И она немедленно капитулировала.

– O нет, – проговорила женщина. – Я понимаю, что вы имеете в виду, Макдональд. Н… нет… пусть лучше Уильям останется на нижнем бордюре.

– Именно так я думал и сам, миледи.

– Да, – промолвила леди Кут. – Да, конечно.

– Я так и думал, что вы согласитесь, миледи, – закончил разговор садовник.

– Да, конечно, – снова произнесла она.

Макдональд прикоснулся к своей шляпе и направился прочь. Леди Кут, горестно вздохнув, проводила садовника взглядом. Джимми Тесайгер, уже укомплектованный печенью и беконом, вступил на террасу, остановился возле нее и вздохнул совершенно другим образом.

– Великолепное утро, как на ваш взгляд? – заметил он.

– Разве? – рассеянным тоном проговорила леди Кут. – Ах да, наверное, вы правы. Я просто не заметила этого.

– А где же все остальные? На озере, на плоскодонках?

– Должно быть, так. То есть я не удивлюсь, если они и в самом деле там.

Леди Кут повернулась на месте и резкими шагами вернулась в дом. Тредвелл как раз внимательным взглядом исследовал кофейник.

– O боже, – проговорила она. – Неужели мистер… мистер…

– Уэйд, миледи?

– Да, мистер Уэйд. Он действительно еще не спустился?

– Не спустился, миледи.

– Но уже очень поздно.

– Да, миледи.

– О боже… Но когда-нибудь он все-таки спустится, а, Тредвелл?

– Вне сомнения, миледи. Вчера утром мистер Уэйд спустился вниз даже в половине двенадцатого, миледи.

Леди Кут глянула на часы. На них было уже без двадцати двенадцать. Волна чисто человеческого сочувствия накатила на нее.

– Да, ну и денек выпал на вашу долю, Тредвелл… Придется убирать со стола, а потом подавать ланч к часу дня.

– Я привык к повадкам молодых джентльменов, миледи.

Укоризна была выражена с достоинством, но тем не менее выражена. Так мог бы князь Церкви корить турка или другого неверного, без злого умысла допустившего промах в отношении святой веры. И леди Кут покраснела второй раз за утро. Однако тут же пришло и желанное избавление. Дверь отворилась, и в образовавшуюся щель просунул голову серьезный молодой человек в очках.

– Ах вот вы где, леди Кут… Сэр Освальд спрашивал вас.

– Ах, так… иду. Иду к нему без промедления, мистер Бейтмен. – С этими словами леди Кут поспешила из комнаты.

Руперт Бейтмен, личный секретарь сэра Освальда, покинул ее другим путем – через французское окно, за которым по-прежнему нежился на солнышке Джимми Тесайгер.

– С утречком, Понго, – проговорил тот. – Ты хочешь сказать, что мне нужно идти и составить приятную компанию этим несносным девицам… Сам-то пойдешь?

Бейтмен отрицательно качнул головой и торопливым шагом пересек террасу, направляясь к двери в библиотеку.

Джимми проводил его удалявшуюся спину ухмылкой. Они с Бейтменом учились в одной школе, где Руперт, серьезный очкастый мальчик, заслужил прозвище Понго, неведомо по какой причине.

Понго, рассудил Джимми, и по сю пору остался в точности таким же ослом, каким был в те времена. Слова «Жизнь живая! Жизнь серьёзна!»[1] могли быть написаны специально для него.

Зевнув, Тесайгер не спеша прошествовал к озеру. Девицы уже были там, все три – совершенно обыкновенные; две с темными, стриженными «под фокстрот» головками, и третья со светлой, также стриженной «под фокстрот». Та из них, которая хихикала больше других (по его мнению), звалась Хелен; вторая откликалась на имя Нэнси; третью же, по неведомой причине, звали Чулочки. Общество девушек разделяли два его друга, Билл Эверсли и Ронни Деврё, исполнявшие чисто украшательские функции в Министерстве иностранных дел.

– Привет, – проговорила Нэнси (а может быть, и Хелен). – Это Джимми. А где этот, как его там?

– Не хочешь ли ты этим сказать, – заявил Билл Эверсли, – что Джерри Уэйд по сю пору не встал? С этим надо что-то делать.

– Если он будет и дальше настолько неаккуратным, – проговорил Ронни Деврё, – то однажды останется вообще без завтрака – и когда скатится вниз, окажется, что уже настало время ланча или чая.

– Это просто стыдно, – продолжила тему девица, прозывающаяся Чулочки. – Потому что досаждает леди Кут. Она с каждым днем становится все более похожей на курицу, которая хочет снестись, но не может. А это очень плохо.

– Давайте вытащим его из постели, – предложил Билл. – Пошли, Джимми.

– О нет! Тут нужны более тонкие меры, – возразила девица по прозвищу Чулочки. Два этих слова, «тонкие меры», очень нравились ей, и она часто пользовалась ими.

– Я этих тонкостей не понимаю, – проговорил Джимми. – И потому ничего другого не могу предложить.

– Давайте все вместе решим, что нужно сделать, и исполним свои намерения завтра утром, – без особого интереса проговорил Ронни. – Например, поднимем его в семь утра. Весь дом потрясен. Тредвелл теряет свои фальшивые бакенбарды и роняет чайник. С леди Кут происходит истерика, и она падает без сознания в объятья Билла – нашего тяжеловоза. Сэр Освальд говорит «ха!», и котировки стали взлетают на пять восьмых пункта. Понго проявляет свои эмоции тем, что роняет свои очки и наступает на них.

– Вы не знаете Джерри, – проговорил Джимми. – Смею сказать, что правильным образом примененная доза холодной воды способна разбудить его, но не более. Однако после он только перевернется на другой бок и снова уснет.

– Ну в таком случае следует предусмотреть меры более тонкие, чем холодная вода, – предположила Чулочки.

– Ну и какие же? – прямолинейно брякнул Ронни. Однако готового ответа не было ни у кого.

– Все-таки надо что-то придумать, – сказал Билл. – У кого там есть мозги?

– У Понго, – заявил Джимми. – А вот и он – как всегда, мчится невесть куда. Мозги у нас всегда были по части Понго. Это его несчастье с самых юных лет. Давайте подключим к решению нашей задачи этого джентльмена.

Мистер Бейтмен терпеливо выслушал несколько хаотическим образом изложенную проблему, обнаруживая в своей позе желание бежать дальше. Свое решение молодой человек предложил без малейшей задержки.

– Я предложил бы будильник, – отрывистым тоном проговорил он. – Я всегда пользуюсь будильником, чтобы не проспать. Дело в том, что бесшумно поданный утренний чай иногда не в силах меня разбудить.

И он заторопился прочь.

– Будильник. – Ронни покачал головой. – Всего лишь один будильник. Но ведь чтобы разбудить Джерри Уэйда, их потребуется целая дюжина.

– А почему, собственно, нет? – искренне возрадовался Билл. – Я все понял. Поехали в торговый центр, купим все по будильнику.

После веселой дискуссии Билл и Ронни отправились за машинами. Тем временем Джимми послали в столовую, узнать положение дел. Он вернулся без промедления.

– Спустился, голубчик. Компенсирует потерянное время и уминает тосты с мармеладом. Но как сделать, чтобы он не увязался вместе с нами?

Решено было, что следует обратиться к леди Кут и посвятить ее в тайну заговора.

Джимми, Нэнси и Хелен исполнили эту обязанность. Леди Кут пришла в волнение, но продемонстрировала понимание.

– Розыгрыш? Но вы будете осторожны, так ведь, мои дорогие? То есть ничего не разобьете, и не поцарапаете мебель, и не будете заливать мистера Уэйда большим количеством воды? Дело в том, что на следующей неделе оканчивается срок аренды, и мы должны будем передать дом его хозяевам. Не хотелось бы, чтобы у лорда Кейтерхэма возникли мысли…

Вернувшийся из гаража Билл попытался ободрить ее.

– Все будет в порядке, леди Кут. Бандл Брент – дочь лорда Кейтерхэма – моя близкая приятельница. И ей не будет за что зацепиться – абсолютно не за что! Можете мне поверить. В любом случае мы не нанесем дому никакого ущерба. Дело предстоит тихое…

– У нас тонкие методы, – добавила девица по прозвищу Чулочки.

Леди Кут печально прогуливалась по террасе, когда Джеральд Уэйд наконец появился из утренней столовой. Если Джимми Тесайгер, будучи светловолосым, во всем прочем напоминал херувима, то о Джеральде Уэйде можно сказать только то, что он был еще более светловолос и ангелоподобен и что рядом с ничего не выражавшим его лицом ангельский лик Джимми казался куда более интеллигентным.

– Доброе утро, леди Кут, – поздоровался Джеральд Уэйд. – А куда девались все остальные?

– Отправились в торговый центр, – ответила леди Кут.

– Зачем бы это?

– Ради какой-то шутки, – проговорила хозяйка глубоким и меланхоличным тоном.

– В этакую рань уже шутить… – усомнился мистер Уэйд.

– Ну я не сказала бы, что сейчас раннее утро, – с намеком в голосе произнесла леди Кут.

– Боюсь, что сегодня я спустился вниз действительно поздно, – с подкупающей откровенностью проговорил Джеральд. – Удивительное дело, но где бы я ни останавливался в гостях, всегда последним спускаюсь утром к завтраку.

– Чрезвычайно удивительное, – проговорила леди Кут.

– Не знаю, почему у меня всегда так получается, – задумчивым тоном произнес мистер Уэйд. – Просто понять ничего не могу.

– А почему бы просто не встать вовремя? – предложила женщина.

– Вот как! – воскликнул Джеральд. Простота предложенного решения несколько ошарашила его.

Леди Кут продолжила откровенным тоном:

– Сэр Освальд при мне столько раз говорил, что ничто не способно больше помочь молодому человеку в его продвижении в свете, чем пунктуальность и аккуратность.

– Да, понимаю, – согласился мистер Уэйд. – И мне тоже придется быть пунктуальным, когда я вернусь в город. То есть в помещении старого доброго Форин-офис мне нужно оказаться ровно к одиннадцати часам. Только не думайте, что я всегда такой недисциплинированный, леди Кут. Кстати, а что это у вас за жутко приятные цветочки в нижнем бордюре? Не помню, как их называют, но у нас дома тоже растут такие – сиреневые… как их там. Моя сестра очень увлечена нашим садом.

Леди Кут немедленно воспряла духом, памятуя свежие обиды.

– А какие у вас садовники?

– O, только один. Старый дурак, на мой взгляд. Почти ничего не знает, однако исполняет все, что ему говорят. A это уже хорошо, правда?

Леди Кут согласилась с этим тезисом с пылом, сделавшим бы честь и профессиональной актрисе, – и они приступили к обсуждению творимых садовниками злодейств.

Тем временем карательная экспедиция шла своим ходом. Основной эмпориум торгового центра подвергся массовому вторжению, и последовавший запрос будильников существенно озадачил владельца торговой точки своим количеством.

– Жаль, что с нами нет Бандл, – пробормотал Билл. – Ты ведь знаком с ней, Джимми, правда, знаком? O, тебе она понравилась бы. Отличная девушка – славная такая – и, заметь, с мозгами. А ты знаешь ее, Ронни?

Ронни помотал головой.

– Ты не знаешь Бандл? На какой грядке тебя растили? Она девушка что надо.

– Применяй более тонкие методы, Билл, – сказала Чулочки. – Перестань болтать о своих приятельницах и приступай к делу.

Мистер Мургатройд, владелец фирмы «Универсальный магазин Мургатройда», разразился пышной тирадой:

– Если вы, мисс, позволите дать мне совет, скажу – только не за семь шиллингов одиннадцать пенсов. Хорошие часы, не буду принижать их достоинства, отметьте это, однако рекомендую вам будильник за десять шиллингов шесть пенсов. Дополнительный расход оправдает себя. Дело в надежности, понимаете ли. И мне не хотелось бы, чтобы потом вы сказали…

Всем стало ясно, что мистера Мургатройда следует отключить, как магнитофон.

– Надежные часы нам не нужны, – проговорила Нэнси.

– Они нужны нам только на один день, и всё, – пояснила Хелен.

– И нам не нужны никакие тонкие методы, – заключила Чулочки. – Нам нужны часы с самым громким звоном.

– Мы хотим… – начал Билл, однако договорить не сумел, потому что Джимми, будучи механиком по природе, наконец понял идею. И следующие пять минут разного рода будильные агрегаты сиплыми голосами наполняли помещение магазина.

Наконец были выбраны шесть самых голосистых механизмов.

– И вот что еще я вам скажу, – промолвил самым обходительным тоном Ронни. – Еще одни часы я возьму для Понго. Идея принадлежит ему, и позор падет на наши головы, если он не примет участия в ее воплощении. Он должен быть зачислен в наши ряды.

– Правильно, – согласился Билл. – A я куплю еще один будильник от лица леди Кут. Чем их больше – тем веселее будет. В конце концов, она исполняет для нас кое-какую черновую работу. Возможно, в данный момент морочит голову старине Джерри…

И в самом деле, в этот самый миг леди Кут в великих подробностях излагала Джерри повесть о Макдональде и призовой груше, изрядно наслаждаясь при этом собой.

Все часы упаковали и оплатили. Мистер Мургатройд проводил отъезжавшие автомобили полным недоумения взглядом. Действительно, нынешние молодые люди из высших классов очень энергичны, очень и очень, однако понять их не так легко. И он с облегчением повернулся к жене викария, решившей купить новую модель чайника-непроливайки.