Тайна императорской канцелярии

Глава первая: Бумаги из старого портфеля

Как вы полагаете, в каких случаях люди у нас в России попадают в самые неожиданные и головоломные авантюры? С покупки билета в одну из экзотических стран? С неожиданного лотерейного выигрыша? Или со встречи в уличной пивной со случайно заглянувшим туда американским миллиардером? А вот и нет! Лично моя головокружительная одиссея началась одиннадцатого августа 2004-го года буквально на ровном месте. Причём день тот был совершенно заурядным, ничем не хуже и не лучше прочих. В работе у меня образовался двухдневный перерыв, и чтобы как-то забить время хоть каким-то делом, я отправился в гости к своему школьному ещё приятелю Михаилу Воркунову.

Всё же неплохо быть преподавателем в институте, это я про него хочу сказать. Зимой приличные по длительности каникулы полагаются, а летом так и вообще по два месяца гулять можно! Правда, он теперь не слишком гуляет, финансовые возможности не позволяют. Зимой натаскивает двоечников, а летом подряжается в ремонтную бригаду – чистит и красит своё же институтское здание. А тот августовский день был и для него и для меня просто приятным исключением из прочих хмурых будней. Мы встретились с ним вскоре после обеда в районе гостиницы Останкинская, и неспешно болтая о чём-то несущественном, отправились в тихий и малоизвестный уголок Москвы, который и по сию пору называется Детский парк имени Дзержинского.

Согласитесь, ныне странно читать на вывеске детского учреждения именно эту фамилию. Вроде бы по всей столице с Дзержинским в девяностые годы боролись беспощадно. Выкорчевали его имя, кажется, абсолютно везде. А здесь вот почему-то забыли. Почему же? А, знаю! Наверное, детям на память оставили. Чтобы те, чуть повзрослев, поинтересовались у своих родителей: – А кто такой был этот знаменитый Феликс Эдмундович? И те, по идее, должны им сказать в ответ, что это был лютый и безжалостный большевик, который хватал их бабушек и дедушек прямо на улице и без суда и следствия расстреливал в подвалах Лубянки. То-то детишки удивились бы. И догадались своим ещё детским умишком, что если хочешь, чтобы твоим именем назвали парк или улицу, то надо будет обязательно расстрелять тысяч двадцать жителей страны, чтобы гарантированно прославиться в веках!

Впрочем, это я так, к слову. Просто у самого такие мысли возникли, когда мы проходили между двумя свежепобеленными колонами, обозначающими вход в этот относительно небольшой, но уютный парк. Впрочем, хоть он и невелик по размеру, но свою функцию довольно редкого в Москве места, где можно бесхитростно отдохнуть и слегка развеяться, он выполняет исправно. А мы с приятелем, собственно, и хотели перевести дух от той непрерывной гонки, которую жизнь в столице навязывает всем её жителям почти без исключения. Обогнув центральный прудик парка, мы устроились подле него на своеобразном мысе, выдающемся к центру водоёма. Раньше здесь стояло только несколько ободранных скамеечек, а теперь раскинулось кафе, под навесами которого можно было посидеть с известным комфортом.

– Не нравится мне твой вид, Александр, – заявил Михаил, усаживаясь рядом со мной и с наслаждением отхлёбывая из кружки добрый глоток пива. Какой-то ты в последнее время стал хмурый, тощий и злой.

– Что делать, – отмахнулся я, не всем так везёт, как некоторым. От меня жена ушла, а ты наоборот женился. Вот я и смотрю, что ты явно прибавил пару-тройку килограммов.

– Какой там пару, – смущённо огладил свою раздавшуюся талию Михаил, – животик растёт не по дням, а по часам!

– Питаешься неправильно, углеводов много потребляешь, – заметил я. Так что давай закажем сейчас шашлычок, позволим себе хоть сегодня покушать всласть.

– Ух-х, – яростно потёр ладонями Михаил, – и в самом деле, что жмотничать? А то наши деньги, сколько их не зарабатывай, всё равно тают на глазах! Прямо не знаю, что и делать. То, что такими трудами заработали при социализме наши родители и мы сами, разом обратилось в прах! И как теперь быть, я просто ума не приложу? Пенсия-то и нам маячит, она не за горами, и выходит, что к старости мы останемся вообще с голой задницей?

– Ну, до старости нам ещё далеко, – возразил я, – что-нибудь придумаем.

– Что, – продолжал кипятиться Михаил, – что тут можно придумать? Воровать мы как-то не привыкли, да и негде что-либо своровать. Всё спёрли уже до нас. Устроить финансовую аферу, где-нибудь на правительственном уровне, тоже нет возможности. Честно работать в этой стране – значит заработать только на кусок хлеба и дешёвые штаны, не более того? А как семью содержать? Детей? Об этом, что, никто наверху не думает?

– Ой, не начинай, – пригубил и я из своей кружки, – да разве это мыслимое дело, что бы кто-то там о нас думал? Нет, дружище, прошли те благословенные времена, когда о нас с тобой думали партия и правительство. Теперь, хочешь не хочешь, а придётся самим мозгами шевелить на этот счёт!

Так наша неторопливая беседа и протекала часа два или три. День был прекрасный, торопиться нам обоим было совершенно некуда, и можно было спокойно перемывать кости кому угодно, от самого первого американского президента до самого последнего российского начальника. По пруду всё так же неспешно плавали разъевшиеся на доброхотных подношениях утки, а синички весело трещали около ближайшего скворечника. С востока дул тёплый ветерок, и ничто не предвещало того, что именно с этого дня наши с ним жизни пойдут в совершенно неестественном направлении. Ближе к вечеру, когда золотистое солнце приобрело вид сильно запыленного бубна, мы вырвались из тесных объятий пластиковых кресел и начали прощаться. Но как обычно бывает у не слишком трезвых российских мужиков, эта процедура несколько затянулась. Отыскались деньги на ещё одну бутылку пива и только потом, поочерёдно отхлёбывая из её горлышка, мы неторопливо направились к выходу из парка. Я проводил друга до трамвайной остановки, и некоторое время бесцельно прогуливался по улице Королёва.

Идти домой, сидеть в четырёх стенах у телевизора весь оставшийся вечер совершенно не хотелось. Поэтому, зацепившись глазом за бойко цокающую каблучками блондинку, я как всякий свободный мужчина в самом расцвете лет, потащился за ней. Девушка целеустремленно пересекла детский парк и лишь в самом его конце свернула налево к цепочке проточных прудов, за которыми начинались необозримые пространства Ботанического сада.

– Наверное, на свидание с каким-нибудь парнем торопится, – запоздало подумал я, чуть отставая от молодки. Нехорошо получится, если я буду маячить у неё за спиной. Со стороны посмотреть так я вроде бы как за ней увязался и непонятно, то ли хочу познакомиться, то ли работаю частным сыщиком.

Замедлив шаг, я буквально через пару минут увидел, куда столь энергично торопилась блондинка. С одной из скамеек ей навстречу поднялась одетая в джинсовую рубашку девушка, как две капли воды похожая на знаменитую американскую модель – Синди Кроуфорд. Они картинно поцеловались, дружно закурили и уселись рассматривать большой фотоальбом. Поскольку курящие девушки мне не нравятся принципиально, я сделал вид, что сильно тороплюсь по делам, и прошествовал мимо них, даже не удостоив юных курилок и мимолётным взглядом. Потом, естественно пожалел, что не посмотрел, уж очень хороши были, чертовки!

Поскольку знакомство не состоялось, и делать мне в парке больше было нечего, я отправился в сторону кольцевой железной дороги, там, где над речкой Лихоборкой был переброшен бетонный мост. Это было наиболее близкое и удобное место, откуда можно было добраться до нужной автобусной остановки.

– Эй-ей, кто-нибудь, – неожиданно услышал я то ли придушенный вскрик, или даже нечто похожее на стон, доносящийся со стороны стоящей в нескольких метрах от меня деревянной беседки, – помогите ради Бога!

Голос принадлежал явно немолодому человеку, и ноги сами понесли меня на этот жалобный зов. Едва я вошёл в беседку, как тут же увидал в её углу странно криво сидящего мужчину. Небольшого росточка и неважно одетый, он всё же не был похож на густо расплодившихся в столице бомжей.

– Проклятая жара, – бескровными губами через силу выдохнул он, силясь улыбнуться, – совсем прижала…

Его необычно расширившиеся глаза пытались сказать мне нечто, что уже не выговаривали губы, но как прочитать, как понять такого рода послания? Скамеечка в беседке были узковата и рассчитана только на то, чтобы на ней сидеть, но я всё же постарался уложить на неё старика, которому на вид было далеко за шестьдесят.

– Как не вовремя меня прихватило-то! – всё же смог чуть слышно прошептать он, прикрывая глаза. И что меня сюда понесло? Вы поможете мне завершить одно дело…? – попросил он, силясь повернуться на бок

Речь его оборвалась на полуслове, и правая рука, которой он до этого держался за рубашку на груди, резко соскользнула вниз. Что следует делать и как помочь человеку при сердечном приступе, я не имел и малейшего понятия. То есть, конечно, слышал, что нужно больного как-то по-особому уложить, дать нитроглицерин или что-то в этом роде. Но как отыскать всё требуемое в глубине заваленного буреломами Ботанического сада? Я выскочил наружу и бросил взгляд вдоль уходящей в бесконечность главной аллеи парка. Поблизости не было ровным счётом никого, если не считать юной парочки топчущейся у парапета небольшого прудика метрах в восьмидесяти от меня. Со всех ног я бросился к ним.

– Молодые люди, – во весь голос закричал я, подбегая к пруду, – у вас случайно нет с собой мобильного телефона? А то человеку плохо стало, и скорую помощь вызвать невозможно!

Реакция молодых людей была диаметрально противоположной. Если парень посмотрел на меня крайне неприязненно и даже враждебно, то девушка, наоборот, проявила живейшее участие к судьбе пострадавшего.

– У меня самой нет телефона, – отстранилась она от крайне недовольного моим появлением парня, – но кажется, у моей подруги он есть. Женя, Галина, – воскликнула она, поворачиваясь в сторону густо заросшей туей рощицы, – идите скорее сюда! Минуло несколько секунд, показавшихся мне минутами, и из зарослей вынырнула ещё одна пара. Светловолосая девушка помахала нам рукой и демонстративно приложила ладонь к уху, как бы показывая, что внимательно слушает.

– Ты случайно мобильник с собой не захватила? – воскликнула первая девушка, – а то здесь человек умирает!

Через минуту я уже прикладывал трубку телефона к уху.

– Оператор Белякова слушает, – прозвучал усталый женский голос.

– На главной аллее Ботанического сада в беседке лежит пожилой мужчина, – затараторил я, – кажется у него сердечный приступ!

– Фамилия, – безжизненным голосом отозвалась моя собеседница.

– Откуда я знаю его фамилию? – искренне удивился я, – он мне не представлялся.

– Ваша фамилия! – с ядовитым сарказмом прозвучало в трубке.

Чертыхнувшись, я назвался.

– Ботанический сад, какой имеется в виду? – не унималась телефонистка с обезличенным голосом.

– То есть как, – удивился я, – разве в Москве он не один?

– Их два, – услышал я в ответ. Один около станции метро Проспект Мира, а другой примыкает к Алтуфьевскому шоссе.

– Вот, вот тот, который у Алтушки! – уточнил я. В самом конце центральной аллеи, той, что тянется от главного входа.

– Пока расстегните ему ворот и если есть возможность, дайте что-нибудь попить, – посоветовала на прощание оператор и, не прощаясь, повесила трубку.

Теперь в беседку, где лежал неизвестный, мы направлялись уже впятером. Глаза у мужчины были всё так же закрыты, но по издаваемым им свистящим звукам было понятно, что он ещё жив. Девушки тут же принялись хлопотать вокруг него, расстёгивая на груди рубашку и подкладывая под голову свои сумочки. Мы же с молодыми людьми остались снаружи и они тут же вытащили сигареты.

– Всё курите? – немедленно подначил я их. Значит, скоро вот так же грохнетесь на улице, и тоже будете зависеть от доброй воли посторонних людей.

– Это от сигареты, что ли? – недоверчивым баском отозвался один из парней.

– Не от сигареты, а от сигарет! – поправил я его. А вы что думали, Минздрав вас просто так предупреждает об опасности курения? Нет, не просто. Никотин ведь не что иное, как нервнопаралитический яд, и рано или поздно он своё парализующее действие явит вам во всей красе!

За душеспасительной беседой довольно быстро подкатила и «Газель» скорой помощи. Кроме водителя в ней сидела лишь молоденькая девушка, которая явно стеснялась своей самостоятельности и, похоже, была не слишком готова оказать бедняге помощь прямо на месте. Так что мы помогли ей погрузить пациента в кузов, после чего красно-белая машина неторопливо поехала в обратную сторону. Молодые пары быстренько ретировались из беседки, а я чуть задержался, поскольку в толкотне при погрузке у меня развязался шнурок, и потребовалось его поправить.

Уже заканчивая эту краткую процедуру, я краем глаза заметил нечто прямоугольно-коричневое, высовывающееся из-за края деревянного чурбачка, на котором была укреплена одна из лавок. Протянув руку, я через секунду извлёк из-за него сильно потёртый портфель из дешёвого кожзаменителя. Он, не сказать, чтобы был очень тяжёл, но в нём явно что-то лежало.

– Не наш ли бедолага его обронил? – подумалось мне. Ну, да, конечно! Проходил мимо беседки и в этот момент почувствовал недомогание. Вошёл, сделал два шага вперёд и тут же упал на правую скамейку. И если свой портфель он при этом держал в правой же руке, то он как раз и должен был угодить прямо сюда, за лавку!

Замок портфеля не был заперт на ключ и легко поддался моим усилиям. Интерес мой к содержимому кожаного вместилища был чисто номинальный. По одному его внешнему виду было понятно, что никаких особых ценностей в нём никогда не было, да и быть не могло. Однако там вполне могли оказаться какие-нибудь справки или документы, по которым можно было бы впоследствии отыскать так некстати заболевшего владельца портфельчика. Но вскоре выяснилось, что ничего подобного там тоже не было. Всё внутреннее пространство занимали две плотно набитые пластиковые папки и толстая, сильно затёртая общая тетрадь.

Открыв из чистого любопытства одну из папок, я увидел толстую пачку бумаги с ксерокопиями каких-то рукописных документов. В беседке было уже темновато, но я всё же вынул из середины один из листов и поднёс его к глазам. Текст её был своеобразен и разобрал я его с известным трудом: «По Высочайшему повелению предлагаю Вашему Высокоблагородию разузнать без потери времени и самым секретным образом, не проживал ли лет 20-ть тому назад в Минской губернии близ г. Слуцка в имении Черебути некто Антон Ивицкий, переехавший в последствии в Виленскую Губернию в имение Свилу, неподалёку от г. Видзы лежащее…, и коль скоро Вы что-либо о нём узнаете, или откроется теперешнее место его пребывания, то немедленно донесите мне о том…,»

– Какая-то старорежимная галиматья! – разочарованно отложил я листок в сторону, но для пущей самопроверки вытащил ещё один.

Но по стилю изложения информация на этом листе не сильно отличалась от листа предыдущего. Содержание и по смыслу текста и даже по почерку была почти такой же: «Во исполнение предписания Вашего Сиятельства, от 29 ноября минувшего 1839 года, за № 129-м я старался секретнейшим образом разузнать об Антоне Ивицком всё что мог и удостоверился, что он действительно лет восемь жил в Игуменском уезде в деревне Церебутая (на реке Птичь) у арендующего имение сие родственника его, дворянина Овсяного, но уже около 15 лет как выбыл оттуда в Виленскую губернию. Слышно, что он проживал не около Видзе, но близь Вильно и года два тому назад умер, после чего жена Ивицкого с сыновьями: Людвигом, Тимофеем и Робертом переселилась Гродненской Губернии, Новогрудского…»

Уже понимая, что никаких нужных сведений о владельце портфеля я здесь не найду, я всё же скоренько пролистал и страницы тетради в твёрдом, тёмном переплёте. Мелкий трудноразборчивый почерк, рукописные схемы каких-то местностей, фотографии людей в старинных одеждах, вклеенные то там, то здесь кусочки географических карт… Разочарованно захлопнув тетрадь, я сложил бумаги обратно и с чувством выполненного долга направился к выходу из парка. И пока шёл, размышлял о том, кем же был отправленный в больницу старик, любителем-краеведом, писателем или же просто рядовым школьным учителем.