Петра сразу пожалела о сказанном, но как мог Господь допустить, чтобы она дошла до такого ужасного состояния?
Присоединившись к мистеру Бончерчу, Петра ожидала, что с ним легко будет справиться. Однако ошиблась. Она также надеялась, что опередит Варци, но карета ночью застряла в грязи. Завтра Варци с легкостью догонит их, особенно если карета сломалась. Она скрипела и трещала, продвигаясь по ухабистой дороге.
На каждом повороте – на каждом! – рука Господа как будто поднималась против нее. Неужели ее борьба так грешна? Неужели он хочет, чтобы она была шлюхой Лудовико?
– Пауик прав, – сказал Робин. – Нам нужно определить еще несколько деталей. Сколько вам лет?
Она не видела причин лгать.
– Двадцать один. А вам сколько?
– Двадцать пять.
Она нахмурилась:
– Правда?
– Вы думали, я старше или моложе?
– Старше.
– Год во главе семьи может заставить мужчину поседеть.
– Ваш отец умер? Мои соболезнования, – сказала Петра, недавно пережившая смерть матери.
Тут карета с резким скрипом нырнула в яму, и Робин поморщился.
– Только подумайте, завтра нам придется опять выбираться наружу.
– Возможно, нам все-таки следовало ехать дальше? – предположила Петра.
– Мы бы застряли не дальше чем в лиге отсюда.
Он смотрел на нее так, что ей стало неловко.
– Что? – В замешательстве она произнесла это слово по-итальянски. – Che?
– Мария – это ваше второе имя, не так ли?
Карета, похоже, начала поворачиваться в обнесенном стеной заднем дворе. Но дождь все еще барабанил по крыше, и в сумеречном свете все окружающее выглядело мрачным.
– Как вы догадались? – спросила она.
– Оно не подходит вам. Итак?
И опять ей показалось, что не стоит бороться против правды.
– Мария мое второе имя. Первое мое имя Петра. Точнее, Петронилла. Для англичанки звучит не более убедительно, чем Иммакулата.
– Известны и более странные имена. А есть святая Петронилла?
– Святая дева-мученица времен раннего христианства, возможно, дочь самого святого Петра.
– Невеста Христова со святым происхождением. Как может что-то пойти не так? Если не считать того, – добавил он, – что Бог не слышит ваши молитвы.
Петра отвернулась.
– Глупое заявление из-за нескончаемого дождя.
Карета качнулась и остановилась.
– Могу я узнать вашу фамилию? – спросил Робин.
Опять Петра не нашлась что ответить. Он вряд ли поймет, что она опозоренная сестра графа ди Бальдино, или передаст ее Варци. Поймай ее Варци, все ее секреты тотчас раскрылись бы.
Петра повернулась.
– Аверио.
– Петронилла Мария д'Аверио?
– Петра д'Аверио. Имя Мария я не использую, а Петронилла было дано мне только как имя святой. Так хотел мой отец. Петрой звали мать моей матери. Это имя часто встречается в немецких землях, но не в Италии. А ваше имя, сэр?
– Робин.
Она не могла не улыбнуться:
– Маленькая птичка с красной грудкой?[4]
– Веселая и дружелюбная. – Она, должно быть, недоверчиво хмыкнула, потому что Робин сказал: – Разве я не стал вашим другом?
– Вы надоедливы.
– Я ранен, Воробей.
– Я знаю эту цитату. «Кто убил малиновку? Я, сказал воробей, моим луком и стрелой…» Я не хотела сказать ничего плохого, сэр, несмотря на то что вы точите меня, как вода – камень.
– Чертовски медленно вода точит камень, – по-прежнему весело сказал Робин.
Больше похоже на солнце и лед, что вовсе не так уж медленно.
– Вы должны прекратить это. Вы должны обращаться со мной как с сестрой, потому что еще немного, и даже французские крестьяне узнают правду.
Робин посерьезнел:
– Увы, вы правы. Значит, брат и сестра, по крайней мере на эту ночь.
Слава Богу. На этих условиях она может выжить. Карета резко повернула налево в обнесенный стеной скотный двор, и ворота с глухим ударом были закрыты. Этот звук заставил ее замереть от страха. Абсурд. Стена и ворота сделаны для безопасности, и, пока она сидит здесь, Варци может проехать мимо и не догадаться, что она совсем близко.
Мимо ее окна, разбрызгивая грязь, пробежали две женщины. Дом женщин. Бояться нечего. С их стороны очень мило выйти под дождь, чтобы впустить их. Они пробежали мимо крепкой женщины средних лет, которая стояла в открытой двери дома, жестами и криками раздавая приказания. Карета медленно двинулась вперед, и наступила тишина.
– Благодарю тебя, Господи, – произнесла Петра.
– Аминь, хотя после всего этого грохота тишина кажется почти зловещей. Вот, возьмите Кокетку и не позволяйте ей бежать за мной. Меньше всего нам нужно, чтобы она вымазалась в грязи.
Он передал Петре собачку, открыл дверцу со своей стороны и спрыгнул на землю. Окинув взглядом строение, он обернулся, чтобы предложить ей руку.
– Это просто навес, но земля сухая.
Сунув собачку под мышку, Петра вышла из кареты.
Дверь дома закрылась. «Сарай», где им предстояло провести ночь, представлял собой грубо сколоченную крышу, стоящую на трех деревянных столбах впереди и с двумя стенами в глубине. Дождь стекал с края крыши в грязное озерцо между сараем и фермерским домом.
– Совсем не те апартаменты, которые я надеялся предложить вам сегодня ночью, – сказал он.
– Для меня это гораздо безопаснее.
Собачка заерзала, и Петра передала ее Робину, но тот опустил Кокетку на землю.
– Она привередлива, так что вряд ли выйдет наружу в такую грязь.
Кокетка встряхнулась и начала исследовать помещение. Было прохладно и сыро, и Петру проняла дрожь.
– Мне нужен мой плащ. И вам тоже.
– Вы беспокоитесь обо мне, как это мило!
Петра улыбнулась:
– Играю роль любящей сестры.
– Любящей! Мы движемся вперед, это точно.
– Только к выживанию, – ответила она и пошла к карете, чтобы найти свой багаж. Он стал открывать багажное отделение и случайно коснулся ее руки. Петра проигнорировала игру и отперла свой сундук, чтобы достать серый шерстяной плащ. Она позволила Робину взглянуть на содержимое, прежде чем снова закрыть сундук.
Он взял плащ, чтобы накинуть ей на плечи. Это была всего лишь простая любезность. Лудо…
Зимний сад, блестящий от инея. Подбитый мехом бархатный плащ. Обжигающий поцелуй…
– Что вы сказали? – спросил он.
– Просто холодно, – ответила Петра, застегивая пряжку на шее. Она подумала о том, что случается, когда женщина позволяет мужчине играть в такие игры. – Как по-вашему, мы можем развести огонь? Вон там лежат дрова.
– Надо спросить разрешения, а то, чего доброго, нас обвинят в воровстве.
Он накинул на плечи плащ и поднял капюшон. Это был плащ для верховой езды, сделанный из мягкой кожи, непромокаемый.
– Возможно, эти дамы оценят мои прекрасные глаза.
Она не может остаться здесь с ним на всю ночь. Просто не может.
– Узнайте, не найдется ли для меня постель в доме, – попросила Петра. – В конце концов, я безобидная женщина.
– Для других женщин, возможно.
Он хотел уйти, но его остановило поскуливание. Кокетка была в ужасе от того, что ее покидают. Со вздохом он взял ее на руки, сунул в карман и пошел под дождь. Однако его ноги в высоких сапогах увязли в скользкой грязи, так что вместо уверенного марша темный воин в капюшоне с трудом пробирался через двор.
Петра подавила хихиканье, но молилась, чтобы женщины позволили ей спать в доме.
Робин добрался до двери и постучал. Дверь чуть приоткрылась, потом немного шире. Он поговорил с женщиной и направился назад к сараю. Оказавшись снова под крышей, Робин сбросил капюшон, вода стекала с него ручьями.
– Триумф mes beaux yeux.[5] За деньги они дадут нам еду и питье, несколько одеял и разрешат использовать их дрова.
– А я? – спросила Петра.
– Вы так торопитесь сбежать от меня. Разумеется, это очень комфортабельное место, но мадам Гулар разрешила вам провести ночь в доме.
Петра поспешила к своему сундуку, чтобы достать мешок с предметами первой необходимости и запасное платье на завтра. Она уже хотела уйти, но тут вспомнила, что на ней надеты сандалии. Так что придется идти босиком. Петра нагнулась, чтобы развязать их, но Робин сказал:
– Могу я попросить о чести отнести вас?
Он был невозмутим, но она слышала смех в его голосе. Петра колебалась, но слишком сильно было желание оказаться в его объятиях.
– Спасибо, – сказала она и попыталась не напрягаться, когда он подхватил ее на руки.
Лудовико, несущий ее, подхвативший ее на руки, только чтобы показать свою силу. Она протестовала, но ей это нравилось – нравилась близость, интимность, она чувствовала себя хрупкой в его сильных руках…
– Натяните мой плащ поверх вашего, насколько сможете. Он непромокаемый.
Петра прогнала глупые воспоминания и постаралась, как могла, но намокшая кожа была скользкой, и с ней было нелегко справиться.
Робин шагнул под дождь.
– Мои искренние извинения за все возможные недостатки.
– Как носильщик вы, сэр, великолепны.
– Приберегите ваши аплодисменты до тех пор, пока я донесу вас до двери, не уронив. Эта грязь такая скользкая.
Как будто в доказательство его ноги разъехались. Петра инстинктивно прижалась к нему, потом сразу же поняла свою ошибку и отпустила, стараясь отклониться в другую сторону, чтобы сохранить равновесие.
Это едва не опрокинуло их, и у нее вырвался глупый крик, когда она приготовилась рухнуть в отвратительную жижу.
Он сделал два шага в одном направлении, потом шаг обратно и замер, ненадежно балансируя. Они посмотрели друг на друга и затаили дыхание.
Затем Робин осторожно двинулся дальше.
Носить на руках дам умеет любой повеса. Умеет целоваться. Ласкать дам – распутных, одетых в шелка, с нарумяненными щеками и накрашенными губами, пропитанных ароматами мускуса и роз.
Но грубая шерсть ее плаща наверняка царапала ему руки.
Что, если ее приключение окончится даже лучше, чем она мечтала? Может быть, однажды на балу в Англии она встретит Робина Бончерча, джентльмена. Они будут танцевать под очаровательную музыку, глаза в глаза, дразня, флиртуя. Он флиртовал так же легко, как дышал.
Сейчас он дышал тяжело, делая последние шаги, но когда поставил ее на маленькое крыльцо, победно улыбнулся.
– Благодарю вас, мой герой! – Петра широко улыбнулась. В этот момент дверь открылась, и появилась жена крестьянина. Петра быстро переадресовала свою улыбку ей.
– Господь благословит вас за ваше милосердие, мадам.
– Ну, входите же! – произнесла она с сильным акцентом. Женщина была грязной, у нее не хватало нескольких зубов.
Петре вдруг расхотелось оставаться тут одной.
– Мне жаль, что тебе придется спать в сарае, Робин. Возможно…
– Не беспокойся обо мне.
– Тебе будет неудобно. – Петра обратилась к женщине. – Не мог бы мой брат…
– Никаких мужчин. – Женщина схватила Петру за руку и втянула внутрь, захлопнув дверь перед носом Робина Бончерча.