Тайна лорда Листердейла

Да здравствуют шесть пенсов!

Королевский адвокат[3] сэр Эдвард Пэллисер проживал в доме номер девять по улице Королевы Анны. Собственно говоря, это была не улица даже, а тупик, которому в самом сердце Вестминстера удавалось каким-то образом выглядеть тихим, старомодным и не имеющим никакого отношения к безумствам двадцатого века. Сэру Эдварду Пэллисеру он подходил идеально.

В свое время сэр Эдвард был одним из виднейших адвокатов в уголовном департаменте, и теперь, удалившись на покой, спасался от скуки тем, что собирал великолепную библиотеку по криминалистике, в которую, кстати, входил и его собственный труд «Воспоминания выдающихся преступников».

Этим вечером сэр Эдвард сидел в библиотечной комнате у камина, прихлебывал превосходный черный кофе и сокрушенно качал головой над книгой Ломброзо[4]. Такие великолепные теории — и так безнадежно устарели!

Дверь тихо отворилась, и вышколенный дворецкий, беззвучно приблизившись по толстому ковру, почтительным полушепотом сообщил:

— К вам юная леди, сэр.

— Юная леди?

Сэр Эдвард был удивлен. Происходящее совершенно не укладывалось в привычные рамки его существования.

Он подумал было, что это его племянница Этель, — но нет, тогда Армор так и сказал бы.

Сэр Эдвард осторожно поинтересовался:

— Леди не назвала своего имени?

— Нет, сэр, но она совершенно уверена, что вы захотите ее видеть.

— Впусти ее, — решил сэр Эдвард, приятно заинтригованный.

Вскоре на пороге библиотеки появилась высокая черноволосая девушка лет двадцати восьми, в черной юбке, черном жакете и черной же маленькой шляпке. Увидев сэра Эдварда, она вся засияла и, протягивая руку, двинулась ему навстречу. Армор, бесшумно прикрыв дверь, удалился.

— Сэр Эдвард, вы ведь узнаете меня, правда? Я — Магдален Воэн.

— Ну, разумеется.

Он сердечно пожал ей руку.

Теперь он отчетливо ее вспомнил. Он тогда возвращался из Америки на «Силурике». Очаровательное дитя — ибо тогда она была совсем еще ребенком. Он, помнится, ухаживал за ней: в такой светской и вполне соответствующей его солидному возрасту манере. Она была так восхитительно юна! Вся — нетерпение, вся — восторг и ожидание героя. В общем, словно создана, чтобы пленить сердце мужчины под шестьдесят. Воспоминания сделали его пожатие еще более горячим.

— Как мило, что вы решились навестить меня. Садитесь же, прошу вас.

Сэр Эдвард пододвинул ей кресло, рассыпаясь в комплиментах и галантных шутках, что нисколько не мешало ему обдумывать, чем же он обязан такому визиту. Когда наконец поток его приветственных излияний утих, повисла пауза.

Гостья нервно сжала ручку кресла, выпустила ее, облизнула губы и неожиданно выпалила:

— Сэр Эдвард, помогите мне!

От удивления он даже крякнул и вежливо пробормотал:

— Да-да…

Голос девушки стал более уверенным:

— Вы говорили, если когда-нибудь мне потребуется помощь, вы сделаете для меня все, что в ваших силах.

Ну да. Говорил. Надо же было сказать что-нибудь эдакое перед прощанием. Все говорят… Сэр Эдвард припомнил даже, как сорвался тогда его голос, как нежно поднес он к своим губам ее руку… «Если когда-нибудь вам потребуется помощь, просто вспомните обо мне…»

Ну да, все так говорят. Но очень, очень мало кому приходится потом что-то делать! И уж тем более спустя — сколько же? — девять, а то и все десять лет.

Сэр Эдвард бросил на гостью быстрый оценивающий взгляд. Очень, конечно, милая девушка, но совершенно утратила то, что было для него главным ее достоинством: очарование свежей и непорочной юности. Возможно, она стала даже интереснее — мужчина помоложе отметил бы именно это, — но сэр Эдвард совершенно не ощущал того прилива нежности и тепла, которые согрели его сердце при том прощании по окончании атлантического вояжа.

Его лицо сделалось официальным и напряженным.

Однако ответил он довольно бодро:

— Ну, разумеется, милая моя барышня, я буду счастлив сделать все, что в моих силах — хотя, боюсь, теперь от меня толку не так уж много.

Если сэр Эдвард думал, что весьма ловко подготовил путь к отступлению, он ошибался. Его гостья была из тех людей, которые совершенно неспособны думать о чем-либо еще, когда их одолевают какие-то проблемы, а, поскольку в настоящий момент ее явно занимали определенные проблемы, готовность сэра Эдварда помочь показалась ей совершенно искренней.

— Мы в страшной беде, сэр Эдвард!

— Мы? Вы что же, замужем?

— Нет, я имела в виду нас с братом. Ох! Да, впрочем, и Вильям с Эмили тоже. Но я должна объяснить вам.

У меня есть — была — тетя, мисс Крэбтри. Вы, может, читали об этом в газетах? Такой кошмар… Она погибла…

Убита!

Лицо сэра Эдварда слегка оживилось.

— А! Примерно месяц назад, верно?

Девушка кивнула.

— Даже меньше: и трех недель не прошло.

— Да-да, припоминаю. Скончалась от удара по голове в собственном доме. Преступника так и не нашли.

Магдален Воэн снова кивнула.

— Да, не нашли — и вряд ли когда-нибудь найдут.

Понимаете, не исключено, что.., некого и искать.

— Это почему же?

— Да-да, в этом-то и весь ужас. Журналисты, слава Богу, ничего не пронюхали, но полиция думает именно так. Им известно, что той ночью в доме не было посторонних.

— То есть…

— То есть это один из нас четверых. По идее, именно так. Но кто именно — полиция не знает. Мы — тоже.

Мы не знаем! И теперь постоянно следим друг за другом и все пытаемся вычислить… О, если бы вдруг выяснилось, что это кто-то посторонний! Но я не представляю как…

Сэр Эдвард рассматривал девушку со все возрастающим интересом.

— Вы хотите сказать, что члены вашей семьи находятся под подозрением?

— Да, именно так. Полиция, разумеется, прямо этого не говорит. Нет, они все очень милы и предупредительны, но тщательно обыскали весь дом, каждого допросили, а Марту так до сих пор не оставляют в покое. И, поскольку никак не могут выяснить кто, не дают никому из нас и шагу ступить. Я так напугана, так напугана…

— Ну полно, дитя мое, полно. Вы наверняка чересчур сгущаете краски.

— Нет. Это один из нас четверых. Никаких сомнений.

— И кто же эти четверо, о которых вы все время говорите?

Магдален выпрямилась в кресле и заговорила уже более спокойно:

— Ну, во-первых, я с Мэтью. Тетя Лилли приходилась нам двоюродной бабушкой — была сестрой моей бабки. Мы живем у нее с четырнадцати лет (мы же близнецы с братом, вы знаете). Потом еще Вильям Крэбтри, ее племянник. Ну, сын ее брата. Он тоже живет с нами: он и его жена Эмили.

— Ваша тетя помогала им?

— Иногда. У него есть немного своих денег, но он такой безвольный и куда уютнее чувствует себя дома. Тихий, мечтательный… Уверена, что у него и в мыслях такого быть не могло — ой! — отвратительно, что это вообще могло прийти мне в голову.

— Однако я никак толком не пойму, что там у вас происходит. Не могли бы вы изложить все с самого начала — если, конечно, это не слишком вас расстроит.

— О нет, я ведь за тем и пришла, чтобы все рассказать. Все до сих пор так и стоит у меня перед глазами.

Понимаете, мы пили чай, а потом разошлись по своим комнатам. Я — шить, Мэтью — печатать статью (он иногда подрабатывает в журналах), Вильям — возиться со своими марками. А Эмили чай не пила. Она приняла таблетки от головной боли и легла. Ну, то есть все были у себя и чем-то заняты, а когда в половине восьмого Марта спустилась накрывать к ужину, тетя Лилли была уже мертва. Ее голова… Такой ужас! Страшно было смотреть.

— Полагаю, орудие убийства нашли?

— Да. Пресс-папье, которое всегда лежало на столике у дверей. Конечно, хотели снять отпечатки, но ручка была тщательно протерта.

— И ваше первое предположение?

— Мы, конечно, сразу подумали, что это ограбление.

Понимаете, несколько ящиков бюро было выдвинуто, словно вор что-то искал. А потом появились полицейские и выяснилось, что тетя мертва уже по меньшей мере час.

Спросили у Марты, кто заходил в дом, и Марта сказала, что никто. Все окна были заперты изнутри и никаких следов того, что кто-то вскрывал замок или что-то такое…

Вот тогда они и взялись за нас…

Она остановилась, тяжело дыша; ее испуганные умоляющие глаза искали сочувствия во взгляде сэра Эдварда.

— А кто, скажем так, выгадал от смерти вашей тети? — осведомился тот.

— Она завещала всем равные доли, всем четверым.

— И во сколько оценивается ее состояние?

— Адвокат сказал, что после выплаты всех налогов останется что-то около восьмидесяти тысяч фунтов.

Глаза сэра Эдварда несколько округлились.

— Но это весьма значительная сумма! Думаю, вы знали о ней и раньше?

— Ну что вы, мы не ожидали ничего подобного. Тетя Лилли всегда была так бережлива… Держала только одну служанку и постоянно призывала к экономии.

Сэр Эдвард задумчиво кивнул. Магдален немного наклонилась к нему:

— Вы ведь поможете нам, правда?

Ее слова подействовали на сэра Эдварда как ледяной душ, и как раз в тот самый момент, когда он начал входить в азарт.

— Милая моя барышня, но что же я могу сделать? Если вам нужен профессиональный совет, я дам вам адрес одного…

— О нет! — перебила она его. — Мне нужно совсем не это. Я хочу, чтобы мне помогли вы. Вы же мой друг.

— Я, конечно, польщен, но…

— Я хочу, чтобы вы к нам приехали. И расспросили каждого из нас. Сами все осмотрели и.., сделали выводы.

— Но, милая моя…

— Вы же обещали. В любой момент, сказали вы, как только мне потребуется помощь…

Ее глаза с мольбой — и с верой — смотрели на него, и ему стало немного стыдно, и.., да, черт возьми, он был тронут. Эта ее просто пугающая искренность, эта абсолютная вера — словно в святую клятву — в бездумное обещание десятилетней давности… Сколько мужчин произносили эти самые слова — эдакий великосветский штамп — и сколь немногих из них просили подтвердить их в реальной жизни!

— Уверен, что у вас найдется множество куда более мудрых советчиков, чем я, — слабо возразил он.

— Ну, естественно, у меня куча друзей, — воскликнула Магдален Воэн, умиляя сэра Эдварда своей наивной самоуверенностью, — но, понимаете, среди них нет ни одного по-настоящему умного. Такого, как вы. Вы же привыкли говорить с людьми. У вас огромный опыт, вы сразу все у знаете.

— Узнаю что?

— Ну, виноват человек или нет.

Сэр Эдвард мрачно усмехнулся. Он всегда тешил себя мыслью, что действительно это знает. Тем не менее во многих случаях его мнение расходилось с мнением присяжных.

Магдален нервным жестом откинула шляпку на затылок и оглядела комнату.

— Как здесь тихо! Вы, наверное, скучаете иногда по шуму?

Тупик! Случайная фраза, брошенная без всякого умысла, неожиданно больно его задела, напомнив, что теперь он загнал себя в тупик, да. Добровольно отгородился от всего мира. Но из любого тупика есть выход на улицу. Что-то юное и безрассудное всколыхнулось в нем.

В него верили — и лучшая часть его натуры не могла остаться к этому равнодушной. Не мог он остаться равнодушным и к задаче, которую перед ним поставили, — ведь он был криминалистом по призванию. Да, он хотел взглянуть на тех, о ком она говорила. И составить о них собственное мнение.

— Ну, если вы действительно убеждены, что я могу быть чем-то полезен… Но учтите: я ничего не обещаю.

Он был уверен, что его согласие вызовет бурю восторга. Но она приняла его совершенно спокойно.

— Я знала, что вы поможете. И всегда считала вас настоящим другом. Вы пойдете со мной прямо сейчас?

— Нет. Думаю, лучше перенести мой визит на завтра.

И оставьте мне, пожалуйста, координаты адвоката мисс Крэбтри. Возможно, мне понадобится кое-что с ним обсудить.

Записав имя и адрес адвоката, Магдален Воэн поднялась.

— Я.., я действительно ужасно вам благодарна, — натянуто произнесла она. — До свидания.

— А ваш адрес?

— Боже, какая же я рассеянная! Это в Челси. Бульвар Палатайн, восемнадцать.

На следующий день ровно в три часа сэр Эдвард Пэллисер важным неторопливым шагом приблизился к дому мисс Воэн. К тому времени он успел выяснить несколько вещей. Утром он заглянул в Скотленд-Ярд, где помощником комиссара работал его старинный друг, а также побеседовал с адвокатом покойной мисс Крэбтри. После этих визитов он имел куда более ясное представление о деле.

Так он узнал, что у мисс Крэбтри был довольно странный способ вести свои денежные дела. Она никогда не пользовалась чековой книжкой, предпочитая вместо этого письменно извещать адвоката, чтобы тот подготовил к ее приходу необходимую сумму в пятифунтовых банкнотах. Сумма эта практически всегда была одна и та же: триста фунтов каждые три месяца. Мисс Крэбтри лично приезжала за ними в извозчичьей пролетке, которую считала единственно надежным средством передвижения. Кроме этих вылазок к адвокату, она никуда не отлучалась, все время сидела дома.

В Скотленд-Ярде сэру Эдварду сообщили, что финансовая сторона дела была тщательно изучена. Мисс Крэбтри должна была вот-вот распорядиться о выдаче очередной ежеквартальной суммы. Предположительно, предыдущие триста фунтов должны были быть уже полностью — или почти полностью — потрачены. Однако удостовериться в этом оказалось решительно невозможно. Судя по записям в ее расходных книгах, в последнем квартале мисс Крэбтри истратила значительно меньше трехсот фунтов. Однако она еще имела привычку рассылать пятифунтовые банкноты нуждающимся друзьям и родственникам. Короче, выяснить, сколько денег было в доме на момент убийства, так и не удалось. При обыске не нашли ничего.

Вот об этом-то последнем обстоятельстве и размышлял сэр Эдвард, приближаясь к дому номер восемнадцать (небольшому особняку без цокольного этажа) по бульвару Палатайн.

Дверь ему открыла низенькая пожилая служанка с настороженным взглядом. Она проводила его в просторную сдвоенную комнату. Вскоре к нему вышла Магдален. Взгляд у нее был еще напряженнее, чем прежде.

— Вы хотели, чтобы я расспросил ваших близких, — с улыбкой произнес сэр Эдвард, пожимая ее руку. — Боюсь, именно за этим я и пришел. Прежде всего, я хотел бы знать, кто видел вашу тетю последним и когда именно это было?

— После чая, в пять вечера. Это была Марта. Днем она выходила в банк — оплатить счета и принесла тете Липли расписки и сдачу.

— Вы ей доверяете?

— Марте? О, абсолютно! Она прослужила у тети Липли — дайте подумать — тридцать лет, если я ничего не путаю. Она сама честность!

Сэр Эдвард кивнул.

— Еще вопрос. Почему ваша кузина, миссис Крэбтрц, приняла таблетку от головной боли?

— Ну, потому что у нее болела голова, я думаю.

— Разумеется, но, возможно, голова у нее разболелась по какой-то особой причине?

— Ну, в общем, да. За ленчем вышла довольно неприятная сцена. Эмили человек нервный и легковозбудимый. Порой они с тетей Лилли ссорились.

— Это и произошло за обедом?

— Да. Тетя частенько придиралась по мелочам, так что все началось практически на пустом месте. Ну, и пошло и поехало… Эмили понесло, и она заявила, что, мол, ноги ее больше не будет в этом доме, что ее здесь попрекают каждым куском, в общем, всякую чушь. А тетя тоже соответственно ответила, что чем раньше она и ее муженек уберутся из дома, тем лучше. Но все это, конечно, были пустые, вызванные только обидой слова.

— Пустые потому, что мистер и миссис Крэбтри никак не могут позволить себе.., э-э… «убраться»?

— О, не только поэтому. Вильям был очень привязан к тете Лилли. Очень.

— А других ссор не было, а?

Магдален слегка покраснела.

— Вы имеете в виду меня? Весь этот шум по поводу моего намерения стать манекенщицей?

— А ваша тетя была против?

— Да.

— А действительно, зачем вам становиться манекенщицей, мисс Магдален? Неужели вас привлекает подобный образ жизни?

— Нет, но все лучше, чем продолжать жить здесь.

— Тогда, конечно… Но теперь-то вы будете иметь вполне приличный доход, не правда ли?

— Ода! Теперь все по-другому.

Признание было сделано с таким обезоруживающим простодушием, что сэр Эдвард улыбнулся и не стал развивать эту тему дальше.

— А что ваш брат? — спросил он вместо этого. — Остался в стороне от всяких ссор?

— Мэтью? Да, он и не вмешивался.

— Значит, сказать, что у него был мотив желать своей тете смерти никак нельзя?

На лице Магдален появился испуг — и мгновенно исчез. Тем не менее сэр Эдвард успел его заметить.

— Да, чуть не забыл, — небрежно обронил он, — ваш брат, как я понял, сильно задолжал?

— Да, бедняжка Мэтью.

— Ну, теперь-то уж это не страшно.

— Да, — вздохнула она. — Прямо гора с плеч.

Она все еще не понимала! Сэр Эдвард поспешил сменить тему:

— Ваши родственники сейчас дома?

— Да, я предупредила, что вы придете. Они готовы к любым вопросам… Ох, сэр Эдвард, мне почему-то кажется, что вы обязательно нам поможете, и выяснится, что это был все-таки посторонний.

— Я не умею творить чудеса. Возможно, мне и удастся выяснить правду, но сделать так, чтобы это была нужная вам правда, — это выше моих возможностей.

— Разве? А мне почему-то кажется, что вы можете все.

Ну совершенно все.

Она выскользнула из комнаты, оставив сэра Эдварда в неприятных раздумьях. Что же она хотела этим сказать?

Неужели это намек, что кого-то нужно выгородить? Но кого?

Его размышления прервал вошедший мужчина. Лет пятидесяти, он был крепким и рослым, но сильно сутулился. Одет он был небрежно, волосы немного взлохмачены. Похоже, это был рассеянный, но очень добродушный человек.

— Сэр Эдвард Пэллисер? Очень рад познакомиться.

Меня прислала Магдален. Крайне великодушно с вашей стороны, что согласились помочь нам. Хотя лично я сомневаюсь, что дело когда-нибудь раскроют. Того малого уже не поймать.

— Стало быть, вы думаете, это был грабитель, кто-то совершенно посторонний?

— Ну, а как же иначе? Не мог же это быть кто-то из нас! А эти парни нынче такие ловкие… Лазают, как кошки, куда хочешь заберутся.

— А где вы были, мистер Крэбтри, когда произошла трагедия?

— Занимался марками — в своей комнатке наверху.

— Вы ничего не слышали?

— Нет. Я как увлекусь, вообще ничего не слышу и не вижу. Глупо, конечно, но что поделать.

— Ваша комната находится прямо над этой?

— Нет, чуть подальше.

Дверь снова открылась, пропуская маленькую светловолосую женщину. Ее руки находились в беспрестанном движении, да и сама она выглядела взволнованной и раздраженной.

— Вильям, почему ты меня не дождался? Я же сказала: «Подожди».

— Прости, дорогая, я забыл. Сэр Эдвард Пэллисер, моя жена.

— Здравствуйте, миссис Крэбтри. Надеюсь, вы позволите задать вам парочку-другую вопросов? Я ведь прекрасно понимаю, как вам всем хочется поскорее покончить с этой историей.

— Естественно. Но ничего не могу вам рассказать. Подтверди, Вильям! Я спала. У себя в комнате. И проснулась, только когда Марта закричала.

Ее руки ни на секунду не оставляли друг друга в покое.

— А где ваша комната, мисс Крэбтри?

— Прямо над этой. Но я ничего не слышала. Откуда?

Я спала.

Сэру Эдварду так и не удалось из нее больше ничего вытянуть. Она ничего не знала, она ничего не слышала — она спала; и продолжала твердить это с упрямством напуганной женщины. Однако сэр Эдвард прекрасно понимал, что скорее всего она говорила чистую правду.

В конце концов он извинился за беспокойство и сказал, что хотел бы поговорить с Мартой. Мистер Крэбтри вызвался проводить его на кухню. В холле они почти столкнулись с высоким темноволосым юношей, направлявшимся к выходу.

— Мистер Мэтью Воэн?

— Да, но мне, знаете, совершенно сейчас некогда.

Крайне важная встреча.

— Мэтью! — раздался с лестницы укоризненный голос его сестры. — Ну, Мэтью, ты же обещал…

— Да я помню, сестренка, помню. Но, правда, никак не могу. Я должен кое с кем встретиться. И потом, что толку без конца мусолить одно и то же? Хватит с нас и полиции. Я, например, сыт всем этим по горло!

Входная дверь за мистером Мэтью Воэном с треском захлопнулась.

На кухне Марта гладила белье. Увидев сэра Эдварда, она выпрямилась, не выпуская из руки утюг. Сэр Эдвард прикрыл за собой дверь.

— Мисс Воэн обратилась ко мне за помощью, — объяснил он. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

Марта некоторое время молча на него смотрела, потом покачала головой.

— Они не виноватые, сэр. Я знаю, что у вас на уме, но это не так. Они все очень порядочные, что леди, что джентльмены, теперь таких почти не осталось.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Но это, как говорится, не доказательство.

— Может, и нет, сэр. Такая странная штука эти ваши законы… Но есть и настоящее доказательство, сэр. Никто из них не мог сделать этого без того, чтобы я не прознала.

— Ну, это понятно…

— Я знаю, что говорю, сэр. Вот послушайте, — предложила она, имея в виду раздавшийся где-то наверху скрип. Ступени, сэр. Всякий раз, как по ним идут, они просто ужас как скрипят. Уж как бы вы тихонечко ни ступали. Так вот, миссис Крэбтри, она лежала в своей кровати, а мистер Крэбтри возился со своими дурацкими марками, а мисс Магдален тоже была наверху и что-то шила, и если бы кто-то из них спустился по лестнице, я бы услыхала. Но только они не спускались.

Она говорила с твердой уверенностью, произведшей на адвоката благоприятное впечатление.

«Хороший свидетель, — подумал он. — Выдержит любой допрос».

— Вы могли и не заметить, — обронил он.

— Нет, не могла. Волей-неволей все равно бы заметила. Ну вот как замечаешь, если кто-то вышел и хлопнула входная дверь.

Сэр Эдвард заговорил о другом:

— Вы упомянули троих, но ведь есть еще и четвертый член семьи. Мистер Мэтью Воэн тоже был наверху?

— Нет, но он был здесь, в соседней с кухней комнате, и что-то там печатал. Здесь такая слышимость, сэр… Так вот: эта машинка не умолкала ни на минуту. Ни на минуту, сэр, клянусь вам! И мерзкая же штука, надо вам сказать. Стук да стук, стук да стук, с ума можно сойти.

Сэр Эдвард немного помолчал.

— Это ведь вы увидели ее первой?

— Да, сэр, я. Она лежала там, и волосы — а они у нее совсем уже реденькие были — все в крови… И никто ничего не слышал из-за этой машинки мистера Мэтью.

— Я так понимаю, вы твердо уверены, что никто не входил в дом?

— А как бы это им удалось, сэр, без моего-то ведома?

Входной звонок проведен сюда. А дверь всего одна.

— Вы были привязаны к мисс Крэбтри? — спросил сэр Эдвард, пристально всматриваясь в лицо служанки.

Взгляд ее тут же потеплел, и — ошибиться было невозможно — в нем отразилась совершенно искренняя печаль.

— Да, сэр, очень. Если бы не мисс Крэбтри… Ну, теперь это уже в прошлом, так что почему бы и не рассказать. Я попала в беду, сэр, когда была совсем еще молоденькой, и мисс Крэбтри вступилась за меня — и снова взяла к себе, когда все кончилось. Я бы жизни своей за нее не пожалела, сэр. Ей-богу, сэр.

Сэр Эдвард безошибочно умел распознавать: когда человек искренен, а когда нет, но тут сомневаться не приходилось — Марта говорила очень искренне.

— Итак, насколько вам известно, в парадную дверь никто не входил?

— Никто и не мог войти.

— Я сказал «насколько вам известно». Но если мисс Крэбтри ждала кого-то и открыла дверь сама…

— О! — Казалось, это предположение неприятно поразило Марту.

— Ведь такое возможно, не правда ли? — настаивал сэр Эдвард.

— Ну, возможно, да, но что-то сомнительно. То есть…

Марта явно была в растерянности. Она не могла возразить, но ей, очевидно, очень хотелось сделать это. Почему? Видимо, потому, что она знала что-то еще, о чем недоговаривала… Но что? О чем? Четыре человека в доме…

Неужели один из них убийца и Марта хочет прикрыть его?

Значит, ступени все же скрипели? И кто-то спускался по лестнице, причем Марте известно кто.

В ее собственной невиновности сэр Эдвард был уверен. Внимательно наблюдая за ней, он продолжил:

— Так могла мисс Крэбтри сделать это? Окно гостиной выходит на улицу. Она могла увидеть там человека, которого ждала, выйти в холл и впустить его — или ее. Возможно, она даже хотела, чтобы никто не видел, кто к ней пришел.

Марта еще больше растерялась и заметно напряглась.

— Да, сэр, может, вы и правы, — неохотно протянула она. — Как-то не думала об этом. Ну, то есть, если она ожидала джентльмена… — И, помолчав, добавила:

— Что ж, это вполне возможно.

Похоже, она начала понимать все преимущества этой версии.

— Итак, вы видели ее последней?

— Да, сэр. После того, как убрала со стола. Принесла ей расписки и сдачу с денег, которые она мне давала.

— Она давала вам деньги пятифунтовыми банкнотами?

— Банкнотой, сэр! — возразила Марта, явно шокированная. — Да и этого было много. Мы экономим, сэр.

— А где она хранила деньги?

— Точно не знаю, сэр. Думаю, носила с собой — в своей черной бархатной сумочке. Хотя, конечно, могла держать их и у себя в спальне, в одном из запертых ящиков. Она обожала запирать все на ключ, хотя частенько их, ключи то есть, теряла.

Сэр Эдвард кивнул.

— Вы не знаете, сколько денег у нее оставалось? Я имею в виду, пятифунтовых банкнот?

— Нет, сэр, точно не скажу.

— И она ничего не говорила? Не давала вам понять, что кого-то ждет?

— Нет, сэр.

— Вы совершенно в этом уверены? Что именно она говорила?

— Ну, — принялась вспоминать Марта, — говорила, что наш мясник настоящий вор и мошенник, и что я взяла на четверть фунта[5] больше чаю, чем надо, и что миссис Крэбтри привереда и сумасбродка, раз ее не устраивает маргарин, и что ей не нравится один из шестипенсовиков, которые мне дали на сдачу — а он был из этих, новых, с дубовыми листочками… Я еще насилу убедила, что он настоящий. Ах да! Еще сказала, что из рыбной лавки нам прислали треску вместо хека, и спросила, отругала ли я за это посыльного, и я ответила, что да, ну вроде бы и все, сэр.

Этот монолог как нельзя точно обрисовал сэру Эдварду характер покойницы — лучше самых подробных описаний.

Он небрежно поинтересовался:

— Довольно сложно было ей угодить, да?

— Ну, она была немного ворчлива, это да, но и вы ее поймите, сэр, она ведь так редко выходила из дому… Сидела все время в четырех стенах — надо же ей было как-то отвлечься. Придиралась, конечно, частенько, но сердце-то у нее было доброе — ни один попрошайка не уходил от наших дверей с пустыми руками. Может, она была и ворчливой, зато очень отзывчивой, очень.

— Это хорошо. Марта, что хоть кто-то может помянуть ее добрым словом.

У старой служанки перехватило дыхание.

— Вы имеете в виду… Ох, сэр, да они все ее любили, правда, в душе-то любили. Ссорились, конечно, иногда, но это же так, не от сердца.

Сэр Эдвард настороженно поднял голову: сверху донесся скрип.

— Мисс Магдален спускается, — заметила Марта.

— Откуда вы знаете? — тут же спросил он.

Служанка покраснела.

— Я знаю ее походку, — пробормотала она.

Сэр Эдвард поспешно вышел из кухни. Марта оказалась права. Магдален Воэн как раз достигла нижней ступени. Она с надеждой посмотрела на сэра Эдварда.

— Пока ничего определенного, — ответил тот на ее взгляд и поинтересовался:

— Вы случайно не знаете, какие письма получила ваша тетя в день смерти?

— Они все на месте. Полиция, разумеется, их уже просмотрела.

Они прошли в сдвоенную гостиную. Магдален, выдвинув нижний ящик комода, достала большую сумку из черного бархата со старомодной серебряной застежкой.

— Это тетина, — пояснила она. — Оттуда никто ничего не вынимал. Я проследила.

Поблагодарив ее, сэр Эдвард принялся выкладывать на стол содержимое сумочки. Оно было по-своему примечательным и вполне типичным для пожилой эксцентричной леди.

Там было немного серебряной мелочи, два засохших печенья, три газетные вырезки, касающиеся Джоан Сауткотт[6], перепечатанный откуда-то бездарный стишок о безработных, выпуск «Альманаха старого Мура»[7], большой кусок камфары, очки и три письма. Одно — практически неразборчивое — от какой-то «кузины Люси», во втором конверте — счет за починку часов, в третьем — воззвание очередного благотворительного общества.

Сэр Эдвард очень внимательно прочел их, сложил все обратно в сумочку и со вздохом протянул ее Магдален.

— Благодарю вас, мисс Магдален, но боюсь, это ничего не дает.

Он поднялся, отметив про себя, что из окна прекрасно видны ступени парадного, и взял руку Магдален в свои.

— Вы уже уходите?

— Да.

— Но... все будет хорошо, ведь правда?

— Ни один представитель закона, — торжественно произнес сэр Эдвард, — никогда не позволит себе столь поспешных выводов.

После чего откланялся. Выйдя из дома, он в сильной задумчивости двинулся по улице. Разгадка была где-то рядом и, однако, все время ускользала от него. Чего-то не хватало — какой-то крошечной детали, которая подсказала бы нужное направление.

На его плечо опустилась чья-то рука, и сэр Эдвард вздрогнул. Это оказался Мэтью Воэн, запыхавшийся от быстрой ходьбы.

— Сэр Эдвард, — отрывисто произнес он, — я хочу извиниться. За мое отвратительное поведение. Боюсь, характер у меня не из лучших. Ужасно благородно с вашей стороны заняться всем этим. Ради Бога, спрашивайте что хотите. Если я могу чем-то помочь…

Однако сэр Эдвард словно оглох, и взгляд его странно замер — правда, не на Мэтью, а на чем-то за его спиной.

— Э... так если я могу чем-то помочь, — повторил изрядно удивленный Мэтью.

— Вы уже помогли, мой друг, — заявил сэр Эдвард, — остановив меня на этом самом месте. Благодаря вам я обратил внимание на то, чего в противном случае попросту бы не заметил.

Он показал на маленький ресторанчик на противоположной стороне улицы.

— «Двадцать четыре дрозда»? — озадаченно переспросил Мэтью.

— Именно.

— Название, конечно, странное, но кухня вполне приличная, как мне кажется.

— Проверять не рискну, — отозвался сэр Эдвард. — Однако, мой юный друг, при том, что мое детство кончилось даже раньше, чем началось ваше, стихи из него я помню лучше прочих. Если не ошибаюсь, в оригинале это звучит так: «Да здравствуют шесть пенсов, рожь, льнущая к ноге, и двадцать четыре дрозда в пироге…» — и так далее. Впрочем, остальное нам уже не важно.

Он резко развернулся.

— Куда вы? — робко спросил Мэтью Воэн.

— Снова к вам в гости, друг мой.

И он зашагал вспять, не обращая внимания на озадаченные взгляды своего спутника. Войдя в дом, сэр Эдвард направился к комоду, вынул оттуда бархатную сумочку и многозначительно посмотрел на молодого человека.

Тот нехотя вышел из комнаты.

Сэр Эдвард высыпал из сумочки на стол серебряную мелочь и одобрительно кивнул. Да, память его не подвела.

Оставив мелочь на столе, он что-то вынул из сумочки, и, спрятав в зажатой ладони, позвонил в колокольчик.

На звонок явилась Марта.

— Если я не ошибаюсь, вы говорили, что немного повздорили с хозяйкой из-за какого-то нового шестипепсовика.

— Да, сэр.

— Ага. Но странная вещь. Марта: среди мелочи нет нового шестипенсовика. Я нашел два, но оба они старые.

Марта ошеломленно смотрела на него.

— Вы понимаете, что это значит? Кто-то приходил в дом тем вечером — кто-то, кому ваша хозяйка отдала этот шестипенсовик… Думаю, взамен она получила вот это…

Он стремительно вытянул руки и разжал пальцы, на ладони его лежал листок со стишками про безработицу.

По лицу старой служанки он сразу все понял.

— Все кончено. Марта. Сами видите — главное мне известно. Теперь вы спокойно можете рассказать все остальное.

Она тяжело опустилась на стул. По ее лицу побежали слезы.

— Я правда не услыхала сразу.., звонок почти и не звонил. Но я все-таки решила сходить посмотреть на всякий случай. Я подошла к двери гостиной в тот самый момент, когда он ее ударил. Перед ней на столе лежали свернутые в трубочку пятифунтовые банкноты — из-за них-то он это и сделал, не побоялся — подумал, будто она одна в доме, раз сама открыла дверь. Я даже кричать не могла от ужаса.

Меня будто паралич разбил.., а потом он обернулся. Мой мальчик.

Он всегда был трудным ребенком. Я отдавала ему все деньги, какие только могла. Он уже дважды был в тюрьме. Он, наверное, пришел ко мне, а хозяйка, видя, что я не иду, открыла сама, и он, верно, от смущения показал ей эту брошюрку, какую дают безработным. У хозяйки.., у нее всегда было доброе сердце — она, наверное, велела ему войти и дала тот самый шестипенсовик. И все время на столе лежали деньги. Они были там, еще когда я приносила ей сдачу. И тут бес попутал моего Бена. И он… он убил ее.

— А потом? — спросил сэр Эдвард.

— Ох, сэр, но что же я могла сделать? Ведь он мне родной сын. Его отец был никудышным человеком, Бен пошел его дорожкой, но он же моя плоть и кровь. Я вытолкала его наружу, а сама вернулась на кухню, а потом в обычное время подала ужин. Вы думаете, я очень плохо поступила, сэр? Я ведь старалась не лгать вам, когда вы меня расспрашивали.

Сэр Эдвард поднялся.

— Бедняжка, — тепло сказал он, — мне очень жаль вас.

Но закон есть закон, вы понимаете.

— Он бежал из страны, сэр. Я и не знаю, где он теперь.

— Что ж, тогда, возможно, он избежит виселицы.

Но на это надежда очень маленькая, Марта. Пришлите мне мисс Магдален, хорошо?

— О, сэр Эдвард! Как это замечательно — какой вы замечательный! — воскликнула Магдален Воэн, когда тот закончил свой рассказ. — Вы спасли нас! Как мне отблагодарить вас за это?

Сэр Эдвард отечески улыбнулся и легонько похлопал ее по руке. Он и впрямь был великим человеком. А малютка Магдален… Что ж, она была просто очаровательна тогда на «Силурике». Это очарование юности — настоящее чудо!

Но где оно теперь? Разумеется, ничего не осталось.

— В следующий раз, когда вам потребуется друг… — начал он.

— Я приду прямо к вам.

— Нет-нет! — в испуге вскричал сэр Эдвард. — Этого вам как раз не следует делать. Обращайтесь к кому-нибудь помоложе.

И, ловко высвободившись из объятий признательного семейства, он вышел на улицу, остановил такси и, облегченно вздохнув, забрался внутрь.

Очарование юности, свойственное семнадцатилетним, очень ненадежная штука. Не идет ни в какое сравнение с прекрасно подобранной библиотекой по криминалистике.

Так-то…

Такси свернуло на улицу Королевы Анны. На самом деле это, конечно, тупик. Его тихий уютный тупичок.