Тайна семи звезд

Тайна семи звезд

Преподобные Иоанн и Георгий Бетанские

Годе́рдзи было два года, когда умер его отец Об этой смерти в семье предпочитали не говорить Отец был коммунистом, своими руками разрушил местную церковь Убили его жестоко, перед смертью долго пытали.

Обо всем этом рассказал сосед, дядя Ги́ви, к которому Годердзи ходил за молоком Рассказал не сразу, а постепенно – одну деталь за другой.

Гиви был человек огромного роста, с густой черной бородой, которая начинала расти прямо от глаз Он держал свою корову и за три рубля в день отпускал семье Годердзи литр молока Этого хватало на пятерых: мальчика, его мать, отчима, старшего брата Мишико́ и старшую сестру, каждому по стакану Младшая сестренка, которую назвали Джульеттой, только недавно родилась и питалась грудным молоком.

Мать Годердзи, Варвара, вышла замуж в четырнадцать лет В пятнадцать уже родила Мишико, в семнадцать Эмму, в двадцать Годердзи Небольшого роста, с белокурыми волосами и голубыми, почти темно-синими глазами, она совсем не походила на грузинку Свое происхождение она скрывала.

В Бога Варвара верила, но в церковь ходить боялась Шел 38-й год Все вокруг говорили, что Бога нет Верующих преследовали. Но мальчика после многих его настойчивых просьб крестили в церкви святой Варвары.

Вскоре местного пожилого священника забрали, и больше его никто не видел Поговаривали полушепотом, что его расстреляли.

Однажды Годердзи, сидя в своей комнате, услышал, как Гиви ругается с соседом Громкие голоса доносились через открытое окно.

– Что ты меня распинаешь, как Христа? – кричал Ги́ви.

Годердзи стал думать, что означают эти слова. Но понимал, что к дяде Гиви лучше не подходить, пока он возбужден Надо дождаться утра.

На следующий день Годердзи пришел, как обычно, за молоком и спросил:

– Дядя Гиви, кто такой Христос и за что Его распяли?

Тот удивился:

– Васико́, почему ты об этом спрашиваешь?

Годердзи все звали по имени его отца – Васико. Так это повелось после того, как его отца убили.

– Вчера ты разговаривал с кем-то и сказал: «Что ты меня распинаешь, как Христа?»

– Господи! Случайно вырвалось!

– Ну расскажи, дядя Гиви!

– Слушай, сынок, я про это ничего не знаю Если хочешь, пойди в церковь и разузнай, кто такой Христос.

Мальчик отправился в церковь святой Варвары Там на стенах висело много икон, а справа от входа стояло большое деревянное распятие.

Годердзи представил себе, как больно было Христу, когда гвозди вонзались в Его руки и ноги. Он начал тихо разговаривать с Ним:

– Почему Тебя распяли? Почему?

Но Тот не отвечал.

За мальчиком наблюдал церковный сторож – маленький сухощавый человек с короткой седой бородой. Годердзи так долго стоял перед распятием, что сторож забеспокоился.

Он осторожно подошел к мальчику – так, чтобы не напугать его, – и понял, что тот ничего не замечает вокруг. Он кашлянул, мальчик обернулся: на глазах его блестели слезы.

Сторож мягко сказал Годердзи:

– Если ты хочешь узнать, почему распяли Христа, ты должен прочитать книгу о Нем.

– А у вас есть такая книга?

– Нет. Сейчас такие книги – большая редкость. Знаешь, где еврейское кладбище?

– Знаю.

– Если пойдешь отсюда в сторону кладбища, то, не доходя, справа увидишь лавку букиниста. Может быть, там тебе продадут. Кахетинский переулок, шесть.

Мальчик отправился по этому адресу. Лавка оказалась закрыта, но на витринах стояли старые книги. По названиям невозможно было определить, какая книга говорит о Христе. Зато стали понятны цены: все книги стоили от ста рублей и выше; чем больше книга, тем она дороже Годердзи надеялся, что книга о жизни Христа будет маленькой и не такой дорогой.

Он стал копить деньги Отчим давал ему по пять рублей в день на обед в школе Обычно на эти деньги он умудрялся накормить двоих или троих ребят, нередко сам оставался голодным. Но теперь он стал все деньги откладывать.

Через три недели у него скопилось семьдесят рублей, и он отправился к букинисту На этот раз лавка была открыта Когда мальчик вошел, над дверью прозвенел колокольчик Внутри не было ни одного покупателя В воздухе стоял густой запах пыли, горела керосиновая лампа В полумраке Годердзи увидел по жилую женщину с седыми волосами, завязанными в пучок Она подняла голову Он поздоровался, она не ответила.

Книг было много, все старые, но аккуратно переплетенные Тут лежали на прилавках и «Витязь в тигровой шкуре», и стихи Ильи Чавчавадзе, и множество других книг на грузинском и русском языках «Хорошо бы книга о Христе была на грузинском», – подумал Годердзи По-русски он читал плохо, хотя и учил его в школе.

Женщина внимательно наблюдала за мальчиком, пока он ходил вдоль полок, снимал с них одну книгу за другой, листал, потом снова ставил на полку В конце концов она спросила:

– Сынок, тебе помочь?

Мальчик подошел к женщине и тихо сказал:

– Я ищу книгу о жизни Христа.

Она не расслышала.

– Есть у вас книга о жизни Христа? – сказал он громче.

– Есть, есть! – ответила она так, как говорят люди, которые плохо слышат. И достала с полки большую красивую книгу в старинном кожаном переплете.

– Сколько она стоит? – спросил Годердзи громко.

– Триста пятьдесят рублей, – ответила женщина.

Он огорчился, что книга о жизни Христа стоит так дорого. Но все-таки взял ее в руки и увидел надпись на переплете, выполненную красивым золотым тиснением: «Граф Монте-Кристо»[6]. Он открыл первую страницу и начал читать: «Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля "Фараон", идущего из Смирны, Триеста и Неаполя. Как всегда, портовый лоцман тотчас же отбыл из гавани, миновал замок Иф и пристал к кораблю между мысом Моржион и островом Рион».

Незнакомые названия мелькали одно за другим. Годердзи плохо понимал, о чем идет речь, но это явно не то, что он искал. На всякий случай он заглянул в середину книги и прочитал: «Между тем они быстро подвигались к цели своего путешествия; ветер был свежий, и лодка шла со скоростью шести или семи миль в час. По мере того как она приближалась к острову, он, казалось, вырастал из моря…»

– Это то, что ты хотел, дружок? – спросила женщина.

– Нет, госпожа, – ответил мальчик громко. – Я ищу книгу о жизни Христа.

Женщина удивленно подняла брови.

– Иисуса Христа, Которого распяли, – пояснил он. Она вдруг испуганно оглянулась по сторонам и заговорила почти шепотом:

– Что ты, что ты, сынок? Такие книги нынче не продаются. В моей лавке нет запрещенной литературы.

Он вернул «Монте-Кристо», поблагодарил женщину и вышел.

«Запрещенная литература, – думал Годердзи, идя из лавки домой. – Почему книга о жизни Христа – это запрещенная литература? Кто ее запретил? И где теперь ее достать? В церкви нет, в лавке нет…»

Что-то ему подсказывало, что ни у отчима, ни у матери спрашивать не следует.

Тут кто-то мягко прикоснулся к его плечу. Он обернулся и увидел старичка с белоснежной бородой.

– Что ты здесь ищешь, мальчик? – спросил незнакомец.

– Книгу о жизни Христа.

– Есть у меня эта книга.

– Сколько стоит?

– Семьдесят рублей.

Он протянул старичку деньги и получил от него книгу небольшого размера, завернутую в бумагу. Так как вокруг были люди, он не стал разворачивать запрещенную книгу, но быстро сунул ее в сумку и пошел к себе. Сердце у него радостно билось: «Теперь-то я узнаю, кто такой Христос и почему Его распяли».

Свернув с людной улицы, где стояли торговые лавки, в узкий переулок, где никого не было, он поспешно достал книгу из сумки, разорвал оберточную бумагу и прочитал: «Евангелие». Сердце упало: «Опять что-то не то. Хотел купить книгу о жизни Христа, а здесь написано "Евангелие"».

Он вернулся на место, где его повстречал незнакомец, но того уже и след простыл. Он спрашивал у торговцев хлебом, сыром и молоком, сидевших возле своих домов, не видели ли они такого человека. Описал его внешность. Но они только удивленно поднимали брови или пожимали плечами.

Придя домой, он не стал ужинать вместе со всеми, сказав, что не голоден. Мать нахмурилась, но промолчала. Брат хотел о чем-то поговорить, но Годердзи сказал:

– Потом, потом!

И быстро поднялся к себе в комнату. Он жил в совсем маленькой комнатке под крышей дома. В знойные летние дни в ней становилось невыносимо жарко, потому что крыша нагревалась, а солнце светило прямо в окно. Но сейчас, в сентябре, в комнате было свежо, а по ночам даже холодно.

Он зажег керосиновую лампу и начал читать: «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова». Да, это книга о жизни Христа! Стал читать дальше: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его». Круглыми грузинскими буквами набраны непонятные и неизвестные имена – такие, каких мальчик никогда не слышал: Аса, Иосафат, Озия, Зоровавель, Салафииль, Елиуд, Елиаким… Это было так же непонятно, как то, что он читал в букинистической лавке про Нотр-Дам де-ла-Гард, Смирну, Триест, Моржион и Рион.

Но он продолжал чтение, и скоро началась история, которая была похожа на сказку. Он читал о том, как Иосиф взял в жены Марию, но оказалось, что Она «имеет во чреве от Духа Святого». Он захотел отпустить Ее, но ему явился ангел и запретил это делать. Потом у Нее родился Младенец, Которого назвали Иисусом.

Годердзи потерял счет времени. Он был мальчик некнижный, читал медленно. Никогда еще ни одна книга его так не увлекала. Когда неожиданно скрипнула дверь и заглянула мать, он даже вздрогнул.

– Почему не спишь, дорогой? – спросила мать. – Тебе же завтра рано вставать, в школу идти.

– Да, мама, сейчас лягу.

Она тихо затворила дверь. Он продолжал чтение.

За одну ночь он узнал, кто такой Христос и за что Его распяли. Он прочитал о том, как Иисус исцелял больных, изгонял бесов, как произносил притчи. Как ходил по воде, как воскресил мертвую девочку. Как спорил с фарисеями, как Его предал Иуда, как Его осудили на смерть. Мальчик обливался слезами, читая о том, как Иисус умирал на кресте, но сердце его наполнилось радостью, когда он прочитал, как Христос воскрес.

Он уснул, когда за окном уже светало. Уснул, сам того не заметив, прямо за столом, уронив голову на книгу.

Утром мать обнаружила его спящим в этой необычной позе. Такого никогда раньше не бывало:

– Ты что, просидел здесь всю ночь?

Он с трудом открыл глаза.

– Ты что, вообще не ложился спать?

Голос ее звучал строго.

Он молчал.

– Ну-ка покажи, что ты читал.

Она подошла к столу и властным жестом взяла книгу. Она вообще была властной женщиной и пользовалась в семье непререкаемым авторитетом. Дети любили ее, но боялись. Сын почтительно встал.

Меньше всего она ожидала увидеть на его столе Евангелие. На какое-то мгновенье она замерла от изумления. Она знала, что ее Васико любит ходить в церковь, но чтобы он целую ночь просидел за чтением Евангелия, такого она не могла себе представить. Да и откуда оно взялось у него?

Пока она стояла в нерешительности, не зная, что сказать, дверь с шумом отворилась. В комнату влетел Мишико:

– Мы идем завтракать, или что?

Увидев, что мать и младший брат молча стоят друг напротив друга, он осекся:

– Ой, извините.

– Ничего, ничего, Мишико. Пойдемте, дети. Завтрак на столе, отец ждет.

Она положила книгу на стол названием вниз, взяла младшего за руку и вслед за старшим спустилась на первый этаж. Там уже сидели отчим и сестра.

Отчим – красивый, статный седой человек – был на тридцать три года старше Варвары, и сейчас ему уже перевалило за шестьдесят. Дети проявляли к нему почтение и боялись его еще больше, чем матери. Они знали, что он им не родной отец, и относились к нему скорее как к дедушке.

Мишико и Васико очень отличались друг от друга.

Мишико был ловким парнишкой. Он быстро бегал, лазил по деревьям, метко стрелял из рогатки. Любого сверстника, а то и парня постарше, мог легко положить на лопатки. За словом в карман не лез: мог такую отповедь дать, что даже взрослому мало не покажется. И ругался тоже по-взрослому.

А еще подворовывал. То у булочника стащит горячий хлеб, то у мясника кусок колбасы, то у ювелира колечко. Но сердце у него было доброе: если украдет что-нибудь съедобное, обязательно с кем-то поделится.

Младший ни с кем не дрался и никого не обижал. Когда ему было лет пять, он любил строить из камней домики и поселять туда игрушечных людей: каждый построенный домик он называл церковью, а игрушки ангелами. Старший его за это высмеивал, но Годердзи не обижался.

Однажды они пошли купаться на речку, отплыли на несколько метров от берега, и Васико стал тонуть. А брат плавал хорошо. Увидев, что младший пошел ко дну, он быстро подплыл к нему и вытащил его на берег. Больше Васико купаться не ходил.

В другой раз они пошли вместе стрелять из рогатки. Васико быстро наловчился и однажды так метко выстрелил в воробья, что тот упал с ветки мертвым. Мальчика так потрясла эта смерть, что больше он никогда не брал в руки рогатку.

Церковь святой Варвары находилась недалеко от дома, и дети иногда играли прямо на церковном дворе. Когда Годердзи был маленьким, ему нравилось изображать то, что происходит в церкви. Брал палку, надевал на нее тряпочку и ходил вокруг храма – как будто бы крестным ходом. Других детей за собой звал, но они не шли. Его игры их не интересовали, а он не участвовал в их играх.

После того как священника забрали, службы в церкви больше не совершались, и она стояла закрытой. Лишь иногда, по воскресеньям и праздникам, сторож открывал ее, чтобы люди могли зайти и поставить свечи. Годердзи не пропускал таких дней и всегда подолгу оставался в храме.

Мишико был старше Годердзи на пять лет, и когда тому исполнилось десять, он начал посвящать его в тайны своих любовных похождений. Он знал всех девочек в округе и пользовался у них большой популярностью. Придя домой под утро, он будил брата и рассказывал, как провел ночь. Тот никогда ничего не отвечал. Иногда Мишико говорил брату:

– Хочешь, я приведу тебе красивую девчонку?

– А зачем? – спрашивал младший брат.

– Ну ты будешь с ней…

И дальше следовало неприличное слово. Но Годердзи говорил:

– Не надо.

На этом разговоры о девочках заканчивались. А если Годердзи начинал о чем-то говорить с братом, то только о Евангелии и церкви. Но того это совсем не интересовало.

Более восприимчивой к разговорам о вере была сестра Эмма. Она любила по вечерам приходить к младшему брату и слушать его рассказы о Христе. Он так много читал Евангелие, что знал его почти наизусть и истории из жизни Христа мог пересказать слово в слово. Когда она чего-то не понимала, он объяснял ей.

К двенадцати годам Годердзи ни о чем, кроме Христа и церкви, не хотел ни говорить, ни слышать. Это пугало его мать. Она считала, что сын слишком увлекся религией:

– Что ты за человек? Зачем так мучаешь себя? Живи нормальной жизнью, как все. Пожалуйста, веруй, но не так, чтобы только Евангелие было у тебя на уме.

А у него на уме было только Евангелие.

В ответ на увещания матери – а они часто делались на повышенных тонах – он либо молчал, либо говорил, что по-другому жить не хочет. По характеру он очень напоминал мать, был такой же упрямый. Когда они начинали спорить, он ни в чем не уступал.

Отчим иногда присоединялся к этим спорам и стоял на стороне матери. Он объяснял, что можно быть верующим, но без фанатизма. Что Васико надо учиться, иначе он не получит хорошую профессию, не достигнет успеха в жизни. Что ему надо присматриваться к красивым девочкам, чтобы выбрать себе жену и быть счастливым.

А тот и на девочек не смотрел, и учиться не любил. Иногда отвечал:

– Оставьте меня в покое, я монах!

Его даже в школе прозвали монахом и дразнили. Он не обижался.

Атмосфера школы ему не нравилась. Не вдохновляли его рассказы о Ленине, о других героях революции, о двадцати шести бакинских комиссарах. Грузины очень гордились, что во главе большой страны стоял их земляк, и постоянно о нем говорили, а его портреты висели в каждом классе. Но Годердзи не понимал, почему Сталин, если он такой мудрый и великий, не распорядится, чтобы прекратили закрывать храмы.

Учителя внушали детям, что Бога нет, а религия – это «пережиток прошлого». Говорили, что среди попов много контрреволюционеров, которых надо выявлять и обезвреживать. Учителя бросали на Годердзи косые взгляды, зная или догадываясь, что он верующий. Несколько раз его мать вызывали к директору, требовали, чтобы она отучила сына от религии.

Годердзи часто пропускал уроки. Уйдет, бывало, утром в школу а вместо школы отправится в лес. И ходит там среди деревьев, как будто ищет что-то. Или просто сидит на поляне и смотрит вдаль. Иногда он на несколько дней уходил в горы. Когда возвращался, мать говорила ему с упреком:

– Где ты был, Васико? Мы беспокоились. Садись, покушай.

Но как только он садился за стол, начинались обычные разговоры о вреде чрезмерной религиозности. Ее сильно беспокоило, что он пропускает школу, что исчезает на несколько дней, что мало ест. Ей казалось, что так он вообще сойдет с ума. По средам и пятницам он стал отказываться от еды: не выходил ни на завтрак, ни на ужин. Говорил, что обедал в школе, но ей не верилось.

А еще он постоянно что-то церковное тащил в дом. В то время многие церкви закрывали, из них выносили иконы и утварь и сжигали на церковном дворе. Некоторые храмы вообще разрушали, и они превращались в груду камней. Когда Годердзи узнавал, что где-то в округе закрыли или разрушили церковь, он шел туда и на развалинах отыскивал иконы, кресты, подсвечники, кадила, лампады. Все это он собирал, приносил в дом, очищал от грязи или копоти и оставлял у себя. Иконы развешивал по стенам. Вся его комната превратилась в маленькую молельню, сплошь заставленную и увешанную иконами.

Иногда он находил на таких свалках церковные книги. Некоторые были напечатаны старым грузинским шрифтом хуцури, внешне напоминающим армянский алфавит. Годердзи выучил этот шрифт и стал читать молитвы по молитвослову, найденному на свалке.

Отношения с матерью становились все более напряженными. Вскоре после того как отпраздновали его двенадцатый день рождения, она потребовала, чтобы он выбросил иконы и церковные книги. Тогда он перестал пускать ее в свою комнату и теперь разборки происходили внизу нередко в присутствии отчима и старшей сестры.

Однажды, услышав от сына в очередной раз, что он не может жить по-другому, она поднялась в его комнату, схватила Евангелие, лежавшее на столе, и решительным шагом вышла на двор. Мальчик буквально повис у нее на руке, предчувствуя беду.

Во дворе дома стоял туалет с двумя дырками в полу, куда время от времени насыпали опилки, чтобы запах не был таким сильным. Мать распахнула дверь туалета и швырнула туда Евангелие. Она целилась в одну из дырок, но мальчику удалось в последний момент так толкнуть ее под руку, что книга угодила в ящик с опилками.

– Оно погубило тебе жизнь! – кричала она.

Мальчик дождался, пока она вернется в дом, достал Евангелие, очистил от опилок и вернулся к себе в комнату. Когда сестра Эмма заглянула к нему, он сидел на стуле, прижимая Евангелие к сердцу, и горько плакал. Она поняла, что лучше его сейчас не трогать.

К ужину он не вышел.

Ночью, когда все уснули, мальчик тихо собрался, положил в холщовую походную сумку Евангелие, молитвослов и распятие. А еще икону, на которой был изображен человек, очень похожий на того, который когда-то продал ему за семьдесят рублей книгу о Христе. Эту маленькую деревянную икону святого Николая, обугленную с правой стороны, он нашел на развалинах одного из храмов.

Была холодная звездная осенняя ночь. Сначала он шел очень быстро, потом замедлил шаг.

Он шел всю ночь и весь следующий день, нигде не останавливаясь и ни на что не оглядываясь. Под вечер пришел во Мцхету – церковную столицу Грузии. Этот город он хорошо знал, так как несколько раз ходил туда пешком.

Самтаврб – древний монастырь, расположенный в центре города, – уже не действовал, большинство монахинь разогнали. Но на правах смотрительницы храма и уборщиц здесь доживали игумения и две монахини. В храме по воскресениям и праздникам совершались службы.

Годердзи постучался в ворота. Сначала долго никто не открывал, потом вышла пожилая женщина в черном платье и черном платке. Она с опаской посмотрела по сторонам, впустила мальчика внутрь, спросила:

– Ты голодный?

Годердзи был очень голоден и съел все, что она предложила: тарелку фасолевого супа, кусочек сыра сулугуни, полбуханки хлеба. Игумения внимательно смотрела на него. Поначалу он сильно дрожал, потом от еды согрелся, под конец ужина глаза у него стали слипаться. Но оставлять несовершеннолетнего в монастыре на ночь она не решилась. За монахинями внимательно наблюдали, жили они здесь на птичьих правах, любая ошибка могла привести к их выселению из старых стен обители, а то и к аресту.

Когда мальчик поел, она дала ему буханку хлеба с собой и тридцать рублей. И выпроводила за ворота.

После прошлой бессонной ночи и долгой дороги ему так хотелось спать, что он лег возле ограды монастыря, отойдя на несколько метров от ворот. Положил под голову сумку и мгновенно уснул.

Проснулся рано утром. Было очень холодно, его колотила дрожь. Когда поднялся и потянулся за сумкой, увидел, что вокруг нее обвилась большая змея. Значит, он так и спал головой на змее, но она его не тронула. Он подумал, что, наверно, его спас святой Николай.

Когда мальчик взял сумку, змея медленно развернулась и уползла.

Чтобы согреться, он пошел быстрым шагом. На пустынных улицах Мцхеты сначала никого не было, потом стали появляться одинокие городские жители. Вышли с метлами дворники.

Утром монастырский храм открыли. Старенький священник совершал службу. Прихожан не было, две монахини пели на клиросе.

Вечером Годердзи снова стоял на службе. Когда она кончилась, одна из монахинь подошла к нему и сказала:

– Пойми, сынок, если ты будешь часто сюда приходить, тебя заметят. Будут нам говорить: «Что это вы несовершеннолетних на службу пускаете?» – и закроют наш храм. Ты лучше пойди в Светицхове́ли, там прихожан побольше, да и спрятаться есть где.

Он отправился в Светицхове́ли. Этот величественный храм возвышается над всем городом. Здесь, по преданию, под спудом погребен хитон Господень. Тот самый, о котором в Евангелии от Иоанна говорится: «Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет».

Храм был закрыт, и Годердзи присел у порога. Уже смеркалось, вокруг не было ни души. Он почитал Евангелие, пока хватало света, а потом заснул, свернувшись калачиком. Когда совсем стемнело, снова стало очень холодно.

В середине ночи он почувствовал, что кто-то стоит возле него. Приоткрыл глаза и различил очертания большой собаки. Она тяжело дышала и смотрела на него в упор. Потом подошла и легла рядом с ним. За ней подошли еще две собаки и тоже улеглись рядом. Ему стало теплее.

Проснулся он рано утром оттого, что собаки вдруг вскочили, а одна залаяла. Ко входу в собор приближался старик в длинной черной одежде и вязаной шерстяной шапочке на голове. Мальчик почтительно встал.

– Сынок, ты здесь спал? Почему не позвал?

Он обнял мальчика за плечи, посмотрел ему в глаза и повел в дом. По дороге он причитал:

– Я провел ночь в теплой постели, а ребенок ночевал на холодных камнях. Боже, Боже! Как я отвечу на Страшном суде?

Это был настоятель собора архимандрит Алипий. Он растопил печку, усадил возле нее мальчика, потом вскипятил чай, достал хлеб и инжирное варенье. Годердзи с аппетитом поел. Отец Алипий расспрашивал его, кто он, откуда, почему ночевал на улице. Он рассказал всю свою историю. Старый священник слушал, и иногда большие глаза его увлажнялись слезами.

Годердзи провел у него три дня. По утрам помогал священнику на службе, раздувал кадило, зажигал лампады. А по вечерам они разговаривали. Мальчик поведал старому архимандриту о своем желании стать монахом, и тот ответил, что это благое желание, но только его будет трудно осуществить. Ведь все монастыри закрыты. А если где и доживают монахи, то на положении церковных сторожей. Сам он здесь живет как настоятель собора, но долго ли это продлится?

Через три дня отец Алипий сказал ему, что больше оставаться здесь нельзя. Посоветовал пойти в Шио-Мгвимский монастырь: может быть, там, подальше от людского взора, найдется для него местечко. Сказал, что нужно обратиться там к отцу Михаилу, и даже написал ему записку. На прощание дал Годердзи тулупчик одного из старых монахов: он оказался великоват для мальчика, зато в нем было тепло.

В Шио-Мгвиме Годердзи отправился вечером. Дошел до села Дзегви, пересек мост через реку Мтквари. Дальше надо было подниматься вверх по узкой лесной тропе. Когда стемнело, услышал вой волков. Стало страшно. Мальчик залез на большое дерево, примостился на ветке. Долго прислушивался, потом, наконец, задремал. Вой то приближался, то удалялся. Иногда сквозь сон ему казалось, что волки совсем рядом.

Утром он подошел к стенам монастыря, расположенного на нескольких уступах большого горного склона. Все было закрыто, на стук никто не открывал. Только днем появился смотритель, высокий человек с черными, как смоль, волосами. Он взглянул на маленького паломника с недоумением: давно уже сюда не приходили подростки.

– Я пришел к отцу Михаилу, – сказал Годердзи.

Это еще более удивило смотрителя.

– К отцу Михаилу? Но он вчера уехал.

– А когда вернется?

– Не знаю, вернется ли, – ответил смотритель.

За чаем в монастырской сторожке он рассказал, что в последние месяцы отец Михаил жил здесь один. Служил по воскресеньям, но прихожан не было. Вчера вечером за ним приехала машина. Двое незнакомых людей посадили его в нее и увезли. Он даже не успел попрощаться.

– Могу я у вас остановиться? – спросил мальчик.

– Не больше трех дней, – ответил смотритель.

Он отвел ему маленькую комнату в бывшем братском корпусе. Здесь стояла железная кровать без белья, стол, стул, керосиновая лампа.

За эти три дня Годердзи узнал, кто такой Шио-Мгвимский. Жил он в шестом веке, родом был из Сирии, а пришел в Грузию вместе со своим учителем святым Иоанном Зедазнийским, в числе его двенадцати учеников. Сначала все они жили вместе в Зедазе́ни – монастыре, основанном святым Иоанном. А потом разошлись по всей Грузии и основали каждый по монастырю. Преподобный Шио пришел сюда. В лучшие времена тут проживало до двух тысяч иноков, все склоны окрестных гор были усеяны кельями. Но после революции монастырь закрыли. Отец Михаил числился тут смотрителем памятника архитектуры.

Годердзи хотелось жить в монастыре, среди монахов. Через три дня он распрощался с гостеприимным смотрителем и отправился дальше. Теперь путь его лежал в Зедазени – обитель, откуда началась в Грузии монашеская жизнь. Там, по словам смотрителя, еще должно остаться несколько монахов.

В селении Сагурамо он заночевал сидя, прислонившись к стене местного храма. Благодаря тулупчику было уже не так холодно, только руки и ноги сильно замерзали под утро. Спозаранку начал подъем к монастырю и пришел до восхода солнца. С вершины холма, на котором стоял монастырь, открывался вид на монастырь Джвари, стоящий на слиянии рек Арагвы и Мтквари.

В Зедазени в это время жило несколько престарелых монахов и один архимандрит лет пятидесяти. Они тепло приняли мальчика и позволили ему пожить в обители, опять же, три дня. Но так как видели, что уходить он не хочет, то соорудили ему в лесу некое подобие шалаша и гамак из лиан. Там он мог ночевать, а рано утром приходил на службу.

Монахи жили в монастыре нелегально. Днем, когда в монастырь могли приехать экскурсанты, монахи исчезали. Поздно вечером ворота закрывались, и монахи приходили в храм, чтобы совершить повечерие. А рано утром служили утреню и в некоторые дни Литургию. К восходу солнца никаких следов их присутствия не оставалось, и только сторож встречал и провожал немногочисленных экскурсантов.

Через две недели после того, как Годердзи поселился в лесу, выпал снег. Стало совсем холодно. Монахи сказали мальчику, чтобы он шел в Бета́нию: там живут два старца, которые наверняка его примут.

«Сколько еще я буду так ходить?» – думал Годердзи, спускаясь по склону горы.

Ему хотелось найти такого наставника, который, подобно Иоанну Зедазнийскому принял бы его в число учеников и открыл бы ему тайны монашеской жизни. Неужели ни одной такой общины не осталось во всей Грузии?

Путь от Зедазени до Бетании занял несколько дней. Сначала пришлось вернуться в Мцхету потом дойти до Тбилиси.

Город изменился за время его недолгого отсутствия. Он был весь обклеен плакатами, на которых изображалась женщина, одетая в красное, с грозным лицом и поднятой вверх левой рукой. В правой она держала текст с названием «Военная присяга», а надпись гласила: «Родина-Мать зовет!» Еще на одном плакате был изображен мужчина, тоже весь в красном, указывающий пальцем на зрителя. На плакате было написано: «Ты записался добровольцем?»

Годердзи знал, что еще в июне началась война, но до пригорода Тбилиси, где он жил, она дошла не сразу. Фронт был далеко, только время от времени уходили на войну жители города. Одним из первых ушел добровольцем дядя Гиви. Потом начали уходить другие мужчины. В семье говорили, что и Мишико могут забрать через год.

На одной из улиц Тбилиси мальчика остановил милиционер, принявший его за беспризорника:

– Куда идешь? – спросил он строго.

Годердзи ответил, что идет домой.

– Адрес.

Годердзи назвал точный адрес.

– Кто твои родители?

Он назвал имена отчима и матери, упомянул о брате и сестре. Сомнений, что он не беспризорник, не должно было остаться.

– А что у тебя в сумке?

– Учебники.

– Покажи.

Мальчик начал развязывать сумку, а сам лихорадочно думал, как сделать, чтобы милиционер не отнял Евангелие. Можно попытаться от него убежать, но тот наверняка догонит. Продолжая развязывать узел, Годердзи мысленно горячо взмолился святителю Николаю. И тут же раздался громкий сигнал. Резко затормозила патрульная машина. Милиционера окликнули, он подошел к ней и начал с кем-то разговаривать через открытое стекло. Мальчик постоял несколько секунд, потом тихо свернул в переулок, а там помчался со всех ног. Никто за ним не гнался.

Домой Годердзи не пошел, а отправился прямиком в Бетанию. Идти надо было сначала до Самадло́, оттуда по горной дороге через лес. Дорога шла поверх хребта, обрывы возникали то с одной, то с другой стороны. Снег в этих местах еще не выпал.

В какой-то момент дорога стала узкой и более крутой, и мальчик подумал, не сбился ли с пути. В Бетанию он ходил до того один раз, маршрут помнил смутно.

Лес стал совсем густым, а дорога превратилась в тропинку. И вдруг из тени вековых деревьев он вышел на вершину откуда открылась панорама горной долины. Склоны гор были сплошь покрыты золотыми и багряными деревьями. Краски осени ярко оживали под вечерними солнечными лучами, пробивавшимися из-за облаков. Внизу, в самой глубине долины, текла узкая горная речка. А на одном из склонов виднелся конусообразный купол древнего храма. За одним хребтом высился другой, более высокий: там уже снеговые шапки покрывали горные вершины.

Пока Годердзи ходил по монастырям, он видел много красивых пейзажей, но такого, от которого бы дух захватывало, нигде не видел. Он присел передохнуть. Какой-то нездешний, неземной покой царствовал во всем окружающем пространстве.

Судя по тому что купол был уже виден, идти оставалось недолго. Но так как мальчик шел много часов без перерыва, сил у него осталось совсем мало. Он сидел, прислонившись к камню, созерцал божественный пейзаж и готовился к последнему отрезку пути, тихо и непрерывно произнося про себя молитву.

Солнце, между тем, зашло за край горного хребта. Быстро начало темнеть, надо было спешить. Годердзи стал спускаться по склону в сторону храма и скоро потерял дорогу. Чем ниже он спускался, тем гуще становился лес, превращаясь местами в непроходимый бурелом. Он понял, что надо вернуться, чтобы окончательно не сбиться с пути.

Заночевать пришлось на горной седловине, откуда он видел монастырь. Когда он снова на нее выбрался, было уже совсем темно. Потом взошла луна и озарила окружающее пространство серебряным светом. Горы теперь казались совсем черными. Мальчик уснул на узкой площадке возле большого камня, и ничто не тревожило его детский сон.

Ночью было холодно, но он спал, не просыпаясь. Лишь утром, когда первые солнечные лучи ярко осветили его, он проснулся, почувствовав себя свежим и бодрым.

Оглянувшись по сторонам и снова увидев вдалеке купол монастыря, он мысленно наметил дорогу и отправился в путь. Сначала надо было спуститься к реке. Она оказалась не такой узкой, какой виделась с горной седловины: бурный поток с шумом несся среди каменных порогов. Мальчик зачерпнул рукой ледяную воду и сделал несколько глотков. Потом этой же водой умыл лицо.

Теперь, наконец, можно предстать перед бетанскими старцами.

Он помнил, что они молятся по утрам, и надеялся успеть к службе. Но, когда вошел на монастырский двор, никого не было. Оба храма оказались закрыты, и мальчик постучался в двери церковного дома.

Ему открыл отец Иоанн.

– А-а, Годердзи! – сказал он ласково, сразу вспомнив мальчика, который приходил два года назад и спрашивал, как можно стать монахом.

Годердзи обрадовался, что старец помнит его. Старец благословил его широким крестом, дал ему поцеловать руку, потом слегка приобнял за плечи. А тот вдруг припал к груди монаха и заплакал. Так долго он сюда шел и так долго ждал этой встречи, так соскучился по человеческому теплу и так мечтал остаться здесь, что чувства переполняли его сердце.

– Ну, что с тобой, иди присядь, – ласково говорил старец.

Он усадил мальчика за стол, дал ему успокоиться и принялся кипятить чай.

– Сейчас-сейчас, потрапезуем с тобой, – приговаривал он. – Устал ведь с дороги.

Мальчику было неудобно сидеть, пока старец суетится. Он быстро успокоился, вытер слезы и начал помогать ему. Тот заварил чай, достал хлеб и мед. Потом прочитал молитву, и они сели.

– Ну, поешь, – сказал старец.

Годердзи пил горячий чай, заедал его хлебом с медом, и никогда еще еда не казалась ему такой вкусной. От старца Иоанна исходила такая любовь, что ему казалось, будто это его родной отец.

Жизнь в монастыре подчинялась строгому распорядку. Вставали в середине ночи, шли в маленький храм и там читали полунощницу и утреню. Потом молились по четкам. Богослужение длилось часа три с половиной и заканчивалось с рассветом. Литургия совершалась два-три раза в неделю. На рассвете завтракали, потом монахи расходились на послушания, а монастырь оставляли на попечение сторожа. В течение дня монастырь выглядел как обыкновенный «объект культурного наследия», куда могли приехать пионеры или комсомольцы на экскурсию. Никакого монашеского присутствия в это время быть не должно: таков был молчаливый уговор с властями.

Под вечер, когда экскурсанты покидали обитель, монахи могли вернуться, но не раньше, чем стемнеет. Тогда они снова становились здесь хозяевами, читали в храме вечернее правило, потом ужинали и молились по кельям.

У них было большое хозяйство, располагавшееся отдельно от монастыря. По внешнему виду оно напоминало обычный хутор. Там были огороды, виноградник, пшеничное поле. Стояли хлев с четырьмя коровами, курятник с дюжиной кур, пчелиные ульи. Была даже мельница на речке, построенная руками отца Иоанна. Монахи производили сыр, масло и мед, делали вино, продавали эти продукты через посредников и на вырученные деньги содержали монастырь. Хлеб пекли сами.

Годердзи поселили в давно пустовавшей келье братского корпуса. Там было холодно и сыро, но он не замечал никаких неудобств. После многих ночей, проведенных в лесу или у ворот закрытых монастырей, спать на кровати казалось ему блаженством. Он и уснул почти сразу после того, как напился чаю, а проснулся только к вечерней службе.

Из двух монастырских храмов один – древний, большой, с конусообразным куполом – открывался по воскресеньям, когда из Тбилиси приезжали или приходили небольшие группы верующих. Иногда в храме даже крестили или венчали, а за Литургией могло собраться до двадцати человек.

В остальные дни богослужения совершались в маленьком храме без купола, вмещавшем не более десяти человек. Один из монахов обычно стоял в алтаре, другой читал и пел на клиросе. В тот вечер служил отец Иоанн, а читал отец Георгий.

На следующий день после утренней службы Годердзи отправился вместе с обоими старцами на хозяйство. Здесь работы был непочатый край. Надо выводить коров на пастбище и убирать за ними в хлеву. Надо их доить и носить молоко в тяжелых ведрах. Это оказалось нелегким делом, но после нескольких уроков Годердзи стал с ним справляться.

Обычно доением коров, изготовлением сыра и уходом за пчелами занимался отец Георгий. А отец Иоанн работал на мельнице, выводил коров на пастбище, занимался огородом и теплицей.

Мальчик помогал то одному, то другому монаху, но отец Георгий, кажется, больше в нем нуждался. Дел хватало на целый день, и как только одно заканчивалось, он сразу же поручал мальчику другое. Отец Иоанн иногда упрекал своего собрата:

– Жалко его, Георгий, он ведь ребенок.

Бывало, сам садился рядом с Годердзи, брал из его рук мотыгу и говорил:

– Ну давай посидим с тобой, передохнем.

Тогда отец Георгий подходил и говорил:

– Не ласкай ребенка, Иоанн, так из него ничего не выйдет.

Отец Иоанн, хотя и был на несколько лет постарше, отличался крепким здоровьем. С лысой головой, непременно прикрытой черной полинявшей шапочкой, с сияющими глазами, он всегда боялся, как бы отец Георгий не перетрудился. А тот – высокий, худой, с длинной бородой, тоже лысый и тоже в шапочке – отличался слабым здоровьем и часто болел.

Отец Иоанн начинал работать раньше своего собрата, чтобы успеть сделать больше, а тому оставить меньше. Когда Георгий приходил и пытался помочь Иоанну, тот говорил:

– Не надо, Георгий, я сам сделаю. Ты побереги себя.

Тогда Георгий делал более легкую работу и, если Иоанн заканчивал свои дела, присоединялся к нему. Теперь уже наступала очередь Георгия беспокоиться:

– Ты и так много работаешь, это я сам осилю. Будет лучше, если ты отдохнешь.

Иоанн, хотя и был игуменом, никогда этого не показывал. В нем вообще не было ничего начальственного. Скорее, даже наоборот: Георгий казался более властным и требовательным, чем игумен. С мальчиком он обращался строго. Тот приходил с работ таким усталым, что после вечерней службы сразу падал в кровать и просыпался под утро в той же позе, в какой лег.

Всем своим детским сердцем он прилепился к отцу Иоанну. Но и отца Георгия любил, никогда на него не обижался.

Однажды за ужином отец Иоанн рассказал ему свою историю. Он родился задолго до революции и еще совсем молодым уехал на Афон. Там он жил в скиту Иоанна Богослова, где в то время было около сорока грузинских монахов. Еще несколько грузин оставалось в Иверском монастыре, но в основном там жили греки.

Когда Афон из-под власти Турции перешел под власть Греции, оттуда начали потихоньку выгонять не-греков. Отцу Иоанну с другими монахами из Грузии пришлось покинуть Святую Гору и вернуться на родину. Здесь они разошлись по разным монастырям. Отец Иоанн попал в Бетанию.

Как-то раз в монастырь пришли чекисты и сказали, что отца Иоанна и другого монаха, который с ним жил, срочно вызывают в город. Вывели монахов из монастыря, а сами пошли за ними. Когда отошли на несколько сот метров от монастыря, чекисты выстрелили в монахов. Оба упали. Чекисты сбросили тела в овраг и ушли.

Но монахи выжили. У отца Иоанна пуля прошла через правую сторону груди и вышла наружу, а другому монаху пуля попала в голову, но не задела мозг. О случившемся узнали некоторые друзья монастыря в Тбилиси. Они пришли, нашли истекающих кровью монахов и отвезли их в Самтавро. Там матушки выходили обоих. Второй монах впоследствии покинул Бетанию, а отец Иоанн остался и стал игуменом.

Потом сюда пришел Георгий, и они зажили вдвоем. Георгий, в прошлом учившийся в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, оказался добрым помощником. Помимо работ по хозяйству, он еще привел в порядок монастырскую библиотеку: подклеил и отреставрировал старинные книги, расставил их по полкам.

Годердзи очень хотелось познакомиться с этими книгами, но времени на чтение совершенно не оставалось: службы и хозяйственные работы полностью занимали весь день.

Прошло две недели, зима вступила в свои права, все окрестные горы завалило снегом. Годердзи втянулся в ритм монастырской жизни. Он надеялся, по крайней мере, перезимовать в Бетании, а если Богу будет угодно, то и остаться здесь навсегда.

Но оказалось, что и тут нельзя долго задерживаться. Однажды после вечерни отец Георгий сказал ему:

– Годердзи, мы тут оба с отцом Иоанном на полулегальном положении. Тебе только двенадцать лет. Приходи, когда исполнится восемнадцать. А пока возвращайся к матери, она ждет тебя.

Всю ночь он проплакал. Наутро, после службы, отец Георгий предложил показать ему большой храм. Взял связку ключей и с грохотом отворил двери.

Внутри было холодно и сумрачно. Все стены покрыты росписями, которые где-то сохранились полностью, где-то частями.

– Смотри, Годердзи, – сказал отец Георгий, указывая на полукруглую стену над алтарем, – там наверху находился образ Спасителя, но от него почти ничего не осталось. А это, – он показал на следующий ряд, – пророки, которые предсказывали пришествие Спасителя. Под ними – апостолы. А еще ниже святители Иоанн Златоуст и Василий Великий, которые составили текст Литургии. А вот четыре евангелиста – Матфей, Марк, Лука, Иоанн.

Мальчик смотрел, как зачарованный. Монах повел его дальше, показывал ему образы святых, рассказывал о некоторых из них.

Годердзи не хотелось уходить, но он понимал, что не надо ждать, пока второй раз скажут. Он поблагодарил отца Георгия и направился к выходу.

Снаружи стоял отец Иоанн. Он сказал ему:

– Мы будем ждать тебя, Годердзи. Подрастешь – возвращайся.

Слезы подступили к горлу мальчика. Он молча поцеловал руку отца Иоанна, потом отца Георгия.

– Я тебе там кое-что положил в сумку, – сказал отец Иоанн, провожая его до ворот монастыря. – Потом посмотришь.

Годердзи пошел, не оборачиваясь. Он плакал и не хотел, чтобы монахи это видели. Обернулся, только когда прошел достаточное расстояние. Два старца все еще стояли у ворот и смотрели ему вслед.

Остановился он на том же перевале, где ночевал по дороге в Бетанию. Здесь заглянул в сумку. Туда отец Иоанн положил два батона белого монастырского хлеба, сыр, свежие огурцы, а еще книжку, завернутую в бумагу. Развернув, Годердзи прочитал: «Преподобный Исаак Сирин. Слова подвижнические».

Спустя пару месяцев, когда началась весна, мальчик вернулся домой. Мать встретила его ласково, ни в чем не винила. Сказала, что не будет мешать ему жить так, как он хочет. Только просила больше не уходить из дома.

Год спустя он окончил шестой класс и больше не стал учиться: помогал матери, которая работала на мясокомбинате. А после войны помогал отчиму на пекарне.

К тому времени, когда отчим умер, Мишико отбывал тюремный срок. Осудили его за хищение в особо крупных размерах. В тюрьме он заболел туберкулезом и умер в тридцать с небольшим.

Годердзи отслужил три года в армии, вернулся в родной дом. После демобилизации ему поставили психиатрический диагноз за то, что он, будучи в армии, все время говорил о Боге и ангелах. «Психопатическая личность, склонная к шизофрении», – таков был приговор врачей.

Несмотря на это, по благословению Грузинского Патриарха он стал дьяконом, постригся в монахи с именем Гавриил и вскоре стал священником. Но душа его не лежала к служению на приходе. Он хотел жить в монастыре. Все эти годы он не расставался с книгой Исаака Сирина.

Если нападало уныние и молиться не хотелось, он открывал книгу и читал: «Когда случится, что душа твоя внутренне облекается тьмой – а это естественно для чина безмолвия – и, подобно тому, как солнечные лучи закрываются от земли облачной мглой, душа на некоторое время лишается духовного утешения и света благодати по причине осеняющего душу облака страстей, и несколько умаляется в душе твоей радостотворная сила, и ум осеняет необычная мгла, ты не смущайся умом и не подавай руку отчаянию. Но терпи, читай книги учителей, принуждай себя к молитве и жди помощи. Она придет скоро, без твоего ведома».

Но бывали дни, когда уныние не отступало, и тогда он следовал другому совету преподобного Исаака: «Если не имеешь ты силы совладать с собой и пасть на лицо свое в молитве, накрой голову мантией своей и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения; только не выходи из кельи своей. Этому искушению подвергаются более всего желающие проводить жизнь умственную и в шествии своем взыскующие утешения веры».

Официально действующих монастырей в Грузии не осталось вообще, но в Бетании еще теплилась монашеская жизнь: там оставался в живых один из двух старцев. И Гавриил попросился туда. Патриарх дал благословение.

Прошло без малого двадцать лет с тех пор, как он пришел в Бетанию двенадцатилетним мальчиком. И вот он снова идет по той же дороге, на которой тогда заблудился, и снова видит фантастическую панораму гор и церковь с конусообразным куполом. Только теперь не поздняя осень, а ранняя весна, и горы покрыты свежей зеленью.

Войдя в монастырь, он увидел, как многое изменилось за прошедшие годы. Трава во дворе нескошенная, дом неприбранный. На всем монастыре лежала печать запустения.

Еще хуже оказалось на хозяйстве. Поле пшеничное много лет не косили, корова в хлеву осталась одна, куры исчезли, пчелы покинули ульи. Теплица покосилась и упала, а мельница давно уже не работала. Чтобы все это привести в порядок, требовалось много рабочих рук.

Отец Георгий после смерти отца Иоанна принял схиму с именем Иоанн. Удивительно, но за прошедшие годы он не только по имени, но и по внешнему облику стал похож на своего умершего собрата. Он стал мягче, проще, добрее. Не было уже в нем строгости по отношению к другим, он только оставался строг к самому себе. Часто болел.

Жил в монастыре еще один тяжело больной – иеромонах Василий. Сравнительно молодой, он выглядел крайне истощенным, почти непрерывно кашлял кровью. У него был туберкулез в последней стадии, и вскоре после приезда Гавриила он умер.

Гавриил остался один с отцом Иоанном. Когда тот мог вставать, они вместе молились в храме: обычно Гавриил служил, а Иоанн читал на клиросе. Когда тот болел, Гавриил служил один, а потом приходил к Иоанну и причащал его. Нередко он сидел у одра старца и читал вслух утреню или вечерню или вместе с ним молился по четкам.

Через год после прихода Гавриила в Бетанию отец Иоанн написал Патриарху: «Я постарел и обессилел, соизвольте назначить вместо меня Гавриила». Он опасался, что после его смерти в Бетании окончательно иссякнет монашеская жизнь. Но Патриарх велел ему передать, чтобы он оставался игуменом до смерти.

Однажды у отца Иоанна начались сильные боли в боку и пояснице. Его племянник, работавший врачом, отвез его в Тбилиси на обследование. Врачи ничего не смогли обнаружить, и он вернулся в Бетанию. Там отец Гавриил ежедневно служил Литургию и причащал его.

Как-то раз, придя в келью к старцу, он увидел его стоящим на ногах:

– Гавриил, мне явилась Пресвятая Богородица, прикоснулась к больному месту и исцелила меня, – сказал он.

Но прошло несколько месяцев, и начались новые болезни. Старца привезли в Тбилиси, сделали ему сложную операцию. Через несколько дней, предвидя скорую смерть, он попросил, чтобы его вернули в монастырь. Здесь его ждал отец Гавриил, который снова стал ему прислуживать.

После операции старец таял на глазах. Каждый день Гавриил опасался, что он умрет.

Однажды по благословению Патриарха он отправился в Мцхету, чтобы отслужить Литургию в соборе Светицховели. Когда он находился там и молился в келье, внезапно услышал голос:

– Иди скорее в Бетанию!

Оделся, взял посох и отправился в путь. По дороге купил несколько хлебов. Попутных машин не было, он шел пешком, но голос все время торопил его:

– Не останавливайся, иди быстрее!

Когда он пришел в монастырь, уже смеркалось. Отец Иоанн ждал его:

– Я молился, сын мой, чтобы ты пришел ко мне и прочел молитвы на исход души.

Выглядел он бодрее, чем когда Гавриил уходил. Признаков приближающейся смерти не было. Гавриил положил на стол хлеб, старец благословил его и сказал:

– Ты очень устал с дороги, подкрепись немного.

Затем преломил хлеб, взял себе небольшой кусок и сказал:

– Это моя последняя трапеза.

– Бог милосерден, ради нас продлит твою жизнь, – сказал отец Гавриил. – Не будет тебя, не будет здесь иночества.

– Не мною начиналось, не мною закончится, – ласково ответил отец Иоанн. – Пора последовать за моим духовным братом. И воля моя – быть похороненным рядом с ним. Мы вместе перенесли много трудностей и гонений. Сегодня он сказал мне, что уже проторил дорогу, и теперь мы будем вместе.

После этого старец велел отцу Гавриилу читать канон на исход души. Тот ответил:

– Отче, хотелось бы мне умереть раньше тебя и вместо тебя!

– Ты не знаешь, что говоришь, – старец встал с одра и начал сам читать канон. Только после этого отец Гавриил осторожно отобрал у него книгу и продолжил чтение. Старец снова лег.

Когда оно окончилось, старец попросил его почитать молитву Иисусову по четкам. Тот прочитал сто, двести, триста молитв. Когда он читал четвертую сотницу, старец вдруг прервал его:

– Видишь, сколько монахов пришло?

И поведал, что видит монахов, которые жили в Бетании на протяжении веков. А затем сказал:

– Знай, Гавриил, когда я уйду, тебя недолго оставят в монастыре. Монастырь опустошат, но я не оставлю Бетанию. Тебя ждут большие скорби и испытания, но не бойся, Господь защитит и укрепит тебя. И я всегда буду с тобой.

Прошло еще несколько минут, отец Гавриил тихо читал Иисусову молитву, старец слушал. Вдруг он вздрогнул, радость появилась на его лице, и он сказал:

– Мой брат отец Иоанн пришел ко мне, а вместе с ним…

Он не договорил. Голова его опустилась на грудь, и он предал дух Богу.

Всю ночь отец Гавриил молился у одра старца. А наутро пришли монахи от Патриарха, которых как будто бы кто-то оповестил о кончине отца Иоанна. Патриарх сам совершил отпевание. Перед погребением отец Гавриил положил усопшему на грудь Евангелие. Похоронили отца Иоанна рядом с его духовным братом.

Сорок дней отец Гавриил служил панихиду по новопреставленному старцу Иоанну, а по субботам – заупокойную Литургию.

Когда же дни поминовения прошли, в монастырь явились представители властей в сопровождении милиции и потребовали, чтобы он покинул Бетанию:

– Нам тут монахи не нужны. Это исторический памятник, где люди должны ходить свободно. Если еще раз увидим тебя здесь, арестуем и посадим в тюрьму.

Был пасмурный ноябрьский день, когда отец Гавриил покидал Бетанию. Он шел, не оборачиваясь. На душе было тоскливо. «Я сейчас лодка, брошенная в море без весел, – думал он. – Нужен духовный наставник, как дому – фундамент».

Конечно, у него есть Исаак Сирин, который всегда приходил на помощь. Но что может заменить живое общение с живыми святыми? А в том, что оба Бетанских старца – и Иоанн, и недавно почивший Георгий-Иоанн – святые, он ни на минуту не сомневался.

Поднявшись к перевалу, откуда можно было в последний раз взглянуть на монастырь, он остановился. Вновь увидел бесконечную панораму гор, высящихся по обеим сторонам долины. Внезапно косой солнечный луч прорезал толщу облаков и упал на купол главного монастырского храма.

Идти было некуда, нигде его не ждали.

Он присел у большого камня и достал из сумки Новый Завет. Книга раскрылась на первой главе Апокалипсиса: «Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей… Итак напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего. Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей».

Он закрыл книгу. У каждой Церкви, подумал он, есть ангел: у Грузинской свой, у Русской свой. И у каждого монастыря есть ангел, и у каждого храма, даже разрушенного.

Он понял, чем займется в ближайшие годы.

Пришел в Тбилиси, собрал небольшую группу прихожан. И стал вместе с ними путешествовать по городам и селам. Ни один разрушенный храм не пропускал.

Приходили обычно поздно вечером, читали молитвы на сон грядущим, правило ко Святому Причащению, молитвы утренние. А когда забрезжит рассвет, он начинал Литургию.

Ходили и в дождь, и в стужу. Иногда руки так коченели, что трудно было перевернуть страницы молитвенника.

Совершив службу на развалинах храма, он говорил:

– Здесь, над этим фундаментом, плачет ангел-хранитель храма, потому что никто не приходит сюда молиться.

Но он верил, что молитвы дойдут до Господа и настанет день, когда ангелы возрадуются, ибо наполнится Грузия храмами, монастырями, священниками и монахами.