Тайна стоптанных башмачков

Глава 4 Серая муть

Анна чувствовала себя марионеткой. Все вокруг тянули нить каждый в свою сторону, а она болталась между ними, не понимая, что именно происходит и чего от нее хотят. Она устала быть слепым оружием в чужих руках. Принц единственный, кто был внимателен именно к ней, и потому она чувствовала к нему привязанность. Но и он, пускай невольно, ее предал.

Здесь, на острове, где солнце мягко просачивалось сквозь красиво обвивающий колонны виноград, где жизнь казалась сконцентрированной и густой, словно патока, здесь, где все вокруг были прекрасны и грациозны, Анна чувствовала себя особенно чужой. Она казалась себе слоном в посудной лавке. Когда владычица говорила, ее голос проникал в самые дальние уголки сердца, ей хотелось довериться – и именно это помогало девушке сопротивляться. У нее не было того тревожного чувства, как в пряничном домике, где становилось ясно, что все слишком красиво, чтобы быть настоящим. Где-то в подсознании Анна понимала, что той картинке, которую она видит перед собой, верить можно, и она верила, но не доверяла ей.

– Мне следует остановить Королеву, которая просила меня остановить Короля… А потом явится еще кто-то и попросит меня остановить вас? – ответила она на очередное предложение отправиться на подвиг во имя неведомой лично ей идеи.

Госпожа улыбнулась.

– Я понимаю. – Она нагнулась к Анне, глядя ей в глаза, и девушка ощутила в своей собеседнице невероятную силу. Наверняка владычица могла легко сломить ее волю, развеять недоверие и страх, даже не пошевелив ни единым пальцем, и все же она этого не делала. – Ты имеешь полное право сомневаться, и я просто прошу тебя подумать. Ты можешь уйти и посмотреть, что будет происходить дальше. Я не стану заставлять тебя. Просто помни, что времени немного. Мир, лишившись равновесия, уже меняется.

Девушка устало кивнула.

– Хорошо, – согласилась она.

– Чудесная идея, – буркнул Охотник, о существовании которого Анна едва не забыла. – Но я на такое не соглашался. Сначала она будет долго думать, а мне придется нянчиться с ней все это время.

– Не нужно со мной нянчиться. – Анна, оглянувшись, посмотрела на его небритую мрачную физиономию. – Это еще зачем?

– Затем, что без надзора ты и дня не протянешь, – бросил он с таким видом, словно объяснял прописные истины дурочке. – Лес сам по себе опасен, а теперь в нем рыскают люди Королевы. Как ты думаешь, им велели при встрече осыпать тебя цветами? Ну и поесть ты, наверное, рано или поздно захочешь.

Девушка закусила губу. Она как-то не подумала о трудностях.

– Я могу тебе помочь, – вызывающе заявил Жан. – Вдвоем как-нибудь справимся.

Придворные зашептались.

– Вам всем необходимо отдохнуть и набраться сил, – произнесла Госпожа, и при первом же звуке ее голоса все замолчали. – На сегодня вы мои гости.

– Следуйте за мной. – Девушка, которая привезла их на остров, возникла рядом, будто по волшебству, и поманила за собой.

Все трое гостей последовали за ней. Анна – с облегчением. Взять паузу было действительно необходимо. Голова просто разрывалась, а все происходило так стремительно, что казалось сном. Вот бы открыть глаза и проснуться – но не в больнице, а дома.

Тем временем, пройдя через арку из розового мрамора, они оказались в небольшом помещении, где прямо на полу лежало что-то вроде травяных матрасов, испускающих легкий запах цветов и зелени, а на низком столике стояли миски с едой и кувшины с водой.

– Это еда из леса, не бойся, – сказала провожатая, обращаясь к Охотнику.

Тот пожал плечами с самым равнодушным видом.

– Отбой, – бросил Охотник, кивнув на еду. И он, взяв из миски один из тонко нарезанных кусков мяса, положил его в рот.

Анна тоже поела. Сил уже фактически не осталось, а глаза слипались, поэтому она вскоре уснула – кажется, даже не дожевав свой кусок…

И боль. И резкий свет, раздирающий глаза.

Зрение возвращалось постепенно, вместе с нарастающей болью. Хотя, казалось бы, куда последней еще расти, она и так превосходила все, что Анна знала о боли раньше. Видимо, пришло время расширить границы своих познаний.

Она лежала в каком-то помещении, наполненном ярким белым светом. Сознание выхватывало происходящее деталями. Потолок – высокий, как небо… Простыня, укрывающая ее до подбородка… Что-то впивается в шею… Скосив глаза, Анна разглядела стоящий рядом аппарат, к которому от нее тянулись провода и трубки.

Девушка попыталась подняться, и на нее тут же накатил ужасный приступ тошноты, сопротивляться которому было невозможно.

Ее буквально вывернуло наизнанку темной жижей, а боль, впившаяся острыми крючьями в каждую частичку ее тела, в каждый нерв, в каждую клеточку, ожесточенно рвала сразу во все стороны, напоминая старую казнь, когда виновного разрывали четыре лошади, бегущие каждая в своем направлении.

Уж лучше бы умереть. Анна не сомневалась, что это оказалось бы далеко не так болезненно.

– Очнулась. Боже ты мой… сейчас придется менять белье. Лежи, девочка, тебе нельзя двигаться, – донесся до Анны похожий на раскаты колокола голос.

Голос гулко отдавался в висках и затих после заключительного мощного аккорда, оставив после себя звенящую пустоту.

Анна одним рывком поднялась на кровати.

В комнате стоял густой сумрак, и очертания предметов лишь угадывались, но помещение явно было другим, гораздо меньше, и кровать оказалась уже не кроватью, а всего лишь пружинистым мягким матрасом, сладко пахнущим травами.

Голова слегка болела, но приступов тошноты, к счастью, не ощущалось.

– Страшный сон? – Охотник тоже сел на своей постели, очевидно разбуженный шумом. Анна обратила внимание, что он положил на пол какой-то предмет, который машинально схватил, едва пробудившись, – кажется, большой нож.

Жан мирно посапывал в своем углу.

– Да, сон, – тихо отозвалась Анна и после паузы, едва слышно добавила: – Наверное…

Но Охотник услышал.

– С тобой случилось что-то плохое там, в твоем мире, и ты думаешь, что умираешь, – проговорил он, не глядя на нее.

Сейчас, когда она не видела деталей, его профиль показался даже красивым, хотя, конечно, не таким изящным, как у Принца.

– Это очень больно, – пожаловалась девушка.

Она вовсе не собиралась откровенничать с этим грубым человеком, который дважды едва не отнял у нее жизнь и, безусловно, при необходимости без колебаний довершил бы свое дело, однако слова лились изо рта сами собой. Ей просто требовалось хоть с кем-то поделиться, слишком много навалилось на нее одну, и, как назло, рядом не видно никого заслуживающего доверия. В темноте вообще фактически никого не видно. И в этом тоже плюс – можно представить на месте Охотника кого-нибудь доброжелательного. Отца или хотя бы Даниэля. Того, кому можно рассказать о переживаниях.

– Кажется, меня сбила машина. Я… в больнице. В большой палате. Там очень яркий свет, мне просто ужасно больно, и еще… еще меня тошнит, – пожаловалась она.

– Тебе больно – значит, ты еще жива. – Утешение, если это было оно, казалось странным, но Охотник продолжил: – Один мой знакомый упал с лошади, приложившись головой, его после этого тошнило так сильно, что не стал бы рассказывать при дамах. Но ничего, выжил.

Анна кивнула, забыв, что ее вообще-то не видно в темноте. Кажется, симптомы и вправду похожи на сотрясение, и это чудесная новость. Если у нее всего лишь сотрясение, жить она будет. Но почему тогда все время теряет сознание?

– Думаю, тебе пока лучше здесь, чем там… Но вообще, знаешь, ты очень везучая. Никогда не видел такого везения. И я тебя не убил, и Король, и Королева, хотя всерьез собиралась… Готов спорить, что ты еще поживешь и весьма удивишь всех своих врагов, – философски заметил ее собеседник.

Он не старался ее утешить, не обещал, что все обязательно сложится хорошо, но от его грубоватых слов вдруг стало как-то легче. А может, вовсе не от его слов, просто потому, что она наконец смогла выговориться и вдруг перестала быть одна, лицом к лицу со своим страхом.

– Спасибо, – поблагодарила девушка абсолютно искренне.

– Пожалуйста, – ответил Охотник. – Обращайся, если что. И кстати, подумай о том, что, если все сложится плохо, терять тебе все равно нечего. А так хоть доброе дело напоследок сделаешь.

Девушка сжала зубы. Ну конечно, достаточно крохотной капельки сочувствия, чтобы она расслабилась и поверила если не в его доброту, то хотя бы в нейтральное отношение. Проклятая темнота, набрасывающая покрывало на самые неприглядные детали, заставляющая довериться тому, кому не следовало. А чего еще ждать, ведь она убила его драгоценного Короля, а его самого весьма ощутимо ударила в пах, что бывший рыцарь (а рыцари бывшими не бывают), конечно, расценил как подлый прием. Где уж тут дождаться доброжелательности.

– И снова спасибо, – буркнула она, укладываясь на матрас и отворачиваясь от Охотника с мыслью, что хорошо бы он исчез вместе с ночью и больше никогда не попадался на ее пути. Но нет, такого большого подарка она не получит.

– Пожалуйста. Обращайся.

Анна не ответила. Какое-то время она вслушивалась, но слышала лишь сладкое сопение Жана, девушка даже не поняла, лег ли Охотник или так и продолжал сидеть в темноте. Впрочем, это было абсолютно не важно, и Анна снова как-то незаметно заснула.

На этот раз она очутилась в огромном зале, освещенном лишь слабым пламенем свечей, теплящихся по углам в больших чугунных канделябрах.

В темноте за спиной кто-то стоял. Девушка не слышала ни единого шороха: ни шелеста одежд, ни звука дыхания, – только ощущала чье-то присутствие, и от этого ощущения по спине пробегали мурашки.

В этом зале вообще словно было разлито ощущение тоскливой безнадежности, которую девушка вдыхала вместе с воздухом, а еще во всем этом чувствовалось нечто странное… Присмотревшись, Анна поняла, что во всем помещении нет ни единого окна. Раньше она никогда не испытывала ощущения клаустрофобии, а тут вдруг, несмотря на большие размеры зала, испугалась. Она словно очутилась в огромной усыпальнице, пронизанной могильным холодом.

– Я все-таки умерла? – спросила девушка.

Каждое ее слово казалось кусочком льда, со звоном падающим на плиты пола, ей под ноги.

– Нет, пока что еще нет, – ответил тихий, слегка хрипловатый голос – казалось, с ней говорил сам ночной мрак. – Танцуй. Ты должна танцевать. Ты жива, пока танцуешь. Перестанешь – и тут же умрешь.

– Я… – Анна запнулась. – Я не умею танцевать.

– Это твои сложности. И твой собственный выбор, – равнодушно отозвался голос.

Она не хотела верить, но все же поверила. А потому поднялась на носочки и сделала первый шаг. Это было, наверное, так же сложно, как первый самостоятельный шаг в ее жизни – когда ребенком она только-только училась ходить. Так же сложно и страшно.

– Ты не хочешь умирать. Разумный выбор, – резюмировал голос. – Посмотрим, как долго ты сумеешь продержаться и сколько пар башмачков сносишь.