Тайна янтарной комнаты

1

— Итак, решено: создаем комиссию по розыскам янтарной комнаты и других ценностей, вывезенных в наш город гитлеровцами. Председателем назначаем Денисова. В помощь ему — нужное количество людей и техники. Надо приступать к работе немедля. — Секретарь обкома партии энергичным жестом подвинул к себе папку и сел. — Возражений не будет?

Все молчали. Какие могли быть возражения?

Слишком трудными были первые послевоенные годы, чтобы вплотную заниматься поисками янтарной комнаты.

…Сорок пятый. Вместо оживленных некогда кварталов — мрачные, почти фантастические ущелья руин. Не работает водопровод. Нет электроэнергии, городского транспорта, топлива. Нет магазинов, кинотеатров, радио, своей газеты. Нет почти ничего.

Но зато есть люди — работящие, неунывающие, привычные к тяжелому труду советские люди, те, кому партия сказала: «Город должен быть!» И они ответили: «Город будет!» Мерзли в нетопленных комнатах. Получали небогатый послевоенный паек. Жили без развлечений и почти без отдыха работали, возрождая из пепла город. Новый, советский город.

К концу лета сорок пятого дали электроэнергию — пока еще для первых промышленных предприятий и учреждений. Работала одна лишь ГРЭС-1. В ноябре открылся первый универмаг. Начался монтаж автоматической телефонной станции. 19 декабря открылся телеграф — комнатка с чугунной печуркой.

25 декабря… Новый, созданный еще летом Балтгосрыбтрест рапортует обкому партии: выловлены первые сто тонн рыбы…

Но город все еще оставался мертвым. Город с домами без крыш и окон, с обвалившимися стенами, с развороченными улицами.

Мертвого не оживишь. Надо было строить новый, советский город. Имя ему тоже дали новое — Калининград.

В декабре сорок шестого пошел по улицам первый трамвай — ржавый, с выбитыми стеклами, но уже, как-никак, а городской транспорт! Затем появились на расчищенных улицах автобусы. Вступил в строй вагонный завод. Оделись строительными лесами корпуса предприятий, коробки жилых домов; не имея еще своего здания, начал работать драматический театр, в киосках стали продавать свою, калининградскую газету.

Город восстанавливался, город ожил.

Теперь можно было по-настоящему ставить вопрос о возобновлении поисков исчезнувшей янтарной комнаты.

Сразу же после заседания бюро Денисов принялся за архивные материалы. Он еще раз внимательно изучил протоколы, папки допросов, показания свидетелей, копии переписки доктора Роде, справки, донесения, докладные Барсова и Сергеева. Потом он придвинул к себе лист бумаги и составил список лиц, которые хоть что-нибудь знали о янтарной комнате. Их было, к сожалению, не так уж много.

1. Эльза Роде. Дочь доктора Роде. В 1944 году вышла замуж за гитлеровского офицера и уехала к его родным в одну из центральных областей Германии. Местонахождение неизвестно.

2. Доктор Фризен. Провинциальный хранитель памятников Восточной Пруссии. Бежал в Германию. Местонахождение неизвестно. По слухам, жил в Берлине.

3. Доктор Гёрте. Директор исторического музея «Пруссия». Тоже скрылся. Вряд ли может быть полезен: Роде ему не доверял. А впрочем…

4. Доктор Гергардт Штраус. Был довольно близко знаком с Роде. Кажется, живет в демократическом секторе Берлина. Разыскать во что бы то ни стало!

5. Хенкензифкен. Инспектор музея. Где находится — неизвестно. Пользы от него, очевидно, мало: Роде не делился с ним своими планами, как это видно из сохранившихся документов.

6. Шпехт Иоганн. Художник-реставратор. По сообщению академика живописи Эрнста Шаумана, был одним из приближенных Роде. Находился в советском лагере по проверке гражданских лиц в Кенигсберге. Дальнейшие следы потеряны. Мог быть полезен — и весьма.

7. Некто Руденко. Музейный работник. Советская гражданка. Сопровождала экспонаты киевского музея. Находилась в Вильденгофе. Где она в настоящее время? Могла бы принести большую пользу, как единственная русская среди перечисленных лиц.

8. Лаш Отто-Бернгардт. Бывший генерал от инфантерии, начальник Кенигсбергского гарнизона. Осужден нашим военным трибуналом за военные преступления.

9. Эрих Кох. Бывший гауляйтер. Бежал из Восточной Пруссии. Судьба неизвестна».

Денисов и его товарищи принялись за работу. Они читали немецкие книги, сообща переводили все, что могло пригодиться, рылись в словарях и справочниках.

Начались раскопки в городе. Командир группы саперов старший лейтенант Амелин ежедневно докладывал Денисову о проведенных работах. Солдаты во главе с опытными офицерами инженерно-технической службы откачивали воду из бункеров, осматривали подвалы, блиндажи. Прошли не одну сотню метров ходов сообщения, исследовали десятки развалин, побывали в крепостных сооружениях…

Однажды Денисов пошел в замок.

Неприветливо встретили его мрачные развалины. Ветер выл в проломах стен, сыпал за воротник сухую пыль, то и дело валились под ноги куски штукатурки, обломки угрожающе раскачивались над головой. Денисов решил составить схему расположения комнат и служб в замке. Это ему не удалось: слишком уж сильно разрушен был шлосс.

Явно не хватало человека, который бы хорошо знал Кенигсберг и мог отдаться поискам всецело, вложив в них не только живой интерес и энтузиазм, но и научные познания.

Живой интерес, энтузиазм и научные познания…

Денисов отодвинул начатое было письмо.

Да. что касается научных познаний, то насчет них сомневаться не приходится. А вот интерес и энтузиазм — это еще как сказать.

Тот последний разговор с Сергеевым не выходил у него из памяти.

Долгие годы партийной работы выковали в Денисове немало совершенно необходимых качеств: внимательность и умение вовремя прийти на помощь человеку, поддержать споткнувшегося, дать ему совет, поправить того, кто ошибся, быстро принять сложное и трудное решение и затем отстаивать его до конца.

Сам же Денисов больше всего ценил в себе нелегко, с годами, давшуюся ему непоколебимую принципиальность.

Но человеку свойственно иной раз не замечать того, как собственные его достоинства иногда, какой-то стороной, оборачиваются и недостатками.

Именно такого свойства была и принципиальность Денисова. Подчас она становилась чересчур уж непоколебимой, и тогда он терял на определенное время способность отличать временное заблуждение и минутную слабость от крутого уклона и слабодушия.

Вот и сейчас, вспоминая тот трудный, нехороший разговор, Денисов снова стискивал зубы: спасовал, струсил, попятился назад Сергеев, и кто его ведает, не повторится ли это снова в тяжкую минуту.

Он не знал, разумеется, того, как мучителен был тогда этот разговор для Олега Николаевича, как, уже сидя в вагоне, он взялся было за чемодан, чтобы вернуться назад, и только вспомнив о телеграмме Анны, удержался в последнюю минуту.

Не знал Денисов и о бессонных ночах, о долгих беседах Сергеева с женой, о том, как жадно пробегал глазами Олег Николаевич каждую страницу выписанной им «Калининградской правды», как, не решаясь сделать первого шага, ждал он вызова и чуть не каждый день грустил, не получая его.

Денисов не знал этого. Но иного выхода он не видел. Он решил пойти на компромисс: посмотрим, изменить решение никогда не поздно, если будут основания.

Отбросив в корзину начатое письмо, он взял чистый лист бумаги и аккуратно вывел на нем: «Срочная. Ленинград…»

2

Сергеев весело, по-мальчишески ухмыльнулся, словно замышлял что-то озорное. Держа перед собой только что полученную телеграмму, он торжественно прочитал:

— «Ленинград. Фонтанка, 31, квартира 12. Сергееву Олегу Николаевичу. Связи поисками янтарной комнаты вы приглашаетесь постоянную работу областной центр. Телеграфируйте, качестве кого могли бы работать. Жилплощадью обеспечим. Денисов». На постоянную работу в Калининград, ты понимаешь, что это значит, Анечка! Я так ждал эту телеграмму! Янтарная комната не дает мне покоя!

— И, значит, искусствовед Сергеев, которому пришлось уже быть и ученым, и разведчиком, и архитектором, и офицером, приобретает новую специальность — следователя. Ты будешь вызывать людей, допрашивать их, выезжать в места, которые нужно осматривать, как выезжают на места происшествий..

Сергеев покачал головой.

— Нет, Анечка, нет. Конечно, это будет и следствие — беседы со свидетелями, поиски их, осмотр возможных мест захоронения. Но не это главное. Ты забыла, что мне предлагают постоянную работу. Разве могут поиски пусть даже очень важного исчезнувшего сокровища стать моей постоянной работой? Работа, которой я займусь, будет и творческой — ведь нужно создавать новый город, надо построить и дома и дворцы культуры, надо на могиле старого Кенигсберга воздвигнуть новый, социалистический город. Понимаешь теперь, почему у меня такой особый интерес не только к янтарной комнате, но и к самому Кенигсбергу?

— Да, теперь понимаю, — серьезно ответила Анна. — И, значит, ты собираешься использовать свое знание старого Кенигсберга, чтоб восстановить его, каким он был?

— Ни в коем случае! Кенигсберг был городом завоевателей и королей, городом воинов, торговцев и мещан. Зачем нам возрождать из пепла средневековые тесные и темные улочки и надменные замки?

Новый, социалистический Калининград даже по облику будет мало чем похож на мрачный Кенигсберг. Он будет прекраснее старого Кенигсберга, насколько наша жизнь прекраснее старой…

3

Уже в первом письме Сергеев подробно делился с Анной своими заботами:

«Анечка, дорогая! — писал он. — Если бы ты знала, какое волнение охватило меня, когда я, после такого долгого перерыва, шагал по лежащим в руинах улицам Кенигсберга, где провел когда-то столько интересных и опасных минут! Я вспоминал эти грозные дни, вновь переживал их…

Однако ты не, думай, что я только копаюсь в воспоминаниях, как старик, который живет прошлым. Нет, воспоминания мои конкретны, мне необходимо вспоминать старый город, чтоб творить новый. И в связи с этим у меня сразу же начались нелады. Некоторые товарищи, из тех, кто погорячей и полегкомысленней, вообще считают, что следует поставить крест на планировке старого города. В первые годы восстановления поневоле приходилось заниматься ремонтом того, что лучше сохранилось, а лучше сохранились как раз окраины, а не центр. Окраины, кстати, хорошо распланированы, они полны зелени, там современные дома. Прежний деловой и бюрократический центр, составлявший облик средневекового, фашистского Кенигсберга, и сейчас лежит в сплошных развалинах. Жизнь современного Калининграда сместилась к прежним окраинам, нынешний — временный, так я считаю, — центр расположен у бывшего Северного вокзала, у площади Победы, которую еще называют площадью Трех Маршалов. И вот эти товарищи рассуждают: забудем полностью старый Кенигсберг, создадим новый город, будем строить его на новом месте, а на руинах бывшего центра разобьем скверы.

Я считаю, что это неправильно. Нельзя пренебрегать опытом истории. Старый центр был мрачен и неприветлив, но он сложился не случайно. Мы должны создать наш новый великолепный городской центр, но на старом месте — между Южным и Северным вокзалами, в районе кафедрального собора — такова моя мысль. Знаешь, что меня еще убеждало в справедливости этого? Ведь если мы забросим старый центр, то там, за рубежом, реваншисты будут спекулировать на этом: вот был какой город, а теперь ничего — трава и скамейки! А мы всему миру покажем, что было раньше, а что — теперь! Не правда ли, широкие улицы, просторные площади, чудесные здания лучше старых кривых улочек без зелени, без света, без воздуха, с мрачными домами и казармами?

Я недавно долго бродил среди руин кафедрального собора, осматривал его огромный зал, постоял и около могилы Канта — она у самой стены собора и взята под специальную охрану государства. Разрушения колоссальны! Я думал о погребенных под развалинами обширных подвалах собора. Не там ли наша янтарная комната? Что ж, очень возможно. Во всяком случае, нужно проверить.

Я, между прочим, познакомился с одним человеком, зовут его Вольфсон. Он еврей, профессор, специалист по Канту, восторженный поклонник его философии. При Гитлере, конечно, Вольфсон был уволен из университета, потом скрывался, просто чудом сохранил жизнь. Он любит Кенигсберг, не захотел отсюда уезжать. Ему предлагали работать при университете, он отказался: у вас, мол, иное отношение к Канту, а переучиваться мне уже поздно. Так вот, Вольфсон спросил меня однажды:

— Правда ли, что вы приступаете к активным поискам янтарной комнаты?

Я ответил:

— Да, правда, А вы что-либо знаете о ней?

— Нет, точно ничего не знаю, — сказал он. — Но слышал, что перед самым штурмом Кенигсберга какие-то сокровища вывезли из королевского замка на полуостров Бальгу, в крепость. Обязательно поищите там, может, это и была ваша янтарная комната.

— Обязательно поищем, — сказал я. — А вам спасибо за сообщение.

И тут, что бы ты думала, он мне дал? Чертеж замка на острове Бальга. Протянул он мне этот чертеж с таким безразличным видом, будто подарил записную книжку или блокнот.

— Может, — говорит, — пригодится..

Ну, конечно, пригодится! Пришлось включить и Бальгу в список мест, которые необходимо обследовать. Этот список состоит уже из многих десятков названий. Каждый день кто-нибудь приходит, вроде Вольфсона, и рассказывает о своих подозрениях или предположениях — нужно раскопать вот этот бункер или подвал, ходят слухи, будто там что-то захоронено.

Мы еще будем монтировать янтарную комнату во дворце, вот увидишь!

Целую тебя. Скучаю.

4

В зале заседаний облисполкома яблоку негде упасть. Денисов за столом, покрытым зеленым плюшем, позванивает колокольчиком:

— Прошу внимания, товарищи. Лекцию об истории янтарной комнаты прочтет товарищ Сергеев. Прошу, Олег Николаевич.

Сергеев говорит уже второй час подряд. Никто не напоминает о перерыве.

Янтарю, что добывается теперь на берегах Балтийского моря, не меньше семидесяти миллионов лет.

Тогда, в непостижимой дали веков, побережья хмурой Балтики покрывали могучие тропические леса. Деревья стояли здесь, как гигантские колонны. Временами на море свирепствовали жестокие штормы. Порывы ветра доносились и в сумрачные чащи. Тогда вековые деревья шумели, сталкиваясь ветвями, рокотали глухо и грозно. Синие молнии сплетались в темном небе, стрелами ударялись в болото и, шипя, гасли там. А порой проносился ураган, и тогда гигантские стволы, вырванные с корнями, валились друг на друга, как воины, поверженные в неравной схватке.

Погубленные бурей деревья заносило топким илом, засасывало песком, они постепенно истлевали… Только кусочки смолы оставались нетронутыми этой вечной работой природы. Они застывали, каменели, становились зернами различных оттенков — от светло-желтого, как мед, до бурого.

Шли годы, века, сотни веков. На заре нашей эры жители этих мест находили в прибрежном песке кусочки янтаря и делали из него украшения. О них повествует в «Одиссее» легендарный Гомер.

Но особенно увлекались янтарем позже, в древнем Риме. Среди римлян господствовало суеверное представление о лекарственных свойствах янтаря, якобы способного излечивать многие болезни. Он был очень дорог. По рассказам Плиния, маленькая фигурка из янтаря стоила дороже взрослого раба. Янтарь можно было обменивать на золото, медь, бронзу, олово — металлы, которые в те времена ценились весьма высоко.

В средние века «солнечный камень» стал предметом оживленной торговли. Лучшие мастера превращали невзрачные на вид бесформенные «камешки» в тяжелые нити массивных женских бус и овальные броши с затейливой резьбой, причудливые гребни и фигурки богов, амулеты и шпильки. Мелкие кусочки янтаря шли на приготовление благовоний: сгорая, они издавали приятный смоляной запах.

Добыча «морского золота» не представляла собой серьезных трудностей, обработка его была сравнительно легкой, а разнообразие цвета, тонов и прозрачности делали янтарь одним из лучших украшений. Но «солнечный камень» отличался хрупкостью, и это требовало при его обработке большого искусства и осторожности. Поневоле приходилось работать очень тщательно, кропотливо, постигать «секреты» ремесла. Создавалась целая школа искусников, изделия которых и теперь поражают нас красотой и изяществом. Возникли цехи янтарных мастеров, изготавливавших неповторимые шахматные фигуры, флаконы для благовоний, шкатулки и ларцы, пластинки с украшениями в виде орнаментов и даже различных жанровых сценок.

Все чаще и чаще в руки ученых попадались теперь куски янтаря с замурованными в них мушками, жуками, пауками и другими насекомыми. Такие находки ценились очень высоко. Еще бы! Ведь крохотные «мумии» пролежали в своих великолепных «гробницах» десятки миллионов лет. Такой янтарь приобретался не только из простого любопытства, он представлял большой научный интерес. Исследования таких вот кусков янтаря помогли установить виды доисторической фауны, в том числе около 500 видов жуков, 60 видов муравьев, 450 видов двукрылых и огромное количество других насекомых.

Известный философ Иммануил Кант, посмотрев на муху, заключенную в янтаре, как-то сказал: «О если б ты, маленькая муха, могла говорить, насколько иным было бы все наше знание о прошлом мира!»

А великий Ломоносов однажды перевел стихи древнеримского поэта Марциала:

И до сегодняшнего дня янтарь служит людям. Особенно большой известностью пользуется продукция Калининградского янтарного комбината, который дает стране свыше ста пятидесяти разнообразных изделий из янтаря. Это украшения и шахматы, различные шкатулки и курительные принадлежности, чернильные приборы и много других прекрасных вещей, украшающих быт советского человека.

История мирового искусства знает немало драгоценных собраний предметов из янтаря. Но среди всех них, далеко оставляя позади своих соперников, выделялась янтарная комната Екатерининского дворца-музея, равной которой по исключительному мастерству отделки, красоте и количеству использованного янтаря нет и не было во всем мире.

В семнадцатом столетии феодальные немецкие княжества объединились в единое государство — Пруссию, которая к середине века достигла значительного расцвета.

Первый прусский король Фридрих I считал себя поклонником и знатоком искусства. Стремясь поразить Европу великолепием своего дворца, он заставлял придумывать все новые и новые украшения, приказывал сооружать все новые монументы, расписывать небывалыми узорами залы, обставлять их изысканной мебелью. Но всего этого королю казалось мало. Он жаждал чего-то сверхъестественного, необычного, такого, что могло потрясти мир, изумить его роскошью.

— Я хочу иметь в своем дворце то, чего не имеет ни один король мира! — настойчиво повторял Фридрих своим министрам.

— Я хочу! — гневно твердил властитель Пруссии. И десятки придворных ломали головы: как угодить своему повелителю?

Трудно сказать, кому пришла на ум спасительная идея, но она пришла!

— Ваше величество, надо создать комнату, целиком отделанную янтарем. Только ваши владения богаты этим морским сокровищем, и никто не сможет сравниться с вашим величеством в красоте дворца, если стены зала, будут украшены «солнечным камнем», — предложил однажды королю министр двора.

— Да, это отличная мысль! — подхватил Фридрих.

И придворный архитектор Андреас Шлютер предстал перед королем. Склонив голову, он выслушал приказ: во дворце Монбижу украсить кабинет.

Янтарь брать в придворном цейхгаузе. В расходах не стесняться.

Работа началась.

Шлютер пригласил к себе в помощники мастера Гофрина (Готфрида) Туссо родом из Данцига, служившего в ту пору при датском королёвском дворе. Туссо отвели мастерскую во дворце, где шлифовали янтарь, а Шлютер тем временем готовил рисунки-эскизы оформления. Вскоре король одобрил их, и работа закипела полным ходом.

К 1709 году янтарный кабинет был готов.

По всем его стенам и потолку шли широкие панно из янтаря, местами украшенные овальными медальонами с выпуклыми узорами и вензелем короля в центре — «F. R.» («Фридрих Рекс»[17]).

На каждой стене установили в богато убранных рамах прямоугольные зеркала, а между ними — овальные, в более легком оформлении.

Чтобы световая игра янтаря была как можно более эффектной, Шлютер подложил под прозрачные янтарные пластинки листочки серебряной фольги.

Рамы зеркал и центральной части вертикальных панно состояли из янтарных разноцветных выпуклых композиций. На них были изображены плоды, листья, гроздья винограда, уродливые морские чудовища, эпизоды из сказок.

Кроме того, повсюду размещались янтарные пластинки с искусными гравюрами, сделанными так тонко, что эти крохотные картинки, преимущественно из жизни рыбаков, можно было лишь с трудом рассмотреть через увеличительное стекла.

Король Фридрих, осмотрев янтарные панно, пришел в восторг и приказал разместить кабинет в парадных комнатах дворца королевы в городе Потсдаме.

И тут Шлютера и Туссо постигла беда: через несколько дней янтарные панно неожиданна рухнули.

Туссо обвинили в государственной измене и заключили под стражу. Шлютера изгнали из страны.

Детали оформления янтарного кабинета были сложены в ящики. Началось следствие. Пока оно шло, в 1713 году Фридрих умер.

На престол вступил его сын, Фридрих-Вильгельм I.

Расчетливый и мелочный, не интересовавшийся ничем, кроме армейской муштры, он презрительно именовал профессоров «чернильными душами». По мнению короля, известный всему миру философ Лейбниц был «никуда не годным человеком, который не способен даже стоять на часах». Король запретил иностранным ученым и художникам въезд в страну, многих профессоров уволил, остальным снизил жалованье, пытаясь заставить их играть унизительную роль шутов при своем дворе.

Вполне понятно поэтому, что в царствование Фридриха-Вильгельма I детали янтарного кабинета оставались спрятанными в кладовой.

Начало XVIII века было временем бурных политических событий в Европе. Тогда на международной арене появился исполин, которого приходилось уважать или по крайней мере хотя бы считаться с ним, — поднимающаяся Россия. В 1709 году Петр I под Полтавой разгромил «непобедимую» шведскую армию. Победы Петра не только принесли славу России, но и коренным образом изменили расстановку сил в Европе.

В глазах многих политических деятелей того времени Петр стал героем. Бранденбургско-Прусское королевство, которое Маркс характеризует как «смесь деспотизма, бюрократии и феодализма», искало с ним союза.

Великое посольство Петра, прибывшее в 1716 году в Берлин, было встречено с почетом. Фридрих-Вильгельм, по натуре скупой, расчетливый человек, не знал как отблагодарить русского императора за победу над Швецией, спасшую Пруссию от гибели.

Во время осмотра резиденции короля Пруссии в Потсдаме Петр обратил внимание на янтарную комнату, которая незадолго до этого была восстановлена немецкими янтарных дел мастерами.

В знак уважения и признательности Фридрих-Вильгельм преподнес в дар Петру чудесное произведение искусства. Это был политический, дипломатический дар — плата за безопасность восточных границ королевства, дань уважения подвигам русских солдат, полководческому гению Петра и русских генералов. Прусское правительство приобретало в лице России мощного союзника.

Петр высоко оценил подарок. «Получил преизрядный презент…» — писал он жене.

Так янтарный кабинет стал достоянием русского государства.

Существует легенда о том, что якобы Петр купил у Фридриха-Вильгельма янтарный кабинет, расплатившись пятьюдесятью пятью рослыми рекрутами.

Это предположение, однако, не подтверждается никакими документами. Правда, известно, что в 1718 году — через два года после получения кабинета! — Петр отправил Фридриху-Вильгельму с камер-юнкером Толстым пятьдесят пять солдат, токарный станок и бокал собственной работы. Но это следует рассматривать только как ответный подарок, но не как плату за янтарное сокровище.

В конце XIX века русский архивариус К. Щученко обнаружил в архиве «Дело о присылке от Прусского короля в дар Государю Петру I Янтарного кабинета 1717 года генваря 13 дня».

В деле находится несколько любопытных документов.

Так, здесь хранится «Роспись янтарной каморы, которую Его Королевское Величество Прусское Его Царскому Величеству презентовать изволил».

Как видно из «Росписи», янтарный кабинет «состоит в следующих штуках:

1. Две большие стенные штуки, в коих две рамы с зеркалами.

2. Две таковые же штуки, при которых токмо одни поуже рамы.

3. Четыре таковые же штуки стенные, немного поуже и каждая с отдельными зеркалами.

4. Два крыла пошире и еще два немного поуже. 12 штук все одинаковой равной величины.

5. Четырехугольная доска, обложенная янтарем, изготовленный щит с большой главой. Большая голова на дереве, седм малых голов, 14 изготовленных тулипанов, 12 роз, три штуки с раковинами, двои изготовленные замки.

Вышеозначенные янтарные вещи в 18 больших и малых связках находятся. Берлин, 13 генваря 1717 года. Иоганн Вильгельм Меерман».

Кроме того, в деле есть наставление о том, каким образом следует распаковывать украшение. Этот документ называется: «Не в пример данное обучение, каким образом потребно Янтарный кабинет вынимать и что при этом следует смотреть».

В нем подробно описано, как нужно распаковывать каждую «штуку». Например: «Все тюки подписанных «обен» или «вверху», когда все ящики из соломы или укладки вынутся, то надлежит смотреть, чтобы верхнюю сторону всегда поднимать». Или: «Все ящики крепкими трубами назади укрепить крепко, оные наперед раструбовать и ящик положить на сторону, где были трубы, ибо сие есть нужнее дня».

Эту инструкцию подписали некие Л Меерман и Й. Шванн. Внизу сделана приписка: «Мастер, который сей янтарный Кабинет изготовил, называется Гофрин Туссо, а живет в Гданске».

Янтарный кабинет отправили в Россию на подаренной королем яхте, но Петр, беспокоясь за судьбу подарка (яхта была старая), уже через несколько дней пишет обер-гофмейстеру Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину:

«Монсеньор! Когда прислан будет в Мемель из Берлина от графа Алексея Головина кабинет Янтарной (который подарил Нам королевское величество Прусской), и оный в Мемеле прийми, и отправь немедленно через Курляндию на курляндских подводах до Риги с бережением с тем же посланным, который Вам сей указ объявит, и придайте ему до Риги на пищу денег, дабы он был доволен, и естли будет требовать под тот кабинет саней, и оныя сани ему дайте.

Из Амстердама, генваря в 17 день 1717 года. Господину Бестужеву в Курляндию».

Янтарный кабинет при жизни Петра оставался уложенным в ящики. Император очень гордился им и мечтал увидеть янтарные украшения на стенах своего дворца. Но царю не суждено было дождаться этого дня. В 1725 году Петр I умер.

При императрице Екатерине I янтарные панно наконец извлекли из ящиков. Знаменитыми украшениями одели стены одной ив комнат Зимнего дворца. Она стала местом приема послов, местом царских аудиенций и всевозможных торжеств. Пришлось дополнительно закупать янтарь — комната оказалась значительно большей по размерам, чем та, для которой предназначалось творение Туссо и Щлютера.

В 1753 году, по неведомой причине, янтарный кабинет снова разобрали и упаковали в ящики.

Его новая жизнь началась только при императрице Елизавете Петровне, которая решила приступить к перестройке летней резиденции царей — Екатерининского дворца.

Более двух столетий Царское Село было излюбленным местом летнего отдыха русских государей. Самые талантливые архитекторы и живописцы, скульпторы и садоводы трудились здесь над созданием великолепных дворцов и парков. В этом колоссальном труде принимали участие сотни гениальных русских мастеров, выходцев из народа. Именно их руками созданы в Царском Селе замечательные архитектурные сооружения, которые принесли маленькому городку под Петербургом мировую славу.

Но наивысшего размаха строительство императорской резиденции достигло во времена, когда здесь трудился один из самых выдающихся русских зодчих обер-архитектор Варфоломей Варфоломеевич Растрелли.

С 1751 года Растрелли возглавил все строительные работы в Царском, а затем в течение шести лет полностью перестроил дворец, сооруженный по проекту А. В. Квасова. Фактически Растрелли спроектировал совершенно новое здание.

Гениальный архитектор вложил в строительство дворца и в отделку его внутренних помещений все свои недюжинные творческие силы и талант.

Пять одинаковых корпусов с белоснежной колоннадой соединялись между собой легкими, сквозными, как бы просвечивающими насквозь галереями в единое целое. Небывалой пышностью, причудливостью и выдумкой отличались эти галереи. Каждому, кто смотрел на них впервые, могло показаться, что все они одинаковы. Но стоило вглядеться пристальнее, и это обманчивое впечатление исчезало. Становилось очевидным, что каждая стена — самостоятельное произведение искусства. Правда, между высокими арками располагались простенки одинакового размера, но зато их декоративное оформление становилось все богаче и разнообразнее по мере приближения к центральной части дворца. Белые полуколонны то стояли парами, то раздвигались, то сменялись портиками с изогнутыми в виде лука навесами-фронтонами. Золоченые скульптуры почти целиком закрывали пространство между полуколоннами и зеркальными окнами дворца. По всему фасаду сверкало золото украшений, и казалось, что сами стены состоят лишь из одного света, что они лишены всего вещественного, тяжелого.

А если посмотреть на фасад сбоку, то золоченые украшения и статуи, решетки внизу окон, позолота верхних частей колонн и ослепительная белизна самой колоннады, зеркальные отблески стекла, игра бирюзовой окраски стен — все это походило на одно сплошное пышное, разноцветное, почти прозрачное кружево. Чудом архитектурного искусства, драгоценной жемчужиной России называли дворец восхищенные современники.

И поставили дворец на вершине холма — он виден был издалека, и сверкал, как драгоценность, для которой, по выражению одного из современников-иностранцев, к сожалению, не сделали футляра, чтобы уберечь от порчи.

Но изумление и восторг всякого, кто приходил сюда, беспредельно возрастали, когда он оказывался во внутренних помещениях. Здесь Растрелли, казалось, превзошел самого себя.

Весь второй этаж представлял собой цепь парадных комнат, так называемую Анфиладу, которая начиналась от «Корпуса под звездой» и доходила до последнего флигеля, где размещались жилые помещения.

Каждая из нескольких десятков парадных комнат Анфилады отличалась своей неповторимой красотой.

Кто был творцом всего этого? Квасов? Растрелли? Нет. Они лишь руководили работами, направляли их к одной цели, вкладывали общую идею в труд сотен людей. Подлинные создатели несметных, поразительных богатств, удивительных произведений искусства в большинстве своем остались безымянными — те трудолюбивые, искусные и умелые люди, кого столетиями презрительно называли «мужиками», «быдлом», «хамьем», считая, что они не способны даже понимать красоту и изящество созданных их собственными руками вещей.

Елизавета вспомнила об янтарном кабинете в разгар строительства дворца. В книге одного из первых историков Царского Села Ильи Яковкина содержится интересная запись, относящаяся к 1755 году:

«Ея Величество, в Высочайшее свое присутствие в Царском, через Обер-Архитектора, повелела, Июля 11 дня, Бригадиру Григорьеву, чтоб из Зимняго дома янтарный кабинет, через убиравшего оный янтарного мастера Мартелли, со всякою осторожностию, собрав опять и уложив в ящики, перенести солдатам на руках, в Царское, под присмотром самого мастера и ему опять убрать оным янтарем во дворце царскосельском покой, который Ея Величеством для сего назначен будет».

26 июля семьдесят шесть дюжих гвардейцев двинулись в трудный поход из Петербурга в Царское Село. Держа на руках ящики, солдаты несли убранство янтарного кабинета. Шесть дней двигалась не спеша необычная процессия. Первого августа прибыли на место, а в сентябре Мартелли под руководством Растрелли закончил работу. Бывший янтарный кабинет отныне стал янтарной комнатой Екатерининского дворца.

Трудная задача досталась зодчим. Комната, «назначенная для сего Ея Величеством», оказалась значительно выше, чем берлинская, вместо одной двери в ней было три, да еще три окна. Янтаря не хватило, расположить панно в прежнем порядке не удавалось из-за различия в планировке. Не хватало и центральной рамы — для симметрии. Делать ее никто не решался.

Растрелли нашел простой, поистине гениальный выход из положения: он заменил недостающий янтарь зеркалами на белых с золотом подзеркальниках в рамах, украсил их золочеными бра. Сделали их русские мастера-умельцы Иван Копылов, Василий Кириков, Иван Богачев.

«Строгость стиля, художественный замысел Шлютера были нарушены, — писал искусствовед Вильчковский, — но «варвар», нарушивший творение «художника», был сам не меньший художник, и поэтому янтарный кабинет, став янтарной комнатой, не потерял в своей художественной ценности. Она органически вошла в гамму парадных комнат дворца, где Растрелли так широко развернул свой талант».

Сам архитектор в перечне своих работ упоминал о ней так: «Большая комната, отделанная великолепной работой в/янтаре».

Гений Растрелли дал ему возможность тонко прочувствовать замысел Шлютера и Туссо и в новых условиях создать из их материала по существу совершенно оригинальное прекрасное творение.

Янтарная комната стала главной достопримечательностью дворца.

Один из искусствоведов образно назвал ее «янтарной поэмой».

Западная стена комнаты выходила на плац, огражденный полукруглым зданием циркумференции. Три окна комнаты образовали почти сплошную перегородку. От пола до потолка они сверкали лучшим бемским стеклом. Их верхние части были полукруглыми, внизу поблескивали свежими белилами деревянные панели с золоченым орнаментом. Ослепительно сияли в простенках два зеркала в позолоченных рамах, а над каждым из них висела картина.

В витринах под окнами размещены были предметы из янтаря, подаренные в разное время русским царям.

Пол сначала устилал простой паркет из дуба, ореха, березы. В 1764 году он пришел в ветхость. Тогда паркет заменили новым, изготовленным по проекту архитектора В. Неелова, из ценнейших пород деревьев. Он был отлично отполирован, этот паркет, его сверкание будто сливалось с блеском янтарных стен, с игрой зеркальных стекол.

Южную стену, как и две остальных, почти сплошь покрывали украшения из янтаря. Примыкая к западной стороне, белела дверь с позолоченными украшениями — нарядными и выпуклыми завитками, мелкими гирляндами цветов. Над дверью — сложное деревянное резное украшение, покрытое позолотой — десюдепорт, в середине которого находилась резная женская головка (в восемнадцатом веке такие головки называли буштами). Эта дверь вела в соседний Картинный зал.

На каждой стене было три вертикальных панно из янтаря, между ними — зеркальные пилястры — выступы в форме колонн. На каждом пилястре были укреплены светильники-жирандоли.

Среднее панно, сплошь заполненное кусочками янтаря, шире боковых. В центре — мозаичная картина, одна из четырех находившихся в этой комнате. Крайние панно также покрыты янтарной мозаикой в прямоугольном обрамлении, наверху — овальные зеркала и мозаичные орнаменты. Понизу тянется сплошная янтарная панель.

По верхнему ярусу располагался широкий фриз. Янтаря не хватило, и потому Растрелли решил затянуть фриз холстом, искусно окрашенным под янтарь. Над фризом были установлены золоченые деревянные вазы с цветами, а над каждым пилястром, поддерживая вазы, стояли по две выпуклых деревянных фигурки купидонов. Сравнительно небольшую по размерам комнату освещали 565 свечей. Их желтые блики отражались в теплом золоте янтаря, что создавало неповторимый световой эффект.

Восточная стена была обращена к парковой стороне дворца. Дверь посредине вела в Зеленую столовую. Выше двери — единственный во дворце оригинальный десюдепорт из янтаря. Здесь вертикальных панно было не три, а два — по одному с каждой стороны. Там же располагались картины Панини и мозаика из янтаря. Северная стена точно повторяла оформление южной.

Потолок до 1758 года был простым, белым, с лепным карнизом и паддугой. Но затем, в 1758–1759 годах, живописец Фирсов изготовил для потолка специальную картину-плафон. Однако осталось неизвестным, был ли плафон установлен. В 1855–1858 годах потолок реконструировали и украсили по проекту архитектора Штакеншнейдера. В паддугу ввели золоченые тяги и орнаменты, а в середину вставили картину неизвестного венецианского мастера восемнадцатого века (вероятнее всего — Фоттенбакко). Она изображала Мудрость, охраняющую Юность. Медальоны вокруг картины сделаны были тогда же академиком Титовым.

Как видно, Растрелли сумел отлично использовать имевшийся у него материал, расположив его так, что все окружавшее «янтарную поэму» своей красотой не превосходило ее, не резало глаз, а казалось лишь легкой рамкой. Создать такое творение могли только великие мастера. Но они и были по-настоящему великими — Шлютер, Туссо, Растрелли!

— Вот какое сокровище мы должны отыскать! — этими словами закончил Сергеев свою лекцию.