Тайна Замка грифов

Глава 5

Я покидала Везон со смешанным чувством. Жак Марсо, управляющий, оказался довольно угрюмым типом с недоброжелательными и подозрительными черными глазами на туповатом лице. Как только он узнал, что я племянница месье Жерара, его отношение ко мне стало восторженно-подобострастным. Мадам Марсо, которая, казалось, полностью разделяла и тупость, и недоброжелательность супруга, ничем практически от него не отличалась. Я быстро пресытилась их обществом.

Марсо показал мне погреба с огромными бочками вина, запасами зерна и других фермерских продуктов, включая окорока и копченую свиную грудинку, предъявил список инвентаря и свои отчеты, из которых я сделала несколько выписок.

Выпив довольно посредственный кофе, приготовленный мадам Марсо, из чашки, которую мне захотелось сначала вымыть, так как ни сама мадам, ни ее муж не выглядели опрятными, я сумела вежливо отказаться от их грубоватого приглашения на ленч, готовившийся в огромной железной кастрюле, кипевшей на плите.

По сравнению с фермой дом Мадлен Бурже выглядел безупречным, а запах из ее большого котла вызывал ностальгические воспоминания, слюну. Это был pot-au-feu, блюдо крестьян-фермеров, которое вы не найдете пи в одном ресторане Франции. Дед довольно часто говорил мне о нем. Раньше во всех фермерских домах в Шатеньере можно было найти такие огромные железные котлы на плите, кипящие непрерывно день и ночь. И каждый день их содержимое становилось гуще и ароматнее, каждый день туда закладывались свежие овощи и мясо. Аромат этого варева заполнял не только кухню, но и весь дом.

– Кусочек сыра или колбасы – это неплохо, – говорил дед с голодным блеском в черных глазах, – но дайте мне половник pot-au-feu с буханкой свежего хлеба и везонское вино, и мне больше ничего не надо!

Мы, без сомнения, устроили бы себе свой собственный pot-au-feu в Новом Орлеане, что стало бы предметом зависти всех наших соседей-французов, если бы плиты там работали не на электричестве, а на дровах. Мой дед всегда дважды пересчитывал свои гроши, прежде чем платить по счетам за электричество. Жечь плиту день и ночь, даже ради pot-au-feu, было бы пыткой для его экономной натуры.

В доме Мадлен Бурже я учуяла именно это блюдо, даже несмотря на то, что меня тошнило и я была сильно напугана. Но здесь, у Марсо, мне совсем не хотелось пробовать его. Я извинилась и отправилась на прогулку по поместью. Шагая вдоль виноградника, я почти физически ощутила присутствие своего деда. Он когда-то ухаживал и за этими лозами, и за теми, что погибли от недостатка внимания, и вот за теми, которые без ухода стали бесплодными, заросли сорняками и, задыхаясь от нашествия подлеска, взбирались на деревья, годами прокладывая себе путь наверх. На склонах гор я видела пасущийся рыжий скот и длинношерстных овец, видимо, потомков тех, что пас мой дед. Я нашла глубокий омут, где он учился плавать со своим братом, Жан-Полем, еще до Первой мировой войны, и недалеко от него пещеру, где они играли в разбойников. Нашла дуб, расколотый молнией много лет назад, на котором дед вырезал свои инициалы. Растущая кора попыталась за эти годы скрыть его слабые мальчишеские попытки увековечить свое имя.

Все это заставило меня о многом задуматься, когда я медленно возвращалась по запущенным фермерским землям к "мерседесу". Теперь Везон стал лишь тенью того, чем был прежде. И вместе с тем я понимала, почему дядя Морис его оставил. Здесь были поля, на которых ничего не росло, последние пахотные слои почвы давно выветрились, остались лишь глина и прожилки известняка. Без сомнения, потребовалось бы вложить слишком много средств, чтобы сделать Везон вновь плодородным. Даже виноград, что Жак Марсо культивировал и удобрял, рос плохо и был кислым. Скот тоже приносит мало дохода, так что Везон, решила я, невозможно поднять до того же уровня, что и поместье Шатеньере, за одну человеческую жизнь.

Теперь я с восхищением начала думать о дяде Морисе, который был не только героем Сопротивления, столкнувшимся со всеми ужасами, о которых говорил Этьен Метье, но и имел здравый смысл отказаться от прежнего образа жизни и даже от родовой фермы, чтобы вовремя заняться выгодными инвестициями.

Человек, столько вытерпевший и переживший, имеет право на недостатки. Я почти смогла забыть и простить убийство беспомощных голубей. Но мне хотелось бы, чтобы у него была экономка получше, чем Габриель, та, которая бы поставила на плиту огромный железный котел, наполнила бы его жирным мясом и свежими овощами для pot-au-feu и позволила этому ароматному вареву созревать, не ослабляя кипения.

Аппетит, возбужденный долгим и насыщенным утром, подсказал мне поинтересоваться у дяди, почему в замке нет pot-au-feu.

Марсо стояли возле своего дома, молча наблюдая, как я отъезжаю. На окраине деревни я сбросила скорость, высматривая Бурже и Этьена, и заметила наконец всех троих, работавших на винограднике. Этьен был без рубашки. Его атлетическую грудь, спину и руки покрывал ровный загар.

Я посигналила, мои новые знакомые выпрямились и посмотрели в мою сторону. Мадлен и Этьен помахали мне, а бедняга Пьер широким жестом снял берет и поклонился.

Я удовлетворенно нажала педаль газа и помчалась к автостраде. В деревушке, похожей на Токсен, я остановилась у бистро, все еще преследуемая мыслями о pot-au-feu. Но когда я спросила об этом блюде, женщина, которая вышла меня обслужить, только рассмеялась:

– Кто захочет это есть, мадемуазель? Это просто суп бедных крестьян, что живут поблизости. У нас есть свежий горячий хлеб и масло с фермы, есть колбаса, сыр, кофе, вино. Жена хозяина делает самые лучшие в округе омлеты, если мадемуазель отведает ее стряпню – не пожалеет.

Я разочарованно удовольствовалась омлетом, решив, что воспитание деда сделало меня в душе крестьянкой и что в следующий раз, когда поеду в Везон, непременно напрошусь пообедать к Мадлен Бурже.

Когда я добралась до Токсена, было уже далеко за полдень. Деревня дремала в теплых лучах солнца, а люди все еще работали на виноградниках, растущих на склонах гор вокруг замка. Я припарковала "мерседес" рядом с древними машинами под огромным деревом и отправилась рассматривать витрины местных магазинчиков. Это не заняло много времени. В темном помещении небольшого универмага я сделала пару покупок и зашла в пекарню за кексами. Вспомнив, что во французской провинции леди в одиночку не посещают винных магазинов, я хотела пройти мимо, но мне навстречу вышел хозяин, улыбчивый полный человек с красноватым цветом лица, свидетельствующим о его неравнодушии к собственному товару.

– Бонжур, мадемуазель. Добро пожаловать в Токсен. Я Анри Клоэт. Надеюсь, ваш дядя, месье Жерар, в порядке?

– Мой дядя вполне здоров, спасибо, месье.

– Не хочет ли мадемуазель стаканчик вина? В доме, конечно. Моя жена вас угостит.

Я улыбнулась и поблагодарила его, сказав, что только что пообедала. Он покачал головой:

– Очень жаль. Мы с Виолеттой видели сегодня утром, как вы уезжали, мадемуазель. Я принес из погреба бутылку нашего лучшего бургундского, на случай если вы заглянете к нам на обратном пути. Но на нет и суда нет. Может, в другой раз? Не так много чужестранцев приезжают в Токсен в это время года, если, конечно, мадемуазель можно назвать чужестранкой.

– Я думала, что здесь часто проезжают люди, направляющиеся к минеральным источникам или в горы, месье Клоэт.

Он невесело засмеялся:

– Вы, наверное, заметили, что дорога к нам редко используется. Большинство приезжих направляются в Массив к источникам через Орийяк. Сюда, к несчастью, они заглядывают, только если собьются с пути. Мы существуем лишь за счет милости вашего дяди, месье Жерара. Работа есть только в поместье. Как блохи на кошке, мы бы все вымерли с голоду без нашего хозяина.

Я нахмурилась:

– Но ведь сюда заходят некоторые туристы? Я сегодня утром повстречала Двух путешественников, которые спрашивали дорогу в Токсен.

Клоэт, улыбаясь, покачал головой:

– Туристы? Сейчас еще не время для туристов. Они обычно приходят в июне, в летние каникулы, и никогда не останавливаются в деревне, идут прямо через лес. Если бы замок был открыт для посещений, все было бы по-другому.

– Но я видела двоих молодых людей, путешественников, месье.

– Наверное, они устали от ходьбы, мадемуазель, и где-нибудь отдыхают. Во всяком случае, здесь они не появлялись.

– Вы уверены? – удивленно спросила я. Жосси и Жюль показались мне довольно решительными ребятами, которые всегда делают то, что говорят.

Клоэт засмеялся:

– Я вполне в этом уверен. Они сюда не приходили. Это ваши друзья, мадемуазель?

– Нет...

– Возможно, они направились в другую сторону, в Массив или в Везон, сократив путь через поля. Когда молодые люди путешествуют, мадемуазель, они не всегда следуют дороге.

Я кивнула. Да и какое они имели значение для меня? Пожав плечами, я отклонила еще одно предложение стаканчика вина и вернулась к машине. Выехав из деревни, я направилась вверх по склону горы, где виднелись каменные стены, окружавшие поместье.

Ворота, которые стояли открытыми, когда я уезжала, теперь были заперты. Я нетерпеливо посигналила, и из своего домика поспешно вышел Пьер Лабрус.

– Мадемуазель понравилась поездка в такой прекрасный день, а? – весело крикнул он. – Альбер Бернар сказал, что вы уехали в Везон. Как там это старое место? Очень много времени прошло с тех пор, как мы с Мари в последний раз были в деревне. Мы жили в доме напротив пекарни. Это был очень хороший дом. Возможно, мадемуазель его видела?

– Дома напротив пекарни, Пьер, теперь стоят без крыш, медленно разрушаются, – ответила я ему. – В деревне заняты только два дома.

Он печально покачал головой:

– Какая жалость, мадемуазель! Я родился в том доме в Везоне, как до меня – мой отец. И теперь единственные люди, живущие в моей родной деревне, – чужаки, не помнящие родства. Они ничуть не заботятся о том, что строили наши отцы. Но нам здесь, как сказал хозяин, без сомнения, лучше.

– По крайней мере, новые поселенцы отремонтировали те дома, в которых живут, – заметила я. – И они обрабатывают поля. Это хорошие люди. Они вовсе не позорят и не разрушают Везон.

– И один из них – художник, к тому же очень красивый, да? – хихикнул Пьер и лукаво посмотрел на меня.

– Вы же сказали, что давно не были в Везоне...

– Мари слышала об этом от Габриель, мадемуазель. В Шатеньере мало что происходит, о чем не знали бы Габриель Бреман или Альбер Бернар. Не смотрите на то, что он туповат с виду, – внешность обманчива.

Садовник сказал это с такой злобой, что я внимательно посмотрела на него:

– Вы их не любите, да, Пьер?

Он испуганно отвел глаза:

– Я не сказал этого, мадемуазель. Почему я их должен не любить? Хозяин теперь совсем не такой, каким я знавал его до войны. Пытки сильно изменили его. А поскольку он не выходит из замка, эти двое стали его глазами и ушами... Я закрою ворота, когда вы въедете, мадемуазель... Мы с Мари и Матильдой здесь живем хорошо, всем довольны. Я вовсе не хотел проявить неуважение к кому бы то ни было, уверяю вас...

– Я поняла, Пьер.

Я проехала через ворота и, не останавливаясь, направилась к замку. В зеркале заднего обзора я видела, как Пьер медленно закрывал створки ворот. Потом он нервно повернул голову и боязливо посмотрел мне вслед. Я вдруг пожалела, что не сказала ему, что он имеет право не любить кого угодно, поскольку Франция – свободная страна, и что я не виню тех, кому не нравится Габриель. Хотя тугодум Альбер казался мне вполне безобидным. Внезапно я увидела его, когда остановилась у гаража и вышла из машины, чтобы открыть дверь. Альбер был все еще в поле и смотрел в мою сторону. Деревенские тоже подняли головы и уставились на меня, но он свирепо махнул рукой, и они с неохотой вновь склонились над сорняками.

Из кухни вышла Мари Лабрус, чтобы высыпать в мусорное ведро овощные очистки. Увидев меня с пакетами и картонными коробками с кексами, она улыбнулась:

– Поездка была приятной, мадемуазель?

– Вполне, Мари. На обратном пути я остановилась в деревне и купила несколько кексов. Их только что испекли. Я бы съела один с кофе, если вы приготовите.

– Ну конечно, мадемуазель. Через несколько минут. Принести все в вашу комнату?

– А мой дядя любит кексы?

– Еще как, мадемуазель! Он сластена.

– Тогда приготовьте кофе на двоих и пришлите Луизу в библиотеку с кексами и кофе, пожалуйста. Полагаю, мой дядя сейчас там?

– Да, мадемуазель, он в библиотеке, но с ним Габриель. Вам лучше немного подождать. – Ее глаза внезапно беспокойно забегали.

Я нахмурилась:

– Не вижу причины, почему отчет Габриель по домашнему хозяйству должен удержать дядю от общения со мной. Но сначала я поднимусь к себе в комнату. Кофе я хотела бы выпить через пятнадцать минут, Мари.

Она кивнула и уныло пожала плечами:

– Через пятнадцать минут, мадемуазель.

В раздражении поднимаясь к себе в комнату, я решила, что настало время указать Габриель на ее место в Замке грифов. Злость подхлестывала меня, и я с трудом сдержалась, чтобы не ворваться прямо в библиотеку. Приведя себя в порядок и разложив вещи, купленные в деревне, я направилась вниз.

С лестницы было слышно, как Мари ходит по кухне, разговаривая с Луизой. Весело звенели чашки и блюдца, и я подумала, что Мари гораздо лучше подходит на роль домоправительницы, чем грубая, мужеподобная Габриель Бреман.

Что такого увидел мой дядя в этой угрюмой и деспотичной женщине, я не могла понять. Но Мари говорила об их уединении в библиотеке так, что можно было подумать, будто они любовники. Это же просто смешно! Если у моего дяди есть склонность к женскому полу, со своим богатством, даже будучи обезображенным, он вполне мог бы подыскать себе более привлекательную особу, чем Габриель. Я была уверена, что по своим привычкам и образу жизни он явно был знатоком женщин и мирских удовольствий.

За закрытой дверью библиотеки слышались приглушенные голоса. Значит, Габриель все еще там. Мысль об этой женщине в объятиях моего дяди показалась мне такой нелепой, что я чуть не задохнулась от смеха. Подняв руку, чтобы постучать, я вдруг услышала голос Габриель, громкий и полный злости:

– Они знают, говорю тебе! Альбер в этом уверен! Он видел их лагерь под утесом около водопада. Почему, как ты думаешь, он встревожился? Тебе известно, что это означает, так же хорошо, как и мне. Или эта девчонка затмила твой разум?

– Значит, Альбер только посмотрел на них и сразу решил, что они все знают? – язвительно поинтересовался дядя.

– Он достаточно близко к ним подкрался, чтобы приглядеться получше. Говорит, что они тренированные мужчины. А если он так сказал, значит, так и есть.

Мой дядя рассмеялся:

– Это чепуха. Ты воспринимаешь все слишком серьезно. А теперь иди. Дениза вернулась. Я слышал гул мотора. Иди.

– Ты стал глупцом, который ничего не хочет слышать? – Голос Габриель зазвучал необычно пронзительно и испуганно. – Помни хотя бы о нас, если тебе наплевать на себя!

– Ты, вероятно, думаешь, что я все забыл? Ты довольно часто напоминаешь мне об этом. Хорошо, я посмотрю на них сегодня ночью, когда будет луна. Тогда и решим.

– Только возьми нас с собой, Альбера и меня. И если примем решение, мы его тут же и осуществим. Доведем все сразу до конца, как это и следует сделать. Без отлагательств.

Дядя долго молчал, и я нахмурилась, ожидая его ответа. О чем они говорили? Тренированные мужчины? Обученные воевать? Я пыталась понять, что так взволновало Габриель.

– Если это те, за кого ты их принимаешь, они могут ждать нашего визита и подготовиться к нему. Об этом вы с Альбером подумали? – с сарказмом спросил дядя.

– Они не знают, что их видели.

– Альбер стареет. Все мы уже не такие, какими привыкли быть, Габриель.

– Говори только за себя, а не за нас с Альбером! – зло заявила она. – Мы так же надежны и умелы, как и раньше. Возьми нас сегодня ночью с собой, и мы тебе это докажем.

– Хорошо... – Дядя понизил голос, и я не расслышала дальнейшие слова. – А теперь иди, Габриель, пока она не пришла.

– А это другое дело. Нам не нравится, что она здесь. Тебе лучше подумать над этим. Мы долгое время держимся вместе, но помни – все может закончиться.

– Эта мысль и мне приходила в голову, – холодно заметил дядя. – Ты уже все сказала, Габриель. Теперь уходи. Я возьму вас сегодня ночью с собой. Хватит, больше не раздражай меня!

– Я тебя не боюсь! – дерзко воскликнула она. – Ты уже не тот, что был раньше!

Я услышала шаги – она быстро направилась к двери. Не знаю почему, но я испугалась, вдруг осознав, что подслушала нечто не предназначенное для чужих ушей. И Габриель, с ее подозрительностью, сразу поймет, что я все слышала, если обнаружит меня здесь. Я со всех ног бросилась к лестнице. Сердце мое неистово билось от какого-то неистребимого страха. К тому времени, как дверь библиотеки открылась, я уже повернулась и сделала вид, что медленно спускаюсь на последние ступеньки. Звук моих шагов скрадывал толстый ковер.

Габриель, бросив на меня ненавидящий взгляд, сделала шаг в мою сторону.

– Итак, вы вернулись! – агрессивно фыркнула она. – Этот дурак Марсо прислал нам свинину и бекон? И что случилось с его вином? Он, кажется, думает, что мы его держим на ферме просто так!

– Он сказал, что завтра приедет сам, на грузовике, и все привезет.

– А, он так сказал! – Она слегка смягчилась. – Никудышный человек, жулик, нужно было давно уволить его. Ваш дядя слишком снисходителен к тем людям, которых знал еще до войны. Марсо и все эти деревенские злоупотребляют его терпимостью. Это глупо.

– Моему дяде лучше знать, каким ему быть, Габриель, – холодно сказала я.

Ее взгляд стал колючим.

– Это он-то знает? Да он никогда не должен был позволять вам одной ездить в Везон!

– Почему? – возмутилась я.

Она изучающе смотрела на меня.

– Везон – нехорошее место, и одиноким юным девушкам, мадемуазель, там делать нечего. Я еще утром сказала вам об этом. Ну, вы хотя бы вернулись живой и невредимой, что, без сомнения, порадует вашего дядю. Он в библиотеке, если вы хотели его видеть.

И она гордо прошествовала мимо, женщина-гигант, полная уныния и злобы. Я пристально смотрела ей вслед, не зная, что и думать. Ведь она действительно предупреждала меня, и хотя я не намерена была признаваться, но в Везоне я на самом деле попала в опасную ситуацию. В очень опасную.

Я тихо постучала в дверь библиотеки, и дядя Морис весело откликнулся:

– Это ты, Дениза? Входи, моя дорогая.

Он стоял у окна, рассматривая скалу, держа в руке ружье с оптическим прицелом. Я вновь вспомнила голубей. Дядя повернулся, и наши взгляды встретились. Внезапно он рассмеялся:

– Вид оружия пугает тебя, Дениза?

Я натянуто улыбнулась, догадавшись, что он понял, о чем я только что подумала.

– Нет, конечно, дядя. Это винтовка, да? Американская?

– Так, значит, ты знакома с оружием? – удивился он. – Где ты о нем узнала? Не от своего же дедушки?

– Некоторые из наших друзей часто охотились. Если вы любите ходить на охоту, дядя Морис, тогда во Флориде найдете больше развлечений в этой области спорта, чем в Оверни.

Его карие глаза задумчиво и изучающе смотрели на меня.

– Для винтовки, подобной этой?

Я некоторое время обдумывала вопрос, затем ответила:

– В болотных низменностях есть пумы, медведи и, конечно, аллигаторы. Полно хищных птиц и мелкой дичи, которая не охраняется. Например, вальдшнепы и вороны. Лисы, наконец. Так что можете воспользоваться своей винтовкой.

– И ты в них всех стреляла? – Он недоверчиво взглянул на меня.

– Ну что вы, дядя Морис! – Я засмеялась. – Я стреляла в пуму, но убил ее кто-то другой. Правда, я хорошо стреляю по хищным птицам, но не люблю охотиться с дробовиком на уток. Дробовик, кроме того, дает отдачу в плечо и производит много шума.

Он улыбнулся:

– Понятно. Меня все сильнее тянет в Новый Орлеан. Значит, там есть где поохотиться? И ты интересуешься винтовками и ружьями? А ты знаешь, что я знаток по части оружия? У меня отличная коллекция, в ней есть даже несколько антикварных вещиц. Пойдем проверим твои познания, и, возможно, в один прекрасный день я возьму тебя с собой поохотиться на склонах. Там есть дикие кабаны, выслеживать которых одно удовольствие, а иногда встречаются олени.

Дядя Морис пересек комнату, и я последовала за ним.

– Как вы находите эту винтовку, дядя?

– Хорошее оружие в своем классе. Особенно для опасных игр. Но к сожалению, здесь нет подобных забав. Только кабаны. Правда, она немного тяжеловата для стрельбы по свиньям.

– Но вы использовали ее для стрельбы по голубям. Я наблюдала из окна.

Он открыл дверь, которую я раньше не заметила среди полок с книгами в конце комнаты, и повернулся:

– Слышал, что тебе это не понравилось.

Я покраснела:

– Я восхищалась вашей меткостью, дядя Морис, но не тем, как вы этого добивались.

Он внезапно рассмеялся:

– Да, знаю. Пшеница. По крайней мере, ты честна. Габриель сообщила мне, что ты была недовольна этим. Могу я спросить, почему?

– Это безжалостно, несправедливо и нечестно, – ответила я. – Вы и так стреляете хорошо, так что в этом, я думаю, нет необходимости.

Он покачал головой:

– Когда птицы одурманены, они не испытывают ни малейшей боли. Поэтому я считаю это необходимым. И стреляю в голубей только для того, чтобы смогли выжить грифы. Ты же знаешь, что я не могу показываться на людях. Не хочешь же ты, чтобы я взял ружье и бегал по лугу за голубями, а люди глазели бы на меня? Нет, я предпочитаю, чтобы они прилетали сюда, чтобы я мог накормить грифов и попрактиковаться в стрельбе, никем не видимый.

– А так ли необходимо убивать голубей? Я имею в виду, что для грифов можно было бы найти и другую пищу...

Он нахмурился, и его карие глаза пристально уставились на меня.

– Да, для них можно было бы найти другую пищу... Хорошо, я подумаю над этим. Без сомнения, я смогу найти и другое развлечение. Это доставит тебе удовольствие, Дениза?

– Да, дядя Морис, – ответила я, но под его леденящим взглядом почему-то пожалела, что вообще завела этот разговор.

– Ну все, – сказал он, и выражение его глаз изменилось – он снова смотрел на меня с нежностью, – с этим покончено! Ты заставила меня принять решение. Завтра утром и, возможно, в течение нескольких дней ты не увидишь грифов за своим окном. Я тебе это обещаю. Теперь пойдем посмотрим на мою коллекцию. Покажешь мне, какое оружие ты уже видела.

Внезапно во второй комнате вспыхнул свет, и перед моими глазами предстал целый арсенал оружия, развешанного на стенах. Как он сказал, здесь было все от аркебуз и кремневых ружей до самого современного автоматического оружия. Большинство из этих орудий убийства я прежде никогда не видела, некоторые были мне знакомы по фильмам или телевизионным шоу.

Я шла рядом с дядей по кругу, он иногда брал оружие в руки, рассказывал его историю и объяснял, как оно работает.

– А это ты знаешь?

– Да. Это автомат Томпсона. А это... британский пистолет-пулемет "стен", кажется? У вас достаточно оружия, чтобы начать революцию, дядя Морис. Удивительно, что французское правительство позволяет частному лицу хранить подобный арсенал, даже если это коллекция.

Он засмеялся и повесил автомат обратно на крючок.

– Когда я вернулся во Францию, правительство изъяло у маки все оружие. Но здесь, в Шатеньере, естественно, были тайные склады, о которых знали только лидеры Сопротивления. Прежде чем проинформировать о них Париж, я выбрал кое-что для своей коллекции. Никто не задавал мне никаких вопросов, Дениза. А поскольку Франция у меня в долгу, я посчитал возможным сделать себе небольшой подарок.

– И все же, дядя Морис, в руках плохих людей оружие может быть опасным. Не лучше ли запереть ваш арсенал в сейф? Так делают в Америке.

– Нет, – отрезал он, – не лучше. Я считаю, что имею право на военные сувениры. Многие из этих ружей принадлежали французским маки. Их владельцы умирали держа палец на спусковом крючке. Это придает оружию особую ценность в моих глазах.

Я содрогнулась и отвернулась. Дядя засмеялся. Его левая рука с неожиданной силой сжала мое запястье так, что я поморщилась от боли.

– На войне нет места хорошим манерам или щепетильности, Дениза, – странным тоном сказал он, когда мы вышли из арсенала.

Робкий стук в дверь библиотеки прервал его разглагольствования, и дядя, раздраженный этой помехой, сердито крикнул:

– Кто там еще?

– Луиза, месье, – робко отозвалась служанка.

– Я ничего не просил!

Я внезапно вспомнила про свой заказ и быстро сказала:

– Это сделала я, дядя Морис. Я заказала кофе для нас двоих. Когда я проезжала по деревне, там пекли кексы, и я привезла несколько горячих. Я думала...

Крепкие пальцы, сдавившие мое запястье, внезапно разжались.

– Свежие кексы? – переспросил он. – У меня слабость к таким вещам. Ты очень заботливая девочка, я благодарен тебе. Габриель считает, что сладкое – это излишество, поэтому никогда не готовит никаких кондитерских изделий. Мари Лабрус тоже, наверное из-за Габриель. – Он закрыл дверь арсенала на замок, сунул ключи в карман пиджака и крикнул: – Входи, Луиза!

С подносом в комнату вошла девушка.

– Виолетта Клоэт славится в наших местах своей изумительной выпечкой, – с благодарностью пробормотал дядя, обозревая кексы.

Я улыбнулась:

– А как насчет pot-au-feu? Дедушка постоянно вспоминал об огромном железном котле, кипящем на плите. Я слышала аромат этого блюда в Везоне. В первый раз в доме ваших арендаторов Бурже, во второй – на ферме, причем pot-au-feu у мадемуазель Бурже пах гораздо вкуснее.

Дядя неуверенно взглянул на меня, вспоминая.

– Ах да, – наконец сказал он, – суп. Подобное варево не в моем вкусе. – Он покачал головой.

– У Бурже он пах великолепно.

– Дело вкуса, – рассеянно заметил дядя, пожирая глазами кексы. – Я нюхал его на ферме. Бурже сами грязные и едят как свиньи. Нет, дайте мне лучше настоящий гуляш из говядины, приготовленный в чистой кастрюле, а не эту несвежую размазню и вонючие отбросы! В Замке грифов, Дениза, ты никогда не найдешь этого pot-au-feu.

– Но, дядя, вряд ли pot-au-feu, о котором говорил мой дед, был таким, как вы говорите, – запротестовала я. – Как это блюдо может быть несвежим, если безостановочно кипит? Вы же, можно сказать, выросли на нем, как и мой дедушка. Он обожал этот суп.

Дядя быстро взглянул на меня:

– О да, Дениза. Но наши родители были здоровыми сельскими людьми и опрятными к тому же. Женщины отлично готовили. Тогда, естественно, я его любил. Это была наша основная еда. Видимо, именно поэтому теперь у меня к ней такое отвращение... Даже самые лучшие блюда когда-то приедаются, да и вкусы тоже меняются.

Он со своей обычной учтивостью придвинул мне стул и, когда за Луизой закрылась дверь, внезапно сменил тему:

– Я размышлял, как бы побыстрее узнать о моем деле в вашем посольстве. Ты могла бы навести справки по телефону? Понимаешь, Дениза, у Альбера сейчас нет времени отвезти тебя в Париж – он слишком занят на полях и не сможет оставить деревенских без присмотра.

– Но, дядя Морис, я могла бы поехать одна. – Сама мысль вновь оказаться за рулем прекрасной машины взволновала меня. – Я могу уехать на два дня. Остановлюсь на ночь в...

– Нет, – перебил он меня бесцеремонно, но затем его тон смягчился. – Нет, Дениза, мне не нравится мысль, что ты будешь в пути совершенно одна, А если машина сломается в каком-нибудь безлюдном месте? – Он пожал плечами. – В деревне есть телефон, у Клоэтов, которые содержат гостиницу.

Я разочарованно вздохнула:

– Думаю, что смогу навести предварительные справки и по телефону. Но все остальное придется делать лично.

– Полагаю, твое посольство отнесется более благосклонно к этому делу, когда там узнают от тебя все факты, Дениза.

– Да, надеюсь, что все будет в порядке.

– Хорошо. Покончим с этим. – Он удобно устроился в кресле. – Только сначала хорошенько проверь, чтобы тебя никто не подслушал, иначе в деревне поползут слухи, что я собираюсь отсюда уехать. Крестьяне так преданы мне, Дениза, так беспокоятся о своем хозяине, что стали относиться ко мне слишком ревностно, как к своей собственности. Когда я впервые привез их сюда из Везона...

Он продолжал рассказывать, замолкая ненадолго, чтобы отдать должное кексам. Слушая его, я пила кофе и тоже с удовольствием лакомилась восхитительными творениями мадам Клоэт, периодически вступая в разговор.

Странный человек мой дядя, решила я. Немного гурман. Может быть и жестоким, и добрым, любезным, и нетерпимым. Не ожидала обнаружить подобного сочетания в представителе семьи Жерар, да и вообще во французе... И без сомнения, он слишком снисходителен к Габриель и Альберу. Он более чем достаточно сделал для Франции и для этих двоих тоже. И несомненно, оставит им приличную сумму на жизнь. Но Габриель говорила с дядей таким тоном, как будто имела власть над ним. Похоже, она и Альбер держат его в руках – что еще может означать подслушанный мной сегодня разговор? В голосе дяди, когда он приказал Габриель выйти вон, звучали гнев и... страх?

Жерары всегда были добрыми и мягкими людьми. Возможно, непростой жизненный опыт, общение с маки и пытки в гестапо сделали этого человека совсем другим? Дядя Морис, казалось, совсем не похож на Анри Жерара и на тот образ, который дедушка создал в моем воображении.

Слушая теперь спокойный голос дяди и размышляя обо всем этом, я внезапно потеряла аппетит к кексам мадам Клоэт.