Тайна золотого прииска

V

Обычно я придерживаюсь мнения, что восход не стоит того, чтобы из-за него подниматься спозаранку, но в это воскресенье глазам предстал один из тех самых удивительных пейзажей, какие мне довелось видеть. Выйдя из своей хибарки, я протер глаза и ощупал себя, дабы убедиться, что душа моя не покинула бренное тело и не поднялась в эфирный мир. Ночью с моря в долину переместился густой белый туман, казалось — обрушилась снежная мгла. Выступ, на котором стояла хижина, превратился в островок, в крепость на заоблачной скале, надо мной вздымались из туманного моря лиловые гребни Хенфинцада, едва окрасившиеся в розоватые тона; позади маячили утесы Маммера, но весь дол скрылся от взора. Восходящее солнце окрасило белые кудрявые облака в розовато-жемчужные тона. Смотришь на них — и кажется, что вот-вот должна вострубить труба архангела, ждешь, не появится ли чудесный знак, ослепительное знамение небес, но тщетно. Доносятся лишь стоны ветра, он колышет, рассеивает воздушный океан, раскрывая изломы дольнего мира.

Клубы облаков ползут по склонам холмов, истончаются в едва заметную дымку по мере того, как солнечные лучи набирают силу, но в глубоких расселинах еще висят белоснежной массой. Половина прилива, и там, на песчаный берег Абера накатывают длинные волны, расцвеченные розоватыми красками. Одинокую шхуну качает на волнах, она ждет, когда прибавится воды на песчаной полосе, меж тем, на приземистом каменном пирсе видны черные точки, это — помощник шкипера, судовой помощник, жена шкипера и, предположительно, дети, высматривающие отца. Все ли ладно на шхуне? Все в порядке дома?

После столь дивного утра день выдался несколько монотонный. Как ни приятны холостяцкое воскресное утро, неторопливый завтрак, досужая трубка, разрезание страниц ежедневного номера, обсуждение новостей, кружка пива «басе», вносящего некоторое оживление, все же к тому времени, когда нарядные прихожане выходят из церкви или часовни, чувствуешь, что ты, между тем, понемногу тупеешь. Подобно школьнику, который в солнечное весеннее утро, прогуляв уроки, неторопливо бредет домой и видит стайку одноклассников с ранцами, спешащих домой обедать, и думает: «Эх, сейчас бы я освободился и мне не грозила бы порка завтра», — точно так же и я, обремененный пуританским наследием предков, испытывал легкий трепет при мысли, что провел воскресенье «в безбожии», как выразился бы мой суровый дедушка. Вдобавок, нарядные шляпки, милые женские лица, шорох и колыхание платьев вокруг, на паперти приятное соседство праздничных муслиновых юбок и юбочек, украшенных затейливой вышивкой — все это оживляет молодого неженатого мужчину, расцвечивает для него мир яркими красками. Конечно, следовало бы прогуляться в Лланкаррег и зайти в церковь. Тогда бы по возвращении меня, возможно, ожидала трапеза — бесформенные котлеты в кипящем жире, которые миссис Уильямс, жена штейгера, готовила для подкрепления сил.

Почти все работники на прииске были уэльсцами, но среди разнорабочих, новобранцев, были двое-трое ирландцев; получив отказ на железной дороге, они решили попытать счастья в Лланкарреге. Их появление совпало с моим приездом, и, как я узнал впоследствии, мне почему-то приписывали какие-то бредовые козни: будто бы я хочу лишить их рабочих мест, уволить их штейгера, да и их самих, а на место Уильямса посадить ненавистного шотландца или еще более ненавистного ирландца.

В Уэльсе нет никаких местных традиций, по крайней мере, кроме сугубо ребяческих, да и те измышляют главным образом местные самодеятельные любители. Однако же глубоко в сознании уэльсцев коренится ненависть к гвидделлам, то есть к ирландцам. Подобно тому, как между близкими родственниками ссоры обычно ожесточенней и злобней, нежели между незнакомыми людьми, так и валлийцы ненавидят родственных им ирландцев. Не думаю, что эта ненависть взаимна. Ирландцам, полагаю, наплевать, какие чувства питают к ним валлийцы, но не вызывает сомнения, что валлиец скорее смирится с ползучим гадом — коварным соседом англичанином, нежели с ирландцем. Причина этого, возможно, заключается в том, что жестокая битва за землю, обусловленная растущей экспансией англичан на восток, вовлекла в междоусобицу население окраин, вынудила разоренных гаэлов покинуть западную Британию и перебраться в Ирландию, тогда как многие их соплеменники, рассеяные по стране, остались продолжать войну со своими завоевателями, что вылилось в грабежи; в свою очередь, их травили как волков всякий раз, когда мелкие раздоры уэльсских вождей позволяли англичанам обратить свою энергию на единственно доступную цель — установить безопасность в своих владениях.

Валлийские горняки проживали по большей части у подножья горы в небольшом селении, около моста через реку. Там у них была своя часовня и небольшая пивная. Местные жители не хотели брать ирландцев на постой, так что мы построили хижину из досок и дерна, в которой и поселились приезжие. С одной стороны она прилепилась к отвесной скале, с другой — была обращена к крутому склону холма, усеянному большими камнями.

Тропа от порога до приисковых построек была пряма, как стрела, и иной дороги не было, если не считать крутого склона, по которому можно было взобраться на вершину Маммера; но чтобы попасть на этот склон со стороны прииска, надо было сделать крюк в полторы мили.

Я сидел перед хижиной в тоске и унынии и курил трубку; день выдался пасмурный, ветер, сменившийся на северо-восточный, печально завывал среди утесов, вершины холмов скрылись в дождливом тумане, который быстро обволакивал все вокруг. Чувство одиночества и покинутости овладело мной — ведь по натуре я был домосед; казалось, этот туман стремительно отрезает меня от всего живого. Вдруг мне на шляпу упал камешек — я вздрогнул. Упал еще один, я поднял глаза и увидел, что на середине склона, как раз перед завесой тумана, мелькает женская юбка.

Я тотчас прыгнул на крутой, скользкий склон, но фигура женщины исчезла, я лез все выше и выше, в лицо мне летел неистовый снег с дождем, сек точно концом кнута, между тем незнакомка как в воду канула. Я потерял ее из виду, и хотя нас отделяло друг от друга не более сотни ярдов, для меня это было все равно что сто миль. Скалолаз я был никудышный, никогда еще мне не доводилось попадать в такую заоблачную высь, я был озадачен, сбит с толку; то справа, то слева открывались опасные пропасти, окутанная мраком вершина внушала мне страх. Тут наверху послышалось тихое «Ау!», я устремился на крик, он повторился и не один раз в течение нескольких минут. По прошествии получаса я кое-как взобрался на небольшое плато; на фоне неба смутно вырисовывалась груда камней и куча досок. У груды камней, полуприсев, укрывалась от ветра моя незнакомка.

Взобравшись на вершину горы вслед молодой беглянки, вы едва ли стали бы затруднять себя представлением. Плюхнувшись на камень рядом с прекрасной незнакомкой, я не колеблясь взял ее за руку. Лицо девушки было укрыто пестрым желтым платком, и потому другой рукой я отважился снять эту повязку и разглядел очаровательное смуглое лицо, на котором блеснули дивные черные очи. Девушка вскочила на ноги.

— Ты много себе позволяешь, англичанин! — закричала она мне прямо в уши. Рев ветра над головой тотчас унес ее крик в огромную бездну. Необходимо было кричать, чтобы быть услышанным.

— Прошу прощения!

— Что?

— Прошу прощения.

— О!

Мы в первый раз посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

И впрямь, за грудой камней двое могли укрыться только прижавшись друг к другу. В этих обстоятельствах я не мог не обнять свою спутницу для поддержки. Талия у нее была тонкая, округлая и крепкая, рука моя могла бы обхватить ее дважды. Чтобы расслышать что-нибудь на ветру, надо было тянуться к самому уху девушки, к роскошным, выбившимся из-под платка, волосам. Знакомятся и сближаются в горах быстро.

— Ты должен уйти отсюда, молодой англичанин. Я вижу, ты скор на руку. Уходи, говорю, серьезно. Ты должен сейчас же итти в Лланкаррег, иди, сию же минуту иди! А то мои соотечественники вооружатся и прогонят тебя силой. А может, даже убьют. Ступай. Ну, что ты медлишь — беги пока цел.

Я не понял ее и не знал, что сказать, а девушка, по-видимому, ждала ответа. Когда я наклонился, чтобы что-то сказать, она подняла лицо, я попытался прокричать ответ, но… Не проще ли поцеловать раскрасневшееся запрокинутое лицо? Девушка обеими руками ухватила меня за воротник и тряхнула что было силы.

— Глупый мальчишка! Я хочу спасти тебя. Ступай за мной. Ну, идем же!

И, сорвавшись с места, она пустилась бежать по склону холма. Я устремился вдогонку, шлепая башмаками по пружинистому мху и едва поспевая за ней, видя впереди только ее мелькающую юбку.

Мы спустились к небольшому ущелью, где протекал ручей; теперь, оказавшись под защитой скалы, мы могли слышать друг друга.

— Видишь тропу, — сказала мне спутница, — иди по ней. Она приведет тебя к старой дороге на Абер. А там не заблудишься. Иди все время прямо. Не пытайся вернуться в Лланкаррег. Там есть люди, которые тебя подстерегают.

— Кто это? — изумился я.

— Горняки. Они поклялись изгнать тебя из Уэльса, тебя и ирландцев.

— Но позволь, а полиция? А магистраты?

— Полиция! Глупенький! Не надейся на эту полицию. Неужели ты думаешь, что кто-то полезет на Маммер, даже если тебе удастся найти в ближайшие шесть часов хоть одного полицейского. Нет, милый, тебе надо сейчас же отправляться к Аберу.

— А что они сделают со мной, если найдут, если я не уйду?

— А вот что: в бухте стоит буксир. Капитан — брат одного из горняков, что работают на прииске. Они свяжут тебя, посадят на телегу, отвезут к заливу, запрут вместе с ирландцами в трюме, и к утру — не успеешь опомниться — окажешься в Холихеде.

— Вот гады! — проскрипев зубами, вымолвил я и в бессильной ярости топнул ногой.

— Какие же они гады? — возразила девушка, — Они мои соотечественники. Среди них два моих брата. Уходи отсюда. Прощай!

— Погоди, моя милая. Ты так любезна со мной. А я даже не знаю твоего имени.

— Маргарет. Маргарет Роберте.

— Но, Маргарет, зачем же ты сказала мне все это?

— Ах, право не знаю. Не хочу, чтобы с таким славным парнем, как ты, дурно обошлись. Однако пора — меня матушка ждет. Прощай. Иди же, что ты медлишь?

— Маргарет, я не могу так итти. Ты должна показать мне дорогу на прииск, будь умницей.

— Нет, капитан, тебе нельзя туда возвращаться. Заклинаю тебя — не ходи туда! Не ходи туда сегодня. А завтра можешь вернуться. Но только завтра!

Она взяла меня за руку и подтолкнула на тропу, ведущую к Аберу.

И снова я не мог удержаться — обнял ее за талию, поцеловал в розовые щеки.

— До свидания, милая Маргарет. Ненавистные тебе англичане не покидают своего поста, но ты дивная, чудная. До свидания, анвилвах, глупенькая!

Ах, как легко обучиться языку любви! Полчаса, проведенных на склоне холма в обществе очаровательной девушки дадут вам больше в области уэльсского языка, нежели целый курс лекций какого-нибудь профессора, преподавателя кельтской литературы в Оксфорде.

— Вверх по склону, а как перейдешь ручей, все время по тропе направо, — прокричала мне вслед Маргарет, когда я зашагал прочь.

Наконец, мне удалось добраться до хижины. Уже сама мысль о физической расправе действует на нервы возбуждающе. Осознав ответственность и грозящую мне опасность, я почувствовал прилив сил.

Правда, если безропотно покориться обстоятельствам, ждать, когда тебя свяжут и бросят в темный трюм с двумя-тремя ирландцами, ты будешь терпеть лишения всего каких-то несколько часов, а там, глядишь, выпустят на свободу, однако, какой мужчина согласится на такие унижения: уж лучше пускай сразу огреют дубиной по голове! Нет, ни за что, поклялся я себе. Пусть эта забавная комедия, этот фарс, нападение на четырех безоружных, пусть все это лучше обернется трагедией, только бы не восторжествовали злодеи. Однако, не мешало бы подумать, чем встретить неприятеля. Постойте: было восемь часов вечера, когда я сидел на перилах моста в Лланкарреге и видел, как над склоном Хенфинидда всходила луна. Восемь часов вечера — я слышал, как прозвучал церковный колокол. Каждый вечер луна восходит на час позднее, значит, сегодня взойдет в девять. В восемь будет уже кромешная тьма, именно тогда они и придут, предпримут атаку. Сейчас четыре, остается четыре часа. Но прежде надо заняться личными делами. В кармане у меня лежали банкноты, 150 фунтов. Я поместил их в банку из-под табака и сверху заткнул бумагой, заложил мелкими камешками. Затем, выйдя на воздух, стал искать позади хижины подходящее место для тайника. Скала позади хижины была отчасти разломана, чтобы разместить хижину в укрытии. Отбитые глыбы лежали рядом. Я поднял ту, что поменьше и положил банку с деньгами в углубление, потом опустил камень. И все же, хотя моим банкнотам ничто не угрожало и, окажись я целым и невредимым, мне не составило бы труда их достать, но если меня забьют насмерть, тогда им лежать здесь до Судного дня, а сделать своим наследником Банк Англии или какого-нибудь бедняка-валлийца мне совсем не хотелось. Я должен написать Тому и сообщить, где находится мой депозит, но нужно позаботиться о том, чтобы мое письмо не прочли горняки-валлийцы, замышлявшие напасть на нас: они по всей вероятности читают по-английски и очевидно прослышали, что я получил много денег. Да, бедняге Тому деньги придутся кстати: хоть станет на ноги, расплатится со своими кембриджскими кредиторами. Напишу-ка я ему по-французски, а письмо оставлю в хижине штейгера. Он с женой уехал на проповедь в отдаленную церковь, вернется завтра, а приглядывать за домом поручил мне.

Я взялся за перо:

Написав эти строки, я почувствовал облегчение. Пора было подумать об обороне. Могу я положиться на ирландцев?

Почему бы и нет? Они незаменимы в разудалой драке, если, конечно, хватит решимости и отваги в суматохе боя руководить ими.

Трое ирландцев дремали на одеялах в своей хибаре. Я окликнул их, и они спросонья вышли на свет. Что можно сказать о лице истинного ирландца, коренного британца? Оно красноречиво свидетельствует о древней истории, о народе с многовековой традицией; кажется, одни и те же души, за долгие века побывавшие в разных телах, состарились и теперь скорбно взирают сквозь тусклые уставшие глаза, томятся в ожидании часа, когда их призовут на небо. Такой же взгляд, наверное, у фурии.

Такое застывшее выражение на лицах тотчас сменилось игривой улыбкой, когда я поведал, что предстоит драка.

— Господь видит, что мы не дадим в обиду капитана. Вы подождите, сейчас достанем палки. Я в Килабете срубил хороший дубок, командир. Хорошая штука, черт подери. Я так огрею этих уэльсцев.

Как я уже говорил, их было трое. Джон Мориарти, Сэм О'Коннор и Питер Блэйк. Рыжеволосый Джон был единственным, кто еще мог что-то сказать, остальные разговорчивостью не отличались. Ирландцы отправились за инструментом и вскоре вернулись весьма озадаченные.

— Как в воду канули, командир.

Накануне поступил шахтерский инструмент — кайла. Но сейчас, верно, их кто-то похитил.

— Держу пари, они не ушли далеко, — заметил я. — Мастеру Тэффи далеко унести эти кайла не под силу. Но найти их будет непросто. Этак неделю проищем.

— Как же без кайл? — в сомнении проговорил ирландец.

Возле хижины валялось много досок и брусьев, была и циркулярная пила, но что толку драться досками или брусьями? Если б только отыскать кайла. Они насажены на рукоятки из крепкого ясеня, тот способен выдержать удар даже о скальную породу. Что наши враги могли сделать с этим инструментом? Несомненно, он где-то поблизости. Белый след, оставленный на дробленом кварце, подсказал мне, где могут быть кайла. В дальнем углу сарая стояли штампы, а в ближнем располагались «эрлангеры» и каморка Доминико. Здесь же высилась конической формы гора размолотого в порошок кварца.

Человек, спрятавший кайла, наступил в лужу воды, вытекшей из желоба, который шел к большому колесу. Похититель оставил след на белом порошковом кварце и кашице, размазанной на пороге двери. Потыкав рейкой, я вскоре обнаружил в середине кучи что-то твердое. Кайла были действительно спрятаны там. Не прошло и минуты, как мы сняли насадку с шести кайл. Почему бы не вооружиться крепкими рукоятками? В суматохе боя кайло не совсем подходящее оружие. Легко собьешь с ног первого нападающего — будет чем заняться коронеру, но когда подоспеют остальные, вам в любом случае не поздоровится; хорошей же дубиной можно, если повезет, оглушить человек трех.

Доминико не было на месте. Несомненно, он отправился в Лланкаррег и вернется, вероятно, только к утру.

Каковы наши возможности удержать позицию? Я тщательно осмотрел местность. Плоская возвышенность, местами терраса с полуразработанным карьером резко сужалась в дальнем конце дороги. В узком проходе, где едва могли разминуться двое, стояла хибарка, в которой жили ирландцы. Выступ скалы отрезал дорогу от этого укромного уголка. Подойти можно было лишь по узкой тропе, выбитой на глубине карьера. Гора внизу была не совсем отвесной, а под углом приблизительно в семьдесят градусов. Итак, оборонительная позиция представляла собой небольшую террасу, на которой стояла моя хижина. У нее было и другое преимущество: она давала нам возможность отступить. В случае поражения можно было подняться на вершину Маммера. Я не стал ни советоваться со своими союзниками, ни разрабатывать тщательный план обороны. Настоящий боевой генерал не любит военных советов, его планы всегда просты, но он отлично видит, когда наступает критический момент и наносит молниеносный удар по противнику.

Я извлек урок из беседы с веселым кучером, подвозившим меня в Долкаррег:

— Если вас, сэр, угораздит повздорить с валлийцем и дело запахнет дракой, не пускайтесь с ним в разговор, не спорьте, он начнет болтать и так распетушится, что под конец набросится на вас и изобьет. Когда у него кураж, с ним нелегко справиться. А вы тихонько подойдите к нему и дайте ему как следует по физиономии. Тогда весь кураж у него пропадет, и он залезет под стол и будет просить прощения.

Я не забыл этот совет.