Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вверх по безымянному ручью. Спина боится пули. Опять скелеты. Кристаллическое золото. По нам стреляют. В засаде.

Лёвке я приказал быть недалеко от хижины и ловить рыбу, а мы с Димкой забрали лопату, кирку, два мешочка под золотой песок, лоток и сковороду и отправились вверх по Зверюге. Как и писал Окунев, не особенно далеко от пещеры в Зверюгу впадал ручей. Сейчас он был довольно бурным, но в июле, когда был здесь Окунев, он, очевидно, почти пересыхал. Потому никто и не дал ему названия.

Идти было трудно, так как ручей протекал по глубокому ущелью, заваленному каменистыми глыбами. Мы могли продвигаться вперёд только по воде, перескакивая с камня на камень.

— Слушай, Молокоед, — обратился ко мне Димка, — тебе не кажется, что мы подставляем спины под мушку чьего-то ружья? Не лучше ли нам подняться вверх из этого ущелья и пойти лесом?

— Удивительный ты человек, Дублёная Кожа. Ты старше меня на два солнца, а твоими устами говорит ребёнок. Ведь с тех пор, как здесь перестреляли партию Окунева, двадцать один раз распускался и снова опадал лист с этих деревьев. Какой же пули боится твоя спина?

Откровенно говоря, вся эта индейская болтовня была теперь ни к чему, и мы только прятали за ней свой страх. Мне тоже казалось, что кто-то сверху всё время целится нам в спину. Я даже стал время от времени делать прыжки в стороны, чтобы увернуться из-под наведённого на меня дула. Если прыгать из стороны в сторону, то так, говорят, в человека очень трудно попасть. Оглянулся на Димку — он тоже делает подозрительные скачки.

«Перестреляли по одному, как куропаток», — вспомнились мне слова Окунева. Ничего мудрёного — здесь подстрелят, и не узнаешь, кто подстрелил.

— Мне кажется, Дублёная Кожа, мы уже достаточно потренировались в прыжках с места и в прыжках с разбега. Ты не будешь против, если мы выберемся из этой дыры и пойдём по кромке ущелья?

Конечно, Димка, не имел ничего против. Мы вскарабкались наверх и вышли на едва заметную тропку, которая вилась, между кустами и деревьями над самым обрывом. Идти по ней было удобнее и как-то веселее.

— Может, споём, Дублёная Кожа?

— Споём, — весело ответил Димка и тут же крикнул: — Вперёд, аргонавты!

— Вперёд, миронавты! — крикнул я.

— Вперёд к золотым берегам, — запели мы оба.

И правильно сказал поэт Лебедев-Кумач, песня здорово жить помогает: едва только мы затянули «Марш аргонавтов», страх с нас как рукой сняло. И чем громче мы базлали,[47] тем смелее было идти. Так с песней мы и вышли к широченной котловине, внизу которой протекал этот безымянный ручей. Но сверху он показался нам тоненькой ниточкой.

— Вот тут пошарим, Дублёная Кожа!

— Обязательно пошарим, Молокоед! — и Димка сел, по рецепту Маяковского, на собственные ягодицы и съехал вниз.[48]

Удивительный вид был у этой котловины. Берега обрывистые, твёрдые, и везде в них — глубокие ниши, выемки. Сразу видно, что не природа работала здесь, а человек. Мы пошли вдоль обрыва, и вдруг, прямо под ногами у нас, — человеческий скелет. Вот везёт нам на эти скелеты!

Я нагнулся, чтобы рассмотреть череп, и увидел, что затылок у него развален на две половинки.

«Как же так, — думаю, — скелет лежит целёшенек, а череп уже развалился?»

Вгляделся внимательнее и заметил на обеих половинках черепа полукруглые выемки, а от них шли трещины по всему затылку. Ясно, что человека этого кто-то убил. Мы разделили череп и увидели внутри его сплющенную пулю. И опять меня мороз по коже подрал, и снова стало казаться, что кто-то берёт меня на мушку.

— Пойдём, Дублёная Кожа, поищем что-нибудь другое! Что мы целый день только и делаем, что скелеты находим.

Спустились к самому ручью и не успели сделать нескольких шагов, как Димка закричал:

— Есть, Васька!

И показывает мне на ладони красивый-красивый жёлтый кубик, который переливается, как огонь.

— Смотри, чистое кристаллическое золото!

— Где нашёл? Место заметил?

— Заметил, пойдём!

И что вы думаете? Прошли мы с Димкой не более пятидесяти шагов, как набрали этих золотых кристаллов по целому мешочку.

— Ага, Сударыня Жила, попалась! Как ты думаешь, Дублёная Кожа, сколько тут фунтов будет?

Он взвесил на ладони мешочек:

— Ставлю, Молокоед, один против ста, что здесь будет по крайней мере фунтов пять.

— Эх ты, весовщик! Здесь не меньше десяти фунтов, — торжественно сказал я.

В этот самый момент что-то прожужжало около нас, вроде шмеля, и камень, который лежал у моих ног, ни с того, ни с сего разлетелся вдребезги. И тут же — бум! — выстрел! Мы оглянулись, а над кустами, на краю обрыва, дымок вьётся. «Ого, — думаю, — началась и за нами охота».

— Димка, сюда!

Мы юркнули за большой камень, легли на землю и притаились.

— Ты думаешь, это в нас стреляли? — прошептал, минут пять спустя, Димка.

Я посмотрел на него и понял, что Дублёная Кожа трусит. Лицо у него позеленело, а веснушки стали совсем чёрные.

— Ты боишься?

— Нет, мне просто интересно знать, в нас или не в нас?

А чего уж там «нет», когда у меня у самого сердце колотилось, как у кролика.

— Сейчас проверим!

Рука у меня ещё дрожала, но я надел на лопату шапку и высунул её из-под камня. Грянул выстрел, и что-то горячее упало в мою ладонь. Это пуля расплющилась о лопату и свалилась мне на руку.

— Ясно? Вот попробуй и высунься теперь из-за камня. Перестреляют, как куропаток.

Я нечаянно повторил слова геолога Окунева и подумал: «Скелет, который мы сейчас видели, это, наверно, и есть то, что осталось от последнего спутника Окунева, — коллектора Звягинцева».

Что же теперь делать?

Мой мозг, как говорят писатели, лихорадочно заработал. «Конечно, если лежать без конца здесь, под камнем, — рассуждал я, — значит, уподобиться страусу, который при опасности прячет голову в песок и думает, что если он не видит охотника, то и охотник его не видит. Смешно и глупо! Не будет же тот, кто в нас стреляет, ждать, когда мы сами подставим ему себя под выстрел. Он или зайдёт с другой стороны котловины, или спустится вниз и застрелит нас в упор. Выходит, что нам тоже надо что-нибудь предпринимать. А что?» Сам того не замечая, я стал без конца повторять вслух: «Что же делать? Что делать?»

— Не знаю, — прошептал Димка, как будто я его о чём-нибудь спрашивал.

— Пора знать! — огрызнулся я. — Только бахвалишься: я сын рабочего! Пролетарий!

— Да когда я так говорил? Ты что? — возмутился Димка.

Мне даже самому смешно стало, вот до чего разошёлся Молокоед! Собственные мысли стал выдавать за Димкины слова.

— Тогда скажи, что делать?

— Что делать? — проворчал Димка. — Караул кричать! Что тут делать?

Я вскочил на колени и чуть не высунул голову из-за камня.

— Правильно, Димка! Идея. Давай кричать караул!

Я решил испугать нашего врага криком. Не может быть, чтобы его преступная душонка не дрогнула от страха, когда мы начнём звать на помощь. Он надеется на то, что разделается с нами втихую!

Снова из-за камня высунулась шапка, снова прогремел выстрел, и в тот же миг мы с Димкой начали кричать:

— Караул! Спасите! Караул!

И со всех сторон понеслось нам в ответ:

— Ау… Э… Ау…

Мы кричали так минут пятнадцать, и Димка до того вошёл в роль, что выводил свою арию уже жалким, дрожащим голосом и готов был плакать.

— Ну-ка, попробуем ещё раз, — и я приподнял над камнем шапку.

Выстрела не было. Враг или не хотел себя выдавать, или испугался наделанного нами переполоха и убежал.

Солнце уже зашло за утёсы на той стороне Зверюги. Начинало смеркаться. Я соорудил из лопаты, кирки, пиджака и шапки чучело, высунул его вверх и начал всячески поворачивать, как будто кто-то из нас перестал скрываться и оглядывается вокруг, собираясь уходить.

Но выстрела не последовало и на этот раз.

Мы посидели ещё немного, выбрались из котловины, отыскали тропинку и пошли, почти не дыша, от этого проклятого места.

В сумерках нам казалось, что каждый куст бросается на нас и каждый сук собирается выстрелить. Мы часто останавливались и, прислушавшись, двигались на цыпочках дальше. Когда мы выбрались, наконец, в Золотую долину, было совсем темно. В нашей хижине никого не было.

— Лёвка! — тихо позвал я.

Фёдор Большое Ухо вылез из кустов, растущих рядом с хижиной.

— Ты что же не разведёшь огонь?

Лёвка махнул рукой, вытер рукавом слёзы и забормотал, снова и снова срываясь на плач:

— Какой тут тебе огонь!.. Не знаю… как жив… остался.

В сумерках Лёвка услышал недалеко от хижины выстрел и отчаянный собачий визг. Через несколько минут после этого к хижине приползла Мурка. Она была вся в крови и уже не держалась на ногах. Лёвка наклонился к ней и хотел взять её на руки, но собака перевернулась на спину, лизнула ему лицо, несколько раз шевельнула хвостом и умерла.

Вскоре Лёвка увидел, что от опушки к нему направляется старик. Он был с ружьём и нёс его перед собой так, как носят охотники, готовый каждую секунду вскинуть его и сделать выстрел.

Лёвка не стал ждать этого и бросился в лес. Старик тоже побежал за ним, но Фёдор Большое Ухо лёг в ямку и притаился в ней, как кролик. Он слышал, как под ногами старика трещали ветки, шумели кусты. Временами негодяй подходил к Лёвке совсем близко. Трусишка не выдержал больше этой пытки, на четвереньках пробежал несколько шагов и улепетнул к речке. Там, спрятавшись под обрывом, выждал, когда старик ушёл к своей норе, и только тогда вылез из-под обрыва и стал ждать нас в кустах.

Постояли мы, посовещались в темноте, и так разозлился я на этого старика, что решил сегодня же ночью его поймать. Мы уговорились так: я залягу где-нибудь недалеко, а ребята в хижине разожгут поярче костёр и посадят у огня чучело, похожее на человека. Сами они лягут на нары и будут ждать моего сигнала. Как только этот тип появится, мы мигом его заарканим или топорами зарубим.

Расчёт у меня был простой. Раз уж старик уничтожил собаку, которая помешала ему напасть на нас утром, то теперь он обязательно придёт к хижине ночью, чтобы расправиться с нами. Откуда ему знать, что один из нас будет сидеть снаружи и подкарауливать? А насчёт чучела у костра — это обычная индейская хитрость, на которую попадались и не такие злодеи, как этот старикашка.

Я выполз из хижины в свою засаду. В руке у меня было лассо с петлей на конце и топорик за поясом. Первый раз в жизни я всерьёз полз по-пластунски, но, думаю, что никто из пластунов так плотно не прилегал к земле, как я, в ту памятную ночь. Мне всё казалось, что старик меня видит и уже заносит надо мной нож.

Когда я остановился и оглянулся назад, хижина уже осветилась: ребята разожгли костёр. У огня сидел здоровый дядя, и всякий, кто не знал, что это чучело, принял бы его за настоящего человека, который немного вздремнул.

Повернувшись лицом к хижине, я стал наблюдать. Огонь от костра ярко освещал всё кругом, и была видна каждая былинка, каждый камешек на земле.

«Ну, — думаю, — приходи. Теперь ты от меня не скроешься…»

Ни Димка, ни Лёвка у огня не показывались, но я чувствовал, что они не спят. Иногда костёр вспыхивал ярче, — это они, не обнаруживая себя, подбрасывают в огонь дрова.

Было уже, наверно, за полночь. Ручка ковша Полярной Медведицы опустилась вниз, над восточным краем неба засверкали весёлой кучкой Стожары, а Сергей Николаевич говорил нам, что это верные признаки близкого рассвета. Потом где-то залепетала птичка, и я подумал про неё: «Вот неугомонная, и чего ей не спится? Ведь никакой злой старик её не подкарауливает, — спала бы себе да спала, подвернув голову под крыло».

И тут я услышал за собой осторожные, редкие шаги. Я ещё плотнее прилёг к земле и втянул голову в плечи. Мне казалось, что он сейчас наступит прямо на меня, но старик прошёл рядом и остановился. Я бесшумно пополз за ним. Его длинная тень, удивительно длинная для такого маленького человека, ложилась на меня, и я полз прямо по этой тени.

Он снял с плеча коротенькое ружьё, но прицеливаться не стал, а, осторожно шагая, стал подкрадываться ещё ближе к хижине. Я продолжал ползти за ним. Он снова остановился и теперь был от меня всего в каких-нибудь шести или семи шагах.

Наконец, встал на изготовку и начал поднимать ружьё. Стрелок он, видать, был опытный, потому что целиться долго не стал: не успел я приподняться, чтобы набросить на него петлю, как грянул оглушительный выстрел.

Я вскочил, подбежал сзади, бросил на него лассо, оно хлестнуло его по шее, но не зацепилось.

— Держи его! Гей! Гей! — закричал я, что есть силы, чтобы испугать старика. — Держи бандюгу!

Даже не оглянувшись, он бросился в сторону и сразу исчез в темноте. Димка с Лёвкой тоже выскочили из хижины и тоже кричали: «Держи! Гей! Гей!» И все горы сразу всполошились и отовсюду неслось: «Эй! Эй!», как будто в Золотую долину вошла целая армия и погналась за этим мерзким старикашкой.

Гнаться за ним мы побоялись. Ещё подкараулит где-нибудь за кустом и пристукнет. Мы остановились в тени и решили, что двое будут спать в хижине, а один по-прежнему заляжет невдалеке, чтобы, если старик появится снова, всё-таки захлестнуть его петлей или, в крайнем случае, стукнуть топором по башке. И Димка, и Лёвка просились в засаду, но я сказал, что имею в этом деле опыт и поэтому буду подкарауливать старика сам.

Но он в эту ночь больше не появился.