Тайная капитуляция

Глава 2 Миссия в Швейцарии

2 ноября 1942 г. я вылетел в Лиссабон, первый промежуточный пункт на пути к месту службы в Берне, где меня зачислили специальным помощником министра при американской дипломатической миссии (теперь – посольстве). Моей настоящей задачей, однако, был сбор информации о противнике и негласное оказание возможной поддержки силам Сопротивления, борющимся против нацизма и фашизма в областях, прилегающих к Швейцарии и находящихся под властью Гитлера или Муссолини.

Перед отправлением меня тщательно проинструктировали о целях поездки и предупредили, что я могу не добраться до места службы. США уже находились в состоянии войны с Германией, и я, конечно, не должен был пересекать территории, контролируемые нацистами. В то время единственным способом попасть из Америки в Швейцарию было лететь в Лиссабон, а затем добираться через Испанию и вишистскую Францию в Женеву. Но, уже покинув Нью-Йорк, я узнал, что секретная американо-британская операция «Факел» по высадке в Северной Африке была запланирована на первые дни ноября. В Вашингтоне мы прикинули, что сразу же после высадки нацисты немедленно оккупируют всю вишистскую Францию. Их вынудит к этому военная необходимость держать под контролем французские порты на Средиземном море. Тулон могли оставить французскому флоту.

К несчастью, самолет, которым я летел в Лиссабон, из-за плохой погоды на пару дней задержался на Азорах. Я потерял драгоценное время. Высадка была близка. Из Лиссабона я вылетел в Барселону. Остаток пути через Испанию и вишистскую Францию предстояло проехать поездом. Только 8 ноября я сел на поезд в Барселоне. По пути из Барселоны к французской границе я встретил нескольких друзей-швейцарцев, и мы вместе обедали в Порт– Боу, на последней приграничной остановке, когда к нашему столику подошел швейцарский дипломатический курьер, хороший знакомый моих друзей. «Слышали новость? – воскликнул он в сильном возбуждении. – Американцы и британцы высадились в Северной Африке».

Я находился в нейтральной Испании и еще мог либо при необходимости вернуться, либо двигаться вперед в надежде, что нацисты будут несколько дней собираться с мыслями и решать, что им делать. Однако следовало учитывать, что для начала они могли захватить линии коммуникаций во Франции и останавливать поезда для обысков. Я знал, что мой маршрут проходит вблизи мест, где расквартированы значительные группировки немецких войск. Если нацисты поймают меня в вишистской Франции, лучшее, на что я могу надеяться, – это интернирование до конца войны. Дипломатический паспорт мне мало поможет. Это было трудным решением, но я двинулся вперед. Когда мы переехали границу, в городке Верьер, в вишистской Франции, меня встретили так, будто я был частью американской освободительной армии, которая пришла избавить их от нацистов. Французы были словно в бреду. Они почему-то считали, что американская армия придет из-за Средиземного моря со дня на день. А получилось так, что им пришлось ждать почти два года.

В ту ночь, пока поезд нес меня через Францию, я решил при первых же признаках немецких проверок попытаться выскочить на одной из остановок и укрыться в деревенской местности, а потом установить контакт с французским Сопротивлением и в конце концов, может быть, перебраться через границу в Швейцарию нелегально – «по-черному», как мы это называли.

В Аннемассе, на последней остановке во Франции, где все пассажиры должны были сойти, чтобы предъявить паспорта для проверки, я увидел, что кто-то в гражданском, явно немец, наблюдает за работой французских пограничников. В Вашингтоне мне говорили, что на этой границе могут быть агенты гестапо. Я оказался единственным среди пассажиров, кто не прошел досмотр. Гестаповец аккуратно записал в блокнот мои паспортные данные, а через несколько минут французский жандарм объяснил мне, что только что получен приказ из Виши задерживать на границе всех американцев и англичан и докладывать о них прямо маршалу Петену. Я отвел жандарма в сторонку и произнес самую страстную и, по-моему, самую проникновенную в жизни речь по-французски. Лафайет с Першингом перевернулись бы в гробах, услышав, как я доказываю жандарму, что пропустить меня совершенно необходимо. У меня действительные паспорт и виза, и нет оснований меня задерживать. Я уверял его, что у маршала Петена сегодня масса забот и без меня. Я как бы невзначай показал ему содержимое моего бумажника. Но ни патриотические речи, ни подразумеваемое предложение подзаработать, похоже, на него не подействовали. Он отошел позвонить, оставив меня стоять на платформе. Я начал приглядываться к обстановке, надеясь осуществить свой план и смыться, пока меня не схватили. Это выглядело делом непростым.

Наконец, где-то около полудня, когда поезд вот– вот должен был отправиться в Женеву, жандарм подошел ко мне, спешно указал мне жестом на вагон и прошептал: «Allez passez. Vous voyez que notre collaboration n'est que symbolique». («Проходите. Вы видите, что мы сотрудничаем [с немцами] лишь символически».) Гестаповца нигде не было видно. Позднее я узнал, что каждый день, ровно в полдень, он уходил в ближайшее кафе выпить пива и пообедать. Ничто, включая высадку в Африке, не могло нарушить немецкого распорядка дня. Французские власти изобразили желание звонить в Виши, поскольку им было приказано так делать, но, как только гестаповец оставил свой пост для полуденной сиесты, они стали вольны действовать на собственное усмотрение – и действовали. Через несколько минут я легально пересек французскую границу. Я оказался одним из последних американцев, кому это удалось, – вплоть до освобождения Франции.

В Берне я нашел квартиру на Херренгассе, в восхитительно красивом, старинном районе швейцарской столицы возле собора. Эта мощенная булыжником улица со сводчатыми галереями шла вдоль гребня горы высоко над рекой Аар, рядом с тем местом, где я жил и работал 24 года назад в конце Первой мировой войны. Тогда я, молодой дипломат, приобрел в Швейцарии первые навыки работы разведчика. Между моей квартирой и рекой, на обрывистом берегу росли виноградники, которые идеально укрывали посетителей, не желавших, чтобы кто-то видел, как они входят в мою парадную дверь на Херренгассе. С террасы наверху открывался захватывающий вид на всю гряду Бернских Альп.

Я пробыл в Швейцарии всего несколько недель, когда одна весьма уважаемая и популярная газета, встревоженная необычными обстоятельствами моего приезда, опубликовала статью, где меня называли «личным представителем президента Рузвельта», прибывшим со «специальным заданием». Такое лестное обозначение моей миссии, при всей его туманности, распространилось повсеместно, и, даже если бы я захотел его опровергнуть, вряд ли мне бы это удалось. Публичное отречение просто придало бы рекламу сообщению. Конечно, в результате к моим дверям потянулись поставщики информации, всякого рода добровольцы и искатели приключений, шпионы – профессионалы и дилетанты, хорошие и плохие. Донован придерживался принципа, что его основные представители не должны уходить в подполье, по той весьма убедительной причине, что делать это бесполезно, а лучше дать людям знать, что занимаешься разведкой, и рассказать, где тебя найти. Добровольная услуга швейцарской газеты воплотила данный принцип в жизнь в кратчайшие сроки, хотя и не совсем на тех условиях, которые мне нравились.

Объемы моей работы стремительно росли, и я начал отчаянно нуждаться в подкреплении. Было очевидно, что теперь, когда все швейцарские границы перекрыты зонами нацистской и фашистской оккупации, я не мог рассчитывать на поддержку из Вашингтона. Поэтому я взял себе в помощь нескольких американских чиновников, находившихся в Швейцарии, чьи первоначальные задания в той или иной степени устарели после изоляции Швейцарии. Это были мужчины и женщины из различных американских правительственных департаментов – например, Совета по экономической войне. Но большинство помощников, которые проработали со мной в Швейцарии следующие несколько лет, я нашел среди американцев, по разным причинам проживавших в этой стране в частном порядке и застрявших там после внезапного закрытия границы. Кто-то работал в печально умиравшей Лиге Наций в Женеве. Кто-то лечился в Швейцарии. Некоторые просто путешествовали и оказались в ловушке, застигнутые врасплох войной и нацистской оккупацией вишистской Франции.

Один из них, Геро фон Шульце Гаверниц, сыграл огромную роль в том специфическом предприятии, которому посвящена эта книга. Гаверниц – натурализованный американец, немец по происхождению, у которого в Швейцарии были деловые интересы и семейные владения. Он остался там после начала войны во многом потому, что надеялся рано или поздно каким-то образом послужить делу освобождения Европы от гитлеровской диктатуры. Гаверниц был высоким, красивым мужчиной, слегка за сорок, привлекательный внешне и умеющий быстро приобретать друзей. Все годы Второй мировой войны, что я провел в Швейцарии, мы постоянно работали вместе, и он был моим ближайшим соратником, когда дело касалось взаимодействия с антигитлеровским Сопротивлением.

Отец Гаверница был известным немецким профессором-политологом, членом последнего германского рейхстага от либерального крыла. В до– гитлеровские времена он помогал составлять Веймарскую конституцию и посвятил значительную часть жизни воплощению в жизнь идеи американо-британско-германского сближения как самого верного пути к международной безопасности. Я был с ним хорошо знаком в 1916 г., когда работал в нашем берлинском посольстве перед вступлением Соединенных Штатов в Первую мировую войну.

Благодаря своей семье и личным качествам младший Гаверниц обзавелся прекрасными связями с членами подпольной оппозиции Гитлеру в самой Германии. Пока Америка была нейтральной, он часто ездил из Швейцарии в Германию и наладил эти связи. Одного его имени было достаточно, чтобы обеспечить нам выгодные позиции в установлении контактов с участниками главного заговора против Гитлера, кульминацией которого стало неудавшееся покушение 20 июля 1944 г. По своему темпераменту, убеждениям и манере общения Гаверниц идеально подходил для работы с немцами в трудной психологической ситуации, которая, как правило, возникает, когда в военное время пытаешься что-то втолковать своему противнику.

Гаверницем во многом двигала его убежденность в том, что нацизм не настолько глубоко проник в сознание немцев, как были склонны считать многие, что были люди в Германии, даже на высоких военных и гражданских постах, готовые поддержать любое реальное предприятие, которое позволило бы избавиться от Гитлера и нацистов и положить конец войне. Он подружился со многими видными немцами и австрийцами, которые искали в Швейцарии убежища от нацистских преследований, а также с антифашистами из Германии, посещавшими Швейцарию. Двумя наиболее примечательными людьми, с которыми он меня познакомил, были Ганс Бернд Гизевиус, сыгравший драматическую и опасную роль связного между моим офисом и заговорщиками «20 июля», и д-р Вильгельм Хёгнер, мой бесценный советчик по внутригерманским делам, который, между прочим, был прокурором по делу «некоего Адольфа Гитлера» после неудавшегося мюнхенского путча 1923 г., и поэтому стал одной из первых жертв нацистских преследований. Прочие противники Гитлера в Швейцарии снабжали нас полученной от оставшихся на вражеских территориях друзей информацией о положении дел в оккупированной Европе, включая кое-какие жизненно важные сведения о расположении немецкого секретного арсенала ракет «Фау-1» и «Фау-2» в Пенемюнде на Балтийском море.

Разведывательные данные, какими бы ценными они ни были, конечно, никому не нужны, если не переправить их в руки тех, кто может извлечь из них пользу. С самого начала одной из моих главных забот была связь между моей миссией в окруженной со всех сторон врагами стране и центрами УСС, которым я был подотчетен, – Вашингтоном, Лондоном и Ставкой союзных сил в Казерте, в Италии. Наши агенты во Франции, Германии и Италии находили способы проникать через швейцарскую границу, но информацию, которую они, рискуя жизнью, собирали для нас, следовало немедленно отправлять в разведцентры, расположенные за тысячи миль.

Пока Франция не была очищена от немцев и мы не смогли вновь пользоваться услугами официальных курьеров, переправлять секретные рукописные материалы из Швейцарии в Соединенные Штаты было, конечно, рискованно. Поэтому приходилось полагаться на кодированные дипломатические сообщения, отсылаемые через швейцарские коммерческие радиостанции. Это был быстрый канал связи, но он не позволял посылать длинные обзоры и аналитическую информацию, так как наши немногочисленные шифровальщики могли обработать ограниченное количество слов в сутки. У нас была также трансатлантическая радиотелефонная связь с Вашингтоном, которую швейцарцы оборудовали скрамблером – устройством искажения речи. Мои телефонные отчеты ограничивались обзорами газет и другими несекретными материалами. Они, несомненно, были доступны для самих швейцарцев, но, как мы надеялись, не для немцев, если только те не побеспокоились о том, чтобы перехватывать их и снимать скрамблинг, что, как мы всегда полагали, они умели делать[1].

Примечательная операция, которая облегчила нам связь с партизанами в Северной Италии и переправку людей и припасов в Швейцарию и обратно, была проведена в местечке под названием Кампионе. Это итальянский анклав площадью около 15 квадратных километров на озере Лугано, до которого можно добраться на лодке из города Лугано и полностью окруженный швейцарской территорией и пространством озера. В нормальные времена самым прибыльным здешним бизнесом было содержание казино, на что швейцарцы, не разрешавшие азартные игры в собственной стране, смотрели сквозь пальцы.

Нам стало известно, что гарнизон Кампионе состоял из шести карабинеров, чья верность фашизму была не столь велика, чтобы рисковать собственными головами в борьбе против шестисот антифашистски настроенных местных жителей, которые, как мы узнали, охотно утопили бы их в озере. Как-то темной январской ночью 1944 г. в Кампионе по воде было тайно переправлено оружие для 20 человек и несколько сотен ручных гранат. Изумленные карабинеры сдались без звука. Кампионе радостно отпраздновал свое вступление в союз с Южной Италией короля Виктора-Эммануила, сотрудничавшего с союзниками, а наши агенты устроили в анклаве свою точку, установив рацию для связи с партизанскими соединениями в горах и организовав тренировочный лагерь для партизан, который мы не могли открыть в Швейцарии. После обучения партизаны уходили из Кампионе, пересекая на берегу примерно 300 метров швейцарской территории, чтобы оказаться в контролируемой немцами части Италии и присоединиться к антифашистским партизанским отрядам.

Население Кампионе не просчитало, однако, как следует экономические последствия своей революции. Отрезанные от фашистской Италии, они столкнулись с финансовыми проблемами и обратились ко мне за помощью в таких масштабах, о которых я даже заикнуться не мог. Впрочем, кризис был преодолен благодаря мудрой затее самих руководителей Кампионе. С нашей помощью они организовали выпуск специальной серии марок, посвященных объединению анклава с Итальянским королевством. Марки, естественно, стали мечтой всех коллекционеров. Их было продано столько, что ими можно было бы оплатить письма всех кампионцев до седьмого колена. В результате удалось выручить достаточно денег, чтобы покрыть бюджетный дефицит. Все жители были теперь при деле, безостановочно рассылая письма по всем странам мира, поскольку коллекционеры желали иметь погашенные марки.

К середине лета 1944 г. успешное вторжение союзников во Францию положило конец нашему сотрудничеству с французским Сопротивлением, которое теперь имело прямой контакт с военной администрацией союзников. Эта работа занимала большую часть моего времени с момента прибытия в Швейцарию. Мы с коллегами проводили целые дни с руководителями, бойцами и курьерами отрядов маки и других организаций Сопротивления, пробиравшимися из Франции в Швейцарию и обратно в тяжелые месяцы 1943-го и начала 1944 г. Мы передавали им деньги, устраивали сброс на парашютах оружия и припасов, обсуждали планы их взаимодействия с союзниками при движении тех через Францию. Группы, с которыми мы работали, из департамента Верхней Савойи, примыкающего к Швейцарии, помогали расчистить путь для американского продвижения на север после высадки на побережье Южной Франции в июле 1944 г.

Подобным же образом мы работали и с итальянскими партизанами. Руководители партизан проходили через горный участок границы в Тичино, италоговорящем кантоне Швейцарии, и обращались к нам со своими просьбами и планами. Мы сбрасывали с самолетов припасы для их осажденных горных баз.

Положение итальянских партизан было трудным. Немцы долго держали оборону у Монте– Кассино и упорно цеплялись за каждую пядь земли при отступлении, поэтому на протяжении двух трудных зим (1943/44-го и 1944/45 гг.) партизаны на севере Италии не могли действовать в прямом контакте с войсками союзников, все еще не продвинувшимися к районам, где они окопались. Какие-либо активные действия, кроме спорадических налетов на немецких оккупантов, были для партизан равносильны самоубийству.

Моя работа в тот период в основном заключалась в моральной и финансовой поддержке, необходимой партизанам, чтобы продержаться до прихода союзников. Итальянский темперамент – вот что осложняло задачу. В оккупированной Северной Италии все антифашистские политические партии, включая коммунистов, объединились и сформировали Комитет освобождения Северной Италии (КОСИ), и мне приходилось иметь дело с лидерами этого Комитета. Самым известным среди руководителей КОСИ и одним из основных идеологов военных операций был Феруччио Парри, первый послевоенный премьер-министр Италии. В подполье его звали «генерал Маурицио», а мне и моим коллегам он был известен как Артуро. Это был ученый и политик с толстыми очками на носу и непокорной шапкой волос, преждевременно поседевших в результате длительного заключения и дурного обращения в фашистской тюрьме. Парри был человеком, которого боялся Муссолини, – бескомпромиссно честный, страстно преданный делу свободы, но очень темпераментный. Его штаб располагался в Милане, и, хотя мы поддерживали связь через секретных курьеров, Парри, чтобы повидаться со мной и моими британскими коллегами, время от времени сам неосмотрительно посещал Швейцарию, рискуя быть задержанным на постах пограничного контроля.

В конце 1944 г., в то время, когда моральный дух партизан особенно нуждался в поддержке, мы организовали визит миссии КОСИ с Парри во главе в Ставку союзных сил в Казерте. Маршрут их был единственно возможным на то время. Вначале они нелегально перебирались из Швейцарии во Францию, где после эвакуации нацистов УСС имело свои базы и посадочные полосы. С одного из таких аэродромов во Франции участники миссии вылетели в Ставку союзных сил в Казерте. Верховный командующий союзных сил в Средиземноморье официально признал полномочия КОСИ как военной организации, действующей согласованно с армиями союзников, и дал ей задание по поддержанию закона и порядка на территориях, с которых рано или поздно уйдут немцы.

Миссия КОСИ вернулась тем же маршрутом, заметно ободренная оказанными ей союзниками доверием и поддержкой. Но затем случилось несчастье. Несмотря на все меры безопасности, принятые для того, чтобы скрыть отъезд из Италии и возвращение миссии КОСИ, немцы что-то заподозрили и провели серию внезапных нападений на все подозрительные центры Сопротивления. К сожалению, им удалось захватить Парри. Это вызвало жестокий кризис в КОСИ. Предполагалось, что при задержании Парри к немцам попали его бумаги. Необходимо было прекратить исполнение всех оперативных планов, поскольку многие из них значились в находившихся у Парри документах. Так часто делали, если лидеры Сопротивления попадали в руки врага.

Один из самых лихих молодых активистов КОСИ Эдгардо Соньо (ныне итальянский дипломат) попытался освободить Парри из миланского отеля «Реджина», переодевшись вместе с тремя соратниками в форму СС и забравшись в отель с соседней крыши через чердачное окно. Его перехватила охрана, он был избит и после допроса сам оказался в заключении, а Парри перевели в более надежную тюрьму СС в Вероне. Вызволить его оттуда силой не было никаких шансов. Руководители КОСИ, находившиеся с нами в контакте, попросили меня попытаться связаться с немцами по разведывательным каналам и предложить им обменять Парри на нескольких важных немецких пленников. Просьба была невыполнимой, однако вскоре нам совершенно неожиданно представилась возможность добиться освобождения Парри. Впрочем, эта история должна подождать своей очереди.

С самого начала было очевидно, что в отношении Германии наша работа будет носить иной характер. В Германии было несколько оппозиционных групп на высоком уровне, но партизан, как во Франции или Италии, там не было. Наш лучший источник информации в Германии образовался летом 1943 г. в лице одного дипломата, имевшего доступ к таким вещам, о которых любой разведчик может только мечтать. Джордж Вуд (наше кодовое имя этого человека) был не просто нашим лучшим источником сведений, но, несомненно, одним из лучших секретных агентов в истории разведки. Он был чиновником германского министерства иностранных дел в Берлине, и в его обязанности входило просматривать и распределять для исполнения телеграммы, которыми обменивались министерство иностранных дел и германские дипломатические учреждения во всем мире. Переписка с германскими военным и воздушным атташе в Токио велась, в общем, также по каналам министерства иностранных дел, поэтому Вуд смотрел и ее тоже, а она имела огромную ценность, так как война на Дальнем Востоке еще не закончилась. Его часто посылали в качестве курьера министерства иностранных дел в Швейцарию, а также в другие дипломатические представительства, и именно во время такой курьерской поездки Вуд сумел установить контакт с нами, уверенный, что таким путем сможет внести свой вклад в свержение ненавистного ему нацизма.

В Берлине Вуд рыскал по папкам с официальными телеграммами и копировал или фотографировал (делал микрофильмы) все, что считал важным для нас. Затем он вывозил копии в закрытом дипломатическом портфеле вместе с материалами, которые доставлял в германское представительство в Берне, или отсылал их нам по почте по секретным каналам. Невозможно перечислить все, что мы от него получили. Вуд передал нам информацию о тактико-технических характеристиках «оружия победы», об эффективности бомбардировок авиации союзников, о планах Германии, о постепенном ослаблении всей структуры нацистского режима. Генерал Донован был настолько высокого мнения об этих материалах, что передавал многие из них прямо президенту Рузвельту.

Несколько выдержек из отосланного мною в Вашингтон в апреле 1944 г. сообщения о материалах Вуда дадут читателю представление о том, что, по его сведениям, творилось в высших нацистских кругах.

«Искренне сожалею, что Вы в настоящее время не можете видеть материалы Вуда такими, как они есть, не ужатыми и без сокращений. Примерно на 400 страницах, посвященных внутренним маневрам германской дипломатии за последние два месяца, представлена картина надвигающейся гибели и окончательного крушения. В замученный Генеральный штаб и в полумертвое Министерство иностранных дел потоками идут горестные жалобы из множества дипломатических учреждений. Это сцена, где изможденная секретная служба и дипломаты делают все возможное, чтобы совладать с пораженчеством и дезертирством открыто неповинующихся сателлитов и союзников и непокорными нейтралами. Миновали времена секретной службы под руководством Канариса[2] и дипломатии под руководством торговца шампанским. Уже пропал из виду Канарис, и в Берлине спешно было созвано совещание в попытках залатать зияющие дыры в абвере. Лишенный теперь возможности прибегнуть к излюбленному способу уходить от беспокоящих кризисных ситуаций завалившись в постель, Риббентроп дал отбой Фушлю и задержал большинство его основных помощников в Зальцбурге. Остатки Министерства иностранных дел растянулись на всем пути от Ризенгебирге до столицы. Условия работы здесь были почти невозможными, и шифровальные работы сплошь и рядом велись в бомбоубежищах. Как только расшифровывали очередное сообщение, начинались лихорадочные поиски той службы или министра, которому следовало передать документ, а когда был готов ответ, снова приходилось выяснять, куда его направить.

Последние предсмертные конвульсии разлагающейся нацистской дипломатии отражены в этих телеграммах. Изучая эти сообщения, читатель переносится из одной эмоциональной крайности в другую и видит безжалостность немцев в их последнем припадке жестокости к людям, за пять лет тщетной борьбы так безнадежно и трагично запутавшихся в сетях гестапо. И в то же время видит абсурдность дилеммы, с которой сталкивается сейчас эта дипломатия и внутри, и вне Festung Europa (Европейской крепости. – Перев.).

Это послание с описанием распада в Германии вызвало удивление в Вашингтоне, и оттуда немедленно последовал вопрос, не желаю ли я по зрелом размышлении несколько смягчить краски. Я стоял на своем и не желал ничего менять, однако отметил, что ни в коем случае не утверждаю, будто моральный дух немецких армий близок к нулю, а лишь говорю о том, что психологическая власть фашистов над Европой начинает давать трещины и машина разведки нацистского государства уже работает со скрипом.

Среди материалов Вуда была одна исключительно важная копия телеграммы, имевшая прямое практическое значение. В ней германский посол в Турции фон Папен с гордостью рапортовал Берлину (в ноябре 1943 г.), что через «важного немецкого агента» добыты сверхсекретные документы из посольства Великобритании в Анкаре. Агентом был, конечно, знаменитый Цицеро, камердинер британского посла, сумевший выкрасть ключи от личного сейфа посла и сфотографировать хранившиеся там документы. Я немедленно известил об этом английских коллег, и пара инспекторов службы безопасности тут же отправилась в посольство в Анкаре и поменяла сейфы и комбинации замков, парализовав тем самым действия Цицеро. Ни немцы, ни Цицеро так и не узнали, чему обязаны визитом службы безопасности, который был обставлен как рутинное, обычное мероприятие. Так наша кража из сейфов министерства иностранных дел в Берлине через агента, известившего американцев в Швейцарии, положила конец кражам немецкого агента из сейфа британского посла в Турции.

Во время Второй мировой войны швейцарский нейтралитет подразумевал, что Швейцария не должна была намеренно ввязываться в конфликт на одной из сторон или поддерживать какую-либо сторону в военном или невоенном плане. Это не значило, что Швейцария не будет защищаться в случае нападения или что она обязана лояльно относиться к нацизму. С самого начала было ясно, что Швейцарии незачем бояться западных союзников, и неприятностей можно ждать от нацистской Германии, которая по меньшей мере дважды рассматривала возможность вторжения в Швейцарию: первый раз в 1940 г., прежде чем падение Франции открыло двери на Запад, а второй – в 1943 г., в критические дни сражения в Северной Африке.

На пике мобилизационной готовности Швейцария имела под ружьем или в резерве 850 тысяч человек, пятую часть всего населения. Командовал этими силами генерал Анри Гизан, выдающийся патриот. Швейцарии не пришлось воевать благодаря ее непокорности и привлечению для самообороны огромных людских и материальных ресурсов. Немцы, несомненно, дорого заплатили бы за свое вторжение в Швейцарию.

Когда в 1940 г. силы Оси полностью окружили Швейцарию, ее оборона стала базироваться на стратегическом предположении, что основные города и промышленные районы не удастся защитить от немецкого наступления. Поэтому оборонительные силы концентрировались в альпийских крепостях, куда была оттянута значительная часть швейцарской армии. Система фортификационных сооружений, тоннелей и подземных складов сильно затруднила бы любому противнику задачу выкорчевывания швейцарцев из их цитаделей. Более того, швейцарцы сами уничтожили бы железнодорожные тоннели под Альпами, столь нужные немцам для доставки припасов в Италию. Об этом было объявлено публично, и немцы вынуждены были учитывать, что вторжение в Швейцарию может принести им больше потерь, чем приобретений.

В тяжелые дни 1940 г. кое-кто в швейцарском правительстве склонялся к поиску компромиссов, чтобы избежать открытого конфликта с Германией. Однако патриотически настроенные офицеры швейцарской армии твердо отстаивали идею сопротивления немцам любой ценой. Среди них было несколько человек из высшего состава военной разведки, хорошо информированных о намерениях немцев относительно Швейцарии.

Возглавлявшаяся капитаном Максом Вайбелем и Гансом Хаусаманом разведывательная организация, известная под названием «Бюро Ха» (по первым буквам фамилии Хаусамана), имела все основания считать, что немецкие агенты используют все, вплоть до физической силы, чтобы не позволить генералу Гизану отдать швейцарской армии приказ об обороне страны. Хаусаман и другие офицеры, включая Макса Вайбеля, который позже сыграл важную роль в этой истории, зашли настолько далеко, что заключили тайное соглашение с целью взять на себя верховное командование, если высшее офицерство не захочет противостоять вторжению немцев в Швейцарию. За этот патриотический акт неподчинения некоторые из них были приговорены к небольшим срокам ареста, – невеликая цена, если учесть, что твердая позиция этих офицеров укрепила моральный дух швейцарцев и их желание сопротивляться врагу.

В отношении моей миссии швейцарцы официально соблюдали внешнее подобие нейтралитета, но это был благожелательный нейтралитет.