Тайная свобода

Как будто приоткрылась дверца

Из каменной моей тюрьмы…

Грудная жаба душит сердце

В потёмках северной зимы.

И кажется, что вот – мгновенье –

И жизни нет, и всё темно.

И ты в немом оцепененье

Беззвучно падаешь на дно.

О, грозный ангел!

В буре снежной

Я задыхаюсь, нет уж сил…

Так я в стране моей мятежной

На плаху голову сложил.

И странных слов безумный хоровод,

И острых мыслей огненное жало,

И сон, и страсть, и хмель, и сладкий мёд,

И лезвие кровавого кинжала,

И дивных лоз волшебное вин, –

Поэзия! Причудница столетий! –

Всё, всё в тебе для нас претворено!..

И мы всегда, доверчивые дети.

Готовы славить муки и восторг

Твоих мистерий и твоих видений,

И яростно ведём ревнивый торг

За право целовать твои колени.

Хорошо быть нищим, светлым, вольным.

Вольно петь, любить и жить, как петь.

Хорошо и так: путём окольным

Медленно брести – и умереть…

Хорошо на роковом ночлеге.

Как Степан Трофимович, мой друг.

Поболтав случайно на телеге.

Вдруг забыть мучительный недуг.

Память злая! Мне ты – враг заклятый.

Что шептать! И всё одно и то ж…

Иисус Христос за нас распятый!

Пощади и память уничтожь…

В жизни скучной, в жизни нищей

Как желанен твой уют…

В этом сказочном жилище

Музы нежные поют.

В старых рамах бледны лица.

Как в тумане странный быт.

Здесь былое тайно снится.

Злободневное молчит.

Ты среди своих игрушек –

Как загадочный поэт.

В мире фижм и в мире мушек

Отраженье давних лет.

Ты – художница. С улыбкой

Оживляя век любви,

В жизни призрачной и зыбкой

Куклы чудом оживи.

Век безумный Казановы,

Дни дуэлей и страстей

Вечно юны, вечно новы

В милой комнате твоей.

Мы чувствуем, что стынет в жилах кровь.

Что в этом мире холодно и сиро,

И отошла с улыбкою любовь

От нашего сомнительного пира.

Пеннорождённая! Тебя давно

Не видят дети похоти и праха.

Твоё святилище оскорблено

Рабами злыми суетного страха.

И в жалком сумраке бесплодных лет.

Не ведаем исхода снежной ночи,

И где-то далеко маячит свет.

Но в трепете мы закрываем очи…

Не утоляют сердце мысль и страсть,

И, жадные, мы жаждем тщетно песен:

Волшебная и сумрачная власть

Внушает нам, что мир угрюм и тесен.

Растратив силы, ищем мы богов.

Не ведая заветов тайных

Духа, Читаем мы иероглифы слов,

Как будто лишены очей и слуха.

И книги бытия для нас – как сон,

И подвиги подвижников далеки,

И лишь пророческий и вещий стон

Из глубины таинственных времён

Звучит о том, что наступили сроки…

В ночи ты зришь таинственную быль,

А наяву не ведаешь исхода

Из пленного сомнения… Не ты ль

Участница мистерий – как природа.

Что в Эросе начало узнаёт.

Влекущее на небе хоровод

Поющих звёзд в голубизне эфира.

Заложника божественного мира?

Недуг даруется по благости любовной

Крылатым Эросом – божественной судьбой:

Так с болью душною, сестрой единокровной,

Любовь сердца томит вечерней ворожбой.

Здоровые мы все – как нимфы и сатиры –

Забыв о таинстве, живём как бы во сне.

Но ужас – древний враг – коснётся чуткой лиры.

Что золотом горит в живой голубизне –

И мы бежим тогда от радостной дубравы

Б смущении, страшась, не веря в этот день.

Нам кажется, что всё исполнено отравы,

И кажется, что мир не благостная сень,

А некий страшный плен от власти чародейной,

И мы погружены в безумье навсегда…

Но душу боль пронзит – и силой легковейной

Душа горит опять, как дивная звезда.

Болезнь таинственна, даруемая свыше,

К истокам бытия она влечёт слепца:

Там изначальное прекраснее и тише,

И странная любовь животворит сердца.

Уста к устам – как рана к ране –

Мы задыхаемся в любви.

Душа, как зверь в слепом капкане,

Всё бьётся – глупая – в крови.

Мы только знаем: будет! будет!

Но мы не верим в то, что есть.

Кто сердце тёмное разбудит?

Кто принесёт благую весть?

И только ангел ночью звёздной.

Когда поёт: «Христос Воскрес!»,

Над нашей опалённой бездной

Подъемлет пурпуры завес.

Жадных поцелуев я боюсь, дитя –

Страшно страстью знойною опалять уста,

Бог стрелу готовит, своевольно мстя

За неволю тайную тайного креста.

Не касайся нежно старика рукой,

В сердце пламя тёмное – то земной огонь.

А душа распята крестного тоской.

Я молю, чудесная, сердца мне не тронь.

Прощай, мой холм, полуденный и яркий.

Гостеприимной Гаспры милый дом…

Здесь нежный хмель, глицинии, татарки

И блещущий на солнце водоём.

Отторгнуты от шума и заботы.

От суеты, науки и трудов –

Забыли мы чичеринские ноты

И предсказания большевиков.

Как сон – политика и наши споры

О партиях, цензуре и правах…

Мы подымались с посохом на горы,

И муэдзин нам пел – «Аллах! Аллах!»

Прощай же юг, бездумный, томный, страстный.

Спеши на север, северный поэт:

Сны южные и лунные опасны –

B них прелесть есть, но мудрости в них нет.

Не утаю: земных пристрастий

И я не чужд, мой милый друг:

Так сладострастия недуг

Преодолеть не в нашей власти.

Любил и я тосканских вин

Благоухание и нежность,

Лагун зелёных безмятежность

И сон полуденных долин.

Любил устами поцелуйно

Ласкать пленительный цветок.

Когда горячей крови ток

Тревожит сердце страстью буйной.

Но есть иной и странный свет

Неизъяснимых наслаждений.

Когда в сиянье откровений

Мы шепчем верности обет, –

Когда Фавор нас озаряет

Лучами дивными Христа,

И вечной жизни красота

Нас, смертных, вдруг преображает.

Поэта сердце влажно, как стихия

Здесь на земле рождённых

Небом вод. В нём вечен волн волшебный хоровод –

Вопль радости иль жалобы глухие.

Немолчно в нём звучат струи живые –

Сам океан в ином, как бог, поёт, –

В ином поток крушит суровый лёд;

В ином вздыбилась водопада выя.

А ты, поэт, и прост, и величав.

Так озеро в таинственной долине

Незыблемо от века и доныне.

Поэт взыскательный! Ты мудр и прав.

Любезен мне твой безмятежный нрав:

Слышней грозы безмолвие пустыни.

Как опытный бретёр владеет шпагой,

Так диалектикой владеешь ты, –

Ты строишь прочные, как сталь, мосты

Над бездною – с великою отвагой.

Патриотическим иль красным флагом

Отмечены дороги красоты, –

Под знаком белизны иль черноты:

В руках художника всё станет благом.

Антиномический прекрасен ум, –

Великолепны золотые сети

Готических средневековых дум.

Но слышишь ли, поэт, великий шум?

То – крылья ангелов, – и мы, как дети,

Поём зарю иных тысячелетий.

Ещё скрежещет змий железный.

Сверкая зыбью чешуи;

Ещё висят над чёрной бездной,

Россия, паруса твои;

Ещё невидим кормчий тёмный

Б тумане одичалых вод, –

И наш корабль, как зверь огромный.

По воле демонов плывёт.

А ты, мой спутник корабельный,

Не унываешь, не скорбишь, –

И даже в мраке путь бесцельный –

Я верю – ты благословишь.

Душа крылатая, как птица,

Летит бестрепетно в лазурь.

Ей благовест пасхальный снится

И тишина за буйством бурь.

Когда в ночной тиши приходит демон злой

В мою таинственную келью

И шепчет дерзостно, нарушив мой покой.

Призывы к грешному веселью;

Когда с небрежностью восторженную страсть

Он предлагает мне лукаво,

И лживо говорит, что надо тайно пасть.

Дабы вернуться к жизни правой;

Когда под маскою блестящей суеты

Скрывая мир уныло дикий.

Он навевает мне неверные мечты

О жизни лёгкой и двуликой:

Я вспоминаю дом, поля и тихий сад.

Где Ты являлась мне порою, –

И вновь сияет мне призывно нежный взгляд

Путеводящею звездою.

И верю снова я, что путь один – любовь,

И светел он, хотя и зыбок;

И прелесть тайная мне снится вновь и вновь

Твоих загадочных улыбок.

Изнемогая в боли и в страстях.

То лучше ангела, то хуже зверя,

Мы, чувствуя дерзание и страх

И в тайну двух тысячелетий веря,

Боимся плоти и стремимся к ней.

Вдыхая нежное благоуханье,

И любим слабость девственных стеблей

И лепестков горячих трепетанье.

Как небо мрачно! И земля сама

Пугается то посвиста, то хруста…

Земные страхи, немощи и тьма –

Как с ними трудно, а без них как пусто!

Страшись! Но тайных и безмолвных сил

Не дикий пасынок, а сын любимый.

Познай добро и в сумраке могил,

В глухонемой ночи – богохранимый.

Петербургские сны и поныне

Мою душу отравой томят;

И поныне в безумной пустыне

Меня мучает холодом ад.

Не уйти мне от страшного неба,

От тебя, серебристый туман,

От классически ложного Феба,

И от тени твоей, Великан.

Всадник-царь! Ты по воле поэта

Стал для нас и восторг, и позор, –

Пусть все язвы кромешного лета –

Как святителей русских укор.

Только ты и с последней трубою

Не померкнешь пред ликом Отца,

И тобою, поэт, и тобою,

Оправдаются в чуде сердца.

Твой мир свободен и чудесен,

А мой в цепях угрюмых лет…

Прости косноязычный бред

Моих несовершенных песен.

Так праздник огненных созвездий

В душе пылает и поёт;

Но час печальный, час возмездий

Копьё жестокое несёт.

И знаю: обнажатся плечи

И беззащитна будет грудь, –

И пронесётся стон далече:

«Хочу в молчанье отдохнуть».

Земля ответит звонким эхо

На стон невольный и мольбу.

И без рыданий, и без смеха

Я встречу тёмную судьбу.

И в ризе траурной царица,

И копьеносец роковой,

И факел алый – багряница

На плащанице мировой –

Всё только знаки при дороге

Туда, где ждёт меня давно

Судья таинственный и строгий

И в чаше вечное вино.

Моя свобода – как вино:

Она пьянит, – и в новом хмеле

С ней сердце вновь обручено.

Как с кровью плоть в едином теле.

Кто хочет вольным быть, приди,

И обручись, и будь со мною.

И на твоей живой груди

Означу знак моей рукою.

Так, знак свободы – превозмочь

И мир, и прах, и вожделенья,

И вновь создать из крови ночь,

И день прославить обрученья.

Сумерки-сестры за пяльцами

Тихо свершают свой труд;

С грустью прилежными пальцами

Ткань гробовую плетут.

Труд ваш ценю утомительный –

Петлю за петлю – и сеть

После заботы мучительной

Сладко на сердце надеть.

Ткали вы ткани шелковые –

Сети прилежно плели;

Вот уж и в стены сосновые

Кости мои полегли.

Так, под невольною сеткою

Смерть мне позволят вдохнуть.

И можжевельною веткою

Вновь обозначится путь.

Сумерки-сестры! За пяльцами

Тихо кончайте свой труд.

Тките прилежными пальцами

Сеть из вечерних минут.

О, юродивая Россия,

Люблю, люблю твои поля.

Пусть ты безумная стихия.

Но ты свята, моя земля.

И в этот час, час преступлений.

Целую твой горячий прах.

Среди падений и мучений

Как буен тёмных крыльев взмах!

Под странным двуединым стягом

Единая слилася Русь,

И закипела кровью брага…

Хмельной – я за тебя молюсь.

Друзья-враги! Мы вместе, вместе!

Наступит миг – и все поймут.

Что плачу я о той Невесте,

Чей образ ангелы несут.

И в шуме света, в блеске бала.

При плясках радостной толпы,

И где-нибудь с котомкой малой,

В пыли проторенной тропы –

Везде ты – Русь, везде – подруга

Мятежных далей и степей…

Не бойся страстного недуга.

Из чаши вольности испей –

И поклонись святым просторам…

И мы поклонимся тебе.

Твоим улыбкам, песням, взорам,

Твоей таинственной судьбе.

Всё то же солнце… Почему же свет

Таинственный волшебнее и тише?

И кажется, что сотни тысяч лет

Стоит дымок над этой тёмной крышей.

Что краски умирающей листвы

Не знали яркости живой и свежей, –

И на ковре зачахнувшей травы

Как будто пятна жёлтые всё те же…

Венеция почила в тихом сне,

И тихий лепет струн – как шёпот сонный,

И лунный свет подобен пелене,

Раскинутой над ночью благовонной…

Таинственная! Ты – со мной вдвоём –

Нам суждено изведать страх забвенья.

И кажется, что вот сейчас умрём

От нежного, как сон, прикосновенья…

Тишина твоей вечерни;

Полумрак твоих икон;

И горбатенький причетник:

Всё как давний дивный сон.

Научилась ты молиться –

И молитвою дышать; И тебе

Младенец снится

И Его святая Мать.

Только слышишь ли?

Иная Нынче Пасха на Руси…

И, крестами осеняясь.

Сердце кровью ороси.

Умирая, в миг последний

Ты услышишь на рассвете

Не смиренный звон обедни

Двух былых тысячелетий,

А великий грозный гул…

Это – острова Патмоса,

Это – Ангела-Колосса

Страшный вопль и рёв, и гул…

Нет, не кристалл холодных размышлений,

Не нравственных высот святая даль;

К Тебе влекут блаженство и печаль –

Чудесный сон земных моих видений.

Я распахнул окно. И наслаждений

Волна вдруг хлынула – и не она ль

Омыла сердце: «Ничего не жаль!» –

Вот странный шёпот тайных откровений.

Мне ничего не жаль – и всё люблю, –

Лазурь, и тишину, и солнца песни,

И горький запах тленья – всё чудесней

От мига к мигу… Жажду утолю

Земным вином небесной благодати.

Блаженной мукою земных распятий.

Девушка! Ты жрица иль ребёнок?

Танец твой так странен и так тонок.

Без движения, как сон, легки…

В чём же тайна пламенной тоски?

Детских уст невнятен робкий лепет,

А крылатых ног волшебен трепет,

И как лилия – твоя ладонь!

И в очах – испуг, любовь, огонь…

Почему ж боишься бога-змея.

Прямо на него взглянуть не смея?

Знай, дитя, он в страсти изнемог:

Смертный он теперь, как ты – не бог!

Таракан в углу шуршит.

Где-то ветер мрачно воет,

И душа как будто ноет.

Сердцу больно. Грудь болит.

Ставень глухо стук да стук.

Сухо в горле. Сон волшебный!

Что ж ты силою целебной

Не спасёшь меня от мук?

Вдруг часов старинных хрип…

Кто-то хлопнул дверью где-то.

Дрогнула полоска света.

Половицы тонкий скрип…

Боли нет! Дышать легко!

Сердце будто в клетке птица.

«Ты со мной иль это снится?

Что ж ты медлишь? Ах, какой…»

Раскрыта книга… Кот клубком…

И тишина волшбою дрёмной

Как шалью душною и тёмной,

Покрыла опустевший дом.

Какая скука, грусть и лень!

И кажется, что неслучайно

Она ушла, что, верно, тайна

Нас разлучила в этот день.

Молчи, душа, и приневоль

Себя к обману жизни лживой,

К её гримасе некрасивой.

Храня ревниво в сердце боль.

Тысячелетия в твоих глазах,

Но ты всегда как нежная инфанта,

От башмачка до голубого банта.

Улыбчива иль в горестных слезах…

Для трона ты от века рождена,

И вся Испания тебе подвластна…

Но ты пленила сердце горбуна.

Его мечта, как роза сладострастна, –

Вот он идёт по залам, как во сне,

Тебя он ищет, но найдёт иное!

Безумно сердце в дивном Антиное,

Но не трезвей оно и в горбуне.

И я, как он, – таинственный урод.

И в зеркале мне страшно отраженье.

И сердце слабое в изнеможенье

Последнюю мне песенку поёт…

О жизнь! Как в глубине её

Всё старое как будто ново!

Дитя! В признании твоём

Неувядаемое слово…

Да, год прошёл, как будто час

Единого – во сне – волненья:

Созвездия благословили нас

На таинство преображенья.

Какая тишина! И птицы,

И люди – всё молчит кругом!

Лишь звёзд лохматые ресницы.

И запах роз… И мы вдвоём…

И чем больней воспоминанье

О суетных и грешных днях.

Тем властней странное желанье

На неизведанных путях.

И кажется, что злые муки –

Весь этот бред, и этот ад,

Твои лишь крошечные руки

Прикосновеньем исцелят.

Ты шла за мной, сомнамбулой, без воли,

Над нами бредила безумная луна.

И странная царевна – тишина

Дышала хмелем дремлющих магнолий.

Я пил с тобой волшебное вино

Во влажном серебре на камне белом.

И жертвенно изнемогало тело:

Казалось мне, что ты и я – одно.

Три года! Новая заря

Твоей судьбы и жизни нашей.

Но верю, что не будет краше

Полуденного ноября!

Пусть жизнь в мученьях и крови.

Но солнце в нашем сердце блещет:

Душа по-прежнему трепещет,

Изнемогая от любви.

Ты пришла, кочевница, откуда?

Поступь дивная – как песни лад…

И ты вся, прекрасная, как чудо.

И я – нищий – нищетой богат.

Дышится легко – и бездорожье –

Будто вольность дикая попей:

Из горячих глаз сияет Божье –

Солнце вечное любви твоей.

Какая в поле тишина!

Земля, раскинувшись, уснула.

Устав от солнечного гула.

От хмеля терпкого вина.

И я дремал, забыв, что ярость

Страстей мятежных не прошла,

Что не распутать мне узла.

Завязанного мной под старость.

Очнувшись, вспомнил о тебе,

Моя ревнивая подруга,

И сердце будто от недуга

Запело жалобу судьбе.

Но полно! Одолей унылость!

Уныние ведь смертный грех:

Не для себя живёшь – для всех,

И безгранична Божья милость!

Ты подарила мне цветок –

Небезуханный, нежный, дикий.

В нём каждый тонкий лепесток

Хранит любви моей улики…

Тех лепестков касался я

Так суеверно богомольно!

И всякий раз душа моя

Звучала сладостно и больно…

Но бойтесь, люди, тайных нег!

Цветам любви, как снам, не верьте

В них дольний жар и горный снег,

И чары их подобны смерти.

Ведут таинственные оры

Свой тайнозримый хоровод.

Умрёт ли кто иль не умрёт –

Но дивной музы Терпсихоры

Прекрасен в вечности полёт.

Ты, смертный, утешайся пляской.

Следи движенье снежных рук,

И флейты нежный тонкий звук, –

И очарован музы лаской

Не бойся горестных разлук.

Увянут розы, всё истлеет.

Испепелится твой чертог,

Но на Парнасе дивный Бог

Всё в странном свете пламенеет:

Он тлен печальный превозмог!

Своей любимой – Терпсихоре –

Он повелел тревожить нас.

Чтоб в сердце пламень не угас,

Чтоб в радость обратилось горе.

Когда пробьет последний час.

На кочевьях жизни дикой

Ты одна, моя жена,

В тайне странной и великой

Мне навек обручена.

Пусть от зноя злой пустыни

Утомлённый я уснул.

Но от века и доныне

Надо мной волшебный гул…

И тебе ль не внятен лирный

Этот гимн небесных сил –

Этот зов миров надмирных

От печалей и могил!

Пусть мне снится страсть земная… –

Сладостный и душный бред! –

Всё же, друга поминая.

Вспомни наш с тобой обет.

Мажорный марш твоих утопий

Мне очень нравится, поэт;

И после серых, скучных копий

Приятно видеть яркий цвет, –

И пусть преобладает красный

В твоей палитре, милый мой;

Мне нравится рисунок ясный

В твоей размашке боевой;

Покрикиваешь ты на диво.

Как самый бравый бригадир

На тех, кто прячется пугливо

В свой ветхий дом, в свой старый мир.

Где нет ни правды, ни утопий,

Где мысль давно погребена

И где религия, как опий.

Для буржуазнейшего сна…

По всё-таки прошу, дружище.

Взгляни порою на кладбище.

Где спят и дети, и отцы:

Об этом как-нибудь помысли.

Дабы начала и концы

На паутине не повисли.

Что некогда для наших мук

Соткал из вечности паук.