Тайны бронзовой статуи

Глава 1

В южной части побережья Малибу над морем возвышается выступ скалы, на котором расположился спортивный клуб «Чэннел». Над его высокими коричневого цвета зданиями, подобно парадной лестнице, застланной роскошным ковром, террасами взбираются вверх сады. Парк, разбитый вокруг строений, обнесен высоким сетчатым забором с тремя рядами колючей проволоки наверху, замаскированной пышными кустами олеандров.

Я остановил машину у ворот и посигналил. Из сторожевой будки вышел мужчина в синей униформе. Его черные косматые волосы, не помещавшиеся под фуражкой, были как будто посыпаны перцем. Несмотря на изуродованные уши и сломанный нос, лицо сочетало в себе нежность и силу – выражение, которое встречается иногда на лицах старых индейцев. Кожа тоже была смуглой, как у индейца.

– Я видел, как вы подъехали, – дружелюбно улыбнулся он, – не надо было сигналить, а то прямо в ушах звенит.

– Простите.

– Да ладно уж. – Он по-стариковски шаркал ногами, его тучный живот прикрывал даже пряжку ремня, на котором висела кобура. Подойдя, он доверчиво облокотился о дверцу моей машины. – Что вы хотели, мистер?

– Мистер Бассетт пригласил меня к себе, но не изволил объяснить, зачем я ему понадобился. Меня зовут Арчер.

– Да-да, конечно, он ждет вас. Проезжайте сюда.

Он повернулся и, бренча ключами, направился к воротам из прочной сетки. Б этот момент за его спиной из-за олеандров выбежал какой-то человек и бросился вперед, явно намереваясь проскочить мимо сторожа, когда тот откроет ворота. Это был высокий, крепкий парень в голубом костюме, без головного убора, с торчащими во все стороны светло-рыжими волосами. Он двигался почти бесшумно.

Однако сторож заметил его вовремя. Он резко повернулся и схватил молодого человека за талию. Тот вырвался из его объятий и прижал сторожа к стойке ворот, что-то невнятно бормоча. Его рука резко дернулась и сбила со старика фуражку.

Сторож безуспешно пытался вытащить пистолет из кобуры. Его глаза сузились и сделались совсем маленькими. С кончика носа упала капля крови и испачкала голубую рубашку, обтягивающую круглый живот. Наконец он вытащил пистолет. Я поспешил выйти из машины.

Молодой человек стоял в воротах вполоборота ко мне. Его профиль казался вырубленным из сырой доски, с горящим голубым глазом, вставленным в один ее угол. Он упрямо проговорил:

– Мне необходимо увидеть Бассетта. Вы не остановите меня.

– Пуля в моем пистолете остановит, – заметил охранник. – Если ты двинешься, я выстрелю. Это частное владение.

– Тогда передайте Бассетту, что я хочу его видеть.

– Я уже говорил ему. Но он не желает видеть тебя, парень. – Охранник двинулся прямо на него, выставив левое плечо вперед, крепко сжимая в правой руке пистолет. – А теперь подними мою фуражку, подай мне ее и проваливай отсюда, пока цел.

Молодой человек некоторое время стоял не двигаясь. Затем наклонился, поднял фуражку и даже попытался отряхнуть с нее пыль, прежде чем отдать владельцу.

– Извините меня. Я не хотел вас обидеть. Против вас я ничего не имею.

– Зато я имею кое-что против тебя, парень. – С этими словами охранник выхватил у него из рук свою фуражку. – Убирайся, пока я не оторвал тебе башку!

Я положил руку на широкое мускулистое плечо молодого человека.

– Лучше поступить так, как вам посоветовали.

Проведя правой ладонью по лицу, он повернулся ко мне. У него была тяжелая челюсть, и отметины на ней свидетельствовали о драчливом характере ее владельца. Несмотря на это, светлые брови и неволевой рот придавали его физиономии неопределенное выражение. Усмехнувшись, он спросил у меня:

– Еще один телохранитель мистера Бассетта?

– Я не знаком с мистером Бассеттом.

– Я слышал, как вы о нем спрашивали.

– Ну и что из этого? Послушай, парень, если ты будешь здесь носиться, оскорбляя людей, и совать свой нос куда не следует, кончится тем, что твой прекрасный профиль станет плоским, как оструганная доска. Или еще похуже.

Он сжал правую руку в кулак и перевел взгляд с него на мое лицо. Я немного напрягся, готовый в любую минуту парировать удар, а может быть, и нанести встречный.

– Полагаю, это надо рассматривать как угрозу?

– Как дружеское предупреждение. Не знаю, какая муха тебя укусила. Но прими мой совет: тебе лучше уйти и забыть все это…

– Я уйду не раньше, чем увижу Бассетта.

– И, ради Бога, держи руки подальше от старика.

– Я уже извинился. – Он даже покраснел.

Охранник подошел к нему сзади и ткнул в спину пистолетом.

– Извинения не принимаются. Когда-то я мог справиться с двумя такими, как ты, одной рукой, а вторая была привязана к туловищу. Ты сам уберешься или мне тебя выпроводить отсюда?

– Ладно, – бросил молодой человек через плечо. – Но вы не заставите меня уйти с автострады. А он рано или поздно поедет куда-нибудь.

– Какие у тебя претензии к мистеру Бассетту? – поинтересовался я.

– Я не собираюсь обсуждать их с первым встречным. Я хочу говорить с ним лично, с глазу на глаз. – И он окинул меня оценивающим взглядом, покусывая нижнюю губу. – Не передадите ли вы Бассетту, что я хотел бы с ним потолковать? Это очень важно для меня.

– Пожалуй, я могу это сделать От кого я должен буду передать просьбу?

– От Джорджа Уолла из Торонто. – Он помолчал, – Это насчет моей жены. Скажите ему, что я не уйду, пока не встречусь с ним.

– Это ты так думаешь, – сказал охранник. – Марш отсюда, прогуляйся немного.

Джордж Уолл сдал позиции и нарочито медленно пошел к дороге, как бы подчеркивая свою независимость. Длинная утренняя тень тащилась сзади него, пока он не скрылся за поворотом. Охранник убрал свое оружие и вытер кровоточащий нос тыльной стороной руки. Затем он слизнул кровь, как будто не желал потерять даже ничтожное количество белка.

– Парень прямо какой-то зацикленный, или как их там называют, – проговорил он. – Мистер Бассетт его даже не знает.

– Это из-за него мистер Бассетт меня пригласил?

– Может быть, не знаю. – Он пожал плечами.

– Давно он здесь околачивается?

– С тех пор, как я заступил на дежурство. Насколько мне известно, он провел ночь в кустах. Собственно говоря, мне следовало бы сдать этого типа полиции, но мистер Бассетт не разрешил. Уж слишком он мягкосердечный. Он сказал, чтобы я сам с ним справился, дескать, не надо вмешивать сюда власти.

– Вы и справились.

– Еще бы! Как я уже говорил, было время, когда я сладил бы с двумя такими, как он. – Он согнул правую руку, напряг мышцы, любовно их ощупал и довольно улыбнулся. – Когда-то я был боксером – и неплохим. Тони Торресе. Может быть, вы слышали мое имя? «Бойцовый петух» из Фресно?

– Конечно же слышал. Вы выдержали шесть раундов против Армстронга.

– Да. – Он важно кивнул. – Я тогда уже был в годах, тридцати пяти-тридцати шести лет. Ноги были уже не те. А то бы я и все десять раундов продержался. Чувствовал я себя прекрасно, и если бы не ноги… Так вы знаете? Вы видели тот бой?

– Я слушал его по радио. Тогда я еще в школе учился, так что денег на билет не было.

– Кто бы мог подумать? – проговорил он мечтательно. – Вы слышали тот бой по радио!..

Глава 2

Я оставил машину на асфальтированной площадке перед главным зданием. Над входом висела перевернутая ярко-красная рождественская елка. Построенное из дерева и грубого камня приземистое здание с плоской крышей не произвело на меня впечатления чего-то грандиозного, пока я не вошел. Через внутреннюю стеклянную дверь вестибюля виднелся бассейн в пятьдесят ярдов длиной. Его водная гладь сливалась с безбрежной синевой океана, который как-бы являлся продолжением бассейна.

Дверь была закрыта. Единственным человеком, которого я увидел, был темнокожий парень в белых шортах. Он чистил дно бассейна специальным вакуум-насосом для подводных работ с длинной ручкой. Я постучал монетой по стеклу.

Через некоторое время он услышал стук и быстрым шагом направился к двери. Внимательно глядя через стекло своими темными умными глазами, он, казалось, размышлял, к какой категории посетителей меня следует отнести – людей богатых или не очень. Наконец, открыв дверь, он сказал:

– Если вы что-то продаете, мистер, то вы выбрали неподходящее время. Во всяком случае, сейчас не сезон, а мистер Бассетт в отвратительнейшем настроении. Он только что накинулся на меня. Но разве я виноват, что они побросали тропических рыбок в бассейн?

– Кто «они»?

– Те люди, которые были здесь вчера вечером. Хлорированная вода убила их, бедняжек. Теперь я должен их убрать.

– Людей?

– Тропических рыбок. Они вылавливали их из аквариума и швыряли в бассейн. Они – это гости, которые на вчерашней вечеринке слишком много выпили, ну и забыли об элементарных приличиях. А мистер Бассетт сделал из меня козла отпущения.

– Не держите на него зла. Мои клиенты всегда бывают в расстроенных чувствах, когда обращаются ко мне.

– Вы владелец похоронного бюро или что-то в этом роде?

– Что-то в этом роде.

– Я просто так поинтересовался. – Его лицо осветила белозубая ослепительная улыбка. – У меня тeткa занимается похоронными делами. Для себя подобной профессии я даже не представляю Уж больно жутко А ей ничего, нравится.

– Ну и отлично. Бассетт – владелец этого клуба?

– Нет Только управляющий По его манере говорить может показаться, что клуб принадлежит ему. На самом же деле владельцами клуба являются его члены.

Я шел следом за спасателем, невольно разглядывая его стройную фигуру с широкими плечами и тонкой талией, вдоль галереи, сквозь мерцающие отблески зеленого света, отражающегося от водной глади бассейна. Наконец парень остановился и постучал в серую дверь, на которой висела табличка: «Управляющий». Голос, ответивший на стук, был резок, как скрип мела на влажной классной доске:

– Кто там?

– Арчер, – сказал я спасателю.

– Мистер Арчер хотел бы вас видеть, сэр.

– Очень хорошо. Одну минуту.

Спасатель подмигнул мне и быстро удалился, шлепая босыми ногами по кафельному полу. Замок щелкнул, и дверь приоткрылась. Выглянувший человек был немного ниже меня ростом. Его глаза казались тусклыми и слишком широко расставленными, к тому же слегка навыкате, они напоминали глаза рыбы. Изо рта с тонкими губами, похожего на рот никогда не целованной старой девы, вырвался вздох облегчения:

– Рад вас видеть. Прошу, входите.

Он запер за мной дверь и указал на кресло перед своим столом. Жест был чрезвычайно нервозным. Сев за стол, он открыл кисет из свиной кожи и начал набивать большую трубку, сделанную из корня верескового дерева, темным листовым английским табаком. И эта его трубка, и табак, и пиджак из харисского твида, и «оксфордские» широкие брюки, и коричневые ботинки на толстой подошве, и даже произношение, свойственное жителю восточного побережья, – все как нельзя лучше гармонировало между собой. Несмотря на то, что его волосы были искусно покрашены в каштановый цвет, а на щеках играл румянец, я решил, что ему около шестидесяти.

Я оглядел кабинет. В нем не было окон, освещали его скрытые лампы дневного света. Мебель – темная и тяжелая. Стены увешаны изображениями яхт под парусами, фотографиями как бы застывших в воздухе прыгунов в воду и теннисистов, с натянутыми улыбками приветствующих друг друга На столе стояло несколько книг между двумя книгодержателями в виде слонов, высеченных из какого-то полированного черного камня.

Бассетт поднес газовую зажигалку к трубке и, затянувшись, проговорил сквозь плотную завесу голубого дыма:

– Я слышал, мистер Арчер, что вы опытный телохранитель.

– Надеюсь, что я неплохой специалист, но я нечасто выполняю функции телохранителя.

– Как я понял… Но почему нечасто?

– Потому что при этом надо постоянно находиться рядом с каким-нибудь чудаком. Некоторые хотят иметь телохранителей, чтобы было с кем поболтать. Или же страдают различными маниями.

Мистер Бассетт криво усмехнулся.

– Едва ли это можно принять за комплимент. Или вы не меня имели в виду?

– А что, у вас возникла нужда в телохранителе?

– Я даже не знаю. – И он добавил, тщательно подбирая слова: – До тех пор, пока ситуация не прояснится, я действительно не могу сказать, что мне нужно.

– Кто сообщил вам обо мне?

– Не так давно один из членов нашего клуба упомянул ваше имя. Джошуа Северн, телевизионный продюсер. Если хотите знать, он считает вас просто гением в вашей области.

– Угу. – У лести есть один недостаток: те, кто к ней прибегают, ожидают, что им заплатят той же монетой. – Зачем же вам понадобился детектив, мистер Бассетт?

– Сейчас я все объясню. Какой-то парень угрожает… угрожает моей безопасности. Слышали бы вы, как он говорил со мной по телефону.

– Вы беседовали?

– Только одну минуту, вчера вечером. Это было в разгар вечеринки – нашей ежегодной вечеринки, которую мы проводим сразу же после Рождества. Он позвонил из Лос-Анджелеса и заявил, что собирается приехать прямо сюда и не оставит меня в покое до тех пор, пока не получит какие-то интересующие его сведения. Все это выбило меня из колеи.

– Какие сведения ему нужны?

– Такие, каких у меня просто нет. Я подозреваю, что сейчас он где-то там, снаружи, устроил засаду. Вечеринка закончилась очень поздно, и я провел ночь здесь, вернее остаток ночи. Утром охранник позвонил сюда и сообщил, что какой-то молодой человек желает меня видеть. Но я приказал ему не впускать этого типа. Сразу после этого, собравшись с мыслями, я позвонил вам.

– И что же вы в сущности от меня хотите?

– Помочь мне избавиться от него. Должны же у вас быть какие-то специальные способы и средства. Я не хочу допускать никакого, насилия, во всяком случае до тех пор, пока не окажется, что без этого никак не обойтись. – Его глаза тускло поблескивали за облаком дыма. – Может быть, оно и потребуется. У вас есть оружие?

– В машине. Но я не даю его напрокат

– О, разумеется, нет. Вы меня не так поняли, дружище. Возможно, я не совсем точно выразился. Я вообще с отвращением отношусь к насилию. Просто я имел в виду, что вы могли бы использовать пистолет как… ну, как инструмент убеждения, что ли. Не могли бы вы просто проводить этого типа до станции или аэропорта и посадить на автобус или самолет?

– Нет. – Я встал.

Он дошел следом за мной до двери и схватил за руку. Мне такая фамильярность не понравилась, и я освободился довольно резким рывком.

– Послушайте, Арчер, я не богатый человек, но у меня есть кое-какие сбережения. Я готов заплатить три сотни долларов, если вы разделаетесь с этим парнем.

– Разделаюсь с ним?

– Без насилия, конечно.

– К сожалению, я не иду на сомнительные сделки.

– Пятьсот долларов.

– Не выйдет. То, чего вы от меня хотите, запрещено законом.

– Боже правый, я совсем не то имел в виду. – Он искренне огорчился.

– Подумайте хорошенько. Для человека вашего положения вы имеете весьма смутное представление о законе. Почему вы не хотите, чтобы им занялась полиция? Вы же заявляете, что он вам угрожает.

– Ну да. Он что-то говорил о хлысте. Но нельзя же с такой чепухой обращаться в полицию.

– А почему бы и нет?

– Нет, я так не могу. Это же до нелепости старомодно. Я буду посмешищем всего южного побережья. Мне кажется, дружище, вы не понимаете, что тут дело не только личного характера. Я управляющий и секретарь весьма престижного клуба. Самые известные и влиятельные люди побережья доверяют мне своих детей, своих юных дочерей Я должен быть вне всяких подозрений, чист, как Кальпурния[1], понимаете? Нельзя допустить даже намека на скандал.

– Какой же может быть скандал?

«Кальпурния» вытащил изо рта трубку и выпустил несколько колечек дыма.

– Я надеялся, что мне не придется вдаваться в подробности. И конечно, не предполагал подвергнуться допросу с пристрастием. Однако необходимо что-то предпринять, пока ситуация не ухудшилась необратимо.

То, как тщательно он подбирал слова, раздражало меня, и это, видимо, отразилось на моем лице. Взглянув на меня, он умоляюще сказал:

– Могу ли я вам довериться? Полностью довериться?

– В том случае, если вы не нарушили закон.

– О Господи, конечно же, все вполне законно. Я попал в небольшую переделку, хотя и не по своей вине. Я не совершил ничего плохого, но люди могут подумать, что я в чем-то виновен. Понимаете, в этом деле замешана женщина.

– Жена Джорджа Уолла?

Его лицо как бы расползлось по швам. Он попытался вновь стянуть его к трубке, крепко зажатой в зубах, но не мог справиться с гримасой, которая растянула концы его губ в виде круглой скобки.

– Вы знаете? Всем уже все известно?

– Скоро станет известно, если Джордж Уолл будет слоняться вокруг клуба. Я наткнулся на него по пути…

– Бог ты мой, значит, он уже здесь.

Бассетт весьма неуклюже, но быстро пробежал в другой конец комнаты, открыл ящик стола и вытащил оттуда пистолет.

– Положите его на место, – сказал я. – Вы очень заботитесь о своей репутации, а пистолет-то уж точно разобьет ее вдребезги. Уолла я встретил за воротами. Он пытался проникнуть сюда, к вам. Но не смог. Просил меня передать, что не уйдет, пока не встретится с вами. Все.

– Проклятье! Почему вы сразу не сказали? Мы же теряем время.

– Вы, но не я.

– Хорошо. Не будем ссориться. Мы должны убрать его отсюда, пока не появились члены клуба.

Он взглянул на часы на правом запястье. При этом его пистолет оказался направлен на меня.

– Уберите эту штуку, Бассетт. Вы слишком взволнованы, чтобы обращаться с оружием.

Он положил пистолет на тисненый журнал перед собой и робко улыбнулся,

– Извините. Я немного, нервничаю. Не привык к такой суматохе.

– Что же все-таки произошло?

– Молодому Уоллу, по всей видимости, пришла в голову нелепая мысль, будто я украл его жену.

– Вы вправду это сделали?

– Не считайте меня идиотом. Девушка слишком молода, чтобы быть даже моей дочерью. – Глаза его стали влажными от смущения. – Мои отношения с ней не выходили за рамки приличий.

– Значит, какие-то отношения были?

– Конечно. Я знаю ее уже много лет, гораздо дольше, чем достойный Джордж Уолл. Она занималась в этом бассейне еще подростком. Она и сейчас-то не слишком взрослая. Двадцать один, двадцать два года.

– Как ее зовут?

– Эстер Кэмпбелл, прыгунья в воду. Вы, может быть, слышали о ней. Два года назад она почти выиграла Национальный чемпионат. Затем исчезла из виду. Ее семья переехала отсюда, и она ушла из любительского спорта. Я даже и не знал, что она вышла замуж, пока снова не встретил ее.

– Когда это случилось?

– Пять или шесть месяцев назад. Шесть месяцев, в июне. То время, что она отсутствовала, видимо, было не самым лучшим для нее. Сначала Эстер гастролировала с группой водной феерии, потом потеряла работу и оказалась в Торонто. Она осталась без средств к существованию. Встретила молодого канадского спортивного репортера и от отчаяния вышла за него замуж. Очевидно, брак не удался. Через год, даже меньше, она ушла от него и, вернулась сюда – без гроша в кармане и страшно подавленной. Естественно, я сделал для нее все, что мог. Убедил членов правления клуба принять ее на работу в бассейн – инструктором по прыжкам в воду. Она довольно хорошо справлялась со своими обязанностями. А когда сезон кончился и она осталась без учеников, я, откровенно говоря, немного помогал ей материально. – Он развел руками. – Если это преступление, тогда я преступник.

– Если это все, то не понимаю, чего вы боитесь?

– Вы не понимаете, потому что не представляете себе той ситуации, в которой я оказался, всей вражды и интриг, с которыми я здесь сталкиваюсь ежедневно. Среди членов клуба есть люди, которые были бы рады, лишись я вдруг своего места. И если Джордж Уолл станет утверждать во всеуслышание, что я использовал свои возможности, чтобы покровительствовать молодой женщине…

– Каким образом он это сделает?

– Я имею в виду, что он, как угрожает, доведет до суда. Продажный судья может начать процесс против меня. Девушка говорила, что собирается развестись с мужем, и я, кажется, вел себя не вполне благоразумно. Несколько раз меня могли видеть с ней вдвоем. Иногда я приглашал ее на обед, который готовил собственноручно. – Он слегка покраснел. – Стряпня – одно из моих хобби. Сейчас я понимаю, что приглашать ее к себе домой было безумием.

– Из этого он ничего не сможет раздуть. Мы живем не во времена королевы Виктории.

– Как бы не так. В некоторых кругах до сих пор твердо придерживаются определенных принципов. Вы представить себе не можете, в каком опасном положении я нахожусь. Боюсь, что будет достаточно одного обвинения…

– А вы не преувеличиваете?

– Если бы это было так. Но я чувствую, что пропал.

– Я бы вам посоветовал откровенно поговорить с Уоллом. Выложите ему все факты.

– Я пытался это сделать по телефону вчера вечером. Но он не стал меня слушать. Этот человек просто вне себя от ревности. Подумайте только, он воображает, что я где-то прячу его жену.

– А может, так оно и есть?

– Вы что, смеетесь? Я не видел ее с начала сентября. Она уехала отсюда совершенно неожиданно, даже не попрощавшись. И не оставила адреса.

– Она убежала с мужчиной?

– Вполне вероятно, – ответил Бассетт Вот и скажите об этом Уоллу. Лично

– О, только не это. Я не смогу. Этот человек просто буйно помешанный, скорее всего он тут же на меня набросится

Дрожащими руками Бассетт пригладил волосы, взмокшие на висках. Даже к мочкам ушей у него стекали маленькие ручейки пота. Он вытащил из кармана носовой платок и вытер лицо. Мне захотелось помочь ему. Он так откровенно трусил, что я невольно почувствовал жалость.

– Я смогу сдержать его, – сказал я. – Позвоните в привратницкую. Если он еще поблизости, я пойду и приведу его сюда

– Сюда?

– Если у вас нет более подходящего места.

После минутного колебания он согласился:

– Хорошо. Полагаю, мне действительно надо с ним встретиться. Нельзя допустить, чтобы он буйствовал на виду у публики. В любой момент могут прийти члены клуба на утреннее купание.

В его голосе послышалось прямо-таки благоговение, когда он заговорил о членах клуба. Они, наверное, были существами высшей расы: сверхчеловеками или кем-то еще в этом роде. И сам мистер Бассетт, похоже, одной ногой касался земного рая.

Неохотно он поднял трубку внутреннего телефона.

– Тони? Что нового? Этот молодой маньяк все еще вне себя от ярости?.. Ты уверен?.. Абсолютно уверен? Ну хорошо. Дай мне знать, если он появится снова. – Бассетт положил трубку.

– Ушел?

– По-видимому, да. – Открыв рот, он глубоко вздохнул. – Торресе говорит, что он ушел пешком несколько минут назад. Я был бы вам очень признателен, если бы вы остались здесь еще ненадолго, так, на всякий случай.

– Хорошо Это вам обойдется в двадцать пять долларов.

Он сразу же расплатился со мной наличными, вытащив деньги из ящика стола. Затем из другого ящика он достал зеркало и электробритву. Я сидел и наблюдал, как он бреется. Крошечными ножничками он выстриг волоски в ноздрях и подправил брови. В общем, это был один из тех случаев, из-за которых я терпеть не могу работу телохранителя

От нечего делать я просмотрел книги, лежащие на столе. Здесь были календарь высшего света Южной Каролины, киноальманах за прошлый год и толстый фолиант в потрепанной обложке зеленого цвета с неожиданным названием «Семья Бассеттов», Я раскрыл его на титульном листе, который гласил, что в книге описываются генеалогия и подвиги потомков Уильяма Бассетта со времен его обоснования в штате Массачусетс в 1634 году и до начала первой мировой войны. Автор Клэренс Бассетт.

– Не думаю, что вам будет интересно, – застенчиво улыбнулся Бассетт, – но для члена семьи история довольно любопытная. Эту книгу написал мой отец на закате дней своих. Когда-то мои предки действительно были местной аристократией в Новой Англии, ну, знаете, губернаторами, профессорами, священниками, деловыми людьми.

– Я слышал что-то об этом.

– Простите, надеюсь, вам не наскучило слушать меня? – неуверенно спросил он и продолжил с неожиданной самоиронией: – Довольно странно, я последний отпрыск рода, который носит фамилию Бассетт. И только это заставляет меня сожалеть о том, что я так и не женился. Но, с другой стороны, я никогда не был особенно чадолюбивым.

Склонившись к зеркалу, он принялся выдавливать прыщик где-то между носом и верхней губой. Я встал и прошелся вдоль стен, рассматривая висевшие на них фотографии. У одной я остановился. На снимке были запечатлены три прыгуна в воду – мужчина и две девушки, в момент синхронного прыжка с вышки. Их тела, одинаково выгнутые дугой, четко выделялись на фоне светлого летнего неба. Они словно парили в воздухе, прежде чем гравитации удалось поймать их и вернуть на землю.

– Это Эстер слева, – сказал Бассетт, подойдя сзади.

Ее тело было натянуто, как струна. Ветер откинул блестевшие на солнце волосы. Девушка справа – смуглая брюнетка – производила поразительное впечатление своей полной прекрасной грудью. Мужчина посередине был тоже очень смуглым, с черными кудрями и рельефными мускулами, словно отлитыми из бронзы.

– Это одна из моих любимых фотографий, – заметил Бассетт. – Она сделана два года назад, когда Эстер готовилась к Национальному чемпионату.

– Здесь, в бассейне?

– Да. Как я уже говорил, мы разрешили ей пользоваться вышкой для тренировок.

– А кто эти двое рядом с ней на фотографии?

– Парень работал у нас спасателем. А девушка – подруга Эстер. Она тоже работала здесь, в баре-закусочной, а Эстер готовила ее к соревнованиям по прыжкам в воду.

– Она все еще работает в клубе?

– К сожалению, нет. – Его лицо вытянулось. – Габриэль погибла.

– Несчастный случай при прыжке с вышки?

– Если бы. Ее нашли на берегу с огнестрельной раной.

– Убийство?

Он кивнул.

– Кто ее убил?

– Преступление так и не было раскрыто. И, скорее всего, уже никогда не станет известно, кто это сделал. Это случилось почти два года назад, в марте прошлого года.

– Как, вы сказали, ее звали?

– Габриэль. Габриэль Торресс.

– Какая-то родственница Тони?

– Его дочь.

Глава 3

Вдруг в дверь громко постучали. Бассетт шарахнулся, как испуганная лошадь.

– Кто там?

Стук повторился. Я подошел к двери. Бассетт вскрикнул:

– Не открывайте!

Я повернул ключ в замке и приоткрыл дверь на несколько дюймов. Передо мной стоял Джордж Уолл собственной персоной. Его лицо казалось серо-зеленым в отраженном водой свете. Из брюк был вырван клок, и через дыру виднелась свежая ссадина на ноге. Он выдохнул прямо мне в лицо:

– Он здесь?

– Как вы сюда попали?

– Через забор. Бассетт здесь?

Я взглянул на Бассетта. Он присел в дальнем углу, и над краем стола сверкали только его белесые глаза и черный ствол пистолета.

– Не впускайте его. Пусть он лучше меня не трогает.

– Он и не собирается вас трогать. Положите пистолет.

– Нет. Я буду защищаться, если понадобится.

Я отвернулся от этого воинственного, объятого ужасом человечка.

– Вы слышали, что он сказал, Уолл? У него в руках оружие.

– Мне плевать на это. Я хочу с ним потолковать. Эстер здесь?

– Вы на ложном пути. Он ее не видел несколько месяцев.

– Конечно, он будет так говорить.

– Я это подтверждаю. Она работала здесь летом, а в начале сентября исчезла.

Кажется, он смутился. Его голубые глаза потемнели. Непрерывно облизывая нижнюю губу, он продолжал:

– Почему же он отказывался встретиться со мной?

– А вы не помните? Вы же сами упомянули о хлысте. Это было в высшей степени недипломатично.

– У меня нет времени разводить дипломатию. Завтра я должен вернуться домой.

– Отлично.

Он просунул в щель плечо и всей тяжестью налег на дверь. Бассетт на октаву повысил голос:

– Держите его подальше от меня!

Оказывается, он уже покинул свое убежище и теперь стоял рядом со мной. Прижавшись к двери спиной, я вырвал пистолет у него из рук и опустил в свой карман. Он был слишком напуган и зол, чтобы вымолвить хоть слово. Я вновь повернулся к Уоллу, который продолжал давить на дверь. Решимости у него поубавилось, но он по-прежнему упрямо пытался проникнуть в кабинет. Я уперся рукой ему в грудь и сдерживал его тяжелое, как у каменной статуи, тело.

Тут я увидел, что по ступенькам, из вестибюля, спустился невысокий широкоплечий мужчина. Он направлялся в нашу сторону какой-то суетливой гусиной походкой, глядя на бассейн и море за ним так, будто они принадлежали лично ему. Ветерок шевелил серебристой хохолок у него на затылке. Самодовольство, которым дышала вся его фигура, казалось, раздувало отлично скроенный пиджак из голубой фланели. Он не обращал никакого внимания на женщину, идущую в нескольких шагах позади него.

– Боже мой! – прошептал Бассетт прямо мне в ухо. – Это мистер и миссис Графф. Я не могу устраивать скандал перед мистером Граффом. Пусть Уолл войдет. Быстрее.

Я впустил Джорджа. Бассетт уже приветливо кланялся и улыбался, когда седовласый мужчина приблизился к нам. Он остановился и втянул носом воздух. Его загорелое лицо казалось отполированным.

– Бассетт! Вы нашли помощников на сегодняшний вечер? А оркестр?

– Да, мистер Графф.

– А насчет напитков… Возьмите обычный «Бурбон» из бара, а не из моего личного запаса. Все они полные профаны в этом, по крайней мере, ни один не заметит разницв1.

– Разумеется, мистер Графф. Желаю вам приятно поплавать.

– Спасибо.

Женщина, шедшая следом за ним, пребывала в каком-то сумеречном состоянии, как будто солнечный свет раздражал ее. Черные волосы, зачесанные назад, открывали широкий плоский лоб, который ровной линией соединялся с греческим носом. На мертвенно-бледном лице только глаза, горевшие мрачным огнем, казались вместилищем энергии и чувств. Она была одета в черный костюм без всяких украшений, как вдова.

Бассетт пожелал ей доброго утра. Внезапно оживившись, она ответила, что для декабря сегодня чудесный день. Ее муж прошел к купальным кабинам. Она последовала за ним, как бесстрастная тень. Бассетт вздохнул с облегчением.

– Это тот самый Графф из студии «Гелио-Графф»? – полюбопытствовал я.

– Да.

Он прошел мимо Уолла к своему столу, присел на угол и занялся трубкой и кисетом с табаком. Руки у него едва заметно дрожали. Уолл остался у двери. Его лицо покрылось красными пятнами. Мне не понравился холодный пристальный взгляд, которым он уставился на Бассетта. Я стоял между ними, глядя то на одного, то на другого, как судья на теннисном корте.

Наконец Уолл заговорил осипшим голосом:

– Вы все врете, вы должны знать, где она. Вы платили за уроки танцев, которые она брала.

– За уроки танцев? Я? – Удивление Бассетта выглядело весьма правдоподобным.

– В балетной школе Антуана. Я разговаривал с Антуаном вчера. И он мне сообщил, что Эстер брала у него уроки танцев, а расплатилась за них вашим чеком.

– Так вот как она распорядилась деньгами, которые я ей ссудил!

Уолл скривил губы в усмешке.

– У вас на все готов ответ, не так ли? Зачем вы давали ей деньги?

– Она мне нравится.

– Еще бы! Где она сейчас?

– Откровенно говоря, не знаю. Она уехала отсюда в сентябре, и с тех пор я в глаза не видел мисс Кэмпбелл.

– Ее зовут миссис Уолл, миссис Джордж Уолл, к вашему сведению. Она моя жена.

– Я верю вам, дружище. Но здесь она работала под своей девичьей фамилией. Как я понял, она собиралась разводиться.

– И кто ж это ее надоумил?

Бассетт одарил его терпеливым взглядом.

– Если вы уж так хотите знать правду, то я как раз таки пытался отговорить ее от подобного шага и убеждал вернуться к вам в Канаду. Но у нее были другие планы.

– Какие это другие?

– Она мечтала сделать карьеру, – сказал Бассетт с легким оттенком иронии. – Вы знаете, она выросла здесь, на Юге, и поэтому желание стать актрисой впитала с молоком матери. И конечно же, пока она успешно занималась прыжками в воду, она привыкла быть в центре внимания. Поверьте мне, я сделал все, что было в моих силах, пытаясь образумить ее. Но, боюсь, мне ничего не удалось добиться. Она вполне уверила себя, что должна развивать свой талант, – полагаю, этим объясняются и уроки танцев.

– А у нее действительно есть талант? – спросил я.

Уолл ответил:

– Во всяком случае, она так думает.

– Ну, полно, – проговорил Бассетт, устало улыбнувшись, – давайте отдадим леди должное. Она – очаровательная девочка и вполне может стремиться к совершенству…

– И поэтому вы оплачивали ее уроки танцев?

– Я одолжил ей деньги, но не знаю, на что она их потратила. Как я уже говорил вам, Арчер, она уехала отсюда неожиданно. В один прекрасный день она еще спокойно жила в Малибу, занималась со своими учениками, заводила полезные знакомства. А на следующий исчезла, словно ее здесь никогда и не было.

– Что за знакомства она заводила? – спросил я.

– Большинство членов нашего клуба заняты в киноиндустрии.

– Не могла она уехать с кем-нибудь из них?

Бассетт неодобрительно покачал головой.

– Насколько мне известно, нет. Поймите, я не пытался выслеживать ее. И если она сочла нужным уехать, какое я имел право вмешиваться?

– У меня есть право, – произнес Уолл низким прерывающимся голосом. – Я полагаю, вы говорите неправду. Вы знаете, где она, и пытаетесь отделаться от меня.

Его нижняя челюсть выдвинулась вперед, отчего лицо стало сразу бесформенным и уродливым. Плечи напряглись, а руки судорожно сжались в кулаки.

– Веди себя прилично, – предупредил я его,

– Я должен ее найти, должен узнать, что с ней случилось.

– Подождите, Джордж. – Бассетт выставил вперед свою трубку наподобие пистолета, струйка дыма довершала сходство.

– Не говорите мне «Джордж». Так зовут меня лишь друзья.

– Я вам не враг, старина.

– И не называйте меня «стариной».

– Ну тогда, если вам так больше нравится, молодой человек. Я глубоко сожалею, что между нами произошло недоразумение. Искренне сожалею. Поверьте мне, я никому не хочу причинять вреда, и вам желаю только хорошего.

– Почему же тогда вы не хотите мне помочь? Скажите правду – Эстер жива?

Бассетт взглянул на него с ужасом.

Я спросил:

– С чего ты взял, что ее нет в живых?

– Потому что она боялась. Она боялась, что ее убьют.

– Ты разговаривал с ней? Когда?

– Позавчера. В рождественскую ночь. Она позвонила в нашу квартиру в Торонто Была ужасно расстроена, плакала.

– Она сказала, что случилось?

– Ее грозили убить, но она не сказала кто. Она хотела выбраться из Калифорнии. И спрашивала меня, приму ли я ее обратно. Конечно же, я с радостью согласился. Но разговор прервался прежде, чем мы успели обо всем условиться.

– Откуда она звонила?

– Из балетной школы Антуана, что на бульваре Сансет. Звонок был записан на счет, поэтому я смог узнать, откуда он. И как только уладил свои дела, сразу же вылетел сюда и встретился с Антуаном. Но он ничего не знает о ее звонке – или только говорит, что не знает. В ту ночь он устраивал что-то вроде вечеринки для своих учеников, и в доме была порядочная суматоха.

– Ваша жена и в последнее время брала у него уроки?

– Не знаю. Думаю, что да.

– Тогда он должен знать адрес.

– Он утверждает, что у него есть только адрес клуба «Чэннел». – Джордж бросил на Бассетта подозрительный взгляд. – Вы уверены, что она не живет здесь?

– Не сходите с ума. Здесь она никогда не жила. Можете сами проверить. Она снимала коттедж в Малибу. Я поищу ее адрес, если хотите. Домовладелица, кажется, живет рядом, и вы можете расспросить ее. Это миссис Сара Лам – мой старый друг и наша бывшая сотрудница. Скажите ей, что вы от меня.

– Чтобы она, так же как и вы, наплела мне кучу всяких сказок? – спросил Уолл.

Бассетт поднялся и подошел к нему.

– Можете вы, наконец, рассуждать здраво, приятель? Я помогал вашей жене. Не кажется ли вам, что довольно-таки несправедливо злиться на меня за мои же добрые поступки. У меня нет времени спорить. Я должен готовиться к важному приему сегодня вечером.

– Меня это не касается.

– Разумеется нет. А я не имею никакого отношения к вашим проблемам. Но у меня есть одно предложение. Мистер Арчер – частный детектив. Я охотно заплачу ему из собственного кармана, чтобы он помог разыскать вашу жену. При условии, что вы прекратите преследовать меня. Ну так как, принимаете мое предложение?

– Вы действительно сыщик?

Я кивнул.

Он нерешительно взглянул на меня.

– Если бы я был уверен, что эго не подстроено… Вы друг Бассетта?

– Первый раз увидел его сегодня утром. Между прочим, мистер Бассетт, со мной насчет этой сделки вы еще не посоветовались.

– Но это как раз по вашей части, – примирительно сказал Бассетт. – Или у вас имеются возражения?

У меня их не было. Правда, меня не оставляло ощущение тревоги, как бы разлитой в воздухе. К тому же минувший год был тяжелым для меня, и я чувствовал, что порядком устал. Я взглянул на рыжеволосого воинственного Джорджа Уолла. Он казался прирожденным возмутителем спокойствия, представлявшим опасность как для себя самого, так и для других. Возможно, если я буду следовать за ним по пятам, мне удастся предотвратить неприятности, на которые он нарывается.

В глубине души я неисправимый мечтатель.

– Ну так как, Уолл?

– Я с радостью приму вашу помощь, – медленно ответил он. – Только расплачусь я с вами сам.

– Нет, нет! – быстро проговорил Бассетт. – Вы должны позволить мне хоть что-то сделать. Я тоже заинтересован в судьбе Эстер.

– Я думаю. – Голос Уолла звучал угрюмо.

Чтобы утихомирить страсти, я сказал:

– Бросим жребий. Орел – платит Бассетт, решка – Уолл.

Я подбросил вверх двадцатипятицентовую монету, и она упала на стол. Решка. Таким образом, я принадлежал Джорджу Уоллу. Или он мне.

Глава 4

Когда мы с Джорджем вышли из кабинета Бассетта, Графф плыл на спине вдоль края бассейна. Его загорелый коричневый живот возвышался над поверхностью воды, как панцирь галапагосской черепахи. Миссис Графф, полностью одетая, сидела в одиночестве, ярко освещенная солнцем. Казалось, что ее черное платье, черные волосы и черные глаза поглощают солнечный свет. Эта женщина отличалась той особенной красотой, которая появляется у долго страдавших людей.

Она возбуждала мое любопытство. А я ее ни капельки не интересовал. Она даже не подняла глаз, когда мы проходили мимо. Подойдя к машине, я сказал Уоллу:

– Тебе лучше пригнуть голову к сиденью, когда мы будем проезжать ворота. А то Тони ненароком пальнет в тебя.

– Да ну, не может быть!

– Еще как может. Эти старые боксеры обычно легко выходят из себя, особенно если над ними так глупо подшутить.

– Я не хотел этого делать. Конечно, я вел себя просто отвратительно.

– Да уж точно, не как человек, имеющий голову на плечах. По крайней мере, дважды этим утром тебя чуть не подстрелили. Бассетт был настолько напуган, что мог бы нажать на спуск, а Тони – так этот вообще какой-то сумасшедший. Я не знаю, как там у вас в Канаде, но у нас не принято быть слишком заносчивым. Многие безобидные с виду простаки держат оружие под рукой.

Джордж опустил голову.

– Прошу меня простить.

Более чем когда бы то ни было он походил сейчас на подростка, еще не успевшего повзрослеть. Но несмотря на это, он мне нравился. Он имел неплохие задатки и вполне мог стать нормальным человеком, при условии, что у него хватит времени для их развития.

– Мне не нужны твои извинения. Ты подвергаешь опасности свою собственную жизнь.

– Но я в самом деле виноват. Мысль о том, что Эстер с этим старым мозгляком… думаю, от такого я совсем потерял голову.

– Ну, теперь не теряй ее больше. И ради Бога, забудь про Бассетта. Едва ли его можно назвать сердцеедом.

– Он давал ей деньги. Он сам это признал.

– Он когда-то давал ей деньги. А вот кто оплачивает ее счета теперь?

В ответ Джордж глухо прорычал:

– Кто бы он ни был, я убью его.

– Нет, ты этого не сделаешь.

Он упрямо молчал, пока мы не подъехали к воротам. Ворота были открыты. Тони помахал мне из своей будки, но при виде Уолла его лицо вытянулось.

– Подождите, – попросил Джордж, – я хочу извиниться перед ним.

– Не надо. Сиди на своем месте.

Я повернул налево и выехал на прибрежную автостраду Повторяя все изгибы крутого берега, она постепенно спускалась к морю. Мы неслись мимо небольших коттеджей, которые тянулись, как нескончаемые облупившиеся вагоны товарного поезда.

– Представляю, каким ужасным типом я вам кажусь, – выпалил Джордж. – Но вообще-то я не такой. У меня вовсе нет привычки шататься где не надо, размахивая кулаками и пугая людей.

– Понятно.

– Послушайте, – продолжал он, – просто… Видите ли, у меня выдался очень скверный год.

И он поведал почему. Все началось в августе, на Канадской национальной выставке. Джордж работал спортивным обозревателем газеты «Стар» в Торонто, и ему поручили написать о группе водной феерии. Эстер была одной из главных участниц выступления. До этого он никогда не интересовался прыжками в воду – его основной темой в газете был футбол, – но Эстер показалась ему какой-то особенной, ее как будто окружало сияние. Он еще раз пришел посмотреть на нее, уже в нерабочее время, и проводил ее после представления.

А во время третьего выступления Эстер слишком быстро вышла из двух с половиной оборотов и плашмя ударилась об воду. Когда ее вытащили, она была без сознания. Ее увезли, прежде чем он успел пробраться к ней. На следующий день Эстер на представлении не было. В конце концов он разыскал ее в отеле на улице Йонг. Она выглядела такой несчастной, глаза у нее покраснели, а под глазами были темные круги. И она сказала, что с прыжками в воду покончено, так как у нее сдали нервы.

Она рыдала у него на плече, а он не знал, как ее успокоить. У него совершенно не было опыта общения с женщинами, если не считать одного-двух случаев, которые для него ничего не значили. На исходе ночи он предложил ей выйти за него замуж. Она согласилась, и три дня спустя они уже были мужем и женой.

Наверное, он не был достаточно откровенным с Эстер. Глядя на то, как он тратит деньги, она приняла его за богача. А возможно, он делал вид, что является значительной фигурой в газетных кругах Торонто, а был всего лишь молодым, неопытным репортером, год как из колледжа, и получал только пятьдесят пять долларов в неделю. Эстер оказалось тяжело привыкать к жизни в двухкомнатной квартирке на авеню Спадина. После травмы у нее было плохо с глазами, долгое время они оставались воспаленными. Неделями она не могла выйти из квартиры. Она перестала ухаживать за волосами, пользоваться косметикой, перестала даже умываться. Она отказалась готовить для него и постоянно твердила, что потеряла привлекательность, карьеру, потеряла все, ради чего стоило жить.

– Я никогда не забуду прошлую зиму, – проговорил Джордж. Он сказал это с такой силой, что я повернул голову и посмотрел на него, но не встретился с ним взглядом. В глубокой задумчивости он смотрел мимо меня на сверкающую синь океана. Зимний солнечный свет играл на поверхности воды, как на мятой фольге. – Было очень холодно, – продолжал Уолл. – Снег скрипел под ногами, и нос пощипывало от стужи. На окнах появились морозные узоры. В подвале день и ночь работало отопление. Эстер подружилась с женщиной – смотрительницей дома, которая жила в квартире рядом с нами. Вместе с миссис Бин – так звали эту женщину – она начала ходить в церковь, в странную небольшую церквушку, расположенную неподалеку. Когда я возвращался домой с работы, я слышал, как в спальне они ведут разговоры об искуплении грехов, перевоплощении и прочей ерунде.

Однажды ночью, после ухода миссис Бин, Эстер сказала мне, что Бог наказывает ее за грехи. Вот почему она потерпела неудачу при прыжке в воду и застряла со мной в Торонто. Потом добавила, что должна очиститься от скверны, чтобы ее следующее воплощение прошло на более высоком уровне. В течение целого месяца мне пришлось спать на диване… Боже, как я мерз!

В Сочельник она разбудила меня среди ночи и объявила, что уже очистилась. Христос пришел к ней во сне и отпустил все ее грехи. Сначала я не принимал этой чепухи всерьез. Подшучивал над ней, высмеивал ее терзания. Так что, в конце концов, она рассказала мне, что имеет в виду, твердя о своих грехах.

И тут он замолчал.

– Так что же она имела в виду? – спросил я.

– Лучше я не буду говорить.

Джордж сказал это изменившимся сдавленным голосом. Я снова искоса взглянул на него. Яркий румянец выступил у него на щеках, и даже уши покраснели.

– Как бы там ни было, – продолжил Джордж, – у нас произошло что-то вроде примирения. Эстер оставила свое увлечение религией. Вместо этого она вдруг помешалась на танцах. Танцевала ночи напролет, а днями отсыпалась. Я не мог вынести такого темпа. Я должен был каждый день отправляться на службу Да еще вкладывать немалый энтузиазм в свои писания о баскетболе, хоккее и других детских забавах. И она приобрела привычку ходить в Вилледж без меня.

– По твоим словам я понял, что ты живешь в Торонто.

– В Торонто есть свой Вилледж. Он очень похож на нью-йоркский, только, конечно, поменьше. Эстер ходила туда с компанией любителей бальных танцев. Она лезла из кожи вон, занимаясь с учителем по имени Пэдрайк Дейн. Сделала короткую стрижку и проколола уши для сережек. Даже дома ходила в белой шелковой рубашке и брючках вроде трико. И постоянно делала антраша, или как там еще они называются. Она обращалась ко мне по-французски – хотя я не сказал бы, что она знает этот язык, а когда я не мог ее понять, вообще переставала со мной разговаривать.

Иногда она сидела, уставившись на меня, не моргая, в течение доброй четверти часа. Как будто я был предметом мебели, и она решала, куда бы меня поставить. А возможно, тогда я вообще перестал существовать для нее. Представляете?

Я мог себе это представить. У меня тоже когда-то была жена, и я знал, что значит такое молчание. Но я не сказал об этом Джорджу Уоллу. А он все говорил и говорил, словно его чувства долгое время были заморожены, и вот наконец-то калифорнийское солнце растопило их. Видимо, сегодня он готов был излить душу даже бетонному столбу или деревянному индейскому божку.

– Теперь я понимаю, почему она делала все это, – сказал он. – Она пыталась таким безумным способом вернуть себе уверенность, собиралась с духом, чтобы порвать со мной. Все эти люди, с которыми она общалась, Пэдди Дейн со своими эльфами и феями подталкивали ее к этому. Мне следовало бы предвидеть такой конец.

В конце весны они поставили нечто вроде танцевальной пьесы на сцене маленького театра, который когда-то был церковью. Эстер играла мужскую роль. Я пошел на представление, но не мог ничего понять. Пьеса была о человеке, страдающем раздвоением личности и влюбленном в самого себя. После представления я услышал, какой ерундой друзья Эстер забивали ей голову. Они утверждали, что она зря теряет время в Торонто, что совершила ужасную глупость, выйдя замуж за такого недотепу, как я. Что ей необходимо ехать в Нью-Йорк или вернуться в Голливуд… Я не стал слушать дальше, а когда наконец она пришла домой, мы поссорились. Я хотел заставить ее расстаться с этими людьми и выбросить из головы их бредовые советы. Я требовал, чтобы она оставила уроки танцев, игру в театре, чтобы сидела дома, носила такую одежду, как все нормальные женщины, и вела хозяйство, как порядочная жена.

Он рассмеялся, но смех прозвучал так, как будто внутри у него сломанные ребра терлись друг о друга.

– Да, я оказался великим знатоком женской психологии, – с сарказмом заметил Уолл. – Утром, после того как я ушел на работу, Эстер отправилась в банк, сняла все деньги, которые я откладывал на покупку дома, и села в самолет, летевший в Чикаго. Я разузнал об этом в аэропорту. Она не оставила мне даже маленькой записочки. Видимо, это было наказание уже за мои грехи. Я не имел ни малейшего понятия, куда она уехала. Я встретился с некоторыми из ее странных друзей в Вилледже, но они тоже ничего не знали. Она бросила их так же, как и меня.

Не знаю, как я прожил следующие шесть месяцев. Мы были женаты недолго и не стали настолько близки друг другу, как должны быть муж и жена. Но я любил ее и продолжаю любить. Вечерами я бесцельно бродил по улицам и каждый раз, когда встречал девушку со светлыми волосами, меня точно пронизывало электрическим током. Когда звонил телефон, мне казалось, что это она. И однажды она позвонила.

Это было в рождественскую ночь, позавчера. Я сидел дома один и пытался не думать о ней. Я чувствовал, что еще немного – и у меня произойдет нервный срыв. Куда бы я ни смотрел, везде видел ее лицо. А потом зазвонил телефон, и это была Эстер. Я уже говорил вам – она боялась, что ее убьют, и хотела уехать из Калифорнии. Можете себе представить, что я почувствовал, когда связь прервалась. Сначала хотел звонить в полицию Лос-Анджелеса, но что я мог им сообщить? Почти ничего. Поэтому я установил, откуда был звонок, и первым же самолетом вылетел из Торонто.

– Почему ты не сделал этого шесть месяцев назад?

– Я не знал, где ее искать, – она ни разу мне не написала.

– Но были же какие-то предположения?

– Да, конечно. Я понимал, что она может вернуться сюда, но не решался преследовать ее. Это не имело смысла. Я почти убедил себя в том, что ей в самом деле лучше оставить меня. – Помолчав, он добавил: – Как бы там ни было, она, наверное, этого хотела.

– Вот ты бы и выяснил все у нее самой. Но сначала нам нужно найти ее.

Глава 5

Мы заехали в тупик между автострадой и пляжем. Машину затрясло на разбитом асфальте. Коттеджи, тянувшиеся вдоль улицы, выглядели жалкими и грязными, но автомобили, стоявшие перед ними, почти все были самых последних марок. Когда я выключил двигатель, мы окунулись в тишину, которую нарушал только плеск волн где-то внизу, за коттеджами, да крик серых чаек, кружащихся над морем.

Дом, в котором жила Эстер, походил на грубо сколоченный деревянный ящик или никому не нужный списанный контейнер. Ветер, несущий с берега песок, как наждаком счистил краску с его стен и выщербил доски. Коттедж рядом с ним был побольше и в лучшем состоянии, но не намного.

– Это же просто лачуга, – удивился Джордж, – а я-то думал, что Малибу – знаменитый курорт.

– Да, конечно. Одна половина и есть знаменитый курорт. Но это – вторая.

Мы поднялись по ступенькам на веранду миссис Лам, и я постучал в ржавую раздвижную дверь. Открыла пожилая женщина, очень полная, с каким-то бульдожьим лицом и крашенными хной волосами, отливающими на солнце нахальным оранжевым цветом. На лбу между бровями у нее был приклеен кусочек пластыря, который, по всей вероятности, предназначался для разглаживания морщин и придавал ей весьма эксцентричный вид.

– Миссис Лам?

Она величественно кивнула, держа перед собой чашку с кофе и не переставая жевать.

– Я слышал, что вы сдаете коттедж рядом с вашим домом.

Она наконец проглотила кусок, который был у нее во рту, и отпила кофе.

– Но я должна вам сразу же заявить, что не сдаю жилье одиноким мужчинам. Если вы женаты, тогда другое дело. – Она выжидающе помолчала и сделала второй глоток, оставив на краю чашки красный след в форме полумесяца.

– Я не женат.

Вот и все, что я смог ответить.

– Очень жаль, – провозгласила миссис Лам. Ее мощный голос с канзасским прононсом гудел, как провода на порывистом ветру. – Лично я всецело за супружество. За всю жизнь я имела дело с четырьмя мужчинами, и двое из них были моими мужьями. Первый брак длился тридцать три года, и, надеюсь, мой муж был счастлив. Он не надоедал мне разной ерундой и не разводил грязь в квартире. Меня вообще не гак просто вывести из терпения. Когда он умер, я снова вышла замуж, и этот брак также был не плох. Мог быть лучше, а мог оказаться и хуже. Тем не менее, когда второй муж умер, я почувствовала что-то вроде облегчения. За семь лет, что мы были женаты, он и пальцем не пошевелил, чтобы хоть немного заработать. К счастью, я была в состоянии его содержать.

Ее колючие глаза, окруженные сеткой мелких морщинок, перебегали с меня на Джорджа и обратно.

– Вы оба весьма привлекательные молодые люди и вполне могли бы найти девушек, которые охотно попытают счастья с вами.

Она свирепо улыбнулась, поболтала оставшийся кофе в чашке и одним глотком выпила его.

– У меня есть жена, – угрюмо проговорил Джордж. – Я как раз сейчас ее разыскиваю.

– Что же вы молчите? Почему сразу не сказали?

– Я пытался это сделать.

– Не сердитесь. Я слишком болтлива, не правда ли? Как ее зовут?

– Эстер.

Ее глаза округлились.

– Эстер Кэмпбелл?

– Эстер Кэмпбелл-Уолл.

– Ну и ну! Черт меня побери! Я даже не подозревала, что она замужем. А что произошло? Она от вас сбежала?

Уолл мрачно кивнул.

– Еще в июне.

– Никогда бы не подумала У нее, оказывается, еще меньше мозгов, чем я предполагала. Убежать от такого парня!

Она буквально впилась взглядом в его лицо и закудахтала еще громче-

– Да, я считала, что она стала благоразумнее С детства у нее голова была забита всякой ерундой

– Так вы знали ее еще ребенком?

– Еще бы! И ее, и ее сестру, и их мать. Мать всегда была высокомерной особой, напускала на себя этакую важность.

Вы знаете, где живет ее мать сейчас?

– Несколько лет я ее в глаза не видела, так же как и сестру.

Я взглянул на Джорджа Уолла.

Он покачал головой.

– Я даже не знал, что у нее есть мать. Она никогда не говорила о своей семье. И я решил, что она сирота.

– У нее есть семья, – сказала старая женщина. – Ее мать, миссис Кэмпбелл, по-своему заботилась о ней и о ее сестре. Она непременно хотела сделать из них что-то особенное, чтобы все ими восхищались. Не представляю, как она умудрялась обучать их и музыке, и танцам, и плаванию, где брала деньги на все эти уроки?

– У миссис Кэмпбелл нет мужа?

– Во всяком случае, когда я с ней познакомилась, уже не было. Во время войны она работала продавщицей в магазине спиртных напитков; там-то мне и пришлось с ней встретиться, благодаря моему второму мужу. Миссис Кэмпбелл всегда хвасталась своими девочками, но, в сущности, она мало думала о их благополучии. Она была так называемой киноматерью, которая, как я полагаю, рассчитывала, что малышки в конце концов станут содержать ее.

– Она все еще живет где-то здесь?

– Нет, насколько мне известно. Я уже сказала, что несколько лет назад потеряла ее из виду. И надо заметить, это не разбило мне сердца.

– И вы не знаете, где сейчас может находиться Эстер?

– Я не видела девушку с сентября. Она переехала, и все. Здесь у нас, в Малибу, все так быстро меняется.

– Куда она переехала? – спросил Джордж.

– Понятия не имею, – Миссис Лам перевела взгляд на меня. – Вы тоже ее родственник?

– Нет. Я – частный детектив.

Она не выразила удивления.

– Ну что ж, тогда я с вами поговорю. Входите и выпейте чашечку кофе. Ваш друг подождет на улице.

Уолл не стал спорить, но было ясно, что он недоволен. Миссис Лам раздвинула дверь, и я прошел за ней в крошечную белоснежную кухоньку. Скатерть на столе и занавеска над раковиной были из ткани в краснобелую клетку. На электрической плитке потихоньку булькал кофейник.

Миссис Лам разлила кофе в две чашки. Усевшись за стол, она жестом пригласила меня сесть напротив.

– Не могу жить без кофе. Эта привычка появилась у меня, когда я заведовала буфетом. По двадцать пять чашечек в день, глупая старуха. – По тому, как она проговорила это, было ясно, что она вполне довольна собой. – Я думаю, что, случись мне порезаться, так вместо крови кофе потечет. Мистер Финни – он мой духовный наставник в церкви – советует мне переключиться на чай, но я не могу. Я ему сказала, что в тот день, когда вынуждена буду отказаться от своей слабости, я просто сложу руки на груди и отбуду в лучший мир.

– Браво, – произнес я. – Вы собирались что-то поведать об Эстер.

– Да, да. Мне не хотелось говорить об этом в присутствии ее мужа. Я прогнала ее с квартиры.

– За что?

– За легкомысленное поведение, – решительно ответила она. – Девчонка просто виснет на мужчинах. Разве он об этом не знает?

– Мне кажется, подозревает в глубине души. Что это за люди?

– Особенно один.

– Надеюсь, не Клэренс Бассетт?

– Мистер Бассетт? Боже сохрани, нет. Я знаю мистера Бассетта уже десять лет – я заведовала буфетом в клубе, пока меня не подвели ноги, – и уж поверьте мне на слово, он не какой-то там легкомысленный тип. Ми стер Бассетт был ей вроде отца. Думаю, он приложил все усилия, чтобы спасти ее от неприятностей, по его старания пропали даром. Впрочем, так же, как и мои.

– В какие еще неприятности она вляпалась?

– Неприятности, связанные с мужчиной, как я уже сказала. Возможно, еще не произошло ничего такого, что имело бы отношение к вашей профессии, но я своими глазами видела, как она сама сует голову в петлю. Один из тех типов, которые приходили к ней домой, сильно смахивал на гангстера. Я предупредила Эстер, что, если она и впредь будет приводить таких подонков, да еще оставлять их на всю ночь, пусть ищет для этих целей другую квартиру. Я знаю ее с детства, поэтому считала себя вправе разговаривать с ней подобным образом. Но она отнеслась к моим словам иначе и заявила, что, дескать, она не вмешивается в мои дела и я не должна лезть куда не надо. Тогда я напомнила ей, что, поскольку она находится в пределах моей собственности, все это имеет ко мне самое прямое отношение. Она же обозвала меня старой клячей, сующей нос не в свои дела, и добавила, что съезжает с квартиры немедленно. Может быть, я, конечно, и старая кляча, но я не потерплю таких оскорблений от легкомысленной девчонки, которая якшается с гангстерами.

Она умолкла, чтобы перевести дух. В углу кухни взволнованно заворчал холодильник. Я отхлебнул кофе и выглянул в окно, выходящее на улицу. Джордж Уолл с отрешенным видом сидел в машине. Я повернулся к миссис Лам.

– Вы знаете, как зовут того гангстера?

– Нет, имени не знаю. Эстер никогда его не упоминала. Но когда я высказала ей свое недовольство, она заявила, что он менеджер ее парня.

– Ее парня?

– Да, Ланса Торресса, как он себя называет. Когда-то он был порядочным молодым человеком, по крайней мере, казался таким, когда работал спасателем.

– Он работал спасателем в клубе?

– Два или три сезона. Это Тони упросил принять его. Но работа спасателя оказалась для него слишком скучным занятием. Он хотел сразу стать важной шишкой. Я слышала, некоторое время он был боксером, а затем попал в какую-то историю, и в прошлом году его посадили в тюрьму.

– А что за история с ним приключилась?

– Об этом мне ничего не известно. В мире столько достойных людей, заслуживающих моего внимания, и чтобы я интересовалась каким-то бездельником? Я онемела от удивления, когда Ланс неожиданно появился здесь, увиваясь вокруг Эстер.

– Откуда вы взяли, что его так называемый менеджер – гангстер?

– Я видела, как он стрелял, вот откуда. Однажды утром меня разбудили отрывистые хлопающие звуки, доносившиеся с пляжа. Как будто стреляли. И я убедилась, что так оно и есть, увидев собственными глазами, как этот парень расстреливал пустые пивные бутылки из ужасного черного пистолета. И в тот день я сказала: или ты, Эстер, прекращаешь водиться с бездельниками, или мы распрощаемся.

– Но кто же он?

– Я уже объяснила, что понятия не имею. По тому, как он ловко обращался со своим кургузым пистолетом, я поняла, что он бандит. А Эстер утверждала, что он менеджер Ланса.

– Как он выглядел?

– Он напоминал покойника. Безжизненные коричневые глаза, плоское лицо мертвенно-бледного цвета. Я обратилась прямо к нему, спросила, как ему не совестно бить бутылки там, где люди могут порезаться. Он даже не взглянул на меня, вставил другую обойму и молча продолжал пальбу. Наверное, точно так же он мог бы и меня застрелить, по крайней мере, у него был такой вид.

От бессильной ярости у нее на щеках выступила краска.

– Мне не по нутру, когда от меня отделываются подобным образом. Это не по-человечески. И меня раздражает стрельба, особенно с тех пор, как в прошлом году застрелили мою приятельницу. Прямо на пляже, на несколько миль южнее того места, где вы сейчас сидите.

– Вы имеете в виду Габриэль Торресе?

– Да, ее. Вы уже слышали о Габриэль, не так ли?

– Кое-что. Значит, вы с ней дружили?

– Конечно. У некоторых могло бы возникнуть предубеждение из-за того, что она наполовину мексиканка, но только не у меня. Я считаю, что если девушка работает с тобой, то она достойна и твоей дружбы. – Ее мощная грудь бурно вздымалась под цветным халатом.

– Я слышал, что до сих пор не известно, кто ее убил.

– Кто-то да знает. Тот, кто это сделал.

– А вы кого-нибудь подозреваете, миссис Лам?

На какое-то время ее лицо как бы окаменело. Потом она покачала головой.

– Может, тут замешаны ее кузен Ланс или его менеджер?

– Не исключено. Только зачем им это?

– Но вы о них думали?

– А что еще я могла подумать? Они то приезжали в соседний коттедж, то уезжали, то стреляли на пляже из пистолета. В тот день, когда Эстер уезжала, я сказала, что ей следует извлечь урок из того, что случилось с ее подругой.

– Но она тем не менее отправилась с ними.

– Думаю, что да. Я не видела, как она уезжала. Не имею понятия ни куда она покатила, ни с кем. В тот день я навещала свою дочь, которая живет в Сан-Берду.

Глава 6

Выйдя из коттеджа, я вкратце изложил все это Джорджу Уоллу, который уже начинал терять терпение. По пути в Лос-Анджелес я свернул на аллею, ведущую к клубу «Чэннел». Джордж стал тревожно озираться вокруг, как будто я заманивал его в засаду.

– Зачем мы возвращаемся сюда?

– Хочу поболтать с охранником. Может быть, он хоть намеком прояснит, где искать твою жену. Если нет, я попытаюсь что-нибудь выяснить у Антуана.

– Не вижу в этом смысла. Я вчера разговаривал с Антуаном, и вы знаете, что он мне ответил.

– Возможно, мне удастся выжать из него немного больше. Я знаю Антуана, как-то работал на него.

– Вы думаете, он не все рассказал мне?

– Вполне вероятно. Антуан не большой любитель расставаться с чем-то, даже с информацией. А сейчас сиди здесь и смотри, чтобы никто ни с кого не сбивал фуражки. Я хочу разговорить Тони, а ты вызываешь у него неприятные ассоциации.

– Зачем тогда я вообще здесь нужен? – мрачно спросил он. – С таким же успехом я могу вернуться в отель и выспаться.

– Очень неплохая мысль.

Я поставил машину так, чтобы ее не было видно от ворот, и пошел вдоль извилистой аллеи, обсаженной с двух сторон пышными кустами олеандров. Тони услышал мои шаги и вышел из будки мне навстречу, блеснув в улыбке золотыми коронками.

– Что случилось с вашим безумным другом? Вы потеряли его?

– К счастью, нет. Тони, у вас есть племянник?

– У меня куча племянников. – Он растопырил пальцы. – Пять, нет, шесть штук.

– Мне нужен один, которого зовут Ланс.

Улыбка на его лице мгновенно погасла.

– Что с ним? – недовольно проворчал старик.

– Как его настоящее имя?

– Мануэль, – ответил он медленно и как будто с трудом. – Мануэль Торресе. Имя, которое дал ему мой брат, было для него недостаточно хорошим. Поэтому он сменил его.

– Вы знаете, где он сейчас?

– Нет, мистер, не знаю. И знать не хочу! Не имею ничего общего с этим типом. Одно время он был мне как сын. Теперь нет. – Он медленно покачал головой. – Мануэль снова попал в переделку?

– Пока не могу сказать точно. Кто его менеджер, Тони?

– У него нет менеджера. Ему больше не разрешают драться. А раньше я был его менеджером и тренером одновременно. Работал с ним упорно, не торопясь, учил его действовать левой и всяким комбинациям. Он жил тогда у меня. Я заставил его соблюдать жесткий распорядок: подъем в шесть утра, скакалка, легкий и тяжелый мешок, пятимильная пробежка вдоль берега. Ноги были крепкие, как из железа, прекрасные. И все это он разрушил.

– Каким образом?

– История стара как мир, – сказал Тони, – я за свою жизнь много раз встречался с подобными. Он выиграл три боя, два – из четырех раундов, а один из шести, в Сан-Диего. И сразу же стал важной персоной, решил, что теперь он шишка на ровном месте. А дядя Тони, бедный старикашка дядя Тони, слишком глуп, чтобы вести его дела. Дядя Тони неизвестно почему не разрешает бездельничать, заводить девочек, курить марихуану, заставляет продать рычащий и чадящий мотоцикл, чтобы не сломать себе шею, и утверждает, что нужно бороться за блестящее будущее. Но это блестящее будущее нужно парню немедленно. Прямо сию минуту.

Он не захотел меня слушать. А потом сделал нечто такое, что мне не понравилось, ну совсем не понравилось. И я сказал ему: «Ты хотел уйти от меня, так и убирайся ко всем чертям. У нас нет контракта, и я считаю, что мы ничем не связаны». Он взгромоздился на свой мотоцикл и уехал назад в Лос-Анджелес. Там он и жил бездельник бездельником.

Ему тогда еще не было и двадцати одного года. И моя сестра Десидерия во всем обвиняла меня, послушать ее, так я за ним должен был ползти на коленях. – Тони покачал головой. – Ну уж нет, сказал я ей, я и так слишком долго нянчился с ним. Так же как и ты, но ты – женщина и не понимаешь, как обстоят дела на самом деле. У парня в штанах завелись муравьи, и их уж не выведешь. Пусть он идет своим путем, мы не можем прожить жизнь за него.

Ну и так далее. Один из проходимцев, каким и он мечтал стать, увидел, как Мэнни работает в зале, и предложил заключить контракт, на что тот с радостью согласился. Он выиграл несколько боев, а несколько проиграл, заработал деньги каким-то нечестным путем и потратил их на какие-то грязные делишки. В прошлом году его накрыли на перевозке наркотиков и засадили в тюрьму. Когда он вышел, его отстранили от боев – и вообще он оказался там, откуда начал, в армии голодающих. – Тони в сердцах сплюнул. – Когда-то давным-давно я пробовал объяснить ему, что мой отец, его дед, был bracero (батрак (ит.)). Отец Мэнни и я родились в курятнике во Фресно. Мы – вся наша семья – вышли из ничего. И уж если судьба послала нам неожиданную удачу, мы должны сделать все возможное, чтобы удержаться на плаву. Но разве он слушал меня? Наоборот, сунул голову в петлю.

– И сколько он просидел в тюрьме?

– Думаю, весь прошлый год. Но наверняка не знаю. В то время у меня были свои неприятности.

Плечи у него опустились, словно на них легла страшная тяжесть. Я хотел спросить его о смерти дочери, но увидел в его глазах такую тоску, что у меня язык прилип к нёбу. Глубокие морщины на лице Тони казались шрамами, оставшимися от жестоких ударов. И удары эти были нанесены чем-то потяжелее боксерских кулаков. Я задал другой вопрос:

– Вы знаете фамилию человека, который заключил с ним контракт?

– Стерн.

– Карл Стерн?

– Да. – Искоса взглянув на меня, он увидел, какой эффект произвело это имя. – Вы с ним знакомы?

– Видел пару раз в ночном клубе да слышал о нем несколько историй. Если они правдивы хотя бы на десять процентов, то это опасный тип. И ваш племянник все еще связан с ним, Тони?

– Не знаю. Бьюсь об заклад, он опять попал в беду. Думаю, вы об этом знаете, только мне не говорите.

– Почему вы так решили?

– Потому что я видел его на прошлой неделе. Он был разодет как кинозвезда и сидел за рулем спортивного автомобиля. – Он взмахнул рукой. – Откуда у него такие деньги? Он не работает и выступать больше не может.

– Почему же вы не спросили его об этом?

– Не смешите меня. Спросить его? Да он даже «привет» не сказал своему дядюшке Тони. Слишком был увлечен ездой и блондинкой рядом с ним.

– Он был с девушкой?

– Ну да.

– А ее вы знаете?

– Конечно. Она работала здесь прошлым летом. Ее зовут Эстер Кэмпбелл. Я думал, у нее все-таки не так мало мозгов, чтобы носиться на машине с моим племянником Мэнни.

– Сколько времени она с ним?

– Понятия не имею.

– Где вы их видели?

– На Венецианской скоростной дороге.

– Эстер Кэмпбелл была подругой вашей дочери?

Он еще больше помрачнел.

– Вроде бы. К чему все это, мистер? Сначала вы расспрашивали о племяннике, а сейчас перешли на дочь.

– Я услышал о ней только сегодня утром. Она была подругой Эстер Кэмпбелл, а я интересуюсь именно ею.

– А я нет. Я ничего не знаю. Оставьте меня в покое. Что я могу знать? – Его настроение резко изменилось. Он сделал идиотски-тупое лицо. – У меня травма головы. Я плохо соображаю. Моя дочь погибла. Мой племянник – бесчестный гангстер. А какие-то люди приходят и бьют меня кулаком по носу.

Глава 7

Студия Антуана, окна которой выходили на бульвар, располагалась во втором этаже оригинального здания с лепными украшениями, в восточной части Голливуда.

Здание было не старым, но местами обшарпанным и заново покрашенным в разные цвета: розовый, белый, голубой, так что выглядело оно несколько странно. Войти в дом можно было только со двора, в центре которого возвышался фонтан в стиле тераццо и несколько киосков, торгующих сувенирами. Бетонная нимфа стояла по колено в воде. Одной рукой, как фиговым листиком, она стыдливо прикрывала свои прелести, а другой манила к себе.

Я медленно поднялся по наружной лестнице на балкон второго этажа. Сквозь открытую дверь видны были с полдюжины девушек в трико, растягивающих связки у станка вдоль стены. Женщина с плоской грудью, но довольно массивными бедрами громко, как армейский инструктор по строевой подготовке, отдавала команды:

– Grand battement, s’il vous plaît. Non, non, grand battement.

Я прошел в конец балкона, преследуемый сладкосоленым запахом пота молодого тела. Антуан сидел за столом в своем кабинете, коротенький и широкий, одетый в габардиновый костюм цвета лимонного мороженого. Он легко поднялся мне навстречу, как бы демонстрируя свою вечную молодость. Лицо у него было загорелым, а на протянутой руке блеснули два кольца: печатка и перстень с бриллиантом, который составлял пару с камнем в заколке фулярового галстука. Он сжал мою руку, как рак своими клешнями.

– Мистер Арчер.

Антуан появился в Голливуде гораздо раньше меня, но все еще произносил мою фамилию как «Аршер». Возможно, акцент был частью его делового имиджа. Но, несмотря на это, он мне нравился.

– Удивительно, что вы все еще помните меня.

– Я вспоминаю вас с огромной благодарностью, – с улыбкой проговорил он, – и довольно часто.

– Которая по счету жена у вас в данный момент?

– Подумать только! Вы все так же вульгарны. – Он изящно всплеснул руками, заодно проверив, в порядке ли у него маникюр. – Пятая. И мы предельно счастливы. Так что, надеюсь, ваши услуги не потребуются.

– Пока.

– Полагаю, вы пришли не для того, чтобы обсудить мои семейные проблемы. Какое у вас дело ко мне?

– Я ищу девушку.

– Эстер Кэмпбелл?

– Вот именно.

– И вас нанял ее муж, этот наивный здоровях?

– Вы просто ясновидящий.

– Он натуральный дурак. Любой, кто бегает за женщиной в нашем городе, особенно если это парень его возраста и сложения, – дурах. Почему он не остановится? Тогда они сами роем будут виться вокруг него.

– Его интересует только одна. Ну, так что же вы о ней скажете?

– Что скажу? – повторил он, простирая вперед руки ладонями вверх, словно демонстрируя их чистоту. – Она брала у меня уроки танцев три или четыре месяца подряд. Молодые девушки приходят и уходят. И я не могу отвечать за их личную жизнь.

– А что вы знаете о ее личной жизни?

– Ничего. И не желаю знать. Мой друг Пэдди Дейн из Торонто напрасно порекомендовал ей обратиться ко мне. Эта девушка просто помешана на том, чтобы сделать карьеру. От подобных особ можно ждать любых неприятностей.

– Зачем вы натравили ее мужа на Клэреиса Бассетта?

Он удивленно поднял брови.

– Я натравил его на Бассетта? Я просто ответил на его вопросы.

– Вы заставили его поверить, что она жила с Бассеттом. А Бассет не видел ее почти четыре месяца.

– Откуда мне было знать об этом?

– Не дурачьте меня, Антуан. Вы не были знакомы с Бассеттом раньше?

– Pas trop[2]. Возможно, он меня и не помнит.

Он подошел к окну и раздвинул жалюзи. Послышался шум проезжающих по бульвару машин, и под его аккомпанемент голос Антуана зашипел, как старая пластинка:

– Но я не забыл его. Пять лет назад я обратился с просьбой включить меня в число членов клуба «Чэн-нел». Они отказали мне, не объяснив причин. Потом я узнал, что Бассетт даже не представил мои документы в комиссию по рассмотрению заявлений. Он, видите ли, не пожелал иметь в своем клубе какого-то учителя танцев.

– Поэтому вы и решили втравить его в неприятности?

– Может быть. – Он взглянул на меня через плечо блестящими и пустыми глазами, как у птицы в солнечный день. – Ну и как? Достиг я цели?

– Мне удалось предотвратить самое страшное. Но вы едва не спровоцировали убийство.

– Ерунда. – Он повернулся и подошел ко мне, ступая с кошачьей мягкостью по ковру. – Этот муж – ничтожный истеричный тип. Он не представляет никакой опасности.

– Очень сомневаюсь. Он крепкий парень, к тому же с ума сходит по своей жене.

– Он богат?

– Вряд ли.

– Тогда передайте ему, чтобы он забыл о ней. Я видел многих девиц вроде нее, влюбленных лишь в самое себя. Им кажется, что они стремятся к высокому искусству, играя на сцене, танцуя или занимаясь музыкой. Но на самом деле они стремятся лишь к деньгам и тряпкам. Появляется мужчина, который может все это предоставить, и наступает конец всем стремлениям. – Он сложил руки лодочкой, выпуская воображаемую птицу, а затем послал ей прощальный поцелуй.

– А как было с Эстер? У нее тоже кто-то появился?

– Не исключено. На рождественском вечере у меня в студии она выглядела необыкновенно преуспевающей. На ней был палантин из норки, который я похвалил, поздравив ее с успехом. В ответ она сообщила, что завела знакомство с кинопродюсером.

– С кем же именно?

– Она не сказала, да это и не важно. Она все это сочинила. Небольшая фантазия в мою честь.

– Почему вы так думаете?

– Я знаю женщин.

В этом я не сомневался. Стена над его столом была увешана фотографиями молодых женщин с надписями на память.

– Кроме того, – сказал он, – ни один продюсер в здравом уме не заключил бы контракт с этой девушкой. Ей чего-то не хватает – истинного таланта, чувства. Она молода, но уже очень цинична, и даже не пытается этого скрывать.

– Как она вела себя в тот вечер?

– У меня не было времени наблюдать за ней. Знаете, когда в доме больше сотни гостей… Мне было ие до нее.

– Она звонила отсюда. Вы знали об этом?

– До вчерашнего дня понятия не имел. Ее муж сказал, что она была чем-то напугана. Может быть, она просто слишком много выпила. На моем вечере никто не мог ее напугать – было множество молодежи, развлекающейся, танцующей, флиртующей.

– С кем она пришла?

– С каким-то весьма привлекательным парнем. – Он щелкнул пальцами. – Она познакомила нас, но я забыл его имя.

– Ланс Торресе?

Он прищурился.

– Может быть. Очень смуглый. Похож на испанца. Хорошо сложен. В общем, один из тех юношей нового типа, которые смахивают на апашей. Возможно, мисс Силли знает его. Я видел, как она говорила с ним. – Он приподнял манжет рубашки и посмотрел на часы. – Мисс Силли сейчас в кафе пьет кофе, но с минуты на минуту вернется.

– Пока мы будем ее ждать, не сообщите ли вы мне адрес Эстер? Настоящий адрес.

– К чему мне облегчать вашу задачу? – спросил Антуан усмехаясь. – Мне не нравится парень, на которого вы работаете. Он слишком агрессивный. К тому же я стар, а он молод. И почему я должен помогать англичанину из Торонто?

– Итак, вы не хотите, чтобы он нашел свою жену?

– О нет, вы получите ее адрес. Просто я хотел выразить свои чувства по этому поводу. Она живет в отеле «Виндзор» в Санта-Монике.

– Вы знаете ее адрес наизусть?

– Случайно вспомнил. На прошлой неделе еще один детектив спрашивал меня о ней.

– Детектив из полиции?

– Частный. Утверждал, что он адвокат и ему надо передать ей деньги по завещанию, но вся эта история была такой неуклюжей, а я не дурак. – Он снова посмотрел на часы. – Извините меня, я должен переодеться к уроку. Вы можете подождать мисс Силли здесь, если хотите.

И, прежде чем я успел задать ему следующий вопрос, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Я уселся за его стол и отыскал в телефонном справочнике номер отеля «Виндзор». Дежурный ответил, что мисс Эстер Кэмпбелл в отеле больше не живет. Она выехала две недели назад и не оставила своего нового адреса.

Я пережевывал этот факт, когда вошла мисс Силли.

Я помнил ее еще с того времени, когда помогал Антуану развестись с его третьей женой. Она немного постарела, немного похудела. Строгий элегантный костюм в тонкую полоску подчеркивал стройность ее фигуры, а шею и запястья, как и прежде, украшали пышный кружевной воротник и такие же манжеты.

– О, мистер Арчер! – Мое появление сразило ее. – Неужели у нас опять проблемы с женой?

– Вы правы. Но на сей раз шеф здесь ни при чем. Просто он сказал, что вы можете сообщить мне кое-какую информацию.

– Случайно, нс мой номер телефона? – И она весело улыбнулась.

– Это бы тоже не помешало.

– Я польщена. Продолжайте в том же духе. Для разнообразия я могу немного поболтать о чем-то приятном. В нашем заведении не так часто можно встретить положительного во всех отношениях мужчину.

Мы обменялись еще несколькими комплиментами, прежде чем я спросил ее, видела ли она Эстер на вечере. Она ответила утвердительно.

– Вы не помните человека, который ее сопровождал?

– Весьма смутно. Впрочем, он был очень привлекателен. По крайней мере, для тех, кому нравятся мужчины испанского типа. Сама я такими мужчинами не увлекаюсь, но мы с ним хорошо поладили. Правда, пока он не предстал в своем истинном виде.

– Так вы говорили с ним?

– Немного. Он как-то стеснялся всех на вечере, ну, я и взяла его под свое крылышко. Он рассказал мне о своей карьере, вот и все. Он актер. Студия «Гелио-Графф» заключила с ним долгосрочный контракт.

– Как его зовут?

– Ланс Леонард. Оригинальное имя, не правда ли? Он сказал, что придумал его сам.

– Он не назвал вам своего настоящего имени?

– Нет.

– И у него контракт с «Гелио-Графф»?

– Да, он так заявил. Вообще-то, внешние данные у него подходящие. И артистический темперамент.

– Вы хотите сказать, что он приставал к вам?

– О нет. Я ни за что бы этого не позволила. И кроме того, он влюблен в Эстер, это же очевидно. Я наблюдала, как в баре они пили из одного стакана, тесно прижавшись друг к другу. – Она проговорила это с легкой завистью в голосе. И добавила, как бы утешая себя– Но зато потом он предстал во всей красе.

– Каким образом?

– Это было ужасно, – сказала она с увлечением. – Эстер пришла сюда, в кабинет, чтобы поговорить по телефону. Я дала ей ключ. Должно быть, она звонила другому мужчине, потому что Ланс ворвался в комнату и устроил ей сцену. Эти испанцы такие эмоциональные!

– Вы присутствовали при этом?

– Я слышала, как он кричал. Мне надо было кое-что сделать здесь, и в тот момент я оказалась в своем кабинете, так что ничего не оставалось, как подслушивать. Он обзывал ее ужасными словами – «сука» и такими, какие я просто не могу повторить. – Она тщетно попыталась покраснеть от смущения.

– Он угрожал ей?

– Еще бы! Сказал, что она не протянет и недели, если не будет участвовать в операции. Что она завязла в ней глубже, чем все остальные, и чтобы она и думать не смела увильнуть и заставить их упустить такую счастливую возможность.

Мисс Силли была сдержанной женщиной, но она не смогла скрыть ликования, которое так и тренетало в уголках ее губ.

– Он не сказал, что это за операция?

– Нет, ничего такого я не слышала.

– А не угрожал ли он убить ее?

– Он не говорил, что сам собирается расправиться с ней. Что же он сказал… – Она подняла глаза к потолку и дотронулась пальцами до подбородка. – Он сказал, что если она выйдет из игры, то ею займется его друг. Кто-то по имени Карл.

– Карл Стерн?

– Может быть. Он не называл его фамилии. Он только все время повторял, что Карл пришьет ее.

– Что случилось потом?

– Ничего. Они вышли из кабинета и ушли. Должна сказать, что выглядела она довольно подавленной.

Глава 8

Во дворе была телефонная будка, и я заперся в ней, чтобы изучить местные справочники. Но не нашел в них ни Эстер Кэмпбелл, ни Карла Стерна, ни Ланса Леонарда, или Ланса Торресса. Тогда я позвонил Питеру Колтону, который недавно ушел с поста главного следователя федерального окружного суда.

Он мне сообщил, что Карл Стерн тоже недавно вышел в отставку. То есть он перебрался в Лас-Вегас и легализировался, если, конечно, в Лас-Вегасе это возможно. Стерн вложил средства в строительство огромного отеля-казино и таким образом надеется отмыть свои грязные деньги.

– Откуда у него капитал, Питер?

– Из различных источников. Он же входил в Синдикат. Когда Сигель порвал с Синдикатом и потому погиб, Стерн стал одним из его наследников. Он сделал большие деньги на телеграфном агентстве. Когда комиссия по уголовным делам прикрыла это дело, некоторое время он финансировал шайку торговцев наркотиками.

– Весьма вероятно, что от него просто отделались.

– Ты знаешь обстановку не хуже меня, Лу. – Колтон говорил сердитым, но как бы извиняющимся тоном. – Наша работа, по существу, сводится к расследованию. Мы работаем с тем, что нам предоставляют полицейские. Карл Стерн использовал полицейских в качестве телохранителей. Политики, которые нанимают и увольняют полицейских, продолжают ловить с ним рыбу в Акапулько.

– И поэтому он ухитрился получить разрешение на строительство игорного дома в Неваде?

– А кто тебе сказал, что он получил разрешение? При его репутации ему бы его никто не дал. Он, вероятно, нашел подставное лицо.

– А ты не в курсе, кто бы мог быть этим подставным лицом?

– Симон Графф, – ответил Колтон. – Ты, конечно, слышал о нем. Они собираются назвать их общее предприятие «Казбах».

Эта новость удивила меня.

– Я полагал, что «Гелио-Графф» приносит хорошие доходы.

– Возможно, Графф почуял, что здесь можно неплохо нажиться. Я сказал бы тебе все, что я думаю об этом деле, но боюсь, у меня подскочит давление. – Но он все же продолжал говорить, задыхаясь от волнения. – Они ничего не стесняются, у них нет ни малейшего чувства гражданской ответственности – у этих проклятых, мерзких голливудских воротил, которые постоянно ошиваются в Лас-Вегасе, привлекают к сотрудничеству воров и потворствуют бандитам, а также покрывают убийц.

– Стерн тоже убил кого-то?

– Человек десять или больше, – сказал Колтон. – Тебе нужно его подробное досье?

– Не сейчас. Спасибо, Питер. Не принимай все так близко к сердцу.

У меня был знакомый на студии «Гелио-Графф», сценарист Сэмми Свифт. Телефонистка соединила меня с его секретаршей, а та позвала Сэмми к телефону.

– Лу? Все так же одержим страстью к детективным приключениям?

– Они-то и держат меня в тонусе. Кстати, что такое тонус? Ты, как писатель, должен это знать.

– Оставим этот вопрос какому-нибудь научно-исследовательскому институту. Так сказать, разделение труда. Короче, старина, что ты хотел? Я тут заканчиваю сценарий, а бюро размножения не дает мне покоя. – По его голосу чувствовалось, что он спешит, и метроном в его голове отсчитывает секунды.

– У тебя, как всегда, грандиозные планы?

– До конца недели я должен вылететь в Италию с готовым сценарием. Графф собственной персоной решил заняться историей Карфагена.

– Историей Карфагена?

– «Саламбо», исторический роман Флобера. Откуда ты свалился?

– Из класса географии. Карфаген, насколько я помню, находится в Африке.

– Находился. А теперь нет. Шеф строит его в Италии.

– Я слышал, что он и в Вегасе кое-что строит?

– Ты имеешь в виду казино? Да, ты прав.

– Странно, что такой крупный независимый продюсер вкладывает деньги в забегаловку с игровыми автоматами.

– Все, что делает шеф, довольно неожиданно. Ты бы подбирал более изысканные выражения.

– А тебя что, прослушивают?

– Не будь дураком, – сказал он неуверенно. – Ну так какие проблемы у тебя возникли?

– Никаких. Просто мне нужен один ваш новый актер, Ланс Леонард. Ты слышал о нем?

– Да. Я видел, он где-то здесь околачивается. Зачем он тебе?

Я начал импровизировать.

– Мой друг, репортер, хотел бы взять у него интервью.

– О карфагенской истории?

– А что, Леонард имеет к ней отношение?

– Небольшая роль, его дебют. Ты что, не читаешь газет?.

– По возможности, нет. Я полный невежда.

– Как и газетчики. И Леонард тоже, но я не хочу, чтобы твой друг упоминал об этом. Парень должен отлично справиться с ролью варвара из Северной Африки. У него мускулы получше, чем у Брандо, когда тот был боксером.

– Как он попал в картину?

– О, его открыл сам шеф.

– И где же эти прекрасные мускулы обитают?

– Думаю, в Каньоне Колдуотер. Моя секретарша может дать тебе его адрес. Только не говори, что получил его от меня. Парень сторонится прессы. Но реклама ему не повредит. – Сэмми перевел дыхание. Несмотря на занятость, ему явно хотелось поболтать. Ему нравилось все, что отрывало его от работы. – Надеюсь, это не одна из твоих хитрых уловок, Лу?

– Тебя не проведешь. Я давным-давно утратил всю свою хитрость. Теперь я уже не в цене.

– Как и все мы, старина. Ну пока.

Я узнал у секретарши адрес Леонарда в Каньоне Колдуотер и вышел на улицу. Солнце блестело на крыше моего автомобиля. Джордж Уолл сидел на переднем сиденье, запрокинув голову. Лицо его было красным и потным, глаза закрыты. Внутри машины было жарко, как на раскаленной сковородке.

Шум мотора разбудил его. Он выпрямился, протер глаза.

– Куда мы едем?

– Я, а не мы. Тебя я заброшу в отель. В какой?

– Но я не желаю, чтобы меня куда-нибудь забрасывали. – Он схватил меня за руку. – Вы узнали, где она, не так ли? Вы не хотите, чтобы я ее увидел?

Я не ответил. Он дернул меня за руку так, что машина резко вильнула в сторону.

– Это так?

Я оттолкнул его.

– Ради Бога, Джордж, возьми себя в руки. Выпей что-нибудь успокаивающее, когда вернешься в отель. Ну, куда тебя везти?

– Я не собираюсь возвращаться в отель. Вы не можете меня заставить.

– Ну хорошо, поедем вместе. Если ты обещаешь остаться в машине. У меня есть план, который может удасться, а может и провалиться. Но, если ты вмешаешься, он провалится наверняка.

– Не буду я вмешиваться. – Через некоторое время он добавил: – Вы не представляете, что я испытываю. Только что, когда я уснул в машине, мне приснилась Эстер. Я пытался поговорить с ней. Но она не ответила, и тогда я понял, что она мертва. Я прикоснулся к ней. Она была холодной как снег.

– Расскажи все это своему психиатру, – резко оборвал я. Мне начинала действовать на нервы его жалость к себе.

Он обиженно умолк и молчал всю дорогу, пока мы ехали в Каньон. Ланс Леонард жил почти у самой вершины, в новом деревянном доме красного цвета, стоящем над крутым спуском. Я припарковался у дома и огляделся. Поблизости не было других строений, хотя дальше склоны пестрели коттеджами на любой вкус. Холмы ярусами спускались от гребня, напоминая тяжелые шторы, ниспадающие к поверхности моря.

Я еще раз попытался взглядом пригвоздить Джорджа к сиденью и направился вниз по наклонной заасфальтированной аллее. Деревья перед домом, лимоны и авокадо, видимо, посадили совсем недавно: вокруг корней была расстелена желтая джутовая ткань. В гараже стояли пыльный серый «ягуар» и легкий гоночный мотоцикл. Я нажал кнопку звонка у входной двери и услышал раздавшийся внутри мелодичный звон.

Дверь открыл смуглый молодой человек. Его лицо оказалось на одном уровне с моим, хотя я стоял на ступеньку ниже. Его можно было бы назвать красивым, если бы не капризный рот и тускловатые глаза. Вопросительно глядя на меня, он не переставал тщательно приглаживать свои черные кудри яркой инкрустированной расческой. Из-под голубой нейлоновой пижамы виднелись смуглые босые ноги. Я сразу узнал его. Это был тот самый прыгун в воду с фотографии Бассетта.

– Мистер Торресе?

– Леонард, – поправил он меня, затем наконец положил расческу в карман пижамы и улыбнулся, уверенный в своей неотразимости. – Я взял себе новое имя, более подходящее для моей новой карьеры. В чем дело, приятель?

– Я хотел бы видеть миссис Уолл.

– Никогда не слышал о такой. Вам дали неправильный адрес.

– Ее девичья фамилия Кэмпбелл. Эстер Кэмпбелл.

Он оцепенел.

– Эстер? Но она же не замужем.

– Она замужем. Разве она не сообщила вам?

Он оглянулся через плечо, затем снова посмотрел на меня. Движения у него были быстрыми, как у ящерицы. Он взялся за ручку двери.

– Никогда о ней не слышал. Извините.

– А кому принадлежит расческа? Или вы просто обожаете яркие вещицы?

На мгновение он замер в нерешительности. Этого мне было достаточно, чтобы просунуть в дверь ногу. Я успел разглядеть раздвижную стеклянную перегородку в конце холла и за ней нависающую над каньоном террасу, на которой, лежа в шезлонге, загорала девушка. Мне была видна только длинная шоколадная спина с поразительно тонкой талией и выгнувшееся дугой белое бедро. Да еще головка с волосами, похожими на взъерошенные перья экзотической птицы.

Леонард шагнул вперед, оттеснив меня на мощенную плитами дорожку, и закрыл за собой дверь.

– Ты надоел мне, приятель. Нам не о чем говорить. Я не знаю никакой Эстер, или как ее там зовут.

– Но минуту назад ты знал.

– Может быть, когда-то я и слышал это имя. Я слышу множество имен каждый день. Вот, например, как тебя зовут?

– Арчер.

– Чем ты занимаешься?

– Я детектив.

Он вызывающе усмехнулся и сощурил глаза. Совсем недавно он покинул место, где полицейских боятся и ненавидят, и ненависть сидела в нем, как хроническая болезнь.

– И чего ты хочешь от меня?

– Мне нужна Эстер, а не ты.

– Она попала в переделку?

– Скорее всего, если уж связалась с тобой.

– Нет, нет. Она дала мне отставку, честное слово. Я ее не видел уже целую вечность.

– Попробуй поискать ее на террасе.

Его кулаки судорожно сжались. Он подался вперед, рот его открывался и закрывался, как раковина красного двустворчатого моллюска.

– Ты продолжаешь утверждать, что я лгу? Ну так вот, я должен держаться в соответствии с моим общественным положением, и только поэтому я стою здесь и терплю, как какой-то джентльменишка. Но если ты сейчас же не уберешься отсюда, я поколочу тебя и не посмотрю на то, что ты сыщик.

– Газеты проявят к этому большой интерес. Вся история будет иметь несомненный успех у публики.

– Какая история? Что ты имеешь в виду?

– Это ты мне должен сказать.

Он нервно взглянул на дорогу, где стояла моя машина. Лицо Джорджа виднелось в окне, ках зловещая розовая луна.

– Кто твой приятель?

– Ее муж.

В пустых глазах Леонарда мелькнул проблеск мысли.

– Это что, шантаж? Ну-ка, покажи свой значок.

– У меня нет никакого значка. Я – частный детектив.

– Закопайте его, – проговорил Ланс, обращаясь к воображаемым зрителям.

И в тот же самый момент его правое плечо опустилось, и он, не выпрямляя руки, снизу нанес мне удар кулаком в солнечное сплетение. Все произошло так стремительно, что я не успел закрыться и уселся на каменные плиты, где обнаружил, что не могу встать. В голове было прохладно и ясно, как в аквариуме, но блестящие мысли и благородные стремления, которые плавали в нем подобно золотым рыбкам, не имели никакой связи с ногами.

Леонард ждал, когда я поднимусь, с кулаками наготове. Иссиня-черные, как вороново крыло, волосы упали ему на глаза, босые ноги переступали по каменным плитам. Я попытался дотянуться до них, но поймал воздух. Леонард улыбнулся мне, пританцовывая:

– Ну, давай вставай! Я немножко разомнусь.

– Сейчас я тебя разомну, молокосос, – прорычал я, тяжело дыша.

– Только не ты, старина.

Дверь за его спиной приоткрылась, и из нее высунулась головка в серебристых перьях. На девушке были темные очки, инкрустированная оправа которых составляла пару расческе. Лицо у нее блестело от масла для загара. Вместо халата она обмоталась махровым полотенцем, которое здорово подчеркивало все выпуклости и изгибы ее фигуры.

– Что случилось, дорогой?

– Ничего. Иди в дом.

– Кто этот тип? Это ты ударил его?

– А кто же еще?

– Ты сумасшедший! Ты рискуешь своей карьерой!

– Я рискую? А кто трепал языком по телефону? Ты привела сюда этого ублюдка!

– Хорошо. Тогда я хотела выйти из игры. Теперь я передумала.

– Заткнись! – Он угрожающе повел плечом в ее сторону. – Я сказал, войди в дом.

По аллее застучали ноги бегущего человека. Джордж Уолл закричал:

– Эстер! Я здесь!

Насколько я успел заметить, у нее на лице не отразилось ровным счетом ничего. Леонард мгновенно втолкнул ее в дом и захлопнул дверь. Он повернулся как раз в ту минуту, когда Джордж набросился на него, и встретил своего противника жестким ударом в лицо слева. Джордж замер. Леонард ждал, лицо его было спокойным и сосредоточенным, как у человека, слушающего музыку.

Мне наконец удалось подобрать под себя ноги, а затем и встать. Джордж давно жаждал драки, и к тому же у него было преимущество в росте, весе и в размахе, так что поначалу я решил не вмешиваться. Я стоял и смотрел. Впечатление было такое, как будто я наблюдал за человеком, попытавшимся сразиться с машиной. Леонард сделал шаг вперед, уперся подбородком в грудь великана Джорджа и принялся молотить его в живот. Его локти, плотно прижатые к телу, двигались как поршни в смазанных пазах. Когда он отступил, Джордж перегнулся пополам, упал на колени, но тут же снова вскочил, бледный как полотно.

В тот момент, когда его руки оторвались от каменных плит, Леонард ударил справа ему в лицо. Джордж отступил на мягкий, недавно засеянный газон, и запрокинул голову, обескураженно уставившись в небо, как будто на него оттуда что-то свалилось. Затем он встряхнулся и пошел на Леонарда, но споткнулся о садовый шланг и чуть не упал.

Я шагнул между ними, повернувшись к Леонарду.

– Ну все, с него хватит. А то ты его прикончишь.

Джордж оттолкнул меня в сторону. Я схватил его за руку.

– Пропустите-ка меня к этому коротышке, – проговорил он, с трудом разлепив кровоточащие губы.

– Ты хочешь, чтобы он зашиб тебя до смерти?

– Побеспокойтесь лучше о нем.

Он был сильнее меня, поэтому легко высвободился, отбросив меня в сторону. Но другой мощный бросок, от которого затрещал по швам его пиджак, не достиг цели. Леонард отклонил голову на два или три дюйма и с интересом наблюдал, как кулак Джорджа пронесся мимо. Джордж потерял равновесие, Леонард ударил его между глаз правой рукой, затем левой, и тот свалился, глухо стукнувшись головой о дорожку. После этого он лежал не шевелясь.

Кончиками пальцев левой руки Леонард поглаживал костяшки правого кулака, как бы полировал их, точно они были произведениями искусства, отлитыми из бронзы.

– Тебе не следует испытывать их на дилетантах.

Он рассудительно ответил:

– Я и не испытываю, пока меня не вынуждают. Только иногда я чертовски раздражаюсь, когда всякие жлобы хотят, чтобы я сдрейфил перед ними. Меня достаточно запугивали, но больше я этого не потерплю. – Балансируя на одной ноге, большим пальцем другой он коснулся откинутой руки Джорджа. – Может быть, тебе лучше отвезти его к врачу?

– Может быть.

– Я ударил его довольно-таки сильно.

И он показал костяшки пальцев правой руки. Они вздулись и прямо на глазах налились синевой. А в общем, драка пошла ему на пользу. Он как-то встряхнулся, сделался гораздо менее церемонным и гарцевал как жеребец. Из окна за ним наблюдала серебристоволосая девушка. Сейчас на ней было льняное платье. Она заметила, что я смотрю на нее, и исчезла.

Леонард включил шланг и направил струю воды в лицо Джорджа. Тот открыл глаза и попытался сесть. Леонард отвел шланг.

– С ним все будет в порядке. Он не пришел бы в себя так быстро, если бы получил серьезное повреждение. Как бы там ни было, я ударил его защищаясь, ты свидетель. Если меня попытаются обвинить, свяжись с Лероем Фростом со студии «Гелио».

– Так, значит, Лерой Фрост – твой адвокат?

Он улыбнулся мне, но спросил с легкой тревогой:

– Ты знаешь Лероя?

– Немного.

– Может быть, мы тогда не будем его беспокоить? У Лероя и так хватает неприятностей. Сколько ты зарабатываешь в день?

– Когда работаю, пятьдесят.

– Отлично! Как насчет того, что я вручу тебе полсотни долларов, а ты позаботишься об этой туше? – Он включил все свое неоновое обаяние. – Между прочим, я должен извиниться. На минуту я, кажется, потерял голову. Мне не следовало бить тебя из-за этого молокососа. Когда-нибудь ты мне вернешь долг.

– Да, уж теперь обязательно.

– Несомненно, и я разрешаю. Как твое брюхо, шеф?

– Как порванная теннисная ракетка.

– Но резкой боли нет?

– Резкой нет.

– Отлично, отлично.

Он протянул мне руку. Я собрался с силами и ударил его в челюсть. Конечно, это было не очень умно с моей стороны. Все-таки ноги у меня еще подкашивались и чувствовал я себя довольно вяло. Если бы я промахнулся, он бы мог одной левой измочалить меня в клочья. Но попадание в цель было стопроцентным.

Я оставил его лежать там, где он упал. Дверь оказалась не заперта, и я вошел в дом беспрепятственно. Девушки не было ни в гостиной, ни на террасе. Махровое полотенце валялось на полу в спальне, рядом с ним лежала светлая соломенная шляпа. На кожаной ленте внутри шляпы была надпись: «Сделано в Мексике для магазина «Таос»».

Совсем рядом послышалось рычание и чихание мотора. Я увидел боковую дверь, которая вела через небольшой коридор прямо в гараж. Эстер сидела за рулем «ягуара», глядя на меня и улыбаясь во весь рот. Она захлопнула дверцу раньше, чем я успел схватиться за ручку. Затем ручка выскользнула из моей руки, чуть не оторвав мне кисть.

«Ягуар» взвизгнул на повороте, оставив за собой шлейф черного дыма, и выпрыгнул с подъездной аллеи на дорогу. Я упустил ее. Не мог же я бросить Джорджа с Леонардом.

Они сидели перед домом по разные стороны аллейки, мощенной каменными плитами, обмениваясь мрачными взглядами. У Джорджа из разбитой губы текла кровь, под одним глазом уже появился синяк. У Леонарда на физиономии не оказалось никаких отметин, но, когда он встал, я увидел, что сам он изменился.

Теперь у него был такой отталкивающий вид, как будто одним ударом я вновь отправил его в прошлое. Прикрывая руками нос и рот, он злобно уставился на меня.

– Не беспокойся, – утешил я его, – ты все еще великолепен.

– Мерзавец! Ты думаешь, это очень смешно? Я убил бы тебя, если бы не это. – Он снова показал мне опухшую правую руку.

– Ты же сам напросился на ответный удар. Теперь мы квиты. Куда она поехала?

– Какое мое дело? И ты можешь отправляться ко всем чертям!

– Где она живет?

– Пошел ты!..

– Ты спокойно можешь сказать мне ее адрес. Все равно я разыщу ее по номеру машины.

– Валяй! – Он взглянул на меня с торжеством. Видимо, это означало, что «ягуар» принадлежит ему.

– О чем она говорила? Почему хотела выйти из игры?

– Я не умею читать чужие мысли. И ничего о ней не знаю. Послушай, я обслуживаю множество женщин, они сами меня просят, вот я и доставляю им удовольствие. По-твоему, я должен отвечать за любую из них?

Мне опять захотелось его ударить. Он отступил на шаг назад и весь сжался.

– Убери от меня руки! И уноси отсюда свою задницу, это частное владение! Предупреждаю, у меня в доме есть заряженный пистолет.

Он направился к двери. Джордж все еще стоял на четвереньках. Я закинул его руку себе на шею и поднял незадачливого супруга на ноги. Он шел как акробат, пытающийся удержать равновесие на батуте.

Когда я в последний раз оглянулся на дом, Леонард стоял на ступеньках и причесывался.

Глава 9

Машина медленно шла под уклон в Беверли-Хиллз. Сегодня я чувствовал себя неудачником. Бывают дни, когда можно сразу ухватить суть дела, и тогда все идет нормально. А бывают другие.

Джордж тревожил меня. Он сидел сгорбившись, обхватив руками голову, и время от времени стонал. У него вообще это здорово получалось, даже лучше, чем у меня, – соваться не в ту дверь и получать по носу. Он явно нуждался в ангеле-хранителе, и, кажется, им был назначен я собственной персоной.

Я отвез его к своему врачу по фамилии Вулфсон, который принимал пациентов на бульваре Святой Моники. Вулфсон разложил Джорджа на столе, обитом железом, в небольшой приемной, ощупал его лицо и череп своими толстыми, но ловкими пальцами, посветил маленьким фонариком в глаза и проделал другие принятые в подобных случаях манипуляции.

– Как это случилось?

– Он упал и разбил голову о дорожку, мощенную каменными плитами.

– Кто толкнул его? Вы?

– Один наш общий друг. Не будем вдаваться в подробности. С ним все в порядке?

– Возможно небольшое сотрясение. У вас раньше никогда не было травмы головы?

– Была, когда я играл в футбол, – ответил Джордж.

– Серьезная?

– Думаю, что да. Во всяком случае, я терял сознание.

– Все это мне не очень правится, – сказал Вулфсон, обращаясь ко мне/– Отвезите его в больницу. Он должен, по крайней мере, несколько дней отлежаться в постели.

– Нет! – Джордж сел, оттолкнув врача. Он тяжело дышал. – Несколько дней – это все, что у меня есть. Я должен ее увидеть.

Вулфсон удивленно поднял брови.

– Увидеть кого?

– Его жену. Она ушла от него, – пояснил я.

– Ну и что? Это случается со многими, буквально каждый день. И с вами случилось, молодой человек. Лучше отлежитесь.

Джордж медленно спустил со стола ноги и встал, пошатываясь. Лицо его было цвета свежезамешенного цемента. Он упрямо повторил:

– Я отказываюсь ехать в больницу.

Толстого добродушного Вулфсона беспокоили только две вещи на свете – музыка и медицина.

– Вы принимаете серьезное решение, – холодно проговорил он.

Джордж Уолл мог вывести из терпения кого угодно.

– Я попытаюсь уложить его в постель у себя дома. Этого достаточно?

Вулфсон взглянул на меня с сомнением.

– Вы сможете удержать его в лежачем положении?

– Думаю, мне это удастся.

– Хорошо, – торжественно заявил Джордж, – я согласен на такой компромисс.

Вулфсон пожал плечами.

– Ну что же, это все, что мы можем сделать. Я введу ему успокаивающее, а позже навещу.

– Вы знаете, где я живу, – заключил я.

Жилищем мне служил оштукатуренный снаружи коттедж с двумя спальнями. Сначала одна спальня пустовала. Потом какое-то время она была занята. Когда она снова освободилась, я продал кровать торговцу подержанными вещами и устроил там кабинет, которым, по некоторым причинам, не любил пользоваться.

Я уложил Джорджа в свою постель. Женщина, которая убирала квартиру, сегодня уже приходила, так что простыни были свежие. Вешая его разорванную одежду на спинку стула, я спрашивал себя, зачем мне все это нужно. Взглянул на дверь второй спальни, где уже не было кровати и где никто не спал. Горло сдавила тоска. Мне казалось очень важным, чтобы Джордж отыскал свою жену и увез ее из Лос-Анджелеса. И чтобы они были всю жизнь счастливы.

Джордж метался в постели. Он был в полузабытьи. Не знаю, что подействовало на него сильнее: паральдегид или успокаивающие кулаки Леонарда.

– Послушайте, Арчер, – вдруг открыв глаза, проговорил он. – Вы – мой лучший друг.

– Я?

– Единственный друг в радиусе двух тысяч миль. Вы должны отыскать ее для меня.

– Я уже нашел ее один раз. И что вышло?

– Конечно, я не должен был врываться к ней таким образом, я испугал ее. Я всегда делаю не то, что надо.

Господи, но разве я могу причинить ей зло? Да я и волоску не дам упасть с ее головы. Вы должны объяснить ей это. Обещайте, что объясните.

– Хорошо. А сейчас давай спи.

Но он не все еще сказал, что хотел.

– По крайней мере, мы знаем, что она жива, не правда ли?

– Ну, если она и труп, то весьма привлекательный.

– Кто те люди, с которыми она связалась? Что это за прохвост в пижаме?

– Парня зовут Торресе. Раньше он был боксером, если это может служить тебе утешением.

– Он один из тех, кто ей угрожал?

– Очевидно.

Джордж приподнялся на локтях.

– Я уже слышал фамилию Торресе. Когда-то у Эстер была подруга Габриэль Торресе.

– Она рассказывала тебе о Габриэль?

– Да. В ту ночь, когда признавалась в своих грехах.

Его взгляд тупо бродил по комнате и, наконец, остановился, сосредоточившись на чем-то невидимом, сухие губы беспрестанно двигались.

– Ее подругу застрелили из пистолета прошлой весной. Сразу после этого Эстер уехала из Калифорнии.

– Почему?

– Не знаю. Похоже было, что она винит себя в смерти девушки. К тому же она боялась, что, если дело дойдет до суда, ее могут вызвать в качестве свидетеля.

– Но этого так и не случилось.

Джордж молчал, глаза его все еще что-то высматривали в пустом углу.

– О чем еще она рассказывала тебе, Джордж?

– О мужчинах, с которыми спала чуть ли не с подросткового возраста.

– А с этим типом она тоже спала?

– Да. И это волнует меня больше всего, не знаю почему.

Ничего удивительного, подумал я.

Джордж закрыл глаза. Я опустил жалюзи и вышел в другую комнату. Решил все-таки позвонить в управление дорожной инспекции, где диспетчером работал мой друг Мерсеро. К счастью, у него было дневное дежурство. Хорошо, сказал он, в данную минуту он не особенно занят, правда, его могут отвлечь в любой момент: несчастные случаи всегда происходят по нескольку сразу, чтобы запутать его. Он постарается как можно быстрее выяснить, кто является владельцем «ягуара», и сообщить мне.

Я сел у телефона, зажег сигарету и попытался призвать на помощь свою выдающуюся интуицию, как делают все сыщики в детективных романах, а некоторые – и в реальной жизни. Но единственное, что мне пришло в голову, так это то, что «ягуар» наверняка принадлежит Лансу Леонарду, и мои поиски движутся по замкнутой кривой.

От сигаретного дыма у меня заурчало в желудке. Я вспомнил, что страшно голоден. Пошел на кухню, сделал себе бутерброд с сыром и ветчиной и открыл бутылку пива. На кухонном столе я обнаружил записку от женщины, которая приходила убирать квартиру:

Я положил в конверт четыре доллара, написал сверху ее имя и вышел на крыльцо. Влюбленная парочка корольков, нежно воркующих под крышей, напомнила мне кое о чем. Почтовый ящик был полон: четыре счета, две просьбы об оказании денежной помощи от благотворительных организаций, размноженное на ротаторе письмо от члена конгресса, в котором утверждалось, что ему грозит опасность, брошюра, рекламирующая книгу «Секреты супружеского счастья», цена на которую снизилась до двух долларов девяноста восьми центов и которая продается только врачам, священникам и работникам общественных учреждений, и новогодняя открытка с лирическими стихами от девушки, с которой однажды на рождественском вечере мы напились до потери пульса.

Я сел за стол в холле, поставил перед собой бутылку пива и попытался сочинить ответ. Это оказалось нелегкой задачей. Мона напивалась на всех вечеринках, потому что потеряла мужа в Корее, а маленького сына – в детской больнице. Я подумал, что у меня тоже нет сына. А мужчина в сорок лет, один в пустом доме, без детей и близких, чувствует себя страшно одиноким. Мона была довольна привлекательна и умна, и все, что ей требовалось, так это ребенок. А чего ждал я? Богатую девственницу, имя которой занесено в календарь высшего света?

Я решил позвонить Моне. И когда я уже протянул руку, чтобы снять трубку, раздался звонок.

– Мерсеро?

Но в мое ухо с придыханием зашептал голос Бассетта:

– Я пытался связаться с вами раньше.

– Я здесь уже около получаса.

– Это значит, что вы ее нашли? Или прекратили поиски?

– Нашел и снова потерял. – И я вкратце объяснил ему, как все произошло, под аккомпанемент охов и ахов на другом конце провода. – Так что, в общем, пока похвастаться нечем. Самой большой моей ошибкой было то, что я взял с собой Уолла.

– Надеюсь, он не очень сильно пострадал? – Вместе с искренним беспокойством в голосе Бассетта звучало некоторое удовлетворение.

– Ничего, у него крепкая голова.

– Как вы думаете, почему она опять убежала от него?

– Вероятно, просто паника. А может быть, и нет. По-видимому, тут не заурядный случай со сбежавшей женой. И все время появляется Габриэль Торресе.

– Странно, что вы заговорили о ней. Все утро после нашей встречи с вами я вспоминал ее – с тех пор, как вы смотрели ее фотографию.

– Представьте, и я тоже. На фотографии они втроем: Габриэль, Эстер и Ланс. Габриэль убита, убийца не найден. Двое других – очень близкие ей люди: Ланс – кузен, а Эстер была ее лучшей подругой.

– Неужели вы думаете, что Ланс или Эстер?.. – Он замолчал, но смысл оборванной фразы был вполне ясен.

– Я только размышляю. Нет, вряд ли Эстер убила свою подругу. Но я считаю, она знает об убийстве то, о чем никто, кроме нее, не догадывается.

– Она что-то говорила?

– Не мне. Своему мужу. Мне почти ничего не известно, если не считать того, что почти два года спустя она оказалась в Каньоне Колдуотер, и на нее неожиданно свалилось богатство, так же как и на ее друга – коротышку с большими кулаками.

– И только на этом вы строите всяческие предположения? – Он нервно хихикнул. – Ну и что же вы там придумали?

– Очевиднее всего, здесь имеет место шантаж, а я никогда не исключаю очевидное. Ланс утверждает, что подписал контракт со студией «Гелио-Графф», и, видимо, это правда. Весь вопрос в том, как он умудрился этого добиться? Он, конечно, весьма привлекательный малый, но в наши дни одной привлекательности недостаточно. Вы знали его, когда он работал спасателем в клубе?

– Ну разумеется. Откровенно говоря, я бы никогда не взял его на работу, если бы так не просил его дядя. Обычно летом у нас работают студенты.

– Он мечтал о карьере актера?

– Насколько мне известно, нет. Он хотел быть боксером и усиленно тренировался, – произнес Бассетт с оттенком презрения в голосе.

– Но теперь он актер. Конечно, можно предположить, что в нем внезапно проявилась природная одаренность – иногда случаются довольно странные вещи, – но мне в– это мало верится. А кроме того, Эстер тоже собирается подписать контракт.

– Со студией «Гелио-Графф»?

– Пока не знаю. Но собираюсь выяснить.

– Попытайте счастья на студии. – Его голос стал резким. – Я все не решался дать вам подобный совет, хотя только для того и позвонил. В моем положении лучше держать язык за зубами. Однако утром я говорил с одним человеком, и в разговоре всплыло имя Эстер. А также имя Симона Граффа. Их видели вместе при довольно компрометирующих обстоятельствах.

– Где?

– Кажется, в отеле «Виндзор» в Санта-Монике.

– Совпадает. Она там жила. Когда это было?

– Несколько недель назад. Мой знакомый заметил, как они выходили из номера на одном из верхних этажей. Собственно, вышел мистер Графф. Эстер только выглянула из двери.

– Кто он ваш знакомый?

– Этого, приятель, я сообщить не могу. Один из членов нашего клуба.

– Симон Графф тоже член клуба.

– Уж не думаете вы, что я забыл об этом? Мистер Графф – самый влиятельный из наших друзей.

– Говоря это, вы, небось, вытянулись в струнку?

– Да, конечно. Надеюсь, мое доверие к вам – к вашему благоразумию – не будет подорвано…

– Успокойтесь. Я нем как рыба. А ваша телефонистка?

– Я сам за телефонистку, – ответил Бассетт.

– Графф все еще там?

– Нет, он давно ушел.

– Где его можно найти?

– Не имею понятия. Сегодня он проводит вечер в клубе, но вы не должны подходить к нему. Ни в коем случае.

– Хорошо. – Но мысленно я сделал оговорку. – А ваш секретный осведомитель, случайно, не миссис Графф?

– Конечно нет, – ответил Бассетт, но как-то вяло и неуверенно. Либо он врал, либо решение рассказать об эпизоде в отеле «Виндзор» истощило его силы. – Вы даже и думать так не должны.

– Вот и славно, – успокоил его я.

Пора было звонить в автодорожную инспекцию. Мне ответил Мерсеро:

– Извини меня, Лу, но ничем не могу помочь. С тех пор как ты позвонил, произошло три аварии, и я просто разрываюсь на части. – И он повесил трубку.

Но это уже не имело значения. Эпизоды выстраивались в дело, подобно тому как лейтмотив, нарастая, переходит в кульминацию, полную взрывов и диссонансов. Что у меня было? Соломенная шляпа из магазина в Санта-Монике, а также странное чувство, зреющее во мне, как нарыв, – чувство, что нечто должно вот-вот произойти.

Я взглянул на Джорджа перед тем как выйти из дому. Он храпел. И все-таки мне не следовало оставлять его одного.

Глава 10

Магазин «Таос» у прибрежной автострады был настоящей ловушкой для туристов. Здесь вперемежку продавались пончо, бусы из морских ракушек, корзинки и шляпы, керамика. Блондинка с волосами пепельного оттенка в коричневой индейской кофточке лениво звякнула своим ожерельем из раковин и спросила, что бы я хотел найти в их магазине: может быть, подарок своей жене? Я ответил ей, что ищу как раз жену – только чужую. У девушки были глаза цвета спелой сливы с мечтательно-романтическим выражением, и, по-видимому, ей понравился оборот дела. Она обрадованно сказала:

– Как это восхитительно! Вы сыщик?

Я кивнул.

– Как здорово!

Но, когда я спросил про шляпу, она с сожалением покачала головой.

– Конечно же я уверена, что это одна из наших шляп, все правильно – мы сами привозим их из Мексики. Но мы их столько продаем, что я просто не знаю… – Она взмахом тонкой гибкой руки указала на полку в дальнем углу, заваленную шляпами. – Может быть, если вы опишете ее?..

Я описал Эстер как можно живописнее. Но девушка печально вздохнула.

– Я никогда не смогла бы отличить одну голливудскую блондинку от другой.

– Так же как и я.

– Во всяком случае, девяносто девять процентов их – крашеные. Если бы я захотела, я могла бы выглядеть точно так же, как они. Только у меня есть чувство собственного достоинства. – Она наклонилась ко мне, ее ожерелье маняще звякнуло о прилавок. – Жаль, но ничем не могу вам помочь.

– Спасибо и на этом. Должен признаться, я, в общем-то, почти и не надеялся.

И, уже выходя из магазина, на всякий случай я сделал последнюю попытку:

– Между прочим, ее зовут Эстер Уолл. Это вам ни о чем не говорит?

– Эстер? Я знаю Эстер, но ее фамилия не Уолл. Когда-то ее мать работала в нашем магазине. Эстер Кэмпбелл – вот как ее звали.

– Это она. Кэмпбелл – девичья фамилия.

– До чего замечательно! – Она улыбнулась, на щеках у нее появились ямочки, большие глаза заблестели, – Вы только подумайте, какие удивительные вещи происходят с людьми! Вы, вероятно, разыскиваете ее по поводу наследства?

– Наследства?

– Ну да! Миссис Кэмпбелл и уволилась с работы из-за наследства, которое получила ее дочь. Неужели ее ждет еще одно?!

– А первое она от кого получила?

– От мужа, от покойного мужа. – Девушка замолчала, и ее губы дрогнули. – Конечно, печальное событие, но ведь нельзя получить наследство без того, чтобы кто-то не умер.

– Верно. Так вы говорите, что ее муж – покойник?

– Да. В Канаде она вышла замуж за какого – то богача, и вот он скончался.

– Об этом вам рассказала Эстер?

– Нет. Миссис Кэмпбелл. Я не знакома с Эстер лично. – Она неожиданно смутилась. – Надеюсь, это не ошибка? Мы все были так взволнованы, когда миссис Кэмпбелл получила это известие. Она очень милая, ну просто прелесть для своего возраста, и знаете, когда-то она была весьма состоятельной дамой. Мы все радовались за нее, и никто не позавидовал ее счастью.

– Когда это было?

– Недели две назад. А уволилась она в начале этой недели. Она собиралась переезжать к дочери.

– Значит, она и поможет мне разыскать Эстер. Конечно, если вы дадите мне адрес миссис Кэмпбелл. А телефона у нее нет?

– Нет, обычно она пользуется телефоном соседей. Знаете, последние несколько лет у Тинни Кэмпбелл была довольно тяжелая жизнь. – Вдруг она замолчала и окинула меня подозрительным взглядом. – Но я не дам вам ее адрес, если это принесет ей неприятности. Зачем вы ищете Эстер?

– Один из ее канадских родственников хочет связаться с ней.

– Родственник мужа?

– Да.

– Поклянитесь!

– Клянусь, – сказал я, чувствуя, что именно такая ложь и грозит в конце концов неприятностями. Так оно в результате и оказалось. – Чтоб мне умереть на этом месте.

Миссис Кэмпбелл жила в бедном квартале, в достаточно обшарпанным коттедже, который скрывали от посторонних взглядов огромные старые дубы. В их тени в свои вечные военные игры играли малыши: пиф-паф, ты убит, я не убит, ты сам убит. Грузовик, вывозящий мусор, не на шутку взволновал окрестных собак, охранявших хозяйское добро, и они подняли отчаянный лай.

Коттедж миссис Кэмпбелл был обнесен облезлым оштукатуренным забором, но ржавая железная калитка, по-видимому, всегда стояла открытой нараспашку. На калитке висела новая дощечка с надписью: «Продается». Во дворе росли две чахлые липки, а сквозь их ветви виднелись горшки с геранью, стоявшие на окнах, отчего деревца казались покрытыми красными цветами, горевшими пурпуром на солнце. Крылечко и крыша были увиты диким виноградом.

Я вступил под его прохладную тень и постучал в дверь, завешенную марлей для защиты от мух. В двери было небольшое зарешеченное окошечко, прикрытое изнутри. Окошечко мгновенно открылось, и на меня уставился голубой глаз, как бы немного выцветший, но живой и ясный, да еще окруженный длинными загнутыми вверх ресницами. Раздался голосок, который вполне мог бы принадлежать воробью, чирикающему в ветвях дуба:

– Доброе утро! Вы от мистера Грегори?

Я промямлил нечто нечленораздельное, что, впрочем, могло означать, что я действительно от мистера Грегори.

– Вот хорошо! Я вас жду. – Она отперла дверь и гостеприимно распахнула ее. – Входите, мистер…

– Арчер, – сказал я.

– Я так рада вас видеть, мистер Арчер.

Передо мной стояла невысокая стройная женщина в голубом ситцевом платье, пожалуй, слишком коротком и игривом для ее возраста. Ей было около пятидесяти, хотя все вокруг нее, казалось, отрицало этот факт. На какое-то мгновение в тускло освещенной крошечной прихожей ее птичий голосок и грациозность создали иллюзию, что передо мной молоденькая девушка.

Но в залитой солнцем гостиной эта иллюзия сразу же исчезла как дым. Ее глаза и рот окружали мелкие морщинки – свидетели житейского опыта, которые не может разгладить уже ни одна улыбка. Светлые волосы пепельного оттенка были почти седыми, чего не могла скрыть даже короткая стрижка «под мальчика». Но несмотря ни на что, она мне почти понравилась. И она поняла это. Уж глупенькой-то она не была.

Она легко прошлась по небольшой гостиной, приподнимая чистые пепельницы и тут же опуская их на место.

– Садитесь. Или вы сначала хотите оглядеться? Как хорошо, что вы заинтересовались моим маленьким гнездышком! Пожалуйста, можете полюбоваться видом на море, это одно из моих удовольствий. Не правда ли, красиво?

Она замерла в элегантной позе, протянув к окну слегка согнутую в локте руку с оттопыренными пальчиками. Из окна действительно видно было море: узкой голубой лентой оно сверкало сквозь ветви дубов.

– Прекрасный вид. – Я мысленно спросил себя, для кого она играет и как долго будет принимать меня за состоятельного покупателя.

Комната была заставлена громоздкой, потемневшей от времени мебелью, которая выглядела бы уместнее в более просторной гостиной и явно предназначалась для людей более внушительной комплекции: резной длинный обеденный стол, окруженный стульями с высокими спинками в испанском стиле, большой, слишком туго набитый красный плюшевый диван. Тяжелые красные шторы на окнах создавали мрачный контраст с окрашенными в зеленый цвет стенами. На потолке в нескольких местах виднелись потеки, причиной чему, видимо, была прохудившаяся крыша.

– Даю вам гарантию, больше такого не случится. Прошлой осенью крышу наконец починили. Я откладывала деньги и на ремонт этой комнаты, но вот внезапно пришлось переезжать. Представляете, мне сказочно повезло или, точнее, моей дочери. – Она сделала паузу, приняв очередную театральную позу – задумчивую. – Но позвольте предложить вам кофе. Бедняжка, вы выглядите совершенно измученным! Я знаю по себе, что такое поиски дома.

Ее приветливость стесняла меня. Неловко было, обманывая ее, еще и принимать знаки внимания. Но прежде чем я нашелся что ответить, миссис Кэмпбелл легкой танцующей походкой вышла на кухню, отделенную от гостиной вращающейся дверью, и через несколько минут вернулась с подносом, на котором гордо сверкал серебряный кофейный сервиз. Водрузив его на стол, она принялась колдовать над чашками. Я не без удовольствия наблюдал за тем, как она разливает кофе, и даже отважился похвалить сервиз.

– Вы очень добры, мистер Арчер. Когда-то я получила его в подарок на свадьбу и берегла все эти годы. Теперь я так рада, что сохранила много вещей, – теперь, когда я возвращаюсь в большой дом. – Она дотронулась до губ кончиками пальцев и засмеялась музыкальным смехом. – Но вы, конечно, не понимаете, о чем я говорю, если только мистер Грегори не ввел вас в курс дела.

– Мистер Грегори?

– Мистер Грегори, агент по продаже недвижимости. – Она уселась на диван рядом со мной. – Вот почему я не ищу выгоды, а только хочу получить настоящую стоимость дома. Я собираюсь переехать в начале следующей недели и жить с моей дочерью. Понимаете, она летит в Италию – на месяц или даже больше – и хочет, чтобы я скорее переселилась и присматривала за хозяйством. И должна вам сказать, я буду это делать с радостью.

– Вы переезжаете?

– Да, так и есть. Я возвращаюсь в свой собственный дом, в дом, где родились мои девочки. Вы, может быть, и не обратили внимания на эту обстановку, если, конечно, не разбираетесь в хорошей мебели, но когда-то я жила в огромном доме на Беверли-Хиллз. – Миссис Кэмпбелл решительно кивнула головой, как будто я пытался возразить ей. – Я потеряла его – мы потеряли его еще до войны, когда мой муж оставил нас. Но теперь моя умненькая доченька выкупила его! И хочет, чтобы я жила с ней! – Она обхватила обеими руками свою худую грудь. – Как она все же любит свою мамочку! Вы согласны?

– Ну разумеется, – не стал возражать я. – Она получила наследство?

– Да. – Она схватила меня за рукав, – Я всегда твердила ей, что так и случится, что судьба улыбается тем, кто усердно трудится и старается понравиться достойным людям. В тот день, когда нам пришлось покинуть наш прекрасный дом, я сказала своим девочкам, что когда-нибудь мы обязательно вернемся. И действительно, так оно и случилось. Эстер достались все урановые денежки.

– Она нашла уран?

– Мистер Уоллингфорд нашел. Он был одним из канадских магнатов горной промышленности. Эстер вышла замуж за человека гораздо старше ее, как и я когда-то. К сожалению, бедняжка умер, и года не прожив с молодой женой. Я так и не познакомилась с ним.

– Как его звали?

– Джордж Уоллингфорд. Теперь Эстер получает доход от поместья. Ну и зарабатывает деньги, снимаясь в кино. Все это для нее так неожиданно.

– Чем она занимается в кино?

– Многими вещами, – ответила она, взмахнув рукой. – Танцует, плавает, прыгает с вышки – она была профессиональной прыгуньей, – ну и, конечно же, играет в фильмах. Ее отец был довольно известным актером в доброе старое время. Вы, наверное, слышали о Раймонде Кэмпбелле?

Конечно, я слышал о нем. Это имя принадлежало звезде немого экрана, «шальному Раймонду», который попытался сказать свое слово и в звуковом кино, но был выбит из седла приближающейся старостью. Я помнил, как в начале двадцатых годов в кинотеатрах на Лонг-Бич по субботам крутили многосерийные приключенческие фильмы с Кэмпбеллом в главной роли. Собственно, они оказали решающее влияние на мою жизнь: его инспектор Фейт из лаймхаусского сериала вызвал у меня такое восхищение, что я твердо решил стать полицейским, уж не знаю, иа радость или на горе. А когда полицейских невзлюбили, намять об инспекторе Фейте помогла мне уйти из полиции Лонг-Бича.

Миссис Кэмпбелл полуутвердительно проговорила:

– Вы помните Раймонда, не так ли? Вы знали его лично?

– Только по экрану. Это было так давно. Что же с ним случилось?

– Он умер, – ответила она, – умер от разбитого сердца еще во времена великой депрессии. В течение нескольких лет он не снялся ни в одном фильме, друзья о нем забыли, он был по уши в долгах. Так и умер. – Ее глаза затуманились слезами, но она храбро улыбнулась сквозь слезы, как одна из героинь кэмпбелловских лент. – Но как бы там ни было, я осталась верной ему. Я тоже была актрисой, пока не посвятила свою жизнь Раймонду, и воспитывала своих девочек так, чтобы они пошли по его стопам, как он хотел. По крайней мере, одна из них полностью использовала представившуюся ей возможность.

– А чем занимается ваша вторая дочь?

– Рина? Она медсестра в психиатрической больнице, можете себе представить? Меня всегда удивляло, что две девушки, почти одинакового возраста и настолько похожие друг на друга внешне, могут иметь тахие разные характеры. У Рины, вообще-то, никакого характера и нет. Несмотря на артистическое воспитание, которое я постаралась ей дать, она выросла уж слишком холодной, строгой и практичной. Меня бы, пожалуй, удар хватил, если бы Рина вдруг предложила мне жить вместе. Но нет! – патетически воскликнула она. – Рина охотнее проводит время с сумасшедшими. И зачем это молодой красивой девушке!

– Вероятно, она хочет помогать людям.

Миссис Кэмпбелл казалась озадаченной.

– Она могла бы это делать как-то иначе. Более женствеиио. Эстер же доставляет радость другим, не роняя своего достоинства.

Должно быть, я нс сумел удержаться от насмешливой улыбки. Миссис Кэмпбелл внимательно посмотрела на меня, затем, во всю ширь распахнув глаза, включила свое очарование на полную мощь.

– Я, наверное, надоела вам своими семейными делами. Извините меня. Вы же пришли осмотреть дом. В нем всего лишь три комнаты, но он очень удобный. И прекрасная кухня.

– Не беспокойтесь, миссис Кэмпбелл. Это я должен просить у вас прощения, что воспользовался вашим гостеприимством.

– Ну что вы. Вовсе нет.

– Видите ли, я – частный детектив.

– Частный детектив? – Крошечные пальчики вцепились в мою руку и сжали ее. Голос сразу изменился, понизился на целую октаву и утратил всякое сходство с птичьим щебетанием. – Что-нибудь случилось с Эстер?

– Насколько мне известно, пока нет. Я просто разыскиваю ее.

– У нее какие-то неприятности?

– Вполне возможно.

– Я так и знала. Я все время боялась, что слупится что-то ужасное. Нам всегда не везет. Всегда все выходит не так, как было задумано. – Она провела кончиками пальцев по лицу, которое стало вдруг похоже на мятую бумагу, – Я оказалась просто в безвыходном положении, – проговорила она охрипшим голосом, – уволилась с работы из-за нее и задолжала кучу денег разным людям. Если все рухнет, я просто не знаю, что делать. – Уронив руки, она вздернула подбородок. – Ну, давайте выкладывайте. Так, значит, это все сказки?

– Что именно?

– Ну все, о чем я вам рассказывала. То, что я услышала от нее. Контракт и путешествие в Италию, а также богатый умерший муж. Знаете, у меня с самого начала были сомнения насчет ее басен – не такая уж я дура.

– Да нет, кое-что, возможно, и правда. Но только какая-то часть. Ее муж не умер. Он не старик и не богач, и хочет вернуть ее. Вот потому-то я и пришел к вам.

– И это все? Не может быть. – Она с подозрением посмотрела на меня. Перенесенный удар как будто превратил ее в другого человека. Любопытно было бы знать, в какой мере ее внезапная суровость вызвана шоком, а в какой – является свойством ее натуры. – Вы что-то не договариваете. Вы же признались, что она попала в беду.

– Я только высказал предположение. Почему вы так в этом уверены?

– От вас очень трудно чего-нибудь добиться. – Миссис Кэмпбелл стояла передо мной, упершись кулаками в худые бедра и наклонившись вперед, словно боксер легчайшего веса. – Не пытайтесь отделаться туманными отговорками, хотя одному Богу известно, как я привыкла к этому, прожив здесь тридцать лет. Так попала она в беду или нет?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, миссис Кэмпбелл. Насколько мне известно, конкретного ничего нет. Все, что мне нужно, так это поговорить с ней.

– На какую тему?

– На тему ее возвращения к мужу,

– Почему бы ему самому не побеседовать с ней?

– Именно это он и собирается сделать. В данный момент он немного нездоров. У нас было много волпе-ний, пока мы пытались ее найти.

– Кто он?

– Молодой репортер из Торонто по имени Джордж Уолл.

– Джордж Уолл, – повторила она, – Джордж Уоллингфорд.

– Да, подходит.

– А что за человек этот Джордж Уолл?

– Мне кажется, он хороший человек, или будет таким, когда повзрослеет.

– Он любит ее?

– Очень. По-моему, даже слишком.

– А от меня вы хотите получить ее адрес?

– Если вы его знаете.

– Да уж, должна бы знать. Я прожила там почти десять лет. Беверли-Хиллз, улица Мэнор Крест, четырнадцать. Но, если это все, что вам нужно, почему вы сразу не спросили об этом? Взамен вы позволили мне трепать языком и поставить себя в глупое положение. Почему вы так поступили со мной?

– Прошу прощения. С моей стороны это было страшно невежливо. Но боюсь, дело не только в том, что Эстер сбежала от мужа. Вы сами высказали предположение, что она попала в беду.

– Для меня слово «сыщик» уже связано с неприятностями.

– А раньше у нее случались серьезные неприятности?

– Не будем говорить об этом.

– Вы часто встречались с ней нынешней зимой?

– Очень редко. Но один уик-энд провели вместе – на прошлой неделе.

– В доме на Беверли-Хиллз?

– Да. Она только что въехала туда и хотела посоветоваться со мной об отделке некоторых комнат. Люди, которые там жили до Эстер, не содержали дом в должном порядке – не то что в то время, когда у нас работала чета японцев: муж с женой. – Взгляд ее голубых глаз проник сквозь десятилетие в прошлое и вновь вернулся в настоящее. – Во всяком случае, мы чудесно провели уик-энд вдвоем, наедине: я и Эстер. Мы болтали, пересмотрели весь ее гардероб и представляли себе, что старое доброе время верпулось. И в конце концов Эстер предложила мне переехать к ней в первых числах января.

– Как мило с ее стороны.

– Не правда ли? Я очень удивилась и обрадовалась. В течение многих лет мы не были с ней близки по-настоящему. Собственно, я ее почти не видела. И вдруг, совершенно неожиданно, она просит меня жить вместе.

– Как вы думаете, почему?

Я задал этот вопрос потому, что, несмотря на весь свой романтизм, миссис Кэмпбелл производила впечатление человека, способного мыслить трезво. Присев на краешек стула в задумчивой позе, она прижала пальцы к вискам.

– Трудно сказать. Ну, разумеется, не из-за моих красивых синих глаз. Она собирается уехать на некоторое время, и кто-то должен остаться и присматривать за домом. А еще я думаю, она ужасно одинока.

– И напугана?

– Этого я не заметила. Хотя, конечно, все может быть. Но даже если бы она чего-то боялась, она бы мне не сказала. Мои девочки не делятся со мной своими секретами. – Она прикусила костяшку большого пальца на правой руке. Лицо у нее сморщилось, как у новорожденной обезьянки. – Как вы думаете, я могу все же переехать к ней в начале января?

– Я бы на это не рассчитывал.

– Но дом-то принадлежит ей. Иначе она не стала бы тратить такие деньги на ремонт. Мистер Арчер – я правильно называю ваше имя? Арчер? – откуда у нее эти деньги?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил я, хотя кое-какие мысли на этот счет у меня уже появились.

Глава 11

Мэнор Крест была одной из тех тихих, обсаженных пальмами улочек, планировка которых закончилась до начала кризиса двадцатых годов. Дома не выглядели такими огромными и вычурными, как строения в стиле рококо на близлежащих холмах, но явно претендовали на оригинальность. Некоторые были построены в пышном псевдотюдоровском стиле. Другие имитировали испанский стиль, толстые стены и узкие окна делали их похожими на крепости, воздвигнутые для сопротивления воображаемым маврам. Улица в целом выглядела неплохо, но была немного обшарпанной, как будто мавры уже побывали здесь.

Дом под номером четырнадцать оказался одной из таких двухэтажных испанских крепостей. Он стоял в стороне от дороги, скрытый от посторонних глаз изгородью из монтерийских кипарисов. Над изгородью, переливаясь в струях и брызгах поливальной системы, висел осколок радуги. На подъездной дорожке был припаркован пыльный серый «ягуар».

Я проехал чуть дальше, оставил машину у соседнего дома, вернулся и подошел к «ягуару». К рулевой стойке была прикреплена регистрационная карточка, из которой следовало, что владельцем «ягуара» был Ланс Леонард.

Я осмотрел фасад здания. Мелкие капли из разбрызгивателя попали мне в лицо, и это было единственным признаком жизни. Дом казался наглухо закрытым – темная дубовая дверь, зашторенные окна, и даже красная черепичная крыша прижимала дом сверху, как крышка от кастрюли.

Я поднялся по ступенькам крыльца, нажал на кнопку звонка. Его звук раздался где-то в глубине. Мне показалось, что я слышу шаги, приближающиеся к запертой двери, и даже чье-то затаенное дыхание. Я постучал. Все звуки на той стороне, если только они мне не почудились, сразу же прекратились.

Я несколько раз ударил кулаком по двери, но тщетно.

Возвращаясь к подъездной аллее, краем глаза я уловил какое-то движение в одном из окон, как будто отдернули штору. Я быстро оглянулся и посмотрел туда, но штора уже упала на место. Пробравшись к окну, я постучал просто так, почти из озорства. Но, конечно же, никакого ответа не получил.

Я сел в машину, на ближайшем перекрестке развернулся, проехал мимо родового гнезда Кэмпбеллов и припарковался так, чтобы наблюдать за его парадным входом через зеркало заднего вида. Улица была очень тихой. По обеим ее сторонам листья пальм недвижно висели в воздухе, словно беззвучные зеленые взрывы, остановленные стоп-кадром. Вдали, на фоне плоского голубого неба, застыла такая же плоская белая башня городской ратуши. Не происходило ничего, что могло бы отметить бег времени. Только стрелки моих часов пересекли отметку «два» и двинулись дальше.

Примерно в два часа десять минут я увидел машину, старый черный «линкольн», длинный и тяжелый, как катафалк, сходство с которым еще более подчеркивали темные шторы на задних окнах и черная фетровая шляпа водителя. Машина мчалась со скоростью около пятидесяти миль в час, хотя в этой зоне скорость не должна превышать двадцати пяти миль, и начала тормозить, лишь въехав в квартал, в котором я находился.

Я взял с заднего сиденья вчерашнюю газету и развернул ее, чтобы прикрыть лицо. Заголовки казались извлеченными откуда-то из древней истории. Прошла вечность, пока «линкольн» не проехал мимо. Я успел разглядеть человека за рулем. Его лицо с маленькими глазками, седловидным носом и как бы резиновым ртом относилось к разряду незабываемых. Незабываемых в силу своей неприглядности.

«Линкольн» свернул в подъездную аллею, к дому номер четырнадцать, и, мелькнув в моем зеркале заднего вида, припарковался рядом с «ягуаром». Человек, вышедший из машины, двигался быстро и мягко, не размахивая руками. Его фигура с покатыми плечами, в длинном черно-сером пальто покроя реглан, напоминала торпеду, скользящую по стартовой площадке.

Дверь отворилась, прежде чем он успел постучать. Мне не удалось увидеть, кто ее открыл. На две или три минуты, которые мне показались вечностью, дверь закрылась, затем открылась снова.

Из дома вышел Ланс Леонард. Он как-то странно, суетливо, точно марионетка, которую дергают за ниточки, спустился по ступенькам и прямо через газон побежал к «ягуару», не обращая внимания на разбрызгиватели, хотя его белая шелковая, с открытым воротом, рубашка сразу стала мокрой.

«Ягуар» зарычал, дал задний ход и вылетел на проезжую часть. Когда он с визгом пронесся мимо меня, я мельком увидел лицо Ланса Леонарда. Оно напоминало застывшую маску. Нос и подбородок заострились, а черные глаза сверкали, как антрацит. Меня он не заметил.

«Ягуар» стремительно унесся в тишину. Я вытащил пистолет тридцать восьмого калибра, который хранился в ящичке для перчаток на приборной доске, вышел и пересек улицу. Регистрационная карточка гласила, что «линкольн» принадлежит Теодору Марфельду, проживающему на Прибрежной автостраде в Южном Малибу. Внутри машина была обита облезлой черной кожей, от которой воняло кошками. Заднее сиденье и пол прикрывали листы грубой оберточной бумаги. Часы на приборной доске стояли, стрелки застыли на 11.20.

Я поднялся по ступенькам и только собрался постучать, как вдруг заметил, что дверь слегка приоткрыта. Я распахнул ее и вошел в тускло освещенную прихожую с круглым потолком в мавританском стиле. Впереди, слева от меня, уходила вверх громоздкая лестница, выложенная красной мозаикой. Справа открытая внутренняя дверь отбрасывала конус света на пол и на чистую оштукатуренную боковую сторону лестницы.

И вот на это яркое пятно света упала тень человека в шляпе. В дверном проеме показались голова и плечи того типа с седловидным носом.

– Мистер Марфельд? – спросил я.

– Да. Кто вы такой, черт вас подери? Вы не имеете права вторгаться в частное владение. Убирайтесь отсюда ко всем чертям!

– Я хотел бы поговорить с мисс Кэмпбелл.

– О чем? Кто вас послал? – процедил он сквозь зубы.

– Дело в том, что меня направила сюда ее мать. Я друг семьи. А вы тоже друг семьи?

– Да. Вы совершенно правы. Друг семьи.

Марфельд поднес правую руку к лицу. Левой не было видно из-за двери. Я, не вынимая рук из карманов, держал палец на спусковом крючке пистолета. Марфельд казался озадаченным. Он обхватил свой подбородок и машинально потянул его вниз. Большой палец у него был испачкан чем-то красным, что оставило отпечаток с одной стороны его вдавленного носа.

– Порезались?

Он посмотрел на палец и быстро сжал руку в кулак.

– Да, порезался.

– Я умею оказывать первую помощь. Если вам больно, то у меня в машине есть обезболивающее. И еще пятипроцентная настойка йода, чтобы устранить опасность заражения крови или другой серьезной инфекции.

Он сердито отмахнулся. Голос, внезапно сорвавшийся на писк, выдал владевшее им нервное напряжение.

– Заткнись, будь ты проклят, терпеть не могу пустых слов! – Он постарался взять себя в руки и заговорил на полтона ниже: – Слышишь, я сказал, чтобы ты убирался отсюда. Чего ты ждешь?

– Обычно друзья семьи так не беседуют друг с другом.

Марфельд шагнул вперед. Теперь дверь больше не скрывала его. В его левой руке блеснул металлический стержень. Это была медная кочерга. Он переложил ее в правую руку и подошел ко мне так близко, что я почувствовал его дыхание на своем лице.

– Ах ты проклятый болтун!

Я мог бы застрелить его, не вынимая пистолета из кармана. Вероятно, так и следовало поступить. Загвоздка была в том, что я знал его недостаточно хорошо, чтобы сразу убить. Кроме того, я надеялся на скорость своей реакции, забыв о нокауте, полученном от Леонарда, и о слабости в ногах, которая еще напоминала о себе.

Марфельд поднял кочергу. Темная капля сорвалась с ее конца на гладкую оштукатуренную стену, оставив яркую отметину, вроде пятнышка красной краски. Я задержал на нем взгляд на какую-то долю секунды дольше, чем следовало. Кочерга чиркнула по моей голове. К счастью, удар был скользящий, а то я бы испустил дух на месте. Но как бы там ни было, мне показалось, что пол внезапно принял вертикальное положение и ударил меня по коленям, локтям, лбу. Пистолет выскользнул из кармана и со стуком упал прямо в круг света.

По все еще наклонному полу я попытался подползти к нему. Марфельд наступил мне на пальцы. С трудом приподнявшись, я левой рукой вцепился ему в ногу, уперся плечом в его колено и толкнул изо всех сил. Он тяжело повалился назад и па какое-то время оставил меня в покое.

Я наконец подполз к двери и попытался ощупью отыскать пистолет среди колеблющихся пятен света. Комната за дверью ослепила меня ярким видением, скорее похожим на галлюцинацию в белых, черных и красных тонах. Девушка в льняном платье, со светлыми волосами, лежала на белом коврике перед резным черным камином. Ее лица я не видел, оно было повернуто в другую сторону. Вокруг как будто были разбрызганы темно-красные чернила.

Сзади послышался какой-то звук, и в тот момент, когда я оглянулся, на мою бедную голову обрушился очередной удар, который погрузил меня в глухую красную тьму.

Я пришел в себя от ощущения тряски и непонятного шуршания в животе, которое постепенно отделилось от меня и оказалось звуком автомобильного мотора. Я сидел на переднем сиденье, зажатый с двух сторон. Открыв глаза, я узнал часы на приборной доске, стрелки которых остановились на 11.20.

– Люди погибают, попав туда, – послышался голос Марфельда справа.

Я взглянул на него, причем мне показалось, что это движение отозвалось в моих глазницах явственным скрипом. У Марфельда на коленях лежал мой пистолет. Водитель, сидевший слева от меня, сказал:

– Приятель, ты меня просто изумляешь. Каждый раз, когда мы проезжаем это место, ты повторяешь одну и ту же древнюю шутку.

Мы проезжали Форест Лоун, старое кладбище. В воздухе, над телами блаженных, веяли такие мягкие волны тепла, что я вдруг ощутил острую тоску по покою, представив, как хорошо лежать на красивом кладбище и слушать органную музыку. Но затем я увидел руки водителя на руле, и это зрелище внезапно привело меня в ярость – огромные, немытые лапищи с длинными грязными ногтями. Просто невозможно спокойно смотреть.

Я протянул руку к пистолету. Марфельд убрал его, как прячут леденцы от младенцев. Мои движения были такими слабыми и вялыми, что я испугался. Он постучал стволом пистолета по костяшкам моих пальцев.

– Ну и как, соня? Проснулся?

Одеревеневший язык с трудом мне повиновался, и я еле выговорил:

– Ты, шутник, знаешь, какое наказание тебя ждет за похищение человека?

– Похищение? – У водителя было маленькое кривое лицо, которое довольно странно сочеталось с его массивным туловищем. Он скосил на меня глаза. – Что-то я не слышал ни о каком похищении. Тебе, должно быть, что-то приснилось.

– Да, – пробурчал Марфельд, – не пытайся меня одурачить, сыщик. Я пятнадцать лет служил в окружной полиции, так что знаю законы – что можно делать, а чего нельзя. Нельзя вваливаться в частный дом с оружием. Если ты это совершил, я имею право остановить тебя. Господи, да если бы я пришиб тебя на месте, на меня бы и дело не завели.

– Считай, что тебе повезло, – добавил второй. – Вы, ищейки, ведете себя так, как будто вам все позволено, даже убийства.

– Кое-кто и впрямь совершает убийства.

Марфельд резко повернулся и ткнул мне в бок пистолетом.

– Что такое? А ну повтори, что ты сказал! Я что-то не понял.

Мои мозги все еще были не на месте. Но все же при мне осталась капелька серого вещества, и я уже начинал соображать. Они не должны раньше времени догадаться, что я видел белокурую девушку, лежащую на полу в светлой комнате. Если она мертва, то лучше мне об этом не знать. Иначе можно считать, что я еду на собственные похороны.

– Так что ты там промямлил насчет убийства?

Марфельд с такой силой надавил на пистолет, что я почувствовал во рту вкус ржаного хлеба, который ел недавно. Пришлось собрать все силы, чтобы подавить это ощущение.

Через некоторое время Марфельду надоело тыкать в меня пистолетом, и он снова положил его себе на колени.

– Хорошо. Ты объяснишь все мистеру Фросту.

Он проговорил это таким многообещающим тоном, как будто хуже уже ничего не могло со мной случиться.

Глава 12

Лерой Фрост был не только шефом частного полицейского управления студии «Гелио-Графф». Он выполнял и другие обязанности, как весьма значительные, так и малозаметные. Он мог налагать наказание за распространение наркотиков или за управление автомобилем в нетрезвом виде. Знал, каким образом оказать на кого-то нажим, чтобы уладить дело о разводе или не довести до суда обвинение в изнасиловании. В его ловких руках умышленное отравление барбитуратом превращалось в несчастный случай с передозировкой лекарства. Одно время он служил заместителем начальника службы безопасности в вашингтонском телеграфном агентстве. Я едва был с ним знаком, ровно настолько, насколько мне требовалось.

Студия «Гелио-Графф» занимала целый квартал и была окружена высоким белым бетонным забором со стороны Сан-Фернандо. Мистер Перекошенное Лицо припарковал «линкольн» на полукруглой подъездной аллее. Фасад административного здания, украшенный белыми колоннами, легкомысленно скалился на солнце. Марфельд вышел из машины и опустил мой пистолет в карман своего пальто. Круглое отверстие, выпирающее под тканью, было направлено на меня.

– Пойдем.

Я повиновался. В вестибюле здания, в стеклянной будке, сидел одетый в голубое охранник. Еще один охранник в такой же униформе вышел из-за деревянной дубовой стойки и повел нас вверх по глухому, без окон коридору с наклонным полом из пробкового дуба и стеклянной крышей. По стенам тянулись ряды огромных фотографий– портретов звезд, которых Графф, а до него Гелиопулос, вывели на мировой киноэкран.

Охранник отпер дверь с полированной медной табличкой: «Служба безопасности». За дверью оказалась просторная полупустая комната, вся обстановка которой состояла из шкафов с картотекой и нескольких конторских столов. На столах были пишущие машинки, а за одной из них сидел мужчина в наушниках и стучал по клавишам как сумасшедший. Мы прошли в приемную, где не было совсем никого. Здесь Марфельд покинул меня, скрывшись за дверью с табличкой: «Л. Фрост».

Охранник остался со мной, правую руку он не снимал с кобуры. У него было бесстрастное серьезное лицо, как и должно быть у охранника. Нижняя челюсть так сильно выдавалась вперед, что напоминала толстый конец окорока, а рот казался маленькой узкой щелью. Он стоял, гордо выпятив грудь, подтянув живот, и, видимо, был совершенно уверен в том, что его голубая униформа является самым прекрасным мундиром на свете.

Я даже не попытался вступить с ним в разговор. Сел на жесткий стул с высокой прямой спинкой, у стены, и стал дожидаться. Тускло освещенная маленькая комнатка походила на приемную врача-неудачника, например не пользующегося популярностью дантиста. Марфельд вышел из кабинета Фроста с таким видом, как будто только что услышал, что ему придется немедленно удалить все зубы. Униформа, с виду похожая на человека, жестом пригласила меня войти.

Я впервые оказался в кабинете Фроста. Своими огромными размерами он соответствовал по крайней мере кабинету режиссера-постановщика, подписавшего долгосрочный контракт. Тяжелая, случайно подобранная мебель, видимо, попала сюда в разное время из разных кабинетов: кожаные кресла, небольшой горбатый английский диван, а также огромный письменный стол из розового дерева, в стиле ампир, на котором спокойно можно было играть в теннис.

Фрост сидел за столом, прижав к уху телефонную трубку.

– Прямо сейчас, – ответил он своему невидимому собеседнику. – Я хочу связаться с ней немедленно.

Он положил трубку на рычаг и перевел взгляд вверх, но не на меня, давая этим понять, что я для него не представляю никакого интереса. Откинувшись на спинку вращающегося кресла, он расстегнул жилет и не спеша застегнул его снова. Пуговицы на жилете были перламутровые. За спиной Фроста, на стене, висели скрещенные кавалерийские шашки и несколько фотографий видных политических деятелей с автографами.

Несмотря на всю эту мощную поддержку и вопреки названию своего отдела, Фрост выглядел неуверенным в своей безопасности. Внушительность, которую его лицу придавали густые коричневые брови, была обманчивой. Глаза с нездоровой желтизной смотрели мрачно. В последнее время он, видимо, резко похудел, кожа под глазами и под подбородком висела складками, как наполовину слезшая кожа змеи. Короткая спортивная стрижка только подчеркивала его усталый, болезненный вид.

– Все в порядке, Лэшмен, – сказал он, обращаясь к охраннику. – Ты можешь подождать за дверью. Мы с Л у Арчером давнишние приятели.

Тон его был ироничным. Наверняка он намекал на то, что однажды мы с ним обедали «У Муссо» и я совершил глупость, позволив ему уплатить по счету, так как он мог списать это как расходы на деловые нужды, а я не мог. Он даже не пригласил меня сесть. Однако я без приглашения уселся на валик одного из кожаных кресел.

– Мне не нравится все это, Фрост.

– Тебе не нравится. А я, по-твоему, в восторге. Я-то думал, что мы с тобой друзья и наши отношения строятся по принципу: живи сам и давай жить другим. Боже мой, Лу, надо доверять друг другу, или все расползется по швам.

– Ты имеешь в виду то грязное белье, с которым ты возишься ради своих клиентов?

– О чем ты говоришь? Я хочу, чтобы ты принимал меня всерьез, Лу, иначе это оскорбляет мое профессиональное достоинство. Не то чтобы я страдал больным самолюбием. Я просто так же, как все люди, зарабатываю себе на жизнь – маленький винтик большой машины. – Он скромно опустил глаза. – Очень большой машины. Знаешь ли ты, каковы наши капиталовложения в производственные средства, контракты, не выпущенные еще фильмы и так далее?

Он выдержал внушительную паузу. Я смотрел в окно на кинопавильоны, огромные, как ангары, и на ряд открытых съемочных площадок, изображающих песчаную набережную, городок на Среднем Западе, деревушку на морском побережье и улицу из какого-нибудь вестерна, где дюжины пластмассовых героев предпринимали смертельные прогулки. По всей видимости, студия сейчас не работала. Съемочные площадки были пустынны, фантастические декорации покинуты своими призрачными обитателями и беспокойными духами, создавшими их.

– Приблизительно пятнадцать миллионов, – проговорил наконец Фрост тоном священнослужителя, открывающего величайшую тайну. – Огромные инвестиции. А ты знаешь, от чего зависит сохранность этих денег?

– От пятен на солнце?

– Нет. Это не повод для шуток. Пятнадцать миллионов долларов – совсем не смешно. Я скажу тебе от чего. Хотя ты и сам знаешь, но все же я повторю еще раз. – Он назидательно покачал соединенными пальцами обеих рук. – Во-первых, от романтического ореола, окружающего нас, а во-вторых, от престижа фирмы. Эти две вещи зависят друг от друга и в значительной степени взаимосвязаны. Некоторые думают, что нынешняя публика проглотит все, какую бы отвратительную чепуху ей ни подсунули, но я знаю, что это не так. Я занимался изучением этой проблемы. Здесь можно просто растерять зрителей. Особенно в наши дни, когда кинопромышленность со всех сторон подвергается нападкам. Мы должны сохранять свой имидж. Престиж фирмы – я не преувеличиваю – имеет стратегическую важность. Это психологическая война, Лу, а я на передней линии огня.

– И поэтому твои солдаты нападают на мирных граждан? Ты что, ждешь от меня награды? Ордена, быть может?

– Ты не совсем мирный гражданин, Лу. Ты так быстро перемещаешься с места на место и совершаешь столько ошибок. Например, ты мчишься к Лансу Леонарду, посягаешь на его покой и ведешь себя довольно вызывающе. Я только что говорил с Лансом по телефону. Ты поступил с ним в высшей степени неэтично, и это тебе не забудется.

– Да, я вел себя довольно неосторожно, – признал я.

– Но по сравнению со всем остальным еще блестяще. Боже милостивый, Лу, а я-то думал, что ты всегда правильно оцениваешь ситуацию. Теперь мы подходим к финалу – ты пытался ворваться в дом к молодой женщине, не будем называть имени… – Он широко развел руки и опустил их, как бы не сумев выразить словами весь позор моего поведения.

– А что происходит в этом доме? – спросил я.

Фрост прикусил нижнюю губу, наблюдая за выражением моего лица.

– Если бы ты был благоразумным, таким, каким я привык тебя считать, ты бы не задавал подобных вопросов. Забудь об этом – вот что я тебе посоветую. Чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. Чем больше, – тем хуже. У тебя была хорошая репутация, так что решай сам, сохранить ее или нет.

– Постараюсь.

– О-хо, ты не так глуп, парень. Малый не промах. Но ты ставишь себя под удар, и сам знаешь это. Ты в состоянии следить за моей мыслью, или я должен изложить ее попроще?

– Я тебя не совсем понимаю.

Он встал из-за стола, обошел его, старательно избегая встречаться со мной взглядом, и, приблизившись, облокотился на спинку моего кресла. Я почувствовал запах каких-то пряных специй, исходящий то ли от волос, то ли изо рта, когда он многозначительно зашептал мне в ухо:

– Такой умный и любознательный молодой человек, постоянно сующий нос не в свои дела, должен, наконец, понять, что ему не следует этого делать.

Я встал и посмотрел на него в упор.

– Я ждал подобного поворота событий, Фрост. И уже задавал себе вопрос: когда же мы перейдем к угрозам.

– Называй меня Лерой. Черт побери, я не собираюсь угрожать тебе. – Он отмахнулся от моих слов обеими руками. – Ты же знаешь, я не сторонник насилия. Мистеру Граффу не по душе жесткие меры, и я полностью согласен с ним. То есть в тех случаях, когда этого удается избежать. Но, видишь ли, в подобной ситуации, когда затрагиваются интересы влиятельных лиц, можно ненароком кого-то и задавить, если этот кто-то стоит у нас на пути. Понимаешь, наше дело заводить друзей, и у нас повсюду они имеются: в Лас-Вегасе, в Чикаго – повсюду. Некоторые из них, правда, Немного грубоваты и могут вбить себе в голову, в свою малюсенькую твердолобую головенку, некую идею – но ты лучше меня знаешь, как это бывает.

– Напротив. Я вообще очень медленно соображаю. Разъясни.

Он улыбнулся одними губами, глаза же оставались холодными, как тусклые желтые камни.

– Дело в том, что ты мне нравишься, Лу. Я так обрадовался, узнав, что ты находишься в городе, пребываешь в добром здравии и все такое прочее. И мне не хотелось бы, чтобы о тебе говорили по междугородному телефону.

– Ну и что же? Такое и прежде случалось. А я жив, здоров, чувствую себя превосходно, чего и тебе желаю.

– Ну и прекрасно! Буду с тобой откровенен, как со старым другом. Есть одна важная персона, которая уничтожила бы тебя в минуту, узнай, что ты замышляешь. И вполне вероятно, что все уже известно. Так что прими мое дружеское предупреждение к сведению.

– Значит, дружеское. А у этой персоны есть имя?

– Возможно, оно тебе даже известно, но не будем об этом говорить. – Фрост еще ниже склонился над спинкой моего кресла, пальцы вцепились в кожаную обивку. – Образумься, Лу. Неужели ты не понимаешь, что здесь пахнет убийством!

– Из-за чего вся эта мелодрама? Я искал женщину. И нашел ее.

– Ты ее нашел? Ты видел ее, говорил с ней?

– Мне не удалось с ней побеседовать. Один из твоих головорезов остановил меня у двери.

– Так ты, выходит, и не видел ее?

– Нет, – солгал я.

– Ты знаешь, кто она?

– Знаю, как ее зовут. Эстер Кэмпбелл.

– Кто нанял тебя для ее поисков? Кто стоит за этим?

– Мой клиент.

– Ну, давай продолжай, не останавливайся на полпути. Так кто тебя нанял, Лу?

Я не ответил.

– Это Изабель Графф? Верно?

– Ты, кажется, немного не в своем уме.

– Пока не жалуюсь. Но если это все-таки она, позволь мне кое-что тебе сообщить. Она просто-напросто больная женщина – шизофреничка с незапамятных времен. Я могу рассказать тебе такие вещи об Изабель, что ты не поверишь.

– Попробуй.

– Так это она?

– Я даже не знаком с этой леди.

– Честное слово?

– Честное-пречестное.

– Так откуда же исходит вся суматоха? Я должен узнать, Лу. Такая уж моя работа. Я должен защищать шефа и организацию.

– От чего защищать? – И я спросил наугад: – От наказания за убийство?

Эксперимент дал отличные результаты. Страх тенью промелькнул в глазах Лероя Фроста. Но он ответил подчеркнуто мягко:

– Лу, об убийстве не было сказано ни слова. Зачем заводить разговор о мнимых проблемах? У нас и настоящих вполне достаточно. Они, как я представляю, в данный момент относятся к голливудскому сыщику по имени Лу Арчер, который иногда такой умник, а иногда просто дурак, и которому, видимо, жмут его распрекрасные брюки.

Пока он произносил эту тираду, его страх превратился в злость.

– Так ты ответишь на мой вопрос, Л у? Я спросил, кто и зачем тебя нанял?

– Весьма сожалею, но я не отвечу.

– Сейчас ты будешь сожалеть еще больше.

Он обошел кресло, встал передо мной и оглядел с ног до головы, как портной, снимающий мерку для костюма. Затем повернулся ко мне спиной и щелкнул переключателем селекторной связи:

– Лэшмен! Зайди ко мне!

Я посмотрел на дверь. Она оставалась закрытой. Фрост повысил голос и еще раз проговорил в селектор:

– Лэшмен! Марфельд!

Никакой реакции. Фрост взглянул на меня, выпучив свои желтые глаза.

– Не бойся, я не бью старых больных людей, – успокоил я его.

Он что-то ответил сдавленным голосом, но я не расслышал. За окном в это время наперебой закричали какие-то люди. Несколько слов мне удалось разобрать.

– Он побежал к тебе! – И еще: – Я вижу его!

Под окном бежал рыжеволосый мужчина в темном костюме, как бы преследуя свою собственную тень, несущуюся впереди него по голой земле. Это был не кто иной, как Джордж Уолл. Он спотыкался, его заносило из стороны в сторону, и казалось, он вот-вот упадет. Прямо за ним, как вторая, более громоздкая, тень, пытающаяся догнать его самого, мчался Марфельд с пистолетом в руке.

Фрост пробормотал скороговоркой:

– Что там происходит?

С треском распахнув окно, он прокричал тот же вопрос. Но никто его не услышал. Они бежали в облаке пыли вверх по игрушечной улице, взрывая обманчивую тишину картонного городка. Джордж слишком медленно передвигал ноги, и Марфельд уже догонял его. Впереди Джорджа, в деревушке южного побережья, из-за угла хижины из пальмовых листьев появился Лэшмен.

Джордж, увидев его, попытался свернуть в сторону. Но ноги подвели, и он упал, затем с трудом поднялся, покачиваясь, и тут Лэшмен и Марфельд с двух сторон подбежали к нему. Марфельд толкнул парня плечом, и тот снова упал. Лэшмен схватил его за шиворот и поднял на ноги. Потом спина Марфельда полностью заслонила от меня Джорджа.

Фрост высунулся из окна и перегнулся через подоконник, наблюдая за ходом событий. Я же только видел, как плечо Марфельда, склонившегося над Джорджем, резкими толчками двигалось из стороны в сторону. Оттолкнув Фроста – он был легким как пушинка, – я выскочил в окно и одним махом пересек автомобильную стоянку.

Марфельд и Лзшмен не обратили на меня никакого внимания. Марфельд исступленно молотил Джорджа пистолетом, а Лэшмен держал бедолагу. Кровь текла по лицу Джорджа и капала на темно-серый костюм. Я отметил про себя, как обстоятельство, не имеющее отношения к делу, что костюм этот принадлежал мне: последний раз я его видел висящим в стенном шкафу моей спальни. Я двинулся на них в ледяной ярости. Вцепившись одной рукой в гладкий ствол пистолета, другой я схватил Марфельда за ворот и рванул его к себе, а потом резко отбросил назад. Человек и пистолет разделились. Человек упал навзничь, а пистолет остался у меня в руке. Мой собственный пистолет. Я повернулся и направил его на Лэшмена:

– Отпусти парня! Положи на землю!

Узкая щель в массивной челюсти открылась и закрылась. Возбуждение исчезло из его глаз. Он осторожно опустил Джорджа на белый привозной песок. Парень был без сознания, и только белки его глаз поблескивали из-под полуприкрытых век.

Свободной рукой я вытащил пистолет из-за пояса Лэшмена, отступил на шаг назад и быстро прицелился в Марфельда, уже поднявшегося с земли.

– Эй вы, чертовы бандиты, что вы тут затеяли? Ради шутки решили позабавиться?

Марфельд перекатился с носков на пятки, но не проронил ни слова. Лзшмен вежливо ответил двум пистолетам в моих руках:

– Парень какой-то сумасшедший. Он ворвался в кабинет мистера Граффа и грозил убить его.

– Он объяснил причину?

– Да, говорил что-то о своей жене.

– Заткнись! – прорычал Марфельд. – Лэшмен, ты болтаешь много лишнего.

Услышав позади себя шаги, приглушенные сухим песком, я обошел Марфельда и Лэшмена и прижался спиной к бамбуковой стене хижины. Фрост и охранник из вестибюля направлялись к нам. На плече охранника висел карабин. Он остановился и вскинул его.

– Опусти карабин, – посоветовал я. – Фрост, прикажи ему.

– Опусти, – буркнул тот.

Карабин с глухим стуком ударился о землю, подняв небольшое облачко пыли. Пока я владел ситуацией. Но этого было недостаточно.

– Что происходит? – ворчливо спросил Фрост. – Кто это?

– Муж Эстер Кэмпбелл. И если вы хотите нарваться на скандал, можете его еще немножко отделать.

– Черт побери!

– Тогда лучше доставить его к врачу.

Никто из них даже не пошевелился. Фрост просунул руку себе под жилет и ощупывал грудную клетку, видимо, желая выяснить, не остановилось ли у него сердце. Он тихо спросил:

– Это ты притащил его сюда?

– Тебе лучше знать.

– Парень пытался убить мистера Граффа, – вставил Лэшмен. – Он гонялся за мистером Граффом по кабинету.

– С Граффом все в порядке?

– Да, конечно. Я услышал, как этот псих кричал и ругался, и выгнал его, прежде чем он натворил глупостей.

Фрост повернулся к охраннику, который стоял с опущенным карабином.

– Как он прошел сюда?

Тот смутился, затем помрачнел и с трудом разжал губы:

– Он предъявил удостоверение журналиста. Утверждал, что у него назначена встреча с мистером Граффом.

– И ты не связался со мной?

– Вы же были заняты, просили, чтобы вас не беспокоили.

– Я без тебя знаю, о чем я просил. Проваливай! Твоя карьера закончена. Кто тебя принимал на работу?

– Вы, мистер Фрост.

– Прикончить меня надо за это. Убирайся с моих глаз. – Голос его стал вкрадчивым. – И никому не рассказывай о том, что здесь произошло, вообще никому, а лучше бы тебе совсем уехать из города. Сэкономишь на больничных расходах.

Лицо охранника стало зернисто-белым, цвета рисового пудинга. Он несколько раз открыл и закрыл рот, но так ни слова и не вымолвил, повернулся на пятках и поплелся к воротам.

Фрост взглянул на лежащего на песке человека, истекающего кровью, и заскулил от жалости – но только к самому себе:

– Что мне с ним теперь делать?

– Оторви свою задницу и вези его в больницу.

Фрост оглянулся и смерил меня оценивающим взглядом. Покончив с этим, он попытался изобразить улыбку Санта-Клауса, но у него плохо получилось. Нервное подрагивание одного века придавало его лицу странное выражение, будто он заговорщицки подмигивал, намекая на какое-то тайное соглашение между нами.

– Я немного грубо разговаривал с тобой в кабинете. Забудем об этом, Лу. Ты мне нравишься. Нет, правда, ты мне очень нравишься.

– Отвези его в больницу, – повторил я, – или тебя самого туда доставят.

– Конечно, конечно, сию же минуту. – Он возвел глаза к небу, как режиссер, которого внезапно охватило вдохновение. – Некоторое время назад, уже довольно давно, я размышлял о том, что ты мог бы поработать в нашей организации, Лу. Тебе бы не хотелось съездить в Италию? Все расходы мы возьмем на себя. Тебе почти ничего не придется делать, просто под твоим руководством будут работать несколько человек. У тебя получатся как бы каникулы.

Я посмотрел на его изможденное неглупое лицо и на жестокие тупые рожи двух типов рядом с ним. Они здорово гармонировали с бутафорскими постройками, которые окружали их, как мертвенное, жуткое подобие настоящей жизни.

– Я ни за что не позволил бы тебе оплатить мою дорогу на побережье Пизмо. А теперь разворачивайся и шагай отсюда, Фрост. И вы тоже, Марфельд, Лэшмен. Держитесь поближе друг к другу. Мы пойдем к телефону и позвоним в приемный покой. Мы и так потеряли слишком много времени.

У меня было очень мало надежды выбраться отсюда и вытащить Джорджа. И тем не менее я решил попытаться. Но и эта крошечная надежда внезапно растаяла. Впереди показались два человека, которые бежали, пригнувшись, за чистеньким белым частоколом городка

Среднего Запада. Один из них был охранник, которого Фрост выгнал с работы. Оба держали автоматы наготове.

Увидев меня, они укрылись за большой красивой верандой, на которой стоял старинный диван-качалка. Фрост и его головорезы остановились. Я проговорил в спину Фросту:

– Сейчас ты должен быть очень осторожным. Ты будешь первым, кого я продырявлю. Прикажи им выйти на середину улицы и бросить автоматы.

Фрост обернулся и отрицательно покачал головой. Краем левого глаза я увидел третьего человека, который бежал к нам, низко пригнувшись, прячась за стенами хижин южной деревушки. В руках у него был карабин. Я почувствовал себя так, словно в меня уже выстрелили.

Фрост скорчил издевательски-скорбную мину, отчего у него заметно прибавилось морщин.

– Тебе отсюда живым не выбраться. – Он повысил голос и скомандовал: – Брось пистолеты, Лу! Считаю до трех.

Человек, которого я видел слева, подбирался все ближе ко мне. Когда Фрост начал считать, он замер и прицелился. Я бросил пистолеты на счете «два». Марфельд и Лэшмен резко повернулись, так что песок заскрипел у них под ногами.

Фрост одобрительно кивнул:

– Вот теперь ты умница.

Марфельд нагнулся и поднял пистолеты. Лэшмен шагнул вперед. В руках у него был черный кожаный ремень. Человек с карабином в руках рысью бежал к нам. Охранники, скрывавшиеся за верандой, вышли из своего укрытия и тоже двинулись в нашу сторону, сначала осторожно, а затем прибавив шагу. У того парня, которого Фрост уволил, на губах блуждала глупая вымученная улыбка. Возможно, ему было стыдно за происходящее, ко он ничего не мог поделать.

В отдалении, за автомобильной стоянкой, в дверном проеме маячил Симон Графф, наблюдая, как Лэшмен размахивает ремнем.

Глава 13

Время снова начало неравномерно отсчитывать секунды. Боль вспыхивала у меня в голове, как молния среди туч, пульсируя в такт ударам сердца. Я лежал на спине на чем-то твердом, а вверху, надо мной, Ланс Леонард взволнованно и громко говорил:

– Было бы хорошо, чтобы Карл приехал сюда.

Я здесь бывал много раз. Он разрешает мне распоряжаться без него. Когда он в отъезде, я часто пользуюсь этим домом. Для дам – лучшего места не найти.

– Помолчи, – раздался голос Фроста.

– Я просто объясняю, – обиженно произнес Леонард. – Я знаю этот дом как свои пять пальцев. Могу предложить вам виски или вино, что пожелаете.

– Я не пью.

– Я тоже. Вы на наркотиках?

– Вот именно, – с горечью ответил Фрост. – А сейчас заткнись. Я должен подумать.

Леонард умолк. На некоторое время воцарилась полная тишина. Кожей я ощущал солнечное тепло, сквозь сомкнутые веки пробивался алый свет. Когда же я немного приоткрыл глаза, слепящий луч, как скальпель хирурга, врезался в мой мозг.

– У него дрогнули веки, – сказал Леонард.

– Посмотри-ка получше.

Раздался шаркающий звук шагов по бетону. Я почувствовал, как мне в бок ткнулся носок ботинка. Леонард присел на корточки и приподнял мне веко, потянул за ресницы. Я успел закатить глаза.

– Он все еще без сознания.

– Полей его водичкой. Bon там шланг, с другой стороны бассейна.

Струя воды хлынула мне в лицо, сначала горячая от солнца, потом теплая. Я слегка разомкнул губы, чтобы смочить пересохший рот.

– Все равно не прйходит в себя, – мрачно сказал Леонард. – А что, если он вообще не очнется? Что тогда мы будем делать?

– Это проблема твоего друга Стерна. Однако я думаю, он очнется. Это хитрый тип, самоуверенный до мозга костей. Я почти хочу, чтобы он не пришел в себя.

– Карл уже давно должен быть здесь. Может, его самолет разбился?

– Да, скорее всего, так и есть. Самолет разбился, а ты остался бедным сиротой. – В голосе Фроста чудилось шипение гремучей змеи.

– Вы издеваетесь надо мной, да? Не так ли? – Голос Леонарда дрожал. Видимо, такое предположение привело его в смятение.

Фрост даже не попытался возразить. Опять наступила полная тишина. Упорно не открывая глаз, я попытался послать несколько импульсов к моим бесчувственным конечностям. Мне потребовалось немалое время, чтобы сделать это, но когда наконец удалось, я смог согнуть пальцы правой руки. Затем попробовал пошевелить пальцами на ногах, и тоже успешно. Надежда снова затеплилась в моей душе.

За стеной зазвонил телефон.

– Держу пари, что это Карл, наконец-то, – весело сказал Леонард.

– Не бери трубку. Будем сидеть и гадать, кто это.

– Хватит язвить. Все равно Флейк возьмет трубку. Он там смотрит телевизор.

Телефонные звонки прекратились. Раздался свистящий звук раздвигаемой стены. Затем я услышал голос человека с перекошенным лицом:

– Это Стерн. Он в Викторвилле, просит, чтобы за ним приехали.

– Он еще на линии? – спросил Леонард.

– Да, хочет поговорить с тобой.

– Иди, иди, – сказал Фрост с издевкой, – положи конец его страданиям.

Шаги удалились. Я открыл глаза и уставился в ослепительно голубое небо, на котором заходящее солнце висело, подобно раскаленному медному тазу. В висках толчками пульсировала кровь. Немного приподняв голову, я увидел мерцающий овальный бассейн, с трех сторон окруженный забором из стекловолокна. Четвертая сторона представляла собой стеклянную стену загородного дома. Между мной и бассейном, в шезлонге, под голубым тентом развалился Фрост. Он сидел вполоборота ко мне, прислушиваясь к приглушенному голосу, доносившемуся из дома. Расслабившись, он лениво свесил правую руку, в которой был пистолет.

Я медленно сел, опираясь на руки. Все вокруг выглядело очень расплывчато. Я попытался сфокусировать взгляд на шее Фроста, похожей на шею костлявого ощипанного петуха. Ее совсем нетрудно было бы свернуть. Я осторожно подобрал ноги, стараясь не шуметь, но все-таки одна туфля слегка царапнула по бетону.

Фрост услышал этот тихий звук, скосил глаза в мою сторону и сразу же вздернул пистолет. И все же я пополз к нему, истекая красноватой жидкостью. Он с трудом вылез из своего шезлонга и отступил к дому.

– Флейк! Иди сюда!

Перекошенное Лицо появился в проеме раздвижной стены. Я плохо соображал, все мои движения были замедленны. С трудом поднявшись, я, шатаясь, бросился к Фросту, но тут же упал на колени. Я увидел, как он поднял руку, чтобы ударить меня, но не успел увернуться. Небо взорвалось тысячей ярких искр. Что-то еще ударилось об меня, и все стало черным.

Я висел в черном пространстве, вероятно, поддерживаемый неким небесным крюком, над ярко освещенным местом действия. Глядя, таким образом, сверху вниз, я видел все очень отчетливо. Фрост, Леонард и Перекошенное Лицо стояли над чьим-то распростертым телом и вели пустые разговоры. Во всяком случае, для меня их речи были ничего не значащими словами. Собственные глубокие мысли занимали меня. Перед глазами как будто мелькали картинки волшебного фонаря. Вот Голливуд – воплощение бессмысленной мечты, придуманное для выколачивания денег. Затем очертания менялись, расползались по простиравшемуся ландшафту и вновь загустевали. Меня преследовали жуткие видения, которые, впрочем, были не кошмарнее реальной жизни.

В некотором смятении я вдруг понял, что тело мужчины, лежащее на земле, принадлежит мне. Я соскользнул к нему по воздуху и вполз обратно, как крыса, живущая в чучеле. Оно было хорошо знакомо мне и даже уютно, если не обращать внимания на течь. Однако я все еще немного галлюцинировал. Жалость к самому себе простиралась передо мной как голубой, манящий прохладой бассейн, куда хотелось погрузиться с головой. И я нырнул. Но вопреки собственным намерениям вдруг поплыл на другую сторону. В бассейне оказалась барракуда, жаждущая человеческой плоти, и я поспешил выбраться из воды.

Придя в себя, я обнаружил, что не сдвинулся с места ни на дюйм. Фрост и Леонард куда-то ушли, а Перекошенное Лицо сидел в шезлонге, раздетый до пояса, и наблюдал, как я пытаюсь приподняться. Черные волосы пучками покрывали его торс, и вообще, он здорово смахивал на гориллу. В огромной лапе был зажат неизменный пистолет.

– Ну наконец-то, – раздался его голос. – Не знаю, как ты, но старина Флейк хотел бы пойти посмотреть телевизор. Здесь жарче, чем на сковородке.

Я двигался как на ходулях, но все же сумел войти в дом и прошел через большую комнату с низким потолком в другую, размерами поменьше. Стены ее были обшиты панелями из темного дерева, а в углу возвышался телевизор с огромным матовым экраном. Флейк пистолетом указал мне на кожаное кресло рядом с собой.

– Сядешь сюда. Включи мне вестерн.

– Вестерн? А что, если у меня не получится?

– В это время всегда показывают вестерны.

Он оказался прав. Целую вечность я слышал лишь стук копыт да звуки выстрелов. Флейк сидел прямо перед экраном, зачарованный тем, как бесхитростно добро побеждает зло с помощью кулаков, пистолетов и примитивных рассуждений. Повторялся старый как мир сюжет – идиотская, кочующая из фильма в фильм несбыточная мечта. Уличный торговец в паузах трудился в поте лица, рекламируя столь необходимые нам новые механические товары.

Время от времени я сгибал руки и ноги, пытаясь заново научиться управлять ими. Сверху на телевизоре стояла медная лампа с толстым основанием. Она казалась довольно тяжелой и при удобном случае могла бы послужить оружием. Если бы только я нашел в себе силы и мужество воспользоваться ею и если бы Флейк на каких-нибудь две секунды забыл о своем пистолете.

Фильм закончился целомудренными объятиями, от которых у Флейка навернулись слезы. А может быть, гйаза у него просто слезились от напряжения. Пистолет свисал между его широко расставленными коленями. Я встал и схватил лампу. Она оказалась не такой уж тяжелой. Тем не менее я со всего маху опустил ее на голову Флейка.

Флейк был скорее удивлен, чем напуган, но от неожиданности выстрелил. Уличный торговец на экране взорвался посреди очередной бессмертной фразы. Под градом осколков мне удалось выбить из руки Флейка пистолет, который, описав дугу, ударился о стену и выстрелил еще раз. Флейк в ярости нагнул слишком маленькую для него, какую-то помятую голову и ринулся на меня.

Я отступил в сторону. Его громадный кулак пробил обшивку стены. Прежде чем он восстановил равновесие, я применил полунельсон, а затем и полный нельсон.

Флейка было не так-то легко согнуть, но все же мне это удалось. Его голова стукнулась о край телевизора. Он сделал рывок в сторону, протащив меня через всю комнату. Но я удерживал захват, стиснув изо всех сил его шею. Наконец я ударил его затылком о металлический угол кондиционера на окне и, почувствовав, что он обмяк, разжал руки.

Опустившись на колени, я взял пистолет и с трудом выпрямился. В коленях ощущалась предательская дрожь. Флейк лежал без сознания и сопел разбитым носом.

Я пробрался на кухню, напился прямо из-под крана и вышел из дома. Уже наступил вечер. Под навесом для машин стояли только английский велосипед со спущенными шинами да старый мотороллер, который вряд ли можно было завести. Я представил себе, как встречусь здесь с Фростом, Леонардом и Стерном, но все, что я мог придумать, так это пристрелить всех троих. Я неважно себя чувствовал и страшно устал. Еще чуть-чуть таких физических упражнений – и они смело могут заказывать мне место на городском кладбище. Я был в этом совершенно убежден.

Я отправился вниз по пыльной дороге, которая спускалась с невысокого холма к высохшему руслу речушки в центре широкой ровной долины. Долину обрамляли горные цепи. На вершинах южной гряды, выше темноголубой линии хвойных лесов, нестерпимо белым сиянием сверкали шапки снега. Западная гряда темными неровными зубцами выступала на фоне яркого вечернего неба, где всеми красками играли последние отблески зари.

Я направился к восточной гряде. За ней была Пасадена. С этой стороны, в центре долины, крошечные автомобильчики стремительно неслись по прямой дороге. Один из них свернул в мою сторону, свет его фар поднимался и опускался в такт движению машины на выбоинах. Я залег в заросли шалфея у обочины.

Эго был «ягуар» Леонарда. Он сам был за рулем. Мельком я увидел лицо человека, сидящего рядом: бледный плоский овал, похожий на фарфоровое блюдо, на котором нарисованы плоские глаза. Острый подбородок покоился на пятнистом галстуке-бабочке. Прежде мне – уже приходилось видеть это старое и одновременно моложавое лицо – в газетах после смерти Сигеля, по телевизору во время слушания дела Кефавера, один или два раза за столом, в ночном клубе, в окружении целой шайки головорезов. Это было лицо Карла Стерна.

Я сошел с дороги, срезав угол к главной автомагистрали. Становилось прохладно. В темноте, поднимающейся от земли к небу, одиноко сияла вечерняя звезда. У меня все еще немного кружилась голова, и звезда казалась похожей на что-то, что я некогда безвозвратно потерял: на женщину или мечту.

Жалость к самому себе незаметно подкралась снова, идя за мной след в след. Она была невидима, но я вдыхал ее вкрадчивый запах. Однажды она даже потерлась, как кошка, о мои ноги, и я отшвырнул ее пинком. Деревья, растущие вдоль дороги, махали мне своими ветками и, вероятно, посмеивались надо мной.

Глава 14

Голосуя на шоссе, я остановил лишь четвертую проезжающую мимо машину, настоящий драндулет, к крыше которого была привязана пара лыж, а за рулем сидел студент, возвращающийся в Вестервуд. Я заявил ему, что попал в аварию на грунтовой дороге. Он был достаточно молод, чтобы выслушать мой рассказ, не задавая лишних вопросов, – и достаточно добр, чтобы позволить мне уснуть на заднем сиденье.

Он подвез меня прямо к приемному покою больницы Святого Джона. Дежурный хирург наложил несколько швов на мой многострадальный череп, дал мне какое-то успокаивающее снадобье и посоветовал полежать. Я взял такси и поехал домой. Немногочисленные машины на бульваре мчались с бешеной скоростью. Бывали дни, когда я просто ненавидел город.

Дом показался мне маленьким и каким-то обветшавшим. Я включил свет во всех комнатах. Костюм Джорджа Уолла валялся в спальне на полу, и было похоже, что это сам его владелец рухнул, не добравшись до кровати. Пусть катится ко всем чертям, подумал я и повторил эту мысль вслух. Затем принял ванну, выключил везде свет и завалился спать.

Но сон не пошел мне на пользу. Меня преследовали кошмары. Бесчисленное множество меняющихся лиц, которые все время перемещались, неожиданно заполнило мою спальню. Здесь было лицо Эстер, просвечивающее сквозь лицо Джорджа. Оно расплывалось, исчезало, вновь появлялось и вновь исчезало, улыбаясь, глядя на меня из красной тьмы ничего не выражающими глазами.

Лихорадочно прометавшись в постели какое-то время, я сдался, встал, оделся и направился в гараж.

Только там я сообразил, что моей машины нет. Если полицейские в Беверли-Хиллз не увезли ее, она все еще припаркована на улице Мэнор Крест, через дорогу от дома Эстер. Пришлось опять ловить такси. Я вышел на углу, не доехав полквартала до нужного дома. Машина была там, где я ее бросил, только под щеткой стеклоочистителя белела повестка о штрафе за стоянку в неположенном месте.

Я перешел через дорогу, чтобы осмотреть дом. Подъездная аллея была пуста, окна не освещены. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Внутри раздалась мелодичная трель, как будто застрекотал сверчок над погасшим очагом. Блюз пустого дома, плач покинутого жилища по ушедшей девушке.

Я толкнул дверь, но она была заперта. Оглядел улицу. На перекрестках горели фонари, мягко светились окна домов, мирные обитатели которых спокойно занимались своими делами.

Обойдя дом, я через скрипучую деревянную калитку попал в обнесенный забором внутренний дворик. Он был вымощен неровными каменными плитками, между которыми буйно разрослась трава, и завален разной рухлядью. Я с трудом пробрался между коваными железными столами и распотрошенными креслами к застекленным двустворчатым дверям, ведущим в дом.

Луч карманного фонаря сквозь пыльное стекло осветил веранду, полную отвратительных теней, которые отбрасывали каучуконосы и кактусы, растущие в керамических горшках. Рукояткой фонарика я разбил одно из стекол, просунул в дыру руку и, с трудом отодвинув задвижку, открыл дверь.

Дом имел приличный вид в основном с фасада, в духе декораций на студии Граффа. Задняя половина была отдана в распоряжение призраков и пауков. Пыльная паутина висела на бамбуковой мебели и черных дубовых балках, складываясь в петли, гамаки и розетки. Я чувствовал себя как археолог, копающийся в древнем захоронении.

Через дверь в конце веранды я прошел в чулан, заполненный вещами, когда-то дорогими, а теперь – ненужным старым хламом: высокими неудобными стульями в испанском стиле, огромным роялем, оскалившим пожелтевшие клавиши, потемневшими картинами в позолоченных рамах. Из чулана был еще один выход – во внутренние помещения дома. Открыв дверь, я очутился в гостиной.

Луч фонарика высветил белые стены и потолок, а затем пол, покрытый ковром цвета слоновой кости. Низкая черно-белая секционная мебель была сгруппирована в углах комнаты. Сбоку от камина, облицованного черными плитками, лежала квадратная белая кожаная подушка для сидения. С другой стороны, на ковре, проступало расплывшееся темное пятно.

Я опустился на колени. Пятно было еще влажное, размером с большую обеденную тарелку, неопределенного цвета. Ни сильный запах моющего средства, ни другие запахи в комнате – духов, сигаретного дыма и сладковатый аромат коктейля – не могли заглушить запаха крови. Этот запах обычно стоек, и, несмотря на все старания, его трудно уничтожить.

Все еще стоя на коленях, я перевел взгляд на рельефный камин. На его решетке висел медный набор: щетка, совок, пара кузнечных мехов, – все совсем новое, похоже, еще ни разу не использованное. Но кочерги на месте не оказалось.

В стене за камином был арочный проход без двери, который, вероятно, вел в столовую. Большинство подобных домов строились по единому плану, и я не раз бывал в них. Я двинулся к арке, намереваясь осмотреть весь первый, а затем и второй этаж, как вдруг за окном раздался шум мотора. Свет фар скользнул по зашторенным окнам, выходящим на улицу. Подойдя к окну, я осторожно выглянул сквозь узенькую щелку между шторой и рамой. Старый черный «линкольн» стоял на подъездной аллее. За рулем сидел Марфельд. Его физиономия, ярко освещенная с одной стороны, выглядела вполне гротескно.

Он заглушил двигатель и вылез из машины. С другой стороны вышел Лерой Фрост. Я узнал его по суетливой неуверенной походке. Они прошли в трех или четырех футах от меня, направляясь к входной двери. Фрост нес блестящий металлический стержень, слегка опираясь на него, как на трость.

Я через арку прошел в следующую комнату. В центре ее находился полированный стол, отражающий тусклый свет, просачивающийся сквозь окна с тюлевыми занавесками. В проходе стоял высокий буфет, а в углу, за ним, стул, почти неразличимый в густой тени. Я сел на него, прижавшись спиной к стене и держа наготове пистолет.

Спустя несколько секунд я услышал, как повернулся ключ в замке входной двери, затем раздался голос Лероя Фроста. Он говорил отрывисто от волнения:

– Я возьму ключ. А где другой?

– Ланс отдал его девке.

– С его стороны глупо было так поступать.

– Но это ваша идея, шеф. Вы мне приказали не говорить с ней.

– Ну хорошо, хорошо. Как бы там ни было, она получила его. – Фрост пробормотал еще что-то неразборчивое. Я слышал, как он прошаркал в гостиную. Вдруг он взорвался: – Где здесь свет, черт тебя подери! Ты шатаешься туда-сюда и думаешь, я тоже буду всю ночь рыскать на ощупь в темноте?

В гостиной зажегся свет. Послышались шаги, и Фрост сказал:

– Ковер ты, конечно, почистил неважно.

– Я сделал все, что можно было успеть. Никто же пока не собирается разглядывать его.

– Надейся, надейся на лучшее. Ты бы хоть взял подушку да положил ее на пятно, пока оно не высохнет. Не надо, чтобы она его видела.

Я услышал, как Марфельд тащит подушку по ковру.

– Отлично, – сказал Фрост. – Теперь вытри отпечатки моих пальцев с кочерги и повесь ее на место.

Послышался звук металла, звякнувшего о металл.

– Вы вполне уверены, шеф, что на ней не осталось следов?

– Не будь дураком, это другая кочерга. Я отыскал подходящую в магазине.

– Черт возьми, вы всегда все предусмотрите. – Марфельд просто захлебывался от восхищения. – А куда вы дели ту?

– Туда, где ее никто не найдет. Даже ты.

– Я? Зачем она мне сдалась?

– Ладно, хватит.

– Черт, вы мне не доверяете, шеф?

– Я никому не доверяю. С трудом доверяю самому себе. А теперь давай убираться отсюда.

– А как же девка? Мы не будем ее ждать?

– Нет, она придет сюда еще не скоро. И чем меньше она будет встречаться с нами, тем лучше. Ланс растолковал ей, что она должна делать. Ни к чему, чтобы она задавала нам лишние вопросы.

– Наверное, вы правы.

– Без тебя знаю. Кроме меня в этом городе никто не может покончить с шантажом. Заруби это себе на носу, если у тебя когда-нибудь появятся подобные мыслишки.

– Я что-то не пойму, шеф. Какие мыслишки вы имеете в виду? – произнес Марфельд голосом оскорбленной невинности.

– Ну, например, мысли об отставке с приличной пенсией.

– Нет, сэр. Это не для меня.

– Но все же, полагаю, тебе лучше кое-что уяснить. Если ты будешь требовать денег взаймы у меня или моих друзей, то учти – это самый легкий способ получить дыру в башке. Она будет отлично гармонировать с теми, которые у тебя уже имеются, и вполне завершит картину.

– Я знаю, мистер Фрост. Но, Боже всемогущий, я же так предан вам! Неужели я этого еще не доказал?

– Все может быть. Так ты уверен, что видел то, о чем говоришь?

– Когда, шеф?

– Сегодня после обеда, здесь.

– Боже мой, ну конечно. – Марфельд своим неповоротливым умом уловил какой-то подвох, и это его встревожило. – Господи, мистер Фрост, я никогда не стал бы вам врать.

– Еще как стал бы, если бы был в этом замешан. Довольно ловкий трюк – совершить убийство и надуть организацию, чтобы она покрывала тебя.

– Пожалуйста, не надо так говорить, шеф. Зачем мне кого-то убивать?

– А так, ради шутки. Просто из озорства, если покажется, что останешься безнаказанным. Или захочешь сделаться героем… хотя для этого надо иметь побольше мозгов.

– Героем? – через нос выдохнул Марфельд.

– Да. Марфельд приходит на помощь и снова спасает компанию. Это просто случайное совпадение, что ты присутствовал при двух убийствах? Человек, на которого всегда можно положиться. Или ты так не думаешь?

– Это какой-то бред, шеф, честное слово. – Голос Марфельда затрепетал от искренности, затих и продолжил на новой ноте: – Я всю жизнь был верным, сначала шерифу, потом вам. Я никогда ничего не просил для себя.

– Кроме денежных вознаграждений время от времени, не так ли? – засмеялся Фрост.

Теперь, когда Марфельд всерьез испугался, Фросту стало весело. Его смех шуршал, как осенние листья в саду.

– Ладно, получишь свою премию, если мне удастся провести ее мимо ревизоров.

– Спасибо, шеф. Я думаю, это будет по-честному.

– Ну, уж конечно.

Свет погас. Входная дверь захлопнулась за ними. Я подождал, пока шум мотора «линкольна» не замер вдали, а затем поднялся по лестнице на второй этаж. Из всех комнат наверху пользовались лишь одной спальней. Ее розовые стены и кровать под розовым шелковым балдахином свидетельствовали о воплощении детской мечты девушки. По содержимому ящиков туалетного столика и стенного шкафа я понял, что хозяйка спальни тратит огромные суммы на одежду и косметику и что почти все ее вещи на месте.

Глава 15

Я покинул дом тем же путем, как и вошел в него, и поехал в Каньон. Редкие звездочки выглядывали из-за туч, несущихся по ветру вдоль горного хребта. Освещенные окна домов, разбросанных по склону, выглядели крошечными островками в океане кромешной тьмы, из которой лучи фар моего автомобиля выхватывали белую ленту дороги.

Завершив крутой поворот, я увидел далеко внизу, слева от себя, огни прибрежного городка. Казалось, одна из фосфоресцирующих воли прибоя застыла, обрушившись на берег.

В доме Ланса Леонарда свет не горел. Я оставил машину на посыпанном гравием склоне, в ста ярдах от подъездной аллеи, отсыревшей и скользкой от стелющегося тумана. Парадная дверь была закрыта, и никто не ответил на мой стук.

Я попытался открыть дверь гаража. Она подалась легко, стоило мне только приподнять ручку. «Ягуар» вернулся в затон, и мотоцикл также был на своем месте. Я протиснулся между ними к боковой двери, ведущей в дом. Она тоже оказалась незапертой.

Круг света от моего фонарика двигался впереди меня по полу чулана, по кухонному линолеуму в шахматную клетку, по натертому дубовому паркету гостиной, далее скользнул вверх вдоль стеклянной стены, к которой плотно прилип ночной мрак, затем вокруг облицованного полированным камнем камина. Дымящееся в нем полено уже готово было рассылаться в золу, но по нему еще перебегали тусклые огоньки. На каминной полке стояли подставка для трубок, коробка с табаком, часы, которые показывали без трех минут одиннадцать, и шикарная, оправленная в серебро, фотография Ланса Леонарда, улыбающегося очаровательной улыбкой хитрого кота.

Самого Ланса я нашел у входной двери. На нем был нарядный клетчатый вечерний пиджак, темно-синие брюки и бальные туфли такого же цвета. Но и а бал он не попал. Он лежал на спине, и носки его туфель были направлены в разные углы потолка. Один иссиня-черный глаз нс мигая смотрел на свет фонарика. Другой был выбит пулей, прошедшей навылет.

Я надел перчатки, встал на колени и увидел еще одну пулевую рану – на левом виске. Она не кровоточила, волосы вокруг нее были опалены, па коже – следы пороха. Опустившись на четвереньки и сдвинув в сторону одну, закоченевшую уже, ногу убитого, я нашел стреляную медную гильзу среднего калибра. Очевидно, она рикошетом отскочила от стены или от одежды убийцы, откатилась по полу, и Леонард упал прямо на нее.

Гораздо больше времени потребовалось на поиски второй гильзы. Наконец, открыв входную дверь, я увидел ее в щели между порогом и бетонной ступенькой. Сидя на корточках в проеме двери, спиной к мертвецу, я попытался восстановить картину убийства. На первый взгляд она казалась очень простой. Кто-то, держа пистолет наготове, постучал в дверь, подождал, пока Ланс откроет, и выстрелил ему прямо в глаз. Затем, когда Ланс упал, выстрелил еще раз для пущей уверенности и ушел, захлопнув за собой автоматический замок.

Я положил гильзы на место и тщательно осмотрел дом. Гостиная была безликой, как номер в отеле. Даже трубки на каминной доске были куплены в наборе, и лишь одной из них кто-то пользовался. Табак в коробке совершенно высох. И, кроме табака, в ней ничего не было. Так же, как в ящике для дров лежали только дрова. Передвижной бар в углу комнаты был полон всевозможных бутылок, большей частью закупоренных.

Я прошел в спальню. Передо мной предстал комод светлого дуба, до отказа забитый предметами мужского туалета из магазина Миракли Милля: штабелями рубашек, сшитых на заказ из английского поплина, шерстяного габардина и шелковой ткани в полоску, галстуками, раскрашенными вручную, носками из разноцветной шерсти, шелковыми шарфами, кашемировыми свитерами всех цветов радуги. В отдельном маленьком ящичке лежали золотые запонки и заколки для галстуков с монограммами, золотой браслет с выгравированным именем Ланса Леонарда, потускневшая медаль, которой был награжден Мануэль Торресе (как гласила надпись на обороте) за победу на промежуточных соревнованиях по легкой атлетике в средней школе города Серены, пять дорогих наручных часов и один будильник. Парень поистине спешил обогнать время.

Стоило заглянуть и в стенной шкаф. На деревянной подставке для обуви было не меньше дюжины пар туфель, а над ними висела дюжина костюмов и пиджаков, гармонирующих с туфлями по цвету. В углу стояла двустволка, а рядом грудой были навалены комиксы и детективы. Я пролистал несколько, открыв наугад: страх, похоть, ужас, убийства, кровь.

На полке в изголовье кровати лежало несколько книг другого рода. Катехизис в сафьяновом переплете, на обложке которого женской рукой было выведено: «Мануэль Торресе». Биография Джека Демпси, зачитанная до дыр, с надписью на форзаце: «Мэнни Грозный Торресе, улица Уэст Нопал, 1734, Лос-Анджелес, Калифорния, Соединенные Штаты, Западное полушарие, планета Земля, Вселенная». Учебник разговорного английского языка, первые страницы исчерканы карандашом, в уголке на обложке – имя Леонарда Ланса.

На той же полке я обнаружил альбом, переплетенный в тисненую кожу и содержащий вырезки из газет. На первой странице была приклеена газетная фотография, на которой камера запечатлела веселого, широкоплечего, с осиной талией Ланса. Подпись гласила, что Мэнни Торресса тренирует его дядя Тони, ветеран клуба боксеров, и что, по утверждениям знатоков, у парня есть все шансы на победу в легком весе в соревнованиях на приз «Золотая перчатка». Дополнительных комментариев к подписи не было. Следующая вырезка являла собой краткий отчет о первом выступлении Ланса в качестве профессионала: он нокаутировал своего соперника в полусреднем весе во втором раунде, через две минуты после начала боя. Затем рассказывалось о двадцати последующих боях, от шести раундов до двенадцати. Но ни в одной вырезке не упоминалось о его аресте и конце спортивной карьеры.

Я положил альбом на полку и вернулся к мертвецу.

В его нагрудном кармане я нашел бумажник из крокодиловой кожи, набитый деньгами, и записную книжку ему под пару с телефонными номерами девушек от Нэшэнэл-Сити до Огайо. Здесь были и Эстер Кэмпбелл, и Рина Кэмпбелл. Я записал для себя их телефонные номера в Лос-Анджелесе.

В боковом кармане пиджака лежал золотой портсигар, заполненный сигаретами с марихуаной. В том же кармане я обнаружил приглашение на имя Ланса Леонарда, эсквайра, проживающего в Каньоне Колдуотер: мистер и миссис Симон Графф просили его почтить своим присутствием римскую сатурналию, которая состоится сегодня вечером в клубе «Чэннел».

Я сложил все эго обратно в его карманы и поднялся с колен. Собравшись уходить, я остановился в дверях, чтобы оглянуться еще раз. Лицо Ланса, освещенное фонариком, было цвета старой слоновой кости. Казалось, он сорвался и упал, попытавшись сделать потрясающий прыжок к самому солнцу.

– Ланс Мануэль Леонард Торресе, – произнес я вместо эпитафии.

На улице я почувствовал на своем лице холодные слезы тумана. Довольно неуклюже плюхнувшись на сиденье, я, прежде чем включить мотор, услышал шум другого двигателя, завывающего на подъеме, со стороны бульвара Вентура. Устремленные вверх лучи фар, рассеиваясь в тумане, на мгновение осветили низко несущиеся тучи и выскользнули из-под последнего поворота. Выключив свет в своей машине, я наблюдал, как темный седан с массивным хромированным бампером решительно свернул на подъездную аллею и остановился прямо перед домом Леонарда. Передняя дверь открылась, из нее вышел мужчина и, пройдя сквозь конус света, отбрасываемого фарами, направился к входной двери. На нем был темный плащ, перетянутый в талии широким поясом, ступал он легко и твердо, Лица его я не видел, только затылок с коротким темным «ежиком».

Постучав и не получив ответа, он вытащил из кармана тускло блеснувший ключ и отпер дверь. В окнах гостиной зажегся свет, и в тот же миг я услышал громкий крик, очень похожий на карканье вороны, лишь слегка приглушенный деревянными стенами. Свет погас. Карканье еще некоторое время продолжалось в полной темноте. Но еще прежде, чем дверь отворилась снова, наступила тишина.

Человек вышел. Теперь я узнал его. Это был Карл Стерн. Несмотря на короткую стрижку и аккуратный галстук-бабочку, его лицо напоминало лицо старухи, которая вдруг лишилась всех своих близких.

Он с трудом развернул седан и пронесся мимо моей машины, даже не заметив ее. Мне еще надо было завести мотор и развернуться, но я догнал его у подножия холма. Он мчался по бульвару, не обращая внимания на светофоры, как будто за ним гнался взвод мотоциклистов. А я несся следом. Я не мог его упустить.

Вскоре мы оказались на улице Мэнор Крест. По-видимому, наше катание на «Русских горках» подходило к концу. Дом Эстер был освещен снизу доверху, в отличие от дома Ланса. На втором этаже за шторами виднелся грациозный силуэт молодой женщины.

Стерн выскочил из своего седана, не выключая двигателя, постучал в дверь, вошел и тут же вышел обратно, так что я даже не успел придумать, что мне предпринять. Он сел в машину и уехал. На сей раз я за ним не последовал. Было похоже, что Эстер вернулась домой.

Глава 16

Через разбитую дверь веранды я вошел в дом. Над головой раздавалось быстрое цоканье каблучков и девичий голосок, что-то мурлыкающий без слов. Хватаясь за перила, я поспешил взобраться по лестнице на второй этаж. Дверь спальни в конце коридора была приоткрыта, и оттуда пробивалась полоска света. Осторожно пройдя вдоль стены, я заглянул в комнату.

Девушка, стоявшая ко мне спиной, выглядела скромно: твидовая юбка и белая кофточка с короткими рукавами, светлые волосы гладко зачесаны назад. На кровати перед ней лежал открытый белый кожаный чемодан с голубой шелховой подкладкой, и девушка осторожно, укладывала в него что-то вроде черного платья.

Она выпрямилась и, чуть покачивая бедрами, прошла в другой конец комнаты. Талия у нее была удивительно тонкая и гибкая. Открыв зеркальную дверь шкафа, она принялась рыться внутри, а когда обернулась с охапкой одежды в руках, я уже был в комнате.

Девушка застыла как изваяние. Яркие платья посыпались на пол. Она отступила назад к зеркальной дверце, захлопнувшейся с резким стуком.

– Привет, Эстер. А я уже считал вас мертвой.

Она поднесла ко рту сжатый кулачок, прикусила костяшки пальцев и проговорила, не разжимая зубов:

– Кто вы?

– Меня зовут Арчер. Разве вы забыли сегодняшнее утро?

– А, так вы тот самый детектив, с которым подрался Ланс?

Я молча кивнул.

– Что вам от меня нужно?

– Хочу немного поговорить.

– Убирайтесь отсюда. – Ока перевела взгляд на телефон цвета слоновой кости, стоявший возле кровати, и добавила неуверенно: – Или я вызову полицию.

– В этом я очень сомневаюсь.

Эстер убрала руку ото рта и приложила к груди, как будто почувствовала там резкую боль. Лицо ее исказилось от гнева и страха, но она была из той породы девушек, которые выглядят привлекательно при любых обстоятельствах. Она напоминала изваянную из камня дорогую статуэтку и держалась с таким прирожденным достоинством, точно ее красота должна была во что бы то ни стало защитить ее от всех неприятностей.

– Имейте в виду, – предупредила она, – в любую минуту сюда могут прийти мои друзья.

– Прекрасно. Я как раз торю желанием с ними познакомиться.

– Да неужели?

– Представьте себе.

– Ну что ж, пожалуйста, раз уж вы так хотите, – сказала она. – Но, если вы не возражаете, я буду продолжать укладывать вещи.

– Продолжайте, Эстер. Вы ведь Эстер Кэмпбелл, не так ли?

Она не ответила и даже не взглянула на меня. Подняла упавшие платья, бросила этот шуршащий сноп на кровать и принялась разбирать его.

– Куда же вы собрались в такой поздний час? – поинтересовался я.

– Пусть это вас не волнует.

– Но это может разволновать полицию.

– Полицию? Так идите и сообщите им, почему бы нет? Делайте что вам угодно.

– Однако вы довольно дерзки для девушки, которая спасается бегством.

– Я вовсе не спасаюсь бегством, как вы утверждаете. Не пытайтесь запугать меня.

– Значит, вы просто едете в деревню на уик-энд?

– А почему бы и нет?

– Я же слышал, как вы утром говорили Лансу, что хотели бы выйти из игры.

Она не отреагировала, как я надеялся. Ее проворные руки сворачивали в этот момент последнее платье. Я готов был восхищаться ее мужеством, но затем у меня мелькнуло сомнение. Вполне могло оказаться, что у нее в чемодане спрятан пистолет. Однако, когда она наконец повернулась ко мне, в руках у нее ничего не было.

– Так из какой игры вы хотели выйти?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, и мне это совершенно безразлично.

Ко было видно, что она нервничает все сильнее.

– Эти ваши друзья, которые должны прийти сюда… Ланс Леонард не один из них?

– Да, и вам лучше удалиться до его прихода.

– Вы уверены, что он появится?

– Скоро вы сами убедитесь.

– На это стоило бы посмотреть. Интересно, кто будет нести корзину?

– Корзину? – переспросила она высоким от волнения голосом.

– Насколько мне известно, Ланс не в состоянии больше передвигаться самостоятельно. Его можно только переносить в корзине.

Она снова схватилась за грудь. Вероятно, боль поднялась выше. Сердито передернув плечами, она попыталась проскочить между кроватью и мной. Я преградил ей путь.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Сегодня вечером.

– В какое время?

– Я точно не помню. Несколько часов назад. Это имеет какое-то значение?

– Да, для вас имеет. И большое. Как он себя чувствовал, когда вы расстались?

– Прекрасно. А почему вы спрашиваете? С ним что-нибудь случилось?

– Послушайте, Эстер. Вы оставляете за собой следы разрушения, как Шерман[3], прошедший по Джорджии.

– Что случилось? Он ранен?

– И очень тяжело.

– Где он?

– Пока дома. Но скоро будет в морге.

– Он умирает?

– Он мертв. Разве Карл Стерн не сообщил вам об этом?

Она отчаянно затрясла головой, но это больше походило на конвульсии, чем на жест отрицания.

– Этого не может быть. Вы сумасшедший.

– Иногда мне кажется, что я единственный, кто пока еще в своем уме.

Девушка присела на край кровати. Несколько крошечных капелек пота выступили у нее на лбу у самых волос, и она машинально смахнула их. Она смотрела на меня остановившимся взглядом, глубоко потрясенная. Если она притворялась, ее смело можно было назвать великой актрисой.

Но я полагал, что она не притворяется.

– Ваш лучший друг мертв, – повторил я еще раз. – Кто-то застрелил его.

– Вы лжете.

– Может, мне следовало принести с собой труп? Сказать, куда попали пули? Одна в висок, а другая в глаз. Или вам все уже известно? Я не хочу быть занудой.

Она наморщила лоб, углы ее рта поползли вниз, придавая ему форму трагического треугольника.

– Вы ужасный тип. Вы лжете, чтобы заставить меня все вам выложить. Вы то же самое сказали и обо мне – мол, я мертва. – У нее на глазах выступили слезы. – Вы что угодно выдумаете, чтобы вынудить меня говорить.

– А о чем вы могли бы мне рассказать, если бы пожелали?

– Я не хочу отвечать ни на один ваш вопрос.

– Подумайте немного, может быть, и захотите. Похоже, что вас просто обвели вокруг пальца.

Она ошеломленно взглянула на меня.

– Неужели вы настолько наивны, что и впрямь считаете своих приятелей приличными людьми? Ничего себе, компания! Да они же наверняка подставляют вас. Им выпал редкий шанс поймать двух зайцев: убрать Ланса и подстроить все так, чтобы вас обвинили в его убийстве.

Я использовал все свое красноречие, лихорадочно пытаясь сориентироваться и отыскивая решение на ходу. Она жадно слушала. Затем произнесла осипшим голосом:

– Кто это мог сделать?

– Тот, кто уговорил вас ехать туда, куда вы собрались.

– Никто меня не уговаривал. Я сама решила.

– А чья это была идея? Лероя Фроста?

Ее взгляд вспыхнул и погас.

– Что Фрост приказал вам? Куда вы должны ехать?

– Это не Фрост. Со мной держал связь Ланс. Того, о чем вы твердите, просто не может быть. Он не мог спланировать свое собственное убийство.

– Конечно нет, если только он знал, что его ожидает. Но, очевидно, это не так. Они надули его так же, как и вас.

– Никто меня не надувал, – повторяла она упрямо. – Зачем им меня надувать?

– Перестаньте, Эстер, вы же не ребенок. Вы лучше меня знаете, что вы натворили.

– Я не сделала ничего противозаконного.

– У людей разные критерии, не так ли? Некоторые считают шантаж самой грязной игрой в мире.

– Шантаж?

– Оглянитесь вокруг и бросьте притворяться. Только не рассказывайте мне сказок, что Графф дарит вам все эти вещи за красивые глазки. Я достаточно повидал шантажистов, чтобы чуять их по запаху. А вы по самую шею увязли в этой грязи.

Она инстинктивно обхватила пальцами свою грациозную шейку. По всему было видно, что ее сопротивление слабело. Она растерянно оглядела розовые стены. Постепенно ее щеки приняли тот же цвет, залившись такой неподдельной краской стыда, какую мне давно не приходилось наблюдать у современных девушек. Моя уверенность поколебалась.

– Вы все сочиняете, – еще раз повторила она.

– А что мне делать? Вы же мне ничего не говорите. Я делаю выводы из того, что вижу и слышу. Девушка бросает своего мужа, сближается с безработным боксером, который водит дружбу с гангстерами. И в мгновение ока оба при деньгах. Ланс подписывает контракт со студией, вы становитесь владелицей роскошного огромного дома в Беверли-Хиллз. А Симон Графф выступает в роли сказочной феи, осыпавшей вас своими дарами. С чего бы все это?

Она не ответила и, опустив голову, уставилась на свои руки, зажатые между колен.

– Что вы продали Граффу? – спросил я. – И какое отношение к происходящему имеет Габриэль Торресе?

Ее лицо моментально стало мертвенно-бледным, а под глазами выступили темные круги. Она совершенно погрузилась в себя. Очевидно, перед ее отрешенным взглядом встал образ убитой девушки, и это повергло ее в ужас.

– Думаю, вы знаете, кто ее убил. Если я прав, то лучше скажите мне. Пора уже сделать это, пока еще кого-нибудь не убили. Следующей жертвой можете стать вы, Эстер.

Ее губы шевельнулись, как у куклы, управляемой актером-чревовещателем.

– Я не… – Но тут воля вернулась к ней, и фраза осталась незаконченной.

Она неистово затрясла головой, так что слезы брызнули из глаз, и, закрыв лицо руками, бросилась боком на кровать. Всю ее, подобно электрическому току, сотрясал неудержимый страх, который она больше не могла скрывать. Внутри у меня зашевелилось что-то похожее на жалость. А жалость обычно переходит либо в отвращение, либо в сочувствие.

Немного успокоившись, девушка посмотрела на меня, приподнявшись на локте и круто изогнув бедро.

– Так вы расскажете мне о Габриэль?

– Я не знаю ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, – произнесла она слабым приглушенным голосом.

– Вам известно, кто застрелил Ланса?

– Нет. Оставьте меня в покое.

– Что сказал вам Карл Стерн?

– Ничего, У нас с ним была назначена встреча, и он просто хотел перенести ее, вот к все.

– Какая встреча?

– Это не ваше дело.

– Он намерен взять вас с собой на прогулку?

– Возможно.

– На прогулку в одну сторону?

Она, разумеется, поняла, что я имею в виду, и, вскочив, закричала срывающимся голосом: – Убирайся отсюда, садист проклятый! Я знаю таких, как ты! Я видела много раз, как сыщики из полиции мучают беспомощных людей! Если в вас есть хоть капля порядочности, уходите отсюда!

Она раскачивалась из стороны в сторону, ее груди напряглись под белой кофточкой, алые губы скривились, а глаза метали голубые молнии. Она была особенно хороша в этот момент, но кроме красоты в ней было еще кое-что, не менее привлекательное, – неподдельная искренность, которой дышал весь ее облик.

Я поймал себя на том, что утратил уверенность в правильности своих умозаключений. Девушка оказалась совсем не такой, как я ожидал. Кроме того, в обвинении, брошенном мне, была доля правды. Пожалуй, стремясь немедленно покарать зло, я сам стал слишком жесток, а к жалости, которую во мне вызывала Эстер, подмешивалось достаточно сильное влечение. Размышляя таким образом, я почувствовал себя крайне неловко. Самое лучшее было пожелать девушке доброй ночи и удалиться.

Не так-то просто любить людей и пытаться спасать их, ничего не желая взамен. Во всяком случае, у меня это не очень-то получалось.

Глава 17

Подъехав к клубу «Чэннел», я увидел, что ворота открыты настежь. Никто не вышел мне навстречу, будка охранника пустовала.

Празднество, затеянное Симоном Граффом, было в самом разгаре. Музыка и яркий свет выплескивались наружу из распахнутых окон. На площадке перед зданием стояло несколько десятков машин. Я припарковался между черным «порше» и «кадиллаком» цвета лаванды с откидным верхом и светлыми кожаными чехлами с золотой бахромой и снова прошел под перевернутой рождественской елкой красного цвета. Елка, по-видимому, что-то символизировала, но я не мог понять, что именно.

Подойдя к кабинету Бассетта, я постучал в дверь, но не получил ответа. Бассейн, освещенный сверху и снизу прожекторами, казался плитой из огромного сияющего изумруда. Гости собрались в дальнем конце, под ажурной алюминиевой вышкой для прыжков в воду. Спустившись по ступенькам, я направился туда вдоль выложенной кафелем кромки бассейна.

В основном здесь собрались молоденькие голливудские девицы, холеные и самоуверенные, в открытых вечерних платьях или купальниках, явно не предназначенных для воды. Среди мужчин я узнал Симона Граффа и Сэмми Свифта, а также спасателя-негра, с которым разговаривал сегодня утром. Все они, закинув головы, смотрели на девушку, неподвижно стоявшую на площадке десятиметровой вышки.

Спустя несколько секунд она разбежалась и взлетела в воздух, пересеченный лучами прожекторов. Ее тело согнулось, она плавно выполнила сальто в полтора оборота и, прежде чем войти в воду, превратилась из птички в рыбку. Зрители бурно зааплодировали. Один из них, проворный человек лет сорока, в смокинге, щелкнул фотоаппаратом с лампой-вспышкой, когда она поднималась по лесенке и с нее каплями стекала вода. Девушка надменно стряхнула воду с коротких черных волос и отошла в угол вытереться. Я подошел к ней.

– Прекрасный прыжок.

– Вы так думаете? – Она повернула ко мне свое загорелое лицо, и я увидел, что девушкой она была давным-давно. – Сама бы я себе дала от силы три балла. Координация была не на высоте. Когда я в форме, я делаю это сальто с винтом, но все равно, спасибо.

Она вытерла махровым полотенцем сначала одну ногу, потом другую. В ее обращении с собственным телом чувствовалась искренняя и бескорыстная привязанность, как будто она ухаживала, к примеру, за любимой лошадью.

– Вы участвуете в соревнованиях по прыжкам в воду?

– Одно время участвовала. А почему вы спрашиваете?

– Меня просто интересует, что заставляет женщин проделывать все эти штучки. Ведь вышка такая высокая.

– Человек должен в чем-то проявить себя. Я не красавица. – Она грустно улыбнулась. – Доктор Фрей, мой друг, психиатр, утверждает, что вышка – это фаллический символ. А знаете, что говорят пловцы? Прыгун в воду– это тот же пловец, но с мозгами набекрень.

– А я-то думал, что прыгун в воду – это пловец с сильной волей.

– Так говорят сами прыгуны. А вы много знаете прыгунов в воду?

– Нет, но хотел бы. Скажите, Эстер Кэмпбелл, случайно, не ваша подруга?

Ее лицо стало замкнутым.

– Я знаю Эстер, – сказала она осторожно. – Но вряд ли могу назвать ее подругой.

– А почему?

– Это длинная история, а я замерзла.

И, резко отвернувшись, она быстрым шагом направилась к раздевалке. Ее мускулистые бедра при ходьбе оставались почти неподвижными.

Откуда-то сверху раздался громкий мужской голос:

– Прошу внимания! – Он легко перекрыл шум. – Вам предстоит стать свидетелями чуда нашего века.

Голос принадлежал седовласому пожилому человеку, стоявшему на площадке пятиметровой вышки. У него были костлявые ноги, дряблая кожа на груди, а живот, как коричневый тугой мяч, растягивал светлые шорты. Присмотревшись, я узнал Симона Граффа.

– Леди и джентльмены! – Графф приставил ко лбу ладонь и игриво огляделся. – А вообще-то, присутствуют здесь какие-нибудь леди? А джентльмены?

Женщины захихикали. Мужчины загоготали.

– Смотрите, девочки и мальчики! – прокричал Графф резким неестественным голосом. – Великий Граф-фиссимо совершает уникальный прыжок и бросает вызов смерти!

Он решительно сделал несколько шагов и прыгнул вниз, вытянув руки по швам, «солдатиком», как обычно прыгают мальчишки. Его гости дождались, пока он появится на поверхности, и лишь затем начали аплодировать, изо всех сил хлопая и свистя.

Сэмми Свифт оказался в толпе рядом со мной. Он заметил, что я не присоединился к хору приветствий, и удивленно уставился на меня, но не узнавал, пока я не позвал его по имени. От его дыхания можно было спички зажигать.

– Лу Арчер, черт меня побери. Что ты делаешь в этой galere[4]?

– Просто любопытствую.

– Еще бы! Кстати о любопытстве, тебе удалось встретиться с Лансом Леонардом?

– Нет. Мой друг внезапно заболел, и мы вынуждены были отказаться от интервью.

– Жаль. Парня ждет успех. Стоит о нем написать.

– Да брось заливать.

– Да-да. – Он закивал головой. – Посоветуй своему другу все же встретиться с избранником славы. Я слышал, что существуют как официальная, так и неофициальная версии его необыкновенного успеха.

– Можешь подробно рассказать о них?

– Я не знал, что ты тоже подвизаешься на репортерском поприще, Лу. В чем дело? Что ты пытаешься выведать?

Его затуманенный взор прояснился, глаза сузились. Он оказался не настолько пьян, как я думал, а тема была слишком рискованной, поэтому я уклонился от разговора.

– Я просто хотел оказать услугу приятелю.

– И сейчас ты ищешь Леонарда? Я его не видел здесь сегодня вечером.

Графф снова завопил:

– Внимание, внимание! Время попрактиковаться в спасении утопающих.

В глазах у него была пустота. Губы отвисли. Он сделал шаг к группе хихикающих девушек и выбрал одну из них – в серебристом вечернем платье. Ткнул ее в плечо указательным пальцем и громко спросил:

– Ты! Как тебя зовут?

– Марта Мэтью. – Она улыбалась в порыв? восторга. Молния ударила в нее.

– Ты прелестная малышка, Марта.

– Благодарю вас. – Она преданно смотрела на него сверху вниз, длинноногая акселератка. – Большое спасибо, мистер Графф.

– Как ты смотришь на то, чтобы я спас тебя, Марта?

– Я просто в восторге.

– Тогда вперед. Прыгай!

– А как же мое платье?

– Можешь сиять его.

Ее улыбка стала растерянной:

– Снять?

– Именно так!

Она стянула платье через голову и сунула его в руки одной из подруг. Графф столкнул ее в бассейн. Проворный фотограф успел запечатлеть этот момент. Графф последовал за девушкой и подтащил ее к лесенке, стиснув поперек туловища своей волосатой рукой со вздувшимися венами. Она продолжала улыбаться. Чернокожий спасатель бесстрастно наблюдал за ними.

Я испытывал сильное желание отдубасить кого-нибудь. Но рядом никого подходящего не было, и я только отошел подальше, а Сэмми Свифт потащился следом за мной. Остановившись у другого края бассейна, мы прислонились к рельефной кадке с буйно разросшейся бегонией и закурили. В полутьме лицо Сэмми казалось худым и бледным.

– Ты довольно хорошо знаешь Симона Граффа, – заметил я.

Его светлые глаза вспыхнули и погасли.

– Чтобы чувствовать к нему то, что чувствую я, его в самом деле надо хорошо узнать. Я изучал этого человека почти пять лет. Того, что я о нем не знаю, и не стоит знать. Но и то, что мне известно, тоже не слишком интересно. Знаешь, зачем он, к примеру, демонстрирует этот трюк со спасением утопающих? Он проделывает его на каждой вечеринке, прямо как заводной механизм, но держу пари, я один-единственный раскусил, в чем тут дело. Бьюсь об заклад, Симон даже сам не подозревает причин.

– Не сочиняй.

Сэмми напустил на себя ученый вид и сказал тоном профессора-психоаналитика:

– Сим страдает неврозом навязчивых состояний, он вынужден делать то, что делает. Его преследует мысль о девушке, которую убили в прошлом году.

– О какой еще девушке? – спросил я, пытаясь скрыть волнение.

– Ее тогда нашли на берегу, пробитую пулями. Это произошло вот здесь, внизу. – И он указал на невидимый во тьме океан, который простирался за стеклянной стеной. – Сим был в нее по уши влюблен.

– Весьма трогательно, если это правда.

– Черт подери, уж поверь мне на слово. Я был с Симом тем утром, когда он получил известие о ее смерти. У него в кабинете стоит телетайп – он всегда хочет знать все первым, – и когда он увидел ее имя на ленте, он побелел как полотно, лучше сравнения и не придумаешь, закрылся в ванной комнате и целый час оттуда не выходил. Когда же наконец вышел, то выглядел как с глубокого похмелья. Он очень изменился с тех пор, как девушка погибла. Как же ее звали? – Он щелкал пальцами, тщетно пытаясь вспомнить. – Вроде бы Габриэль.

– Кажется, я что-то слышал об этом. Но не была ли она слишком молода для него?

– Черт возьми, он как раз в таком возрасте, когда сходят с ума по молоденьким девушкам. Да Сим не так уж и стар. Поседел он только в этом году, очевидно, смерть девушки на него так повлияла.

– Ты уверен?

– Уверен… конечно уверен. Я видел их вместе раза два прошлой весной, а у меня не глаза, а рентгеновский аппарат, парень. Для писателя это самое важное.

– Где ты их видел?

– Да здесь, в этих местах, а один раз в Лас-Вегасе. Они лежали рядышком возле бассейна в одном из роскошных отелей и курили одну сигарету. – Он взглянул на тлеющий кончик своей собственной сигареты и щелчком отбросил ее в воду. – Может быть, мне не следовало так много болтать, но ты же не выдашь меня, и, кроме того, все это в далеком прошлом. Остались только безумные трюки со спасением утопающих. Понимаешь, он вновь и вновь разыгрывает ее смерть и каждый раз успевает спасти. Только, изволь заметить, он практикуется в бассейне с подогретой водой.

– Все это только твои фантазии.

– Да, но они не лишены смысла, – сказал он убежденно. – Я наблюдаю за ним уже несколько лет, как за мухой, которая ползает по стене, и могу утверждать, что знаю его, читаю, как книгу.

– И кто же написал эту книгу? Фрейд?

Казалось, Сэмми не слышит меня. Он уставился туда, где Графф с девушками позировал перед фотографом. Я всегда удивлялся, как фотографам не надоедает снимать.

Наконец Сэмми сказал:

– Я действительно терпеть не могу этого ублюдка.

– Что он тебе сделал?

– Не мне, а Флоберу. Я пишу сценарий о Карфагене, уже шестую версию, а Сим Графф стоит у меня за спиной. – Его голос изменился, он копировал произношение Граффа: – «Мато играет молодого героя, и мы не может позволить ему умереть. Мы должны сохранить его живым для девушки – это элементарно. Я это понял. Она спасает и выхаживает его. Отличная мысль, правда? Мы ничего не потеряем, а завоюем любовь и восхищение публики. Понимаешь, Саламбо перевоспитает его. Парень был прежде кем-то вроде революционера. Но вот он спасен добродетельной женщиной от последствий собственной глупости. Ради нее он избавляется от варваров. Девушка наблюдает за ним с расстояния пятидесяти ярдов. Они обнимаются. И наконец женятся». – Сэмми продолжил своим собственным голосом: – Ты читал «Саламбо»?

– Давным-давно, в переводе. Я не помню сюжета.

– Тогда тебе не понять, о чем я говорю. «Саламбо» – это трагедия, основная тема которой – смерть. А Сим Графф приказывает мне закончить ее счастливым концом. И, черт меня побери, я пишу так, как он хочет! – В его голосе прозвучало неподдельное удивление. – Уже написал. Что заставляет меня издеваться над собой и Флобером? Я же преклоняюсь перед Флобером.

– Может быть, деньги? – высказал я предположение.

– Да, деньги, деньги, деньги, – несколько раз произнес он, меняя интонацию. Казалось, он пытался отыскать новые оттенки смысла этого слова.

Чувствительность, свойственная подвыпившим людям, внезапно вызвала у него слезы. Но он быстро успокоился и, слегка похлопав себя ладонями по глазам, глупо хихикнул.

– Ну что ж, бесполезно лить слезы над пролитой кровью. Не пропустить ли нам по рюмочке, а, Л у? Нет, в самом деле, по рюмочке виски?

– Подожди минутку. Тебе известна девушка по имени Эстер Кэмпбелл?

– Да, я как-то встречал ее здесь.

– Недавно?

– Нет, давно.

– Не знаешь, какие у нее отношения с Граффом?

– Не знаю и знать пе хочу, – отмахнулся он. Предмет разговора причинял ему беспокойство, и он попытался укрыться за шутовством. – Никто мне ни о чем не рассказывает, я просто-напросто мальчик-интеллектуал на побегушках. Интеллектуал-неудачник. Такая вот песня.

И он начал напевать приглушенным тенором, тут же импровизируя мелодию:

– Он так достоин порицания, однако он незаменим, он объясняет, что к чему, и он один моя утеха. Это интеллектуальный, а также очень сексуальный мальчик-лакей, которого уже ничто не может огорчить… Посмот-ри-ка на этого щеголя.

– Посмотрел.

– Он отмечен печатью гения, старина. Я никогда тебе не рассказывал, что когда-то я был гением? Я учился в средней школе в Иллинойсе, и коэффициент моего умственного развития равнялся ста восьмидесяти трем. – Он наморщил лоб. – Что с тех пор случилось со мной? Что произошло? Я же любил людей, и у меня действительно был талант, черт меня подери. Но я ни к чему не относился всерьез, и вот приехал сюда, просто так, из озорства, стал выступать с шутками в эстрадном обозрении, получал пятьдесят семь долларов за словесную игру и’ все посмеивался. А потом вдруг оказалось, что это совсем не шуточки, что это навсегда, это твоя жизнь, единственное, что у тебя есть. А Сим Графф держит тебя под башмаком, и ты больше не можешь мыслить самостоятельно. Ты уже не принадлежишь себе и не являешься самим собой.

– Так кто же ты, Сэм?

– Это уж мои проблемы. – Он засмеялся и тут же поперхнулся. – На прошлой неделе меня посетил мой собственный призрак, я видел его ясно, как в фильме, – в непристойном фильме, но не стоит обращать на это внимания. Я был кроликом, бегущим по равнине. На заднем плане. – Он засмеялся и снова закашлялся. – Противненьким, жирненьким, как сдобная булочка, кроликом с беленьким хвостиком, облизывающим свою расщепленную губу, который бежал по великой американской равнине.

– А кто гнался за тобой?

– Не знаю, – сказал он, криво усмехнувшись. – Я боялся посмотреть.

Глава 18

Графф приближался к нам с весьма самодовольным видом, окруженный своим хихикающим гаремом и евнухами. Я отвернулся и подождал, пока он не прошел мимо. Сэмми враждебно молчал.

– Нет, мне действительно необходимо выпить, – воскликнул он затем. – Я только об этом и думаю. Что ты скажешь насчет того, чтобы присоединиться ко мне в баре?

– Может быть, попозже.

– Ну, пока. Смотри не выдавай меня.

Я дал обещание, что не выдам, и Сэмми ушел туда, где горел свет и звучала музыка.

В этот момент в бассейне никого не было, кроме чернокожего спасателя, который все еще возился под вышкой для прыжков. Он прошел мимо меня с охапкой использованных полотенец и отнес их в освещенную комнатку, расположенную за кабинами для переодевания.

Я подошел и постучал в открытую дверь. Спасатель поднял голову от большого полотняного мешка, куда он складывал грязные полотенца. На парне была серая, пропитанная потом, униформа с надписью «Клуб «Чзннел»» на груди.

– Я могу быть полезен чем-то, мистер?

– Спасибо, не беспокойся. А как поживают тропические рыбки?

Он ухмыльнулся.

– Сегодня вечером мне причиняют хлопоты не тропические рыбки, а люди. Только люди. И почему это на подобных сборищах им хочется еще и плавать? Думаю, выпивка их подстегивает. Уму непостижимо, сколько они пьют.

– Кстати, о выпивке. Твой босс, видимо, не прочь пропустить рюмочку-другую?

– Мистер Бассетт? Да, в последнее время он беспробудно пьянствует, с тех пор как умерла его мать. Тропическая рыбка. Мистер Бассетт был уж слишком ей предан. – Черное лицо было вежливым и спокойным, и только в глазах мелькнула усмешка. – Он как-то говорил мне, что она была единственной женщиной, которую он любил.

– Тем лучше для него. А ты не знаешь, где Бассетт сейчас?

– Где-то здесь. – Он помахал в воздухе рукой. – На таких вечерах он всегда ходит от одной компании к другой. Вы хотите, чтобы я разыскал его?

– Спасибо, не сейчас. Скажи пожалуйста, ты знаешь Тони Торресса?

– Конечно. Мы работаем вместе уже много лет.

– А его дочь?

– Немного знал, – ответил он сдержанно, – Она тоже работала здесь.

– А сейчас Токи все еще в клубе? Я не видел его у ворот.

– В самом деле, ночью он уходит домой, даже когда здесь бывают вечеринки. Его сменщик не явился сегодня вечером. Может быть, мистер Бассетт забыл вызвать его.

– Ты, случайно, не знаешь, где живет Тони?

– Конечно знаю. Собственно, он живет у вас под ногами. Он занимает помещение рядом с бойлерной, – переехал туда в прошлом году. Сказал мне, что по ночам начал мерзнуть.

– А ты не проводишь меня к нему?

Он взглянул на часы.

– Уже половина второго. Вы же не собираетесь будить его среди ночи?

– Собираюсь, – ответил я.

Парень пожал плечами и повел меня по коридору с нагретым воздухом, пропитанным мыльными испарениями душевых, вниз по бетонным ступенькам в жаркую, как парник, сушильню, где купальные костюмы, похожие на сброшенную змеиную кожу, висели на деревянных стойках между двумя огромными бойлерами, отапливающими бассейн и все здания клуба. Позади них я увидел как бы комнату в комнате, грубо сколоченную из больших листов фанеры.

– Тони живет здесь, потому что таково его желание, – объяснил спасатель, словно защищая его от меня. – Он не смог жить в своем доме на берегу моря и теперь сдает его в аренду. Мне кажется, не стоит его будить. Тони – старый человек и нуждается в отдыхе.

Но Тони уже проснулся. Его пятки зашлепали по полу. В щелях между листами фанеры показался свет. Тони открыл дверь и смотрел на нас прищурившись, – маленький старый человечек с большим животом, в длинной ночной рубашке, с цепочкой на шее, на которой висел, должно быть, крестик или образок.

– Простите, что поднял вас с постели. Мне нужно с вами поговорить.

– О чем? Что случилось? – Он поскреб за ухом, под взъерошенными седыми волосами.

– Ничего особенного. – Если не считать двух убийств в его семье, об одном из которых, как предполагалось, я еще не знаю. – Можно войти?

– Конечно. Я тоже хотел бы с вами поговорить. – Он широко распахнул дверь и, отступив на шаг назад, пригласил меня в свое жилище едва ли не изысканным жестом. – А ты зайдешь, Джо?

– Нет, мне нужно вернуться наверх, – ответил спасатель.

Я поблагодарил его и вошел. Небольшая, очень жаркая комната, освещенная лампочкой без абажура на свисающем шнуре, почему-то показалась мне похожей на монашескую келью, хотя я никогда не был в настоящем монастыре. Комод, облицованный покоробившейся фанерой под дуб, железная кровать, табурет, шкаф без дверок, служивший одновременно и буфетом и шифоньером, в котором висел голубой костюм, непромокаемая куртка и чистая, тщательно выглаженная униформа. Из-под кровати, покрытой ветхими простынями из голубой фланели, выглядывал старый чемодан с медными застежками. На стене, в изголовье кровати, висели две фотографии. Одну, по-видимому, сделали в фотостудии и слегка отретушировали. Это был портрет прелестной темноволосой девушки в белом выпускном платье. Другая была цветной репродукцией с иконы девы Марии, держащей в протянутой руке ярко горящее сердце.

Тони указал мне на табуретку, а сам опустился на кровать. Все еще почесывая голову, он неподвижно уставился в пол своими черными, как антрацит, глазами. Правая рука с припухшими костяшками была сжата в кулак.

– Да, я хотел поговорить с вами, – повторил он. – Я думал об этом весь день и половину ночи. Мистер Бассетт сказал, что вы сыщик.

– Да, частный детектив.

– Угу, частный. Это мне подходит. Эти окружные полицейские, ну разве можно им доверять? Они носятся в своих ревущих автомобилях и хватают людей только за то, что у кого-то не горит задняя фара на машине, а кто-то бросил пустую банку из-под пива не в ту канаву. А когда случается что-нибудь действительно серьезное, их никогда не доищешься.

– Ну что вы, Тони, они всегда должны быть на месте.

– Возможно. Но за свою жизнь я повидал немало разного. Вроде того, например, что произошло в прошлом году в моей собственной семье.

Он медленно повернул голову влево, точно под каким-то непреодолимым давлением, пока не уперся взглядом в фотографию девушки в белом платье.

– Ведь вы, наверное, уже слышали о Габриэль, моей дочке?

– Да, слышал.

– Я нашел ее застреленной на берегу. В прошлом году, двадцать первого марта. Всю ночь ее не было дома, я думал, она ночует у подруги. А нашел ее утром, мою единственную доченьку. Ей только-только исполнилось восемнадцать.

– Мне очень жаль, Тони.

Его взгляд буравил мое лицо, измеряя глубину моего сочувствия. Широкий рот скривился, будто Тони испытывал физическую боль, давая наконец выход своим тяжелым мыслям.

– У меня сердце обливается кровью. Я во всем виноват, я предчувствовал это. Но как я мог воспитать ее один? Девочку без матери? Молодую девушку, такую хорошенькую? – Он опять посмотрел на фотографию и медленно повернулся ко мне. – Разве мог я научить ее, как себя вести?

– Что случилось с вашей женой, Тони?

– С моей женой? – Вопрос удивил его. На минуту он задумался. – Много лет тому назад она сбежала от меня. Сбежала с мужчиной, и когда последний раз я о ней слышал, она была в Сиэтле. Она всегда с ума сходила по мужикам. Думаю, Габриэль пошла в нее. Я ходил в католическую церковь, советовался, что мне делать с дочерью, которая рвется с привязи, как молодая кобыла во время течки… ну, конечно, я выразился не совсем такими словами. Священник порекомендовал мне поместить ее в монастырскую школу, но у меня не было таких средств. Требовалось слишком много денег, чтобы спасти жизнь моей дочери. – Он отвернулся и сказал, обращаясь к деве Марии: – Я подлый старый дурень.

– Вы же не могли жить за нее, Тени.

– Не мог. Но я мог держать ее взаперти, чтобы за ней присматривали порядочные люди. Я мог не подпускать Мануэля к своему дому ближе чем на пушечный выстрел.

– Он не был причастен к ее гибели?

– Когда это произошло, он сидел в тюрьме. Но он был одним из тех, кто втянул ее в распутство. Я долго ничего не замечал, он научил ее врать мне. То она ходила на баскетбольные матчи, то занималась плаванием или же гостила у подруги. А сама все это время носилась на мотоцикле и училась быть грязной… – Его губы сомкнулись на так и непроизнесенном слове.

Немного помолчав, он продолжал уже более спокойно:

– Та девушка, которую я видел с Мануэлем на Венецианской автостраде в открытой машине, была Эстер Кэмпбелл. Габриэль собиралась остаться ночевать у нее в ту ночь. Сегодня утром вы расспрашивали меня о Мануэле. Ваш приход заставил меня задуматься. Кто мог совершить убийство? Мануэль и эта блондинка – почему они все время вместе, можете мне ответить?

– Позже, возможно, и смогу. Но скажите мне, Тони, вы только размышляли все это время?

– Что?

– Сегодня днем или вечером вы не уходили из клуба? Не видели своего племянника сегодня?

– Нет. Это ответ на оба вопроса.

– Сколько у вас пистолетов?

– Один.

– Какого калибра?

– Кольт, сорок пятого. – Он не мог понять, куда я клоню, и был слишком поглощен своими мыслями, чтобы возмутиться вмешательством в его личные дела. – Вот он.

С этими словами он вытащил свой пистолет из-под помятой подушки и– вручил мне. Обойма была полна, и ничто не указывало на то, что из кольта недавно стреляли. Во всяком случае, гильзы, которые я нашел у тела Ланса, были среднего калибра, возможно, тридцать второго. Я взвесил на руке пистолет.

– Хорошее оружие.

– Да. Око принадлежит клубу, у меня есть разрешение на пользование им.

Я отдал пистолет. Тони навел его на дверь и сухо проговорил старческим, холодным, вселяющим ужас голосом:

– Если я когда-нибудь узнаю, кто убил ее, вот что он получит. Я не буду ждать, пока бессовестные фараоны выполнят эту работу за меня. – Он наклонился вперед и легонько постучал стволом по моей руке. – Мистер, вы сыщик, отыщите убийцу, и вы получите все, что у меня есть. Деньги в банке, свыше тысячи долларов, я откладывал их все это время. Сдаваемый в аренду участок на берегу, с выкупленными закладными.

– И так далее, и так далее. Уберите пушку, Тони.

– Я был старшиной-артиллеристом во время войны и знаю, как обращаться с оружием.

– Вот и докажите это. Вряд ли я смогу что-то сделать, если вы сейчас нечаянно продырявите меня.

Он сунул пистолет под подушку и встал.

– Слишком поздно, не так ли? Прошло почти два года, это немало. И вас не интересуют подобные дела, вы заняты другим.

– Очень интересуют. Поэтому-то я и хотел с вами поговорить.

– Это то, что называется стечением обстоятельств, да? – Похоже, он гордился, что знает такие мудреные слова.

– Я не особенно доверяю случайным совпадениям. Если взглянуть поглубже, то, скорее всего, окажется, что они далеко не случайны. И сейчас я в этом почти уверен.

– Вы имеете в виду, – медленно произнес он, – Габриэль, Мануэля и ту блондинку?

– И вас, и многое другое. Все это связано, Тони.

– Другое?

– Не будем сейчас вдаваться в подробности. Что полицейские сказали вам в марте прошлого года?

– Заявили, что нет никаких улик. Несколько дней покрутились здесь и прикрыли дело. Сказали, возможно, преступление совершил какой-нибудь грабитель, но я не верю. Какой грабитель застрелит девушку за семьдесят пять центов?

– Она была изнасилована?

Антрацитовые глаза Тони затуманились. Напрягшиеся мышцы, проступившие под смуглой кожей, как-то сразу изменили его лицо. Я увидел проблеск той бойцовской, петушиной страстности, которая помогла ему выстоять на его слабых ногах шесть раундов против самого Армстронга.

– Не изнасилована, – выдавил он с трудом. – Доктор, производивший вскрытие, сказал, что она была с мужчиной той ночью. Но я не хочу об этом говорить. Подождите, мистер.

Он наклонился и вытащил из-под кровати чемодан, поднял крышку, порылся среди сваленных в кучу рубашек, выпрямился, тяжело дыша, и протянул мне журнал с обтрепанными углами.

– Вот, возьмите, – резко бросил он. – Прочтите сами.

Это было издание в грязно-бурой обложке, содержавшее отчеты о совершенных преступлениях. Я сразу же открыл его на статье, озаглавленной: «Изнасилование и убийство девушки», рассказывающей об убийстве Габриэль Торресе и проиллюстрированной фотографиями ее самой и ее отца. Один из снимков оказался довольно тусклым воспроизведением фотографии, висящей на стене. Тони был запечатлен во время разговора с помощником шерифа в штатском, подпись гласила, что это не кто иной, как Теодор Марфельд. Он явно постарел с марта прошлого года. Я начал читать отчет:

«На побережье Малибу, где весело и беззаботно проводит время все население киностолицы, опустилась благоуханная весенняя ночь. Но теплый тропический ветерок, подгоняющий волны к берегу, таил в себе угрозу, по крайней мере так казалось Тони Торрессу, выдающемуся боксеру в прошлом, а в данное время охраннику первоклассного клуба «Чэннел». После многих лет, проведенных на ринге, его трудно было вывести из душевного равновесия, но сегодня Топи был страшно обеспокоен отсутствием своей прелестной восемнадцатилетней дочери Габриэль. Что могло задержать ее? Тони спрашивал себя снова и снова. Она обещала вернуться к полуночи. Но вот уже три часа ночи, четыре, а Габриэль все нет. Дешевый будильник Тони безжалостно отсчитывал минуты. Волны, грохочущие внизу, на побережье, казалось, отзывались эхом в его ушах, подобно гласу судьбы…»

Можно было потерять терпение, читая избитые фразы и пустые слова, которые явно свидетельствовали о том, что репортеру практически нечего сказать. Он и не сказал. Я бегло просмотрел статью до конца. Немногие конкретные факты, изложенные туманным псевдопоэтическим языком, производили жуткое впечатление.

Габриэль имела скверную репутацию. Говорили, что она была близка со многими мужчинами. В ее теле обнаружили мужскую сперму и две пули. Первая попала в бедро и нанесла неглубокую, но, видимо, мучительную рану, из-за которой она потеряла много крови. Предполагалось, что по крайней мере несколько минут прошло между первым и вторым выстрелом. Вторая пуля угодила в спину, прошла между ребрами и остановила сердце.

Обе пули были двадцать второго калибра, выпущены из одного пистолета с длинным стволом. Оружие найти не удалось. Полицейские эксперты по баллистике не могли больше ничего сказать. Теодор Марфельд заявил – его словами и заканчивалась статья: «Наши дочери должны быть защищены. И я даю слово, что раскрою это ужасное преступление, даже если мне придется посвятить этому остаток жизни. Но пока никаких определенных улик у нас нет».

Я взглянул на Тони.

– Чуткий парень этот Марфельд.

– Да уж, – Он уловил иронию. – Стало быть, вы с ним знакомы, не правда ли?

– Правда.

Я поднялся со стула. Тони взял у меня журнал, засунул обратно и ногой запихнул чемодан под кровать. Затем потянулся к выключателю, щелкнул им, и комната, до краев полная горя, погрузилась во мрак.

Глава 19

Я поднялся по лестнице и вдоль галереи прошел в кабинет Бассетта. Но там его все еще не было, и я отправился на поиски выпивки. Под вогнутой крышей внутреннего дворика танцующие пары скользили по навощенным мозаичным плиткам под музыку небольшого оркестра. «Джереми Крейн и его веселые ребята», – гласила надпись на барабане. Музыканты печальными глазами свысока смотрели на веселье внизу, играя меланхоличную мелодию Гершвина «Кто-то должен охранять меня».

Моя знакомая прыгунья в воду с оригинальной походкой, при которой бедра оставались неподвижными, танцевала с типом, производящим впечатление вечного холостяка, обожающим фотографировать все подряд. Ее бриллианты сверкали на его покатом правом плече. Ему страшно не понравилось, когда я отнял у него партнершу, но он элегантно раскланялся.

На ней было платье тигровой расцветки с глубоким вырезом и широченной юбкой, которое ей совершенно не шло. Но танцевала она действительно с какой-то тигриной грацией. Она двигалась так, точно привыкла лидировать всегда и везде. Наш танец был вежливо-напряженным, как схватка борцов, которые не тратят слов попусту. Когда музыка стихла, я обратился к ней:

– Меня зовут Лу Арчер. Можно мне с вами поговорить?

– Почему бы нет?

Мы сели за один из мраморных столиков, отделенных стеклянной стеной от бассейна. Я предложил:

– Выпьем что-нибудь?

– Спасибо, я не пью. Вы не член клуба и не служащий Симона Граффа. Попробую угадать, кто вы. – Она постучала пальцами по своему заостренному подбородку, и ее бриллианты вспыхнули разноцветными искрами. – Репортер?

– Попробуйте еще раз.

– Полицейский?

– Или вы чересчур проницательны, или моя профессия настолько бросается в глаза.

Она, прищурившись, окинула меня взглядом и слегка улыбнулась.

– Я бы не сказала, что так уж бросается. Но вы расспрашивали меня об Эстер Кэмпбелл. Поэтому я и подумала, не полицейский ли вы.

– Не совсем понимаю ход ваших рассуждений.

– Разве? Слушайте, а почему вы ей интересовались?

– Боюсь, не могу вам ответить. Пока я вынужден молчать.

– А я нет, – заявила она. – Скажите, ее разыскивают? Хотят задержать за воровство?

– Я не говорил, что ее разыскивают.

– А надо бы. Она воровка, если хотите знать. – Губы ее скривились в язвительной усмешке. – Она украла у меня кошелек. Я его оставила в раздевалке, в своей кабинке, однажды прошлым летом. Было раннее утро, вокруг никого, кроме обслуживающего персонала, поэтому я не стала закрывать кабинку. Несколько раз прыгнула с вышки, приняла душ, а когда вернулась в раздевалку, мой кошелек исчез.

– Почему вы решили, что именно она взяла его?

– У меня нет никаких сомнений. Я видела, как она проскользнула по коридору к душевой, как раз перед тем как я обнаружила пропажу. Она как-то виновато улыбалась, а в руке держала что-то завернутое в полотенце. Я сразу поняла, в чем дело, когда увидела, что кошелек исчез. Подошла к ней и напрямик спросила, брала ли она его. Она, конечно, все отрицала, но по ее лживым глазам я поняла, что это так.

– Но лживые глаза не очень-то веская улика.

– О, это же был не единственный случай… У других членов клуба тоже пропадали вещи, и всегда это совпадало с присутствием в бассейне мисс Кэмпбелл. Я вижу, вы думаете, что у меня предвзятое мнение, но это совсем не так. Когда-то я делала все возможное, чтобы помочь этой девушке. Я считала ее своей протеже, понимаете? Поэтому меня так сильно оскорбило то, что она стащила мой кошелек. В нем лежало больше ста долларов, разрешение на занятия прыжками в воду и ключи, которые были мне очень нужны, так что пришлось срочно заказывать дубликат.

– Так вы поймали ее?

– В общем-то, да. Конечно, она ничего не признала. А кошелек тем временем где-нибудь спрятала.

– А вы сообщили о краже? – Мой голос прозвучал резче, чем мне бы хотелось.

Она барабанила по крышке стола пальцами с аккуратно закругленными ногтями.

– Должна сказать, я не ожидала такого сурового допроса. Я добровольно сообщаю вам сведения и делаю это не потому, что желаю кому-то зла. Понимаете, я любила Эстер. Ей не везло, когда она была ребенком, и я жалела ее.

– Поэтому вы и не сообщили никому о случае с кошельком?

– Разумеется, в полицию я не сообщила. Но обсудила происшествие е мистером Бассеттом. Правда, это не дало никакого результата. Она его совершенно обворожила. Он просто не мог поверить, что она способна так поступить, пока с ним не произошло то же самое.

– А что именно?

– Эстер и его обворовала, – ответила она с невольно-торжествующей улыбкой. – То есть я не могла бы поклясться, что она это сделала, но в душе уверена. Мисс Хамблин, его секретарша, – моя подруга, и мы с ней иногда болтаем, так что я кое-что слышала. Мистер Бассетт был ужасно расстроен в тот день, когда Эстер исчезла. – Она наклонилась ко мне через стол так, что я мог видеть ложбинку между ее грудями. – Так вот, мисс Хамблин сказала мне, что он в тот же день изменил шифр на своем сейфе.

– Все это как-то расплывчато. Он что же, сообщил о краже?

– Конечно нет. Он ни слова никому не сказал. Ему было слишком стыдно, что он так в ней обманулся.

– И вы тоже никому ни слова не сказали?

– До сих пор.

– Почему же вы заговорили об этом сейчас?

Женщина молчала, только ее пальцы продолжали барабанить по столу. Уголки рта у нее опустились, нижняя часть лица приняла печальное, страдальческое выражение. Она слегка повернула голову, так что ее глаза оказались в тени.

– Потому что вы спросили меня.

– Я не спрашивал у вас ничего особенного.

– Вы говорите так, будто вы ее друг.

– А вы?

Она прикрыла лицо рукой и пробормотала:

– Я считала ее своей подругой. И простила бы ей даже кошелек. Но на прошлой неделе я встретила ее у Мирина. Подошла прямо к ней, решила забыть все обиды, понимаете? Но она отнеслась ко мне в высшей степени пренебрежительно. Притворилась, что не узнает меня. – Ее голос стал глухим и резким, а рука, закрывающая лицо, сжалась в кулак. – Поэтому я подумала, если уж она так разбогатела, что может покупать одежду у Мирина, почему бы ей не вернуть мои сто долларов?

– Вам очень нужны эти деньги?

Она даже замахала кулаком, отвергая мое предположение так решительно, как будто я уличил ее в чем-то постыдном.

– Нет, разумеется, я не нуждаюсь в деньгах. Но здесь дело принципа. – Подумав мгновение, она добавила: – Я вам ни капельки не нравлюсь, не так ли?

Я не ожидал подобного вопроса и не был готов ответить сразу. В ней было своеобразное сочетание силы и слабости, часто встречающееся у богатых незамужних женщин.

– Мы с вами принадлежим к разным слоям общества, – сказал я наконец. – Я должен помнить об этом. Это имеет значение?

– Имеет. Но вы меня не поняли. – Она подалась вперед, ее глаза выплыли из полутьмы, а худая грудь с силой прижалась к краю стола. – Деньги для меня мало что значат. Я думала, что Эстер любит меня. Считала ее настоящей подругой. Готовила к соревнованиям по прыжкам в воду. Разрешала пользоваться бассейном отца. Однажды я даже устроила вечер в ее честь – в день ее рождения.

– Сколько же лет ей тогда исполнилось?

– Восемнадцать. В то время она была самой прелестной девушкой в мире. И самой порядочной. Не могу понять, что произошло со всей ее порядочностью?

– Такое случается со многими. Не только с ней.

– Это в мой адрес?

– Да нет, – вежливо объяснил я, – в адрес нас всех. Может быть, это результат радиоактивных осадков или чего-то еще.

Я чувствовал, что нуждаюсь в выпивке более чем когда-либо. Поблагодарил ее и, извинившись, отправился на поиски бара, вскоре увенчавшиеся успехом.

Убранство бара вполне соответствовало общему стилю клуба «Чэннел». Целую стену занимала резная стойка из красного дерева. Другие стены были украшены фресками из жизни Голливуда. В зале находилось несколько десятков подвыпивших гостей, тихо осыпающих друг друга полуночными оскорблениями и ругающих порядки филиппинских барменов. Здесь были актрисы с неподвижным масленым взором, будущие актрисы, в глазах которых застыло постоянное ожидание, какие-то типы, похожие на младших администраторов, старательно терпящие друг друга, их жены, пристально следящие друг за другом, но не забывающие мило улыбаться, и другие.

Филиппинец в белом пиджаке наконец подал мне виски с содовой. Я сел за стойку, оказавшись между двумя совершенно незнакомыми мне людьми, и невольно прислушался к разговорам. Все присутствовавшие здесь так или иначе были причастны к миру кино, а разговоры велись о телевидении. Болтали о средствах массовой информации, о черном списке и увольнениях, о плате за второй показ, о том, кто получает деньги за экспериментальные фильмы, а также о том, что говорят их менеджеры.

Мужчина справа от меня походил на старого актера, но из его слов можно было заключить, что он режиссер. Может, он и был актером, который занялся режиссерской работой. Он что-то оживленно объяснял своей соседке – блондинке с голосом как у лягушки.

– Понимаешь, это значит – с тобой что-то происходит. Ты влюблена в девушку или в парня, смотря по обстоятельствам. То есть девушка, которую он очаровывает, – не та, что на экране, а ты сама.

– Переживания, сопереживания, – проквакала она со смешком. – Почему не назвать это просто сексом?

– Это не секс. Но включает в себя элементы секса.

– Тогда я за это. За все, что включает в себя секс. Это мой собственный философский подход к жизни.

– Прекрасная философия! – воскликнул другой мужчина. – Секс и телепередачи – настоящий опиум для публики.

– А я считал марихуану опиумом для публики.

– О, марихуана – это марихуана.

Слева от меня сидела девушка. Краем глаза я взглянул на ее профиль: молодой, нежный, словно фарфорввый. Она говорила серьезно и горячо, обращаясь к мужчине, сидящему рядом, – стареющему комику, которого я видел примерно в двадцати фильмах.

– Ты сказал, что будешь поддерживать меня, чтобы я не упала, – почти прошептала она.

– Тогда я сам крепче держался на ногах.

– А еще обещал жениться на мне, если когда-нибудь отважишься на такой шаг.

– Я думал, у тебя хватит ума не принимать этого всерьез. Я уже два года на пенсии.

– Ты очень романтичен. – Она готова была заплакать.

– Это мягко выражаясь, дорогая моя. Но несмотря ни на что, у меня есть чувство ответственности. Для тебя я сделаю все, что смогу. Пожалуй, я дам тебе свой телефон. И можешь посоветовать ему прислать счет мне.

– Мне не нужен твой вонючий телефон и не нужны твои грязные деньги.

– Не упрямься. Хочешь еще выпить?

– Да, закажи мне коктейль с синильной кислотой, – хмуро проговорила она.

– Со льдом?

Я оставил стакан недопитым. Мне захотелось немедленно выйти на воздух. За одним из мраморных столиков во дворе, под узорной тенью бананового дерева, сидел Симон Графф со своей женой. Его седые волосы еще не высохли после душа. Он нарядился в розовую рубашку с широким красным поясом и в смокинг. На плечи миссис Графф была накинута шуба из голубой норки поверх черного вечернего платья с золотой отделкой. Такие давно уже вышли из моды. Графф что-то говорил, обращаясь к жене, со скучающим и холодно-насмешливым выражением. Ее лица я не видел. Через стеклянную стену она упорно смотрела на водную гладь бассейна.

В машине у меня был контактный микрофон, и я отправился на стоянку, чтобы взять его. Автомобилей перед зданием поубавилось, но появился один новый: седан Карла Стерна. Регистрационная карточка свидетельствовала, что машина взята напрокат. Мне было некогда осмотреть ее подробнее.

Графф все еще говорил, когда я вернулся к бассейну. Мелкие волны бились о бортики и переливались золотом. Прожекторы по-прежнему ярко освещали пустой бассейн. Скрытый от Граффа деревом, я пододвинул плетеный стул ближе к стене и приставил микрофон к гладкой поверхности стекла. Этот трюк всегда отлично срабатывал, сработал и сейчас. Я услышал голос Граффа:

– О да, конечно, это моя вина, я же твой персональный bete noire[5]. Приношу свои глубокие извинения.

– Прошу тебя, Симон…

– Какой Симон? Здесь нет Симона. Я – сущий дьявол, кошмарный, ужасный тип, знаменитый гулящий муж. Нет! – Он резко выкрикнул последнее слово. – Подумай минутку, Изабель, если у тебя осталась хоть капелька мозгов! Вспомни, что я для тебя сделал, какие страдания вынес и что я продолжаю терпеть. Подумай, где бы ты сейчас была, если бы не я. Я всегда старался помочь тебе…

– Это ты называешь помощью?

– Не будем спорить. Я знаю, чего ты хочешь. Знаю, с какой целью ты нападаешь на меня. – Его голос сделался совсем мягким – как сливочное масло, подсоленное слезами – Ты страдаешь и хочешь, чтобы я тоже страдал. А я отказываюсь. Ты не можешь заставить меня мучиться.

– Будь ты проклят, – быстро прошептала она.

– Будь я проклят, так? Сколько ты уже выпила?

– Какая разница?

– Ты же знаешь, что тебе нельзя пить, алкоголь – смерть для тебя. Может, мне позвонить доктору Фрею, чтобы он тебя снова запер?

– Нет! – Она была напугана до смерти. – Я не пьяна.

– Конечно. Ты – олицетворение трезвости. Ты идеал праведницы из христианского женского общества трезвости, mens sana in corpore sano[6]. Но позвольте сообщить вам одну вещь, миссис Трезвость. Ты не испортишь моего праздника, несмотря ни на что. Если ты не можешь или не хочешь вести себя как хозяйка, уезжай отсюда. Токо отвезет тебя.

– Почему бы тебе не попросить ее исполнить обязанности хозяйки?

– Кого – ее? Кого ты имеешь в виду?

– Эстер Кэмпбелл, – ответила миссис Графф. – Только не рассказывай мне, что ты не встречаешься с ней.

– Исключительно в деловых целях. И имей в виду, если ты наняла сыщиков, ты пожалеешь об этом.

– Мне не нужны сыщики, у меня есть свои источники информации. Ты выкупил ее дом тоже в деловых целях? И подарил ей столько вещей тоже для дела?

– Что ты знаешь об этом доме? Ты была в нем?

– Это тебя не касается.

– Касается. – Слово вырвалось с шипением, как пар под давлением вырывается из котла. – Это как раз-таки меня касается. Так была ты в этом доме сегодня?

– Возможно.

– Отвечай мне, сумасшедшая женщина!

– Ты не имеешь права так говорить со мной! – И миссис Графф в ярости принялась обзывать его хриплым низким голосом. Казалось, она что-то ломает в себе самой, освобождая совсем иную, возможно, более сальную личность.

Внезапно умолкнув, она резко поднялась и пошла прочь, глядя прямо перед собой и никуда не сворачивая, продвигаясь среди танцующих с таким видом, будто это были всего лишь призраки, плоды ее воображения. Ударившись бедром о дверной косяк, она зашла в бар. Но сразу же вышла через другую дверь. Слабый отблеск света скользнул по ее лицу, и я заметил, что она очень бледна и встревожена. Возможно, что-то испугало ее. Она прошла вдоль края бассейна, громко стуча высокими каблуками, и скрылась в одной из кабинок.

Я отправился в другой конец бассейна и поднялся на открытую галерею. Вышка для прыжков поблескивала на фоне тумана, наплывающего с моря. Берег здесь ограждал массивный сетчатый забор. Бетонная лестница, нижние ступеньки которой были уже подточены постоянно набегающими волнами, спускалась на пляж от запертой на висячий замок калитки.

Я зажег сигарету. Пришлось заслонить ладонью огонек спички от потока холодного воздуха, поднимавшегося снизу, от воды. Казалось, что я стою на палубе медленно плывущего корабля, который держит курс в туманную мглу.

Глава 20

Вдруг за моей спиной раздался резкий женский голос. Ему ответил заглушивший его мужской баритон. Я обернулся и взглянул на сияющий пустынный бассейн. Двое стояли близко друг к другу в дрожащей полосе света, так близко, что казались одним темным, без четких очертаний, телом. Они находились ярдах в сорока от меня, но я совершенно отчетливо слышал их голоса.

– Нет! – еще раз вскрикнула женщина. – Это ты сумасшедший, а не я.

Я медленно пошел в их сторону, держась в тени.

– Я-то совсем не сумасшедший, – говорил мужчина. – Нам известно, кто здесь сумасшедший, моя дорогая.

– Оставь меня! Не прикасайся ко мне!

Я узнал голос женщины. Он принадлежал Изабель Графф. Но я не мог сообразить, с кем она разговаривает. Мужчина сказал:

– Ты – сука. Ты – грязная сука. Зачем ты это сделала? Чем он тебе не угодил?

– Я ничего не делала. Отпусти меня, мерзавец. – Она добавила несколько слов покрепче, упомянув его происхождение. Неожиданное богатство ее словарного запаса заставило меня задуматься.

Он отвечал ей глухо и неразборчиво, точно во рту у него были стеклянные шарики. Теперь я подошел достаточно близко, чтобы узнать его. Это был Карл Стерн.

Из его горла вырвался какой-то кошачий мяукающий стон, и он с силой наотмашь два раза ударил ее по лицу. Женщина протянула к нему руку со скрюченными, как когти, пальцами, но он успел перехватить ее запястье. Норковая шуба соскользнула с ее плеч и теперь лежала на полу, как большое голубое животное без головы. Я побежал, стараясь, впрочем, производить поменьше шума.

Стерн отбросил ее в сторону, и она, глухо ударившись о дверь раздевалки, сползла на пол. Он стоял над ней, этакий широкоплечий франт в темном плаще. Зеленоватый свет как бы покрыл его голову патиной.

– Зачем ты убила его?

Рот ее открылся, закрылся, открылся еще раз, но она не произнесла ни звука. Поднятое вверх лицо с темными провалами глаз было похоже на бледный лунный диск с его пятнами. Стерн склонился над ней в бессильной ярости. Он был настолько поглощен своими чувствами, что не замечал меня, пока я его не ударил.

Я оттолкнул его плечом, крепко схватив за руки, и быстро ощупал со всех сторон, ища оружие. Но пистолета у него не было. Брыкаясь и фыркая, как лошадь, Стерн пытался стряхнуть меня. Он и силен был как лошадь. Отчаянно вырываясь, он пинал меня по голеням, топтал носки моих туфель и в конце концов попытался укусить за руку.

Я немного ослабил хватку и, когда он повернулся ко мне лицом, ударил его кулаком в челюсть справа. Терпеть не могу мужчин, которые кусаются. Стерн рухнул ничком как подкошенный, но тотчас же неуловимым движением его рука нырнула под штанину. Он вскочил и развернулся одним прыжком, как кошка. Его глаза показались мне похожими на черные шляпки гвоздей, заколоченных в худое, словно выпиленное из фанеры лицо. Кожа вокруг рта побелела. В ярости вскинув голову, он свирепо раздувал ноздри, и они казались еще одной парой темных глаз, злобно уставившихся на меня. Конечно же, на ноге, под брюками, он носил нож, и лезвие этого ножа, дюйма в четыре длиной, нацеленное на меня, теперь торчало из его прижатого к животу кулака.

– Брось нож, Стерн.

– Сначала я выпущу тебе кишки, – Его голос стал скрипучим, как скрежет металла.

Но он не успел этого сделать. Я резко выбросил вперед правую руку и ударил его в лицо. Он качнулся в сторону. Левым хуком в челюсть я завершил комбинацию и вырубил Стерна. Он еще несколько секунд стоял, раскачиваясь, а затем рухнул во весь рост. Нож сверкнул и, звякнув, упал на кафельный пол. Я поднял и закрыл его.

Послышался звук торопливых шагов. По галерее в нашу сторону почти бежал Клэренс Бассетт, грудь которого тяжело вздымалась под крахмальной рубашкой.

– Господи, что здесь происходит?.

– Ничего серьезного. Мышиная возня.

Он помог миссис Графф встать. Она облокотилась о стену и поправила перекрученные чулки. Подняв ее шубу, Бассетт так почтительно и осторожно смахнул с нее пыль, будто норка в его глазах имела такое же значение, как и ее хозяйка.

Карл Стерн медленно поднялся и, все еще нетвердо держась на нотах, одарил меня тяжелым, полным ненависти взглядом.

– Кто ты такой?

– Меня зовут Арчер.

– И ты, конечно, сыщик?

– Да, и, кроме того, я считаю, что женщин бить не полагается.

– А, этакий Дон Кихот. Ты еще проклянешь себя за это, Арчер.

– Не думаю.

– Зато я думаю. У меня есть кое-какие связи. В Лос-Анджелесе для тебя карьера закончилась, понимаешь?

– Угу. Осталось оформить это документально, и я с превеликим удовольствием избавлюсь от здешнего смога.

– Кстати, о связях, – сдержанно проговорил Бассетт, обращаясь к Стерну, – вы не являетесь членом этого клуба.

– Я – гость, приглашенный членом клуба. Так что поубавьте-ка пыла.

– Вот как. А не будете ли вы любезны сообщить, чей именно вы гость?

– Симона Граффа. Я хочу видеть его. Где он?

– Я не собираюсь тревожить мистера Граффа. И позвольте мне сказать вам вот что. Уже довольно поздно, по крайней мере для некоторых. Я полагаю, вам лучше удалиться.

– Меня не интересует мнение прислуги.

– В самом деле? – Улыбка на губах Бассетта показалась мне очень странной, когда он повернулся ко мне, и я увидел выражение его глаз.

Я сказал:

– Хочешь еще раз приземлиться, Стерн? Я с большим удовольствием окажу тебе эту услугу.

Стерн молча уставился на меня, в его маленьких глазках плясали злобные огоньки. Но ничего не произошло. Постепенно огоньки исчезли, и он процедил:

– Хорошо, я ухожу. Верни мой нож.

– Если ты обещаешь перерезать им себе горло.

Он снова попытался довести себя до бешенства, но ему не хватило сил. Он выглядел ужасно измученным. Я бросил сложенный нож, он поймал его на лету, опустил в карман и, повернувшись, направился к выходу. Несколько раз он споткнулся. Бассетт шел за ним сзади, на некотором расстоянии, как полицейский надзиратель.

Я обернулся. Миссис Графф возилась с ключом у двери кабинки. Руки дрожали, не подчиняясь ей. Я повернул ключ в замке и включил свет, отразившийся от четырех сторон куполообразного потолка. Комнатка была обставлена в старомодном стиле тихоокеанского побережья: бамбуковые жалюзи на окнах, травяные циновки на полу, плетеные кресла и шезлонги. Даже бар в углу комнаты был плетеным. Две раздвигающиеся двери вели в раздевалки. Стены были задрапированы полинезийской тканью из древесной коры и увешаны репродукциями картин Руссо, по прозвищу Таможенник, в бамбуковых рамках.

Единственной диссонирующей нотой казалась афиша, рекламирующая Ниццу, выполненная в ярких сочных красках. Миссис Графф на минуту задержалась перед ней и проговорила, ни к кому не обращаясь:

– У нас была вилла под Ниццей. Отец подарил нам ее на свадьбу. – Она рассмеялась неизвестно чему. – В те дни она была для Симона дороже всего на свете. И я тоже. А теперь он больше не берет меня с собой в Европу. Говорит, в поездках я доставляю ему одни неприятности. Но это неправда. Я веду себя смирно, как сложенное одеяло. И все-гаки он один совершает трансконтинентальные перелеты, а меня оставляет здесь гнить в жаре или в холоде.

Она крепко, обеими руками, обхватила голову. Волосы торчали между пальцами, как черные неряшливые перья. Невысказанная боль, которую она пыталась сдержать, была пронзительней вопля.

– С вами все в порядке, миссис Графф?

Я осторожно дотронулся до ее спины, вернее, до голубой норки. Отодвинувшись, она сбросила шубу на кушетку. Ее спина и плечи были ослепительны, а нежная грудь в вырезе черного вечернего платья белела, как взбитые сливки. Она держалась с какой-то робкой, стыдливой гордостью, как молоденькая девушка, внезапно осознавшая прелесть своего тела.

– Вам нравится мое платье? Оно не новое. Я уже сто лет не была на вечеринках. Симон никуда меня больше с собой не берет.

– Этот противный старикашка Симон, – добавил я и повторил: – С вами все в порядке, миссис Графф?

Изабель Графф ответила мне с ослепительной кинематографической улыбкой, которая так не вязалась с отчаянием в ее глазах:

– Я прекрасно себя чувствую. Просто прекрасно.

Она сделала несколько танцевальных па, чтобы доказать это, и даже попыталась прищелкнуть пальцами, но они все еще плохо слушались ее. На белоснежных предплечьях проступили синяки, размером и цветом напоминающие виноградины сорта «Конкорд». Двигалась она механически, потом споткнулась и потеряла золотую туфельку-лодочку, но, вместо того чтобы надеть ее, скинула и вторую. Села на стул у бара и, обвив одну ногу другой, потерла их друг о друга. Ноги в тонких светлых чулках были похожи на странных слепых зверьков телесного цвета, которые украдкой занимались любовью под подолом ее платья.

– Между прочим, – спохватилась она, – я еще не поблагодарила вас. Спасибо.

– За что?

– За спасение от того, что еще хуже моей жизни. Этот гнусный торговец наркотиками убил бы меня. Он силен как зверь, не правда ли? – Затем она с презрением добавила: – Хотя обычно их не считают сильными.

– Кого? Торговцев наркотиками?

– Голубых. Считается, что они должны быть слабыми. Так же, как все сутенеры считаются трусами, а все греки – владельцами ресторанов. Хотя, в самом деле, мой отец был греком, по крайней мере, киприотом, и, ей-Богу, он действительно держал ресторан в Ньюарке, в штате Нью-Джерси. Большие дубы вырастают из маленьких желудей. Чудеса современной науки. От жирных ложек в Ньюарке к богатству и упадку, и все в одном поколении. Это проявление современного ускоренного темпа жизни с автоматизацией всех процессов.

Она оглядела чужую ей комнату.

– Господи, лучше бы он остался на Кипре. Какая мне польза от всего этого? Я сижу в лечебной палате, занимаясь изготовлением поделок из глины и плетением циновок, проклятыми кустарными промыслами. И я же еще и плачу им. Всегда и за все расплачиваюсь я.

Казалось, она приходит в себя. Я снова попытался установить с ней контакт.

– Вы всегда столько говорите?

– Я болтаю слишком много? – Она еще раз улыбнулась мне своей ослепительной улыбкой, ее зубы так и просились наружу. – Ради Бога, скажите, а мои слова имеют хоть какой-нибудь смысл?

– Иногда.

Ее улыбка стала более естественной.

– Прошу прощения. Я часто увлекаюсь разговором и не всегда правильно подбираю слова. Возможно, смысл искажается. Как у Джеймса Джойса. Только со мной все происходит на самом деле. Вы знаете, что у его дочери была шизофрения? – Она не ждала ответа. – Иногда я в своем уме, а иногда просто кретинка, как они называют меня. – Она протянула мне руку, покрытую синяками. – Садитесь, давайте выпьем, и вы наконец-то скажете, кто вы такой.

Я представился.

– Арчер, – повторила она задумчиво, но на самом деле я не интересовал ее. Впечатления ярко вспыхивали, а затем тлели в ее сознании, как огонь под слоем пепла, раздуваемого ветром. – Я ничего особенного собой не представляю. Хотя когда-то считала себя особенной. Мой отец – Питер Гелиопулос, по крайней мере, он так себя называл, вообще-то, его имя было гораздо длиннее и гораздо сложнее. И я тоже была гораздо сложнее. Настоящая принцесса, отец так и звал меня – Принцесса. А теперь… – Ее голос сорвался на резкий фальшивый звук. – Теперь дешевый голливудский торговец наркотиками может сбить меня с ног и спокойно уйти прочь. Да во времена моего отца с него бы заживо содрали кожу. А что делает мой муж? Он занимается бизнесом. Они партнеры, друзья-приятели. Они в здравом рассудке.

– Вы имеете в виду Карла Стерна, миссис Графф?

– Кого же еще?

– Каким бизнесом они занимаются?

– Чем занимаются в Лас-Вегасе? Азартными играми и пьяными кутежами! Я там никогда не бываю, да я и вообще нигде не бываю.

– Откуда вам известно, что Стерн торгует наркотиками?

– Сама покупала их у него, когда сбегала от врачей: и желтые «колеса», и демерол, и такие малюсенькие таблетки с красной полоской. Однако сейчас я наркотики не употребляю. Вернулась к напиткам. Единственное, что удалось доктору Фрею. – Она посмотрела прямо на меня и произнесла тоном, не терпящим возражений: – Но вы же так ничего и не выпили. Идите налейте себе, да и мне принесите тоже.

– Вы считаете, что это неплохая мысль, Изабель?

– Не говорите со мной так, будто я ребенок. Я не пьяна и могу еще держать рюмку в руках. – На ее губах появилась веселая улыбка. – Единственная проблема в том, что немного сумасшедшая. Но не в данный момент. Я на минутку расстроилась, но вы такой спокойный и приятный. Такой любезный, сердечный, доброжелательный. – Она издевалась над собой.

– Все, – сказал я.

– Все, – согласилась она. – Но вы ведь не будете смеяться надо мной? Иногда я просто сатанею – с ума схожу от злости, ну, когда задевают мое чувство собственного достоинства. Не знаю, порой мною овладевает такое нервное возбуждение, что себя не помню. Но сейчас я еще не в трансконтинентальном полете, – добавила она с кривой усмешкой. – Полет в безумное, мрачное, потустороннее ничто.

– Тем лучше для вас.

Она важно кивнула, как бы поздравляя саму себя.

– Хотя это вовсе не похоже на полет или на что-то вроде ухода и возвращения. Восприятие предметов меняется, вот и все, и я перестаю чувствовать границу между собой и кем-то другим. Когда умер отец и я увидела его в гробу, со мной случился первый припадок. Мне казалось, что я лежу в гробу, я ощущала себя мертвой, мое тело заледенело, в моих жилах был бальзамирующий состав, и я чуяла его запах. В одно и то же время я лежала в гробу и сидела на скамье православной церкви, оплакивая свою собственную смерть. А когда они закопали его, земля – я явственно слышала, как она падает на крышку моего гроба, – душила меня, и я сама была этой землей.

Она схватила меня за руку и держалась за нее, вся дрожа.

– Не давайте говорить мне так много. Это причиняет мне вред. Сейчас я почти ушла, как тогда.

– Куда же вы ушли?

– В мою раздевалку. – Она жестом показала на одну из раздвигающихся дверей. – Какую-то долю секунды я была там, наблюдая за нами через дверь и слушая свои собственные слова. Пожалуйста, налейте мне виски. Оно пойдет мне на пользу, честное слово. Шотландское виски со льдом.

Я обошел бар, достал лед из небольшого бежевого холодильника, открыл бутылку «Джонни Уокера» и смешал в двух бокалах довольно крепкий напиток. Я чувствовал себя более спокойно по другую сторону бара. Эта женщина волновала меня – так, как волновал бы голодный ребенок, раненая птица или больная кошка. Казалось, она с трудом балансирует на грани психического срыва. И очевидно, она сама об этом знала. Я боялся сказать что-нибудь такое, что столкнуло бы ее за грань.

Она взяла бокал. Рука у нее дрожала, и кубики льда в коричневом разбавленном напитке тихонько позвякивали. Словно пытаясь продемонстрировать свое самообладание, она едва пригубила виски. Я отхлебнул из своего бокала и облокотился на крышку бара в позе опытного бармена, внимательно выслушивающего заказ.

– Так что же произошло, Изабель?

– Что произошло? Вы имеете в виду Карла Стерна?

– Да. Он вел себя ужасно грубо.

– Да, он ударил меня, – сказала она без всякой жалости к себе. Глоток виски мгновенно изменил ее настроение, как капля кислоты изменила бы цвет голубой лакмусовой бумажки. – Интересный факт с точки зрения медицины. У меня очень быстро выступают синяки. – Она внимательно рассматривала свои руки. – Держу пари, что все тело у меня сплошь покрыто такими же отметинами.

– Почему Стерн сделал это?

– Люди такого склада, как он, по своей натуре садисты, во всяком случае большинство из них.

– А вы многих знаете?

– Достаточно, чтобы судить об этом. Очевидно, я притягиваю их как магнит. Не знаю почему. А может быть, и знаю. Женщины, похожие на меня, не требовательны. Я вообще ничего никогда не требую.

– Ланс Леонард – один из них?

– Полагаю, что да. Я почти не знаю – почти не знала эту маленькую рыбешку.

– Когда-то он служил здесь спасателем.

– Я не имею ничего общего со спасателями, – проговорила она довольно резко. – В чем дело, Арчер? Я думала, мы станем друзьями, повеселимся вместе. Я никогда не развлекаюсь.

– Неужели никогда?

Ей это вовсе не казалось смешным.

– Меня запирают на замок и наказывают, а это несправедливо, – заявила она. – Однажды в жизни я действительно совершила нечто ужасное, и теперь меня винят во всем, что случается плохого. Стерн – мерзкий лжец. Я не прикасалась к его любовнику, я даже не знала, что он мертв. Зачем мне, было стрелять в него? На мне и так достаточно грехов, вполне достаточно.

– Например?

Она уставилась на меня. Ее лицо окаменело.

– Например? Вы пытаетесь что-то выведать у меня, не так ли? Пытаетесь докопаться до чего-то?

– Да, пытаюсь. Что такое ужасное вы совершили?

Что-то странное произошло с ее лицом. Один глаз лукаво прищурился, а другой широко открылся и смотрел на меня с суровым осуждением. Рот скривился в сторону прищуренного глаза, и показалась полоска белых блестящих зубов. Она пробормотала:

– Я – гадкая, гадкая, гадкая девчонка. Я следила за ними, когда они этим занимались, стояла за дверью и наблюдала. Чудеса современной науки. Я была и в комнате, и снаружи.

– И что же вы сделали?

– Я убила свою мать.

– Каким образом?

– Проклятиями, – проговорила она хитро. – Я прокляла ее. Я накликала смерть своей матери. Ну так как, мистер Любитель Задавать Вопросы, вы удовлетворены моими ответами? А может быть, вы психиатр? Это Симон нанял вас?

– Нет, нет и еще раз нет.

– И своего отца я тоже убила. Разбила ему сердце. Признаться вам и в других преступлениях? Я нарушила почти все десять заповедей. Зависть и злоба, гордыня, похоть и страсть. Я сидела дома и строила планы его смерти, мечтала его повесить, сжечь, застрелить, утопить, отравить. Сидела дома и представляла его с ними, с молодыми девушками. Воображала, как он обнимает их стройные тела и гладит их белые ноги. Сидела дома и пыталась тоже завести себе друзей – друзей-мужчин. Но мне это никогда не удавалось. Я отпугивала их. Один из них сказал мне это прямо в лицо, мерзкий педерастишка. Они пили мое виски, уходили и никогда больше не возвращались. – Она отхлебнула из своего бокала и воскликнула: – Вперед! Выпейте до дна.

– И вы тоже, Изабель. А потом я отвезу вас домой. Где вы живете?

– Рядом, на берегу. Но я пока не собираюсь уезжать. Вы же не заставите меня? Я так давно не была на вечеринках. Почему бы нам не пойти потанцевать? Может быть, на меня противно смотреть, но танцую я хорошо.

– Вы очень красивы, но я не особенно ловкий танцор.

– Я безобразна, – твердила она. – Не смейтесь надо мной. Я знаю, что я некрасива. Я знала это всегда, с самого детства. И никто никогда не любил меня по-настоящему.

Дверь за ее спиной широко распахнулась. В проеме стоял Симон Графф с совершенно неподвижным, окаменевшим лицом.

– Изабель! Что это за вальпургиева ночь! Что ты здесь делаешь?

Умолкнув, она на мгновение оцепенела. Затем медленно и осторожно повернулась, встала со стула и замерла, высокомерно вздернув голову. Бокал дрожал в ее руке.

– Что я делаю? Выбалтываю свои секреты. Поверяю свои маленькие гнусные тайны моему дорогому новому другу.

– Ты дура. Поехали домой.

Графф быстро шагнул к ней. Не двигаясь с места, она вдруг швырнула свой бокал, целясь ему в голову, но промахнулась. Бокал пролетел мимо и, ударившись о стену рядом с дверью, разбился на мелкие осколки. Брызги попали Граффу в лицо.

– Сумасшедшая, – процедил он сквозь зубы. – Ты сейчас же поедешь со мной домой. И я вызову доктора Фрея.

– Почему это? Ты мне не отец. – Она повернулась ко мне. Ее лицо все еще было искривлено жутковатой застывшей усмешкой.

– Я должна ехать с ним?

– Не знаю. Он ваш законный опекун?

Графф ответил вместо нее:

– Да, конечно. А вы лучше держитесь подальше отсюда.

Он снова обратился к жене:

– Ты же знаешь, что тебе будет очень плохо, да и всем нам, если ты попытаешься освободиться от меня. Тогда ты действительно погибнешь. – В его голосе появились новые нотки. В нем звучали великодушие, усталость и безысходная грусть.

– Я уже погибла. Что еще женщина может потерять?

– Узнаешь, Изабель. Если не поедешь со мной и не будешь делать то, что я тебе скажу.

– Такое обращение давно вышло из моды, – не вытерпел я. –

– Еще раз говорю вам, не лезьте не в свое дело. – Он смотрел куда-то поверх моей головы таким тяжелым, ледяным взглядом, что макушкой я даже почувствовал холодок. – Эта женщина – моя жена.

– Ей повезло.

– Кто вы?

Я назвался.

– Что вы делаете здесь, в клубе, на этом вечере?

– Изучаю животных.

– Я спрашиваю серьезно и требую точного ответа.

– Попытайтесь избрать другой тон и, может быть, вы его получите. – Я обошел бар и встал рядом с Изабель. – Вас избаловали подхалимы, среди которых вы провели всю свою жизнь. Я же человек несговорчивый.

Он посмотрел на меня с неподдельным удивлением. Наверное, впервые за много лет кто-то осмелился возражать ему. Затем он вдруг вспомнил, что должен быть в ярости, и повернулся к жене:

– Он пришел сюда с тобой?

– Нет. – В ее голосе послышалась робость. – Я думала, он один из твоих гостем.

– Что он делает в этой комнате?

– Я предложила ему выпить. Он помог мне, когда меня ударил мужчина. – Теперь, когда ее возбуждение улеглось, она говорила робко, почти жалобно.

– Кто тебя ударил?

– Ваш друг, Карл Стерн, – снова вмешался я. – Он буквально набросился на нес с кулаками, толкнул на пол. Мы с Бассеттом вышвырнули его отсюда.

– Вы его вышвырнули? – Удивление Граффа перешло в ярость, которая опять обратилась против жены. – И ты допустила это, Изабель?

Нагнув голову, она приняла неуклюже-задиристый вид, раскачиваясь на одной ноге, как школьница.

– Вы что, неправильно меня поняли, Графф? Или вы не возражаете, когда всякие бандиты издеваются над вашей женой?

– Я сам позабочусь о своей жене, по собственному усмотрению. У нее немного расстроена психика, иногда ей требуется решительное обращение. Вам тут нечего делать. Уходите.

– Сначала я допью свое виски. – Меня интересовал еще один вопрос. – Что вы сделали с Джорджем Уоллом?

– С Джорджем Уоллом? Я не знаю никакого Джорджа Уолла.

– Зато ваши парни прекрасно знают – Фрост, Марфельд и Лэшмен.

Мне все-таки удалось привлечь его внимание.

– Кто такой этот Джордж Уолл?

– Муж Эстер.

– Не знаю никакой Эстер.

Миссис Графф искоса метнула да мужа быстрый хмурый взгляд, но ничего не сказала. Я смотрел на него

в упор, пытаясь привести в замешательство. Глаза Граффа походили на тусклые отверстия, в которых можно было увидеть только мрачную необитаемую пустоту.

– А вы лжец, Графф.

Он покраснел до ушей, но краска тут же схлынула с его лица, и оно приняло мертвенно-бледный оттенок. Подойдя к двери, он громким дрожащим голосом позвал Бассетта. Когда Бассетт появился, Графф сказал:

– Я хочу, чтобы этот человек убрался отсюда. Я не позволю, чтобы всякие головорезы…

– Мистер Арчер совсем не головорез, – сдержанно произнес Бассетт.

– Он ваш друг?

– Да, я считаю его другом. Скажем, недавним другом. Мистер Арчер – частный детектив, которого я пригласил, исходя из личных соображений.

– Из каких это личных соображений?

– Какой-то сумасшедший угрожал мне прошлой ночью. И я попросил мистера Арчера заняться этим делом.

– В таком случае скажите ему, чтобы он оставил моих друзей в покое. Карл Стерн – мой компаньон, и я хочу, чтобы с ним обращались уважительно.

Глаза Бассетта заблестели от волнения, голос дрогнул, но он не сдавался:

– Я – управляющий этого клуба. И пока я им являюсь, я буду требовать от посетителей соблюдения порядка – неважно, чьи они друзья.

Изабель рассмеялась неприятным металлическим смешком. Оказывается, она уселась на свою шубу и теперь нервно выщипывала из нее мех.

Графф сжал кулаки и весь затрясся от гнева.

– Убирайтесь отсюда вон!

– Пойдемте, мистер Арчер. Предоставим мистеру Граффу возможность немного прийти в себя.

Бассетт был бледен. Он явно перепугался, но старался не подавать виду. Я и не предполагал, что он способен держаться так мужественно.

Глава 21

Пройдя вдоль галереи, мы свернули в кабинет Бассетта. Управляющий шел с подчеркнуто решительным видом, высоко подняв плечи. И все-таки он казался лишенным собственной воли, как будто его движениями управляло что-то извне.

Вытащив стаканы и бутылку, он налил мне крепкого виски, а себе еще крепче. Это была уже другая бутылка, не та, которую я видел утром, и она была почти пуста. Однако пьянство в течение целого дня, долгого, как череда лет, каким-то непостижимым образом пошло Бассетту на пользу. Он утратил свою юношескую застенчивость и вообще не притворялся моложе, чем он есть. Его лицо с высоким крутым лбом осунулось и похудело за несколько последних часов.

– Вот это было представление! – ободряюще воскликнул я. – А я-то думал, вы немного боитесь Граффа.

– Вы правы, я его боюсь, когда абсолютно трезвый. Он же в совете опекунов не последнее лицо и, можно сказать, контролирует мою работу. Но существует какой-то предел, выше которого чувствуешь себя бесстрашным.

– Надеюсь, у вас из-за меня не будет неприятностей.

– Не беспокойтесь. Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе. – Он указал мне на стул, а сам сел за свой стол, не выпуская из руки стакан с неразбавленным виски. Он пил и исподлобья смотрел на меня. – Что привело вас опять сюда, дружище? Случилось что-нибудь новенькое?

– Много чего. Я видел Эстер сегодня вечером.

Он взглянул на меня так, будто я сообщил ему, что встретился с привидением.

– Вы видели ее? Где?

– В се доме на Беверли-Хиллз. Я говорил с ней. Но это ни к чему не привело.

– Сегодня вечером?

– Да, около полуночи.

– Значит, она жива?

– Если, конечно, это был не ее дух. А вы считали ее мертвой?

Прошло какое-то время, прежде чем он ответил. Его глаза подернулись влагой и как бы потускнели. С ним происходило что-то непонятное. Быть может, с души у него упала тяжесть?

– Да, правда, я ужасно боялся, что се уже нет в живых. Я весь день думал, вдруг Джордж Уолл убьет ее.

– Ерунда. Уолл сам исчез. Должно быть, попал в переплет. Возможно, люди Граффа убили его самого.

Но Бассетта не интересовал Уолл. Он вышел из-за стола и положил мне на плечо вдруг потяжелевшую руку.

– Вы меня не обманываете? Вы уверены, что с Эстер все нормально?

– Два часа назад она была в полном порядке, по крайней мере физически. Я не знаю, что о ней думать. Она производит впечатление порядочной девушки, но в то же время она, похоже, связана с самой паршивой шайкой на всем Юго-Западе. Например, с Карлом Стерном. А вы какого мнения о ней, Бассетт?

– Не знаю, что и сказать.

Он облокотился о стол, прижал ладонь ко лбу, затем провел ею по своему длинному лицу и, медленно подняв веки, посмотрел мне прямо в глаза. Я физически ощутил тупую боль, которой был полон его взгляд.

– Вы любили ее, верно?

– Очень любил. Думаю, вам будет не так-то легко понять мое отношение к этой девушке. Больше всего оно походило на отеческую любовь, лишенную какой бы то ни было чувственности. Я знал Эстер с детства, так же как и ее сестру. Их отец был членом нашего клуба, одним из моих самых близких друзей.

– Вы живете здесь уже так давно?

– Я двадцать пять лет работаю управляющим этого клуба. А когда-то был его привилегированным членом. Сначала нас было двадцать пять человек, и каждый вложил по сорок тысяч долларов.

– И вы тоже?

– Разумеется. Одно время мы были обеспеченными людьми – моя мать и я. Кризис двадцать девятого года практически разорил нас. Когда это случилось, мои друзья в клубе предложили мне место управляющего. Это первая и единственная работа, которой я занимаюсь.

– А что же произошло с Кэмпбеллом?

– Он допился до смерти. Собственно говоря, теперь я делаю то же самое, только медленнее. – Мрачно усмехнувшись, он поднял стакан и залпом осушил его. – Жена Кэмпбелла оказалась глупой женщиной и совершенно непрактичной. После смерти Раймонда его семья жила в Каньоне Топанга. Я старался, как мог, помочь двум девчушкам, оставшимся без отца.

– В прошлый раз вы не рассказали мне всего этого.

– Не рассказал. Не так уж я воспитан, чтобы афишировать свою филантропическую деятельность.

Его речь сделалась официальной и несколько туманной. Видимо, виски действовало на него. Он медленно перевел взгляд с моего лица па бутылку и обратно, и даже это движение явно стоило ему усилий. Я отрицательно покачал головой. Тогда Бассетт плеснул виски только в свой стакан и отхлебнул из него. Я подумал, что, если он не снизит темпа, его тоска, скорее всего, примет какую-нибудь неожиданную форму. Алкоголь может сыграть плохую шутку с тем, кто ищет в нем забвения. На какое-то время он уносит вас из реальности, но затем всегда возвращает назад – и дорога тянется между холмами адского пепла.

И пока он еще не скрылся в водах Леты, я наугад бросил вопросик, как рыболовный гарпун:

– Эстер обманула вас?

Бассетт казался ошеломленным. Он попытался уйти от ответа, подбирая слова с осторожностью, усиленной алкоголем.

– Боже мой, о чем вы говорите?

– Я слышал, будто Эстер что-то украла у вас перед тем, как уехать отсюда.

– Украла у меня? Какая чепуха!

– Так она не лазила в ваш сейф?

– Бог ты мой, ну конечно нет. Эстер не способна на такой поступок. Правда, у меня и красть нечего. Знаете, мы не держим наличных здесь, в клубе, все расчеты ведутся по счетам…

– Меня это не интересует. Все, что я хотел услышать, – заверение, что Эстер ничего не стащила из вашего сейфа в сентябре.

– Конечно нет. Ума не приложу, кто мог такое сказать. У людей злые языки. – Он наклонился ко мне, слегка качнувшись. – Кто это был?

– Неважно.

– Нет, очень важно. Вы должны проверять свои источники, дружище. А иначе подорвете репутацию. Как вы думаете, что из себя представляет Эстер?

– Как раз это я и пытаюсь выяснить. Вы знаете ее лучше других и утверждаете, что она не может украсть.

– Во всяком случае, у меня.

– А у других?

– Я не знаю наверняка, на что она способна.

– А она решится на шантаж?

– Должен заметить, вы задаете нелепые вопросы.

– Еще вчера вы не считали шантаж чем-то невозможным. Вы должны быть со мной предельно откровенны. Симона Граффа кто-нибудь шантажировал?

Он решительно покачал головой.

– Чем можно шантажировать мистера Граффа?

Я взглянул на фотографию, запечатлевшую трех прыгунов в воду.

– Габриэль Торресе. Я слышал, что у нее с Граффом была связь.

– Какая связь?

– Не притворяйтесь, Клэренс. Вы совсем не дурак. Вы знали эту девушку. Она работала здесь. Между ней и Граффом что-то было, и вы не могли об этом не слышать.

– Если между ними что-то и было, – бесстрастно проговорил Бассетт, – мне об этом ничего не известно. – Он задумался на несколько секунд, медленно покачиваясь из стороны в сторону. – Бог ты мой, уж не думаете ли вы, что он убил се?

– Все может быть. Но я имел в виду миссис Графф.

Бассетт молчал, угрюмо уставившись на меня.

– Что за ужасная мысль, – наконец выдавил он.

– Вы бы сказали то же самое, если бы хотели выгородить их.

– Но это же сов-вершенно… – Запнувшись, он скривился и начал снова: – Но это же совершенно абсурдно и смешно.

– Почему? В припадке безумия Изабель вполне могла совершить убийство, тем более что мотив для этого у нее был.

– Она не сумасшедшая. Она… одно время она страдала эмоциональной неустойчивостью.

– Ее помещали в лечебницу?

– Вряд ли. Правда, иногда она проводит какое-то время в частной клинике. У доктора Фрея в Санта-Монике.

– Когда она была там последний раз?

– В прошлом году.

– В начале или в конце года?

– Весь год. Так что сами видите. – Он помахал рукой перед лицом, как бы отгоняя надоедливую муху. – Это просто невозможно. Изабель была под замком, когда застрелили девушку. Абсолютно исключено.

– Вы уверены?

– Разумеется. Я регулярно ее навещал.

– Изабель – ваш близкий друг?

– Да. Очень близкий.

– Настолько близкий, что можно и солгать в его пользу?

– Не говорите чепухи. Изабель и мухи не обидела бы.

Его глаза затуманились, язык заплетался, но стакан он держал твердо. Залпом осушив его, он присел на край стола, слегка покачиваясь и сжимая стакан обеими руками, точно он был его единственной опорой.

– Очень близкий друг, – повторил он мечтательно. – Бедняжка Изабель. У нее трагичная история. Ее мать умерла совсем молодой. Отец дал ей все, кроме любви. А она так нуждалась в сочувствии, ей требовалось, чтобы хоть кто-то выслушал ее. И я попытался стать ее другом.

– Вы?

Он печально и задумчиво посмотрел на меня. Временный подъем, вызванный виски, уже проходил. Лицо Бассетта приняло оттенок вареного мяса, тонкие волосы рассыпались и упали на лоб. Он с трудом оторвал одну руку от стакана, чтобы откинуть волосы назад.

– Я понимаю, что вам трудно поверить. Но это же происходило двадцать лет назад. Не всегда ведь я был стариком. К тому же Изабель нравились мужчины старше ее. Она была предана своему отцу, но между ними никогда не было того взаимопонимания, в котором она нуждалась. Тогда ее только что исключили из колледжа, в третий или четвертый раз. Она была ужасно замкнутой и проводила дни напролет здесь, на пляже, в одиночестве. Мы познакомились, и постепенно она привыкла беседовать со мной. Мы проговорили все лето, до самой глубокой осени. Она ужасно не хотела возвращаться в колледж, не хотела расставаться со мной, так как влюбилась в меня.

– Вы шутите.

Я нарочно дразнил его, и он отреагировал с остротой, вызванной слишком большой дозой алкоголя. Лицо его вспыхнуло, на щеках проступили старческие багровые жилки. С трудом сдерживая обиду и гнев, он произнес дрожащим голосом:

– Истинная правда, она любила меня. Мне тоже немало пришлось пережить, и я был единственным, кто мог понять ее. Она уважала меня. Между прочим, я окончил Гарвард, это вам известно? А в первую мировую войну провел три года во Франции, служил санитаром.

Я подумал, что ему лет шестьдесят. Значит, когда они встретились, ему было сорок, а Изабель около двадцати.

– А какие чувства вы испытывали к ней? Тоже отеческие?

– Я любил ее. Она и моя мать – вот две женщины, которых я действительно любил. И я бы женился на Изабель, если бы ее отец не отказал наотрез. Питер Гелиопулос отверг меня.

– И выдал ее за Симона Граффа.

– Да, за Симона Граффа. – Он содрогнулся от наплыва чувств – слабый и робкий человек, который редко позволяет своим эмоциям вырываться наружу. – За самоуверенного карьериста, блудника и мошенника. Я знал Симона Граффа, когда он был простым иммигрантом и ничего собой не представлял. Помощник режиссера халтурных вестернов. У него тогда был сдин-единственный приличный костюм. Но я к нему хорошо относился. А он делал вид, что я ему нравлюсь. Я ссужал ему деньги, ввел рядовым членом в наш клуб, представил влиятельным людям. Господи, это же я и познакомил его с Гелиопулосом. Два года Графф работал у него на студии режиссером-постановщиком, а потом женился на Изабель. Все, что у него есть, чего он добился, пришло к нему с этой женитьбой. И у него хватает совести так обращаться с ней.

Он встал и попытался подчеркнуть свои слова широким гневным жестом, который отбросил его в сторону, к стене. Выронив стакан, он обеими руками уперся в стену, чтобы удержаться на ногах. Однако ему, вероятно, показалось, что стена падает на него. В действительности он сам, врезавшись лбом в штукатурку, согнулся пополам и с глухим звуком уселся на пол, покрытый ковром. Теперь Бассетт смотрел на меня снизу вверх, глупо хихикая. Собственно, прямо на меня был устремлен только один его глубоко запавший голубой глаз, а другой закатился, отчего лицо его приняло странное сомнамбулическое выражение.

– Сильно кружится голова, – сообщил он как бы в свое оправдание.

– Надо уменьшить дозу.

Я взял его под мышки, приподнял и подтащил к креслу. Он свалился как мешок, руки свесились, касаясь пола, а подбородок уткнулся в грудь. Ему наконец удалось остановить свой блуждающий взгляд – разумеется, на бутылке, и он протянул к ней руку. На дне оставалось пять или шесть унций виски. Я испугался. Этого было вполне достаточно, чтобы окончательно вывести его из строя или же вовсе убить. Поэтому я быстро взял бутылку, заткнул пробкой и поставил в бар. Ключ от бара торчал в замке. Я повернул его и опустил к себе в карман.

– По какому праву вы конфискуете мою выпивку? – Бассетт с таким трудом ворочал языком, что был похож на верблюда, жующего жвачку. – Это противозаконная конфискация. Я требую соблюдать закон о неприкосновенности личности.

Он попытался дотянуться до моего стакана. Но я успел перехватить его и отставить в сторону.

– Клэренс, вам уже достаточно.

– Позвольте мне судить самому. Я решительный человек, особенный человек. Человек, который спокойно выпивает в день по бутылке, ей-Богу. Перепью вас запросто.

– Не сомневаюсь. Но вернемся к Симону Граффу. Кажется, вы его недолюбливаете?

– Я ненавижу его, – процедил он сквозь зубы. – Будем откровенны. Он украл у меня единственную женщину, которую я любил. Кроме матери. А также украл моего метрдотеля. Лучшего метрдотеля на всем побережье, моего Стефана. Они предложили ему двойную оплату и сманили в Лас-Вегас.

– Кто они?

– Графф и Стерн. Он им потребовался в их так называемом клубе.

– Кстати, о них – почему Графф терпит наглость этого бандита?

– Ну, это самый трудный вопрос, на который у меня нет ответа. Но если бы даже я и знал, вам бы ни за что не сказал. Потому что я ведь не правлюсь вам, да?

– Ну что вы, Клэренс. Встряхнитесь. Вы мне очень нравитесь.

– Ложь. Жестокая и бесчеловечная. – Две слезинки выкатились из уголков его голубых затуманенных глаз и скатились вниз, блеснув, как маленькие серебряные пульки, и оставив на щеках влажные дорожки. – Не даете мне выпить. Заставляете меня говорить, а выпивку спрятали. Так нечестно, это гнусно.

– Прошу прощения. Но на сегодня виски достаточно. Вы же не хотите убить себя.

– А почему бы и нет? Один-одинешенек во всем мире. Никто меня не любит. – Он внезапно залился такими обильными слезами, что все его лицо сразу стало мокрым. Судорожные рыдания жестоко сотрясали его, как будто из его щуплого тела пыталось прорваться наружу нечто огромное.

Это было не очень приятное зрелище. И я собрался уходить.

– Не оставляйте меня, – с трудом выговорил он. – Не оставляйте меня одного.

Он вылез из-за стола, пытаясь меня удержать, но споткнулся обо что-то – о какую-то невидимую проволоку – и в полный рост растянулся на ковре, уже ничего не видя, не слыша и не говоря. Я повернул его голову так, чтобы он не задохнулся, и вышел.

Глава 22

Стало заметно прохладнее. Из бара все еще доносились смех и звон бокалов, но оркестра во дворе уже не было. Чья-то машина медленно, словно с трудом, выбиралась по подъездной аллее вверх, на автостраду, за ней еще одна. Компания разъезжалась по домам.

В комнате спасателя, за кабинками для переодевания, горел свет. Я заглянул в дверь. Молодой негр читал книгу. Увидев меня, он захлопнул ее и поднялся со стула. Я прочитал название книги – «Основы социологии».

– Как поздно ты читаешь.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Что вы обычно делаете с Бассеттом, когда он напивается до потери сознания?

– Он опять отключился? Где он?

– На полу своего кабинета. Его можно где-нибудь здесь уложить в постель?

– Да, в задней комнате. – Скорчив смиренную физиономию, он шутливо изобразил христианскую любовь к ближнему. – Думаю, я должен помочь ему, не так ли?

– Ты справишься один?

– У меня большая практика. – И он улыбнулся мне, не так официально, как раньше. – Вы друг мистера Бассетта?

– Не совсем.

– Он предложил вам какую-то работу?

– Ты прав, дружище.

– Здесь, в клубе?

– Отчасти.

Он был слишком вежлив, чтобы продолжать расспросы.

– Я вот что скажу. Пока я буду укладывать мистера Бассетта, оставайтесь здесь, а я вернусь и приготовлю вам чашечку кофе.

– От кофе не откажусь. Кстати, меня зовут Лу Арчер.

– А меня Джозеф Тобиас. – И он словно клещами стиснул мою руку. – Пожалуйста, подождите немного.

Он быстро вышел, Я осмотрелся. Комнатка была забита разноцветными зонтами, штабелями сложенных шезлонгов, надувными пластиковыми поплавками, из которых был выпущен воздух, и пляжными мячами. Разложив один шезлонг, я с наслаждением растянулся на нем. Усталость свалила меня лучше пентонала. Почти мгновенно я уснул.

Когда я проснулся, Джозеф стоял рядом со мной. Он открыл электрический щит на стене, передвинул несколько рычажков, и мгла за открытой дверью стала непроницаемой. Обернувшись, он посмотрел на меня.

– Не хотел вас будить. Вы выглядите таким уставшим.

– А ты никогда не устаешь?

– Нет. Почему-то никогда. Правда, было время, когда я страшно уставал, – в Корее. Там я просто валился с ног от усталости, ведя свой джип по непролазной грязи. Будете сейчас пить ваш кофе?

– Пожалуй.

Он привел меня в ярко освещенную комнату с ослепительно белыми стенами, на двери которой было написано: «Закусочная». За стойкой, в стеклянной кофеварке, булькала вода. Электрические часы на стене торопливо и жадно откусывали маленькие кусочки времени. Было без пятнадцати четыре утра.

Я уселся на высокий табурет с мягким сиденьем. Тобиас перепрыгнул через стойку и, приземлившись, повернулся ко мне, напустив на себя каменно-непроницаемый вид.

– Кучулайн – ирландская гончая, – вдруг воскликнул он, немного изменив голос. – Когда Кучулайн чувствовал себя уставшим и измученным после боев, он спускался на берег реки и упражнялся в прыжках и беге. Таким образом он отдыхал. – И без всякого перерыва продолжал: – Я включил рашпер на тот случай, если мы захотим поджарить яйца. Я лично съел бы две или три штуки.

– Я тоже.

– Три?

– Три.

– А как насчет того, чтобы сначала выпить по стаканчику томатного сока? Он хорошо прочищает глотку.

– Прекрасно.

Он открыл большую банку и наполнил два стакана. Подняв свой стакан, я посмотрел на него. И зря. Темнокрасный цвет жидкости в фосфоресцирующем свете казался особенно густым. Я поставил стакан.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке, – проговорил я довольно неуверенно.

Джо всерьез расстроился. Ему показалось, что он недостаточно гостеприимен.

– Что такое? Может быть, что-то попало в сок? – Он перегнулся через стойку, озабоченно наморщив лоб. – Я сию минуту открыл банку. Если что и попало, так только на консервном заводе. Хозяева некоторых из этих огромных корпораций думают, что могут безнаказанно выпускать некачественную продукцию. Я открою другую банку.

– Не беспокойся.

Я залпом выпил красную жидкость. На вкус она оказалась действительно томатным соком.

– Все нормально?

– Очень вкусно.

– Я уже испугался, что с соком что-то случилось.

– С ним – нет. Что-то случилось со мной.

Он вынул из холодильника шесть яиц и разбил их над рашпером. Они уютно зашипели, сразу же став белыми по краям. Тобиас сказал через плечо:

– То, что я сказал о больших корпорациях, остается в силе. Массовое производство и массовый сбыт существуют в конечном счете для общественной выгоды, но их теперешние объемы зачастую не соответствуют истинным потребностям общества. Мы достигли того момента, когда необходимо учитывать общественные интересы. Вы как любите яйца?

– Вкрутую.

– Вот вам вкрутую. – Он снял с помощью лопаточки яйца и вставил в тостер четыре куска хлеба. – Вы сами намажете маслом тосты или мне их намазать? У меня есть специальная кисточка для масла. Но лично я предпочитаю нож.

– Намажь уж лучше ты за меня.

– Хорошо. А какой кофе вам нравится?

– В это время ночи – или, скорее, утра – черный. У тебя здесь прямо первоклассное обслуживание.

– Стараемся угодить, – улыбнулся он. – Я работал барменом в автобусе-буфете до того, как устроился в клуб. Зарплата та же, зато у меня остается больше времени для занятий.

– Ты ведь студент, да?

– Да. – Он подал яйца и налил кофе. – Держу пари, вы удивлены, что я с такой легкостью выражаю свои мысли.

– Ты угадал. Еще как удивлен.

Джозеф засиял от удовольствия и откусил кусочек тоста. Прожевав и проглотив его, он сказал:

– Обычно я здесь так не говорю. Знаете, чем богаче люди, тем меньше им нравится то, что какой-то негр способен удачно выразиться. Мне кажется, они считают, что нет никакого смысла быть богатым, если не можешь чувствовать себя выше и лучше других. Я изучаю английский на университетском уровне, но если я начну демонстрировать это, то сразу же потеряю работу.

– Ты занимаешься в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе?

– На подготовительном курсе. Готовлюсь к поступлению туда. Черт побери, – воскликнул он, – мне только двадцать пять лет, у меня уйма времени впереди! Конечно, я мог бы уже достичь большего, если бы занялся учебой раньше. Но мне потребовалась служба в армии, чтобы выйти из состояния бездумного самодовольства. – Он любовно обкатывал фразы. – Однажды холодной ночью я проснулся на холме, на обратном пути из Ялу. И внезапно я словно прозрел – начал размышлять обо всем, что меня окружало.

– О войне?

– Обо всем. О войне и о мире. О жизненных ценностях. – Он подцепил вилкой яйцо, отправил его в рот и некоторое время сосредоточенно пережевывал. – Я понял, что не знаю, кто я. Понимаете, я носил что-то вроде маски на лице и на душе, такой черной маски, и не знал, кто я на самом деле. И я решил, что должен наконец выяснить, кто я есть, и стать человеком. Если, конечно, удастся. Наверное, это звучит довольно глупо в устах такого парня, как я?

– По-моему, наоборот, весьма разумно.

– Да, вот и я так подумал. Да и сейчас думаю. Еще чашечку кофе?

– Нет, спасибо. А ты выпей.

– Нет, я не пью больше одной чашки. Разделяю вашу приверженность к умеренности. – Он улыбнулся собственным словам.

– А чем ты собираешься заняться в конце концов?

– Работать в школе учителем. Учителем и тренером.

– Неплохая перспектива.

– Еще бы! Я так этого жду. – Он помолчал, как бы пытаясь заглянуть в будущее. – Мне нравится говорить людям что-то важное. Особенно детям. Хотелось бы донести до них общечеловеческие ценности, некоторые идеи. А вы чем занимаетесь, мистер Арчер?

– Я – частный детектив.

Тобиас взглянул на меня немного разочарованно.

– По-моему, скучноватое занятие. Я хочу сказать, что вам не часто приходится иметь дело с идеями. Нет, – добавил он быстро, испугавшись, что ненароком обидел меня, – я, конечно, не ставлю идеи выше всех других ценностей. Эмоций. Действий. Благородных поступков.

– Да, это черная работа, – согласился я. – Видишь людей с самой плохой стороны. Кстати, как там Бассетт?

– Спит мертвым сном. Я уложил его в постель. Пусть проспится хорошенько. Я ничего не имею против того, чтобы немного помочь ему. Он неплохо ко мне относится.

– Ты давно здесь работаешь?

– Уже больше трех лет. Я сначала устроился в этот бар, а позапрошлым летом стал работать спасателем.

– Значит, ты знал Габриэль?

Он помолчал. Потом ответил без всякого выражения:

– Да, знал. Я вам уже говорил.

– Ты дружил с ней в то время? Перед тем, как ее убили?

Его лицо сразу стало замкнутым, глаза погасли. Как будто он спрятался в раковине, створки которой захлопнулись от неосторожного прикосновения.

– Не понимаю, зачем вам…

– Тебя это не касается. Не стоит пугаться, Джозеф, только потому, что я задал тебе несколько вопросов.

– Я не испугался. – Голос его звучал невыразительно и отчужденно. – Я уже ответил на все вопросы.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы должны догадаться, если вы детектив. Когда

Габриэль… когда мисс Торресе убили, меня арестовали в первую очередь. Они привезли меня в резиденцию шерифа и допрашивали по очереди весь день и половину ночи.

Голова его поникла под тяжестью воспоминаний. Было почти невыносимо смотреть на его изменившееся, как бы сразу погасшее лицо, утратившее всю свою живость.

– Почему они забрали именно тебя?

– Они сделали это без всяких объяснений. – Он поднял отливающую чернотой руку и помахал перед глазами.

– А кого-нибудь еще они допрашивали?

– Конечно, когда я им доказал, что провел всю ту ночь дома. Они задержали несколько пьяниц и половых извращенцев в окрестностях Малибу и в каньонах, да еще каких-то бродяг, шляющихся поблизости. И побеседовали с мисс Кэмпбелл.

– С Эстер Кэмпбелл?

– Да. Предполагали, что Габриэль провела вечер именно с ней.

– Откуда ты знаешь?

– Так сказал Тони.

– А где она провела вечер на самом деле?

– Понятия не имею.

– Я думал, у тебя есть какие-нибудь предположения.

– Ну так вы ошиблись. – Его взгляд прежде упорно избегал моего, ко при этих словах Джо посмотрел мне прямо в глаза. – Вы вновь подняли дело об убийстве мисс Торресе? Мистер Бассетт нанял вас?

– Не совсем. Я начал заниматься совсем другим делом, и расследование привело меня к истории Габриэль. Ты хорошо знал ее, Джозеф?

Он осторожно ответил:

– Мы работали вместе. По субботам и воскресеньям она принимала заказы на сандвичи и выпивку в бассейне и в раздевалках. А я разносил напитки, потому что для этого она была слишком молода. С мисс Торресе было очень приятно работать. Меня потрясло то, что с ней случилось.

– Ты видел все своими глазами?

– Я имел в виду другое. Конечно же нет. Но я был здесь, в этой самой комнате, когда Тони вернулся с пляжа. Вы, вероятно, знаете, что кто-то стрелял в нее и оставил лежать внизу, на пляже. Они с отцом жили недалеко отсюда. Тони ждал, что Габриэль вернется домой к полуночи. Когда она не вернулась, он позвонил Кэмпбеллам, они сказали, что не видели ее, и он отправился на поиски. И нашел ее утром – с двумя пулевыми ранениями, омываемую волнами. В тот день, с утра, она должна была помогать миссис Лам, и Тони пришел первым делом сюда, чтобы сообщить о случившемся несчастье.

Тобиас облизал сухие губы. Его глаза смотрели сквозь меня.

– Он стоял вот здесь, перед стойкой, и долгое время не мог вымолвить ни слова. Он не мог разомкнуть губы и сообщить миссис Лам, что Габриэль мертва. Однако она поняла, что ему плохо, что он нуждается в утешении. Она обошла стойку с этого края, обняла его и прижала к себе, как ребенка. И тогда он сказал ей. Миссис Лам велела мне сходить в кабинет мистера Бассетта и позвонить в полицию.

– Так это ты вызвал полицию?

– Я собирался. Но мистер Бассетт был у себя и сделал это сам. Потом я подошел к краю бассейна и посмотрел вниз через забор. Она лежала там на песке, лицом вверх. Я видел даже песчинки в ее глазах. Хотел спуститься и смахнуть их, но не решился.

– Почему?

– На ней не было никакой одежды. И она казалась такой белоснежной. И я боялся, что они приедут и застанут меня там, и им в голову придет безумная мысль, что это моих рук дело. Но когда они приезжали, им эта мысль все же пришла в голову. Они арестовали меня тем же утром. Я почти ожидал этого.

– Почему?

– Надо же было на кого-то свалить вину. А нас обвиняют во всех грехах вот уже три столетия кряду. Я знал, что это случится. Я не должен был давать волю чувствам, дружить с ней. И потом, в довершение всего, у меня в кармане оказалась сережка, принадлежащая Габриэль.

– Что за сережка?

– Маленькая круглая перламутровая сережка в виде спасательного круга, с дырочкой посередине и с надписью «США, Малибу». А хуже всего то, что другая сережка, ну та, которая составляла этой пару, все еще была в ухе Габриэль.

– Как же случилось, что сережка оказалась у тебя?

– Я просто-напросто подобрал ее, – ответил он, – и собирался вернуть Г абриэль. Я нашел ее у бортика бассейна, – добавил он через секунду.

– Тем утром?

– Да. Еще до того, как узнал, что она мертва. Марфельд и остальные полицейские такое из этого раздули. Думаю, они были совершенно уверены, что уже расследовали дело, пока я не сумел доказать им свое алиби. – Он издал странный звук, одновременно похожий и на смешок и на всхлип. – Как будто я мог поднять руку на Габриэль.

– Ты был влюблен в нее, Джозеф?

– Я этого не говорил.

– И тем не менее это правда, не так ли?

Он облокотился о стойку и оперся подбородком на руку, как бы желая таким образом обрести более устойчивое состояние.

– Возможно, я и влюбился бы, – с видимым усилием признался он, – если бы у меня был хоть какой-то шанс. Но это было абсолютно безнадежно, и я не мог позволить себе… Она никогда не видела во мне настоящего человека.

– Все это очень похоже на повод для убийства.

Я наблюдал за ним. Он замер. Неподвижное лицо со слегка впалыми щеками напоминало какую-то древнюю маску, высеченную из полированного черного камня, которую поддерживала такая же черная узкая ладонь.

– Разве не ты убил ее, Джозеф?

Он отшатнулся, будто я ударил его по незажившей ране, и повторил:

– Я бы и волоса на ее голове не тронул, вы же знаете.

– Ну ладно. Не будем об этом.

– Нет уж. Или вы возьмете свои слова обратно, или убирайтесь отсюда.

– Хорошо. Беру обратно.

– Вам не следовало так говорить. Она была моим другом. И к вам я отнесся как к другу.

– Прости меня, Джозеф. Но я должен был задать эти вопросы.

– Почему? Кто вас заставляет? Надо очень осторожно говорить о таких вещах. Вы знаете, как поступил бы Тони Торрес, если бы решил, что я стрелял в его дочь?

– Убил бы тебя.

– Правильно. Он уже хотел это сделать, когда полиция отпустила меня. Мне еле-еле удалось разубедить его. Но эта идея прочно засела у него в голове, как репей прицепилась. Он и теперь полон ожесточения.

– Как и все мы.

– Вы правы, мистер Арчер. Я и сам это чувствую. Но вы все-таки плохо представляете себе, на что способен Тони. Когда-то в молодости он кулаком убил человека.

– На ринге?

– Не на ринге и не случайно. Он сделал то, что хотел. Это произошло из-за женщины. Однажды ночью, месяца два назад, он пригласил меня к себе вниз и, напившись допьяна, рассказал мне эту историю. Думаю, он здорово мучился. Понимаете, той женщиной была мать Габриэль. Он убил мужчину, с которым она путалась, и она ушла от него. У противника Тони был нож, поэтому судья из Фресно признал, что убийство совершено в целях самозащиты, но сам Тони утверждал, что это не так. Он винил себя, что гибель Габриэль – Божья кара за его грех. Тони очень суеверный.

– Ты знаешь его племянника?

– Да, я его знаю. – По тону, которым он произнес это, стало ясно, как Джо относится к Лансу. – Некоторое время назад он работал здесь спасателем, а я тогда только устроился в закусочную. Но он оказался до такой степени ленив, что никак не мог справиться с работой без помощи своего дяди. Тони обычно занимался уборкой, пока Ланс прыгал с вышки в бассейне. Понимаете, Тони любил его.

– А как относится к нему Тони теперь?

Джозеф почесал в затылке.

– Мне кажется, он наконец-то понял, что тот собой представляет. Я бы сказал, что он почти ненавидит Ланса.

– Достаточно, чтобы убить его?

– Какой странный разговор, мистер Арчер. Случилось что-то особенное?

– Я скажу тебе, если ты способен сохранить это в тайне.

– Я не выбалтываю секреты.

– Посмотрим. Твоего друга Ланса застрелили вчера вечером.

Он даже не поднял глаз.

– Он не был моим другом. Он вообще для меня никто.

– Но для Тони он что-то значил.

Он медленно покачал головой.

– Мне не следовало вам рассказывать о том, что Тони совершил когда-то. Тогда он был молод и обезумел от ревности. Он не мог бы сделать ничего подобного еще раз. Он и мухи-то не обидит, если она его не укусит.

– Выбирай уж одно из двух, Джозеф. Ты, сказал, что Токи ненавидит Ланса.

– Я сказал «почти».

– Почему он его ненавидит?

– У него на то есть причина.

– Ответь какая.

– Не отвечу, если вы используете слова во вред Тони. Этот Ланс не достоин даже шнурки у него на башмаках завязывать.

– Ты же сам считаешь, Джо, что Тони мог бы его застрелить.

– Я так не говорил. Я вообще ничего об этом не думаю.

– Ты заявил, что у него есть причина ненавидеть Ланса. Что за причина, Джо?

– Габриэль, – произнес он, уставившись в пол. – Ланс сбил ее с толку, когда она была еще подростком, в школе. Она сама рассказывала. Он научил ее пить, и вообще всему научил, всему, что в конце концов ее погубило. И если Тони застрелил этого проходимца, то оказал услугу обществу.

– Возможно, но не себе. Значит, все это тебе рассказала Габриэль?

Он кивнул, и его черная печальная тень кивнула вместе с ним.

– Вы с ней были близки?

– Никогда, если я правильно вас понял. Я уже объяснял. Она обращалась со мной так, точно я был не живым существом. Она мучила меня, рассказывая обо всем, чем он учил ее заниматься. – Джо с трудом заставлял себя говорить. – Думаю, она и не догадывалась, как мне тяжело. Она просто считала, что я вообще не могу– испытывать никаких чувств.

– А ты, похоже, испытываешь слишком много.

– Да. Иногда мне кажется, что они рвут меня на куски изнутри. Так было, когда она рассказывала мне, что он хотел от нее. Он предлагал ей уехать с ним в Лос-Анджелес и жить в отеле, а он бы устраивал ей свидания с мужчинами. Я так обозлился, что пошел и передал все Тони. Тогда он и порвал отношения с Лансом, потребовал уволить его отсюда и с позором выгнал из своего дома.

– А Габриэль ушла с ним?

Нет. Я думал, что, расставшись с ним, она изменится. Но оказалось слишком поздно. Уже ничего нельзя было исправить.

– Что же произошло в клубе потом?

– Послушайте, мистер Арчер, – сказал он сухо. – Вы навлекаете на меня неприятности. Слежка не входит в мои служебные обязанности.

– В самом деле?

– Конечно, в крайнем случае я сумею найти другую работу. Но у меня могут быть действительно серьезные неприятности.

– Извини. Я вовсе не собирался осложнять твою жизнь, Джозеф. Мне казалось, что ты сам хочешь мне помочь.

Глава 23

Джозеф посмотрел на свет. Лицо его было спокойным. Никаких внешних признаков волнения. Но я не сомневался, что его напряжение вот-вот вырвется наружу.

– Габриэль мертва, – констатировал он, глядя немигающим взглядом на лампу. – Какую пользу я могу ей принести?

– Есть и другие девушки, с которыми может произойти то же самое.

Наступило длительное молчание.

Наконец он сказал:

– Не такой уж я трус, как вы думаете. Я пытался все выложить еще в полиции. Но они не хотели слушать об этом.

– О чем?

– Если вы считаете, что я должен рассказать, я расскажу. Прошлой зимой Габриэль каждый день приходила в одну из раздевалок и оставалась там около часа.

– Одна?

– Вы сами знаете, что нет.

– Кто бывал с ней, Джозеф?

Я почти не сомневался в том, каким будет ответ.

– Мистер Графф.

– Ты уверен в этом?

– Да, уверен. Вам, наверное, трудно понять Габриэль. Она была очень молодая, почти девочка, гордилась, что такой человек, как мистер Графф, обратил на нее внимание, и не утаивала этого. Кроме того, она хотела, чтобы я прикрывал ее, принимал заказы, когда она… в общем, когда она занималась другим делом. – И он с горечью добавил: – Ей не было стыдно, что я все знаю. Она только боялась, как бы не узнала миссис Лам.

– Они когда-нибудь встречались здесь ночью? – спросил я. – Я имею в виду Симона Граффа и Габриэль.

– Может быть. Я не знаю. Я не работал по ночам тогда.

– Она была в клубе в ту ночь, когда ее убили, – сказал я. – Нам это известно.

– Откуда? Тони нашел ее на пляже.

– А сережка? Где ты ее подобрал?

– На полу в галерее перед раздевалками. Но Габриэль могла обронить ее там раньше.

– Не могла, если вторая сережка все еще оставалась на ней. Ты сам видел, что сережка была у нее в ухе, или это они тебе сказали?

– Я видел сам. Во время допроса они повели меня вниз, туда, где лежала Габриэль. Подняли простыню, которой она была покрыта, и заставили взглянуть на нее. И тогда я увидел маленькую белую сережку у нее в ухе.

В глазах Джо блеснули слезы. Память нанесла ему предательский удар. Сделав вид, что ничего не замечаю, я продолжил:

– Значит, она наверняка была в клубе как раз перед тем, как ее убили. Когда девушка теряет одну сережку, она снимает вторую. Видимо, у Габриэль не было времени, чтобы заметить пропажу. Сережка могла выпасть в те минуты, когда девушка была уже ранена, между первым и вторым выстрелами. Покажи мне то место, где ты нашел сережку, Джозеф.

Мы вышли.

Восточная часть неба уже окрашивалась первыми проблесками зари, а на западе таяли редкие звезды, как крупинки снега, упавшие на камни. Под легким дуновением предрассветного ветерка поверхность бассейна серебрилась и морщилась точно так же, как бесконечная ширь океана.

Тобиас провел меня вдоль галереи. Мы миновали полдюжины закрытых пустых кабинок, в том числе и раздевалку Граффа. Я заметил, что походка парня утратила легкость, он уныло шаркал кроссовками по бетону.

Остановившись, Джозеф повернулся ко мне.

– Она лежала вот на этом самом месте, застряла в решетке. – Он указал на круглую проволочную решетку, прикрывающую небольшое отверстие в каменном полу, предназначенное для стока воды. – Кто-то мыл галерею шлангом, и сережку смыло в этот дренаж. Я заметил, как она блестит, и поднял ее.

– Откуда ты знаешь, что кто-то в то утро мыл галерею?

– Потому что я видел, что кое-где на полу вода еще не просохла.

– Ты не знаешь, кто мог это сделать?

– Наверное, один из тех, кто с утра работал в бассейне. Или кто-то из посетителей. Никогда невозможно предсказать, что им в голову взбредет.

– Кто работал в бассейне в то время?

– Я, Габриэль, Тони и спасатель… Нет, никаких спасателей как раз не было. Я сам начал работать спасателем летом. А тогда место спасателя занимала мисс Кэмпбелл.

– Она была здесь в то утро?

– Кажется, да. Да, вспомнил, точно была. Что вы хотите узнать, мистер Арчер?

– Я хочу узнать, кто убил Габриэль, зачем, где и каким образом.

Он прислонился к стене, высоко подняв плечи. Глаза сверкали на его черном базальтовом лице.

– Ради Бога, мистер Арчер, вы не смеетесь надо мной?

– Ни в коем случае. Меня интересует твое мнение. Я думаю, что Габриэль была убита в клубе, возможно, как раз на этом месте. Уже потом убийца оттащил ее на пляж, а может, у нее хватило сил доползти туда самой. На полу остался кровавый след, который надо было смыть. И тогда же из уха девушки выпала сережка, которую потом ты нашел в решетке. А убийца не заметил ее.

– Маленькую сережку нелегко заметить.

– Да, – согласился я, – нелегко.

– Вы думаете, это сделала мисс Кэмпбелл?

– Во всяком случае, я хочу знать твое мнение. Не было ли у нее какой-нибудь причины для этого?

– Может, и была. – Он облизал губы. – Она тоже пыталась очаровать мистера Граффа, но он увлекся не ею.

– Это Габриэль тебе рассказала?

– Она говорила, что мисс Кэмпбелл ревнует. Но она могла и не говорить. Я сам видел.

Что ты видел?

Хотя бы те сумрачные взгляды, которыми они обменивались последнее время Пожалуй, они все еще оставались подругами, – ну вы знаете, как это бывает у девушек, но уже не относились друг к другу с такой любовью, как раньше Потом, когда произошло это несчастье, сразу после следствия мисс Кэмпбелл уехала, и никто не знал куда.

Но она же вернулась.

– Больше года спустя, после того как все затихло. Но ее все еще интересовало это дело. Приехав, она задала мне уйму вопросов. Рассказывала сказки, будто она и ее сестра Рина собираются написать статью в журнал, но я сразу подумал, что она допрашивает меня с другой целью.

– О чем она тебя спрашивала?

– Да не помню уже, – произнес он устало. – Кажется, она задавала те же вопросы, что и вы. Вы уже целую кучу задали.

– Ты говорил ей о сережке?

– Может быть. Не помню. Это гак важно? – Он оттолкнулся от стены и побрел через галерею, все так же шаркая ногами и поглядывая на бледнеющее небо. – Я должен поехать домой и поспать хоть немного, мистер Арчер. В девять утра мне снова заступать на дежурство.

– А я думал, ты никогда не устаешь.

– Сейчас я чувствую себя страшно угнетенным. Вы вызвали к жизни именно то, о чем я не хотел вспоминать. А вы заставили меня вновь пережить весь этот кошмар.

– Прости меня. Я тоже устал. Но, мне кажется, не стоит жалеть усилий, чтобы раскрыть это убийство.

– Вы полагаете? Ну, скажем, вы распутаете его, и что тогда? Что произойдет? – Его лицо казалось особенно мрачным в серой предрассветной полумгле, а в голосе зазвучала долго скрываемая горечь. – То же самое, что всегда. Полицейские примут у вас дело и прикроют его, и ничего не изменится, даже никого не арестуют.

– Именно так и было в прошлый раз?

– Убежден, что именно так. Когда Марфельд понял, что не может засадить меня в тюрьму, он сразу же потерял интерес к делу. Ну и я тоже потерял.

– Я попытаюсь обратиться в более высокие инстанции.

Ну и что? Для Габриэль это уже слишком поздно да и для меня тоже

Он повернулся на пятках и пошел прочь Я сказал глядя на его поникшую спину

– Я могу подвезти тебя, Джо

– У меня своя машина. Благодарю вас

Глава 24

Да, пока мне было трудно гордиться собой. Я прошел вдоль бассейна – последний участник празднества, – ощущая предутренний упадок сил, вызванный замедлением тока крови. С моря поднимался туман. Клубясь, он медленно плыл на запад, где еще не рассеялась ночная мгла. Кое-где уже стала видна похожая на черный мрамор чистая поверхность воды.

Внезапно невдалеке от берега я заметил какой-то предмет, но не сразу понял, что это такое. Сначала я принял его за корягу, обломок ствола со скрюченными ветвями. Он медленно, останавливаясь, скользил туда-сюда, подталкиваемый волнами прибоя, и я подумал, что ветки уж слишком гибкие. А когда волна наконец выбросила его на сырой песок, я увидел, что это труп мужчины в темном, подпоясанном ремнем плаще, лежащий вниз лицом.

Калитка в заборе была заперта на висячий замок. Оглядевшись, я обнаружил поблизости металлическую стойку с тяжелым бетонным основанием, на которой был укреплен знак: «Не входить». Сбив замок этой штукой, я открыл калитку. Затем спустился по бетонным ступенькам на берег и перевернул Карла Стерна на спину. На лбу у него была глубокая рана, нанесенная каким-то тяжелым предметом. То ли его ударили, то ли он сам на что-то наткнулся. Вторая рана – на горле – зияла, как лишенный зубов рот, распахнутый в беззвучном крике.

Уже подойдя к своей машине, я вспомнил, что вдоль этого берега проходит течение, направляющееся к югу со скоростью около мили в час. В трех милях севернее клуба «Чэннел» автострада тянулась над крутым обрывом, нависающим уступом над морем, где для любителей достопримечательностей была оборудована смотровая площадка, вымощенная гладкими плитами и обнесенная оградой. Седан, взятый напрокат Карлом Стерном, стоял, упершись хромированным бампером в витую ограду.

Ветровое стекло, приборная панель и переднее сиденье были забрызганы кровью. Кровь запеклась и на лезвии ножа, который валялся на коврике. Нож, похоже, был тот самый, который я видел у Стерна.

Я ни к чему даже не прикоснулся. Мне вовсе не хотелось оказаться замешанным в смерти этого гангстера. Отправившись прямиком домой, я завалился спать. Мне снился мужчина, живущий в полном одиночестве среди каких-то развалин и безуспешно пытающийся восстановить в памяти монументы и здания, некогда сложенные из этих камней. Кажется, когда-то он слышал неясное предание о том, что давным-давно здесь стоял город. И еще более смутное предание (а возможно, это был просто сон во сне), что люди, которые построили город, или их потомки когда-нибудь вернутся и восстановят его. И он так хотел бы жить в этом городе.

Глава 25

Моя секретарша позвонила мне ровно в семь тридцать утра.

– Вставайте и наводите глянец, мистер Арчер.

– А что, я обязательно должен сиять, как начищенный медный чайник? Я чувствую себя таким тусклым. Лег в постель примерно час назад.

– А я еще и не ложилась. В конце концов, иной раз вы могли бы нарушить режим и отменить ваши солдатские побудки.

– Сегодня я отменяю их навсегда. – Я пребывал в том неопределенном, как бы взвешенном состоянии, когда все кажется либо смешным, либо вызывающим слезы, в зависимости от того, в каком положении вы держите голову. – А теперь повесьте эту проклятую трубку, я опять лягу. Что за жестокость!

– Вот это да! В каком мы сегодня прекрасном настроении с утра! – не утерпела она. Но инстинкт вышколенной секретарши тут же взял верх. – Подождите, не отключайтесь. Я приняла два междугородных вызова, оба из Лас-Вегаса. Первый – в час сорок, звонила молодая женщина, которая, по-видимому, очень хотела поговорить с вами, но не сообщила ни своего имени, ни номера телефона. Она сказала, что позвонит еще раз, но не позвонила. Вы слышите меня? Второй – в три пятьдесят. Доктор Энтони Ривз, молодой врач из Мемориальной больницы, заявил, что звонит по поручению пациента по имени Джордж Уолл, которого подобрали в аэропорту с тяжелыми ушибами головы.

– В аэропорту Лас-Вегаса?

– Да. Это вам о чем-нибудь говорит?

Я испытал немалое облегчение, узнав, что Джордж жив, но тут же до меня дошло, что теперь мне самому нужно немедленно тащиться в Международный аэропорт и взбираться на борт самолета.

– Не закажешь ли ты мне билет, Вера?

– На первый самолет в Лас-Вегас?

– Именно.

– Был еще один телефонный звонок вчера после обеда. Мужчина, назвавшийся Мерсеро, из управления дорожной инспекции, просил передать, что «ягуар» зарегистрирован на имя Ланса Леонарда. Это тот актер, который застрелился вчера вечером?

– Ты уже прочитала утренние газеты?

– Нет, я слышала по радио.

– Что ты еще слышала?

– Больше ничего. Это было короткое информационное сообщение.

…Еще не было и десяти часов утра, а я уже разговаривал с доктором Энтони Ривзом в его кабинете в больнице штата Южная Невада. Этой ночью он дежурил, так что именно он оказал первую помощь Джорджу Уоллу, которого привезли сюда люди шерифа. Полицейские обнаружили Джорджа, когда он бродил по аэропорту. В больницу его доставили в весьма плачевном состоянии. У него была разбита скула, подозревались сотрясение мозга и даже трещина в черепе. Джорджу необходим полный покой – по крайней мере в течение недели, а может случиться, что ему придется лежать целый месяц. Посетители ему противопоказаны.

Спорить с молодым доктором Ривзом было бесполезно, хотя он и казался тихоней. Поэтому я отправился на поиски какой-нибудь впечатлительной медсестры и в конце концов наткнулся на пухленькую рыженькую девицу в белом колпаке, на которую произвел необходимое действие мой старый полицейский значок – я носил его с собой на всякий случай. Она привела меня к двухместной палате, на двери которой висела табличка: «Посетители не допускаются». Джордж оказался единственным обитателем палаты. Он спал. Я обещал не будить его.

Плотные шторы почти не пропускали света. Было так темно, что я едва различил белую забинтованную голову Джорджа на подушке. Сев в кресло, стоящее между двумя кроватями, я прислушался. Слабое дыхание Джорджа было спокойным и ровным. Через некоторое время я сам чуть не уснул.

Из сонного оцепенения меня вывел крик боли. Сначала мне показалось, что кричит Джордж, но крики и стоны доносились из соседней палаты. Затем все стихло.

Шум разбудил Джорджа. Он зашевелился, застонал и попытался сесть, подняв обе руки к забинтованному, как у мумии, лицу, но покачнулся и чуть не упал с кровати. Я удержал его за плечи.

– Спокойно, парень.

– Пустите меня. Кто вы?

– Арчер, – ответил я. – Местная Флоренс Найтингейл[7].

– Что со мной? Почему я ничего не вижу?

– Ты в бинтах по самые глаза. К тому же здесь темно.

– Где это – здесь? В тюрьме? Я в тюрьме?

– Ты в больнице. Разве ты не помнишь, что просил доктора Ривза позвонить мне?

– Боюсь, что я ничего не помню. Который теперь час?

– Воскресное утро, ближе к полудню.

Это известие, видимо, сразило его наповал. Некоторое время он лежал молча, затем озадаченно проговорил:

– Кажется, у меня пропал целый день.

– Успокойся. Его уже не воротишь.

– Я совершил что-то непоправимое?

– Я еще не знаю, что ты там совершил. Ты задаешь слишком много вопросов, Джордж.

– Вы просто щадите мое самолюбие, не так ли? – От волнения голос его стал хриплым. – Наверное, я вел себя как последний осел.

– Большинство из нас время от времени ведет себя именно так. Лучше попытайся что-нибудь вспомнить.

Он поискал выключатель в изголовье кровати, нащупал шнур и дернул за него. Потрогав бинты на лице, он уставился на меня сквозь узкие щелки в них. Ниже повязки виднелись распухшие, сухие и потрескавшиеся губы.

Когда Джордж заговорил снова, в его голосе прозвучал какой-то благоговейный страх:

– Эта маленькая мартышка в пижаме – это она меня так отделала?

– Отчасти. Когда ты последний раз видел его, Джордж?

– Вы должны это знать, ведь вы были со мной. Что вы подразумеваете под словом «отчасти»?

– Ему кто-то помог

– Кто?

– А ты не помнишь?

– Кое-что вспоминаю. – Голос его звучал по-детски неуверенно, от былой напористости не осталось и следа. – Это был какой-то кошмар. Нечто похожее на обрывки старинных фильмов, которых полно у меня в голове. Только я сам играл главную роль. И за мной все время гнался мужчина с пистолетом. А декорации менялись. Этого просто не могло быть на самом деле, никак не могло.

– Но это было. Ты ввязался в драку с охранниками в студии Симона Граффа. Имя Симона Граффа тебе ни о чем не напоминает?

– Напоминает. Я лежал в постели в каком-то убогом домишке в Лос-Анджелесе, кто-то говорил по телефону и назвал эго имя. Я встал, вызвал такси и попросил шофера отвезти меня к Симону Граффу.

– Это я разговаривал по телефону, Джордж. Ты находился в моем доме.

– Я был у вас дома?

– Не далее как вчера. – Видимо, его память работала избирательно. Это меня раздражало, хотя я не сомневался в его искренности. – И еще ты стащил жалкий старый серый костюм, принадлежащий мне, за который, кстати, я уплатил сто двадцать пять долларов.

– Я стащил? Весьма сожалею.

– Еще больше будешь сожалеть, когда получишь от меня счет. Ну ладно, довольно об этом. Как ты попал из студии Граффа в Лас-Вегас? И чем занимался все это время?

Глядя в налитые кровью глаза Джорджа, я физически ощущал, как его мысль с трудом продирается сквозь дебри забвения.

– Кажется, я летел на самолете. Это важно?

– Более или менее. На рейсовом или частном самолете?

После долгой паузы он произнес.

– Должно быть, на частном. Нас там было только двое, я и еще один парень По-моему, как раз тот, который бегал за мной с пистолетом. Он сказал, что Эстер в опасности и ей нужна моя помощь. В какое-то мгновение я потерял сознание, отключился. Затем, помню, я шел по улице и перед глазами у меня светились и мигали бесчисленные вывески. Я вошел в тот отель, который мне назвали, но она уже уехала, а администратор не мог сказать, куда именно.

– В какой отель?

– Я точно не помню. Вывеска на нем была в форме бокала Какое-то вино? Мартини? Сухой мартини. Может так звучать название?

– Да, есть такой отель в городе. Когда ты был там?

– Точно не помню, но знаю, что была ночь. Я потерял ориентацию во времени. Должно быть, остаток ночи я провел в поисках Эстер. Я встретил множество девушек, похожих на нее, но каждый раз оказывалось, что это не она. Дальше опять провал. А потом я очутился совсем в другом месте. Это было ужасно, прямо в глаза мне светили прожекторы, вокруг беспорядочно двигались толпы народа, и все думали, что я пьяный. Даже полицейский решил, что я пьян

– Забудь об этом, Джордж. Все уже кончилось.

– Как я могу забыть? Эстер в опасности. Разве нет?

– Может быть, я не знаю. Лучше бы ты выбросил ее из головы. Ну почему ты не можешь? Влюбись в какую-нибудь медсестру. При твоем стремлении к подвигам тебе непременно нужно жениться на медсестре. И, между прочим, сейчас тебе лучше лечь, а то нам обоим попадет.

Но вместо того чтобы лечь, он уселся повыше, подняв плечи под больничной рубашкой, и уставился на меня из-под бинтов безумным измученным взглядом.

– С Эстер что-то случилось. Вы от меня скрываете.

– Не сходи с ума, парень. Расслабься. Ты и так уже нажил себе кучу неприятностей.

Он рассердился.

– Если вы не хотите мне помочь, я сейчас же встаю и ухожу отсюда. Кто-то должен хоть что-нибудь предпринять.

– Далеко тебе не уйти.

Вместо ответа он сбросил одеяло и спустил ноги. Кровать была очень высокой. Он с трудом дотянулся до пола босой ногой и встал, покачиваясь, но тут же упал вперед, на колени, бессильно уронив голову, как подстреленный олень. Я с трудом поднял его и снова уложил в постель. Видимо, Джордж потерял сознание. Он лежал неподвижно, дыхание было поверхностным и учащенным.

Я нажал на кнопку вызова медсестры и вышел, столкнувшись с ней в дверях.

Глава 26

«Сухой мартини» оказался небольшим отелем в центре города, в квартале, где в основном располагались игорные дома. Я открыл дверь. Две пожилые женщины играли в канасту на деньги в небольшом холле, похожем на ящик, обитый сучковатыми деревянными панелями. За стойкой администратора сидел тучный мужчина в рубашке из искусственного шелка. На его лице застыло то неизменно жизнерадостное выражение, которое так приятно видеть на лицах толстяков.

– Чем могу быть вам полезен, мистер?

– У меня назначена встреча с миссис Кэмпбелл.

– Боюсь, что миссис Кэмпбелл еще не вернулась.

– А в какое время она ушла?

Он сцепил руки на животе и принялся вертеть большими пальцами.

– Дайте мне подумать. Я заступил на смену в полночь, она зарегистрировалась примерно час спустя, поднялась, оставалась в номере ровно столько, чтобы успеть переодеться, и сразу ушла. Значит, это было немногим позже часа ночи.

– Вы очень наблюдательны.

– Ну, на такую кошечку не мудрено обратить внимание. – И он одобрительно прищелкнул языком.

– Кто-нибудь сопровождал ее?

– Нет, она приехала одна и уехала тоже одна. А вы ее друг, не так ли?

– Да.

– И вы знаете ее мужа? Такой здоровенный парень со светло-рыжими волосами?

– Да, я знаю его.

– Чудной тип. Ворвался сюда среди ночи, страшный, как Божий гнев. Все лицо разбито, в волосах запеклась кровь, а разговаривает, как ненормальный. Он вбил себе в голову, что с его женой что-то стряслось, а я будто бы замешан в этом Утверждал, что я должен знать, где она Черт побери, я еле от него отвязался

Я посмотрел на часы.

– Да, за это время она вполне могла попасть в какую-нибудь историю Уже одиннадцать часов, как она отсутствует

– Не берите в голову Такие дамочки обычно кутят сутки напролет а некоторые из них и еще полсуток прихватывают Может, ей повезло, пошел выигрыш за выигрышем, она и понеслась во весь опор. Или у нее просто свидание Ведь кто-то же отделал ее мужа по первое число Если, конечно, он действительно муж.

– Муж, все правильно. Какие-то типы избили его И он сам хочет разобраться во всем. Сейчас он в больнице, и я пытаюсь отыскать его жену по его просьбе

– Так вы частный детектив?

– Да. А у вас точно нет ни малейшего представления о том, куда она могла отправиться?

– Если это так важно, я попробую разузнать. – Он оценивающе оглядел меня с головы до ног, прикидывая стоимость моего костюма и пытаясь определить содержимое бумажника. – Но это вам будет кое-что стоить.

– Сколько?

– Двадцать, – с некоторым сомнением сказал он.

– Послушай, приятель, я не собираюсь покупать тебя со всеми потрохами.

Он не возражал.

– Ну ладно десять. – И добавил: – Это лучше, чем совсем ничего

Взяв у меня деньги, он вразвалку направился в заднюю комнату. Вскоре я услышал его голос, – он говорил по телефону с кем-то по имени Руди. Вернулся он весьма довольный собой.

– Ночью я вызывал ей такси, а сейчас беседовал с диспетчером. Он пришлет сюда таксиста, который выполнял заказ.

– Сколько он с меня возьмет?

– Об этом вы с ним сами договоритесь.

Я ждал, стоя за стеклянной входной дверью и поглядывая на улицу. По дороге проносились автомобили с номерами всех американских штатов, но, конечно же, большинство номерных знаков принадлежало штату Южная Каролина. Поистине, этот город с его вечным праздником был самым отдаленным предместьем Лос-Анджелеса

От потока машин, двигающихся на запад, отделилось видавшее виды такси желтого цвета и затормозило у края тротуара. Водитель вышел из машины и пересек тротуар. Хотя он был еще не стар, у него оказалось вытянутое, с ввалившимися щеками, лицо, а фигура – как у гончей, которую долгое время кормили объедками. Я вышел ему навстречу.

– Это вы тот джентльмен, который интересуется блондинкой?

– Да, я.

– Обычно мы не даем информацию о своих клиентах. Разве только по официальному заявлению.

– Десять долларов – достаточно официально?

Он встал по стойке «смирно» и вскинул руку, как бы отдавая мне честь.

– Что бы вы хотели знать, шеф?

– В какое время ты ее подвозил?

– В час пятнадцать. Я проверил это по своему графику.

– А где ты ее высадил?

Он ухмыльнулся, обнажив желтые прокуренные зубы, и подчеркнуто лихо сдвинул фуражку. Она висела теперь почти вертикально, зацепившись за выступающий затылок своего владельца.

– Не торопитесь, приятель, сначала покажите, какого цвета у вас банкноты.

Я заплатил ему, сколько обещал.

– Она вышла прямо на улице, – сказал он. – Мне не хотелось высаживать ес в такой поздний час, но, думаю, она знала, что делает.

– Где это было?

– Сразу за бывшим аэропортом. Если хотите, могу отвезти вас туда. Это будет стоить два доллара по счетчику.

Он открыл заднюю дверцу. Я сел в такси. Судя по удостоверению личности, шофера звали Чарльз Мейер. Пока мы проезжали мимо фасадов многоэтажных зданий, на которых голливудские дивы с афиш восторженно улыбались безымянным миллионерам, он поведал мне о своей жизни. У Чарльза Мейера было слишком много проблем. Пьянство подточило его здоровье. Женщины разбили ему жизнь. Азартные игры вконец его разорили.

Его жалобный голос звучал настойчиво и монотонно:

– Три месяца я рысачил в этом проклятом городе, пытаясь скопить денег, чтобы немного прибарахлиться, купить какой-нибудь драндулет да выбраться отсюда. На прошлой неделе я решил: все, дело сделано, долги уплачены, и у меня осталось двести тридцать долларов. Зашел в аптеку купить инсулин. Мне дали сдачу серебром, два доллара и две монеты по двадцать пять центов. И вот просто так, от нечего делать, я опустил их в игровой автомат. И что из этого вышло? – Он горестно закудахтал: – Туда же ушли и остальные двести тридцать долларов. Чтобы спустить их, мне потребовалось чуть больше трех часов. Такой уж я азартный игрок.

– Может, тебе купить билет на автобус?

– Ну уж нет, мистер. Я буду торчать здесь, пока не заработаю на автомобиль послевоенной марки, такой, как у меня был когда-то, и на приличный костюм. Я не собираюсь притащиться назад в Дого, как бродяга.

Мы проехали мимо нескольких строящихся зданий. Надписи возле них свидетельствовали о том, что здесь возводятся клубы-отели с затейливыми названиями. Один из них принадлежал Симону Граффу. Это был его «Казбах», стропила которого возвышались на краю пустыря, как арматура для ярких, но фальшивых декораций.

Бывшая взлетная полоса была превращена в нескончаемый ряд дешевых мотелей, владельцы которых, похоже, из последних сил пытались придать им какую-то жалкую роскошь. Чарльз Мейер развернулся на сто восемьдесят градусов и остановился невдалеке от заведения, именующегося «Фиеста мотор-корт». Он повернулся ко мне, свесив свое вытянутое крысиное лицо через спинку сиденья.

– Вот здесь я ее и высадил.

– Кто-нибудь встречал ее?

– Если и встречал, то я не видел. Когда я отъехал, она стояла на улице одна-одинешенька.

– Но машины-то на автостраде были?

– Да, здесь всегда довольно большое движение.

– Она никого не ждала, как по-вашему?

– Откуда мне знать? Она была немного не в себе, какая-то слишком возбужденная.

– Возбужденная? В каком смысле?

– Ну, знаете, такая расстроенная, нервная, почти в истерике. Мне очень не хотелось оставлять ее одну в таком состоянии. Но она сказала, чтобы я уезжал. Я и уехал.

– Как она была одета?

– В красном платье, пальто из темного драпа, без головного убора. Да, еще одна деталь. На ней были туфли на очень высоких каблуках. Я еще подумал, что на таких каблучищах она далеко не уйдет.

– В каком направлении она пошла?

– Ни в каком. Она просто стояла на тротуаре, до тех пор пока я мог ее видеть. Теперь отвезти вас назад в «Мартини»?

– Задержись здесь на несколько минут.

– Хорошо. Но я оставлю счетчик включенным.

Хозяин мотеля «Фиеста мотор-корт» сидел за столиком под пляжным зонтом в маленьком внутреннем дворике, рядом со своей конторой. Он курил кальян, обмахивался потрепанным веером, сделанным из пальмового листа, и был похож на счастливого македонца или разочарованного в жизни армянина. В глубине дворика несколько темноглазых девчушек, должно быть, его дочерей, занимались тем, что вытаскивали и снова загоняли тележки в крошечные гаражи.

Нет, он не видел молодой женщины в красном платье. В одиннадцать двадцать пять он обычно вывешивает табличку: «Мест нет» и отправляется спать, так что о том, что происходит после одиннадцать тридцати, ему ничего не известно. Когда я уходил, до меня донесся его голос. Он рявкал какие-то команды своим темноглазым дочерям, как будто на собственном примере хотел продемонстрировать, как следует воспитывать будущих женщин, чтобы уберечь их от грозящих им неприятностей.

Войдя в гостиницу «Колониаль», расположенную рядом, я очутился в небольшом уютном холле, где меня встретил маленький опрятный человечек с аккуратно подстриженными усиками. Акцент выдавал в нем уроженца севера, в голосе слышалось астматическое придыхание. Нет, он, конечно же, не мог заметить девушку, о которой идет речь, в то время он был занят более важными делами. И сейчас у него есть дела поважнее, чем разговаривать о чужих женах.

Я пошел дальше, выбрав направление наугад. Попытал удачу в «Барикс-туристе», в «Желанном путнике» и в «Оазисе». Получил три ответа, и все отрицательные. Чарльз Мейер не спеша следовал за мной в своем такси, ухмыляясь и кивая головой.

Гостиница «Эльдорадо» представляла собой как бы двойной ряд курятников, окрашенных в пастельные цвета и увешанных гирляндами неоновых трубок. В холле никого не было. Я звонил до тех пор, пока не получил ответа, твердо решив не покидать своего поста до последнего. Наконец вышла женщина с длинным носом, испещренным следами угрей, с черными маленькими глазками и черными волосами, закрученными на бигуди. Она выглядела так невзрачно, что мне стало ее жаль. Было почти оскорблением говорить ей о яркой блондинке в красном платье

– Да, – буркнула она, – я видела ее. – Глаза ее злобно блеснули. – Она стояла ночью на углу в течение десяти-пятнадцати минут. Я вовсе не претендую на роль судьи, вообще не берусь судить людей, но меня просто взбесило то, как она выставляла себя напоказ, нарочно, чтобы ее кто-нибудь подобрал. Но у нее ничего не вышло. – В голосе женщины зазвучали ликующие нотки. – Мужчин не так-то легко увлечь. Ни один не остановился ради нее.

– Чем же она вызвала у вас такое раздражение?

– Ничем Просто мне противно было смотреть, как она выламывается под фонарем на моем углу. Кроме того, подобные вещи могут повредить бизнесу. У меня здесь семейный мотель. Поэтому я в конце концов вышла на улицу и предложила ей пройти подальше. Я была достаточно вежлива с ней. Просто спокойным тоном велела ей убираться и заниматься своими делами в другом месте. – Она помолчала, поджав губы, потом спросила: – Как я полагаю, она ваша подруга?

– Нет. Я – детектив.

Ее лицо озарилось улыбкой.

– Понимаю. Ну так вот. Я видела, как она входила в отель «Капля росы», что в двух шагах отсюда. Давно пора кому-нибудь навести порядок в этом вертепе. Вы ее преследуете за совершение какого-то преступления?

– За слишком яркую красоту.

Смысл моих слов, видимо, дошел до нее не сразу, так как только через несколько секунд она захлопнула дверь у меня перед носом.

Отель «Капля росы» был всего лишь захудалым флигелем с облупившейся штукатуркой, покосившимися ставнями и дверьми, которые давно следовало покрасить. На мой стук открыла женщина в немного потрепанном купальном халате, туго стянутом в талии. У нее были ярко-рыжие кудрявые волосы, кожа, обожженная безжалостными солнечными лучами, только в глубоком вырезе небрежно запахнутого халата ослепительно сверкала белоснежная грудь. Она перехватила мой заинтересованный взгляд и ответила на него тем, что пошире распахнула и халат и дверь.

– Я ищу женщину.

– Какое счастливое совпадение. А я ищу мужчину. Только для меня это слишком рано. Я еще немного пьяна с прошлой ночи.

Зевая, она потянулась одной рукой вверх, а другую закинула за голову и выгнулась всем телом. Вместе с легким запахом джина от нее шел ток волнующей женственности.

– Входите же, я не кусаюсь.

Сказав это, она осталась стоять в дверях, так что мне пришлось протискиваться, тесно прижавшись к ней. Не так уж я ее и интересовал, просто она действовала по привычке. В холле царил ужасный беспорядок. На стойке в углу я увидел два стакана со следами губной помады. По полу были разбросаны религиозные журналы.

– Провели бурную ночь? – спросил я.

– О да. Весьма бурную. До четырех утра пила коктейли, а в шесть уже проснулась и не смогла больше уснуть. Эти бракоразводные процессы… Ну ладно, не все в жизни потеряно.

Я приготовился выслушать еще одну драматическую историю. Что-то в моем лице, вероятно, слишком доверчивый взгляд, располагало людей к откровенности. Но она пощадила меня.

– Ладно, Джо, не будем ходить вокруг да около. Вам нужна блондинка в красном платье.

– Вы на редкость проницательны.

– Да. Ну так вот. Ее здесь нет. И я не знаю, где она. А вы гангстер или кто там еще?

– Странный вопрос.

– Да, верно, очень странный, особенно если у вас под мышкой пистолет, а вы не Дэйви Крокетт.

– Вы вдребезги разбиваете мои иллюзии.

Она одарила меня суровым, даже мрачным взглядом. Ее глаза были похожи на кусочки какого-то зеленого минерала вроде малахита.

– Ну давайте, продолжайте, что вы скажете на это? Крошка утверждала, что ее преследуют гангстеры. А вы, значит, не гангстер?

– Я – частный сыщик. Ее муж обратился ко мне, чтобы я разыскал ее. – Неожиданно я подумал, что, мчась сломя голову по кругу, я очутился там же, откуда начал, только в другом штате, двадцать восемь часов спустя. А мне казалось, что прошло уже двадцать восемь дней.

Женщина поинтересовалась:

– А если вы найдете ее, что он собирается сделать с ней? Зверски избить?

– Он хочет заботиться о ней. Ей это крайне необходимо.

– Возможно. Так это все выдумки насчет гангстеров? Я хочу сказать, она что же, водила меня за нос?

– Не думаю. Она называла какие-нибудь имена?

Женщина энергично кивнула.

– Одно. Карл Стерн.

– Вы раньше слышали о нем?

– Еще бы! «Сан» раскопал занятные сведения о том, что это за субъект, и поместил их на первой странице прошлой осенью, когда Стерн добивался разрешения на строительство казино. Случайно, это не он ее муж?

– Ну нет. Ее муж – весьма приличный парень из Торонто, Джордж Уолл. Один из друзей Стерна уложил его в больницу. Я хочу отыскать его жену раньше, чем они доберутся и до нее.

– Без обмана?

– Совершенно серьезно.

– Чем она досадила Стерну?

– Вот этот вопрос я и хотел бы ей задать. Где она сейчас?

Она еще раз смерила меня недоверчивым взглядом своих малахитовых глаз.

– Разрешите взглянуть на ваш патент. Конечно, патент еще ничего не доказывает. Парень, который недавно получил от меня развод, тоже был частным детективом с патентом, но он был еще и таким первоклассным негодяем, каких свет не видывал.

– Я не такой, – заявил я с несколько принужденной улыбкой и протянул ей свое удостоверение.

Она внимательно рассмотрела его.

– Вас зовут Арчер?

– Да.

– Ну не странное ли совпадение, а? Девушка пыталась дозвониться до вас сегодня ночью, именно до вас. Постучала в мою дверь около двух часов ночи, бледная, еле держась на ногах, и попросила разрешения воспользоваться телефоном. Я спросила, что за беда с ней стряслась. Она и рассказала мне, что ее преследуют гангстеры и, возможно, скоро они будут здесь. Бедная крошка хотела позвонить в аэропорт, заказать билет на самолет и немедленно улететь. Я позвонила сама, но рейсов до утра не было. А потом она начала трезвонить вам.

– Зачем?

– Она мне не сообщила. Но если вы ее друг, вы сами должны знать. Вы друг Рины Кэмпбелл или нет?

От изумления я поперхнулся.

– Кого?

– Рины Кэмпбелл. Той девушки, о которой мы ведем речь.

Да. Это было открытие не из приятных. Я постарался взять себя в руки.

– Думаю, друг. Она все еще здесь?

– Я дала ей нембутал и сама уложила в постель. Не слышала, чтобы она выходила. Наверное, она все еще спит, бедняжка.

– Я хочу ее видеть.

– Да, я это поняла. Только запомните, мы живем в свободной стране и, если она не пожелает встречаться с вами, вы не сможете заставить ее.

– Я не собираюсь ее заставлять.

– Да уж, лучше и не пытайтесь, братец. Только попробуйте, я лично вас пристрелю.

– Значит, она вам понравилась, не так ли?

– А почему бы и нет? Она кажется очень порядочной девушкой, не хуже любой другой. И мне абсолютно безразлично, что она там сделала.

– Вы и сами, наверное, всегда поступаете добропорядочно?

– Я? В этом я очень сомневаюсь. Конечно, когда-то, когда мне было столько лет, сколько Рине, я тоже была довольно-таки добродетельной. И даже потом я пыталась сохранить остатки порядочности – на крайний случай. Если вы не можете дать хоть кому-то немного тепла и заботы в этом жестоком мире, лучше вам забиться в нору и затаиться, как крыса.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Я еще не представилась. Меня зовут Кэрол, миссис Кэрол Буш. – Она протянула мне красную, грубоватую руку. – Но запомните, если она передумала и не хочет вас видеть, вы сразу же сматываетесь.

С этими словами миссис Буш скрылась за внутренней дверью, плотно закрыв ее за собой.

Я вышел на улицу Чарльз Мейер ждал меня, сидя за рулем.

– Ну и как? Повезло?

– Нет Хватит. Я прекращаю поиски. Сколько я тебе должен?

Он наклонился и взглянул на счетчик.

– Три доллара семьдесят пять центов. А разве вы не поедете в город? Я бы отвез вас за полцены.

– Я прогуляюсь. Не мешает немного размяться. Таксист хмуро посмотрел на меня. Он был уверен, что я говорю неправду, и знал причину: я не доверял ему. Миссис Буш окликнула меня из двери номера, выходящей прямо на улицу.

– Все в порядке, она проснулась и хочет говорить с вами.

Глава 27

Миссис Буш осталась на улице, милостиво позволив мне войти одному. В комнате было сумрачно и прохладно. Жалюзи и тяжелые шторы не пропускали солнечных лучей. Единственным источником света была лампа под абажуром, стоявшая на прикроватной тумбочке. Девушка сидела на незастеленной, прямо-таки голливудской кровати, отвернув лицо от лампы.

Я понял причину этого, когда она, на секунду забывшись, взглянула прямо на меня. От нембутала или слез ее веки опухли, светлые блестящие волосы были небрежно заколоты, а красивое платье сидело на ней мешком. Похоже, за одну ночь ей пришлось утратить прежнюю уверенность в том, что ее красота сама о себе позаботится. Голос у нее был тихий и хрипловатый.

– Привет.

– Привет, Рина.

– Вам уже известно, кто я? – проговорила она хмуро.

– Да, известно. Я должен был догадаться раньше. Где же твоя сестра, Рина?

– У Эстер возникли неприятности, и она покинула страну.

– Ты уверена?

– Я ни в чем не уверена с тех пор, как узнала, что Ланс мертв.

– Ты же не поверила мне, когда я сказал тебе об этом.

Потом пришлось поверить В отеле я купила лос-анджелесскую газету и сразу увидела заметку о нем, то есть о его смерти. – Ее веки поднимались с трудом, и выражение синих глаз стало совсем другим за эти тринадцать часов, она увидела много такого, что не могло ей понравиться. – Это моя сестра, это Эстер его убила?

Не исключено, но я так не думаю. Они сообщили тебе, куда именно она уехала – в Мексику, в Канаду, на Г авайи?

– Нет, не сообщили. Карл Стерн сказал, что лучше мне не знать об этом.

– А как ты сама думаешь, чем ты здесь занимаешься? Обеспечиваешь ей алиби?

– Наверное, да. По крайней мере, разговор шел именно об этом. – Она вновь взглянула на меня. – Пожалуйста, не смотрите на меня так. Я сама хочу рассказать вам все, что знаю, не надо меня допрашивать. Поверьте, у меня была ужасная ночь.

Она закрыла лицо руками, а когда отняла их, они были совсем мокрые. На тумбочке рядом с кроватью стояла коробочка с гигиеническими салфетками. Я вытащил одну и подал ей. Рина промокнула глаза и высморкалась. Неожиданно она спросила по-детски тоненьким голоском:

– Скажите, вы добрый человек?

– Надеюсь… – начал было я, но ее прямота смутила меня. – Нет, – сказал я честно, – не добрый. Когда я думаю об этом, я стараюсь быть добрым, но с каждым годом получается все хуже. Это то же самое, что пытаться подтянуться на одной руке. Можно всю жизнь тренироваться время от времени и все же никогда этого не добиться.

Она попробовала улыбнуться. Но уголки нежных губ не желали подниматься.

– Вы ответили как порядочный человек. Зачем вы приходили в дом Эстер сегодня ночью? Как вы туда вошли?

– Взломал дверь.

– Зачем? Моя сестра в чем-то виновата?

– Не знаю. Ее муж попросил меня разыскать ее. Этим я и занимался.

– У нее нет мужа. То есть, я имею в виду, муж Эстер умер.

– Это она сказала, что он умер, верно?

– Разве это не правда?

– Кажется, она вообще не говорит правды, когда можно обойтись ложью.

– Я знаю. – И она сухо добавила: – Но Эстер мне сестра, и я люблю ее. Я всегда делала для нее все, что могла. И буду делать.

– Поэтому ты и оказалась здесь?

– Да, именно поэтому. Ланс и Карл Стерн заявили, что я могу вызволить Эстер из большой беды, может быть, даже спасти от тюремного заключения. Все, что от меня требуется, так это прилететь сюда, зарегистрироваться под ее именем в отеле, а затем исчезнуть. Мы договорились, что я возьму такси, уеду за город, за аэропорт, а Карл Стерн подберет меня там. Но я почему-то не встретилась с ним. И вот в конце концов я очутилась здесь, и у меня совершенно сдали нервы.

– И поэтому ты звонила мне?

– Да. После того как я увидела заметку о Лансе, я задумалась. Если вы сообщили мне правду о нем, так, возможно, и все остальное тоже была правда. Я вспомнила кое-что, о чем вы говорили ночью, – первое, что у вас вырвалось, когда вы увидели меня в комнате Эстер. Вы спросили, – она старательно подбирала слова, как ребенок, повторяющий урок, – вы решили, что я – это Эстер, и сказали, что вы думали, что я мертва, – то есть, что она мертва.

– Да, я говорил это.

– Это правда?

Я не знал, что ответить. Она встала с кровати, пошатнулась и крепко схватила меня за руку.

– Эстер мертва? Не бойтесь сказать мне правду. Я выдержу.

– К сожалению, я сам точно не знаю.

– А как вы думаете?

– Я думаю, что мертва. Думаю, ее убили здесь, на Беверли-Хиллз, вчера, ближе к вечеру. И алиби, которое им нужно, не для Эстер. А для того, кто убил ее.

– Я не совсем понимаю…

– Допустим, Эстер была убита вчера. Ты выдаешь себя за нее, прилетаешь сюда, регистрируешься в отеле, исчезаешь. И ее уже не будут искать в Лос-Анджелесе.

– Я буду.

– Если сама останешься живой.

Ей потребовалась секунда, чтобы осознать то, что я сказал, и еще одна, чтобы соотнести это с действительностью. Она вздрогнула всем телом, заморгала, а затем замерла, неподвижно глядя на меня округлившимися синими глазами, в которых застыл ужас.

– Что же мне делать?

– Исчезнуть. Затаиться. Я постараюсь разобраться во всем. Но сначала ответь мне на несколько вопросов. Ты еще не объяснила, почему позволила им одурачить себя. И что ты знаешь о делишках твоей сестры. Она когда-нибудь говорила тебе, чем занимается?

– О, она и не думала откровенничать. Но я догадывалась. Я вам все расскажу, мистер Арчер. В некотором отношении я так же виновата, как и Эстер. На мне тоже лежит ответственность за все, что произошло.

Она немного помолчала, скользнув взглядом по желтым пластиковым стенам. Казалось, ее угнетала неприглядность комнаты, в которой она очутилась по воле случая. Вдруг ее взгляд остановился на двери за моей спиной и замер. Она оцепенела.

Я обернулся. Резкий солнечный свет, полоснувший меня по глазам, отразился на трех пистолетах. Один из них держал Фрост. Лэшмен и Марфельд прикрывали его с флангов. Позади них, по дорожке, посыпанной гравием, ползла миссис Буш. А на шоссе было еще видно обшарпанное желтое такси, в котором катил к городу мой знакомец Чарльз Эдейер. Он даже не оглянулся.

Все это я разглядел в то первое мгновение, когда моя рука сама рванулась к пистолету. Но я так и не дотронулся до него. Я соображал явно недостаточно быстро, но все же успел понять, что они только и ждут, когда у меня в руках окажется оружие. Поэтому я замер, прижав руку к груди.

Фрост сиял. На фоне лазурного бездонного неба он чем-то напоминал бабочку мертвая голова. На нем была цветная рубашка из переливчатого шелка, на голове – панама с такой же радужной лентой. Костюм из белой шерстяной фланели придавал ему сходство с теннисистом-профессионалом. Крепко сжимая пистолет, он приставил его к моему животу.

– Руки за голову. Что за приятный сюрприз!

Я подчинился.

– Мне тоже очень приятно.

– А теперь кругом.

В этот момент миссис Буш наконец удалось встать на ноги. С криком: «Грязные ублюдки!» она, как кошка, бросилась на спину гангстера, стоявшего к ней ближе других. Им оказался Марфельд. Вырвавшись, он с размаху ударил женщину в лицо рукояткой пистолета. Она упала ничком и затихла. Ее разлетевшиеся во все стороны волосы были похожи на яркий костер.

– Я убью тебя, Марфельд.

Он повернулся ко мне. Его физиономия была откровенно счастливой. Я и не предполагал, что он способен испытывать это чувство.

– Ты или кто-нибудь другой, мой мальчик? Тебе бы лучше помолчать. Ты уже попался, усек?

Он ударил меня пистолетом по голове. Небо куда-то поплыло, как голубой воздушный шарик.

Фрост резко бросил Марфельду:

– Перестань! И, ради Бога, не трогай женщину. – Затем он обратился ко мне более спокойным тоном: – Держи руки за головой и повернись на сто восемьдесят градусов.

Я выполнил его приказание, чувствуя, как струйки крови, просочившись сквозь волосы, текут по лицу. Рина по-прежнему сидела на кровати. Подобрав ноги, она прижалась к стене и дрожала, как осиновый лист на ветру.

– Ты разочаровала нас, куколка, – сказал Фрост. – И ты тоже, Лу.

– Я сам себя разочаровал.

– Да, и это после всех моих хлопот, добрых советов и многолетних дружеских отношений между нами,

– Твои слова глубоко тронули меня. Ничто меня так глубоко не трогало с тех пор, как я последний раз слышал вой гиены.

Фросг больно ткнул меня стволом пистолета. Марфельд, энергично размахивая руками, обежал кругом и заглянул мне в лицо.

– В таком духе с мистером Фростом не говорят.

Он замахнулся. Я успел опустить подбородок, чтобы прикрыть горло, и ребром ладони он попал мне по губам. Ответный удар я нанес почти автоматически, и тут же Лэшмен вцепился в мою руку и повис па ней всем телом. Правое плечо Марфельда резко опустилось, он с силой ткнул меня в живот кулаком. Я согнулся пополам и только через несколько секунд смог выпрямиться, сглотнув при этом отрыгнувшийся горький кофе.

– Ну ладно, хватит, – Фрост уже насладился зрелищем и смилостивился. – Возьми его на мушку, Лэш.

Фрост подошел к кровати. Он двигался по-прежнему вяло, опустив плечи. И голос у него звучал глухо и устало:

– Ты готова идти с нами, крошка?

– Где моя сестра?

– Ты же знаешь, что она вынуждена была покинуть страну. И ты хочешь сделать все, что нужно для ее пользы, не правда ли?

Он склонился к ней и попытался улыбнуться. Но Рина, оскалившись, как зверек, зашипела на него:

– Да я бы с тобой и улицу не перешла! Ты, вонючка! Где моя сестра?

– Ты пойдешь с нами, детка, даже если тебя придется тащить. Ну давай, поторапливайся.

– Нет! Оставьте меня в покое! Вы убили мою сестру!

Она спрыгнула с кровати и бросилась к двери. Марфельд успел поймать ее и сделал вид, что борется с ней, прижимая ее к себе и гнусно ухмыляясь. Наконец ей удалось вцепиться ногтями в его щеку. В ярости он схватил девушку за руку, едва не ломая ей пальцы, и несколько раз ударил наотмашь по голове. Она покорно замерла, прижавшись к отвратительной желтой стене.

Вдруг я почувствовал, что пистолет Лэшмена больше не упирается мне в спину, и быстро обернулся. Лзшмен своими похотливыми, затуманенными от удовольствия глазами полового извращенца наблюдал, как избивают девушку. Я вырвал у него пистолет, прежде чем он успел выстрелить, и тут же изо всех сил ударил его в правый висок рукояткой. Он рухнул прямо на пороге.

Марфельд повис у меня на спине. Он был тяжелый и здоровый, да еще обладал врожденной уверенностью в том, что сила всегда права. Он обхватил меня за шею и начал душить. Напрягшись, я сумел развернуться вместе с ним и с размаху стукнуть его о косяк двери, хотя при этом у меня чуть голова не оторвалась. Он свалился на Лэшмена лицом вверх. Рукояткой пистолета я еще для верности двинул ему между глаз.

Потом, не теряя времени, повернулся к Фросту и успел отскочить в сторону именно в тот момент, когда он нажал курок. Пули прошили стену у меня над головой. Я тоже выстрелил и попал ему в правую руку. Его пистолет с громким стуком упал на пол. Быстро подняв его, я выпрямился и, прислонившись к стене, обвел взглядом комнату.

В наступившей вдруг тишине отчетливо был слышен звук работающего кондиционера. У противоположной стены застыла бледная как полотно девушка. Между нами на полу сидел Фрост, как ребенка, прижимая к груди левой рукой раненую правую. Кровь стекала у него между пальцев. Он посмотрел на них, потом на меня. Тень смерти, которую я всегда замечал в его глазах, теперь покрывала все лицо. В дверном проеме лежал Марфельд, нежно прижавшись щекой к груди Лэшмена и закатив глаза. На лбу у него виднелась глубокая вмятина синего цвета. Шум кондиционера не мог заглушить его хриплого дыхания.

В дверях показалась миссис Буш. Она слегка покачивалась. Один ее глаз, окруженный лиловым кровоподтеком, совсем заплыл, по подбородку стекала кровь. Но она улыбалась, сжимая обеими руками автоматический пистолет сорок пятого калибра. Фрост заглянул в черное отверстие ствола, направленного на него, и попытался залезть под кровать. Но она оказалась слишком низкой. Тогда он улегся на пол и заскулил:

– Пожалуйста, не стреляйте. Я больной человек.

Женщина расхохоталась:

– Взгляните только, как он пресмыкается. Вот это да!

– Не убивайте его, – попросил я. – Это может показаться странным, но он мне еще нужен.

Глава 28

Рина сидела за рулем «кадиллака» Фроста, а я рядом с самим Фростом – на заднем сиденье. Она наложила на его рану давящую повязку и подвесила руку, использовав для этого несколько полотенец из отеля «Капля росы». Теперь он сидел с несчастным видом, не произнося ни слова, только указывая, в каком направлении ехать.

За аэропортом мы свернули к горам, ярко освещенным полуденным солнцем. Издали они были похожи на чисто выбритое морщинистое лицо старика, потому что на их каменистых склонах не росло ни кустика, ни клочка травы. Дорога шла все вверх и вверх и чем дальше, тем становилась все хуже, пока наконец не превратилась просто в неровную тропу, усеянную осколками камней. Мы пересекли невысокий горный хребет, и перед нами открылась бесплодная равнина.

На склоне одного из холмов, почти у самого гребня, прилепилось бетонное строение с закругленной крышей. Без окон, приземистое, оно походило на военное укрепление. В действительности это был заброшенный полевой склад.

Фрост сказал:

– Она там.

Рина взглянула на него через плечо. Нервы у нее были на пределе. Она так нажала на тормоз, что машина, резко дернувшись, встала как вкопанная. Мы вышли под палящее солнце, высоко стоящее на безоблачном небе, которое, как длинный белый шрам, перерезал след реактивного самолета. Я попросил Рину остаться в машине.

– Можешь убрать свой пистолет, – сквозь зубы проговорил Фрост. – Кроме нее, там никого нет.

Я велел ему идти впереди. Мы двинулись вверх по склону. Обшитая проржавевшим железом дверь бетонной постройки была приоткрыта. Сломанный замок висел в одной петле. Я широко распахнул дверь, держа Фроста на прицеле… Изнутри повеяло нагретым воздухом и запахом горелого мяса.

Фрост отшатнулся. Я подтолкнул его вперед. Мы остановились на пороге, всматриваясь в полумрак. Бетонный пол склада был примерно на шесть футов ниже уровня входной двери, да еще мы стояли в проеме, загораживая собой свет. Отодвинув Фроста в сторону, я увидел то, что лежало на полу, сморщенное, похожее на мумию, почерневшее и иссохшее, но не от времени, а от огня.

– Кто это сделал?

Фрост ответил, запинаясь и тщетно пытаясь придать уверенность своему дрожащему голосу:

– Черт побери, ну конечно же, ее муж. Тебе следовало бы допросить его. Да будет тебе известно, что он последовал за ней сюда из Лос-Анджелеса. Ну и убил ее и сжег тело.

– Ты бы придумал что-нибудь поумнее, Фрост. Я говорил с ее мужем. Ты для того и привез его сюда в самолете Стерна, чтобы потом обвинить в убийстве. Возможно, вы и тело везли на том же самолете. Так что это вранье не пройдет в любом случае, и не надейся. Ни одна из твоих грязных, подлых затей не удастся.

Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. У него начало судорожно подергиваться веко. Потом он сказал:

– Это была не моя затея, а Стерна. И бензин – тоже его идея Он посоветовал сжечь ее, чтобы, когда тело обнаружат, невозможно было установить точное время смерти Понимаешь, Лу девушка уже была мертва. Мы только кремировали ее

Он взглянул вниз на тело. Это зрелище окончательно повергло его в смятение и заставило замолчать. Неожиданно он протянул здоровую руку и схватил меня за плечо.

– Может быть, уйдем отсюда, Лу? Я больной человек, я не могу этого вынести. – Он умоляюще смотрел на меня.

Я стряхнул его руку.

– Только после того, как ты мне скажешь, кто убил девушку.

Опять наступила тишина, в которой слышалось только его прерывистое дыхание.

– Ее убила Изабель Графф, – выдавил он наконец.

– Откуда ты знаешь?

– Марфельд видел ее. Видел, как она выскочила из дома Эстер вся в слезах, и ее била нервная дрожь. Он вошел. Эстер лежала в гостиной на полу. Голова у нее была разбита кочергой, которая валялась рядом. Мы должны были предпринять что-то, и немедленно. Полиция в любую минуту могла выйти на Граффа…

– У Эстер был роман с Граффом?

– По крайней мере, Изабель думала так. Не будем больше об этом. Так или иначе, решать, как избавиться от трупа, пришлось мне. Я хотел просто сбросить его в море, но Графф не позволил – у него в Малибу на побережье имеется вилла. Тогда Ланс Леонард предложил другой план.

– А каким образом Леонард оказался замешанным в этом деле?

– Он был приятелем Эстер. Она позаимствовала его автомобиль, и он зашел, чтобы забрать его. У Леонарда был ключ от дома. Войдя, он увидел и Марфельда, и мертвую девушку. У него были собственные причины бояться огласки, поэтому он и предложил использовать ее сходство с сестрой. Они похожи почти как близнецы, а Леонард был хорошо знаком и с той и с другой. Это он уговорил Рину прилететь сюда.

– Как вы собирались поступить с ней?

– Этим должен был заняться Карл Стерн. Но, видно, в последний момент он решил от всего устраниться. Только не представляю, каким образом.

– Похоже, ты потерял с ним связь, – заметил я Ты разучился принимать решения, Фрост. Когда ты смирился с тем, что тупые бандиты делают это за тебя?

Фрост сморщился, как от боли, и опустил голову

– Это не я. Последние три месяца я был под завязку напичкан демеролом.

– Так ты теперь сидишь на демероле?

– Я умираю, Лу Мои внутренности уже сгнили. И вот сейчас я испытываю невыносимую боль. Я не выдержу, если ты станешь гонять меня туда-сюда.

– Никто не собирается тебя гонять. Ты будешь сидеть в камере.

– Ты жестокий человек, Лу.

– Все продолжаешь называть меня Лу. Прекрати. Следовало бы оставить тебя здесь, чтобы ты сам отыскал дорогу назад.

– Ты не сделаешь этого? – Он вновь вцепился в меня, стуча зубами от страха. – Послушай, Лу… э-э, мистер Арчер. Помнишь, я говорил тебе о поездке в Италию? В течение двадцати шести недель ты будешь получать по пятьсот долларов в неделю. Я устрою это для тебя. Никаких обязанностей, никаких дел. Оплаченный отпуск…

– Кончай. Я даже в резиновых перчатках не дотронусь ни до одной твоей грязной монеты.

– Но ты не бросишь меня здесь?

– А почему бы и нет? Ты же бросил ее.

– Ты не понимаешь. Я сделал только то, что вынужден был сделать. Мы попали в ловушку. Девушка сама виновата в случившемся. У нее что-то было против шефа и его жены, какие-то улики, и она передала их Карлу Стерну. Собственно, он-то и заставил нас поступить таким образом. Я бы уладил все по-другому.

– Итак, это Стерн во всем виноват.

– Я этого не говорю, но… Он шантажировал нас в течение нескольких месяцев. Даже использовал имя мистера Граффа для прикрытия своей очередной аферы. И шефу пришлось согласиться на это.

– Что это были за улики?

– Хочешь, чтобы я сказал?

– Да, ты сейчас же мне все расскажешь. Ты мне до смерти осточертел, Фрост.

Он отступил к дверному косяку. Свет упал сбоку на его лицо. Я смотрел на его мертвенно-бледный профиль, словно вырезанный из листа бумаги. Как будто этот человек и в самом деле весь истлел изнутри, и осталась только пустая оболочка.

– Пистолет, – сказал он. – Пистолет, принадлежащий мистеру Граффу. Некоторое время назад Изабель застрелила из него девушку.

– Где Стерн хранил пистолет?

– В сейфе. Я только это и узнал, а добраться до него не смог. Хотя вчера вечером пистолет был у него в машине. Он показывал его мне. – Тусклые глаза Фроста блеснули желтым светом. – Понимаешь, Лу, я могу заплатить сто тысяч долларов за этот маленький пистолетик. Ты крепкий и сообразительный парень. Что, если ты выудишь его у Стерна?

– Кто-то уже выудил. А самому Стерну перерезали горло. Может, хочешь что-то добавить?

– Нет. Я не знал об этом. Конечно, это меняет дело.

– Только не для тебя.

Мы вышли. Долину затягивало белесое марево. След реактивного самолета, прорезавший небо, уже расплылся. В этом диком, безлюдном месте «кадиллак», стоящий на дороге, выглядел так же нелепо, как, вероятно, выглядел бы космический корабль, увязнувший в кратере Луны. Рина ждала меня у подножия холма с запрокинутым опустошенным лицом. А я нес ей страшную весть.

Глава 29

Но поговорить не торопясь мы смогли только гораздо позже, в конце дня, на борту самолета ДС-6. Лерой Фрост, несмотря на его протесты, отказ от своих признаний и требование немедленно вызвать адвоката и врача, был взят под стражу и помещен в специальную палату в больнице вместе с Марфельдом и Лэшменом. Останки Эстер Кэмпбелл лежали в морге, в подвальном помещении того же здания. Я рассказал шерифу и окружному прокурору достаточно, чтобы воспрепятствовать возможной передаче Фроста и его людей в другой штат в связи с подозрением в убийстве. До окончательного решения дела, похоже, было еще неблизко.

Самолет оторвался от взлетной полосы и взмыл в голубое небо. В самолете находилось не более десятка пассажиров, а весь передний салон занимали только мы с Риной. Когда погасла надпись: «Не курить», девушка закинула ногу на ногу и закурила сигарету. Не глядя на меня, она произнесла:

– Думаю, что, как обычно пишут в романах, я обязана вам жизнью. – Ее голос дрогнул, она смутилась и, сделав над собой усилие, вызывающе добавила: – Не знаю, чем смогу отплатить вам. Разве что предложить переспать со мной. Вас это устраивает?

– Нет, – ответил я. – Ты совершила ошибку и оказалась в затруднительной ситуации. Я был вынужден вмешаться. Тебе пришлось нелегко. Но не надо отыгрываться на мне.

– Я и не собираюсь отыгрываться, – возразила она упрямо. Я совершенно серьезно предложила вам свое тело, так как ничего лучшего предложить не могу.

Мне показалось, что она на грани истерики.

– Рина, перестань!

– Или я не достаточно привлекательна, а?

– Ты несешь вздор. Но я тебя не виню. Просто ты потеряла голову от страха и вообще от всего этого, и еще не пришла в себя.

Она надулась и некоторое время молча смотрела через иллюминатор вниз, на гряду гор, напоминающих Великую Китайскую стену. Наконец она сказала нормальным голосом:

– Вы совершенно правы. Я испугалась, смертельно испугалась. Пожалуй, мне было так страшно первый раз в жизни. Согласитесь, здесь нет ничего странного. И еще я почувствовала себя – как бы это выразить – ну, почти что шлюхой, сама себе была противна.

– Такие подонки именно этого и добиваются. Им нравится, когда человек чувствует себя дрянью. Тогда они могут делать с ним все, что захотят. Хотя, думаю, это все-таки не пройдет. Как бы там ни было, подлость нигде не уважаема, даже в Лос-Анджелесе. Вот поэтому они и создали Лас-Вегас.

Она не улыбнулась.

– Это действительно такое ужасное место?

– Все зависит от того, кого выбирать себе в друзья. Ты выбрала – хуже некуда.

– Я их не выбирала. Они мне не друзья. И никогда ими не были. Я их презираю. Еще несколько лет тому назад я предупреждала Эстер, что Ланс погубит ее. А Карлу Стерну я прямо в лицо высказала все, что о нем думаю.

– Когда? Вчера ночью?

Несколько недель назад я решила встретиться с Эстер и Лансом, провести с ними вечер. Наверное, это было глупо, но я очень хотела понять, что с ней происходит. Эстер пригласила Карла Стерна, чтобы он за мной ухаживал, можете себе представить? Его считали миллионером, а Эстер всегда придавала деньгам большое значение. Она так и не смогла понять, почему я не заигрываю со Стерном. – Рина помолчала. – Как будто от этого была бы какая-то польза, – добавила она, криво усмехнувшись. – Он интересовался мной не больше, чем я им. Мы бродили весь вечер по разным ночным клубам, и он все время пожимал ножки Ланса под столом. Эстер этого не замечала, или ей было наплевать. В некоторых вещах она была беспросветной тупицей. А я беспокоилась за нее. И в конце концов высказала все, что думала об этой троице.

– Что именно?

– Только истинную правду. Что Карл Стерн – педераст, а может быть, и похуже, а Эсгер, скорее всего, просто помешалась, раз путается с ним и с его красавчиком.

– Ты случайно не упомянула о шантаже?

– Упомянула. Сказала, что подозреваю их.

– Это было очень опасно, Рина. Потому Стерн и хотел, чтобы ты умерла. Я почти уверен, что он намеревался убить тебя сегодня ночью. Тебе повезло. Он умер первым.

– Правда? Не могу поверить… – Но она поверила. У нее так пересохло в горле, что некоторое время она не могла вымолвить ни слова. Молчала и делала судорожные глотательные движения. – Только потому… из-за того, что я что-то подозревала?

– Ну да, и еще обозвала его педерастом. Убийство для Стерна – пара пустяков. Сегодня я изучил список всех его преступлений – в штате Невада на него составлено полное досье. Не удивительно, что он не смог получить официальное разрешение на строительство игорного заведения. Еще в тридцатых годах он был одним из молодчиков Анастасиа. Их подозревали в совершении свыше тридцати убийств.

– А почему его не арестовали?

– Его арестовали, но не признали виновным. Не спрашивай меня почему. Лучше спроси всех этих грязных политиков, которым подчиняется полиция в Нью-Йорке, в Джерси, в Кливленде, повсюду. Спроси у людей, которые отдают им на выборах свои голоса… Карьера Стерна в Лас-Вегасе была закончена, но есть и другие места. Он работал на Ленке, на Миллера в Кливленде, на Лефта Кларка в Детройте, на банду «Транс-Америка» в Лос-Анджелесе. Он обучался своему ремеслу под руководством Сигеля», а после того как Сигель получил по заслугам, занялся бизнесом самостоятельно.

– Каким бизнесом?

– Тайная служба предупреждения букмекеров, торговцев наркотиками, проституток, всех тех, кто делает быстрые и грязные деньги. Он действительно был миллионером, даже, можно сказать, мультимиллионером. Только в «Казбах» он вложил миллион.

– Не понимаю, зачем тогда ему было заниматься шантажом?

– Он действовал в традициях Синдиката. Для мафии шантаж является одним из основных способов достичь власти. Да, ему не нужны были деньги, ему требовалось положение в обществе. Использование в своих целях имени Симона Граффа давало ему возможность легализоваться и даже приобрести некоторый вес в официальных кругах.

– А я помогла ему. – Ее лицо так исказилось, что казалось почти уродливым. – Я сделала это реальным. Мне следовало бы откусить себе язык.

– Но прежде я хотел бы, чтобы ты объяснила, что ты имеешь в виду.

Она порывисто вздохнула.

– Ну так вот. Прежде всего надо вам сказать, что я работаю медсестрой в санатории для психически больных людей.

Она замолчала. По всему было видно, что ей нелегко начать.

– Твоя мать сообщила мне об этом, – попытался я помочь ей.

Девушка искоса взглянула на меня.

– Когда вы встречались?

– Вчера.

– И какого вы о ней мнения?

– Она мне понравилась.

– В самом деле?

– Мне вообще нравятся женщины, я не слишком придирчив.

Зато я, кажется, слишком, – сказала Рина. – Я всегда с недоверием относилась к матери Мне не нравилось ее дешевое жеманство и большие претензии. Впрочем, наша антипатия была взаимной. Своей любимицей и подружкой она всегда считала Эстер. Или сама была ее подружкой. Мать вконец избаловала мою сестру и в то же время предъявляла к ней непомерные требования: хотела – ни больше ни меньше, – чтобы Эстер стала знаменитостью. В течение пятнадцати лет я сидела в сторонке и наблюдала, как две девочки играют в пинг-понг. Или в пинг-понг. Они играли очень эмоционально. Но я оказалась не таким уж восторженным зрителем, – третьей стороной, составляющей толпу, настроенную отнюдь не благосклонно. – Похоже было, что этот монолог она уже много раз произносила про себя. В ее голосе звучала привычная, умело сдерживаемая горечь. – Я разделалась со всем этим, как только смогла, как только окончила среднюю школу. Уехала в Санта-Барбару, в школу медсестер, а потом начала работать в Камарильо.

Рассказывая, Рина понемногу приходила в себя, к ней возвращалась уверенность. Плечи у нее распрямились, она подняла голову и наконец взглянула мне прямо в глаза.

– Мать решила, что я сошла с ума. Мы страшно поссорились, чуть до драки не дошло, и с тех пор я очень редко встречаюсь с ней. Она не может понять, что мне нравится помогать больным, особенно людям с нарушенной психикой. Мне кажется, это именно то, что мне необходимо. Сейчас меня особенно интересует трудотерапия. Я в основном этим и занимаюсь у доктора Фрея.

– Это не тот доктор Фрей, который заведует санаторием в Санта-Монике?

Она кивнула.

– Я работаю там более двух лет.

– Тогда ты, вероятно, знаешь Изабель Графф.

– Ну конечно. Она поступила в санаторий уже при мне. Она бывала там и раньше. Доктор сказал, что на этот раз ей хуже, чем обычно. Вы знаете, миссис Графф страдает шизофренией в течение двадцати лет, и когда болезнь обостряется, у нее начинается параноидальный бред. Доктор говорит, что раньше, когда был жив ее отец, этот бред был направлен против него. Теперь ее бред обычно связан с мистером Граффом. Она пребывает в полной уверенности, что ее муж замышляет что-то ужасное, и хочет добраться до него первой.

Доктор Фрей считает, что ради собственной безопасности мистер Графф должен бы бы поместить ее в психиатрическую клинику. Дело в том, что в состоянии параноидального бреда больной может совершать самые неожиданные поступки. И, вы знаете, в конце концов так и случилось.

Можно сказать, я своими глазами видела, как это произошло. Доктор Фрей провел несколько курсов лечения препаратами метразола, и миссис Графф постепенно вышла из стадии обострения и успокоилась. Я все не решалась оставлять ее без присмотра, но доктор уверил меня, что это уже не опасно, что он знает ее лучше, чем я. В конце концов, он был ее лечащим врачом.

В середине марта он разрешил ей гулять по участку. Я не должна этого говорить, но доктор совершил ошибку. Ей еще нельзя было предоставлять свободу. Первое же незначительное происшествие свело на нет все наши усилия.

– А что случилось?

– Я точно не знаю. Может быть, при ней сказали какие-то неосторожные слова, или просто посмотрели на нее как-то не так, или не тем тоном заговорили. Ведь мозг шизофреника похож на мощную антенну. Он улавливает самые слабые сигналы и многократно усиливает йх. Но что бы ни случилось, Изабель сбежала и отсутствовала всю ночь. Она вернулась поистине в ужасном состоянии, с тусклыми, как бы подернутыми пленкой глазами на неподвижном лице. Ей было гораздо хуже, чем при поступлении в санаторий.

– Какого числа все это произошло?

– Двадцать первого марта. Я, наверное, никогда не забуду этот день. Девушка по имени Габриэль Торресе, с которой я была знакома в Малибу, погибла в ту же ночь. Тогда я не связывала эти два события между собой.

– А сейчас?

Она опустила голову.

– Их связала Эстер. Видите ли, ей было известно то, о чем я не подозревала, – что Симон Графф и Габриэль были любовниками.

– А как ты об этом узнала?

– Однажды, прошлым летом, мы обедали вместе. Эстер в то время была без гроша, и я, когда могла, кормила ее обедом. Мы болтали о том о сем, и она заговорила об этом деле. Она как раз вернулась в клуб «Чэннел», вела там занятия по прыжкам в воду. Она рассказала мне об их связи, – очевидно, Габриэль поверяла ей свои секреты. А я, без всякой задней мысли, сказала, что Изабель убегала в ту ночь. Эстер сразу же забросала меня вопросами. Я думала, ей не дает покоя гибель подруги. Мне хотелось быть с ней откровенной, и я поведала все, что знала об Изабель: о ее побеге и психическом состоянии по возвращении.

В тот день, рано утром, я как раз была на дежурстве в санатории. Доктор Фрей еще не пришел. Изабель притащилась перед самым рассветом. Она, как я уже говорила, была в ужаснейшем состоянии, и не только психически. Казалось, она просто в изнеможении. Теперь я понимаю, что она, вероятно, проделала весь путь из Малибу пешком, а кое-где и ползком, по берегу моря. Она промокла до нитки и была вся в песке. Первым делом я приготовила ей горячую ванну.

– Она ничего тебе не рассказывала?

– Нет, и слова не вымолвила. По правде, долгое время после этого она вообще ни с кем не разговаривала. Доктор Фрей беспокоился, что она вошла в ступор. Но, даже когда Изабель стало немного лучше и она снова начала говорить, она никогда не вспоминала ту ночь – по крайней мере вслух. Я наблюдала за ней в комнате, где наши больные занимаются разными ремеслами. Это было уже позже. Она лепила из глины. Обычно я спокойно отношусь к тому, что приходится видеть в лечебницах для душевнобольных, но некоторые из ее поделок глубоко потрясли меня.

Рина закрыла глаза и продолжала подчеркнуто спокойным тоном-

– Чаще всего она лепила маленьких куколок-девочек, а потом откручивала им головы, разрушала по частям, как какая-то злая колдунья. А еще – ужасных кукол мужского пола с огромными… членами. Совокупляющихся животных с человеческими лицами. Пистолеты и части человеческого тела все вперемешку

Да, на такое не очень приятно смотреть, – согласился я, – но это же что-то должно было означать, не так ли? Она когда-нибудь говорила с тобой об этом?

Нет, со мной не говорила. Доктор Фрей не рекомендует медсестрам самостоятельно заниматься психиатрией

Рина повернулась на сиденье, ее колено слегка задело мое и сразу же отпрянуло Она подняла на меня глаза Было странно, что у девушки, столько видевшей и пережившей, такой невинный доверчивый взгляд

– Вы хотите встретиться с доктором Фреем?

– Скорее всего, придется.

– Пожалуйста, не говорите ему обо мне, хорошо?

– Зачем бы я стал это делать?

– Понимаете, считается грубым нарушением профессиональной этики, если медсестра рассказывает кому-нибудь о своих пациентах. Последние несколько месяцев, с тех пор как я все выболтала Эстер, меня мучают угрызения совести. Надо же быть такой дурой! Поверить, что раз в жизни она говорит искренне и ее тревожит только гибель Габриэль. Я ни за что не должна была давать ей такую опасную информацию. Слишком поздно я поняла, для чего она ей понадобилась. А тогда мне просто не пришло в голову, что она может воспользоваться моей болтливостью, чтобы шантажировать мистера и миссис Графф.

– Когда ты догадалась об этом, Рина?

Она долго нс отвечала. Я ждал. Ее глаза стали почти черными от волнения. Наконец она решилась.

– Трудно сказать. Вы можете что-то знать, но не придавать этому значения. Когда вы любите человека, требуется так много времени, чтобы сказать себе правду о нем. Вообще-то, я с самого начала что-то подозревала С тех пор как Эстер ушла из клуба. Было непонятно, откуда у нее столько денег. Но все окончательно стало на свои места в тот ужасный вечер, который мы провели вчетвером. О нем я уже рассказывала. Карл Стерн крепко выпил и начал хвастаться своим новым делом в Лас-Вегасе и тем, что Симон Графф всецело у него в руках А Эстер сидела с сияющими глазами. Мне пришла в голову странная мысль, что она специально пригласила меня для того, чтобы показать, как она преуспевает Каких высот она в конце кондов достигла в жизни. Вот тут-то я и вышла из себя.

– А какая была их реакция?

Я не стала дожидаться никакой реакции. Просто ушла оттуда – мы сидели в баре «Дикси» – и одна поехала домой на такси И с тех пор не видела Эстер Вообще никого из них не видела до вчерашнего дня, когда Ланс позвонил мне.

– Чтобы попросить тебя слетать в Лас-Вегас под именем Эстер?

Она молча кивнула

– Почему ты согласилась?

Вы знаете почему Я считала, что обеспечиваю ей алиби

– Это не объяснение, Рина.

– Разве надо объяснять? Просто я так решила, и все. – Через некоторое время она добавила: – Я чувствовала, что обязана сделать что-то для Эстер. Может быть, я так же виновата, как и она. Эта ужасная история никогда бы не произошла, если бы не я. Невольно я подтолкнула ее и считала, что должна помочь ей. А ведь Эстер тогда была уже мертва…

Ее всю пронизала дрожь так, что даже зубы застучали. Я осторожно обнял Рину и подождал, пока она немного успокоится.

– Не вини себя так.

– Разве вы не понимаете? Изабель Графф убила Эстер, и я тому виной.

Я покачал головой.

– Не понимаю. Человек должен отвечать только за свои собственные поступки. А кроме того, у меня имеются серьезные сомнения насчет того, что именно Изабель убила твою сестру. Я даже не уверен, что она застрелила Габриэль Торресс. Для того чтобы утверждать это, необходимы достаточно серьезные доказательства: ее собственное признание, показания свидетелей или оружие, из которого было совершено убийство.

– Вы это просто так говорите.

– Нет, не просто. Я уже принял определенное решение.

Она не спросила, что я имею в виду, и, пожалуй, правильно сделала. Честно говоря, я все еще не был уверен в ответе.

– Послушай, Рина. На тебя в самом деле свалилось несчастье, и ты склонна винить во всем себя. Возможно, тебя воспитали в таком духе, что ты привыкла всегда считать себя виноватой.

Я почувствовал, как она, нервно вздрогнув, вся сжалась под моей рукой.

– Вы правы. Эстер была младшей. С ней вечно случались всякие неприятные истории, а попадало за это мне. Только откуда вы знаете? Вы так необыкновенно проницательны?

– К сожалению, иногда моя проницательность запаздывает. Ну, как бы там ни было, а в одном я уверен твердо. Ты не отвечаешь за то, что случилось с Эстер, и ты не сделала ничего плохого.

– Вы правда так думаете? – недоверчиво спросила она.

– Конечно, я убежден.

Она была порядочной девушкой, тут миссис Буш не ошиблась. Но сейчас она был еще очень уставшей, печальной и взволнованной.

Некоторое время мы провели в неловком молчании. Звук двигателей изменился. Самолет, приближаясь к Лос-Анджелесу, постепенно начал снижаться прямо в пылающее зарево заката. Но прежде чем он коснулся земли, Рина немного поплакала и успела вздремнуть на моем плече.

Глава 30

В аэропорту я забрал со стоянки свою машину. Рина попросила высадить ее возле дома миссис Кэмпбелл в Санта-Монике. Я так и сделал, но сам не зашел, а сразу направился через Уилшир в санаторий доктора Фрея.

Санаторий располагался за городом, на большом участке земли, бывшем когда-то частным владением и обнесенном высокой стеной. Служитель в униформе открыл ворота и сообщил, что доктор Фрей, вероятнее всего, сейчас обедает.

Центральное здание представляло собой белоснежный особняк в стиле эпохи короля Эдуарда с некоторыми современными дополнениями. Оно стояло на склоне холма. На террасах прогуливались обычные люди. Обычные, если не считать того, что вся их жизнь протекала за каменной стеной.

Стоя на веранде в ожидании доктора Фрея, я какое-то время смотрел вниз, на видневшийся вдали океан. Над его выпуклой поверхностью уже клубился туман и собиралась темнота, а у самого горизонта все еще тлело заходящее солнце.

Я поговорил с горничной в форменном платье, с седовласой экономкой. Наконец ко мне вышел сам доктор, оказавшийся сутулым пожилым человеком в смокинге. В руке он держал высокий стакан с виски. Глубокие морщины, избороздившие его лицо, кажется, проступили еще резче, когда он услышал, что Изабель Графф подозревается в убийстве. Доктор поставил стакан на каминную полку и повернулся ко мне с таким воинственным видом, словно собирался защищать от меня всех своих подопечных.

Насколько я понимаю, вы полицейский

– Частный детектив. Позже я обязан буду передать дело в полицию. Но сначала я хочу потолковать с вами.

– Наша беседа вряд ли будет для вас интересна, – проговорил он. – Не можете же вы всерьез рассчитывать на то, что я стану обсуждать такой вопрос с совершенно незнакомым мне человеком. Я вас не знаю.

– Зато вы хорошо знаете миссис Графф.

Он развел руками.

– Я знаю, что я врач, а она моя пациентка. Какого еще ответа вы от меня ожидали?

– Например, вы могли бы заявить, что все это совершенно невозможно.

– Отлично. Я так и сделаю. Это совершенно невозможно. А сейчас прошу извинить, меня ждут.

– Надеюсь, миссис Графф сейчас находится здесь?

Вместо ответа он спросил:

– Позвольте узнать, чего вы хотите добиться вашим расследованием?

– Четыре человека убиты, три из них в последние два дня.

Он даже бровью не повел.

– Эти люди были вашими друзьями?

– Пожалуй, нет. Но все же они были представителями человеческой расы.

С высоты своего возраста он с горькой иронией произнес:

– Так вы альтруист, молодой человек, да? Этакий непобедимый голливудский герой с отличными мускулами? И вы собираетесь в одиночку очистить авгиевы конюшни?

– Я не настолько честолюбив. Прошу вас, доктор, давайте поговорим не обо мне, а об Изабель Графф. Если она убила четырех человек или даже только одного, ее необходимо изолировать, чтобы она не представляла опасности для окружающих. Разве вы не согласны со мной?

С минуту он хранил молчание. Затем неохотно сказал:

– Сегодня утром я подписал заключение о том, что ее следует взять под стражу.

– Это должно означать, что она сейчас находится в государственной клинике?

– Должно бы, но боюсь, это не так. – Я видел, что он испугался. – Прежде чем я успел отдать распоряжение, миссис Графф… э-э… сбежала. Она оказалась более решительной, чем можно было ожидать. Я ошибся, и признаю это. Мне давно следовало поместить ее в закрытую клинику. Сегодня, незадолго до завтрака, она выбила окно стулом и удрала, спрятавшись в кузове автомобиля, который отвозит белье в прачечную.

– Как идут поиски?

– Об этом лучше спросить ее мужа. Поисками занимаются его охранники. Он запретил… – Доктор Фрей замолчал и взял свой стакан. Сделав глоток, он сказал: – Пожалуй, нам не стоит продолжать разговор. Если бы вы были официальным лицом… – Он пожал плечами и снова умолк. Кубики льда тихонько звякали в стакане.

– Вы хотите, чтобы я обратился в полицию?

– Если у вас есть какие-нибудь доказательства.

– Вот я и пытаюсь их получить. Как вы думаете, доктор, миссис Графф убила Габриэль Торресе?

– Мне это неизвестно.

– Она могла совершить другие убийства?

– Не могу сказать.

– Но вы же видели ее, говорили с ней?

– Ну разумеется. Последний раз сегодня утром.

– Как вы оцениваете ее психическое состояние?

Он устало улыбнулся.

– Это не зал судебного заседания. Теперь вы попытаетесь сформулировать гипотетический вопрос. На который я вообще откажусь отвечать.

– Вопрос как раз не гипотетический. Стреляла ли она в Габриэль Торресе в ночь на двадцать первое марта прошлого года?

– Если это и не гипотетический вопрос, то, во всяком случае, чисто теоретический. Миссис Графф сейчас психически нездорова, так же как и двадцать первого марта прошлого года. И ее просто невозможно признать виновной в убийстве или каком-то другом преступлении. Так что мы оба теряем время, не правда ли?

– Мне не жаль этого времени. Похоже, я кое-чего достиг. Вы, в сущности, признали, что она стреляла в ту ночь.

– Я признал? Не думаю. Молодой человек, вы слишком настойчивы.

– Я к этому привык.

– А я нет. – Он подошел к двери и открыл ее. – Если вы соизволите выйти, то избавите меня от необходимости выставить вас силой.

– Последний вопрос, доктор. Что заставило ее сбежать именно в тот мартовский день? Может быть, кто-то приходил к ней накануне?

– Что? – озадаченно переспросил он. – Мне об этом ничего не известно.

– Насколько я знаю, Клэренс Бассетт регулярно навещал ее.

Он пристально посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.

– У вас имеется осведомитель среди моих сотрудников?

– Все гораздо проще. Я говорил с Бассеттом. Кстати, с него-то все и началось.

– Почему вы сразу не сказали? Я очень хорошо знаю Бассетта.

Доктор Фрей закрыл дверь, подошел ко мне и спросил:

– Так, значит, Бассетт нанял вас, чтобы расследовать эти убийства?

– Я искал пропавшую девушку, и это обернулось расследованием убийства, прежде чем я нашел ее. Девушку звали Эстер Кэмпбелл.

– Что вы говорите! Я несколько лет знал ее по клубу. А ее сестра работает у меня. – Он помолчал, стараясь скрыть волнение, и только рука, державшая стакан, слегка дрожала. – Значит, одна из жертв – Эстер Кэмпбелл?

– Она была убита вчера, во второй половине дня.

– И у вас есть основания предполагать, что это сделала миссис Графф?

– Изабель Графф несомненно замешана тут. Хотя я не знаю, насколько. Очевидно, она была на месте преступления. Ее муж, скорее всего, считает ее виновной. Но это не доказательство. Кроме того, вполне возможно, что кто-то использовал ее в качестве орудия для совершения убийств. Я хочу сказать, что в состоянии бреда она действительно совершила их, но кто-то подтолкнул ее. Можно сделать такое предположение?

– Чем больше я узнаю о человеческой психике, тем меньше я ее знаю. – Он попытался улыбнуться. – Я же говорил, что вы будете задавать гипотетические вопросы.

– Я пытался не делать этого, доктор. Но все-таки пришлось. И вы еще не ответили, приходил ли сюда Бассетт?

– Да ведь ничего особенного в его визитах не было. Он навещал миссис Графф каждую неделю, а иногда и чаще. Они вообще очень дружны – когда-то они даже собирались пожениться, много лет тому назад. Иногда я думаю, что ей было бы лучше выйти замуж за Клэрен-са. Он обладает поистине женской способностью к сочувствию, а это ей крайне необходимо. Они оба слабые люди, не способные выстоять в одиночку. Так сказать, комплекс неполноценности. Вместе, если бы у них была возможность вступить в брак, они создали бы функциональный союз.

– Что вы имеете в виду, говоря, что они не способны выстоять в одиночку?

Доктор Фрей задумчиво посмотрел на меня.

– Ну вот хотя бы миссис Графф. Она подвержена шизофреническим проявлениям с четырнадцати-пятнадцати лет. Собственно, она до сих пор обладает сознанием девочки-подростка, неспособной справиться с требованиями взрослой жизни. А от Симона Граффа она почти не получала поддержки.

– Вам известно, от чего началась ее болезнь?

– Этиология этого заболевании все еще не изучена. Но о болезни Изабель я кое-что знаю. Она осталась без матери совсем юной, а Питер Гелиопул ос оказался не самым лучшим отцом. Он не хотел понимать, что Изабель еще ребенок. Ребенку нужна была семья, простые человеческие отношения. Он лишил ее всего этого, зато предъявлял к ней огромные требования, продиктованные исключительно его амбициями. Он вынудил ее раньше времени стать взрослой. Эти требования были непомерными для девочки, возможно, с рождения предрасположенной к шизофрении.

– А Клэренс Бассетт? Он что, тоже психически нездоров?

– Я не могу этого утверждать. Он управляющий моего клуба, а не мой пациент.

– Вы же сами сказали, что он страдает комплексом неполноценности.

– Я имел в виду, что он неполноценен в социальном и сексуальном отношениях. Чужая жизнь всегда интересовала его больше, чем собственная. Его устраивает езда по обочине, понимаете? Он привык чувствовать себя хуже других. Его привлекают только беспомощные молодые девушки и ущербные личности вроде Изабель, которые никогда не станут взрослыми. Все это весьма типично и является частью установки.

– Какой установки?

– Установки на собственную натуру. Его слабость заставляет его уклоняться от соприкосновения с реальной жизнью, с так называемой грубой действительностью. Несколько лет назад, когда умерла его мать, он пережил тяжелое потрясение. С тех пор он сильно пьет. Осмелюсь высказать предположение, что его пьянство в сущности можно «рассматривать как акт самоубийства. Он в буквальном смысле заливает горе вином. Подозреваю, что он был бы только рад присоединиться к своей горячо любимой мамочке в могиле.

– Вы не считаете его потенциально опасным?

Доктор, немного подумав, ответил:

– Все может быть. Так называемый инстинкт смерти – подсознательное стремление к смерти – всегда амбивалентен. Это значит, что он может быть направлен как против себя самого, так и против других. Известно, что неполноценные мужчины нередко пытаются утвердиться с помощью насилия.

Мне показалось, что все эти общие рассуждения нужны доктору только для того, чтобы заглушить мучающую его тревогу. И еще – уйти от прямого ответа. Но меня это не устраивало.

– Так вы допускаете, что Клэренс Бассетт мог стать убийцей?

– Ни в коем случае. Я говорил только в общих чертах.

– Да, конечно, зачем создавать себе неприятности, так, по-вашему?

Доктор ответил мне странным взглядом, выражающим одновременно и сочувствие, и острое желание, чтобы я оставил его в покое. Наверное, за свою жизнь он потратил немало сил, пытаясь расчистить бескрайние авгиевы конюшни, и ему трудно было сохранить веру в человечество

– Я уже стар, – вздохнул он, – по ночам часто лежу без сна и думаю о том, что может случиться с людьми. Вы не знакомы с новейшими теориями в психиатрии – о человеческих взаимоотношениях? С концепцией так называемого folie a deux[8]?

Я ответил отрицательно.

– Безумие на двоих, как это понимать? Безумная тяга к насилию может возникнуть у людей, вступивших в определенные взаимоотношения, хотя каждый из них сам по себе является совершенно безобидным существом

В последнее время мои ночные размышления касались Клэренса Бассетта и Изабель. Двадцать лет назад между ними, скорее всего, возник бы прочный союз. Союз двух надломленных людей… Такие отношения могут, конечно, испортиться, разладиться. А бывает и еще хуже. Я не говорю, что это непременно должно произойти. Но вероятность все же имеется – она возникает, когда две личности охвачены одной и той же бессознательной тягой к смерти.

Я повторил свой вопрос:

– Так Бассетт побывал у миссис Графф перед ее исчезновением в марте прошлого года?

– Кажется, да. Но вам лучше посмотреть журнал регистраций.

– Не беспокойтесь. Я спрошу у него самого. Скажите, доктор, по ночам вы размышляете еще о чем-нибудь?

– Может, и так. Но наш разговор и без того уже слишком затянулся. – Он нерешительно поднял руку к лицу, как бы защищаясь. – Вы буквально засыпали меня вопросами, и им конца не видно. Я устал. Я старый человек, я уже объяснял. И меня заждались мои гости.

Попрощавшись и поблагодарив его, я вышел. Тяжелая дверь гулко хлопнула за моей спиной. Люди, неторопливо прогуливающиеся по террасам, повернули на этот звук свои бледные, сумрачные лица, и мне показалось, что я отчетливо вижу вечный испуг, застывший в их глазах.

Глава 31

Я добрался до Малибу уже глубокой ночью. На стоянке клуба «Чэннел» была всего одна машина, потрепанный, довоенного выпуска «додж», принадлежащий, как явствовало из надписи на руле, Тони Торрессу. Не встретив ни души, я дошел до кабинета Бассетта, постучал, но не получил ответа. Прошагал по галерее, спустился к воде. Вокруг все казалось заброшенным. Наверняка сегодня я был единственным гостем.

Я воспользовался этим обстоятельством, чтобы проникнуть в кабину, принадлежавшую Симону Граффу. Открыв дверь с помощью отмычки, я вошел и включил свет, почти уверенный, что встречу кого-нибудь. Но тщательно прибранная комната была пуста. Почему-то меня удивило, что здесь ничего не изменилось, даже яркие картины по-прежнему украшали стены – как будто время, мчавшееся с невероятной быстротой, вдруг остановилось.

Несколько секунд я стоял неподвижно. Меня охватило странное ощущение, которое иногда возникает в конце расследования какого-нибудь безнадежного дела – казалось, я могу заглянуть в самые темные закоулки человеческого сознания, в самые сокровенные уголки чужой души.

Я распахнул двери в две маленькие смежные раздевалки. Через любую из них можно было выйти прямо в коридор, ведущий к душевым. В правой кабинке я обнаружил серый стальной шкафчик, набитый мужскими вещами: махровыми халатами, плавками, «бермудами», спортивными рубашками и кроссовками. В раздевалке слева, принадлежавшей, по всей видимости, миссис Графф, не было ничего, если не считать деревянной скамьи и пустого шкафа.

Войдя, я остановился, еще толком не зная, что ищу. Мной овладела уверенность, что это место как-то связано с давней весенней ночью, когда Изабель сбежала из санатория и когда погибла Габриэль. «Какую-то долю секунды я была там, слушая свои собственные слова… Пожалуйста, налейте мне виски», – молнией промелькнуло у меня в голове.

В верхней части двери было небольшое окошечко для вентиляции, забранное жалюзи. Поднявшись на цыпочки, я посмотрел между планками. Изабель могла бы встать на скамейку.

Я тоже подтащил скамейку к двери и встал на нее. Примерно в шести дюймах ниже уровня глаз, на планке жалюзи, было несколько вмятин, похожих на следы зубов, а вокруг них расплывшийся полукруг красной губной помады, потемневший от времени. Я невольно вздрогнул, подумав, что испытывала женщина, которая стояла на этой скамейке в темноте, наблюдая за происходящим сквозь щели в жалюзи, грызя от отчаяния дерево.

Я выключил свет, вышел и остановился перед литографией Матисса, изображающей побережье лазурного моря. И вдруг ощутил щемящую тоску по этому яркому, несуществующему мирку, где никто не жил, никто не умирал и где никогда не заходило солнце.

За моей спиной раздалось деликатное покашливание. Я оглянулся и увидел Тони, прищурившего глаза от яркого света. Его рука лежала на кобуре.

– Мистер Арчер, вы взломали дверь?

– Взломал.

Он осуждающе покачал головой. На замке блестела свежая царапина, а на краю двери осталась небольшая зазубрина. Тони провел по ним жестким смуглым пальцем.

– Мистеру Граффу это не понравится. Он просто помешан на своей кабинке, сам обставил ее, не то что другие.

– Давно он это сделал?

– В прошлом году, перед началом летнего сезона. Он пригласил специалистов-декораторов, начистил тут все и целиком заменил обстановку. – Он не мигая смотрел на меня своим невеселым взглядом. Затем сиял фуражку и почесал затылок. – А взломанный замок на калитке – тоже ваша работа?

– Моя. Похоже, я оказался в роли завзятого разрушителя. Это так важно?

– Полицейские считают, что да. Капитан Сперо все хотел допытаться, кто мог взломать замок. Вы знаете, что они нашли еще один труп на берегу, мистер Арчер?

– Труп Карла Стерна?

– Да. Одно время он был менеджером моего племянника. Капитан Сперо утверждает, что это убийство – дело рук гангстеров, но я не верю. А вы как думаете?

– Я тоже в этом сомневаюсь.

Тони присел на корточки прямо в дверях. Казалось, ему не хочется заходить в раздевалку Граффа. Он снова почесал в затылке и спросил:

– Мистер Арчер, что случилось с моим племянником Мануэлем?

– Вчера ночью в него стреляли и убили.

– Это я знаю. Капитан Сперо сказал, что он мертв, убит выстрелом в глаз. – И Тони правым указательным пальцем прикоснулся к левому веку.

– О чем еще говорил Сперо?

– О том, что и это убийство, вполне вероятно, совершила банда гангстеров, он спросил меня, были ли у Мануэля враги. Я ответил, что его самого большого врага звали Мануэль Торресе. Что мне было известно о его жизни, о его друзьях? Он давным-давно порвал со мной и отправился своим путем, прямиком в ад – на своем шикарном автомобиле.

Тони немного помолчал, и я тоже не знал, что ему сказать. Потом он снова поднял на меня глаза, в которых затаилась глубокая, непроходящая печаль.

– Я хотел, но так и не смог вырвать этого парня из сердца. Одно время он был для меня как сын.

Он тяжело вздохнул.

– Думаю уехать отсюда, здесь не повезло ни мне, ни моей семье. У меня есть друзья во Фресно. И мне надо было оставаться там, не уезжать. Я совершил ту же ошибку, что и Мануэль, решил, что добьюсь, чего захочу. А вместо этого остался один-одинешенек – ни жены, ни дочери, ни Мануэля.

Он сжал кулак, посмотрел на него, а затем обвел взглядом комнату. Видимо, это напомнило ему о его обязанностях.

– А что вы здесь делаете, мистер Арчер?

– Ищу миссис Графф.

– Почему вы сразу не сказали? Вам незачем было взламывать дверь. Миссис Графф приходила сюда несколько минут назад. Она хотела видеть мистера Бассетта, но не застала его.

– Где она сейчас?

– Спустилась на пляж. Я пытался удержать ее, но куда там. Во всяком случае, меня она не послушалась. Как вы думаете, может, лучше позвонить мистеру Граффу?

– Если сумеешь дозвониться. Где Бассетт?

– Не знаю. Я видел, как он упаковывал свои вещи. Наверное, собирается в отпуск. Он всегда уезжает на месяц в Мексику в межсезонье. А потом показывает мне цветные фотографии…

Я пошел на берег. Калитка была распахнута. Я посмотрел сверху на пляж, окаймленный колеблющейся полоской белой пены. Вид прибоя вызвал у меня чувство тошноты: он напомнил мне о Карле Стерне, совершающем свое последнее плавание.

Океан штормил. Волны, как призраки, появлялись из плотной стены тумана и обрушивались на берег с таким грохотом, будто были сделаны из камня. Когда я спустился по бетонным ступенькам, до меня сквозь шум прибоя донеслись странные отрывистые звуки. Я узнал резкий, как крик чайки, голос Изабель, разговаривающей с океаном. Подойдя ближе, я увидел, что она сидит сгорбившись, обняв одной ру1$ой колени, а другой, сжатой в кулак, грозит рокочущей стихии:

– Ты, вонючая отстойная яма, я не боюсь тебя!

Я тронул ее за плечо. Она съежилась и прикрыла лицо рукой.

– Оставьте меня! Я не хочу назад. Лучше умереть.

– Где вы были весь день, Изабель?

Ее влажные глаза блеснули из-под пальцев.

– Не ваше дело. Уходите!

– Думаю, мне лучше остаться.

Я сел рядом с ней на плотный, слежавшийся песок так близко, что наши плечи соприкоснулись. Она слегка отстранилась, но не попыталась уйти. Вдруг, рывком повернувшись ко мне, она произнесла своим обычным голосом:

– Привет!

– Привет, Изабель. Где вы пропадали весь день?

– На берегу. Мне захотелось совершить приятную длительную прогулку. Маленькая девочка отдала мне свой стаканчик с мороженым, правда, она заплакала, когда я взяла его, и это просто ужасно, но у меня за весь день не было ни крошки во рту. Я обещала заплатить ей, но побоялась зайти домой. Там мог оказаться этот грязный старик.

– Что еще за грязный старик?

– Тот, который приставал ко мне, когда я приняла снотворное. Потом он исчез. От него пахло тухлыми яйцами, как от отца, когда он умер. А в его глазах копошились черви. – Все это она произнесла ничего не выражающим голосом.

– В чьих глазах?

– В глазах старика с длинной белой грязной бородой. – Она была в ужасном состоянии, но еще могла отвечать на вопросы. – Он долго приставал ко мне, но утром я опять вернулась сюда, к этим равнодушным и похотливым людишкам. Что же мне делать? Я боюсь воды, а снотворное не помогает. Они просто откачивают тебя, трясут, отпивают кофе, и ты возвращаешься назад.

– Когда вы принимали снотворное?

– О, давным-давно, когда отец заставил меня выйти замуж за Симона. А я была влюблена совсем в другого человека.

– В Клэренса?

– Да. Всю жизнь я только его и любила. Клэр был так добр ко мне.

Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я заглянул в лицо, склонившееся к моему плечу. Эта женщина была уже не очень молода и измучена болезнью, но сейчас она напоминала ребенка. Ребенка с помрачившимся рассудком, который сбился с пути и в тумане повстречался со смертью.

– Что же мне делать? – пробормотала она. – Я не вынесу, если меня навсегда запрут в комнате.

– Самоубийство, – это смертный грех, Изабель.

– Я совершила кое-что и похуже.

Я ждал. Завеса тумана приблизилась к нам вплотную, потом полностью накрыла нас. Мы словно попали в преддверие ада, где можно говорить все что угодно. И Изабель наконец призналась:

– Я совершила самый ужасный грех из всех грехов. Они были вдвоем, в ярком свете, а я стояла одна в темноте. Потом все разлетелось на тысячи мелких осколков у меня перед глазами, но все же я смогла выстрелить. Я выстрелила ей прямо в пах, и она умерла.

– Это случилось в вашей раздевалке?

Она чуть заметно кивнула. Я скорее почувствовал это движение, чем увидел его.

– Я застала их там вместе с Симоном. Но она сумела выползти оттуда и умерла на берегу. Волны приблизились и унесли ее с собой. Лучше бы они забрали меня.

– А что произошло с Симоном?

– Ничего. Он сбежал. Чтобы заняться тем же самым в другой день и продолжать, продолжать без конца. Он страшно испугался, когда я вышла из своей раздевалки с пистолетом в руке. Это его я хотела убить, но он удрал.

– Где вы взяли пистолет?

– Это был пистолет Симона. Он хранил его в своем шкафчике для одежды. Симон сам научил меня стрелять, на этом самом берегу. – Она коснулась моей руки. – Что вы теперь думаете обо мне?

Я не ответил. В тумане, откуда-то сверху, раздался мужской голос, выкрикивавший имя Изабель.

– Кто это? Не позволяйте им схватить меня. – Она встала на колени и вцепилась в меня обеими руками, холодными как лед.

Кто-то спускался к нам с фонарем в руке. Я поднялся и пошел навстречу. Луч фонарика скользнул по ступенькам. Я различил тускло освещенную фигуру Граффа. В руке он сжимал пистолет. Но я уже держал его под прицелом.

– Бросайте оружие, Графф.

Я услышал, как зашуршал песок, наклонился и поднял пистолет. Это была одна из первых моделей немецкого «вальтера», двадцать второго калибра, со сделанной на заказ ореховой рукояткой, слишком маленькой для моей руки. Пистолет был заряжен. Я поставил его на предохранитель и засунул за пояс.

– Давайте и фонарик.

Он отдал фонарь. Направив его луч в лицо Граффу, я спросил:

– Откуда у вас этот пистолет, Графф?

– Много лет тому назад его изготовил в Германии Карл Вальтер по моему заказу.

– Я спрашиваю не об этом. Где вы взяли его сегодня?

Он осторожно ответил:

– Все эти двадцать лет он был со мной.

– Черта с два. Вчера ночью он был у Стерна, вплоть до его смерти. Вы сами его убили, чтобы забрать оружие?

– Это возмутительно!

– Так вы убили его?

– Нет.

– Но кто-то сделал это. Вы должны знать кто, и могли бы сообщить мне. Так или иначе, все скоро прояснится. Даже ваши деньги не могут этому помешать.

– Вы хотите получить деньги? Вы их получите. – В его голосе послышалось презрение – ко мне, а возможно, и к себе самому.

– Меня купить нелегко, – усмехнулся я. – Начальник ваших гангстеров уже пытался. Теперь он в тюрьме в Лас-Вегасе.

– Я знаю, – промямлил Графф. – Но я говорю об очень большой сумме. Сотни тысяч долларов наличными. Прямо сейчас. Этой ночью.

– Интересно, где вы возьмете такую сумму немедленно?

– У Клэренса Бассетта. Из его сейфа. Я заплатил ему сегодня вечером. Это была плата за пистолет. Заберите деньги у него, они – ваши.

Глава 32

В кабинете управляющего горел свет. Я застучал так, что отшиб себе костяшки пальцев. Бассетт открыл дверь и замер. Я молча смотрел на его землистое лицо с черными кругами вокруг глаз. Полубезумный взгляд остановился на мне, с трудом узнавая.

– Арчер? В чем дело, дружище?

– Все дело в вас, Клэренс.

– О, надеюсь, что нет. – Он заметил, кто стоит у меня за спиной, и радостно заворковал: – Вы нашли ее, мистер Графф. Я так рад.

– Да неужели? – угрюмо произнес Графф. – Изабель во всем призналась вот этому человеку. Верните мне мои деньги, Бассетт.

Выражение лица Бассетта изменилось так резко, что оно стало почти неузнаваемым.

– Как это понимать? Я верну деньги, и мы поставим точку па этом деле? И молчок? – проговорил он с усмешкой, больше похожей на звериный оскал.

– Разговор только начинается. Верните ему деньги, Бассетт.

Он стоял в дверях, загораживая мне дорогу. Мысль о каком-то действии промелькнула в его глазах и исчезла

– Их здесь нет.

– Откройте сейф, и мы проверим:

– У вас нет на это права.

– Послушайте, Бассетт. Помочь мне – в ваших собственных интересах. Разве не так?

Он поднял руку к горлу и оттянул кожу на шее повыше воротника.

– Ваше появление немного взволновало меня. Но как бы там ни было, извольте. Мне нечего скрывать.

Он резко повернулся, прошел через всю комнату и снял со стены фотографию, на которой застыли в полете три прыгуна в воду. За ней, в стене, оказался встроенный сейф. Я держал его на прицеле, пока он набирал номер на ярко блестевшем хромированном диске. Пистолет, из которого он застрелил Леонарда, скорее всего покоился на дне моря, но в сейфе мог оказаться еще один. Однако там оказались лишь пачки денег, завернутые в коричневую бумагу

– Берите их, – сказал мне Графф. – Они ваши

– О, они сделают из меня бездельника. И, кроме того, я не в состоянии уплатить налог с такой суммы.

– Вы шутите? Вам же нужны деньги. Вы работаете ради денег, разве не так?

Да, они мне очень нужны, – ответил я спокойно. – Но эти деньги взять я не могу Они не будут принадлежать мне, это я буду им принадлежать. Они потребуют, чтобы я делал кое-что, чего я совсем не хочу делать. Например, держать в секрете все ваши грязные мерзкие делишки

Графф пожал плечами и пристально посмотрел на Бассетта, плотно прижавшегося к стене. Страх смерти вдохнул силы в немощное тело управляющего. Он резким движением выбил пистолет из моей руки, бросился на пол и хотел схватить его. Но прежде чем он успел это сделать, я ногой отшвырнул пистолет в сторону, поднял Бассетта за шиворот и усадил за его же собственный стол.

Изабель Графф упала в кресло по другую сторону стола. Она откинула голову назад, и ее волосы рассыпались черной волной. Бассетт избегал ее взгляда. Он сидел сгорбившись, дрожа всем телом и тяжело дыша.

– Я не совершил ничего, за что мне может быть стыдно. Мы с Изабель старые друзья. Я просто спасал старого друга. Ее муж счел нужным отблагодарить меня.

– Да, я впервые слышу такое объяснение шантажа. Но скажите, Бассетт, вы убили Леонарда и Стерна тоже для того, чтобы защитить Изабель Графф?

– Не понимаю, о чем вы.

– А когда вы попытались подстроить все так, чтобы Изабель сочли виновной в убийстве Эстер Кэмпбелл, это тоже была ее защита?

– Ничего подобного я не делал.

Женщина поддакнула:

– Клэренс ничего подобного не делал.

Я повернулся к ней.

– Вы заходили в дом на Бевсрли-Хиллз вчера после обеда?

Она кивнула.

– Зачем?

– Клэр сообщил мне, что Симон путается с ней. Только он всегда мне все рассказывает, больше никто не беспокоится обо мне. Клэр сказал, что, если я поймаю их вместе, то могу заставить Симона дать мне развод. Только, когда я вошла в дом, она была уже мертва. – Она проговорила все это таким обиженным тоном, как будто Эстер Кэмпбелл обманула ее.

– Откуда вы узнали, где живет Эстер?

– Клэр объяснил. – И она благодарно улыбнулась ему. – Вчера утром, когда Симон плавал.

– Какая ерунда! – воскликнул Бассетт. – Миссис Графф все это придумала. Я вообще не знал адреса Эстер, вы сами можете быть тому свидетелем, Арчер!

– Это не так, как бы вам ни хотелось убедить меня На самом деле вы выследили ее и угрожали ей Потому-то вы и не могли позволить Джорджу Уоллу найти ее, пока она была жива. Но вам было необходимо, чтобы в конце концов он ее нашел. И для этого понадобился я. Вы хотели, подтасовав факты, использовать меня, чтобы ложно обвинить Джорджа. Но на всякий случай вы решили подстраховаться и направили миссис Графф в дом Эстер. Обмануть мистера Граффа и его доблестную когорту вам удалось. И они оказали вам неоценимую помощь.

– Я не имею никакого отношения к этому, – произнес за моей спиной Графф. – Я не отвечаю за дурацкие идеи Марфельда или Фроста. Они действовали по своему усмотрению. – Он стоял в стороне, ближе к двери, как бы подчеркивая свою непричастность ко всему происходящему.

– Но они ваши люди, – напомнил я ему, – и хотите вы того или нет, вы несете ответственность за их действия. Все вы являетесь соучастниками преступления, так как покрывали убийцу. И вам, и им следовало бы надеть наручники.

Слушая наш спор, Бассетт приободрился.

– Вы просто блефуете, – сказал он. – Вы же знаете, что я любил Эстер. Да у меня просто не было оснований убивать ее.

– Я не сомневаюсь в том, что вы ее любили – по-своему. Возможно, у вас была связь? Хотя нет, она-то вас пе любила. Правда, она бы не отказалась подцепить вас на крючок, если бы смогла. А в сентябре она сбежала и унесла с собой самую ценную для вас вещь.

– Я бедный человек. У меня нет ценностей.

– Я имею в виду пистолет. – И я издали показал ему «вальтер». – Я точно не знаю, как он попал к вам первый раз. Но знаю, как вы заполучили его вторично. В последние четыре месяца, после того, как Эстер Кэмпбелл стащила его из вашего сейфа, он все время переходил из рук в руки. Она отдала пистолет своему другу Лансу Леонарду. Тот не мог решиться заниматься вымогательством сам и обратился к Карлу Стерну, имевшему богатый опыт по этой части. К тому же Стерн располагал связями, благодаря которым он был вне досягаемости для головорезов Граффа. Но вы сумели с ним справиться. И это я ставлю вам в заслугу, Клэренс. Надо было иметь мужество, чтобы разделаться со Стерном, даже с моей помощью. У вас больше мужества, чем у Граффа и его личной гвардии.

– Я не убивал его, – твердил Бассетт. – Вы же знаете, что не убивал. Вы видели, как он ушел.

– А вы последовали за ним, разве не так? У вас было достаточно времени, чтобы оглушить его на стоянке, запихать в машину, отвезти к утесу, а там перерезать ему горло и скинуть в море. Конечно, это нелегко для человека вашего возраста. Но вам, наверное, позарез нужен был этот пистолет. Вы так жаждали получить эти несколько тысяч долларов?

Бассетт посмотрел мимо меня на открытый сейф.

– Деньги здесь ни при чем, – медленно выговорил он. – Я не знал, что пистолет у него в машине, до тех пор пока он не попытался взять меня на мушку. Тогда я ударил его гаечным ключом и сбил с ног. Да, это было убийство. Но я убил его, защищаясь.

– Не очень-то похоже, Бассетт. Когда защищаются, не перерезают своему противнику горло.

– Это был страшный человек, преступник, и он вечно совал свой нос в чужие дела. Я уничтожил его, как уничтожают опасных зверей. – Он явно гордился тем, что сделал. Торжество, отразившееся на его лице, придавало ему глупый вид. – Гангстер, торговец наркотиками– разве его можно сравнивать со мной? Я воспитанный человек, родом из хорошей семьи.

– И поэтому вы перерезали глотку Стерну, застрелили Ланса Леонарда, убили кочергой Эстер Кэмпбелл. Не нашли лучшего способа доказать свою воспитанность.

– Они все этого заслуживали.

– Так вы признаете, что убили их?

– Я ничего не признаю. Вы не имеете нрава запугивать меня. У вас нет доказательств.

– У полиции найдутся. Они узнают каждый ваш шаг, найдут свидетелей, чтобы припереть вас к стенке, отыщут пистолет, из которого вы убили Леонарда.

– Да неужели? – Выдержка все еще не изменила ему.

– Будьте уверены. Вы сами ответите на их вопросы, Бассетт. Вы уже начали выбалтывать свои секреты. Не пытайтесь выдавать себя за хладнокровного преступника. Прошлой ночью, когда все было кончено и все трое были мертвы, вам пришлось оглушить себя спиртным, чтобы не оставаться один на один с мыслями о том, что вы натворили. Как вы думаете, сколько вы выдержите без бутылки?

– Вы ненавидите меня, – сказал Бассетт. – Вы ненавидите и презираете меня, не так ли?

– Я не хочу отвечать на ваш вопрос. Лучше вы ответьте на мой. Только вы можете сделать это. Скажите, как назвать мужчину, который использует больную женщину в качестве орудия для своих грязных дел? И как назвать мужчину, оборвавшего жизнь молодой девушки, только для того, чтобы нажиться на ее смерти?

Вздрогнув всем телом, Бассетт отчаянно замотал головой. Казалось, его сотрясают конвульсии. Потом, непослушными губами, он почти прошептал:

– Вы все не так поняли.

– Так поправьте меня.

– Зачем? Вы все равно никогда не поймете.

– Я понимаю больше, чем вы думаете. Я понимаю, что вы следили за Граффом, когда его жена была в санатории. Вы заметили, что он использует свою раздевалку для свиданий с Габриэль. Бесспорно, вам было известно о пистолете, спрятанном у него в шкафу. И все это вы рассказали Изабель Графф. Возможно, вы же и помогли ей удрать из санатория и снабдили необходимыми ключами. В сущности, вы занимались подстрекательством к убийству. Мне все это понятно. Но я не могу понять, что вам сделала Габриэль? Может быть, вы тоже ее добивались, а она предпочла Граффа? Или просто она была слишком молода, а вы состарились и вам невыносимо было видеть, как она живет и наслаждается в этом лучшем из миров?

Он произнес заикаясь:

– Я не имею никакого отношения к ее смерти.

Но при этом он съежился в своем кресле и низко опустил голову, как будто невыносимая тяжесть придавила его. И впервые взглянул на Изабель, быстро и виновато.

Она же, наоборот, выпрямилась в кресле и, застыв как изваяние, не сводила с Бассетта ледяного взгляда.

– Ты это сделал, Клэренс, – вымолвила она.

– Нет, я не хотел этого. У меня и мысли не было о шантаже. Я не желал ее смерти.

– А чьей смерти вы желали?

– Смерти Симона, – заявила Изабель Графф. – Это Симон должен был умереть. А я все испортила, ведь так, Клэр? Я виновата в том, что все вышло не так, как было задумано.

– Успокойся, дорогая. – Первый раз Бассетт обратился непосредственно к ней. – Не говори больше ничего.

– Вы собирались застрелить своего мужа, миссис Графф?

– Да. Мы с Клэром хотели пожениться.

Графф фыркнул полусердито, полунасмешливо. Изабель повернулась к нему.

– Не смей насмехаться надо мной. Ты запер меня в психушке, а сам разбогател за мой счет. Ты обращался со мной, как с рабыней. – Ее голос сорвался на крик. – Жалею, что не убила тебя!

– И после этого ты бы мирно и счастливо жила со своим побитым молью охотником за богатыми невестами?

Да, мы бы были счастливы, – упрямо сказала Изабель Графф. – Разве не так, Клэр? Ты ведь любишь меня? Ты все эти годы любил меня, правда?

– Все эти годы, – эхом повторил Бассетт. Но в его голосе не было тепла, и глаза оставались тусклыми. – А теперь, если ты любишь меня, помолчи, дорогая, – неприязненно, почти грубо, добавил он.

Изабель обладала глубокой, хотя и бессознательной интуицией. Ее настроение резко изменилось.

– Я знаю, – голос ее стал хриплым, – ты хочешь во всем обвинить меня. Хочешь, чтобы меня навсегда заперли, а ключи закинули подальше. Но ты тоже виноват. Ты сказал, что меня никогда не признают виновной. Ты уверил меня, что, если я убью Симона на месте… на месте преступления, то они лишь запрут меня ненадолго – и все. Разве ты не говорил так, Клэр?

Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Ненависть окончательно изуродовала его черты. Женщина обратилась ко мне:

– Теперь вы понимаете. Я хотела убить Симона. Его девка была обыкновенным животным, которым он пользовался, маленьким двуногим зверьком. Я бы никогда не Стала убивать прелестного зверька. – Помолчав, она удивленно добавила: – Но все же я убила именно ее. Дело в том, что, пока я стояла в темноте за дверью, у меня возникла мысль. Я подумала, что эта девушка – источник зла. Что она помогает грязному старику. Поэтому я выстрелила в нее. Клэр был страшно зол на меня. Он не видел, как омерзительно она себя вела.

– Разве он не был там с вами?

– Он пришел потом. Я пыталась смыть кровь – кровь хлестала из нее на мой красивый чистый пол. Я занималась этим, когда вошел Клэр. Он, должно быть, ждал где-то поблизости и видел, как маленькая потаскушка выйолзла из двери. Она уползла прочь и умерла. А Клэр рассердился и обругал меня.

– Сколько раз вы стреляли в нее, Изабель?

– Один.

– Куда вы целились?

Она смущенно опустила голову.

– Я не могу сказать при всех. Я уже вам говорила.

– В Габриэль Торресе стреляли дважды, один раз в пах, а другой – в спину. Первая рана не была смертельной, она бы зажила без всяких последствий. Вторая пуля попала ей в сердце. Габриэль была убита вторым выстрелом.

– Я стреляла в нее один раз.

– Разве вы не пошли за ней на берег, чтобы закончить начатое?

– Нет. – Она взглянула на Бассетта. – Скажи ему, Клэр. Ты же знаешь, что я не делала этого.

Бассетт уставился на нее, выпучив глаза и не говоря ни слова.

– Откуда он знает, миссис Графф?

– Потому что он забрал пистолет. Я уронила его на пол в раздевалке. Клэр поднял его и вышел вслед за ней.

Наконец Бассетт заговорил:

– Не слушайте ее. Она ненормальная, у нее галлюцинации. Меня там не было.

– Ты был там, Клэр, – спокойно произнесла Изабель.

С этими словами она перегнулась через стол и наотмашь ударила его по щеке. Он не шевельнулся. Женщина разрыдалась и сквозь слезы проговорила:

– У тебя был пистолет, когда ты пошел за ней. Затем ты вернулся и сказал мне, что она умерла, что я убила ее, но ты сохранишь все в тайне, потому что любишь меня.

Бассетт перевел взгляд с нее на меня. Из уголка рта у него стекала струйка крови.

– Мне надо выпить, дружище. Я все скажу, только сначала дайте выпить.

– Одну минуту. Вы застрелили ее, Клэренс?

– Пришлось, – еле слышным шепотом ответил он.

Изабель Графф воскликнула:

– Лжец! А еще притворялся моим другом! Это из-за тебя я жила в аду!

– Я избавил тебя от более страшного ада, дорогая Она ползла к своему дому Она бы все разболтала

– Так ты совершил убийство ради меня, ты, грязный лжец!

Ее чувства были на пределе. Она уже не плакала, голос срывался от ярости.

– Ради себя, – поправил я. – Все произошло не так, как он рассчитывал. Ваш муж не умер, и все планы Бассетта рухнули. И вдруг ему представилась возможность получить утешительный приз, если удастся убедить Граффа, что это вы убили Габриэль. Сложилась такая идеальная ситуация для ложного обвинения, что он сумел обмануть даже вас.

Бассетт снова задергался в конвульсиях, его лицо скривилось.

– Все было совсем не так. Я никогда не думал о деньгах.

– А что же лежит у вас в сейфе?

– Я только эти деньги и получил. Мне они были необходимы, чтобы уехать навсегда в Мексику. И никогда я не думал о шантаже, пока Эстер не украла пистолет и не выдала меня этим бандитам. Разве вы не понимаете, что они просто вынудили меня убить их – вынудили своей жадностью и невоспитанностью.

Я взглянул туда, где стоял Графф, но он исчез. Дверной проем был пуст. Я сказал Бассетту:

– Никто не заставлял вас убивать Габриэль… Почему вы не дали ей уйти?

– Просто не мог, – ответил он. – Она ползла вдоль берега домой к отцу. Я должен был что-то сделать. Знаете, я никогда не мог смотреть, как мучаются животные, никогда и мухи не обидел.

– Так вы еще й жалостливый!

– Нет, кажется, я не смогу вам объяснить так, чтобы вы поняли. Мы были вдвоем, там, на берегу, в темноте. Волны бились о берег, она стонала и тащила свое тело по песку. Нагая, истекающая кровью девушка, которую я знал еще невинным ребенком. Ситуация была невыносимой. Разве не понятно, что я каким-то образом должен был положить этому конец?

– Как вчера должны были убить Эстер Кэмпбелл?

– Это – другой случай. Она напускала на себя святую невинность, втерлась ко мне в доверие. Звала меня «дядя Клэренс», притворялась, что любит меня, а сама только и охотилась за пистолетом в моем сейфе. Я давал ей деньги, обращался с ней, как с дочерью, а она предала меня. Очень печально, когда маленькие девочки вырастают, взрослеют и становятся вульгарными, вероломными и похотливыми.

– Поэтому вы и позаботились о том, чтобы они не смогли повзрослеть, не так ли?

– Да, они лучше выглядят мертвыми.

Я взглянул на него и увидел обычное лицо простодушного пожилого человека, совсем не похожее на лицо злодея, как обычно мы себе его представляем. Однако оно принадлежало настоящему дьяволу, который был одержим смутной и страстной жаждой омерзительных, страшных деяний.

Бассетт посмотрел на меня как будто издали. Затем’ как на что-то постороннее, он уставился на свои стиснутые руки.

Я снял трубку телефона и набрал номер окружной полиции. Мне хотелось побыстрее избавиться от этого дела.

Когда я положил трубку на рычаг, Бассетт подался вперед.

– Послушайте, дружище, – вежливо обратился он ко мне, – вы обещали дать мне выпить. Мне это просто необходимо. Нужно хоть немного успокоиться.

Я подошел к бару и вытащил из него бутылку. Но Бассетта успокоило другое. В открытую дверь шаркающей походкой, опустив плечи, вошел Тони Торресе с тяжелым кольтом в руках. Пламя, вырвавшееся из ствола, было совсем бледным, но грохот – просто оглушительным. Голова Бассетта дернулась в сторону, и больше он не шевелился.

Изабель Графф посмотрела на него в мрачном изумлении. Потом встала, ухватилась обеими руками за воротник блузки и, разрывая ее, подставила грудь под пистолет.

– Убей и меня! Убей меня тоже!

Тони покачал головой. Лицо его оставалось неподвижным.

– Мистер Графф сказал, что это сделал мистер Бассетт.

С этими словами он вложил пистолет в кобуру В комнату, как представитель похоронного бюро, робко вошел Графф. Он подошел к столу, за которым сидел Бассетт, протянул руку и толкнул мертвеца в плечо. Тело шлепнулось на пол, издав какой-то странный звук, похожий на слабый плач ребенка, зовущего свою мать.

Графф в смятении отпрянул назад, словно испугался что это его прикосновение убило Бассетта. В каком-то смысле так оно и было.

– Зачем надо было втягивать Тони? – спросил я.

– Я подумал, что это самый лучший выход. Все равно закончилось бы тем же самым. Я оказал Бассетту услугу.

– Но не Тони.

– Не беспокойтесь за меня, – произнес Тони. – Почти два года я жил только ради того, чтобы найти негодяя и отплатить за ее смерть. Мне теперь наплевать, вернусь я во Фресно или нет. – Он смахнул со лба крупные капли пота. Затем вежливо спросил: – Можно, я пока выйду? Здесь слишком жарко. Я буду где-нибудь поблизости.

– Не возражаю, – ответил я.

Графф проводил его взглядом, затем повернулся ко мне с вновь обретенной самоуверенностью.

– Я заметил, что вы даже не попытались остановить его. У вас же был пистолет, вы могли предотвратить выстрел.

– Я?

– По крайней мере, теперь самое худшее не появится в газетах.

– Вы имеете в виду то, что вы соблазнили несовершеннолетнюю девушку и в конце концов погубили ее?

Он шикнул на меня и нервно оглянулся, но Тони уже не мог услышать его.

– Я думаю не только о себе.

И он многозначительно взглянул на свою жену, которая сидела прямо на полу в самом темном углу комнаты, уткнувшись подбородком в колени. Глаза у нее были закрыты, и вообще она казалась такой же неподвижной и молчаливой, как Бассетт.

– Не слишком ли поздно вы задумались о ней?

– Вы не правы. У нее редкая способность к восстановлению. Я видел ее и в худшем состоянии, чем теперь. Но нельзя принуждать ее выступать публично в суде, это бесчеловечно

– Ей и не придется этого делать. Перед судом вы предстанете один.

Как? Почему я должен пострадать больше всех? Я творческая личность, мне просто необходимо чувствовать к кому-то любовь и нежность. Я влюбился в молодую женщину, вот и все мое преступление

Когда загорается дом, преступником считается тот, кто чиркнул спичкой

– Но я не сделал ничего особенного. Немного развлекся, и все. Разве справедливо погубить меня за такую малость?

Мне захотелось ударить его, но я сдержался.

– Только не говорите мне о справедливости, Графф. Почти два года вы скрывали убийство.

– Я ужасно страдал все эти два года. И, кроме того, это убийство стоило мне огромных денег.

– В этом я очень сомневаюсь. Чтобы расплатиться со Стерном, вы использовали лишь свое имя. А Леонарду и Эстер Кэмпбелл заплатила ваша корпорация.

По всему было видно, что я попал в точку. Графф даже не пытался возражать. Он посмотрел на пистолет в моей руке – единственную неоспоримую улику, доказывающую его причастность к делу.

– Отдайте мой пистолет, – настойчиво сказал он.

– Чтобы вы избавились от меня с его помощью?

Где-то на автостраде завыла сирена.

– Быстрее, – торопил он. – Это полиция. Вытащите гильзы и верните пистолет. И заберите деньги из сейфа.

– Не могу, – ответил я. – Видите ли, Графф, мне еще нужна эта штука. Может быть, на суде я сумею доказать, что Тони совершил убийство в целях самозащиты.

Он посмотрел на меня так, будто усомнился в моей умственной полноценности. Не знаю, какие чувства выразились в моем ответном взгляде, но он опустил глаза, повернулся и пошел прочь.

Закрыв сейф, я повесил на место фотографию. Две юные девушки и парень парили между небом и землей в вечном полете.

Вой сирены приближался, становился все громче. Перед тем как полицейские вошли в комнату, я положил «вальтер» на пол, рядом с откинутой рукой Бассетта. Теперь дело было за специалистами по баллистике.