Тайны бронзовой статуи

Глава 1 Приключение в лесу

Рассказ наш начинается в июле. Целый день стоял тяжелый и удушливый жар, а к вечеру над обширным лесом в Богемии разразилась гроза.

Хотя дождь уже перестал час назад, вдали еще слышались раскаты грома, время от времени сверкали молнии и ветер ревел, врываясь в горные ущелья.

Лесные ручьи, обыкновенно столь спокойные, превратились в потоки, и шум их вод, разбивавшихся о скалы, примешивался к стенаниям гигантских деревьев. Дикие звери, испуганные этим расстройством природы, подняли такой вой, что иногда заглушали завывания бури.

Массивные черные тучи двигались по небу, налетая одна на другую, и когда внезапная молния раздирала их, они казались отвратительными чудовищами, извергающими пламя. Ветер мрачными отголосками отражался от глубины леса и скал, точно это кричали и стонали адские духи, изгнанные ураганом из пещер, где они основали свои жилища. Ночной мрак сгущался.

По дороге, тянущейся вдоль леса, ехал всадник. Нужно, однако, сказать, что он вовсе не предавался суеверному страху. Он был высок и, похоже, силен, с удивительно пропорциональной фигурой, видом благородным и исполненным достоинства: изгиб верхней губы говорил о характере гордом и, возможно, презрительном, но этот недостаток искупался доброй улыбкой и великодушием, которое читалось в каждой черте лица. Яркий блеск глаз смягчался длинными ресницами, а бледный лоб, увенчанный копною вьющихся от природы черных волос, сиял умом. Этот человек выглядел лет на двадцать пять, одежда его была богата, но проста и без претензий. На поясе у него висели кинжал и шпага.

Скорее всего местность, в которой он находился, была незнакома ему, ибо время от времени он останавливал лошадь и озирался по сторонам в надежде приметить сквозь темноту огонек какой-нибудь хижины.

– Но я же не сворачивал с дороги, – бормотал он себе под нос. – Крестьянин, у которого я переждал грозу, велел мне ехать по рубежу леса, но, верно, он дурно рассчитал расстояние или я сам ошибся, иначе давно бы добрался до замка Альтендорф.

Он продолжал осматриваться вокруг; луна выглянула из облаков, и теперь ее серебристые лучи сияли над деревьями.

Внезапно путешественник вздрогнул: он услышал пронзительный крик в лесу, а следом шум множества голосов. Потом опять раздался крик, более глухой, чем первый, словно чья-то рука закрыла рот жертвы. Путешественнику показалось, что в сотне шагов от него происходит борьба. Спрыгнуть наземь, чтобы привязать лошадь за узду к деревцу, было для него делом одного мгновения. Удостоверившись, что шпага его легко вынимается из ножен, он бросился в лес, туда, где раздавались крики. Через несколько секунд он услыхал впереди шелест листьев и треск сухих ветвей. Не сомневаясь, что шум производят идущие ему навстречу люди, он ускорил шаги и скоро очутился лицом к лицу с тремя мужчинами, тащившими бесчувственную женщину. Не колеблясь; он кинулся на того, кто шел первым, и ударил его так, что человек замертво повалился на траву.

Издав испуганное восклицание, второй уронил женщину, которую до сих пор поддерживал, и немедленно убежал в глубину леса, воображая, без сомнения, что на них напал многочисленный противник. Третий, и последний, обругав своего трусливо удравшего товарища, обнажил шпагу и бросился на путешественника.

Оружие скрестилось, сталь ударилась о сталь. Наш путешественник оказался в невыгодных условиях: лунный свет бил ему прямо в лицо, и неприятель мог следить за всеми его движениями, между тем как сам он видел перед собой только смутную, едва намеченную фигуру, выпады которой невозможно было предвидеть. Но путешественник мастерски владел шпагою и отличался храбростью. Он не только сумел уберечься от ударов врага, но даже выбил шпагу у него из рук. Обезоруженный противник сразу убежал.

Путешественник убрал шпагу в ножны и чуть приподнял женщину с земли. Она все еще не пришла в себя, и защитник ее опасался, что жизнь уже не вернется к ней. Но, приложив руку к ее сердцу, он почувствовал его стук, и в ту же минуту, при лунном свете, увидал, как губы ее вздрогнули.

Трудно описать, сколь прекрасно и совершенно было мраморно-бледное лицо, которым любовался путешественник. Судя по одежде, эта молодая женщина, а точнее девушка, принадлежала к крестьянскому сословию, но с первого взгляда на нее, лежащую неподвижно в его руках, подобно статуе, он понял, что красота незнакомки превосходит все его мечты.

Сильно беспокоясь о том, как бы она не умерла без необходимой помощи, путешественник начал осматриваться вокруг и, приметив вдали огонек, вскрикнул от радости. Надеясь, что его выручат и впопыхах позабыв о человеке, которого опрокинул наземь и который по-прежнему не двигался, путешественник понес девушку к свету, становящемуся все ярче по мере приближения к нему.

Через пять минут путешественник добрался до вполне приличного домика, выстроенного на лесной поляне. Он торопливо постучался в дверь, и ему немедленно отворила пожилая женщина почтенной наружности. Увидев при огне свечи, которую она держала в руке, мраморное лицо девушки, женщина вскрикнула от испуга.

– О, Вильдон! Вильдон! Наша бедная Анжела! – завопила она. – Неужели бедняжка умерла?

– Нет… она придет в себя, если ей окажут помощь, – ответил путешественник, входя со своею ношей в дом. Ему навстречу поспешно шагнул человек лет пятидесяти с честным и доброжелательным лицом. Он и жена его, покрыв поцелуями Анжелу, которая уже начала подавать признаки жизни, отнесли ее в другую комнату.

Пока они отсутствовали, путешественник осмотрел помещение, в котором его оставили: повсюду царствовал строгий порядок, копченые окорока, висевшие на потолке, говорили о том, что обитатели хижины прочей пище предпочитали лесных кабанов.

Воротившийся через несколько минут Вильдон сообщил, что Анжела очнулась, но еще не в силах объяснить, что произошло с нею. Путешественник описал ему случившееся, рассказал и о своем участии в приключении. Вильдон поблагодарил его в самых энергичных выражениях.

– Я полагаю, что очаровательная Анжела ваша дочь? – спросил гость.

– Нет, – ответил Вильдон. – Но мы любим ее как родную. Полчаса назад она пошла за родниковой водой, и, вероятно, негодяи, которых вы так славно отделали, попытались похитить ее. Мы уже начали тревожиться, что ее так долго нет: когда вы появились, я как раз собирался взять ружье и отправиться на поиски. От нее и от нас снова и снова выражаю вам нашу искреннюю признательность.

– Вы догадываетесь, кто эти мерзавцы? – поинтересовался путешественник.

– Не имею ни малейшего понятия, – ответил Вильдон. – Но, возможно, потом Анжела сообщит такое, что наведет нас на след. Мы не богаты, – продолжал он, – но если вам угодно, то наше гостеприимство…

– Прежде чем я решусь, – перебил незнакомец, – я спрошу вас, далеко ли отсюда до замка Альтендорф?

– Одна миля, не более. Дорога вдоль леса, – Вильдон махнул рукой, указывая направление, – ведет прямо к замку.

– Скажите, – задал новый вопрос путешественник, – а что говорят о бароне Альтендорфе? Пользуется ли он хорошей репутацией в вашей стране? Вы, наверное, служите у него?

– Нет, – покачал головой Вильдон. – Этот лес принадлежит графу Розембергу, его замок в трех милях отсюда, к западу. Я его лесничий… и вы сами видите, – прибавил он, самодовольно озираясь вокруг, – что я служу щедрому господину.

– Да… я слышал много лестных отзывов о графе Роземберге, – пробормотал путешественник, словно разговаривая сам с собой. А через минуту добавил с живостью: – Но барон Альтендорф иной человек? Он не слывет ни добрым, ни щедрым?

– Сказать по правде, – промолвил лесничий, – я не знаю ни одной вещи, в которой можно было бы упрекнуть барона Альтендорфа. Люди, что ему служат или зависят от него, называют барона человеком жестоким и строгим. О нем болтают разные разности, уверяют даже, будто из замка порой доносятся странные вздохи и загадочный шум. Дело в том, что правый флигель там заперт уже много лет… Практически, на моей памяти, он был заперт всегда. А я с самого детства живу в этом краю. Но если вы спросите, известно ли мне хоть одно преступление или дурной поступок барона Альтендорфа, я не колеблясь отвечу отрицательно.

– Вы говорите как честный человек, – заметил путешественник. Будучи сам личностью откровенной и великодушной, он умел ценить эти качества в других. – У барона, кажется, есть сын?

– Да, господин Родольф, ему двадцать один год, – кивнул лесничий. – Порой в нем проскальзывает что-то свирепое… Некоторые называют его злым, но я никогда не мог пожаловаться на него. Правда, я ни в чем не завишу от господина Родольфа, но с позволения моего господина он часто охотится в нашем лесу, и мне случалось несколько раз встречаться с ним. Если он немножко ветрен и легкомыслен, то, наверное, оттого, что никогда не испытал материнской заботы. Его матушка умерла, когда ему было несколько месяцев.

– Крестьянин, у которого я пережидал грозу, говорил, что жена барона скончалась скоропостижно и даже как-то таинственно двадцать лет назад, – вставил путешественник.

– В то время действительно ходили подобные слухи, – подтвердил Вильдон, – Но я сомневаюсь в их справедливости. Люди качали головами со значительным видом, и предположения делались самые невероятные, но если бы и вправду совершилось дурное дело, граф Роземберг не перенес бы случившееся спокойно, ведь баронесса Альтендорф была его сестрой.

– Я вижу, вы не принадлежите к числу тех, кто плохо думает о человеке, не имея явных доказательств, – заметил путешественник. – И мне нравится ваш характер. Но, пока мы беседуем, лошадь моя, брошенная на дороге, наверняка выходит из терпения. Простите, но я пе останусь у вас. Через три дня… мне необходимо прибыть в Прагу… А эту ночь я намерен провести в доме барона Альтендорфа. Спустя несколько недель я снова проеду по этой дороге и тогда обещаю возобновить знакомство с вами.

– Вы окажете мне большую честь, – серьезно ответил Вильдон. – Да и Анжела будет рада лично поблагодарить вас за сегодняшнюю услугу.

Простившись с лесничим, путешественник снова углубился в лес. Как следует сориентировавшись, он без труда нашел дорогу и, проходя мимо того места, где случилась потасовка, вспомнил о человеке, которого опрокинул наземь. Но он напрасно искал его: негодяй, всего лишь оглушенный ударом, наконец очнулся и удрал.

Лошадь в кустах спокойно щипала траву. Путешественник сел в седло и продолжил свой путь к замку Альтендорф.

Глава 2 Прибытие в замок Альтендорф

Через двадцать пять минут крепостные башни начали обрисовываться в небе подобно облакам, теряющимся в высоте. Вершины громадных построек сияли в лунных лучах, а основание покрывала густая темнота.

Правый флигель замка далеко выдавался в лес, точно стиснутый со всех сторон гигантскими дубами, которые, как и стены, стояли здесь, будто наперекор усилиям разрушительного времени. От центральной башни до конца правого флигеля ни единого огонька не мелькало в узких готических окнах. Левый флигель, напротив, переполняли огни, часть из них оставалась на месте, другая перелетала из комнаты в комнату. Это освещение, впрочем, только подчеркивало мрачное величие замка, окруженного широкой рекой.

Подъехав к подъемному мосту, вздыбившемуся, как черная масса, над рвом, путешественник затрубил в рог, висевший на цепи у столба. Почти сразу в воротах напротив отворилась калитка и па пороге появился караульный.

– Кто вы? – прокричал он.

– Я прошу приюта до завтрашнего дня, – ответил незнакомец. – Я еду по особому поручению Альбрехта

Австрийского, при мне письма, доказывающие правоту моих слов.

– Барон Альтендорф отсутствует, – произнес караульный почтительным тоном. – Но его сын, господин Родольф, примет вас. Как о вас доложить?

– Меня зовут Эрнест Кольмар, – представился путешественник. – И я заслужил рыцарское звание на поле битвы.

– Пожалуйте, господин рыцарь, – поклонился сторож, опуская мост и отворяя настежь ворота. Про себя он удивился, что человек с таким титулом, да еще служащий Альбрехту Австрийскому, разъезжает без сопровождения.

– Двое моих слуг, – объяснил Эрнест Кольмар, спрыгивая с лошади уже во дворе замка, – будут здесь завтра утром. Они задержались исполнить некоторые мои поручения.

Конюх, вызванный караульным, увел лошадь с собой, а Эрнеста проводили в обширную залу, освещенную лампой из массивного железа, спускавшейся с потолка. В одном конце залы располагалась высокая готическая дверь, ведущая, очевидно, в капеллу, в другом была широкая лестница, на которую и поднялся караульный, направляясь к левому флигелю.

Добравшись до первого этажа, они долго шагали по длинным многочисленным коридорам, пока проводник не отворил какую-то дверь и не доложил:

– Рыцарь Эрнест Кольмар!

Комната, в которую попал Эрнест, была обширна, высока и меблирована с величием, полностью гармонировавшим с общей наружностью замка. На столе, стоявшем по центру ее, располагались бутылки с вином, стаканы, бисквиты и фрукты, но за столом никто не сидел.

Единственным лицом, находившимся в комнате, когда рыцарь показался на пороге, был молодой человек, метавшийся взад и вперед в сильном волнении. Но, едва услыхав доклад о приезжем, он прогнал облако, омрачавшее его лоб, и, приняв любезный вид, подошел встретить гостя. Как только свет лампы, свисавшей с потолка, позволил сыну барона Альтендорфа разглядеть рыцаря, он вздрогнул, побледнел и точно застыл в припадке ярости и изумления. Однако он так быстро оправился, что Эрнест Кольмар не приметил ничего.

– Добро пожаловать, рыцарь, – промолвил хозяин самым приветливым тоном.

– Вы, наверное, извините мне бесцеремонность, с какою я являюсь к вам, – поклонился Кольмар. – Хотя я здесь приезжий и вы, возможно, не знаете моего имени, я отважился попросить у вас приюта на одну ночь, каковой при подобных обстоятельствах буду рад предложить вам в Австрии.

– В дверь замка Альтендорф никогда не стучатся напрасно, – заметил Родольф. – Жаль только, что отец мой уехал в Прагу.

– Я и сам туда еду, – сообщил Кольмар. – Альбрехт Австрийский, которому я имею честь служить, дал мне секретное, особое поручение. Я с удовольствием отвезу вашему отцу письмо от вас.

– Благодарю вас, рыцарь, – отвечал Родольф. – Хотя мой отец уехал только неделю назад, я с радостью воспользуюсь вашей любезностью.

В эту минуту появились слуги, и пока они накрывали на стол и подавали ужин, Родольф и рыцарь продолжали беседовать о разных предметах.

Единственному сыну и наследнику барона Альтендорфа был, как сказал Эрнесту Кольмару лесничий Вильдон, двадцать один год. Высокий, хорошо сложенный, неоспоримый красавец, с глазами такими большими, черными и сверкающими, что порой они ослепляли своим необыкновенным блеском, выражение лица тем не менее он имел неприятное. Отчего это происходило, трудно определить, но когда глаза его устремлялись на кого-нибудь, они порождали мучительное чувство беспокойства в душе. Смуглая кожа и ярко-алые губы показывали темпераментную натуру. Лоб у него был низкий, брови часто нахмуривались, несчастье уже отягощало его голову. Волосы его, черные как ночь и немного жесткие, вились от природы; зубы были очень ровные и ослепительно белые.

Он проявлял исключительную сдержанность, холодность и надменность в обращении, а с теми, кто находился у него в подчинении, даже деспотичность. До крайности злопамятный, он не прощал и не забывал оскорбления. Для того чтобы расправиться с врагом, он не пренебрегал никакими средствами, но в случае надобности умел скрывать свои чувства и даже выказывать дружбу тем, к кому питал неутолимую ненависть.

Таков был Родольф, единственный сын и наследник барона Альтендорфа.

В чем бы ни заключалась причина волнения, охватившего его при виде Эрнеста Кольмара, он, вероятно, совсем забыл свои переживания, до того откровенной казалась вежливость, вытеснившая прочие эмоции.

Мы не станем описывать подробностей ужина, сообщим только, что Кольмар, аппетит которого крайне возбудил продолжительный переезд, воздал трапезе должное. Родольф, напротив, ел мало и время от времени погружался в какие-то раздумья, которые, похоже, не мог прогнать. Но, очнувшись, он всякий раз снова становился весел и даже остроумен.

Осушив несколько стаканов вина, Родольф встал из-за стола.

– Извините меня, рыцарь, – промолвил он, – но я должен отлучиться: надо отдать приказания приготовить для вас приличную комнату. Я желаю, чтобы вы ни в чем не испытывали недостатка и чтобы вам было здесь удобно.

Эрнест Кольмар поблагодарил, и Родольф удалился, сделав знак одному из пажей следовать за ним.

Прошагав по длинному коридору, Родольф вошел в маленькую комнатку, соседствующую с его собственными апартаментами. Там он бросился в кресло и сказал пажу:

– Ступай скорее в людскую и передай управляющему Губерту, чтобы он немедленно явился сюда.

Мальчик поклонился и исчез.

Через несколько минут в комнату вошел старик с волосами белыми как снег. Тело его держалось совершенно прямо, а движения почти не лишились юношеской гибкости. Но у него было одно из тех бледных и сморщенных лиц, по которым трудно определить сущность человека, ибо если во взгляде маленьких, живых и вечно бегавших глаз светилось что-то зловещее, то на губах читалось доброжелательство, и если лоб говорил о мрачности и строгости, то подобные качества смягчались бесстрастием улыбки. Голос его звучал кротко и почти грустно, а обращение было приятным, но не раболепным.

– Губерт, – начал Родольф, едва завидев управляющего, – вы знаете, что у нас в замке гость?

– Разве вы недовольны ужином, который я велел подать? – спросил Губерт, приметивший что-то особенное в тоне своего молодого господина.

– Напротив, очень доволен, – ответил Родольф. – Ужин был достоин Альтендорфов… но я хочу, чтобы моего гостя устроили на ночь столь же пышно.

– Конечно, как вы прикажете, – поклонился Губерт, заметив теперь непонятную злость в глазах молодого человека. – Я распорядился приготовить Дубовую комнату для рыцаря… Он, по-моему, посланник принца Альбрехта Австрийского?

– Дубовую комнату! – воскликнул Родольф, притворяясь изумленным. – Как пришла вам в голову подобная мысль?!

– Эго самое лучшее, что у нас есть, – пробормотал Губерт, все больше удивляясь словам и поведению своего господина.

– Да… лучшее из всего, что мы используем теперь, – подчеркнул Родольф. – Но не забывайте, любезный Губерт, что Эрнест Кольмар служит у Альбрехта Австрийского и мы, даже не имея чести быть подданными этого государя, должны оказывать его представителю приличествующие почести. Как же вы не додумались приготовить для рыцаря Эрнеста Кольмара Красную комнату?

– Красную! – повторил Губерт, задрожав всем телом, и в глазах его промелькнул ужас. Но потом, немедленно оправившись, он прибавил:. – Вероятно, вам угодно шутить со мною.

– Я вовсе не расположен смеяться, – произнес ледяным тоном сын барона Альтендорфа. – Правда, Красная комната находится в правом флигеле замка… да и сам флигель заперт уже много лет…

– Правда и то, – торжественно проговорил Губерт, – что ваш благородный отец не простит ни вам, ни мне, если мы поместим там рыцаря.

– Вряд ли барон так сильно рассердится, Губерт, – возразил Родольф. – Но в любом случае во время его отсутствия я здесь господин и буду делать что хочу. Болтают, конечно, будто в правом флигеле замка водятся привидения, но лично я никогда не верил этим глупым слухам. Как бы то ни было, мы раскроем тайну в нынешнюю ночь. Случай свел нас с рыцарем, который, будучи чужестранцем, не мог слышать этих смешных историй… И, по всей вероятности, он способен столь же храбро встать лицом к лицу с привидением, как и с неприятелем на поле битвы. Итак, – продолжал Родольф строгим и повелительным голосом, – я приказываю немедленно подготовить Красную комнату. Если рыцарь спокойно переночует там, не будет ли это торжественным опровержением слухов о самой красивой части замка, который со временем перейдет в мою собственность?.. Отец мой первый порадуется полученному результату и поспешит опять отворить флигель.

– Умоляю вас, заклинаю, – слабо пролепетал Губерт, – не принимайте такого безрассудного… необдуманного решения. Ваш благородный отец, без сомнения, имеет основательные причины…

– Верить нелепым басням?! – вскричал Родольф, гневно поднимаясь с места. – Тем больше причин для сына развеять тайну, пока отец в отсутствии… Губерт, – прибавил он, угрожающе устремив свои черные проницательные глаза на старого управляющего, дрожащего с головы до ног, – или повинуйтесь не колеблясь, или признайтесь, что вам известно гораздо больше о тех комнатах и их зловещих свойствах, чем я могу себе вообразить.

– Я исполню ваше приказание, – прошелестел Губерт так тихо, что его едва можно было расслышать. – Красную комнату немедленно приготовят.

– Хорошо! – сказал Родольф.

Не произнеся более ни слова, он поспешил вернуться туда, где оставил Эрнеста Кольмара. Извинившись перед рыцарем за столь продолжительное отсутствие, он продолжил прежний разговор и выказал столько остроумия и любезности, что Кольмар почувствовал к нему расположение.

Осушили еще несколько стаканов, и целый час пролетел незаметно. Настала ночь.

Родольф, поднявшись со стула, пригласил Эрнеста Кольмара пройти в приготовленную для него комнату. Позвали пажа, и мальчик, держа в руке лампу, зашагал вперед по лабиринту коридоров, за ним следовали сын барона Альтендорфа и рыцарь. Они шли рядом, беседуя между собой.

Наконец они добрались до конца коридора. Там, возле отворенной массивной двери, стоял старик Губерт. Он тоже держал лампу, при свете которой было видно, что лицо его покрывает синеватая, почти мертвенная бледность. Он бросил быстрый, но умоляющий взгляд на своего господина, как бы заклиная его отказаться от своего намерения, пока еще есть время. Однако Родольф притворился, будто не замечает ничего, и, отослав пажа, приказал управляющему идти вперед с огнем.

Все трое очутились в маленькой передней, и Губерт открыл дверь, находившуюся в глубине. Теперь они попали в комнату средней величины, атмосферу которой переполняли благовония, источаемые турецкими курительными свечами, горевшими на серебряном подносе. Родольф понял, что Губерт употребил их для того, чтобы уничтожить сырость и неприятный запах, характерные для помещения, так долго остававшегося запертым и необитаемым. Мебель здесь была вычищена наскоро, а старые подушки на креслах успели заменить на другие, из левого флигеля замка.

Наконец Губерт привел Эрнеста Кольмара в третью обширную комнату, меблированную так хорошо, как только позволил короткий промежуток времени. На окнах висели свежие занавески, на кровати лежали белые простыни, стулья были снабжены новыми подушками, пол покрывал широкий бархатный ковер, и несколько украшений стояли на массивном камине… Вот главные перемены, которые должны были придать Красной комнате видимость удобства; кроме того запах курительных свечей распространился и здесь.

Губерт поставил лампу на стол, поклонился и вышел. Но едва он ступил за порог, до слуха Родольфа долетел глубокий вздох, вырвавшийся из груди его.

Сын барона Альтендорфа зашел теперь слишком далеко, чтобы отступить, если бы даже и имел такое стремление. Он пожелал гостю доброй ночи и воротился в свои покои.

Глава 3 Тайны замка Альтендорф

Оставшись один, Эрнест Кольмар первым делом решил раздеться и заснуть, ибо он нуждался в отдыхе после продолжительного путешествия.

Но, оглядевшись вокруг, он поразился тому обстоятельству, что комната казалась мрачной и печальной, несмотря на улучшения, о которых мы упоминали и которые должны были скрыть ее ветхий вид. В то же время рыцарь вспомнил, что это помещение находится на значительном расстоянии от той части замка, где он провел вечер с Родольфом, а различные наблюдения, сделанные им, окончательно убедили его, что здесь давно никто не жил и нто в комнате наскоро кое-что изменили нарочно для него. Обои на стенах в некоторых местах были изорваны, пол сгнил, потолок, хотя и вытертый, покрывали плесневые пятна и выбоины у одного угла. Мебель, хотя тяжелая и массивная, была изъедена червями до такой степени, что едва держалась.

Эрнест Кольмар удивился, почему его поместили в такую комнату, ведь, судя по величине и богатству комнаты, в которой они ужинали с Родольфом, он мог ожидать более удобного помещения. Побуждаемый любопытством, Эрнест решил рассмотреть свои покои подробнее. Он приподнял разорванные обои, и они остались у него в руках. Деревянная обшивка за обоями вся сгнила, воздух проникал сквозь широкие щели.

Вдруг в голове рыцаря промелькнуло воспоминание. Вильдон, лесничий, кажется, говорил ему, что нразый флигель замка Альтендорф стоял запертым уже много лет. А все, что он видел, не доказывало ли, что эта комната давно необитаема?..

Пораженный такими соображениями и желая выяснить, в чем дело, Эрнест подошел к окну, протертому наскоро, но со следами прежней грязи. Стекла были до того запачканы, что Эрнест ничего не сумел рассмотреть сквозь них. Однако с помощью своего кинжала ему кое-как удалось отодвинуть шпингалет.

Теперь не осталось никаких признаков грозы, луна сияла высоко в небе, и лучи ее отражались в глубокой воде, наполнявшей ров.

Одного взгляда хватило Кольмару, чтобы определить точное положение своей комнаты: если смотреть из окна, то подъемный мост под центральной башней был слева. Следовательно, рыцарь находился в правом флигеле замка. Сверх того, именно правую сторону замка окружали деревья. Значит, Эрнеста поселили в той его части, где, по слухам, наблюдались странные вещи и слышались необъяснимые звуки. На мгновение Эрнест Кольмар почувствовал, как трепет пробежал по его телу, но тотчас, гордо выпрямившись и подавив смутные опасения, начинавшие его одолевать, он громко воскликнул:

– Подобный страх недостоин меня! Не для невинных сердец Господь посылает отвратительную и страшную ночь!

Он уже собрался затворить окно, как вдруг приметил что-то белое, медленно двигавшееся между деревьями, которые, как мы говорили, окружали правый флигель замка.

Рыцарь снова вздрогнул и, словно завороженный, устремил взор на этот предмет или, лучше сказать, начал следить глазами, как тот плавно пробирается сквозь листву, становящуюся все гуще и гуще. Предмет шел размеренной поступью, не останавливаясь, не сворачивая и не ускоряя шагов, точно привидение, пока внезапно не исчез совсем, будто под ним разверзлась земля или он растаял в воздухе.

Рыцарь стоял еще около минуты, вперив глаза в то место, где пропал призрак… и когда, сбросив с себя оцепенение, отвернулся от окна, лоб его был покрыт потом.

В сражении не нашлось бы человека храбрее Эрнеста Кольмара, и вот теперь, первый раз в жизни, испытал он влияние суеверного страха. Но он не мог обманывать себя, что предмет в лесу на минуту расстроил его нервы… что ужас заставил его залиться холодным потом… что дыхание его остановилось на мгновение.

Но почти сразу, покраснев от гнева на самого себя, поддавшегося непонятным сомнениям, рыцарь запер окно и решил лечь спать. Однако прежде он вошел в соседнюю комнату, чтобы погасить курительные свечи, запах которых сделался слишком сильным. Потом он проследовал в переднюю и удостоверился, крепко ли заперта дверь, ведущая в коридор. Для большей безопасности он задвинул щеколду, ибо, помещенный Родольфом в Нежилые комнаты, испытывал смутные опасения, что против него замышляют какое-то вероломство, причину которого, впрочем, понять не мог.

Он уже собрался вернуться в спальню, когда внезапно подумал, что поступит благоразумнее, если поищет, нет ли, кроме двери в коридор, иного пути, ведущего в его покои.

Держа в руке лампу, Эрнест Кольмар осмотрел переднюю, стены которой были обшиты гнилыми и проточенными червями досками. Воткнув в них в разных местах кинжал, он повсюду встретил крепкий камень. Оставшись доволен этим помещением, он прошел в первую комнату. Она тоже имела деревянную обшивку. Испробовав и здесь глубину щелей, проделанных временем в досках, рыцарь также обнаружил под ними только камень. По-видимому, никакой потайной двери не существовало ни в передней, ни в этой комнате.

Эрнест Кольмар передвинулся в огромную, темную спальню и тоже проверил кинжалом стены, как делал это в других комнатах. Результат оказался по-прежнему удовлетворительным. Оставалось осмотреть еще одну часть стены, ту, которую заслоняла кровать, и Эрнест начал раздумывать, как к ней подступиться. Изголовье постели, сооруженной из массивного дуба, возвышалось почти до потолка и венчалось балдахином, с которого падал занавес. Но, твердо решившись соблюсти все предосторожности на случай, если речь зайдет о его жизни или свободе, Эрнест Кольмар сумел, употребив всю свою силу и энергию, отодвинуть кровать на столько, чтобы можно было пролезть к стене. Потом, приподняв обои, он начал вонзать кинжал в щели деревянной обшивки.

Сперва он натыкался только на камень, но внезапно оружие как будто вошло в дерево. Рыцарь поспешно схватил лампу со стола, па котором ее оставил, и внимательно принялся осматривать дырявые доски. Через несколько минут он нашел круглую железную заклепку, походившую на головку гвоздя. Подозревая, что под ней скрыта потайная пружина, он крепко надавил на нее пальцами. Стена подалась и растворилась.

Пораженный странным предчувствием близости какой-то тайны, относящейся к правому флигелю замка Альтендорф, и начиная верить слухам, ходившим об этой части здания, Эрнест Кольмар изучал обнаруженную дверь с самым подробным вниманием, когда от внезапного порыва ветра лампа его чуть не погасла. Он едва успел закрыть ее рукою и, подождав, пока ветер прекратится, осмотрел внутреннюю сторону двери.

За нею располагалась лестница, и Эрнест Кольмар начал спускаться, не колеблясь. Ступени были каменные и очень сырые, но твердые и прочные. Укрывая свою лампу от ветра, рыцарь шагал по лестнице до тех пор, пока его не остановила затворенная дверь. Он открыл ее почти без труда и попал в такой узкий и низкий коридор со сводами, что ему пришлось двигаться вперед, опустив голову. Соблюдая все большие предосторожности, рыцарь прошел шагов сто, когда на его пути встала стена. Но одной секунды ему хватило, чтобы увидеть, что коридор просто поворачивал направо под острым углом, и возобновить свое движение, пока перед ним не появилась вторая дверь. Она тоже отворилась легко, и Кольмар обнаружил за ней другую каменную лестницу, заканчивающуюся еще одним длинным сводчатым коридором.

Опять его лампа чуть не погасла от порыва ветра снизу, и опять ему удалось спасти слабеющий огонек.

Через шестьдесят шагов рыцарь наткнулся на маленькую, почти круглую комнату, походившую на пещеру, выбитую в скале, – до того камни здесь казались жесткими и массивными. В нише стояло распятие около трех футов высоты, а на полу лежал грубо отесанный гранитный камень, напоминавший тот, на который грешники становятся коленями в некоторых церквах.

Напротив располагалась дверь. Отворив ее как и первые, рыцарь вошел в комнату, которая показалась ему высокой и обширной, оттого что лампа не сумела осветить ее полностью.

Двигаясь с осторожностью, Эрнест Кольмар приметил, что комната эта была выстроена так же грубо, как и пройденные им коридоры. Стены позеленели, а пол покрывала сырость; окон не было, и не вызывало сомнений, что комната никогда не служила жилищем человеческому существу. Разве только несчастные жертвы могли томиться здесь, стоя на коленях на граните и вымаливая у Бога сострадание, в котором отказывали им люди.

Едва Эрнесту Кольмару пришла в голову такая мысль, он вздрогнул и, взяв лампу в левую руку, правую положил на шпагу. В самом дальнем конце комнаты отделялось от темноты нечто, походившее на колоссальную человеческую фигуру. По крайней мере, такое впечатление создавалось при свете лампы, пока рыцарь подходил к непонятному предмету. Быстро уяснив причину феномена, Эрнест Кольмар увидал, что фигура, испугавшая его, не двигается. Тогда, сняв руку со шпаги, он зашагал вперед. Чем больше он приближался, тем сильнее удивляла его открывающаяся картина.

В комнате стояла гигантская статуя женщины, казавшаяся еще выше в дрожащем свете лампы.

Рассмотрев ее как следует, рыцарь убедился, что перед ним статуя мадонны. Она была футов семи в высоту и не имела никакого пьедестала. Ее поддерживало массивное основание, образованное широкими складками платья.

Сперва при виде этого произведения искусства Кольмар испытал изумление, но потом пришел в восторг, любуясь необычайною формою статуи. Она была исполнена красоты и достоинства: лицо, слегка наклоненное вперед, выглядело трогательным и грустным, впечатление еще более увеличивала скромность, с какою руки были скрещены на груди. Тело мадонны, скрытое одеждой, было грациозно и изящно, несмотря на гигантские размеры статуи. Казалось, она была из железа, чудно отделанного под бронзу; и хотя сюда, в глубинное подземелье, не проникали солнечные лучи, хотя стены и потолок здесь позеленели от сырости, статуя ничуть не проржавела: напротив, она сияла как золото при свете лампы.

Кольмар долго любовался ею. Мы говорили уже, что сперва он почувствовал удивление, а потом удовольствие, каковое, в свою очередь, уступило место уважению. Все это помешало ему не то что дотронуться до статуи, но даже подойти к ней близко. Мадонна выглядела столь величественно и вместе с тем столь трогательно? что рыцарем овладело непонятное благоговение. Он снял шляпу и прочел короткую набожную молитву.

Глава 4 Подземелье замка Альтендорф

Эрнест Кольмар уже собрался вернуться в круглую комнату, когда при свете лампы, которую он держал в руке, увидел небольшую дверь, до сих пор им не замеченную. Решившись исследовать все до конца, рыцарь отворил дверь и, прошагав по низкому и узкому, но недлинному коридору, очутился в комнате средней величины, заполненной воздухом, проникающим через окно, выходившее на ров замка.

На столе, стоявшем у стены, находились разные инструменты, кружки и другие вещи, назначения которых Эрнест Кольмар сначала не понял, но, увидав в углу горнило и как следует рассмотрев незнакомые предметы, сообразил, что в комнате готовили химикаты для чистки статуи и придания ей бронзового цвета. А приглядевшись внимательнее, он заметил, что огонь в горниле разводили совсем недавно, не больше двух-трех дней назад. Следовательно, эти таинственные комнаты не были совершенно закрыты для людей: их периодически посещал кто-то, следивший за статуей. Но для чего о ней заботились? Если ею так дорожили, если так ценили ее, почему скрывали в столь странном месте? Зачем держали в такой темноте?

Обладатель этого прекрасного произведения искусства должен был разместить его так, чтобы им могли восторгаться гости и друзья Кольмар посчитал святотатством прятать подобное изображение, мадонны в подземелье, вместо того чтобы установить его у всех на виду. Находясь в сырой комнате, мадонна поневоле порождала лишние хлопоты и вызывала скуку у тех, кто о ней заботился. Да и само повышенное внимание к статуе, скрытой от глаз людских, было непонятно.

Такие мысли мелькали в голове Эрнеста Кольмара, пока он рассматривал предметы и средства для чистки и полировки статуи. Но скоро внимание его привлекла чередная дверь в противоположной стене комнаты. Он без труда открыл ее и увидал еще одну лестницу с каменными ступенями. Кольмар спустился по ней без малейшего колебания и попал в узкий коридор, который, как он сообразил, располагался ниже рва, ибо окно в предыдущей комнате находилось почти возле воды, а здесь она шумела прямо за стеной.

Сделав несколько шагов, Кольмар очутился в маленькой, чрезвычайно низкой сводчатой комнатке. Там предстало перед его глазами странное зрелище. Почти все помещение занимали шесть объемистых деревянных цилиндров, расположенных по три, в виде двух пирамид. Оси, на которых вращались цилиндры, одним концом крепились к стене, а с другого их поддерживали огромные столбы. Верхние цилиндры висели на большем расстоянии друг от друга, чем средние, а последняя пара, то есть нижние, почти вплотную. К цилиндрам примыкало множество каких-то железных полос и рычагов. К бокам тех цилиндров, что размещались ближе к столбам, были привязаны три веревки, похожие на цепочки от стенных часов, они проходили в общее отверстие, сделанное в одном из столбов. Несомненно, эта адская машина каким-то способом приводилась в движение именно веревками, обернутыми вокруг цилиндров.

Непосредственно под машиной, почти достигавшей каменного потолка, журчал ручей, вытекавший из узкого отверстия в одной стене и скрывающийся через дыру в стене противоположной.

Так выглядела подземная комната. Такое страшное, таинственное зрелище постепенно открывалось во всех своих подробностях перед изумленными глазами Эрнеста Кольмара…

Несмотря на свои природное мужество и сильный дух, не знакомый с понятиями «страх» и «опасность», рыцарь почувствовал трепет во всем теле. Им овладело странное ощущение, сравнимое разве с тем, как если бы змея, проскользнув под одежду, обвила голое тело своими кольцами.

Резко отвернувшись от дьявольского механизма, Кольмар шагнул в коридор и так торопливо взбежал по каменной лестнице, точно боялся, что его схватит сзади чья-нибудь рука. Но в мастерской, как мы назовем комнату с инструментами и горнилом, свежий воздух, пахнувший рыцарю в лицо, несколько успокоил его лихорадку. Он решил, что поступит благоразумно, если не оставит в таинственном подземелье никаких следов своего посещения, и запер за собой дверь. Проходя через комнату мадонны, он задержал на ней взгляд и решил, что одного этого произведения было бы достаточно, чтобы великий художник стал знаменитостью. Потом он продолжил свой путь, не забывая повсюду закрывать двери.

Наконец, целый и невредимый, он вернулся в свою комнату, запер потайной ход и задвинул кровать на прежнее место.

Устав донельзя, Кольмар снял платье и улегся, но сон никак не смыкал его глаз. Статуя… страшная машина… белая фигура, движущаяся между деревьями, – все это тревожило его воображение. Он спрашивал себя в сотый раз: для чего сын барона Альтендорфа поместил его в покоях, скрывавших тайны замка? Мало-помалу он все-таки погрузился в лихорадочный и тяжелый сон, наполненный страшными образами, в которых являлись ему странные вещи, виденные в подземелье.

Проснувшись от солнечных лучей, бивших в оконное стекло, и смеясь над призраками, которые исчезли вместе с дневным светом, Эрнест Кольмар соскочил с постели.

Он одевался, когда в переднюю постучали. Он поспешил отворить. На пороге стоял старик Губерт.

– Хорошо ли почивали? – спросил управляющий, и рыцарю почудилось что-то особенное в его интонациях и взгляде.

– О, я никогда не спал лучше! – весело ответил Кольмар.

Ему нельзя было ни словами, ни видом давать пищу для подозрений в том, что ночью он нашел нечто необыкновенное.

– Как я рад это слышать! – вскричал старый управляющий, и лицо его внезапно прояснилось. – Приехали ваши слуги, – продолжал он. – Один еще до рассвета, второй – четверть часа назад: они прибыли порознь.

– Конечно, – кивнул Кольмар. – Ведь они выполняли совершенно разные поручения. Потрудитесь прислать их ко мне.

Губерт поклонился и вышел.

Вскоре перед своим господином предстали два молодых человека замечательной красоты, им было лет по девятнадцать-двадцать.

– Какие известия, мои храбрые и верные друзья? – спросил Кольмар, ответив на приветствия молодых людей ласково, но с достоинством. – Говори сначала ты, Лионель, – обратился он к тому, кто был немного выше ростом.

– Я узнал, – промолвил Лионель почтительным тоном, – что знаменитый Жижка разбил лагерь в одном дне пути от замка.

– Прекрасно. Мы нанесем ему визит по дороге в Прагу. – Потом он повернулся к другому пажу. – А ты, Конрад, что сообщишь?

– Я все-таки сумел отыскать грот, в котором обитает отец Киприан, – ответил Конрад. – Он будет ждать вас в двадцать часов. Свидание назначено в маленькой часовне, расположенной в трех милях от замка Альтен-дорф, на большой пражской дороге.

– Благодарю вас, друзья мои, – сказал рыцарь. – Вы оба прекрасно исполнили свои обязанности. Велите приготовить лошадей, а я пока зайду проститься с Родольфом Альтендорфом.

Пажи удалились, и Эрнест Кольмар, одевшись, тоже вышел из комнаты. В коридоре его ждал Губерт. Он проводил рыцаря в залу, где за столом, накрытым для завтрака, сидел Родольф, готовый принять гостя.

Эрнест Кольмар, подавив гнев на то, что его поместили в необитаемых комнатах, с веселым видом приблизился к сыну барона Альтендорфа. На заданный вопрос он ответил, что никогда не спал так хорошо. Рыцарь не сомневался, что его поместили в правом флигеле замка не случайно, но из гордости даже не подал виду, что подозревает это.

После завтрака Кольмар встал и, – поблагодарив Родо-льфа за гостеприимство так дружелюбно, словно ему не на что было пожаловаться, сказал:

– Не угодно ли вам передать мне письмо или словесное поручение для барона Альтендорфа?

– Что ж, – кивнул Родольф, – я с удовольствием воспользуюсь вашей добротой.

Он подал Кольмару запечатанный конверт.

– Я непременно доставлю его по адресу, – заметил рыцарь, спрятав письмо в полукафтан.

Потом, простившись с Родольфом, он вышел на двор, сел на коня и в сопровождении Лионеля и Конрада, тоже на прекрасных лошадях, медленно проехал по подъемному мосту замка Альтендорф.

Глава 5 Во сколько отец Киприан

Солнце сияло на безоблачном небе, когда Кольмар и оба его пажа добрались до того места, где широкая дорога, ведущая к столице Богемии, пересекалась узкою тропинкой. Чуть в стороне от перекрестка стояла маленькая, грубо построенная часовня с миниатюрным распятием и четырьмя подсвечниками внутри.

Подъехав к ней поближе, Кольмар приметил сидящего на камне монаха, в котором по одежде узнал бенедиктинца. Тот поднялся на ноги.

– Вот это и есть отец Киприан, – заявил Конрад, рассмотрев бенедиктинца, лицо которого, однако, отчасти скрывал капюшон.

Бенедиктинец тоже узнал пажа и, отбросив капюшон на плечи, подошел к рыцарю.

– Я полагаю, что вы Эрнест Кольмар? – промолвил он.

– Точно так, – ответил рыцарь.

Спрыгнув с лошади, он передал поводья одному из слуг и удалился вместе с монахом. Пока они шагали молча, не начиная разговора о деле, ставшем причиной их свидания, Кольмар изучал наружность отца Кип-риана.

Монах был человеком высоким, прямым и, наверное, сильным. Его прекрасное сложение угадывалось, несмотря на широкую черную рясу, подвязанную у пояса веревкой. Капюшон, теперь откинутый, имел такую форму, что мог закрывать лицо целиком. За поясом монаха висели четки, на ногах были грубые сандалии: короче, все в нем говорило о суровой, воздержанной жизни.

Но опытный глаз Эрнеста Кольмара не обмануло строгое обличье бенедиктинца. В чертах отца Киприана, отличавшихся необыкновенной красотой, сохранились следы сильных и пылких страстей; чувственное выражение лида не могла скрыть показная холодность, а линия рта и зловещий блеск больших серых глаз не оставляли сомнения в том, что мысли его гораздо больше занимают земные дела, чем он хотел изобразить. Выглядел он лет на сорок, лицо имел бледное, но губы – грубые, толстые и красные.

Таким был отец Киприан. И первое впечатление от него Эрнест Кольмар получил далеко не благоприятное. Поэтому рыцарь решил обращаться с ним сдержанно, соблюдая, однако, вежливость и приличие.

– Мы живем в беспокойные времена, отец мой, – начал рыцарь первым. – И благоразумие повелевает требовать верительных грамот от тех, с кем собираешься толковать о важных делах. Мой паж объяснил вам, что я доверенное лицо Альбрехта Австрийского.

– Если бы вы не служили этому знатному государю, – заметил монах, – вы бы не знали, куда отправить пажа отыскивать меня. Соблаговолите, пожалуйста, сообщить, что поручил передать мне его высочество?

– Его высочество повелел доставить вам письмо, которое должно доказать вам, что я действительно его представитель, – ответил Кольмар, вынимая из кармана пергамент. – Взгляните, – добавил он, – это ваш почерк?

– Мой, – кивнул отец Киприан.

– В этом письме, – продолжал рыцарь, – вы заявляете, что имеете возможность надеть богемскую корону на голову Альбрехта Австрийского.

– Я сказал правду, – пожал плечами монах.

– Но с какой стати, – возразил рыцарь, – человек, жизнь которого целиком заполняют молитвы и умерщвление плоти, вздумал вмешиваться в такие важные политические дела? – При этих словах Кольмар бросил значительный взгляд на рясу монаха и четки, висевшие у него на поясе.

– Что касается причин, руководящих мною, – промолвил Киприан после долгого молчания, – то вы могли бы избавить меня от труда признаваться, что они глубоко эгоистичны. Вы бы и сами догадались.

– Получится гораздо лучше, если мы совершенно поймем друг друга, прежде чем приступим к переговорам, – заметил рыцарь. – Так что перечислите мне средства, какими вы располагаете, и награду, которую требуете за то, чтобы помочь принцу Альбрехту.

– Вам, вероятно, известно, насколько запутаны дела Богемии? – начал отец Киприан.

– Нет, – покачал головой Кольмар. – И вы меня чрезвычайно обяжете, если в двух словах обрисуете точное положение партий, враждующих в стране.

– С удовольствием, – согласился монах. – Много лет прошло с тех пор, как Яна Гуса приговорили к смерти и сожгли. Но чувство, разбуженное им в народе, не исчезло вместе с дымом его костра; из самого праха Яна Гуса, развеянного по ветру, вылетело его дыхание и разнеслось над Богемией. С того времени тайно и осторожно продолжается секретная война. Два года назад общества, запрудившие страну, нашли себе начальника, неустрашимого Жижку, прозванного Кривым. Этот смуглый человек был камергером богемского короля и…

– Жижку, кажется, разъярили оскорбления совершенно особого рода? – перебил, его рыцарь. – По крайней мере, так мне говорили в Австрии.

– Возможно, и существовала какая-то подобная басня, – пробормотал Киприан, бросая украдкой взгляд на Эрнеста Кольмара. После некоторого молчания он прибавил: – Давайте не будем останавливаться на безделицах. Достаточно того, что Жижка встал во главе всех недовольных, прозванных таборитами. Их лозунга вам не скажу. Напрасно король старался успокоить Жижку, он сам сделался пленником в своем дворце, и страшный начальник таборитов начал управлять Прагою и ближними к ней округами. В то время я жил в пражском монастыре, еще не приняв пострига, и настоятель через меня переписывался с королем: я тайно встречался с ним по ночам. Шесть месяцев назад король умер, на смертном одре поручив мне свою единственную дочь, принцессу Елисавету. Теперь ей восемнадцатый год, и находится она в надежном убежище, где неизвестно ее настоящее звание. Согласитесь, было бы безумством объявить ее богемской королевой при грозном Жижке и его проклятых таборитах. Итак, в последние полгода королевство существовало без монарха, преданное раздорам и безначалию, не знающее другого правителя, кроме страха, внушаемого Жижкой.

– Да, таково положение Богемии, – задумчиво произнес рыцарь. – Что же вы хотите предложить принцу Альбрехту? – добавил он, помолчав.

– Жениться на принцессе Елисавете, – ответил монах. – Богемское дворянство соединится под знаменем короля, известного во всем христианском мире своей храбростью. Приобретя со вступлением в брак право вмешиваться в дела Богемии, он сразит Жижку и всю его орду.

– А принцесса хороша собою? – поинтересовался рыцарь.

– Прелестна как ангел… кротка, очаровательна, послушна, умна, – сказал Киприан. – И по завещанию ее отца я один имею над нею власть.

– Положим, что мой благоприятный отчет повелителю, – промолвил Кольмар, – заставит его высочество согласиться с вами… и положим, что принцесса не будет возражать против этого брака, какую награду тогда вы потребуете за свою помощь и услуги?

– С вами, представителем могущественного принца, я буду говорить откровенно и чистосердечно, – заявил монах. – Из всех государей Европы я выбрал вашего господина как самого достойного обладать сокровищем, находящимся в моем распоряжении. Через меня он может сделаться мужем богатейшей принцессы на свете и, женившись на ней, наденет на голову богемскую корону. При столь высоком положении кто помешает ему стремиться еще выше? Германский император стар и бездетен; разве найдется кандидат более достойный императорской порфиры, чем человек, носящий уже короны австрийскую и богемскую? Заметьте, рыцарь, что, сажая вашего господина на пражский трон, я направляю его на путь еще более славный, который ведет в Ахен.

Мы должны напомнить нашим читателям, что во времена, описываемые нами, Германия разделялась на множество государств, но вся конфедерация управлялась одним выборным императором, престол которого находился в Ахене. Причем Венгрия и Богемия были независимы от Австрии. Теперь читателям становится понятна сила доводов отца Киприана. Эрнест Кольмар сразу осознал значение его слов.

– Мне все ясно, – произнес он. – Вы подчеркиваете важность услуг, которые собираетесь оказать принцу Альбрехту Австрийскому, дабы требовать соразмерной награды.

– Это чистая правда, скрывать не буду, – ответил монах. Потом лицо его внезапно вспыхнуло в порыве честолюбия, и он вскричал: – Без меня ваш господин ничего не сможет сделать в Богемии! Он не отыщет ни убежища принцессы Елисаветы, ни того места, где спрятаны сокровища. Выходит, он всем будет обязан мне… невестой… богатством… троном! И взамен я всего лишь требую, чтобы он назначил меня своим министром, великим канцлером королевства!

Эрнест Кольмар невольно вздрогнул, смотря на монаха, воображение которого замыслило, а язык осмелился произнести вслух подобные вещи; он не мог не подумать о том, насколько смелый и отважный дух бенедектинца противоречит его грубой одежде и скромным четкам.

– Если вы считаете меня слишком самонадеянным, рыцарь, – внезапно сказал отец Киприан, – то наш разговор закопчен.

– Я прошу извинения, если что-нибудь в моих взглядах или движениях оскорбило вас, – произнес Кольмар. – Но, откровенно признаться, ваши требования немного удивили меня, хотя они совершенно соразмерны услугам, которые вы можете оказать моему господину. Итак, от имени Альбрехта Австрийского я принимаю ваше предложение. Однако я обязательно должен быть представлен принцессе Елисавете, ибо – и это очень серьезно – господин мой слишком благороден и слишком честен для того, чтобы жениться на бедной сироте без ее полного согласия.

– Ваше желание будет исполнено, рыцарь, – согласился отец Киприан. – Мы сойдемся в Праге через четыре дня, и вы увидите самую очаровательную принцессу во всей Европе. А если у вас поэтическая душа, вы получите прекрасную возможность продемонстрировать ее, описывая прелести Елисаветы его высочеству, Альбрехту Австрийскому.

– Не сомневайтесь, я сумею по справедливости оценить ее достоинства, – заметил Кольмар. – А теперь, отец мой, по какой дороге вы пойдете?

– Я отправлюсь прямо, – сказал монах. – Мне было бы опасно попасть в руки Жижки, – объяснил он с горечью. – Мы увидимся в Праге, рыцарь, до тех пор прощайте!

С этими словами монах встал, опять надвинул капюшон и удалился по тропинке, идущей близ часовни. Кольмар скоро потерял его из виду.

Глава 6 Новые тайны, объясняющиеся впоследствии

Было около семи вечера, когда рыцаря и двух его пажей, ехавших по границе леса, неожиданно остановил окрик часового:

– Кто идет?

– Меня зовут Эрнест Кольмар, я рыцарь и еду в Прагу, – было ответом. – Эти молодые люди мои слуги. Но поскольку лагерь знаменитого Жижки поблизости, я с радостью бы поговорил с ним, прежде чем продолжить путь.

– Мне исключительно легко исполнить ваше желание, – хмыкнул часовой, – потому что я бы все равно не пропустил вас, не отведя сначала к генералу.

Пока солдат изъяснялся таким образом, из лесу вышли двенадцать его товарищей, вооруженных с ног до головы. Четверо приблизились к рыцарю и его слугам, помогли им сойти на землю и увели лошадей, обещая позаботиться о них. Один таборит – известно, что члены шайки, или армии, Жижки назывались этим именем – взялся проводить путешественников в главную квартиру.

Кольмар в сопровождении Лионеля и Конрада дошел за солдатом до обширной лесной поляны с целым городом из палаток и шатров всяческих форм и размеров. Шагая за своим проводником мимо солдат, чистивших и чинивших оружие, рыцарь и его пажи добрались наконец до центра лагеря, где увидели несколько человек, сидящих на мураве перед шатром, который был больше и наряднее остальных. Взгляды рыцаря и его пажей с нескрываемым восторгом устремились на одного из членов группы. Это была женщина самой восхитительной красоты.

Оливковый цвет лица делал ее похожей на испанку, но был он так чист и прозрачен, что, казалось, сквозь кожу просвечивает кровь, текущая в жилах. Лоб ее, благородный и высокий, напоминал лоб статуи, осиненный светом разума. Но более всего поражал блеск ее глаз, черных как ночь и бесконечно глубоких. Впрочем, яркость их смягчалась необычайно длинными, загнутыми ресницами. Волны черных, глянцевых волос падали на плечи. Трудно с точностью описать красоту этой женщины, таившую в себе нечто неизвестное в северных странах.

Костюм ее, столь же странный, как и наружность, казалось, сшили на Востоке. В волосах у нее не было никаких украшений. В ушах висели серьги из двух жемчужин, таких крупных, что при виде их вспоминались серьги царицы Клеопатры, воспетые историками. Ей нельзя было дать больше двадцати лет, и, судя по всему, табориты очень почитали ее: две молодые девушки-прислужницы, сидевшие чуть поодаль, смотрели на красавицу с уважением, смешанным с восторгом.

Место возле женщины занимал воин с суровым лицом, лет сорока пяти-пятидесяти. Наверное, когда-то он был красив, но потеря левого глаза, строгость, приобретенная благодаря жизни в лагере, целая копна спутанных черных волос, падавших на лоб, военный костюм – все это делало его свирепым и почти страшным.

Рыцарь без труда узнал в нем Жижку, великого Жижку, имя которого гремело тогда по всей Европе. Кольмару оставалось еще выяснить, кем была эта удивительная красавица.

Начальник таборитов несколько минут рассматривал рыцаря с величайшим интересом и выражением удовольствия на лице. Но внезапно он принял холодный и надменный вид.

– Кто вы? – спросил он.

Кольмар любовался женщиной, сосредоточив на ней все свое внимание, и когда Жижка повторил свой вопрос довольно резким тоном, он вздрогнул, точно пробудился от восхитительного сна.

– Кто вы? – снова отчеканил таборит, не отрывая единственного глаза от нашего героя.

Эрнест Кольмар сказал свое имя, звание и прибавил, что он служит принцу Альбрехту Австрийскому.

– Не угодно ли вам присесть, рыцарь, – промолвил Жижка вежливо и даже почтительно. Потом, обернувшись к двум слугам, стоявшим поодаль, приказал: – Арнольд, Генрих, принесите закуску и позаботьтесь, чтоб в вине не было недостатка.

Арнольд и Генрих поспешили повиноваться. Кольмар сел на траву между начальником таборитов и молодой женщиной, проницательный взгляд которой быстро осмотрел его с ног до головы и на минуту с удовольствием задержался на лице, исполненном чистосердечия и благородства.

– Вы не встретите у нас придворного и дворцового церемониалов, – заметил Жижка. – Не ожидайте же, рыцарь, чтобы я официально представил даму, сидящую от вас по левую руку. Она не только прекрасна, как вы видите, но и приятна в общении, – прибавил таборит с улыбкой и после минутного молчания, во время которого Кольмар кланялся даме, отвечавшей ему грациозным наклонением головы, продолжил: – Надо сказать, что она не родственница мне… она и родилась не в Богемии. Но я люблю ее как дочь, и нет человека во всем войске, который без малейшего колебания не отдал бы за нее жизнь.

– Вы, вероятно, из отдаленных восточных стран? – обратился Эрнест Кольмар к женщине.

– Да, – ответила она. – Отец мой был одним из самых могущественных монархов, когда-либо царствовавших в странах еще полуварварских. – Устремив на рыцаря глаза, блеск которых точно сжигал его, она прибавила: – Если вы желаете узнать мое имя, то меня зовут Сатанаиса.

Кольмар вздрогнул, услыхав столь зловещее, роковое слово, но, тотчас оправившись, заметил, улыбаясь:

– Я знаком с магометанскими верованиями, и ваше имя в переводе означает «дочь сатаны». Но, по-моему, оно не создано для вас.

– Как бы то ни было и каким страшным оно вам ни кажется, а меня зовут Сатанаиса.

– Она говорит правду, – тихим голосом подтвердил Жижка, – она действительно Сатанаиса… Но когда и почему ее так назвали – это тайна, делающая историю ее жизни невероятной.

– Вы чрезвычайно заинтересовали меня, – тоже прошептал рыцарь. – Красота, имя, биография, страна – все соединилось, чтобы заключить ее в загадочный магический круг и тайну, куда воображению не проникнуть.

– И не от меня вы услышите объяснения, – заявил Жижка тоном, который заставил Кольмара понять, что его любопытство может перейти границы скромности.

– Я прошу извинения, генерал, – промолвил рыцарь с чистосердечием, вызвавшим у таборита улыбку. – Я виноват тем более, что мы встречаемся в первый раз.

В эту минуту вернулись Арнольд и Генрих и поставили на траву закуску и вино.

Ужинали Жижка, Кольмар, два его пажа, Сатанаиса и ее прислужницы. Таборит ел только хлеб и сухие фрукты, а пил воду. Эрнесту Кольмару показалось, что, когда он подавал Сатанаисе рюмку вина, пальцы женщины коснулись его руки таким образом, что это нельзя было приписать случайности.

Когда ужин кончился, Жижка поднялся и произнес:

– Настала пора отдохнуть после дневных забот… Видите, табориты удалились в свои палатки и в лагере тишина.

Тем временем Кольмар подал Сатанаисе руку, чтобы помочь ей встать, но она, легкая как лань, вскочила сама и, надев шляпу, украшенную пером огненного цвета, набросила на плечи шарф, который протянула одна из служанок.

– Да хранят вас добрые гении, рыцарь, – сказала она.

Подойдя к Жижке, она скрестила на груди руки, ожидая его благословения. Таборит тихо дотронулся губами до ее лба и проговорил внятным голосом:

– Бог да благословит тебя, Сатанаиса!

Молодая девушка поклонилась, а когда приподняла голову, Кольмар приметил, что она быстро взглянула на него. Но взгляд этот был не длиннее вспышки молнии: в сопровождении своих служанок она зашагала мимо шатра в глубину леса.

Жижка повел рыцаря в палатку, разделявшуюся на два отделения. Кольмар занял одно, а его пажи другое. Когда начальник таборитов ушел, Кольмар сел на постель, приготовленную для него, и впал в продолжительную и глубокую задумчивость. Нужно ли объяснять, что предметом его мыслей была Сатанаиса?

Скорее всего, начальник таборитов испытывал к ней искреннюю и чисто отцовскую привязанность. Но почему она сопровождала его в походе?

Кольмар, ощущая какое-то беспокойство, смешанное с удовольствием, начал серьезно спрашивать себя, не любовь ли чувствует он к необыкновенной женщине.

У него не было ни малейшей охоты спать, голова горела, и он думал, что ветерок освежит его лоб и успокоит волнение. Рыцарь встал, прошел мимо пажей, послушав их ровное дыхание, и выбрался из палатки.

Луна ярко освещала весь лагерь, в том числе шатер Жижки. Вокруг было тихо, часовые охраняли лишь наружную, достаточно далекую границу лагеря и не могли видеть, что происходило внутри него.

Кольмар, двигаясь наудачу, попал на маленькую тропинку, которая привела его в какой-то лабиринт. Внезапно он понял, что Сатанаиса пошла именно в эту сторону, котда отправилась на ночлег в сопровождении своих служанок. Уступая чувству деликатности, он собрался уже вернуться, как вдруг приметил свет сквозь листья деревьев. Любопытство одержало верх: потихоньку шагая вперед, он прошел по маленькому мосту, переброшенному через ручеек, и скоро очутился перед огромной скалой. Свет лился из грота, расположенного в этой скале.

Кольмар остановился в нерешимости, спрашивая себя, идти ли ему дальше или отступить, и внезапно услыхал поблизости шорох в траве. Он едва успел спрятаться за дерево, как увидал двоих мужчин и нескольких женщин, медленно направлявшихся к пещере. У всех на лицах были маски.

Когда процессия исчезла, Эрнест Кольмар потихоньку проскользнул вдоль скалы и тоже вошел в грот. Он очутился в довольно обширном зале, заваленном по бокам огромными камнями. Некоторые валуны достигали даже свода пещеры и точно поддерживали его. Протиснувшись между этими камнями и стеной, рыцарь сумел незамеченным подойти довольно близко к присутствующим и отыскать такое положение, чтобы видеть все происходящее, не опасаясь разоблачения.

На столе горело несколько факелов, двое мужчин и восемь женщин, все в масках, стояли полукругом. Кольмар начал подозревать, что в лагере таборитов наткнулся на тайны такие же странные, как и те, что поразили его прошлой ночью в замке Альтендорф.

Вдруг, в торжественной тишине, отворилась дверь в глубине пещеры и явился Жижка, ведя за руку женщину в белой одежде и под покрывалом. Начальник таборитов, нахмурив брови, с выражением почти свирепым медленно обозрел замаскированных мужчин и женщин, а потом свою спутницу.

Кольмара поразила мысль, что если Сатанаиса переменила живописный наряд, в котором он видел ее два часа назад, на более простой и скромный костюм, то девушка, стоявшая перед ним, и есть она.

Девушка подняла руку и сбросила покрывало с лица, потом медленно обвела взглядом пещеру, как бы удосто-вериваясь, что вокруг нет других людей, кроме находящихся поблизости. Эрнест Кольмар вздрогнул и с величайшим трудом удержался от удивленного восклицания, ибо эти глаза, сверкавшие необыкновенным блеском, были глазами Сатанаисы. Но с другой стороны, такое было невозможно, потому что лицо молодой девушки, на которую он теперь смотрел, отличалось ослепительной белизной, а та, другая, напоминала цветом кожи андалузку. Однако у этой девушки были тот же профиль, те же черты, такое же достоинство в осанке; они изумительно походили друг на друга.

И только Кольмар сделал такие наблюдения, одна из замаскированных женщин шагнула к молодой девушке.

– Марьета, – умоляюще сказала она, – именем всего, что есть у тебя дорогого, вернись к нам. Мы обещаем тебе забвение, прощение прошлого и счастье в будущем.

– Выслушайте меня, я займу у вас несколько минут, – промолвила девушка голосом, проникнувшим в самую душу рыцарю, ибо он показался ему голосом Сатапаисы. – Послушайте меня терпеливо, – повторила она после минутной тишины, такой глубокой, что можно было бы различить падение булавки. – Я пришла сюда не для того, чтобы отказаться от намерения, которое уже объявила. Я знаю, как строги ваши законы, и потому от всего сердца благодарю за предложение забыть прошлое. Я всегда останусь верна данной вам клятве, но требую, чтобы вы возвратили мне свободу. Согласитесь, и вы получите значительную сумму золотом. Мы ведь условились о цене?

При этих словах, сопровождаемых грациозным движением руки, обнаженной до плеча и удивительно складной, на ее губах появилось выражение презрения и брезгливости.

– Нет, Марьета, – сказала женщина, которая до сих пор говорила одна, – мы предпочитаем золоту твое возвращение.

– Никогда! – энергично воскликнула девушка. – И не называйте меня Марьетой, с нынешнего дня я опять принимаю имя, данное мне матерью, – Этна.

От такого ее заявления луч удовольствия сверкнул в глазах Жижки, стоявшего поодаль, опираясь на шпагу.

В течение следующих несколько минут царила мертвая тишина.

– Ступай, если хочешь! – неожиданно вскричала женщина, которая, казалось, командовала остальными. – Ступай, но не забывай, что…

Но Кольмар не дослушал фразы, ибо ему почудился шорох между камней, среди которых он прятался. Он повернул голову и заметил высокую тень монаха в капюшоне.

Все случилось так быстро, и за появлением монаха так скоро последовало его исчезновение, что Кольмар счел видение игрой воображения. Снова обратив взор в глубину пещеры, оп убедился, что женщина продолжает угрожать девушке.

Этна, кажется, слушала ее с пренебрежением, а Жиж-ке, похоже, требовалась вся его воля, чтобы сдерживать гнев, кипевший в груди.

– Ты свободна, – говорила замаскированная женщина. – Ты можешь идти по выбранному тобою пути, но…

– Скоро ли кончится эта сцена? – прервал ее Жиж-ка, терпение которого, видимо, истощилось.

– Очень скоро, – фыркнула женщина. – Но сперва я скажу еще одно слово и требую вашего внимания. От золота, что ты принес, слышишь ли, Жижка, от этого золота, служащего ценой за нынешнюю сделку, я отказываюсь! Я его отвергаю!

– Клянусь небом! – вскричал Жижка, побагровев от бешенства. – Это оскорбление…

– Молчи… тише! Вспомни торжественное обещание! – возопила женщина, поднимая руки в повелительном движении.

– Погодите… погодите еще минуточку! – взмолилась Этна, бросив на начальника таборитов красноречивый взгляд.

Жижке пришлось сделать над собой усилие, чтобы успокоиться.

– У вас есть что прибавить? – спросила Этна. – По-моему, вы напрасно отказываетесь от суммы, которой начальник таборитов позволяет мне располагать…

– Никто из нас не дотронется до этого золота, – перебила женщина. – А теперь, Этна или Марьета, как бы ты ни называла себя, дрожи, потому что мы отомстим… мы станем преследовать тебя… настигнем… и ты будешь осуждена на казнь…

– Бронзовой Статуи… и «поцелуй» Девы! – раздался громкий и торжественный голос.

В ту же минуту из-за валунов на середину пещеры, протянув вперед правую руку, вышел монах.

Этна пронзительно вскрикнула и упала, словно пораженная громовым ударом.

И тут, как по волшебству, погас свет… пещера погрузилась в кромешный мрак.

Эрнест Кольмар бросился в ту сторону, где видел Этну в последний раз.

Глава 7 Продолжение приключений в пещере

Крик, вырвавшийся у Этны, был единственным проявлением удивления и испуга, произведенным вторжением монаха, его странными словами и внезапной темнотой, в которую вдруг погрузилась пещера. Жижка молчал.

Эрнест Кольмар не имел времени подумать, потому что услыхал топот многочисленных ног, торопящихся к выходу, точно мужчины и женщины наперегонки старались покинуть пещеру. Кроме того, в глубине пещеры кто-то затеял отчаянную драку, но через несколько минут тяжело упало чье-то тело, и все прекратилось.

Рыцарь бросился вперед, впотьмах расталкивая убегавших людей и направляясь к Этне.

Убедившись, что против нее замышляют дурное, Кольмар едва успел вырвать девушку из цепких рук врага. Тот ударил рыцаря кинжалом, но, к счастью для Кольмара, темнота была настолько глубокой, что негодяю пришлось бить наудачу, и кинжал, вонзившись в портупею, сломался у рукоятки.

Не выпуская Этну, которую он поддерживал левою рукою, Кольмар правою нанес в лицо противника такой сильный удар, что тот повалился навзничь, не успев даже застонать. Умер ли он или только потерял сознание? Рыцарь не стал тратить времени на то, чтобы выяснять это.

Освободившись от своего неизвестного врага, Кольмар понес неподвижную Этну к выходу из пещеры. Девушка не умерла; он чувствовал биение ее сердца, с каждой секундой становившееся сильнее.

Добравшись до выхода, рыцарь вдруг понял, что похищение Этны было предпринято не одним тем человеком, у которого он вырвал ее, а что злодей, вероятно, сговорился с другими мужчинами и женщинами, иначе В наступившей темноте непременно поднялась бы суматоха, между тем как кричала лишь молодая девушка.

Убежденный, что похищение Этны, производилось по плану, имевшему много соучастников, и подозревая, что Жижку подло обманули, о чем свидетельствовал шум драки и падение тяжелого тела, Эрнест Кольмар остановился на минуту, взял в правую руку обнаженную шпагу, а девушку понес на левой.

Он решил пробиться сквозь все препятствия и либо спасти Этну, либо погибнуть вместе с ней. Он вышел из пещеры. Взор его сразу наткнулся на восьмерых женщин и двух мужнин, и когда они приметили его с Этной на одной руке и обнаженной шпагой в другой, восклицания бешенства, удивления и обманутого ожидания сорвалось с их губ. Эта сцена освещалась лучами луны, проникающими сквозь листья, и было ясно, что злодеи надеялись увидеть с Этной совсем не рыцаря.

– Измена! – вскричал один мужчина.

Заговорщиков охватил внезапный страх, и они разбежались.

Обрадовавшись, что так легко освободился от тех, кто преграждал ему путь, Кольмар двинулся по тропинке, приведшей его в пещеру, обратно в лагерь. Но не сделал он и двадцати шагов, как Этна зашевелилась, потом с губ ее сорвался стон, точно возвращение к жизни вызывало в ней страдания, и рыцарь почувствовал, как поднимается ее грудь. Вспомнив, что поблизости есть ручеек, он поспешил отнести Этну туда и, спрыснув ей лицо водой, помог прийти в чувство. Она медленно раскрыла глаза, мутно посмотрела на рыцаря и снова смежила веки, как бы стараясь собраться с мыслями. Около минуты она еще отдыхала на руках рыцаря, положив голову на его плечо; ее прекрасные волосы спускались ему на грудь, лицо так было близко к его лицу, что дыхание девушки обжигало щеку.

Кольмар с трудом верил, что все происходит в действительности, ему казалось, что он спит. Если б кто-нибудь шепнул ему, когда Этна сняла свое покрывало, что через час эта женщина будет покоиться на его руках и он сможет дотрагиваться до ее длинных волос, он бы счел подобную идею нереальной, нелепой. Однако все это случилось в несколько минут, и в глубине густого леса, посеребренного лунными лучами, у ручейка, журчавшего возле ног, Эрнест Кольмар находился наедине с женщиной, красота которой слепила его. Но ни малейшей нечистой мысли не возникало у рыцаря: он любовался Этной с целомудренным восторгом.

Мы сказали, что прошло около минуты, прежде чем Этна опять открыла глаза. В этот промежуток она, без сомнения, собралась настолько, что вспомнила сцену в пещере и поняла, помог ей или похитил тот, кто поддерживал сейчас.

– Не бойтесь ничего, я друг, – прошептал Кольмар, видя, что она поднимает на него взор.

– Благодарю, благодарю тысячу раз за ваши слова, – проговорила Этна, садясь возле него. Потом, тихо взяв его за руку, она доверчиво прибавила: – Я знаю, кто вы.

– Знаете? – вздрогнул рыцарь.

– Да, – улыбнулась она. – Вы рыцарь Эрнест Кольмар. – Я за вами наблюдала, хотя вы меня не приметили, пока вы беседовали с генералом и Сатанаисой.

– А кто она – Сатанаиса? И кто вы? – спросил рыцарь с энтузиазмом.

– Сатанаиса моя сестра, – ответила Этна голосом тихим, дрожащим и слегка смущенным.

– Я так и думал! Ни секунды не сомневался! – воскликнул Эрнест, – Как ни различны день и ночь, они все-таки дети одного отца – времени.

– Да, мы близнецы, – меланхолично заметила Этна. – Но скажите мне, – встрепенулась она вдруг, – скажите, что произошло? От какой опасности вы меня спасли, а если опасности вовсе не было, то каким образом я сюда попала?

– Говоря откровенно, – пробормотал Кольмар, – в пещере я стал свидетелем страшной сцены, где вы играли главную роль.

– А что привело вас туда? – нетерпеливо продолжала Этна, устремив на рыцаря глаза, словно хотела поймать мысли с самого дна его души.

– Я не мог заснуть и вышел прогуляться. Скоро я заприметил свет и, побуждаемой любопытством, оказался в пещере. Спрятался за камнем и…

– И оттуда вы все видели, все?! – задрожала Этна от нетерпения. – Но каковы обстоятельства, заставившие вас принести меня сюда?

– Одной минуты будет достаточно, чтобы все объяснить, – заметил рыцарь. – Вы лишились чувств, свет погас – не знаю почему, – и я бросился к вам на помощь. Вас уносил какой-то мужчина. Я случайно наткнулся на него, и когда мои пальцы в темноте коснулись ваших волос, я сразу понял, что это вы, и вырвал вас из рук негодяя. Он попытался ударить меня кинжалом, но промахнулся. Кулаком я сшиб его с ног, убежал из пещеры и принес вас сюда.

– Но человек, у которого вы меня отняли так мужественно, он погиб? – продолжала Этна со странным волнением.

– Не могу сказать, – ответил рыцарь, – там было темно, я не останавливался, чтобы проверить.

– Еще вопрос, – заторопилась девушка. – Как по-вашему, человек, уносивший меня, не тот ли он монах, что появился в пещере и произнес страшные слова?.. – Не закончив, Этна вдруг остановилась и задрожала с ног до головы так, что Кольмар заметил это.

– Ради Бога! Что с вами? Чего вы испугались? – воскликнул он, пожимая ей руку, чтобы успокоить.

– Ничего, ничего, – пробормотала Этна, силясь преодолеть волнение. – Так вы не ответили на мой вопрос о высоком монахе, – добавила она уже с живостью.

– К сожалению, я не знаю, что ответить, – сказал Кольмар. – Темнота… суматоха… смятение…

– Да, вы не могли разобрать, кем был тот человек, – прибавила Этна, доканчивая фразу, начатую рыцарем.

– Но что за странные и непонятные слова выкрикнул монах? – поинтересовался Кольмар. Этот эпизод из сцены, при которой Кольмар присутствовал в пещере, весьма естественно соединялся с необыкновенными предметами, обнаруженными им в замке Альтендорф. – Можете ли вы объяснить, что это означает: «Бронзовая Статуя и «поцелуй» Девы»?

– Остановитесь! Молчите! Ради Бога, не произносите этих страшных слов! – прошептала Этна прерывисто и глухо, неожиданно бросаясь Эрнесту Кольмару на грудь и приникая к нему с ужасом и испугом, как сестра, ищущая покровительства у брата, или как дочь, спасающаяся от опасности в объятиях отца.

– Не бойтесь, я не стану беспокоить вас предметом, приносящим вам такие волнения, – сказал рыцарь. – Но не сомневайтесь, пока я рядом, кем бы ни были ваши враги, они не тронут и волоска на вашей голове.

– Я никогда не забуду вашего великодушия, – промолвила Этна и вдруг воскликнула: – О Господи! Какая же я неблагодарная! Жижка! Он совсем вылетел у меня из головы!

– Ах! – вскричал рыцарь, вскакивая на ноги. – И у меня тоже. Увы! Но с ним, наверное, случилось несчастье.

– О! Надо скорее выяснить, здоров ли он, невредим ли, и помочь ему, пока не поздно, – проговорила Этна, поднимаясь с самым горестным опасением. – Пойдемте, рыцарь, вернемся в пещеру.

– Лучше позвольте мне проводить вас в лагерь, – перебил Кольмар, взяв ее за руку. – А потом я разбужу солдат, и мы…

– Рыцарь Кольмар, умоляю, разрешите мне показать вам дорогу! – вскричала Этна с нотками ужаса в голосе. – Ради Бога, не вздумайте бить тревогу в лагере! Пойдемте со мной. Не надо считать, что я буду вам помехой в случае опасности. Напротив, мои руки, как они ни слабы, станут помогать вам. Посмотрите! Я не беззащитна! – Длинное, тонкое лезвие кинжала, извлеченное ею из складок белого платья, сверкнуло при лунных лучах.

– Странное и загадочное существо, такое же таинственное, как и твоя сестра Сатанаиса! – воскликнул рыцарь. – Приказывай – я повинуюсь! Пойдем – и горе тому, кто осмелится тебе угрожать!

Глава 8 Данная клятва и назначенное свидание

Нескольких минут хватило Кольмару и Этне, чтобы дойти до скалы. Сначала они прислушивались, не донесется ли из пещеры шум чьих-нибудь голосов или шагов, но вокруг было так тихо и темно, точно в недрах земли.

Рыцарь взял Этну за руку и первый вошел в грот. Сделав беспрепятственно шагов тридцать, они наконец наткнулись на стол, к которому крепились факелы во время сцены, описанной нами в прошлой главе.

Кольмар наклонился и начал старательно обшаривать то место, где прежде стоял Жижка, опираясь на шпагу. Рука его наткнулась на тело, неподвижно лежащее на земле.

Он немедленно сообщил о находке Этне, и та, вообразив, что Жижка убит, вскрикнула от горя. На полу действительно лежал начальник таборитов, рыцарь узнал его, ощупав массивное оружие, латы и шпагу.

– Лицо его холодно, но это не холод смерти, – заметил Кольмар. – Нет, жизнь не угасла, по телу пробегает дрожь. О! Огня…

– Подождите! Я сейчас ворочусь! – прервала его Этна, и Кольмар услышал, как она осторожно движется по пещере.

Через несколько минут в отверстии, сквозь которое появился Жижка час тому назад, заблистал свет и вернулась Этна с факелом.

– Он приходит в чувство! – воскликнул рыцарь, едва сумел различить черты таборита. Потом, бросив быстрый взгляд на девушку, он нрибавил: – Человека, из рук которого мне посчастливилось вырвать вас, здесь нет.

– Нет, – повторила Этна с очевидным беспокойством. – Если он жив, он убежал, а если умер, сообщники унесли его.

Произнеся такие слова, ясно показывающие, насколько сильна ее тревога, она сразу вспомнила, что Жижка требует всех ее забот и всех мыслей.

– Посмотрите! Генерал только оглушен, – продолжал рыцарь. – Он скоро очнется, губы начинают шевелиться.

– Но, Боже мой! Какой страшный удар он получил! – заметила Этна, опустившись на колени, чтобы поддержать голову генерала. Приподняв со лба его густые черные волосы, она указала на большую рану над правым виском и добавила: – Рядом есть комната, отнесем его туда. Возможно, мы найдем там что-то, что приведет его в чувство. О! – внезапно воскликнула она в отчаянии. – Если он умрет, я никогда себе не» прощу, потому что здесь повинно только мое упрямство.

– Не огорчайтесь, – постарался ободрить ее Кольмар. – Храбрый и великодушный Жижка не умрет.

С этими словами рыцарь поднял таборита на руки и отнес за валуны, туда, где Этна достала огня. Несмотря на беспокойство, Этна не могла не приметить, с какой легкостью нес Кольмар тело, очень тяжелое. Похоже, рыцарь был столь же силен, сколь и храбр.

Разместив таборита на ложе, устроенном из стульев, находившихся в комнате, Кольмар снял с него латы, между тем как Этна смачивала ему лоб водой.

Через несколько минут Жижка оправился настолько, что понял, где находится, и узнал тех, кто заботился о нем. Пока глаза его перебегали с Этны на Кольмара, он казался очень удивленным, но нисколько не раздосадованным тем, что они находятся в обществе друг друга.

– Я обязана своим спасением рыцарю, – объяснила Этна Жижке, робко глядя при этом на Кольмара. – Он вырвал меня из рук тех, кто вероломно задумал похитить меня у вас и увезти Бог знает куда. – Она судорожно вздохнула.

– Я понимаю, почему ты дрожишь, Этна, – с трудом проговорил начальник таборитов, и на лице его появилось свирепое выражение. – И если они осмелились хоть пальцем тебя коснуться – горе им. Я и под землей их сыщу!

Усилия, которые потребовались начальнику таборитов для того, чтобы произнести эти угрозы, не принесли ему вреда, а напротив, помогли возвратить силы,

– Благодарю вас, рыцарь Кольмар, за роль, сыгранную нынешней ночью, – продолжал Жижка после минутного молчания. – Но ответьте, – добавил он, устремив проницательный взгляд на лицо нашего героя, но говоря уважительно, – ответьте, почему вы очутились поблизости в такое время?

Эрнест Кольмар привел генералу то же откровенное объяснение, что и Этне, и воин остался доволен.

– Вы оказали девушке, – заметил Жижка, – неоценимую услугу, вызволив ее от врагов. Я тоже обязан вам спасением этого молодого создания, в котором принимаю глубокое участие и люблю не меньше, чем ее сестру Сатанаису. Но вы должны сделать мне еще одно одолжение, рыцарь, – прибавил начальник таборитов.

– Говорите, генерал! – воскликнул Кольмар. – Чего требуете вы от меня?

– Молчания, сохранения полной тайны относительно сегодняшних приключений, – ответил Жижка торжественным тоном. – Я прошу вас как рыцаря обещать мне считать их сном или чем-то подобным, о чем вы никогда не станете болтать. А если когда-нибудь вы еще встретитесь с Этной, не намекайте ей на случившееся и не расспрашивайте о нем. Могу ли я быть уверенным, что вы исполните мою просьбу?

– Да, – проговорил Кольмар. Поднеся к губам эфес своей шпаги, сделанный в виде креста, он сказал твердым голосом: – Клянусь хранить нерушимую тайну обо всем, что я видел и слышал нынешней ночью.

Жижка поблагодарил его, а Этна обратила на рыцаря взор, полный признательности, взор, который дошел до глубины его души.

– Теперь воротимся в лагерь, – сказал начальник таборитов.

Кольмар протянул руку Этне – та взяла ее свободно, точно ночное происшествие уже сделало их короткими друзьями, – и вывел девушку из пещеры. Жижка шел сзади.

Они прошагали по тропинке, перешли через мост, и недалеко от ручейка Этна заговорила:

– Здесь я должна с вами расстаться, рыцарь.

– Но мы же увидимся утром, прежде чем я покину лагерь таборитов? – заметил Кольмар, пожимая ей руку и глядя в лицо, освещенное лунными лучами.

– Нет, – ответила она и прибавила с внезапным и странным волнением: – Я живу очень уединенно, ведь я так не похожа на мою сестру Сатанаису.

– Стало быть, я должен проститься теперь, едва испытав счастье знакомства с вами и даже не зная, встретимся ли мы снова? – Голос Кольмара прервался, невольно выдав мысли, зародившиеся в его уме.

– Разве вы желаете меня видеть? – спросила Этна, озираясь вокруг, дабы удостовериться, что Жижка ее не слышит, хотя говорила она очень скоро и тихо.

– О да! – промолвил рыцарь тем же тоном.

– Вы едете в Прагу… не так ли? – продолжала она по-прежнему торопливым полушепотом. И когда рыцарь сделал утвердительный знак, она прибавила совсем уже робко: – Первого августа я тоже приеду туда и ровно в полдень буду одна на южном валу города.

– Благодарю, тысячу раз благодарю! – прошептал Кольмар. Схватив руку Этны, он с живостью поднес ее к губам. – В полдень первого августа мы увидимся.

Этна бросила на рыцаря взгляд, который заставил сильнее забиться его сердце, и, выдернув свою руку, ушла в лес.

Кольмар следил глазами за ее белой фигурой, покуда она не исчезла в листве. Тогда он вздохнул, точно нробу-дившись от сна, и поспешил присоединиться к табориту, который тихо шел впереди.

Добравшись до лагеря, они расстались: один воротился в свою палатку, другой – в шатер.

Глава 9 Обмен перстнями.

В девятом часу, на другой день, завтрак был подан в шатер Жижки.

Сатанаиса, усевшись возле Эрнеста Кольмара, принялась угощать его, и всякий раз, глядя на нее, рыцарь более прежнего изумлялся чудному сходству сестер. Различался только цвет лица и волос. Если б Сатанаиса и Этна были статуями, а не женщинами, можно было бы поклясться, что они отлиты из одной формы, и только раскрашены по-разному.

Лицо Сатанаисы и анфас и в профиль выглядело так же, как у Этны; одинаковыми были голова, бюст, даже ногти. А когда Кольмар смотрел в глаза Сатанаисы, он видел в них то же выражение, те же чувства, те же страсти, тот же блеск, что и в глазах Этны.

Но насколько отличались волосы Сатанаисы и Этны! Настолько эбен отличается от золота.

На одной стороне стола с Сатанаисой и рыцарем сидели две молодые девушки, о которых мы уже упоминали; по-видимому, их привязанность и преданность госпоже были безграничны.

Девушек звали Линда и Беатриче. Они были немного моложе пажей Кольмара и, весьма естественно, с удовольствием принимали ухаживания Лионеля и Конрада.

Жижка, совершенно оправившийся от травмы, полученной им в прошлую ночь, ничуть не сердился на внимание, которым рыцарь окружил Сатанаису. Без сомнения, начальник таборитов чувствовал к Эрнесту Кольмару большую симпатию и обращался с ним с уважением.

Во время завтрака никто не произнес ни слова, хоть как-то относящегося к ночным приключениям. Сатанаиса ни разу не упомянула Этну. Когда завтрак кончился, Жижка обратился к Кольмару:

– Надеюсь, рыцарь, что вы окажете нам честь, погостив в лагере несколько дней.

– Я бы с большим удовольствием остался, – ответил Кольмар, – если бы от меня зависело принятие такого любезного приглашения. Но обстоятельства принуждают меня немедленно отправляться в Прагу’.

Рыцарь, подчиняясь влиянию на него Сатанаисы, которому он сопротивлялся, быстро взглянул на нее и заметил в глазах у девушки что-то похожее на упрек: мол, зачем он уезжает так поспешно. Но уже через секунду он понял, что ошибся, ибо, встав со своего места и сделав знак Линде и Беатриче следовать за ней, она сказала, обращаясь к Жижке и Кольмару:

– Мы оставим вас, вероятно, вы хотите поговорить наедине о важных вещах.

– Погодите, Сатанаиса! – улыбнулся таборит. – Не поможет ли ваше красноречие убедить рыцаря провести с нами несколько дней? Сатанаиса, пригласите рыцаря Кольмара еще раз, добейтесь его согласия.

– Если рыцарь Кольмар окажет нам честь, оставшись у нас погостить, мы будем ему обязаны за такое одолжение, – промолвила Сатанаиса.

Рыцарю вновь почудилась в ее взгляде мольба.

– Я, право, огорчен до глубины души, что принужден отвергнуть ваше гостеприимство, – склонил голову Кольмар, не сомневаясь более, что Сатанаиса интересовалась им.

– Бесполезно настаивать дальше: это было бы даже нескромно с нашей стороны, – заметила Сатанаиса каким-то печальным тоном. – Но в другой раз, – прибавила она, слегка покраснев, – возможно, рыцарь Кольмар удостоит нас более продолжительным посещением.

– Будьте уверены, – заспешил рыцарь, – что я с огромной радостью воспользуюсь первыми свободными минутами и непременно появлюсь у вас…

– Чтобы стать желанным гостем, – дополнила Сатанаиса.

Она вышла из шатра в сопровождении Линды и Беатриче, и когда полог опустился за ней, Эрнесту Кольмару показалось, будто солнце скрылось за тучей. Но, прогнав тотчас такие мысли, он сделал знак своим пажам, и те торопливо удалились, обрадовавшись возможности увидеть опять Линду и Беатриче.

Когда Жижка и Кольмар остались в шатре одни, первый заговорил:

– Вы вчера заявили часовому, что хотите побеседовать со мной. Теперь я готов выслушать вас со вниманием.

Рыцарь начал:

– Генерал, вам уже известно, я еду с поручением Альбрехта Австрийского. Скоро в Праге соберется богемское дворянство, и мой государь должен послать туда представителя для устройства дел этой страны. Его высочество именно меня выбрал своим посланником, и среди инструкций, полученных мною при отъезде из Вены, находится приказ увидеться с вами прежде, чем состоится собрание в Праге.

Жижка сухо поинтересовался:

– С какой целью?

– Чтоб узнать ваше отношение к положению дел в стране, – ответил Кольмар. – Но, – прибавил он с живостью, – если вы почтите меня своим доверием, мне велено не злоупотреблять им.

– Возможно, вам известно, – произнес Жижка, – что я решил не только сопротивляться дворянству, но и не допускать иностранного вмешательства.

– Австрия не замышляет вооруженного конфликта, генерал, – заметил Кольмар. – По крайней мере, пока сохраняется нынешнее положение дел.

– Приятно слышать подобное уверение, – кивнул Жижка. – Вы знаете, каковы планы совета дворян?

– Я вообще ничего не знаю, кроме того, что совет соберется в первый раз второго августа и в ту же самую ночь руководители его, вероятно, сообщат важные известия.

– По-вашему, в ту же самую ночь? – пробормотал таборит.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Кольмар.

– В таком случае я тоже приеду! – вскричал Жижка, стукнув кулаком по столу.

– Как друг или как враг? – спросил рыцарь.

– Вы сами без труда можете угадать, – усмехнулся таборит.

– Стало быть, враг. Но мне всегда казалось, что дворянство и табориты согласны на перемирие или на приостановление вражды, каковое впоследствии тоже привело бы к миру. Так или иначе, но если вы подвергнете себя риску, Жижка, я огорчусь гораздо больше, чем могу выразить словами, – закончил Кольмар самым искренним тоном.

– Вы храбрый и великодушный молодой человек, – заметил Жижка. – И я рад, что встретился с вами. Я знаю вас только несколько часов, но некоторые мои мысли уже претерпели удивительные перемены. Теперь, что бы ни случилось– останется Австрия нейтральной или выберет вооруженное вмешательство, – я все равно сохраню к вам глубокое уважение, рыцарь. Если мы станем врагами, то врагами милосердными. А сейчас, – прибавил суровый воин, – позвольте преподнести вам вещицу, которая послужит пусть слабым, но доказательством моих дружеских чувств и благодарности за ваши услуги нынешней ночью. Пожалуйста, носите это кольцо. – И он протянул рыцарю дорогой перстень.

– С условием, что вы примете взамен это, – откликнулся Кольмар, снимая с пальца прекрасный перстень и подавая его табориту.

– Коли вы так хотите, с моей стороны было бы смешно отказываться, – улыбнулся Жижка. И едва произошел обмен перстнями, он прибавил уже более сурово, точно скрывал какое-то намерение: – Вы путешествуете по незнакомой стране с поручением довольно опасным. Конечно, я желаю, чтоб Господь сохранил вас от всякого несчастья, но никому не известно, что может случиться через минуту. Итак, если вы попадете в беду, если вас схватят враги, возможно, перстень, сейчас надетый вами на палец, превратится в талисман. По крайней мере, не отчаивайтесь, пока не испытаете его силу.

– Но каким образом я должен ее испытать? – удивился рыцарь, убежденный в том, что не простое суеверие заставило Жижку подать ему этот таинственный совет.

– Превратности судьбы могут засадить вас в тюрьму или швырнуть во власть людей, жаждущих вашей крови, – продолжал таборит. – Если подобные бедствия постигнут вас, покажите этот перстень, как бы нечаянно, тем, от которых будет зависеть ваша жизнь или свобода. Понятно ли я объясняю?

– Совершенно понятно, генерал, – кивнул Эрнест Кольмар. – И я благодарю вас от всего сердца за новое доказательство вашего расположения ко мне. Мне очень жаль, что я должен торопиться. – Рыцарь встал.

– Мы скоро увидимся, – заметил Жижка. – Пойдемте. Поскольку вы спешите, я провожу вас до границы леса, где уже стоят ваши лошади. – С этими словами таборит отдернул полог, закрывавший вход в шатер, и оба выбрались на улицу.

Сатанаиса сидела недалеко, в тени дерева, а Лионель и Конрад разговаривали в стороне с Линдой и Беатриче.

Эрнест Кольмар машинально направился к Сатанаисе и уже поблизости приметил, что она погружена в глубокие размышления. Ее наклоненное лицо излучало меланхолию, а грудь высоко поднималась и опускалась, волнуемая продолжительными вздохами.

Шаги рыцаря внезапно поразили ее слух и вывели из задумчивости: увидев Эрнеста Кольмара, она поспешила встать.

– Извините меня, – поклонился рыцарь, – если я прервал ваши размышления. Но я пришел проститься и поблагодарить за гостеприимство, которое мне оказали в лагере таборитов.

– Итак, вы решили покинуть нас? – вымолвила Са-танаиса и после минутной паузы, покраснев и глядя в сторону Жижки, отдающего приказания офицерам, прибавила: – Наверное, генерал проводит вас до того места, где стоят лошади?

– По-моему, Жижка, так и собирался сделать, – ответил рыцарь.

– Я тоже провожу вас, – выпалила Сатанаиса.

Эти слова музыкой зазвучали в душе Кольмара, он затрепетал от удовольствия.

Надев на голову шляпу, украшенную пером, которую она держала в руке, и небрежно отбросив назад длинные косы, Сатанаиса зашагала рядом с рыцарем к Жижке.

– Я присоединюсь к вам через несколько минут, – сказал им начальник таборитов. – Позвольте пока Са-танаисе послужить вам проводником… Я еще должен сделать важные распоряжения, не терпящие отлагательства.

– Мы пойдем потихоньку, – заявила Сатанаиса.

Молодая девушка и Кольмар углубились в лес, за ними, поодаль, шли Линда и Беатриче.

– Странную жизнь вы ведете, – заметил рыцарь. – Лес служит вам жилищем, полевые цветы украшают ковер, разостланный природой под вашими ногами, а музыку заменяет пение птиц.

– Да… Да! Странную жизнь веду я, странной была она с самой колыбели и странною, без сомнения, останется до самой могилы.

– Но вы счастливы? Счастливы?! – взволнованно спросил Кольмар, чувствуя глубокое участие к женщине столь чудной красоты, окруженной такой непроницаемой тайной.

– Кто совершенно счастлив на этом свете, рыцарь? – прошептала Сатанаиса.

– Верьте мне… верьте, когда я говорю, что меня серьезно огорчила бы мысль о том, что вы несчастны, – сказал Эрнест Кольмар, забывая, что знает эту женщину всего несколько часов, и ощущая к ней дружеское участие брата, а может, кое-что и большее.

– Неужели вы бы смогли притворно изобразить такой пылкий энтузиазм, делая комплименты? – задумчиво произнесла Сатанаиса, устремив взор на Кольмара, как бы пытаясь прочесть в его глазах правду.

– Клянусь небом! Вы дурно судите обо мне, если считаете способным говорить не то, что я думаю! – вскричал рыцарь таким тоном, который не оставлял никакого сомнения в его искренности.

– Как же вы сумели почувствовать ко мне участие за столь непродолжительное время? – робко спросила Сатанаиса, опустив голову, голос ее дрожал.

– Возможно ли, зная вас хоть час, не проникнуться к вам дружеским отношением? – удивился Эрнест Кольмар. – Или вы полагаете, что я без сожаления покидаю лагерь таборитов? Или воображаете, будто я забуду вас, едва мы расстанемся? Нет! Нет!

– Вы мне льстите, – заметила Сатанаиса, явно смутившись и не найдя, что ответить.

– Какая холодная фраза!

– Неужели вам нужна дружба такого странного… загадочного… непонятного существа, каким я должна казаться? – еле вымолвила Сатанаиса.

– Да… отдайте мне свою дружбу! – воскликнул рыцарь. – Кем бы вы ни были – отдайте и называйте меня другом.

– Примите в этом уверение, – прошептала девушка.

– Я ценю вашу милость, – взволнованно произнес Кольмар. – Но когда мы теперь увидимся?

– Я буду в Праге первого августа, – ответила Сатанаиса, отвернувшись. – В девять часов вечера мы можем встретиться на несколько минут в дворцовом саду: он будет открыт для публики.

От этих слов Сатанаисы Кольмар вздрогнул и вспомнил о свидании, назначенном ему Этной в тот же день, только в другое время и в другой части города. Почувствовав смущение, замешательство и какой-то стыд, он с удовольствием отметил, что к ним подходит Жижка.

Тут оии добрались до дороги, где их ждали три оседланные лошади. Насилу овладев собой, дабы не выказать тягостного замешательства, Кольмар простился с Жижкой, а потом обернулся к Сатанаисе. Рука его дрожала, когда он взял руку девушки и под влиянием очарования, которому не мог сопротивляться, пожал ее. Ему почудилось ответное движение пальцев, и в ту же минуту Сатанаиса подняла на него глаза, говорившие так красноречиво, как только могут глаза женщин: «Помните назначенное мною свидание!»

Потом она с живостью отвернулась и присоединилась к Линде и Беатриче, с которыми только что простились Лионель и Конрад. Рыцарь и пажи его сели на лошадей и поскакали прочь от лагеря таборитов.

Глава 10 Мнение Тремплина, хозяина гостиницы «Золотой Сокол»

Читатели уже знают, что наша история началась в июле, но чтобы сохранить хронологический порядок описываемых происшествий, надобно заметить, что Эрнест Кольмар и двое его слуг двадцатого числа покинули лагерь таборитов, а на другой день, двадцать первого, около семи вечера, въехали в Прагу.

Порасспросив как следует горожан, они остановились в гостинице «Золотой Сокол», самой лучшей в тогдашней столице Богемии.

Гостиница представляла собой большое здание, части которого разительно отличались друг от друга стилями и архитектурой. Постепенные пристройки, добавляемые к дому каждым новым хозяином, доказывали, что дела гостиницы процветают. Окна ее выходили на рыночную площадь, с которой разбегались улицы, ведущие в замок, во дворец и в собор. Сзади располагался обширный сад с уютными деревянными павильонами, где постояльцы «Золотого Сокола» любили проводить жаркие летние вечера.

Хозяин гостиницы по имени Тремплин, наружность которого говорила о веселом нраве, столь необходимом для тех, кто занимается ремеслом трактирщика, был человеком пожилым, краснолицым, с маленькими, вечно бегающими глазками и постоянной улыбкой на губах. Ему помогали жизнерадостная жена и очень хорошенькая дочь.

Добросердечие этой семьи в соединении с гостиничными удобствами еще более возвысили славу «Золотого Сокола».

Нескольких минут хватило, чтобы приготовить комнаты с окнами в сад для Кольмара и его пажей.

Закусив, рыцарь попросил Тремплина подать ему бутылку лучшего рейтвейна и пригласил хозяина распить ее вместе. Кольмар желал получить разные сведения и знал, что никто не сможет преподнести их лучше, чем хозяин многолюдной гостиницы. Пока пажи прогуливались по саду, болтая о Линде и Беатриче, господин их сидел вместе с достойным владельцем «Золотого Сокола».

Перебросившись с Тремплином общими фразами, осушив и опять наполнив стаканы, Эрнест Кольмар сказал:

– Я не встречал города с более приятными и живописными окрестностями, чем ваш. В последних трех милях перед ним сегодня я любовался красивым белым домом на пригорке, окруженным великолепными деревьями.

– А! Там живет добрая и сострадательная баронесса Гамелен. – Не дожидаясь дальнейших расспросов, он поспешил прибавить: – Это превосходная женщина, рыцарь, жемчужина своего пола. Вся Богемия должна гордиться ею. Хотя ей только сорок лет и она очень хороша собой, ее считают матерью бедных и несчастных. Один Господь знает, сколько разбитых сердец утешила она… сколько осушила слез!

– Эта женщина настоящая праведница, – заметил рыцарь, – я был бы рад познакомиться с нею и завоевать ее дружбу.

– Баронесса Гамелен, – продолжал хозяин «Золотого Сокола», – овдовела пятнадцать лет назад, двадцати пяти лет от рождения. Муж ее был богачом, и она наследовала все его состояние и огромные поместья. А когда кончился ее траур, она поселилась в том доме, который вы изволили заметить за три мили от Праги. Но не подумайте, рыцарь, что она выстроила такое огромное здание для удовлетворения гордости и тщеславия. Нет, у нее было совершенно другое намерение.

– Она, наверное, хотела устроить там благотворительное заведение? – предположил рыцарь.

– Вот именно, – ответил Тремплин. – Посещая бедных и сирых, она поняла, что несчастья особенно тяжелы для вдов и сирот, и когда смерть мужа принесла ей громадные деньги, она решила собрать несколько таких женщин и спасти их от горя и нищеты. Дом выстроили очень скоро, и он сделался приютом.

– Вы справедливо сказали, что должны гордиться своей баронессой! – воскликнул рыцарь с энтузиазмом. – Но продолжайте, любезный Тремплин.

– Вот уже двенадцать лет, как баронесса Гамелен поселилась в своем новом доме, – объяснил трактирщик. – С нею вместе живут точно не знаю сколько вдов и сирот. Когда одна умирает, ее заменяет другая, но прежде собирают сведения о характере и нравственности новенькой: вы же представляете, какое множество кандидаток является на вакантное место. Чтобы ее благотворительность была основана на определенных правилах, баронесса установила некоторые ограничения для возраста, обстоятельств и тому подобных вещей. Кажется, вдовы принимаются от двадцати пяти до сорока лет, а молодые девушки – от пятнадцати до двадцати. Баронесса находит, что в эти периоды жизни женщины более всего подвергаются искушениям, которые бедность, нужда и нищета делают почти непреодолимыми.

– Я непременно должен засвидетельствовать мое уважение баронессе Гамелен, – вставил Кольмар. – Женщина, такая примерная, заслуживает всяческой похвалы.

– Вы изволите говорить правду, – подтвердил Тремплин. – Но я вас предупреждаю, что Белый Дом отворяется не для всех, кто желает в него войти.

– Я очень хорошо понимаю, что, взяв под свою ответственность целую общину женщин, баронесса с осторожностью относится к посетителям, которых пускает в свое жилище. Вы это хотели сказать? – спросил Кольмар.

– Именно. Она должна проявлять величайшую бдительность.

– Это правда! Но как по-вашему, примет она уполномоченного принца Альбрехта Австрийского?

– Непременно, вас примут дружелюбно, – улыбнулся Тремплин. – Тем более что она ярая противница Жижки и его революционной орды.

– Вы говорите о таборитах с горечью, – заметил Эрнест Кольмар. – А может быть, их планы и действия просто оклеветаны?

– Конечно… почему бы нет… – удивленно пробормотал Тремплин. Казалось, он в первый раз слышал подобную мысль. – Но, – продолжал он, – я перечислил вам еще не все добрые дела баронессы Гамелен. Вы не видели за четверть мили от Белого Дома нечто похожее на старинный грандиозный замок?

– Да… помню, я даже остановился рассмотреть его издали, – ответил рыцарь. – Какое отношение имеет он к деяниям баронессы?

– Это здание – замок Гамелен, он тоже принадлежит баронессе, – объяснил трактирщик. – В то время как Белый Дом – он вообще известен под этим именем – начал принимать вдов и сирот двенадцать лет назад, замок превратился в приют для молодых людей от пятнадцати– до тридцатилетнего возраста, не имеющих ни родных, ни друзей. Замок Гамелен и Белый Дом не монастыри. Иногда члены обеих общин под надзором баронессы собираются в Белом Доме, занимаются музыкой, танцуют, разговаривают. Часто эти встречи кладут начало образованию семей, и тогда баронесса дает приданое и помогает новобрачным устроиться.

– Такая благотворительность почти невероятна, – промолвил Кольмар. – Она не женщина, а ангел.

– У нее, похоже, нет других забот, кроме забот о счастье ближних, – заметил Тремплин. – Ах! Я отлично помню, что, услышав о ее великодушных намерениях, люди во всем городе– осыпали ее похвалами. Но кое-кто все же качал головой с таинственным видом и говорил, что мысль баронессы нехороша… Но, несмотря ни на зловещие слова, ни на странные и страшные предзнаменования перед открытием обоих заведений, они процветают свыше всех ожиданий, и баронесса вознаграждена за свои усилия великим множеством людей, счастье которых она составляет.

– Какие же это странные и страшные предзнаменования? – озадаченно спросил рыцарь.

– Я забыл вам рассказать, что в то время, о котором идет речь, случилась одна необъяснимая трагедия.

Наполнив стакан, трактирщик заговорил серьезным голосом:

– При строительстве Белого Дома баронесса нанимала десятки мастеров. Среди них были три брата по фамилии Шварц – два каменщика и плотник. Когда работы в замке кончились, баронесса отослала всех строителей, вручив каждому кроме жалованья очень хороший подарок. А потом вдруг вспомнила, что надо что-то подправить, какую-то безделицу – не помню какую, – и попросила трех братьев остаться. Те ничуть не огорчились, а, напротив, обрадовались, ведь у них оказалось больше работы, чем они ожидали. Они рассчитывали управиться за несколько дней, а задержались на несколько недель, без сомнения, возбудив зависть в других мастерах. А потом братья Шварц нопросту исчезли, и исчезли так внезапно и таинственно, что нельзя было сомневаться в их убийстве. Баронесса, уже переселившаяся в свое новое жилище, была жестоко огорчена, узнав о печальном обстоятельстве, и начала действовать с такой энергией и быстротой, какой можно было от нее ожидать. Она предложила большую награду тому, кто укажет на следы, которые помогут выяснить, что случилось с тремя братьями, затем оказала великодушную помощь осиротевшим семействам.

– А узнали наконец их участь? – заинтересовался Эрнест Кольмар.

– Никогда. Некоторых их товарищей задержали по обвинению в убийстве, но ни самые строгие поиски, ни самые подробные исследования не представили против них ни малейшего доказательства. Поэтому их освободили, и баронесса с щедростью, отличающей ее, с лихвой вознаградила арестантов за время, проведенное в тюрьме.

– Однако, – заметил Кольмар, – наверное, все думали, что подозреваемые действительно убили трех братьев из зависти?

– Я помню, что тогда ходило множество противоречивых мнений, – вздохнул Тремплин. – Некоторые склонялись обвинять бедолаг, хотя их уже оправдали, и осуждали баронессу за то, что она была щедра к подозрительным людям. Другие твердили, что три брата, возможно, вовсе не убиты, а, найдя в замке клад или что-нибудь подобное, захватили его и убежали. Помню и совсем невероятные слухи: якобы трех братьев Шварц видели и узнали на следующую ночь после их таинственного исчезновения: их везли несколько замаскированных всадников за несколько миль от Праги… Говорили еще, что их встретили во второй раз, по-прежнему пленниками верхового, лицо которого скрывала черная маска… Судачат, будто это произошло возле замка Альтендорф, в трех днях пути отсюда.

– Замка Альтендорф! – вскричал Кольмар.

– Ш-ш! Не надо так громко… Умоляю вас! – встревожился хозяин.

– Чего вы боитесь? – не понял рыцарь.

– Только того, что барон Альтендорф находится теперь в моей гостинице и занимает комнату наверху.

– А! В таком случае, письмо, адресованное барону, будет доставлено ему немедленно, – обрадовался Кольмар. – Только чуть погодя. Итак, вы говорили, что ходило много слухов об исчезновении братьев Шварц. Вы поверили тому, что их увезли замаскированные всадники?

– На такую глупость не обратили большого внимания, – пожал плечами Тремплин. – Тем более что неясно было, кто их распустил. Лично я признаюсь, что понятия не имею, о чем и думать. Все-таки двенадцать лет прошло и…

– Ваши впечатления стали смутными и сбивчивыми, – добавил рыцарь. – Вы, кажется, заявили, что не обнаружили никаких следов исчезновения братьев?

– Ни единого, – подтвердил хозяин гостиницы.

– Действительно таинственное происшествие, – заметил Кольмар – А теперь, мой достойный хозяин, – прибавил он, – позвольте задать вам несколько вопросов совсем о другом.

– Если это в моих силах, я буду рад угодить вам, – поклонился хозяин «Золотого Сокола».

– Ответьте же, что жители Праги думают о положении своей столицы и провинций? – начал рыцарь.

– Давайте сперва поговорим о столице, – предложил Тремплин. – Несколько недель назад Жижка и его проклятые табориты стояли под стенами Праги. Но, узнав, что в южных провинциях нарастает возмущение, Жижка отправился туда со всем своим войском. Судачат, что теперь он не только усмирил эти провинции, но и завербовал там множество новобранцев. Где он теперь и каковы его намерения, – продолжал Тремплин, – не могу сказать. Но когда он отошел от Праги, десятки могущественных вельмож воротились в город, собрав силы для его защиты. Они решили созвать собрание и попросили соседние государства прислать своих представителей. Странное дело, Жижка не сопротивлялся этому плану, хотя наверняка он придуман из ненависти к нему, и пока одни смотрят на его бездействие как на признак слабости, другие боятся, что он внезапно ударит по городу, как гром среди ясного неба.

– А каково ваше мнение, Тремплин? – спросил рыцарь.

– Я держусь мнения последних, – ответил трактирщик. – Потому что я знаю, что Жижка не трус и не станет колебаться, выбирая дорогу. Все его поступки объяснимы, и его бездействие, очевидно, порождено досадой. Словом, рыцарь, – прибавил Тремплин, понизив голос, – я опасаюсь, что Жижка позволяет дворянам собраться только для того, чтоб всех их захватить разом.

– Это вполне вероятно! – воскликнул Кольмар, припомнивший свой давешний разговор с начальником таборитов.

Не считая все сообщенное ему тайной, он решил не показывать, что знает Жижку и его намерения.

– В Праге, – продолжал Тремплин, – теперь довольно спокойно благодаря присутствию вельмож и их войск, поддерживающих порядок. Табориты покинули столицу, но торговля страшно пострадала, и все мы с беспокойством ждем великого дня… второго августа, когда соберется совет. Вероятно, тогда решится судьба страны.

– А как в провинциях? – задал новый вопрос Кольмар.

– Там дворянство одерживает верх, и таборитам приходится туго, – пояснил Тремплин. – О, рыцарь! – воскликнул он с внезапной живостью. – Если начнется междоусобная война, она будет страшной, потому что она будет и религиозной войной и обе стороны станут драться с бешеной свирепостью.

– Вы правы, – согласился рыцарь. – И всякий честный человек должен стараться не допустить этого. Но, повторяю, вы говорили о Жижке и его таборитах с горечью.

– Да, они разграбили церкви и монастыри, чтобы купить себе оружие, они хотят иначе распределить налоги – словом, они нагнали страху на всю страну.

– Я полагаю, – заметил Кольмар, – что Жижка и его табориты не так страшны, как их представляют.

– Святая Дева! – закричал хозяин «Золотого Сокола». – Можно, пожалуй, вообразить, что вы сами таборит!

– Нет, и я имею на то основательные причины, – возразил рыцарь. – Но я убежден, что табориты, как и их начальник, не столь жестоки, как утверждают. Впрочем, они могут сделаться такими, если их доведут до отчаяния. Это более чем вероятно, – прибавил Кольмар тоном глубокого убеждения.

– Какое же ваше мнение? – поинтересовался Тремплин.

– Надо пойти на взаимные уступки – это единственный способ достигнуть согласия и избегнуть ужасов междоусобной войны.

– Ах, как замечательно, что вы посланы на предстоящий совет! – воскликнул Тремплин. – Здесь хорошо расположены к Австрии, и как представитель герцога Альбрехта вы непременно повлияете на дворян.

– Я исполню свой долг, – сказал Кольмар. – А вы не знаете, куда девалась дочь последнего короля, принцесса Елисавета? – спросил он чуть погодя.

– Безвластие в стране заставило несчастную принцессу скрыться в недоступном убежище, – ответил Тремплин. – Даже самым лучшим и преданным ее друзьям неизвестно, где она теперь.

– Кому она была поручена? – продолжал рыцарь, желая выяснить, насколько хорошо были осведомлены горожане относительно связей монаха Кип-риана с покойным королем и его дочерью, принцессой Елисаветой.

– Все, что касается несчастной принцессы, окружено тайной, – заявил Тремплин. – В момент смерти ее отца Прагу сотрясали сильные волнения и табориты заботили людей больше, чем то, что происходило во дворце. Король умер… дочь исчезла, суматоха стала еще сильнее… Вот и все, что я знаю. Несмотря на ваше расположение к Жижке, он во многом не прав, – прибавил Тремплин, который решительно имел антипатию к начальнику табо-ритов.

– Говорили, что встать во главе таборитов Жижку вынудила личная обида? – спросил Кольмар.

– Болтали что-то такое, – пробормотал Тремплин. – Но я не уверен, справедливо ли это. Кажется, однако, родная или двоюродная сестра… во всяком случае, родственница Жижки была обижена монахом, но пала ли она жертвой гнусного оскорбления или ее обольстили, точно не скажу. Слухи напоминают легенду, вероятно, не имеющую под собой ни малейшего основания. Добавлю еще, что Жижку всегда считали странным, таинственным, непонятным существом, даже тогда, когда он был камергером при дворе короля и не сделался еще начальником таборитов. Говорят, что в молодости он любил женщину, стоящую гораздо выше, и она его любила тоже. Неизвестно, изменила она ему или родные принудили ее выйти за другого, но как бы то ни было, Жижка в молодости действительно испытал подобное потрясение, повлиявшее на всю его жизнь. Он беззаветно храбр и еще при дворе слыл великодушным и благородным человеком, хотя к его лучшим качествам примешивались странности. Выходит, нет ничего невозможного в том, что какая-нибудь особенная причина заставила его ополчиться против прежних друзей.

– Уверяют, что Жижка никогда не был женат? – продолжал Кольмар.

– По крайней мере, таково общее мнение, – кивнул Тремплин.

– Но, кажется, вы утверждали, что у него есть родственницы… племянницы, сестры? – осторожно заметил Кольмар.

– По-моему, это только предположения, – покачал головой Тремплин. – Дело в том, что о его частной жизни известно очень мало или почти ничего. Допуская, что кого-то из семейства Жижки оскорбил монах, упоминают только о факте, не сообщая никаких подробностей, а следовательно, в то время, когда это случилось, позаботились о сохранении тайны.

– Слыхали вы когда-нибудь, – произнес рыцарь, – что очень хорошенькая женщина с романтическим именем, таинственного происхождения живет в лагере табо-ритов и имеет большое влияние на Жижку?

– Вы изволите говорить о загадочном существе, Са-такаисе? – уточнил трактирщик, сделавшись вдруг торжественно серьезным. – Никому не известно, кто она, откуда и каким образом сошлась с таборитами. Действительно ли она человеческое существо, созданное, как мы, из плоти и крови, или нечто выше женщины? Я не знаю. Одни болтают, будто она принцесса, приехавшая с Востока, другие – будто дьявол, злой гений Жижки. Я никогда ее не видел и надеюсь никогда не увидеть, – добавил Тремплин. – Мне рассказывали, что у нее глаза сверкают сверхъестественным огнем. Потом, у нее имя страшное, рыцарь!

– А вы слышали, что с нею в лагере живет приятельница? – продолжал Эрнест Кольмар. – Или, например, сестра?

– Нет, ни разу, – ответил хозяин «Золотого Сокола» и прибавил тоном глубоко серьезным: – Довольно и одного черта в образе женщины, чтоб перевернуть вверх дном христианский мир. Нет-нет, рыцарь, у Сатанаисы нет сестры. Иначе я бы непременно узнал об этом от многочисленных путешественников, удостаивающих своим посещением гостиницу «Золотой Сокол».

– Благодарю вас, любезный Тремплин, за удовольствие, которое я получил, побеседовав с вами полчаса, – сказал рыцарь. – Не стану задерживать вас долее: ваша гостиница так велика, что должна требовать постоянного внимания. Только, пожалуйста, отдайте это письмо барону Альтендорфу, – прибавил Кольмар, вынув из кармана послание Родольфа.

Тремплин взял письмо, поклонился и вышел исполнять поручение.

Глава 11 Что было справедливого в письме Родольфа Альтендорфа

Пока рыцарь Эрнест Кольмар беседовал с хозяином «Золотого Сокола», в комнате над ним происходил очень интересный разговор.

На одном конце стола сидел человек высокий, сильный, с отвратительным лицом и надменными манерами. Ему было никак не менее пятидесяти лет, но проседь едва тронула его густые черные волосы. Мохнатые брови, густые усы и бакенбарды увеличивали его мрачный вид.

Он был одет богато, его бархатный полукафтан украшала великолепная вышивка. Рукоятка кинжала и эфес шпаги были усыпаны драгоценными каменьями, а перо к шляпе крепилось бриллиантовой пряжкой.

За столом сидел не кто иной, как барон Альтендорф, один из могущественнейших богемских вельмож.

Другой конец стола занимал отец Киприан, бенедиктинец. Капюшон его, отброшенный назад, открывал бледное утомленное лицо со следами крайней усталости. На лбу его сохранилась отметина от сильного удара, полученного несколько дней назад.

Бутылка вина и два стакана уже встали между ними на стол, и как только слуга, принесший их, вышел из комнаты, монах наполнил свой стакан и опорожнил его разом, как человек, умирающий от жажды.

– Скоро же вы приехали, отец мой, – начал барон.

– Четырьмя днями раньше я находился в гроте, на шесть миль дальше от Праги, чем ваш замок, – заметил монах. – Я должен был ждать там ответа Альбрехта Австрийского на свое предложение.

– И ответ последовал? – вскричал барон с нетерпением. – Впрочем, иначе мы бы не увиделись сегодня в Праге.

– Позвольте мне перевести дух – и вы узнаете все, – буркнул монах. – Вспомните, что я падаю от усталости и что если бы я прислушивался только к потребностям своего тела, то лег бы спать, а не остался здесь заниматься рассуждениями.

– Неужели вы проделали столь продолжительный путь пешком, да еще за четыре дня? – удивился барон. – Это невозможно!

– Сначала мне удалось достать лошадь, – объяснил Киприан, – но остаток дороги я действительно шел. Поэтому неудивительно, что я разбит.

– И должно быть, с вами случилось нечто неприятное, – заметил барон, глядя на ушиб на лбу монаха.

– Я за это отомщу! – вскричал Киприан таким тоном, который не оставлял сомнения в его гневе. Однако оп скоро овладел собой и продолжал: – Неприятность относится к вопросу, который нас теперь занимает. Спешу сообщить вам, что восемнадцатого числа этого месяца, вечером, молодой паж приехал ко мне в грот и заявил, что господин его, Эрнест Кольмар, прибывший в Богемию от Альбрехта Австрийского, намерен заночевать в замке Альтендорф.

– А… Надеюсь, что сын мой прилично его принял, – пробормотал барон. – Давайте дальше.

– Я отослал пажа, – продолжал Киприан, – назначив его господину свидание на другой день. Мы встретились, и я издожил ему известные вам планы.

– Да-да, вам не нужно напоминать их мне, – сказал барон. – И как австриец принял эти предложения?

– Как нельзя лучше, – заявил монах. – Но он настоял, чтобы его представили принцессе Елисавете в Праге; он хочет услышать от нее самой, что она добровольно соглашается выйти за австрийского герцога. Без представления Кольмар не станет беседовать со своим господином.

– Очень хорошо. А есть сомнение, что принцесса даст согласие? – спросил барон.

– Ни малейшего, – с живостью ответил Киприан. – Она будет повиноваться каждой моей инструкции.

– Я так и думал, – сказал барон.

Взгляды, которыми перебросились монах с бароном через стол, были какими-то странными, таинственными и зловещими.

– Это прекрасно, – продолжал барон Альтендорф. – Все идет бесподобно. Альбрехт Австрийский, несомненно, женится на принцессе Елисавете и сделается богемским королем, и тогда мы непременно выиграем – вы свою игру, а я свою. Но, – прибавил барон, пораженный внезапной мыслью, – как ни послушна принцесса вашей воле, не пожелает ли она выяснить, каков муж, назначаемый ей? В таком случае она, вероятно, начнет расспрашивать рыцаря Кольмара, а он посчитает неприличным объяснять подобные вещи. А поскольку ни вы, ни я никогда не видели Альбрехта Австрийского…

– Успокойтесь, – перебил его Киприан, – мы знаем, что его высочеству нет и тридцати лет, и говорят, что он очень хорош собой. Мне кажется, что для принцессы этого вполне достаточно, – прибавил он решительным тоном.

– Когда Эрнест Кольмар приедет в Прагу? – спросил барон.

– Сегодня вечером или, наверняка, завтра, – ответил монах, выпивая новый стакан вина.

– Тем лучше. Все соответствует нашему желанию, – сказал барон. – Однако в вас чувствуется какая-то принужденность и тревога… не понимаю. Ради самого черта, что вас терзает?

– Недавно случилось так много неприятного, что я не могу не испытывать беспокойства, – вздохнул Киприан. – Во-первых, хотя поворотом событий я доволен, этот Эрнест Кольмар мне совсем не нравится. А во-вторых, я ему не доверяю и боюсь, не шпион ли он.

– Ого! Ваши опасения действительно важны! – вскричал барон. – Но почему у вас возникли такие подозрения?

– Сейчас объясню, – резко бросил монах. – Совещание между австрийским посланником и мною происходило у часовни, на перекрестке дорог, за три мили от вашего замка.

– Я знаю это место, – вставил барон. – Но отчего вы приехали в Прагу не вместе?

– Вот! Именно об этом я и собирался сказать, – огрызнулся Киприан. – У меня были причины остановиться по соседству с лагерем таборитов, и я расстался с Эрнестом Кольмаром под предлогом, что для меня опасно отправляться по большой дороге, пролегающей рядом с Жижкой. Кольмар поскакал по ней, а я по проселочной. В полночь я был в пещере, находящейся близ лагеря. Неважно, как мне удалось проскочить мимо часовых, неважно и зачем я там оказался. Довольно того, что в этой пещере я увидал Эрнеста Кольмара! Да, он прятался между камней, и я тотчас узнал его, а он меня нет, под капюшоном.

– Так он был в лагере Жижки?! – поразился барон.

– Да, во всяком случае, недалеко от него, – подтвердил монах. – Так или иначе, не исключено, что он был в гостях у начальника таборитов. Но каким образом он попал в пещеру и зачем спрятался там? Вот чего не мог я угадать. Впрочем, я опишу вам вкратце случившееся. – Монах понизил голос. – Все было устроено и подготовлено для того, чтобы новая жертва получила «поцелуй» Девы.

– Кто же эта жертва? – Барон вытянул шею и тоже заговорил тихо, всем своим видом выражая величайшее любопытство.

– Женщина или, лучше сказать, молодая девушка: ей нет и двадцати, – ответил Киприан. – Только не старайтесь выяснить, кто она, – прибавил он после минутного молчания. – Я сообщу вам только, что собирался подвергнуть ее «поцелую» Девы. – Зловещее лицо бенедиктинца помрачнело. – Но пока я нес ее в глубокой темноте, кто-то сильно толкнул меня и вырвал осужденную. Я обнажил кинжал, но попал в портупею, и лезвие сломалось. В ту же минуту я очутился на земле. Боясь угодить в плен к таборитам, я приподнялся и дотащился до выхода из пещеры. Присоединившись к своим соучастникам, я узнал, что человек, спасший осужденную и сбивший меня с ног, был Эрнест Кольмар. Да, они видели, как он выбрался из пещеры с девушкой на руках, и нет ни малейшего сомнения, что именно Кольмар нанес удар, бесславный знак которого сохранился у меня на лбу.

– Но Эрнест Кольмар не знает, кого он ударил? – уточнил барон.

– Нет. Однако его присутствие близ лагеря Жижки возбудило во мне подозрение, появление в пещере – и подавно, а быстрота, энергия и решимость, с какими он поспешил на помощь осужденной, представляют собой и вовсе непонятные факты. Правда, все эти происшествия могли быть случайными, но, с другой стороны, они вынуждают призадуматься.

– По-вашему, девушка, которую он спас, объяснила ему, кто вы такой? – спросил барон.

– Нет, потому что, если бы она даже думала, что унес ее я, она меня знает не под именем отца Киприана, – ответил бенедиктинец.

Барон собрался сделать какое-то замечание по поводу этого происшествия, но его прервал приход хозяина гостиницы.

– Что вам нужно, Тремплин? – нетерпеливо спросил барон.

– Рыцарь Эрнест Кольмар, посланец герцога Альбрехта Австрийского, приехал сегодня в мою гостиницу, – объяснил тот, – и попросил меня отдать вам запечатанный конверт.

Исполнив поручение, Тремплин удалился.

Барон поспешно сорвал печать с письма, адрес которого не оставлял сомнения в том, что оно от сына. Быстро пробежав сообщение, барон молча протянул его Киприану, и тот прочел следующее:

– Письмо в похвалу австрийца, – фыркнул Киприан, возвращая послание барону. – Сын ваш говорит о нем в таких выражениях…

– Да погодите! – воскликнул барон. – Неужели вы думаете, что в наши смутные времена не нужны некоторые предосторожности при переписке? Родольф и я кое о чем условились, и мы увидим сейчас, такое ли значение заключено в письме.

Барон разложил письмо на столе, чистой стороной вверх, потом обмакнул палец в вино и намазал ее. Закончив свои странные действия, он взял бумагу и наскоро прочел то, что получилось. Бенедиктинец смотрел на него с удивлением, смешанным с любопытством.

– Ага! Вот это другое дело! – обрадовался барон. – Посмотрите теперь, и вы увидите настоящее послание.

Киприан взял письмо и, быстро пробежав его глазами, заметил, что оно претерпело некоторые перемены и заключало сейчас следующее:

– Теперь мы, конечно, имеем основательные причины не доверять презренному и вероломному австрийцу, – заметил Киприан. – Очевидно, ваш Родольф не только узнал вещи, невыгодные для Кольмара, но и стал свидетелем его подозрительных поступков. Какую цель преследует коварная политика рыцаря? Пока мы не можем этого угадать, но, согласитесь, что, обращаясь с рыцарем вежливо, мы сумеем втайне наблюдать за ним.

– Безусловно, – согласился барон. – Когда вы намерены представить его принцессе?

– Завтра утром, – ответил бенедиктинец, вставая и опуская капюшон на лицо.

– Где вы собираетесь провести ночь? – спросил барон Альтендорф. – Не лучше ли вам остановиться здесь и отдохнуть до завтра?

– Нет, – покачал головой Киприан. – Мне совершенно необходимо отправиться в замок Гамелен. – После чего простился с бароном и ушел.

Глава 12 Для чего Киприан выбрал самую длинную дорогу

На следующее утро солнце сияло на безоблачном небе. Цветы в саду, куда выходили окна рыцаря Кольмара, наполняли воздух своим благоуханием, далеко разносимым легким зефиром.

Было около девяти часов. Лионель и Конрад получили позволение погулять и воспользовались этим, чтобы обойти город, осмотреть монументы, дворцы и музеи. Эрнест Кольмар заканчивал депеши, начатые накануне, после разговора с хозяином «Золотого Сокола».

Вдруг дверь комнаты отворилась, и на пороге появился Киприан.

Монах был одет точно так же, как и в их первую встречу: грубая ряса бенедиктинца полностью скрывала величественный стан, четки висели на веревке, служившей ему поясом, а капюшон был опущен ровно настолько, чтобы закрывать лоб.

Войдя в комнату, он бросил быстрый и зоркий взгляд на Эрнеста Кольмара, чтобы понять, подозревает лн рыцарь, с каким противником боролся, спасая Этну.

Но рыцарь принял его так чистосердечно и вежливо, что бенедиктинец отбросил все сомнения: очевидно, Кольмар не узнал его и не помышлял о том, что монах участвовал в неудавшемся похищении.

– Вы обдумали то, о чем мы недавно беседовали? – спросил Киприан после обычных приветствий.

– Я считал, что мы уже обо всем условились, – заметил Кольмар. – Вам остается только выполнить одно обещание.

– Именно для того я и пришел, – перебил его монах. – Принцесса Елисавета уже знает о нашем разговоре, и она назначила вам на сегодня аудиенцию. Я готов отвезти вас к ее королевскому высочеству.

– Судя по вашим словам, принцесса живет недалеко, – сказал рыцарь, пряча недописанные депеши в комод и убирая ключ от ящика к себе в карман.

– Следуйте за мною, – молвил Киприан, не отвечая на вопрос, скрытый в последней фразе Кольмара.

Они вместе вышли из гостиницы, и бенедиктинец направился к южным воротам города. Именно через них Эрнест въехал в Прагу: они сообщались с той самой дорогой, по которой он сюда добирался.

Но вместо того, чтобы идти прямо, бенедиктинец внезапно повернул налево и с четверть часа шагал вдоль укреплений.

Они прошли так с полмили – монах впереди, Кольмар сзади – и не перебросились ни словом до тех пор, пока не очутились в небольшом густом леске с извилистой и узкой тропинкой между деревьями.

– Отдохнем здесь несколько минут, рыцарь, – внезапно сказал монах, остановившись на тропе. – Нужно, прежде чем мы пойдем дальше, условиться об одной вещи, о которой я не хотел упоминать в гостинице, ибо там наверняка есть любители подслушивать.

– Говорите откровенно, – попросил Эрнест Кольмар.

– Вы меня извините, – продолжал Киприан с легким оттенком замешательства, – если я напомню слова, которые сказал вам при встрече у часовни на перекрестке дорог. Я вас уверял тогда, что без меня ваш государь ничего не сумеет сделать в Богемии: ни отыскать убежища принцессы Елисаветы, ни обнаружить места, где скрыто ее огромное богатство.

– Я все это отлично помню, – кивнул рыцарь.

– Может, тогда вы сами понимаете, о чем я хочу сказать? – спросил монах.

– Вы, конечно, желаете, чтобы я торжественно поклялся ни при каких обстоятельствах не открывать убежище ее королевского высочества? – улыбнулся Кольмар. – Подобное уверение я могу дать вам без малейшей нерешимости.

– Стрела, пущенная вами, пролетела довольно близко к цели, – покачал головой Киприан, – но она воткнулась не в самый центр моих замечаний. Говоря обыкновенным языком, – прибавил он твердым и решительным тоном человека, отбрасывающего всякие колебания, – бывают случаи, где необходимы самые мельчайшие предосторожности и предельное благоразумие. Мы не только должны понять, кому доверяемся, но обязаны также получить все возможные гарантии того, что наше доверие не употребят во зло. Теперь вы согласитесь, что я совершаю ответственный поступок, провожая вас в убежище, и убежище тайное, – подчеркнул он, – в коем несчастье принудило скрыться злополучную принцессу.

– Объяснитесь просто, свободно, – сказал Эрнест Кольмар. – Я вижу, что вы хотите взять с меня ручательство сильнее обычного обещания. Хорошо, я вам не знаком… и смуты, волнующие вашу страну, естественно, сделали вас подозрительным. Чем я могу поклясться, что навсегда сохраню самую ненарушимую тайну об убежище ее королевского высочества?

– Ручательство, о котором я собираюсь вас просить, состоит в том, чтобы вы согласились позволить завязать себе глаза, пока мы будем идти туда и обратно.

– Клянусь небом! – вскричал покрасневший рыцарь, сверкая глазами. – При других обстоятельствах я бы счел подобное требование оскорблением.

– В таком случае пусть между нами будет все кончено, – холодно произнес монах.

– Нет! – сказал Эрнест Кольмар уже более спокойно. – Я принимаю ваше предложение, потому что решил принести любые жертвы для моего государя и желаю доказать вам своими поступками искренность обещания верно хранить тайну. Но если вы столь строго относитесь к нашим переговорам и считаете, что ручательство в таком деле значит все, а слова – ничего, тогда мы должны оговорить одно условие.

– Начинайте! – промолвил монах с нетерпением.

– Я полагаю, – продолжал рыцарь, – что во время свидания между ее королевским высочеством и мною вы должны показать мне те самые сокровища, которые станут собственностью принцессы в день ее брака, ибо принцесса без состояния и без приданого – партия неприличная для моего государя, Альбрехта Австрийского.

– Это условие я исполню, рыцарь, – вымолвил Киприан после нескольких секунд глубокого размышления. – Теперь мы пришли к соглашению во всех пунктах и можем приступить к занимающему нас делу. Следуйте за мною. – Киприан зашагал по маленькой тропинке, и шагов через двести они очутились у небольшого кладбища.

Ничего не могло быть живописнее этого кладбища, спрятанного в глубине восхитительного боскета. Кресты и могильные камни – безмолвные, но красноречивые воспоминания о путешественниках по жизни – возвышались между кипарисами и под меланхоличными ветвями плакучих ив. Свет и тени играли на могилах, точно символы радостей и горестей, составлявших существование тех, кто теперь покоился под мрамором или простым камнем.

Киприан прошел через кладбище, перекрестившись несколько раз с набожным видом, и на противоположном его краю внезапно повернул за угол одного памятника.

Там стоял человек лет сорока, видимо, слуга, он держал под уздцы двух оседланных лошадей и, под мышкой, сверток, который он подал монаху, не произнеся ни слова, потом так же молча удалился в чащу.

Киприан, не теряя времени, развязал узел, который оказался монашеской рясой, и попросил Эрнеста Кольмара надеть ее. Когда рыцарь исполнил его желание, он заставил его снять шляпу и спрятал ее под складками своей рясы.

Затем Киприан опустил на лицо Эрнеста Кольмара капюшон и завязал его таким образом, чтобы он мог дышать, но вокруг ничего не видел. Закончив приготовления, бенедиктинец помог Эрнесту Кольмару сесть на одну из лошадей, а сам сел на другую. Лошадь рыцаря, кроме обыкновенного повода, имела другой, довольно длинный, взяв его в руку, Киприан двинулся вперед.

Так они ехали крупной рысью, но не говоря ни слова.

В лесу Эрнеста Кольмара постоянно хлестали ветви, потом ветер начал развевать его длинную рясу, и он понял, что находится на открытом месте. Но скоро проводник привез его в другой лес, а затем опять выехал куда-то в поле.

Эрнесту Кольмару внезапно пришло в голову, что Киприан специально выбрал дальнюю, объездную дорогу.

Проникнувшись этим подозрением, рыцарь принялся ловить любые признаки; самые мелкие детали, чтобы удостовериться в правильности этой мысли. Скоро он понял, что монах круто повернул лошадей налево, потом проскакал по полю, все время забирая направо, и опять вернулся на дорогу.

Для всадника, столь ловкого и искусного, как Эрнест Кольмар, такой маневр нетрудно было разгадать, несмотря на капюшон, закрывавший ему глаза, а еще несколько мелких обстоятельств, которые было бы слишком долго описывать, окончательно убедили Кольмара, что Киприан хотел не только лишить его возможности рассчитать, куда они едут, но и заставить думать, будто убежище принцессы Елисаветы располагалось гораздо дальше от Праги, чем в действительности.

Первой части своей цели монаху удалось достичь: долго вертевшись в лесу, окружающем кладбище, рыцарь уже не мог заключить, к северу, югу, востоку или западу везут его; но, что касается второй части, то Кольмар полностью разгадал намерения Киприана.

Они ехали таким образом часа полтора, пока не остановились. Повернулись на своих петлях массивные ворота, застучали по каменной мостовой лошадиные копыта, ворота затворились за ними – они добрались.

– Позвольте развязать ваш капюшон, рыцарь, – сказал Киприан, когда оба слезли на землю.

Голова Кольмара очутилась на свободе, и, снимая с себя длинную рясу, он огляделся вокруг. Он находился посреди обширного, квадратного двора, окруженного со всех сторон высокими зданиями.

Строения эти, правильные и однообразные, имели благородный и величественный вид. Фасады, выходившие во двор, были мраморными, окна высокими, длинными, узкими, с отпечатком той архитектуры, что господствовала тогда во дворцах и замках.

Еще Эрнест Кольмар увидел, что два пажа держали лошадей, а два других стояли возле двери, открывающей вход в переднюю необычайной величины. Туда-то Кип-риан и повел рыцаря.

Пажи шагали впереди по широкой мраморной лестнице, украшенной фарфоровыми вазами с редкими цветами и алебастровыми статуями, державшими в руках лампы.

Пол этажа, на который они поднялись, был покрыт красным бархатным ковром, на стенах висели картины в великолепных рамах, представляющие эпизоды из богемской истории. Направо и налево простирались длинные коридоры, в один из них пажи и повели монаха и рыцаря.

Без сомнения, Киприан находился в знакомом месте: он не обращал ни малейшего внимания на предметы искусства, изобилующие вокруг. В одном месте он перекрестился, не поворачивая головы ни направо, ни налево, но Кольмар приметил в нише распятие, вероятно, известное монаху. Это и некоторые другие обстоятельства говорили о том, что отец Киприан не был чужим в столь великолепном доме.

В конце коридора пажи отворили дверь и, едва монах и рыцарь вошли в изящно меблированную переднюю, где четыре молодые женщины занимались вышиваньем, тотчас закрыли ее опять, оставшись снаружи.

Одна из женщин быстро встала со своего места, распахнула следующую дверь, приподняла бархатную портьеру и посторонилась, пропуская монаха и рыцаря.

Киприан и Кольмар переступили порог, портьера опустилась, дверь захлопнулась, и они очутились в богатой комнате. С высокого кресла поднялась и пошла к ним навстречу молодая женщина ослепительной красоты.

Глава 13 Рыцарь Кольмар не предвидел результата

Комната, в которую попал Эрнест Кольмар, была, как мы говорили, меблирована очень богато. Балдахин, нависающий над креслом молодой женщины, покрывал фиолетовый бархат с золотой бахромой, остальная мебель была задрапирована белым атласом, пол составляла мозаика самой редкой работы, на стенах висели гербы, золотые и серебряные.

Молодая женщина, занимавшая эту великолепную комнату, была принцессой Елисаветой.

Мы не станем описывать ее, скажем только, что она была высокого роста, миловидная и изящная. Цвет лица у нее, блондинки, говорил о сопутствующем принцессе хорошем здоровье, несмотря на горести и несчастья, ознаменовавшие ее жизнь. Глаза у нее были голубые, брови дугой, маленький рот с первого взгляда казался сладострастным. Но в целом она производила приятное впечатление женщины благородной и утонченной.

Принцесса была одета со вкусом и роскошью, достойными и ее красоты, и щегольского дворца, в котором она жила. Траур по отцу и матери в то время продолжался шесть месяцев, и, поскольку они уже истекли, ее королевское высочество могла одеться прилично своим званию и богатству.

Эрнест Кольмар убедился, что Киприан не только не преувеличил прелестей принцессы, но даже недостаточно расхвалил их.

Принцесса сделала еще несколько шагов навстречу рыцарю и монаху. Первому она любезно поклонилась, а второму сказала мелодичным голосом:

– Добро пожаловать в мое убежище, отец мой.

– Благославляю вас, дочь моя, – промолвил Киприан. – И прошу Бога, чтобы это свидание принесло вам большие выгоды, – прибавил он, поглядывая то на принцессу, то на рыцаря.

– Ее королевское высочество сама распорядится своей судьбой, – выразительно произнес рыцарь, обращаясь и к принцессе, и к монаху.

Принцесса поняла, что ее красота произвела впечатление на представителя Альбрехта Австрийского, а отец Киприан более не сомневался, что Эрнест Кольмар пошлет благоприятный отзыв своему повелителю.

Яркий румянец разлился по лицу принцессы, и, отвернувшись, она стала играть веером из страусовых перьев, который держала в руке.

Тем временем Киприан удалился в другой конец комнаты, сел там на диван и, похоже, погрузился в глубокую задумчивость. Однако Кольмар сообразил, что монах просто предоставляет ему случай побеседовать с принцессой свободно, и немедленно подошел к ней.

Принцесса опустилась на кушетку и веером указала на стул, давая понять, что позволяет рыцарю сесть в ее присутствии, ибо в то время, как и теперь, этикет устанавливал четкие границы между лицами королевской крови и остальными смертными.

Воспользовавшись данным ему позволением, Эрнест Кольмар откровенно и чистосердечно заговорил вполголоса:

– Не подумайте, ваше высочество, что это пустой комплимент, но вид молодой несчастной женщины, обыкновенно трогающий меня, особенно печалит в настоящем случае. Оставшись сиротою в таком нежном возрасте, лишенная наследственной короны, принужденная томиться в уединении, когда отечество страдает от раздоров, ваше высочество находится в положении, возбуждающем мое живейшее сочувствие. Вспомните, принцесса, что я говорю не только как христианин и рыцарь, но и от имени моего повелителя, Альбрехта Австрийского.

– И я благодарю вас, – промолвила Елисавета, и по ее щекам потекли слезы. – Благодарю вас, – повторила она прерывающимся голосом, – не только за сочувствие, выражаемое от имени вашего государя, но и за добрые слова, рожденные вашим великодушием.

– Спрашивать, знаете ли вы причину, доставившую мне честь свидания с вашим высочеством, было бы смешным притворством с моей стороны, – заметил рыцарь. – Но я спрошу о другом. Ответьте откровенно, с добровольного ли вашего согласия начались переговоры о вас с его высочеством Альбрехтом Австрийским?

Заканчивая фразу, рыцарь взглянул на монаха, сидевшего в другом конце обширной комнаты, и поразился, почти испугался выражения глаз Киприана, сверкавших из глубины капюшона и устремленных на принцессу. Правда, он немедленно опустил их, едва встретившись с глазами Эрнеста Кольмара, и, поспешив отвернуться, ниже надвинул капюшон на лицо.

В ту же минуту рыцарь поглядел на Елисавету и перехватил ее взгляд, также устремленный на монаха.

Лоб и щеки принцессы зарделись. Как молния сверкнула у Кольмара мысль, что принцесса смутилась оттого, что он подметил влияние на нее монаха, должно быть, очень сильное, ибо одни его взгляды могли указать, как ей следует действовать и говорить.

– Принцесса, – повторил рыцарь, наклоняя голову и понижая голос, чтобы Киприан не расслышал его слов, – умоляю вас отвечать откровенно. По добровольному ли вашему согласию начаты переговоры о союзе с Альбрехтом Австрийским? В убежище, избранном вами, находитесь вы или в тюрьме, от которой не чаете как избавиться? Скажите, скажите мне, чем я могу помочь вам? – с ударением прибавил Кольмар.

– Да, да, рыцарь, я счастлива, так счастлива, как только можно на этом свете, – ответила принцесса, но в то же время крупные слезы текли по ее щекам.

Эрнест Кольмар поднял на нее взор, исполненный сочувствия и глубокого сострадания: теперь он убедился, что эта несчастная женщина не свободна.

Было ли ее положение следствием притеснения, или оно возникло в результате того влияния, которое монах наверняка получил над сиротой, оставшейся без друзей и родных в столь нежном возрасте, открыто ли проявлял Киприан свою власть над ней или просто пользовался страхом, который внушал девушке, этого рыцарь знать не мог.

Пока Кольмар смотрел на нее, безмолвно выражая участие, он приметил, что принцесса опять украдкой бросила быстрый и испуганный взгляд на монаха.

– Принцесса, – произнес Кольмар еще более тихо и более настойчиво, чем прежде, – вы знатная женщина, а я только смиренный рыцарь, но если вы позволите, я обращусь к вам с несколькими словами. Однако я умоляю воспринимать меня как представителя Альбрехта Австрийского, который почтет за счастье и обязанность заступиться за сироту последнего богемского короля. Пожалуйста, смотрите на меня именно так, а не как на постороннего человека. Если вы желаете отомстить за оскорбления, просить помощи, слова ваши прозвучат не напрасно. Скажите, что вы здесь пленница, и я клянусь – моя шпага проложит вам путь к свободе; скажите, что на свете есть человек, заставляющий вас подчиняться его воле, – и я тотчас расправлюсь с ним! Но не говорите мне, что вы счастливы, принцесса, потому что ваши глаза утверждают обратное.

С глубочайшим вниманием принцесса Елисавета выслушала слова рыцаря, произнесенные тоном откровенным и чистосердечным; слезы не просто катились по ее щекам – она буквально обливалась ими.

Дрожа, в ужасе повернула она голову к монаху, и тот внезапно вскочил и подошел к ней.

– Дочь моя, – промолвил он, стараясь говорить кротко и успокоительно, – вы хорошо сделаете, если побыстрее ответите на вопросы благоразумнейшего из рыцарей.

– Напротив! – вскричал Кольмар. – Пусть принцесса наедине подумает о переговорах, которые вы, отец Киприан, по-моему, затеяли преждевременно.

– Как! Разве ее высочество…

Монах остановился, не закопчив фразы, начатой запальчивым тоном, вполне подтвердившим подозрения Кольмара. Он теперь не сомневался, что принцесса подчиняется влиянию, от которого избавиться не может.

– Я думаю, отец мой, – с упреком сказал рыцарь, – что лучше всего сейчас прервать свидание. Оно уже тяготит ее высочество, – 1 прибавил он, обернувшись к Елисавете, напрасно пытающейся подавить волнение, рожденное словами Эрнеста.

– Вы меня простите, – возразил монах, – если я напомню вам, в каком положении находится ее высочество. Было бы неблагоразумно и опасно для нее назначать другое свидание только для того, чтобы повторить уверения, которые легко произнести теперь. Позвольте мне сказать несколько слов ее высочеству, и я убежден, что потом встреча кончится самым удовлетворительным образом.

Эрнест Кольмар взглянул на принцессу, но не прочел на ее лице никакой подсказки о том, уйти ему или остаться. К ней вернулись хладнокровие и мужество, но сохранившееся глубокое отчаяние сделало ее холодной и замкнутой.

Кольмар, не зная, как поступить, отошел в сторону, чтобы позволить Киприану сказать несколько слов на ухо принцессе.

Монах, воспользовавшись представившимся ему случаем, наклонил голову так, что капюшон, закрывавший верхнюю часть его лица, коснулся прелестных волос принцессы.

– Елисавста, – прошептал он быстро и повелительно, – я приказываю вам дать этому австрийцу требуемое уверение. Вспомните…

– Молчите… молчите! – пробормотала принцесса.

Это восклицание, произнесенное задыхающимся, глухим и почти замогильным голосом, выразило яснее самого отчаянного крика степень ее ужаса.

– Молчите… молчите! – повторила она, со страхом глядя в мрачное лицо монаха, казавшееся еще более грозным от тени, набрасываемой капюшоном. – Пусть что свидание кончится, заклинаю вас! Через несколько дней, может быть, завтра, я лучше подготовлюсь к приему посланника.

– Нет, нет! – перебил ее Киприан с какой-то свирепостью. – Мне неудобно водить его сюда десять раз из-за ваших капризов.

– Моих капризов! – прошептала принцесса, бросив на монаха взгляд, исполненный упрека и гнева. – Лучше скажите: моих понятий о чести.

– Нет, – повторил он. – Не советую издеваться надо мной, Елисавета!

– Издеваться над вами! – вскричала принцесса, но не настолько громко, чтобы рыцарь ее услышал. Лицо ее покраснело от негодования.

– Вы, верно, решили рассердить меня, упрямая и злая девчонка, – сказал монах. – Но вы исполните то, что я приказываю, Елисавета. Вы будете повиноваться мне, говорю вам, – угрожающе продолжал он, вздрагивая от бешенства. – Вспомните нашу клятву! Вспомните о том, что делает вас моей рабой, моим орудием, когда серебряный колокол зазвучит в полночь.

– Довольно! Довольно! – прошептала принцесса. Губы ее задрожали, а по лицу разлилась смертельная бледность, точно последние слова монаха заключали в себе некий непостижимый ужас или возбуждали в ней тягостные воспоминания. – Довольно, отец Киприап, не говорите более ничего, – снова шепнула она через несколько минут. – Я успокоюсь… я дам уверение, что…

– Благодарю, благодарю! – произнес монах, сияя от радости. Обернувшись к Эрнесту Кольмару, он прибавил: – Рыцарь, ее королевское высочество уже оправилась от замешательства, в которое, весьма естественно, – ее повергли важные известия, бывшие целью вашего посещения, и теперь готова дать требуемые уверения, соблюдая условие, о котором вы печетесь.

Но пока Киприан произносил эту длинную фразу размеренным тоном, чтобы принцесса успела взять себя в руки. Эрнест Кольмар взглянул на нее и понял, что она всего лишь подчиняется угрозам.

Действительно, было что-то принужденное и неестественное в ее поведении, что-то страшное в усилиях унять дрожь, а тяжелое дыхание, вздымающее грудь, не оставляло сомнения в том, с каким трудом она сдерживает себя.

– Принцесса! – воскликнул Эрнест Кольмар, бросив на монаха негодующий взгляд. – Опасения мои подтвердились, я теперь окончательно уверился в том, что ваше высочество подчиняется чужой воле.

– Я прошу вас ограничиться причиной этого свидания, – проговорила принцесса так медленно и размеренно, точно боялась, что малейшее волнение заставит ее зарыдать. – Вы спрашивали, с моего ли согласия началось сватовство… и… я отвечала вам утвердительно. – Она еле сдержала слезы. – Прощайте, рыцарь! – И принцесса Елисавета выбежала из комнаты в небольшую дверь близ кресла с балдахином.

– Теперь вы должны остаться довольны! – вскричал монах торжествующим тоном.

Но, вглядевшись в лицо Эрнеста Кольмара, Киприан не увидал на нем ничего утешительного для себя.

– Уйдем отсюда, – бросил Кольмар холодным, надменным и даже повелительным тоном.

Но когда он пошел к двери, монах метнул на него взгляд, исполненный такой ненависти и адской злобы, что, как ни был храбр Эрнест Кольмар, но, заметив его, он не мог бы не вздрогнуть.

Рыцарь приподнял бархатную портьеру, отворил дверь и пересек переднюю, где прислужницы принцессы Елисаветы по-прежнему сидели за вышиванием.

Киприан шел позади рыцаря, и мрачное, зловещее выражение делало отвратительным его лицо, от природы красивое. Очевидно, выдумывая какой-то адский план, он еще больше надвинул капюшон, точно хотел скрыть свои мысли.

Два пажа, провожавшие их до дверей, ждали в коридоре. Они опять зашагали впереди и спустились по мраморной лестнице в нижнюю переднюю.

Рыцарь и монах хранили самое глубокое молчание с той минуты, как покинули комнату принцессы, но вдруг Киприан, взяв Эрнеста за рукав полукафтана, сказал вполголоса:

– Вы видели принцессу Елисавету, и она сама уверила вас, что готова принять предложения вашего повелителя, Альбрехта Австрийского. Не угодно ли вам теперь взглянуть на сокровища, принадлежащие ее высочеству, и на завещание, согласно которому его величество отдал дочь под мою опеку?

– Да, завещание! – воскликнул рыцарь и после минутного размышления прибавил: – Спасибо, что напомнили. Ведите меня, я готов следовать за вами.

Киприан сделал знак пажам, и те немедленно удалились. Потом отворил низкую дверь, спрятанную в тени, под мраморной лестницей, и там, в глубокой темноте, обнаружилась другая лестница.

– Я попрошу вас запереть за собою дверь, – сказал монах, начиная спускаться по ней.

В голове Эрнеста Кольмара промелькнула мгновенная мысль об измене, и он в нерешительности остановился на пороге.

Но ему тотчас же стало стыдно за внезапный страх, и он последовал за монахом. Затворив за собою дверь, он очутился в густой темноте, без малейших проблесков света.

– Спускайтесь смело, рыцарь, – проговорил Кйлриан. – Ступени ровные и крепкие – не упадете. Через несколько минут я достану лампу или факел.

Кольмар спустился твердыми шагами до самого низа лестницы. Движением, свойственным каждому человеку, находящемуся в темноте, он протянул руки и ощупал крепкие стены справа и слева. А поскольку впереди он слышал стук сандалий монаха, то заключил, что находится в длинном подземном коридоре фута в четыре шириной.

Но едва сделал он шагов двенадцать по ровному полу, как что-то с тяжелым лязгом опустилось позади него, точно железный барьер, и, прежде чем Кольмар успел опомниться от удивления, другой такой же предмет упал спереди.

– Измена! – закричал рыцарь, бросаясь вперед.

Но его остановила железная решетка, пересекавшая подземелье от одной стены до другой и возвышающаяся от пола до потолка. Эрнест хотел было вернуться на лестницу. Но и с обратной стороны путь преградил точно такой же барьер.

Подтвердилось его ужасное подозрение, и он стал пленником в клетке, ограниченной двумя решетками, упавшими из отверстия, сделанного в своде.

Вдобавок к его ужасным мыслям монах закричал громким и звучным голосом, казавшимся, доносясь из глубокой темноты, голосом судьбы:

– Еще жертва для Бронзовой Статуи и «поцелуя» Девы!

Потом далеко, в конце коридора, отворилась дверь и тотчас же с шумом захлопнулась, и, когда эхо замерло, полнейшие тишина и темнота воцарились в: подземелье.

Глава 14 Люди в черных масках, или Что случилось с рыцарем Эрнестом Кольмаром

Мы сказали, что Эрнест Кольмар был так храбр, как только может быть мужчина, но, внезапно попав в ловушку и заслышав страшные слова, он поневоле затрепетал и лоб его покрылся холодным потом.

Хотя он не имел ни малейшего понятия о том, что значило выражение «жертва для Бронзовой Статуи», и еще менее понимал смысл слов ««поцелуй» Девы», он уже слышал эти фразы при обстоятельствах, которых не мог забыть.

Он вспомнил, какой страшный крик вызвали эти слова у Этны в подземелье и как испугалась девушка, когда он попросил их объяснить. Когда голос Киприана раздался у него в ушах, ему показалось, что именно этот сильный, звучный голос угрожал Этне. Тогда ему пришло на ум, что человек, прятавшийся там за камнями, был Киприаном, и, значит, его ударил он впотьмах и у него вырвал жертву, осужденную на казнь Бронзовой Статуи.

Что же это за таинственная казнь? Как объяснить загадочные слова? Имеют ли они какое-нибудь отношение к прекрасной статуе, которую он видел в замке Альтендорф? И если да, то какую роль играет в происходящем страшная машина, расположенная там же?

Наверное, в словах «Бронзовая Статуя и «поцелуй» Девы» действительно скрывалась ужасная тайна. Они замелькали в голове Эрнеста Кольмара в первые минуты его заточения в темном подземелье. Но затем, скрестив на груди руки, он прислонился к стене и со спокойным хладнокровием стал размышлять над своим положением.

Одно было ясно: он сделался пленником в подземелье великолепного дворца, названия и положения которого не знал, и ему, без сомнения, угрожает страшная, но пока неизвестная участь. Все остальное покрывала завеса тайны, зловещей, ужасной тайны.

Самая мертвая тишина продолжала царствовать в подземелье. Наверняка Киприан вышел в дверь на другом конце коридора почти сразу после своей измены. Но сколько времени продолжится его отсутствие? А нельзя ли до его прихода бежать?

Кольмар тряс руками решетки, сделанные из массивного железа и с каждой стороны прилегающие к стене. Забравшись довольно высоко, Кольмар обнаружил, как, впрочем, и предвидел, что они спускались из отверстий в потолке, расположенных не менее чем в десяти футах от земли.

Все его усилия оказались бесполезными. Наконец он принужден был признать, что действительно стал пленником в клетке четырех футов шириной, две стороны которой составляли толстые стены, а две другие – прочные решетки.

Во второй раз Эрнест Кольмар скрестил руки, прислонился к стене и предался размышлениям. Перед ним постепенно проплывали тайны Альтендорфа, Сатанаиса, Этна, Киприан, принцесса Елисавета и дорогие существа, оставшиеся на родине.

Проходили часы, и мало-помалу Эрнест Кольмар решил, что, возможно, он осужден умереть в этой клетке с голоду.

– Невероятно, – прошептал он. – Умереть от голода и жажды? О! Нет, нет! Одни демоны способны подвергнуть такой муке человеческое существо. Да и потом, подобная казнь не имела бы ничего общего с Бронзовой Статуей, а монах прямо объявил, что я должен умереть от нее.

Время летело, настала ночь, но ничей голос, ни малейший звук не нарушали молчания.

Но с какой стати Киприану покушаться на жизнь Эрнеста Кольмара?

Как только рыцарь задал себе этот вопрос, шорох, сначала слабый, а потом все более и более внятный, долетел до него. Он затаил дыхание и прислушался.

Да, он не ошибся: он услышал шелест одежды. Точно люди, подобно змеям, коварно скользили вдоль стены. Кольмар положил руку на шпагу и наполовину вынул ее из ножен.

Но тут другие звуки привлекли его внимание. Бренчание цепей, завертывающихся вокруг колеса, сказало ему, что решетку поднимают.

Что должен был сделать рыцарь? Броситься вперед и проложить себе дорогу? Так бы Кольмар и поступил, долго не раздумывая, но менее чем в секунду его схватили со всех сторон, точно исчезнувшие решетки превратились в железные руки, зажавшие рыцаря.

Его противники, похоже, были многочисленны: рыцарь насчитал шестерых. Шпагу у него вырвали, руки связали веревкой, а на плечи набросили монашескую рясу и капюшон опустили на глаза. Затем его повели по коридору; враги шагали по бокам, не говоря ни слова.

Скоро они остановились на несколько секунд: на петлях повернулась дверь, они вышли, и массивная дверь захлопнулась с громом, пробудившим далекие, зловещие отголоски подземелья. Эхо сказало Кольмару, что они продолжают идти в том же направлении. Да и топот ног по плитам говорил об этом.

Шли по-прежнему молча, в кромешной темноте.

Неожиданно в отверстие на капюшоне он увидел свет, появляющийся и исчезающий с равной частотой. Другая дверь заскрипела на петлях – прошли, – она затворилась со зловещим лязгом. Подземелье казалось нескончаемо длинным.

Истекло по крайней мере десять минут с тех пор, как его вывели из клетки, насколько мог рассчитать Эрнест Кольмар, и, судя по скорости движения, они должны были пройти около четверти мили. Едва рыцарь закончил эти вычисления, как услыхал шаги, направляющиеся в их сторону.

– Поздно: серебряный колокол уже пробил, – сказал один из караульных Кольмара, впервые за все время нарушив молчание.

– Да, серебряный колокол пробил, – согласился Киприан, голос которого рыцарь узнал и который держал Кольмара за правую руку. – Станем в сторону.

Все остановились у стены. Шаги приближались, и Кольмар видел в отверстие капюшона огни, похожие на метеоры, но не мог различить, кто их нес.

Никто не промолвил ни слова. Точно караульные рыцаря не заметили и не узнали проходивших людей. Во всяком случае, если они переговаривались, то только знаками.

Процессия была многочисленна; насколько мог заключить Эрнест Кольмар, она состояла из семидесяти или восьмидесяти человек.

Все виденное им, все слышанное преподносило тайну за тайной. Что значило замечание: «Серебряный колокол пробил»? Откуда взялась такая длинная процессия в подземелье? И почему никто не разменялся ни единым словом с его тюремщиками?

Вероятно, все они были сообщниками, и именно это убеждение не позволило рыцарю просить помощи и покровительства.

Наконец они пошли опять, быстро, почти бегом, но скоро встретили третью дверь, потом каменную лестницу, а на верху ее еще дверь. Затем Кольмара протащили по комнате, кажется, с мраморным полом, и через несколько минут он очутился на воздухе. Это легко угадывалось по ветерку, поднимавшему его капюшон, и по топоту лошадей. Рыцаря посадили в седло

Но едва он поставил ноги в стремена, как веревкой, перекинутой под брюхом лошади, их связали, и хотя она позволяла скакать, зато лишала всякой возможности бежать.

Караульные рыцаря тоже сели верхом и поехали крупной рысью под воротами и по подъемному мосту; потом путь продолжался в глубоком безмолвии.

Как только Эрнест Кольмар попал на чистый воздух, он почувствовал прилив сил. Теперь, на широкой и открытой дороге, его положение не казалось ему отчаянным.

Чтобы читатели хорошенько поняли последующие события, мы постараемся еще раз объяснить, в каком положении находился рыцарь Эрнест Кольмар.

Напав на рыцаря в подземелье, неизвестные и невидимые враги привязали его руки к телу, надели на него рясу и капюшон опустили на лицо. Веревка, связывающая ноги, мешала ему соскользнуть с лошади, а по правую и левую стороны скакали четыре человека, вероятно, хорошо вооруженные и, уж во всяком случае, не желавшие упускать его.

Но не сделали они и десяти шагов, как Кольмар начал освобождаться от веревок на руках и через четверть часа вернул свободу правой. Распутать левую было делом нескольких минут; тогда он понял, что половина задачи решена. Он уже почти не сомневался в своем спасении.

Тем временем лошади продолжали скакать. Ту, на которой сидел рыцарь, вел человек, ехавший впереди, так что ночное путешествие Кольмара во многом походило на утреннее, к принцессе Елисавете.

Освободив руки, Эрнест Кольмар осторожно расстегнул одну из пуговиц капюшона, чтобы посмотреть, сколько человек окружают его, как они вооружены и по какой дороге едут.

Слабо светила луна, ночь была туманная и темная. Все это благоприятствовало рыцарю, ведь в подобных обстоятельствах его враги не заметили, что он расстегнул капюшон.

С первого взгляда Кольмар узнал Киприана в человеке, державшего за повод его лошадь. Кроме монаха он насчитал шесть всадников, ехавших по обеим сторонам Они были вооружены с ног до головы, и сверх того черные маски закрывали их лица.

Тут рыцарь Кольмар вспомнил историю, рассказанную ему хозяином «Золотого Сокола», о трех братьях Шварц, исчезнувших несколько лет тому назад, вспомнил и о слухах, твердивших, будто их видели и узнали среди всадников в черных масках.

Такое совпадение было странно. Кольмар поспешил прогнать из головы печальные мыслит принялся наблюдать за своими спутниками, насколько ему позволяли слабое сияние луны и небольшое отверстие, проделанное в капюшоне.

Монах наверняка присматривал за ним зоркими глазами, и Эрнест не сомневался, что при первом его движении шесть шпаг вылетят из ножен и столько же бердышей опустятся на него. Несмотря на это, Кольмар решил пойти на все, лишь бы возвратить себе свободу, а поскольку дорога теперь тянулась через лес, он посчитал, что, успев добраться до чащи, сумеет удрать от погони. Но как освободиться от веревки, связавшей ему ноги?

И тогда он предпринял отчаянную попытку. Осторожно расстегнув остальные пуговицы капюшона и рясы, он начал поддерживать ее так, чтобы при случае сразу отбросить одеяние в сторону. Потом, воспользовавшись тем, что Киприан отвернулся, он сдернул с себя рясу и сшиб монаха, ударив его по голове кулаком. Вонзив шпоры в бока своей лошади, он полетел как стрела.

Этот смелый поступок, внезапность, с какою он был совершен, так поразили сообщников Киприана, что они на несколько мгновений застыли в изумлении. Но Киприан вскочил, не теряя ни минуты, хотя и с трудом, ибо полученный удар ошеломил его. Он тут же принялся посылать своих сообщников в погоню за Кольмаром, и едва сам сел в седло, сразу подал им пример, обещая всякие награды тому, кто схватит Кольмара.

Их промедление, хоть и короткое, помогло рыцарю; он, убегая, сумел отвязать веревку от своей правой ноги. Но, к несчастью, в ту минуту, когда он поздравлял себя с успехом, лошадь его запнулась за камень и упала так внезапно, что не успел Эрнест Кольмар подняться, как монах и его спутники уже подскакали к нему.

Они соскочили с лошадей, окружили рыцаря и сразу схватили его. Это тем оказалось легче для них, что рыцарь еще не выдернул левой ноги из стремени и был безоружен. Но когда рыцарь уже почти лишился всякой надежды на спасение, издалека раздался топот быстро приближающихся лошадей.

– Заткните ему рот и свяжите, не теряйте ни минуты! – вскричал монах, явно опасавшийся, что жертва ускользнет от него.

Полагаясь на свою почти сверхъестественную энергию, рыцарь сделал последнее усилие, пытаясь освободиться от своих врагов, и, вырвавшись из сдерживающих его рук, побежал со всей возможной скоростью к всадникам, приближение которых было для него так кстати.

Пятеро из его гонителей тотчас поскакали за ним и через несколько секунд догнали. Кольмар уже давно не ел, и силы изменяли его воле.

Киприан, не спешиваясь, немедленно подъехал ближе.

– Если он еще осмелится сопротивляться, – закричал он, – убейте его, как собаку!

Но, подобно льву, который, загнанный охотниками, поворачивается к своим преследователям с решимостью дорого продать свою жизнь, Эрнест Кольмар вдруг обернулся к своим противникам, бешено бросился на человека, стоявшего впереди, и вырвал у него шпагу.

Завладев оружием, рыцарь, призвав к себе все свое мужество и ловкость, сумел защититься от пятерых врагов до тех пор, пока на сцене не появился отряд всадник од.

Монах сразу же ускакал прочь. Сообщники его со всех ног кинулись к тому месту, где остался с лошадьми шестой их товарищ, и через две секунды они уже скакали туда же, куда и Киприан.

Отряд, прибытие которого так помогло Эрнесту Кольмару, состоял из шестидесяти хорошо вооруженных человек. Начальник их, мужчина лет сорока, лицо имел кроткое и доброжелательное, насколько Кольмар рассмотрел его при лучах луны, выглянувшей из-за туч. Вообразив, что на Эрнеста Кольмара напали разбойники, он поздравил его с освобождением. Рыцарь решил пока не рассеивать этого заблуждения начальника отряда и не сообщать ему своих подозрений о людях, убежавших так поспешно.

– Я вижу, – сказал он, – что негодяи увели с собой мою лошадь.

– Вы в какую сторону ехали? – спросил начальник отряда.

– Чем скорее я попаду в Прагу, тем лучше, – ответил рыцарь.

– Мы тоже туда направляемся, – заявил начальник. – Или я ошибаюсь, или не более чем через четверть часа наши лошади проскачут по мостовой этого города. Уже давно пробило полночь, и мы. очень устали: знаете, мы ведь ехали целый день. Но если вы желаете, мы можем предложить вам лошадь; вероятно, после всего случившегося, вы бы не отказались, чтобы мы проводили вас до Праги.

– С удовольствием, – поклонился рыцарь, – и прошу вас принять мою благодарность. А для того чтоб вы знали, кому так любезно оказали услугу, за которую я постараюсь расплатиться при первом удобном случае, разрешите представиться: рыцарь Эрнест Кольмар, смиренный и преданный служитель его высочества Альбрехта Австрийского.

– Представлюсь с равной откровенностью, рыцарь, и в надежде на более короткое знакомство, – промолвил начальник отряда. – Я граф Роземберг.

– О! Я столько слышал о вашем сиятельстве, что очень горжусь знакомством с вами, – сказал рыцарь.

Потом, сев на предложенную лошадь, Кольмар поехал по правую сторону от графа, продолжая дорогою:

– Несколько дней назад случай привел меня в хижину одного из ваших лесничих, Вильдона. Он говорил о вас в таких выражениях, что я страстно захотел встретиться с вами.

– Этот лесничий один из самых преданных и старых моих слуг, – заметил граф Роземберг, – но давайте поедем побыстрее, а то мы не прибудем в Прагу к часу. – И граф пришпорил свою лошадь.

Эрнест Кольмар и другие всадники последовали его примеру.

Минут через двадцать показались высокие башни замка Гамелен, вырисовывающиеся на темном небе, а чуть позже появились стены Белого Дома, освещенные желтоватыми лучами луны.

«Конечно, я непременно заеду засвидетельствовать уважение добрейшей баронессе… Мне обязательно нужно завоевать ее дружбу», – подумал про себя рыцарь.

Это намерение внушало ему неопределенное чувство любопытства, даже подозрения, в котором он едва отдавал себе отчет.

Через полчаса рыцарь достиг столицы Богемии и искренне обрадовался, узнав, что граф Роземберг не только приехал на совет дворян, который должен был начаться через несколько дней, как нам известно, но что он собирается остановиться в гостинице «Золотой Сокол». Шестьдесят человек, сопровождавших его, были отрядом, который он обязался доставить для защиты города; поэтому их поместили в замке, между тем как начальник остался в гостинице Тремплина.

Едва ли нужно говорить, как Лионель и Конрад обрадовались, увидев, что господин их вернулся целым и невредимым. Оба, по-настоящему испуганные его продолжительным отсутствием, очень сильно беспокоились и ждали, пока он не воротился в два часа ночи.

Глава 15 Свидание с Этной

Настало первое августа. За несколько минут до полудня Эрнест Кольмар поднимался по ступеням на южный вал города. Он был одет щеголевато, и в наружности его сквозили величественность и благородство. Он казался олицетворением истинного рыцарства, и его мужественное, красивое лицо имело то выражение доброжелательства, которое заставляло бедных и несчастных обращаться к нему с уверенностью, что они не получат отказа.

Забравшись на вал, рыцарь остановился, пораженный внезапной мыслью, и улыбка, игравшая на его губах, немедленно исчезла.

Что делает он? Обдумал ли он свой поступок? В минуту слабости, под влиянием очень извинительного чувства, ослепленный красотою, какою редко случается любоваться мужчинам, он условился о свидании с молодой девушкой, которую вовсе не знал и которую окружала какая-то странная тайна. Мало того, подчиняясь таким же чувствам, он согласился и на свидание с другой женщиной, столь же прекрасной и еще более загадочной. Словом, он должен был встретиться с Этной в полдень, а с Сатанаисой вечером того же дня.

Но благоразумно ли, честно ли выполнять два обещания, данные в такую минуту, когда он не был хозяином своим поступкам? Предположим, если он увидится с Э гной, хорошо ли потом отправляться ждать Сатанаису? А если сердце его и воображение заставят предпочесть Сатанаису, не честнее ли будет уйти, не дождавшись Этны?

Но мы можем смело заявить, что Эрнест Кольмар никак не мог решить в пользу Этны или Сатанаисы и сделать выбор между полуденным и вечерним свиданиями.

«Притом, – говорил себе рыцарь, – не будет ли невежливо изменить тому или другому обещанию?» Как рыцарь, не обязан ли он осведомиться о здоровье женщины, спасенной им от большой опасности, а также и той, с которой обстоятельства за несколько часов поставили его на короткую ногу?

Предаваясь подобным рассуждениям, Эрнест Кольмар убедил себя, что его долг находиться в полдень на городском валу, а вечером – в дворцовом саду.

Был полдень. Солнце сияло на небе, у городских ворот сменялись часовые.

Эрнест Кольмар тихо брел по валу, как вдруг приметил даму, богато одетую, под вуалью. Он не мог разглядеть ее лица н даже угадать его черты, так густы были складки вуали, но по грациозной походке, по ее изяществу и достоинству, по биению своего сердца Кольмар понял, что перед ним Этна.

Это действительно была она. Приблизившись к нему, она отбросила вуаль и на несколько секунд словно ослепила, очаровала рыцаря. Ему казалось, что он встретился с ангелом, столько прелести, спокойствия, кротости было в лице, которым он любовался.

Кольмар сделал к Этне шаг, взял девушку за руку и нежно поднес ее к губам.

– Возможно ли, – промолвил он наконец, – чтоб мы действительно увидались, что вы вспомнили свое обещание и пришли сюда в назначенный день и час?

– Рыцарь, вы уверяли, что желаете встретиться со мной опять, – ответила Этна, потупив глаза, – и я не нарушила слово, сдержать которое считала своим долгом.

– Да, я знаю, что сам вырвал у вас это обещание, – сказал рыцарь, внезапно сделавшись грустным. – И я почти раскаиваюсь в своем безумстве.

– В ваших словах скрыта горечь, рыцарь, – перебила его Этна таким кротким голосом, что Кольмар не мог не ответить ей нежным взглядом, – Почему вы сожалеете об этом? – продолжала она. – Разве дружеские чувства, которые вы испытали ко мне тогда, должны были исчезнуть вместе с необыкновенными обстоятельствами, породившими их?

– Нет! Нет! Вы ошибаетесь, Этна! – вскричал Кольмар, пожимая руку молодой женщины. Потом, выпустив ее, хотя она и не отнимала, несмотря на то что ее щеки покрылись яркой краской, он прибавил с живостью: – Мне очень жаль, что я увидел вас опять, Этна, потому что наше свидание заставит меня пожелать следующего, и только Бог знает, к вашему ли счастью и к моему ли кончится это.

– Разве вы хотите расстаться со мною так скоро? – тихо спросила Этна таким тоном, который сразу выдал все ее волнение.

– Нет! – воскликнул Кольмар. – Не прошло еще и пяти минут, а вы говорите о разлуке!

– Мне показалось, что вы раскаиваетесь в своем приходе, – промолвила Этна, обратив на рыцаря глаза, способные зажечь в его душе пламя, которым сами горели.

– Это правда, я раскаивался, а между тем был счастлив! Я все еще раскаиваюсь, а между тем остаюсь здесь против воли, – сказал Кольмар. – О! Вы, наверное, более чем женщина, вы – ангел, если обладаете таким могущественным влиянием, таким непреодолимым очарованием для тех, кто любуется вами.

– Разве вы не знаете, что я дочь Неба? – произнесла Этна.

Говорила она с видом, в котором лукавство настолько странно смешивалось с таинственностью, что сердце рыцаря так и запрыгало.

Он посмотрел на Этну с восторгом: то ли солнечные лучи вдруг запутались в волосах девушки и отразились в ее глазах, то ли пылкое воображение рыцаря разгорелось до крайней степени, но только Кольмару показалось, что Этна вся сияет сверхъестественным светом, и он опять решил, что перед ним ангел.

Обожание, восторг, пылавшие в его мозгу, дошли почти до безумия; голова его горела, смутная, но сильная надежда заставляла биться его сердце. В глазах потемнело, он был вынужден прислониться к парапету, а когда, опомнившись, поднял глаза, он остался один. Этна исчезла.

Глава 16 Свидание с Сатанаисой

Вечер был великолепный, чудная луна серебрила башни, возвышавшиеся над Прагой, и на вершине каждой точно сияла звезда.

Один, в тишине прекрасной ночи, Эрнест Кольмар вошел в обширный сад пустого дворца. Огромные башни, длинные и узкие окна, белые мраморные лестницы составляли странный контраст с темной зеленью листвы и отчасти терялись в темноте, присутствующей всегда, даже в самую светлую ночь.

Увы! Все было пусто. Не слышались звуки музыки, не прохаживались блестящие посетители, не танцевали и не развлекались. Пышность, роскошь, великолепие исчезли как сон.

Эрнест Кольмар вздохнул, глядя на пустынный дворец, но в ту же минуту нежная рука слегка коснулась его плеча и отвлекла от размышлений. Это была Сатанаиса, богато одетая, но уже более по моде, чем тогда, в лесу. Волосы, черные как агат, распадались шелковистыми локонами по плечам, и красота ее была до того чудесна, что Кольмара, забывшего совершенно об Этне, на минуту ослепил вид этого восхитительного существа.

– Вы желали увидеть меня опять, – молвила она, первая прервав молчание, – и вот я выполняю свое обещание.

– Вы здесь! – вскричал Кольмар.

– Уезжая из лагеря таборитов, вы просили у меня дружбы, и я отдала вам ее. Вы забыли? – продолжала Сатанаиса.

– Забыл! – воскликнул Кольмар, взяв ее руку. – Подобный поступок был бы недостоин рыцаря.

– Значит, я могу положиться на вас?

– Ах! – вздохнул Кольмар. – Возможно, уже скоро я смогу доказать вам свою преданность. Вы теперь дружны с таборитами, но случайности войны могут обратиться против них. Каким ни смиренным кажется мое настоящее положение, я сумею помочь вам.

– Благодарю! Благодарю, – сказала Сатанаиса, и ее черные глаза, устремившись на рыцаря, лучше слов выразили пылкость ее чувств.

– Да, – продолжал рыцарь, – может статься, что моя партия объявит войну вашей секте, но мы навсегда останемся друзьями, милая Сатанаиса, и, даже враждуя с вашими таборитами, я сумею позаботиться о вашей безопасности Будьте уверены, что в угрожающую минуту вы найдете во мне верного и мужественного защитника. Горе тому, кто попытается вредить вам; месть цастигнет его, где бы он ни спрятался.

– Милый и храбрый друг, – вздохнула Сатанаиса, – почему не могу я предложить взамен вашей преданности дружбу сестры, способной ухаживать за вами, перевязывать раны, если вы попадете на одро болезней? Ах, так определила судьба!

– Какую тайну вы скрываете? – произнес рыцарь. – Кто назвал вас, кроткую, великодушную, именем дочери сатаны?

– О, это ужасная история! Страшная легенда! – воскликнула Сатанаиса, судорожно сжимая руку рыцаря и бросая вокруг испуганные взоры, точно боясь, что привидение появится из густой тени, падавшей от зданий, или белые статуи оживут и пойдут ей навстречу. – Да, – продолжала она тихим голосом, – это страшная тайна, но я не стану отвечать оскорбительным недоверием на ваши уверения в преданности. Может быть, вы поможете мне советами. Знайте же…

Но едва произнесла она эти слова, как мрачный и звучный голос, точно выходящий из недр земли, закричал:

– Дочь сатаны, горе тебе! Ты принадлежишь нам! Твой час настал!

– Прочь, прочь, демон! – возопила девушка в смертельном испуге и, сделав несколько шагов наудачу, упала бы, если б Эрнест Кольмар не подхватил ее.

Демонический хохот, словно смех сумасшедшего, загремел в воздухе, и молодая девушка, лишившись чувств, упала на несколько минут на грудь рыцаря. Тот, испуганный на мгновение этим голосом и смехом, будто доносящимися из ада, прогнал с усилием суеверное чувство и, прошептав молитвы своему святому покровителю, отнес девушку к мраморной лестнице и положил на скамейку в цветочной беседке. Там, когда взгляды их встретились, глаза девушки выразили любовь, доверие, признательность.

– Благодарю, тысячу раз благодарю за вашу доброту ко мне, – пролепетала она. – Но какой ужасный голос, я до сих пор дрожу.

– Объясните мне, милая Сатанаиса, что значат эти

страшные слова? Я не суеверен, но тот голос показался мне сверхъестественным. Какие опасности угрожают вам? Я сумею их предотвратить.

– О, не спрашивайте у меня объяснения теперь! – воскликнула Сатанаиса, по-прежнему дрожа и бросая на него умоляющие взоры. – Я не чувствую, что в состоянии сейчас растолковать слова, слышанные вами, и предостережение, заключавшееся в них, а также свой испуг. Пощадите меня, умоляю, и не принуждайте начинать рассказ, который пробудит во мне воспоминания об ужасах, которые мне пришлось пережить.

Сатанаиса встала и хотела удалиться, но рыцарь остановил ее.

– Когда мы увидимся? – спросил он, тронутый ее печалью и слезами.

– Скоро, – ответила она. – Я не могу пока назначить дня и часа, но не сомневайтесь, я обязательно расскажу вам страшную историю моего рождения. Прощайте теперь, прощайте, не следуйте за мною.

Глава 17 Пажи

Пока происходили описываемые нами события, пажи Лионель и Конрад вышли из гостиницы и отправились погулять по городским бульварам. Близ южных ворот они встретили женщину, уже пожилую, любезного вида. Посмотрев на них с вниманием, она заговорила.

– Вы приезжие, красавчики? И долго останетесь в Праге?

– Мы приехали несколько дней назад, – ответил Конрад, – и вряд ли долго пробудем. Но я не думаю, что это вам интересно; уже поздно, и мы пойдем домой.

– Поздно? – удивилась старуха. – Стало быть, вы служите очень строгому господину, если он требует, чтобы вы ложились спать в такой час, когда развлечения только начинаются в знатных домах. Я отправляюсь отсюда в настоящий рай земной. Там блестящие залы наполнены щеголями и щеголихами замечательной красоты, музыка играет, столы уставлены самыми изысканными кушаньями и самыми лучшими винами. Я могу проводить вас в это восхитительное место. Хотите, или мне уйти одной?

Пажи были свободны, господин отпустил их на целый вечер.

– Пойдем! – воскликнули они, прельстившись удовольствиями, обещанными старухой. – Но нам надо вернуться домой, чтобы одеться приличнее.

– Не стоит, – возразила старуха. – Вы найдете там все необходимое, чтобы нарядиться. Отправимся немедленно: нам придется идти далеко.

При этих словах пажи почувствовали нерешительность, но старуха сказала им тоном, в котором сквозило презрение:

– Неужели вас пугает час прогулки верхом? В таком случае оставайтесь. Если у вас недостает мужества, удовольствия сами не прибегут к вам.

Она повернулась, намереваясь удалиться; самолюбие молодых людей было задето. Лионель остановил ее.

– Простите нам минутную растерянность, – молвил он. – Мы готовы следовать за вами.

– Хорошо, – кивнула старуха, – но предупреждаю: если вы не будете повиноваться мне во всем, то я не сумею доставить вам чудные удовольствия, которые обещала.

– Ступайте, добрая госпожа, – произнес Лионель. – Мы согласны повиноваться.

Старуха улыбнулась и, опустившись с вала, прошла через городские ворота, пажи за нею. Они прошагали так около мили, пока не добрались до небольшого леса, пересекаемого узкой тропинкой. Через несколько минут они достигли кладбища с могильными камнями, посеребренными луной, потом – часовни, где стоял человек с лошадьми. Одна была под дамским седлом, но, прежде чем молодые люди сели на лошадей, предназначенных им, старуха сказала:

– Наденьте эти рясы и позвольте застегнуть капюшоны, чтобы вы не могли видеть. Необходимо, чтобы дорога осталась вам неизвестна.

Молодые люди ничего не отвечали, но, несколько растревожившись, надели рясы, опустили капюшоны и сели на лошадей с помощью слуги, старуха поместилась в середине, держа их поводья, и они поскакали крупной рысью.

С четверть часа ехали быстро, потом лошади пошли шагом, и старуха воспользовалась этим, чтобы заговорить со своими спутниками:

– Не пугайтесь предосторожностей, принимаемых мною, и некоторой таинственности. Должна вам сказать, что ночь, проведенная в этом роскошном и восхитительном месте, будет неповторимой. А поскольку во второй раз переступить порог этого гостеприимного жилища нельзя, но удовольствия в том земном раю так чудесны, что единожды их вкусивший захочет снова коснуться губами волшебной чащи, необходимо, чтобы гости не могли найти дороги туда.

Едва она договорила, как лошади опять побежали рысью, и около трех четвертей часа все ехали молча. Потом лошади остановились, молодые люди услыхали, как отворились ворота, кавалькада прошла на мощеный двор и там спешилась. Капюшоны были расстегнуты, рясы сняты – и разноцветные огни, сияя в бесчисленных окнах, бросились в глаза пажам. На минуту они точно ослепли, но наконец увидали, что находятся на квадратном дворе, окруженном великолепными зданиями, каменными и мраморными, с теми богатыми стеклами в окнах, тайна которых была известна тогда одной Богемии.

Слуги в блестящих ливреях спустились с крыльца, одни приняли лошадей, другие повели путешественников в дом. Те остановились поблагодарить свою проводницу, но она исчезла.

Они поднялись по ступеням мраморной лестницы и попали в изящно меблированную комнату. Слуга указал на гардероб с великолепной одеждой, попросил выбрать, что им нравится, и предупредил, что через полчаса вернется за ними.

Лионель и Конрад, оставшись одни, нарядились в богатые щегольские костюмы, и если старухе было поручено привезти двух самых красивых и грациозных молодых людей в Праге, она прекрасно исполнила поручение.

Через полчаса появился слуга и повел пажей Кольмара на роскошную площадку перед передней. Здесь, у двери, стояли неподвижно, как статуи, два охранника с алебардами.

В эту минуту пробило двенадцать на громадных часах, мелодично прозвенел серебряный колокол, висевший на потолке, и слуги, отворив двери настежь, открыли перед нашими ослепленными молодыми людьми огромную залу, необыкновенное богатство которой не значило ничего по сравнению с великолепием костюмов, щеголеватостью мужчин и красотою дам, красотою, превосходящей все, что глаза смертных видели до сих пор.

Глава 18 Праздник

Действительно, земной рай открылся перед Лионелем и Конрадом. Какое-то время они не могли оправиться от головокружения, порожденного этим блеском. Когда они начали приходить в себя и смотреть на чудное зрелище с большим спокойствием, то увидели женщину красоты дарственной и мужчину величественной наружности, шествующих через залу. На почтительные поклоны, обращаемые к ним со всех сторон, они отвечали с любезной благосклонностью; наверняка эта женщина была гордой королевой блистательного двора.

Она была уже немолодая, лет сорока, но красота ее принадлежала к числу таких, что сохраняет, несмотря на годы, свежесть молодости, и для нее косметика, если и усиливает прелести, однако не представляется необходимой.

Кавалер ее был такого же возраста. Лицо его, красоты замечательной, носило, однако, отпечаток сильных страстей. Он был одет в бархатное платье пурпурного цвета, на шее у него висела золотая цепь чудной работы, со знаками звания маркиза. Любезность, выказываемая к спутнице, выдавала страстного обожателя, но не супруга.

В зале находилась одна особа, привлекшая внимание молодых людей, о которой мы должны сказать несколько слов. Это была молодая женщина красоты восхитительной, с голубыми глазами, темными волосами и ангельским лицом. На ней было красное бархатное платье, ее белоснежную шею окружало жемчужное ожерелье непомерной цены. Рука, аристократически изящная, играла веером из редких перьев, но ее задумчивое лицо выражало глубокую меланхолию.

Эти люди более других привлекли внимание наших пажей, прежде чем присутствие их самих было замечено. Но скоро глаза женщины, которую мы описали первой, обратились к ним, и указав на них сопровождающему ее господину, она с улыбкой сделала им знак приблизиться. Они поспешно повиновались и отвесили ей низкий поклон.

– Добро пожаловать в дом мой, – промолвила она. – Раньше чем вы предадитесь удовольствиям, ожидающим вас здесь, вы должны исполнить краткую, но необходимую церемонию. Пойдемте со мною.

Она оставила своего кавалера и повела молодых людей в конец залы. Там они прошли под бархатной портьерой во вторую комнату, а оттуда в третью, темную и узкую, освещенную одной железной лампой, спускавшейся с потолка.

Едва молодые люди переступили порог, как крик ужаса вырвался у них и они в испуге отпрянули назад.

– Если вы трусы, как вы осмелились явиться ко мне? – произнесла хозяйка. Черты ее обезобразились самым отвратительным гневом, а глаза метали молнии бешенства.

– Нет, мы не трусы и готовы сражаться с живыми… но не с мертвыми, – проговорили пажи со страхом.

– Следуйте за мной, я приказываю вам! – воскликнула хозяйка повелительным тоном, указывая пальцем в глубину комнаты. – Или – горе вам!

Пажи, после новой заминки, решили повиноваться властной хозяйке. И дверь затворилась за ними… но когда она открылась через пять минут, лица их были бледны, губы посинели, а руки так дрожали, что едва сумели вложить в ножны кинжалы, которые пажи держали обнаженными.

Хозяйка же была спокойна, лицо ее опять просияло кроткой и исполненной достоинства, хотя несколько чувственной красотой. Голосом чрезвычайно смущенным пригласила она молодых людей выпить вина из золотых бокалов.

Как только они выпили, румянец вернулся на их щеки, улыбка на губы, пламя в глаза, и, почтительно встав на колени перед хозяйкой, они поднесли ее руку к своим губам.

Она наклонилась и запечатлела жгучий поцелуй на лбу каждого из молодых людей, вложив в их души всю страсть, блиставшую в ее глазах, потом тихо приподняла их и повела обратно в блестящее собрание.

Там она представила Лионеля молодой женщине, о которой мы упоминали, не называя его, ибо у пажей не спрашивали имен, а они не знали имени хозяйки.

– Милочка, – сказала она, – я представляю вам этого молодого красавца, который заслуживает быть посвященным во все таинства нашего сладостного рая, и надеюсь, что вы возьмете на себя такую обязанность.

Не обращая внимания на грусть, разлившуюся по лицу молодой женщины, она представила Конрада другой женщине и, бросив взгляд торжества на обе пары, воротилась к оставленному ею кавалеру, который ждал поодаль.

Впоследствии мы объясним тайны этого неизвестного дома и его безымянных обитателей; теперь же достаточно сказать, что в шесть часов утра Лионель и Конрад, опять надев свои платья, вышли из роскошного увеселительного дворца. Их глаза опять закрыли капюшоном рясы, и та же самая старуха привезла пажей обратно на кладбище. Оттуда они вернулись в гостиницу, прежде чем проснулся их господин.

Но оставили ли ночные развлечения приятное воспоминание в душах молодых людей? Увы! Действие специального вина кончилось, и с бледными лицами разменивались они взорами печального стыда, припоминая страшную клятву, произнесенную ими.

Глава 19 Совет дворян

В девять часов вечера, на другой день после описанных событий, давно объявленный совет дворян начался в одном из больших готических залов королевского замка в Праге. Человек пятнадцать вельмож собралось на совещание, чтобы обсудить положение Богемии, погруженной тогда в полнейшую анархию. Из всех иностранных государей только герцог австрийский прислал представителя.

В числе дворян находились граф Роземберг, барон Альтендорф и маркиз Шомберг. Последнего, одного из богатейших и влиятельнейших в Богемии вельмож, избрали президентом. Прежде всего он спросил у представителя Австрии верительную грамоту и, рассмотрев ее, обернулся к собравшимся:

– Эта грамота имеет надлежащую силу; рыцарь Эрнест Кольмар действительно представитель герцога австрийского.

– Остановитесь! – вскричал барон Альтендорф, вскакивая и вырывая пергамент из рук маркиза. – У меня есть подозрение.

– Подозрение! – воскликнул Эрнест Кольмар, кладя руку на эфес шпаги. – Клянусь небом, тот, кто осмелится произнести такие слова применительно к моему имени…

– Успокойтесь, рыцарь, – остановил его маркиз. – Не сомневайтесь, что с вами поступят по справедливости. Барон Альтендорф, ваши действия по отношению ко мне и к представителю Австрии…

– Я не признаю его таковым, – перебил барон. – Этот пергамент подложный.

– Подложный! – изумился рыцарь, вставая и глядя на барона с вызовом. – Гордый вельможа, я бросаю тебе в лицо оскорбление и заявляю, что слова твои – гнусная клевета!

В собрании поднялся шум; одни приняли сторону барона Альтендорфа, другие – рыцари Кольмара, но президент призывал к тишине, и барон Альтендорф продолжил:

– Документ, который представил мнимый рыцарь Кольмар, подделан так искусно, что я не удивляюсь, что маркиз Шомберг был обманут. Не говоря уже о том, что никакое придворное звание невозможно применить к тому, кто явился сюда якобы посланником; я утверждаю, что при австрийском дворе нет рыцаря Кольмара и даже имя такое там неизвестно.

Глаза всех собравшихся с гневом и недоверием уставились на рыцаря. Тот на минуту смутился, но скоро к нему вернулось прежнее спокойствие и презрительная улыбка мелькнула на губах. Грациозно поклонившись президенту, Кольмар собирался было обратиться к нему, но, видя, что барон Альтендорф и вельможи, принявшие его сторону, взялись за шпаги, готовые напасть на рыцаря, он гордо встал к ним лицом и, вынув шпагу из ножен, закричал:

– Так-то я должен доказывать подлинность моего поручения и защищать свою честь! Подступайте же, барон Альтендорф, берите с собой всех этих господ, если не осмеливаетесь один на меня наброситься. Но я предупреждаю, что первый приблизившийся к моей шпаге получит справедливую награду за столь гнусное нарушение человеческих прав.

Маркиз Шомберг и граф Роземберг вместе с вельможами, преданными им, бросились останавливать начинающуюся битву.

И когда все успокоились, президент пригласил рыцаря дать объяснение собранию.

Эрнест Кольмар холодно вложил шпагу в ножны, но едва он собрался заговорить, дверь вдруг отворилась и в зале собрания появился страшный Жижка.

Глава 20 Жижка и богемские дворяне

Внезапное появление свирепого начальника таборитов вызвало всеобщий испуг, как ни были храбры благородные богемцы. Они поняли, что Прага и даже замок уже захвачены таборитами.

Оцепенение их продолжалось недолго. Обнажив шпаги, они бросились к Жижке, решив отбиться от врагов или мужественно умереть, отомстив по крайней мере страшному начальнику. Но Эрнест Кольмар кинулся вперед и, закрыв собою Жижку, закричал:

– Остановитесь, благородные вельможи, не начинайте сражения, в котором вы все погибнете! Разве вы не видите, что начальник таборитов пришел с миром, а не с угрозой войны?

Богемские дворяне сделали шаг назад, а Жижка, до сих пор стоявший неподвижно, бросил дружеский взгляд на рыцаря и обратился к собранию:

– Господа, соблаговолите опять занять свои места, и я объясню, на каких условиях вы сможете купить свою жизнь, хотя ваше отношение к этому достойному рыцарю заслуживает сурового наказания.

– Я так и думал! – вскричал барон Альтендорф, более не в состоянии сдерживать свою ярость. – Сей австрийский самозванец – друг и шпион таборитов.

– Если б не было низостью поражать человека, уже лежащего на земле, – холодно произнес Эрнест Кольмар, – я бы заставил тебя проглотить твою ложь.

– Ложь?! – возопил барон. – Да погибнет изменник, осмеливающийся оскорбить меня подобным образом!

Налетев на рыцаря, он попытался ударить его прежде, чем тот принял оборонительную стойку, но Кольмар быстрее молнии обнажил свою шпагу. Оружие скрестилось, и через несколько минут Эрнест выбил тяжелое оружие своего противника, отлетевшее на другой конец залы так, что зазвенело на плитах.

Друзья оттащили барона Альтендорфа назад, спасая от рыцаря, но тот уже вложил шпагу в ножны.

– Клянусь небом! – вскричал Жижка. – Барон заслуживает примерного наказания за то, что осмелился напасть на рыцаря, который гораздо выше вас всех, господа, происхождением и храбростью. Хорошо, если

б он был союзником таборитов, в чем вы обвиняете его, но увы! – всего вероятнее, он будет их врагом.

Удивленный Эрнест Кольмар подошел к Жижке и прошептал:

– Разве вы знаете, кто я?

– Знаю, – кивнул начальник таборитов.

– Так сохраните мою тайну; я прошу вас именем той дружбы, в которой мы поклялись в вашем лагере, обменявшись перстнями.

– Не бойтесь, я не произнесу ни слова, – ответил Жижка, – ваша тайна в безопасности.

Во время их краткой беседы богемские дворяне, понимая бесполезность вооруженного нападения, вернулись на свои места и начали молча ждать, что им предложит начальник таборитов.

– Господа, – промолвил он, – мое присутствие должно заставить вас сообразить, что всякое сопротивление с вашей стороны бессмысленно. Прага в моей власти, караул обезоружен, мои товарищи окружают вас со всех сторон, и от одного моего слова зависит ваша жизнь. Но я хочу мира, а не погибели и войны для Богемии. Вот чего я требую за вашу свободу. Все мы знаем, что принцесса Елисавета спрятана в замке кого-то из вас. Сокровища последнего короля исчезли вместе с принцессой. В качестве выкупа за вашу жизнь я требую, чтобы мне выдали принцессу и ее драгоценности.

– Клянусь небом! – воскликнул граф Роземберг. – Мне неизвестно, где принцесса, но и в противном случае я бы скорее погиб, чем совершил подобную низость.

– Господа, – продолжал Жижка, – я даю слово, – а вы знаете, что я никогда не нарушаю своих обещаний ни с другом, ни с врагом, – что я стану обращаться с принцессой со всем уважением, какого требует ее происхождение. Но я не желаю предоставлять вам возможность поднять под ее именем знамя войны. Трое из вас – господа Шомберг, Роземберг и Альтендорф – останутся у меня аманатами. Если через шесть недель, день в день, принцесса и ее сокровища не попадут ко мне в руки, я передам моих аманатов палачу. После их смерти я предоставлю вам еще шесть недель, а если и тогда моя просьба не будет удовлетворена, я предам Прагу огню и мечу, разрушу ваши замки. Ко мне, таборитские воины!

И, прежде чем богемские вельможи опомнились от удивления, в каковое их повергли слова Жижки, зала наполнилась солдатами и пленников увели. Других дворян выпроводили из замка; предоставив возможность отправляться куда угодно.

Потом Жижка простился с Эрнестом Кольмаром, и тот медленно побрел к гостинице «Золотой Сокол», думая о роли Австрии в сложившихся обстоятельствах. Едва сделал он несколько шагов, как его остановила женщина. Она подала ему записку и быстро удалилась, но рыцарь все-таки успел узнать Линду, одну из прислужниц Сатанаисы. А уже входя в гостиницу, он почувствовал, что его тянут за плащ, и, обернувшись, увидал Беатриче. Она приложила палец к губам, призывая к молчанию, и, отдав ему письмо, исчезла подобно легкому призраку, тающему в воздухе.

Рыцарь вошел в гостиницу. Первое письмо было от Этны, второе от Сатанаисы.

Глава 21 Пленница

В той самой комнате замка Альтендорф, где мы уже видели рыцаря Эрнеста Кольмара, тусклые лучи лампы освещали орошенное слезами лицо молодой девушки замечательной красоты. Ей могло быть около двадцати трех лет, и, хотя она была одета как крестьянка, ее отличали природные грация и изящество.

Было десять часов вечера, и луна уже посеребрила речку, протекавшую во рву замка. Именно на этот ров смотрела девушка, ибо она находилась в плену и думала о бегстве от гонителя, похитившего ее и заключившего в комнате необитаемого флигеля замка.

Ходили слухи, будто умершие члены благородной фамилии Альтендорф, не получая прощения небес за свои злодеяния на земле, возвращались в эти комнаты предаваться шумным и грешным празднествам. Говорили, будто тогда из замка доносились радостные крики неистовых тиранов и крики отчаяния их жертв.

Глядя на высокую стену вокруг глубокого, наполненного водою рва, пленница скоро убедилась, что всякая попытка к побегу бесполезна, и уже собралась в отчаянии расстаться с печальным зрелищем, когда взор ее остановился на белой фигуре, скользнувшей между деревьями, росшими возле самого замка.

При этом видении, показавшемся ей сверхъестественным, молодая девушка почувствовала ужас, крик замер в ее горле и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Итак, слухи о том, что часть замка, где она заперта, посещается привидениями, оправдывались. Так размышляла девушка, пока ее испуганные глаза следили за белым призраком, плывущим среди деревьев не останавливаясь и не оборачиваясь.

Вдруг привидение исчезло так внезапно, точно земля поглотила его или оно растаяло в воздухе. В эту минуту в замке повернулся’ ключ и Анжела опомнилась: это молодой барон Альтендорф преследовал ее снова, и с большим успехом, чем в первый раз.

Дверь отворилась, и вошел Родольф Альтендорф. Он приблизился с горделивой уверенностью и устремил свои черные глаза на молодую девушку. Но на ее лице он прочел только неизменную решимость с презрением отвергнуть его предложения.

– Вот уже три дня, милая Анжела, как вы живете в замке, – промолвил он.

– Не добровольно, как вам известно, вы насильно разлучили меня с моими друзьями.

– Выслушайте меня, Анжела, – взволнованно продолжал Родольф, – и узнайте, что я хочу сделать для вас.

– Для чего вы удерживаете меня здесь?! – закричала она. – И каким образом в такие молодые лета вы успели стать столь жестоким и несправедливым?

– Ваша красота, Анжела, свела меня с ума, и вы обязательно будете моею. Выслушайте меня, повторяю, и сами рассудите, благоразумно ли отвергать с презрением мои предложения и с ненавистью мою любовь! О Анжела, не отворачивайтесь! Уже год прошел с тех пор, как случай привел меня в хижину вашего отца. С того времени я вас люблю, с того времени жду улыбки в награду за мою любовь.

– Зачем постоянно твердить одно и то же? – отвечала Анжела. – Не говорила ли я вам всегда, что ваше звание и мое скромное происхождение ставят между нами непреодолимую преграду?

– Да, но моя любовь разрушит все препятствия. Я предложил вам руку вместе с сердцем. Да, я, сын одного из величайших богемских вельмож, хочу повести вас к алтарю, а вы пренебрегаете мною.

– Нет, в моем отказе нет ничего пренебрежительного, напротив: но я отказываюсь от подобной чести.

– Что же тогда удивляться, – вскричал молодой человек, – если я попытался насильно добиться любви, которую вы не отдаете мне с таким невероятным упорством?!

– Господин Родольф! – воскликнула Анжела, зарумянившись от негодования. – Беру небо в свидетели, что ни просьбами, ни угрозами вы не добьетесь от меня любви, ибо в ней вам отказывает мое сердце.

– Молчи, гордая девушка! – прорычал Родольф в припадке бешенства. – Не клянись, чтобы не сделаться впоследствии клятвопреступницей. Я тоже клянусь небом, что ты будешь принадлежать мне. Тебе бы благодарить меня на коленях, что не любовницей ты стала, а возвысишься до звания законной жены. Завтра вечером, в девять часов, в капелле замка будет приготовлен алтарь и придет священник, который нас соединит. Выбирай, тащить тебя к алтарю силой или ты позволишь отвести себя как покорную и счастливую невесту. Верь моей клятве: ты завтра станешь моей женой, если бы даже люди, небо и ад захотели этому воспротивиться.

Родольф, схватив руку Анжелы, прижал ее к губам со всею силою своей необузданной страсти и, прежде чем она успела высвободиться, оттолкнул девушку сам и выбежал из комнаты.

Анжела, бледная и дрожащая, подавленная горем и страхом, со стоном упала на стул. Но, о ужас! Стон такой же глубокий и горький ответил ей с другого конца комнаты.

Всепоглощающий страх овладел несчастной девушкой. Она бросилась к тому месту, откуда раздался непонятный звук, и, приподняв обои, где ожидала увидеть привидение, начала осматриваться. Но ничто не открылось перед ее глазами, кроме сырых стен. Стараясь убедить себя, что она ошиблась и звук был только отголоском ее собственных вздохов, Анжела вернулась на прежнее место.

Глава 22 Привидение

Сняв с груди небольшую ладанку, Анжела вынула из нее тонкий пергамент со следующими словами:

«Берегись, милая Анжела, барона Родольфа. Если сладкие речи наследника альтендорфского прельстят твой слух и если глаза твои станут отвечать на его взоры любви, эта жалкая страсть кончится кровью и вечным сожалением. Если ты пренебрежешь когда-нибудь моим торжественным предостережением, если ты пойдешь к алтарю с молодым Родольфом, для тебя лучше бы не родиться, ибо проклятие Господа накажет твое преступное неповиновение».

Эту ладанку уже давно отдал ей какой-то незнакомец. Она сохранила ее, и предостережение, заключавшееся в ней, так согласовывалось с инстинктивным движением, заставлявшим девушку отвергать любовь молодого вельможи, что она поверила таинственным словам.

Анжела, погрузившись в такие размышления, все более утверждалась в намерении скорее– умереть, чем уступить, когда ее думы прервал легкий стук в дверь. Это не мог прийти Родольф, потому что у него был ключ. Луч надежды блеснул в сердце молодой девушки, она подошла и заметила, что в щель под дверью просовывают пергамент. Она поспешно схватила его и прочла следующие строки:

«За кроватью находится потайная дверь, надавите пружину в ее центре, похожую на гвоздь, – дверь откроется и Вы найдете средство избавиться от угрожающей Вам опасности. Поторопитесь, время не терпит: Родольф может воротиться».

С радостью и надеждой молодая девушка приблизилась к кровати. Она оказалась слишком тяжела для того, чтобы Анжела могла ее отодвинуть, но, к счастью, узкое пространство между кроватью и стеной позволило девушке проскользнуть туда. Проведя ладонью по стене, она отыскала пружину, и дверь отворилась. Не колеблясь она спустилась по лестнице с лампой в руке. Внизу она увидела другую дверь, легко ее открыла и направилась наудачу по длинному и узкому коридору со сводами, не зная, удаляется ли она от своих гонителей или приближается к ним, пока не добралась до круглой комнаты с распятием на стене. Там она стала на колени и после короткой набожной молитвы отворила дверь напротив.

Анжела попала в комнату до того огромную, что лампа с трудом освещала лишь небольшую ее часть. Однако свет отражался на блестящем предмете, выделявшемся из темноты, и молодая девушка, приблизившись, увидела колоссальную фигуру мадонны.

Она залюбовалась кротким лицом, которое точно улыбалось ей, и уже опустилась на колени, чтобы просить святую Деву покровительствовать ее побегу, когда покрытое саваном привидение, словно появившееся из недр земли позади статуи, медленно приблизилось к ней.

Анжела в неописуемом ужасе дико взглянула на призрак и, поскольку он продолжал двигаться, вскрикнула и упала без чувств.

Глава 23 Белая женщина

Очнувшись, Анжела увидела, что она уже не в той комнате, где так испугалась, и, прежде чем успела дать себе отчет в том, что случилось, нежный и мелодичный голос раздался в ее ушах:

– Не бойтесь ничего, милая девушка, вы не призрак видели сейчас, но существо, испытавшее на этом свете более несчастий, нежели вы можете вообразить.

Анжела обернулась и заметила женщину, лицо которой, чрезвычайно бледное, сохранило остатки былой красоты. На ней была белая ряса кармелиток; возраст же ее трудно было определить, ибо горести гораздо больше, чем годы, наложили на нее свой отпечаток.

– Анжела, – продолжала белая женщина, – я знаю вас, это я послала вам ладанку с предостережением. Но я не могу, не подвергаясь страшным опасностям, открыть вам причины, заставляющие меня действовать, и вы сами, если б вам удалось проникнуть в эту тайну, только увеличили бы несчастья, от которых я страдаю теперь. Я знаю намерения Родольфа и рада, что ваше сердце отвергает его необузданную страсть. Но ни ваши добродетели, ни ваше равнодушие к нему не могут защитить вас ни от его хитрости, ни от насилия. Следовательно, надо бежать прочь от опасного Альтендорфа, от места вашего рождения, от достойных людей, заменивших вам родителей. Готовы ли вы следовать моим советам?

– Да, благородная дама, – ответила Анжела. – Но куда я денусь одна, без опоры, куда я пойду?

– Отправляйтесь в Прагу, там вы найдете графа Роземберга, вашего помещика, он один настолько могуществен, что сумеет защитить вас от преследований Родольфа. Теперь пойдемте. Но, прежде чем мы расстанемся, поклянитесь никогда без моего позволения не говорить ни слова о том, что случилось с вами здесь, обо мне, обо всем виденном в замке. Неисчислимые несчастья последуют за единственным неосторожным вашим словом. Могу ли я рассчитывать на полное молчание с вашей стороны?

– Клянусь вам! – воскликнула девушка, став на колени перед своей покровительницей и поднося к губам ее руку в знак повиновения и признательности.

– Да благословит тебя Бог, милое дитя! – промолвила белая дама, запечатлев продолжительный поцелуй на лбу молодой девушки. – А теперь встань, ночь кончается, а ты должна быть на пути в Прагу до рассвета. Следуй за мной, надо приготовить все необходимое для твоего путешествия.

Белая женщина взяла лампу, отворила дверь в глубине залы и в сопровождении девушки спустилась по крутой лестнице.

Глава 24 Побег

Внизу находился коридор со сводами, похожий на тот, по которому уже шла Анжела. Благодаря массивным стенам он напоминал гробницу.

Через несколько минут Анжела услыхала шум воды, и почти сразу белая дама привела ее в комнату маленькую, но громадной высоты. Там глаза девушки устремились на гигантскую машину, уже описанную нами в одной из предыдущих глав. Не понимая назначения странных цилиндров, Анжела, однако, почувствовала холодный трепет: она инстинктивно догадывалась об адском употреблении механизма.

– О! – вскричала она. – Тайный голос говорит мне, что сей предмет, теперь спокойный и безмолвный, несет смерть своими могучими колесами, и когда они приходят в движение, крики несчастных жертв примешиваются к звуку цепей, обвивающихся вокруг балок.

– Молчите, Анжела, – произнесла белая женщина тихим голосом, – вспомните вашу клятву. Забудьте эти мрачные коридоры, эту бронзовую статую, эту ужасную машину – словом, все, относящееся к замку Альтен-дорф. Увы, увы! Ваша несдержанность может повлечь за собой самые ужасные последствия.

Не ожидая ответа, белая женщина опять сделала Анжеле знак следовать за ней, пересекла комнату и зашагала по длинному коридору, кончавшемуся громадными склепами, поддерживаемыми массивными столбами.

– Здесь, – проговорила белая дама, – находится усыпальпица фамилии Альтендорф. Все, носившие это горделивое имя, и мужчины и женщины, погребены под этими сводами.

Она указала Анжеле на памятник из черного мрамора, изображающий лежащую женщину со слегка приподнятыми и сложенными как бы для молитвы руками. С одной стороны монумента была вырезана следующая надпись: «Здесь покоится Эрманда, баронесса Альтендорф, похищенная смертью в расцвете лет и блеске красоты у супруга, нежно любившего ее».

– Это памятник последней баронессе Альтендорф, – молвила белая дама, – жены теперешнего барона и матери Родольфа.

– Бедная женщина! – воскликнула Анжела, вспомнив слухи, ходившие о баронессе. – Она умерла совсем молодой, скоропостижно и загадочно.

– Оставим мертвых в покое, – покачала головой белая дама. – Двадцать лет прошло после ее смерти, и клевета успела распустить странные слухи, а злословие – повторило их. Но если участь баронессы трогает вас, станем на колени у ее могилы и помолимся за нее.

По окончании молитвы белая женщина опять повела Анжелу. Им пришлось снова идти по длинному подземелью, в котором Анжела непременно заблудилась бы одна.

Наконец они добрались до последней площадки с опускающейся дверью, белая дама легко приподняла ее с помощью потайной пружины. Протянув руку девушке, она проводила ее в небольшую часовню, расположенную в лесу, примыкавшем к правому флигелю замка.

Глава 25 Губерт

Кармелитка старательно закрыла опускающуюся дверь и быстро повела Анжелу к небольшой прогалине в лесу. Там стоял управляющий Губерт и держал оседланную лошадь. Он подал кармелитке кошелек, наполненный золотом, и та протянула его Анжеле. Молодая девушка зашептала слова признательности своей покровительнице и старику Губерту, но последний прервал ее, воскликнув:

– Ради Бога! Не теряйте времени, каждая минута важна, к тому же я должен сообщить вам неприятное известие.

– Что такое? – испугалась кармелитка. – Разве побег Анжелы уже открыт?

– Нет, но барон Родольф получил известие об аресте Жижкой отца, графа Роземберга и маркиза Шомберга. Жизнь этих вельмож в опасности.

– Арестованы! – вскричала кармелитка. – Стало быть, все наши планы, все наши намерения рухнули?

– Нет, – возразил Губерт. – Начальник таборитов теперь всесилен в Праге, и он поставил перед тремя вельможами такие условия, каких они выполнить не могут. Следовательно, эта молодая девушка немедленно поедет в Прагу и, применив весь свой ум, освободит пленных.

– Вы потеряли рассудок, Губерт, – вздохнула кармелитка, в отчаянии ломая руки. – Что может сделать слабое, беззащитное создание без друзей, в этой орде солдат?

– Сударыня, – заметил старый управитель, – эта девушка очень умна, а опасности, которым она подверглась, доказали ее мужество. Я думаю, что она справится с нашим предприятием, если отдастся ему всем сердцем. Но если успех не увенчает ее усилий, если секира нависнет над головами вельмож, нуждающихся в спасении, если она сама попадет в трудное положение, кто помешает ей заявить начальнику таборитов, что она действует по вашим приказаниям?

– Я понимаю вас, Губерт, – согласилась кармелитка и, обернувшись к Анжеле, добавила: – Поезжайте в Прагу, милое дитя. Эта лошадь ваша, как и кошелек, полный золота. Дорога идет мимо хижины ваших родителей: успокойте их насчет себя, но вспомните свою клятву и не говорите ни слова, которое могло бы даже намекнуть на мое существование. По прибытии в Прагу подумайте о той задаче, что я поручаю вам. Жизнь трех вельмож находится в ваших руках, да укажет вам Господь, как действовать, а я не могу. Но если все ваши усилия останутся втуне, если смерть неизбежна для них, тогда потребуйте аудиенции у Жижки, бросьтесь к его ногам, покажите этот перстень. Господь решит остальное.

Кармелитка надела на палец Анжелы перстень со сверкающим бриллиантом.

– И еще одно, Анжела, – прибавила кармелитка. – Если вам придется встретиться с могущественным Жиж-кой и использовать силу перстня, чтобы заставить отменить смертный приговор, тогда – но только тогда! – я позволяю нарушить клятву молчать обо мне. В таком случае вы ответите откровенно, без всяких изворотов, без всякой сдержанности на любые вопросы начальника таборита,

– Я в точности исполню ваши приказания, – промолвила Анжела, проникаясь верой в успех своей миссии.

– Прощайте же, милое дитя! – воскликнула кармелитка, прижимая девушку к сердцу в порыве несказанной любви. – Я…

Она внезапно умолкла по знаку Губерта, тихо выпустила из объятий Анжелу и исчезла в глубине леса.

Глава 26 Новое свидание с Сатанаисой

Прошла неделя после того вечера, когда совет дворян столь страшным образом прервал начальник таборитов, и рыцарь Эрнест Кольмар опять направлялся к пустынному саду дворца на свидание с прелестной дочерью сатаны.

Дойдя до террасы, он услыхал легкие шаги: гибкая фигура молодой женщины приближалась к нему, и скоро рядом очутилась Сатанаиса.

На ней была та же богатая одежда, что и в первую встречу здесь, и красота Сатанаисы казалась столь изумительной, что, живи она в Древней Греции, ей поклонялись бы как богине.

– Милая Сатанаиса! – вскричал Кольмар, схватив и поднося к губам ее руку. – Благодарю вас за счастье, которое доставляет мне ваше присутствие. Если б вы знали, как я беспокоился за вас с тех пор, как мы расстались! Мне чудится, будто я еще слышу угрозы вашего невидимого врага. Ответьте, умоляю, как я могу защитить вас? И клянусь честью рыцаря, что, предстань предо мной сам сатана, он найдет во мне грозного противника.

– Великий Боже! – вздохнула Сатанаиса. – Вы не понимаете, о чем говорите.

– Напротив, и я готов повторить свои слова, – возразил рыцарь, поддерживая девушку, дрожащую всем телом. – И теперь я более прежнего убежден, что вам угрожает ужасная опасность. Поведайте мне свою историю, Сатанаиса, и, клянусь вам снова, я буду вашим защитником, пускай даже страшная тайна, окружающая вас, принадлежала бы адским силам.

– Выслушайте же эту легенду, загадочную и ужасную, – сказала Сатанаиса, – и судите сами, достойна ли я сочувствия.

Глава 27 История Сатанаисы

«Далеко, очень далеко, в тех восточных странах, богатство которых сравнимо с богатством царей, существовало королевство, где щедрая рука природы, а впоследствии человеческое искусство соединило вместе величие и великолепие. Его могущественные города населяли бесчисленные жители, славившиеся своей красотой и мудростью. Купола дворцов и храмов сияли золотом. На площадях били фонтаны, проливавшие хрустальную воду в бассейны из массивного серебра. Бедность была неизвестна в восхитительной стране, где спелые колосья два раза в год падали под косою жнеца и фрукты точно сами вырастали из плодоносных недр земли. Цветы всех оттенков покрывали луга, как блестящий ковер, и запах их наполнял воздух благоуханием.

Короля этой блаженной страны звали Ильдегримом. Со дня рождения до семнадцатилетнего возраста по закону королевства он находился в строгом заключении во дворце. И вот, когда пышное шествие вельмож государства упало к ногам принца, объявляя, что отец его умер и теперь он властелин сей прекрасной страны, ему показалось, что начинается новая жизнь.

Предоставив управление королевством людям, выбранным им среди наибольших льстецов, он погрузился в удовольствия и разврат, точно хотел наверстать годы вынужденного уныния. Министры с радостью наблюдали, каким путем он пошел, ибо это предоставляло им неограниченную власть.

Никогда более красивый юноша не появлялся на земле: волосы черные и шелковистые, глаза большие, темные, блестящие, горделивая улыбка на губах. Его прозвали Молнией.

Истекло два года, и народ начал роптать:

«Почему Ильдегрим не следует примеру своего отца, заботившегося о наших интересах и защищавшего нас от притеснений сильных?»

Но жалобы не могли достигнуть дворца, и король, обманутый льстецами, считал своих подданных счастливыми и преданными ему.

О всеобщем недовольстве в государстве хорошо знал Мансур, король соседней страны, который давно вознамерился захватить королевство Ильдегрима. Решив, что случай благоприятен, он собрал огромную армию и напал на государство молодого короля, заявляя, что хочет освободить народ от тирании жадных и заносчивых министров и от правления презренного развратника.

Подданные Ильдегрима, хоть и недовольные своим королем, не пожелали подчиниться иностранному государю; они вооружились и под командованием полководца Карс-Али, которому доверяли, двинулись на неприятеля.

Карс-Али был разбит, и Мансур во главе своих победоносных войск пошел на столицу Ильдегрима.

Эти известия точно гром поразили несчастного государя, пробудившегося от летаргии роскоши и разврата, в которой его держали недостойные министры только для того, чтобы увидеть свое войско уничтоженным, подданных готовыми возмутиться и победоносного врага в двух шагах от столицы.

Бросившись с ложа удовольствий, далеко отшвырнув розовые очки, Ильдегрим внезапно проявил энергию, сообразную угрожавшей опасности.

Облекшись в военную броню, на великолепном боевом коне поскакал он в центр города, призывая своих подданных к оружию. Те, воодушевленные его присутствием, окружили государя, клянясь умереть рядом с ним, защищая свою родину. Он вооружил все мужское население и, не дожидаясь, чтобы неприятель продолжал свои злодеяния, гордо устремился к нему навстречу во главе преданных подданных.

На рассвете завязалась кровавая битва в нескольких милях от столицы, и равнина скоро покрылась мертвыми и ранеными. В пылу сражения король Ильдегрим выказывал чудеса храбрости. Где бы он ни находился, победа повсюду сопутствовала ему, но как только его отзывали на новый пункт, Мансур приводил новые войска и опять выигрывал.

Между тем солнце склонилось к закату и его последние лучи осветили армию Ильдегрима, в беспорядке отступавшую перед победоносным врагом.

Да, молодой король видел, как его войско разбегалось во все стороны. Его усилия, его мужество не могли остановить бегущих. Решив лучше погибнуть, чем пережить известие о поражении и гибели своей страны, он спрыгнул с лошади и стал ждать смерти от первых настигнувших его врагов. Напрасно несколько верных слуг умоляли его спасаться бегством, он повелительно приказал им оставить его наедине с печальной участью. И уже в одиночестве несчастный Ильдегрим предался самому сильному отчаянию.

– О, это небесный суд! – вскричал он. – Мои годы разврата и сумасбродств наказаны стыдом, за которым скоро последует смерть. Какой я был безумец! О всемогущий Боже! Приди ко мне на помощь, отведи от моей столицы приближающегося врага… Увы, увы! Помощи нет. Господь оставляет меня… Ну, сатана! Тебя я умоляю, помоги мне!

И только прозвучали эти слова, как Ильдегрим почувствовал тяжелую руку на своем плече и увидел рядом высокую мрачную фигуру.

– Ты призывал на помощь сатану, – промолвил голос, показавшийся Ильдегриму глухим ревом отдаленного потока, – и сатана не остался глух к твоей мольбе. Говори не колеблясь, ибо войска Мансура надвигаются с яростью урагана.

Тут в темноте блеснул свет, и Ильдегрим разглядел стремительно приближающиеся легионы победителя.

– Спаси меня! – закричал он. – Спаси меня, сатана, от смерти и бесчестья! Спаси мой народ от погибели, мое королевство от нашествия иноплеменных! Сделай это, и я стану поклоняться тебе, я помещу твое изображение в наших храмах…

– Гордый юноша, – перебил его князь тьмы, – что нужды мне до почестей, предлагаемых тобой!

– Тогда сам назначь условия! – вскричал Ильдегрим. – Но поторопись, неприятель уже близко.

– Так слушай, – проговорил демон своим звучным голосом, похожим на отдаленный раскат грома, – ты должен поклясться, что посвятишь мне своего первенца, и через час твои враги рассеяться, как дым, разносимый ветром. Если нет – ты погиб.

– Клянусь! – возопил несчастный государь вне себя.

Едва он произнес эти слова, ему сразу захотелось отказаться от них, но было поздно. Посадив Ильдегрима на свои могучие руки, сатана перенес его к воротам столицы, где столпились беглецы.

Тогда, повинуясь вдохновению, которое внушил ему адский советник, молодой король приказал своим солдатам собраться вокруг него. Голос государя, воодушевленный сверхъестественной силой, оживил их мужество, и, с энтузиазмом вновь вступив в битву, они с бешенством напали на неприятеля, уже подходившего к воротам города.

Но теперь счастье переменилось: князь тьмы невидимо сражался рядом с Ильдегримом. Напрасно Мансур старался сопротивляться неведомому, но непреодолимому влиянию, столь внезапно увеличившему силы молодого короля. Не прошло и часа, как неприятельская армия была рассеяна, подобно дыму, разгоняемому ветром.

Описать восторг подданных Ильдегрима, когда он вернулся в свою столицу, было невозможно. Он сам, упоенный рукоплесканиями, забыл, чем был обязан князю тьмы, и, вернувшись во дворец, оттолкнул воспоминание о своем помощнике и клятве ему, как пустую мечту своего болезненного воображения».

Глава 28 Продолжение истории Сатанаисы

«Ильдегрим, прибегнув к помощи умных советников, полностью отдался государственным делам. Счастливый народ повсюду благословлял своего государя. Удивлялись только одному: Ильдегрим не женился. Хотя и старался он считать пустым сновидением страшное свидание с князем тьмы, однако воспоминание о нем наполняло его тайным ужасом.

Вельможи, руководствуясь желанием народа, беспрестанно умоляли его изменить положение, вредящее интересам государства. Наконец ему показали портрет дочери грузинского князя. Пораженный ее необыкновенной красотой, Ильдегрим решился-таки просить руки принцессы, и брак был отпразднован с пышностью, достойной обоих государств.

Несколько месяцев спустя королева объявила своему супругу, что скоро станет матерью. Сперва Ильдегрим почувствовал радость, но сразу же ледяная дрожь охватила все его существо: воспоминание о клятве, подобно жгучей молнии, промелькнуло в голове его, и, пытаясь скрыть волнение и замешательство, он немедленно вышел в дворцовый сад.

Тотчас с ним возникла мрачная фигура.

– Скоро, – промолвил князь тьмы, – ты станешь отцом, и я приду требовать исполнения твоего обещания.

– О, сжалься, сжалься! – закричал несчастный Ильдегрим, бросаясь к ногам саганы.

– Сжалиться?! Кто обращается ко мне с подобной просьбой? – прервал демон голосом, в котором смешивались сарказм и адское торжество. – Это все равно, как если б несчастный, сдавленный кольцами чудовищной змеи, стал просить ее о сострадании. Наше условие существует, твоя клятва записана в аду. Явлюсь в день рождения твоего первенца.

Едва с его презрительных губ сорвались эти жестокие слова, демон схватил своей могучей рукой руку короля. Тот вскрикнул от боли, ибо ему показалось, будто рука его вдруг попала в огонь.

Насмешливый, адский вой раздался в ушах несчастного принца, и после он не видел и не слышал уже ничего, потому что упал на землю без чувств».

Глава 29 Продолжение истории Сатанаисы

«Когда Ильдегрим опомнился, рядом стояла его несчастная супруга. Потрясенный, он рассказал ей все, что случилось с той минуты, как побежало его войско и он, считая себя брошенным небом, обратился к сатане, до той, когда князь тьмы явился напомнить, что он должен исполнить свое обещание.

Исполненная ужаса молодая королева пригласила некое духовное лицо, сопровождавшее ее ко двору, и сообщила ему причину своего отчаяния.

– Не тревожьтесь, – успокоил ее старик, – ребеночек не должен принадлежать вам, это правда, но вы можете его спасти. Посвятите дитя всемогущему Богу, повелевающему и демонами, и людьми, и сатана не приобретет над ним власть.

Король и королева поняли, что не существует другого средства спасти их ребенка от ужасной участи, и дали обет в присутствии старика посвятить своего первенца служению Господу.

Едва последние слова были произнесены, шум, подобный тому, какой произвели бы столкнувшиеся крылья, послышался в комнате. Атмосфера стала тяжелой и удушливой, свет принял синеватый оттенок, и демонический хохот поразил слух Ильдегрима и его супруги.

Время шло, и настала минута для королевы сделаться матерью. Полностью доверяя данному им совету, она считала, что ребенок уже не попадет под власть сатаны. Сам Ильдегрим тоже на это надеялся. Но каково же было его изумление и смущение, когда ему доложили, что королева произвела на свет двух дочерей! Значит, одна должна была принадлежать сатане, ведь ее не защищал обет.

Действительно, едва король остался один, перед ним явился князь тьмы.

– Презренный смертный, – сказал он, – ты прибег к моему могуществу в минуту нужды, а теперь стараешься лишить меня должной награды. Но напрасно: из двух родившихся девочек одна посвящена небу, а другая принадлежит мне. Они о. бе вырастут красавицами, но одна будет походить на ангелов, населяющих твердь небесную, а другая получит мрачное великолепие ангелов падших. Эту ты назовешь Сатанаисой, дочерью сатаны. Если ты станешь повиноваться мне, ребенок останется с тобой.

– Я покоряюсь, – вздохнул Ильдегрим, – ребенка назовут Сатанаисой.

– Хорошо, – молвил князь тьмы и продолжил: – Я одарю Сатанаису, мою дочь, красотою столь великолепной в ее мрачном блеске, что никогда свет не увидит более прелестного создания. А по достижении того возраста, когда ее прелести полностью расцветут, самые благородные и храбрые рыцари, охваченные страстью, упадут к ее ногам, умоляя назначить им какое-нибудь опасное предприятие, чтобы доказать свои любовь и смелость. Тогда она заявит им, что адский дух подчинил ее своей власти и для приобретения ее руки и сердца они должны вызвать демона на смертный поединок. Каждый попытается выполнить эту страшную задачу в надежде получить любовь Сатанаисы, а поскольку побежденные будут принадлежать мне телом и душой, красота, которую я дал ей, послужит тому, чтобы быстро и легко населить мое царство.

– Именем всемогущего Бога заклинаю тебя, сатана, – вскричал Ильдегрим, – сказать мне, как дочь моя может избавиться от твоего ужасного влияния!

– Не называй ее своей дочерью, она моя, она носит мое имя! – взревел падший ангел громовым голосом. – Но высшая власть принуждает меня отвечать на твой вопрос. Да, она может откупиться от моего влияния, если христианский рыцарь возьмется защищать ее не для того, чтобы жениться на ней, а из дружбы и сострадания. Она должна найти этого защитника прежде, чем пробьет полночь ее двадцатого года. Потом она будет принадлежать мне без всякой надежды на избавление от моей власти.

Сатана сказал так и исчез, но роковые бедствия, посланные им, начали преследовать моих родных. Подданные моего отца, прежде столь верные, возмутились. Нам пришлось бежать: междоусобная война опустошала государство, и Мансур, воспользовавшийся смутами, снова напал и покорил королевство Ильдегрима.

Отец мой во главе армии, собранной грузинским князем, атаковал Мансура, но был разбит и лишился жизни, проявив чудеса храбрости. Даже грузинского князя изгнали из его владений, и моя мать вместе с нами уехала в Европу.

Почему она избрала убежищем Богемию, я не знаю, но ока скоро умерла, а потом последовал за нею в могилу и старый служитель, которому она поручила нас. Уже на смертном одре он рассказал нам эту историю. Этна пошла в монастырь, а я стала искать рыцаря, который должен спасти меня от ужасной участи…

До сих пор ни один рыцарь не брался напасть на демона, моего властелина, и я уже начала отчаиваться, потому что мне скоро исполнится двадцатый год. И вдруг я увидела вас, рыцарь Кольмар. Вы предложили мне свою помощь и дружбу в лагере таборитов, моем нынешнем убежище, и тогда я стала надеяться, что наконец избавлюсь от власти демона, притеснявшего моих родных.

И небо говорит мне, что моя надежда в конце концов не будет обманута».

Глава 30 Обет

Произнеся последние слова, Сатанаиса опустилась на колени перед австрийским рыцарем. Никогда красота пленительной дочери сатаны не сияла так ярко. Эрнест Кольмар, онемевший от удивления и оцепеневший от восторга и восхищения, не поднимал Сатанаису.

– О! Говорите, говорите, храбрый воин, не оставляйте меня наедине с жестоким сомнением, – продолжала Сатанаиса. – Вы предложили мне свою дружбу, вы заявили, что, будь даже властелин ада моим врагом, он бы нашел в вас противника. Разве вы сожалеете о своем обещании? Если так, я возвращу его вам. Прощайте, расстанемся, чтоб никогда не видеться более.

– Если бы мне предложили все королевства на земле, – вскричал рыцарь, приподнимая девушку, все еще стоящую на коленях, – я бы и тогда не отказался от своего слова! Беру небо в свидетели, что снова обязуюсь быть твоим защитником и сразится с князем тьмы.

– Ах! Ты храбрейший и благороднейший из рыцарей, – прошептала Сатанаиса взволнованным голосом. – Но подумай, заклинаю тебя, о страшной опасности, которой ты подвергнешься.

– Обет мой уже записал на небесах, – ответил рыцарь, – и ничто не может уничтожить его. Скажи мне теперь, как я доберусь до демона, погубившего твоих родных?

– Итак, если твоя решимость неизменна, вот что ты должен сделать. В полных доспехах, с опущенным забралом, на боевом коне ты отправишься в одиннадцатом часу ночи пятнадцатого числа этого месяца к востоку без всякой свиты, ибо цель твоей экспедиции должна сохраняться в глубокой тайне. Поезжай шагом, около полуночи остановись. Тогда у тебя будет достаточно времени, чтобы дать твоему коню отдохнуть перед страшной битвой. Когда пробьет час ночи, твой противник появится из окружающего мрака. Таинственный и безмолвный, предстанет он пред тобой, и тогда, храбрый воин, да пошлет тебе Господь удачу! Но если ты проиграешь, если злой дух одержит над тобою победу, тогда покорись условиям, которые предпишет тебе сатана; они не коснутся ни веры твоей, ни чести. Этим ты обезоружишь его, и он ничего не сможет против тебя сделать.

– Наберись мужества, милая Сатанаиса! – воскликнул рыцарь, прижимая ее к сердцу. – Все, что ты сказала мне, нисколько не изменило моего намерения. Обещай только, что в ту ночь, когда станет решаться твоя участь, во время битвы ты будешь молиться всемогущему Богу, чтобы он защитил меня. Если я вернусь победителем князя тьмы…

– Тайные знаки предупредят меня о твоей победе. Недалеко отсюда расположена часовня, запертая таборитами, но я могу войти туда. Там я проведу роковую ночь, там я буду за тебя молиться.

– Туда я приду к тебе, если одержу победу… А если нет… Но я полагаюсь на правоту моего дела и на свою добрую шпагу, – улыбнулся царь со свойственной ему доверительностью.

– А теперь прощай, мой храбрый и благородный защитник! – промолвила Сатанаиса. – Прощай. Да защитят тебя все ангелы небесные в опасной битве. До тех пор мы не должны видеться: небо решит, вечна ли наша разлука.

Сатанаиса медленно повернулась, чтобы удалиться, но Эрнест Кольмар удержал ее и, прижав к сердцу, покрыл лоб, лицо и губы девушки страстными поцелуями. Около минуты она оставалась словно в оцепенении в руках рыцаря, но потом, точно пораженная внезапной мыслью, вырвалась из его объятий.

– Вспомните, – закричала она, – вспомните, что только одна дружба делает вас моим защитником!

Снова повернувшись, она исчезла из глаз Эрнеста Кольмара с быстротой призрака.

Глава 31 Поручение

1есколько дней уже Прага находилась во власти таборитов. Аманаты были заперты в крепости, где Жижка устроил свою штаб-квартиру; но то ли из чувства чести, то ли по неведению никто не выдал убежища наследницы богемского королевства.

Однако рыцарь Кольмар, тронутый участью принцессы, которая, по его мнению, была в плену у монаха, и его самого притеснявшего, позвал Лионеля и Конрада.

– Вы знаете, – начал он, – что командир таборитов хочет захватить принцессу богемскую, но я намерен этому воспрепятствовать. Австрия сама предложит ей убежище. Почти наверняка скрывается она в окрестностях Праги, и я поручаю вам найти ее. Действовать следует очень осторожно, ибо предприятие сопряжено с опасностями, ведь кроме таборитов вам нужно остерегаться одного человека, начальника некоего тайного общества, да и всех членов этого общества тоже. Они будут силой или хитростью, мечом или ядом защищать свои секреты. Я уверен, что именно они охраняют богемскую принцессу, но не могу дать более подробных объяснений. Итак, я поручаю вам это важное задание. Если вы справитесь с ним, то окажете Австрии и мне великую услугу.

Пажи, радуясь служить своему господину, с энтузиазмом взялись за вверенное им поручение, и тотчас после их отъезда рыцарь Кольмар отправил важные депеши великому канцлеру австрийского герцогства.

Глава 32 Битва

Ночь 15 августа выдалась тяжелая и бурная. Порывы ветра бешено врывались в узкие улицы Праги, наполняя их свистом, и темень стояла такая, точно ее породил крепкий, осязаемый туман.

Часовые в замке уже сменились, когда рыцарь на великолепном боевом коне, в прекрасной стальной броне, с длинным копьем в руке медленно направился к восточным воротам города.

К великому его удивлению, караульные отворили ему ворота, ни о чем не расспрашивая. Едва он проехал по подъемному мосту, разразилась неистовая гроза. Именно такую ночь, полную грома и молний, демон должен был выбрать, чтобы покинуть свое адское жилище и явиться воевать с людьми.

Однако рыцарь не останавливался, по-прежнему направляясь к востоку и время от времени обращаясь к небу с молитвой защитить его в битве с властелином мрачного царства.

Проехав столько, сколько говорила ему Сатанаиса, он слез с лошади, внимательно посмотрел, все ли в порядке в его доспехах, проверил седло и подпруги и, опять сев на лошадь, огляделся вокруг.

В эту минуту темнота исчезла, как по волшебству, луна осветила прогалину, где находился рыцарь, и иа фоне близлежащего леса возник всадник гигантского роста, в тяжелой броне, на сильном боевом коне, столь же черном, как и доспехи незнакомца.

Рыцарь Кольмар, вонзив шпоры в бока лошади, устремился на своего противника, и тот тоже понесся как ураган. Натиск был ужасен. Копья с громом ударились о броню. Земля задрожала под тяжестью могучих коней.

Копье рыцаря Кольмара разбилось на тысячу кусков о доспехи черного всадника, который даже не зашатался, между тем как защитник Сатанаисы, сбитый с лошади, упал на землю без чувств.

Победитель, наклонившись к своему противнику и подняв его забрало, влил ему в рот что-то из маленькой склянки. Едва багряный напиток смочил губы рыцаря Кольмара, он почувствовал пламя в груди и жизнь вернулась к нему. Он понял, что проиграл, понял опасность, угрожавшую его бессмертной душе, и полную гибель надежд Сатанаисы.

Но победитель, все не поднимая забрала, заговорил голосом, точно доносящимся к Эрнесту Кольмару из ада:

– Ты принадлежишь мне, самонадеянный воин, и по собственной вине ты подчинен моей власти, ибо любовь, а не дружба сделали тебя защитником Сатанаисы. Я знал, одаривая ее мрачной сверхъестественной красотой, что никогда она не внушит холодного чувства дружбы, а возбудит весь энтузиазм, всю силу самой страстной любви. Однако ты можешь выкупить свою душу и тело, и условия ничем не оскорбят твои жалкие человеческие слабости. Клянешься ли покориться мне?

– Да, – ответил Кольмар. – Я побежден и обещаю выполнить твои условия, если ты не потребуешь ничего такого, что может повредить рыцарской чести и христианской вере.

Услышав подобные речи, черный всадник сделал резкое движение, но, поборов себя, продолжил:

– Итак, ты должен будешь уехать через неделю из Праги и вернуться в Вену, никогда больше не видеться с Сатанаисой, проводить в Вену Этну и целый год не вмешиваться в дела Богемии.

– Я готов это исполнить, – согласился Кольмар. – Но что станет с Сатанаисой?

– Она вернется в свое королевство на Востоке, куда ее призывают подданные.

Внезапно оживление, возвращенное рыцарю выпитою им жидкостью, исчезло: он почувствовал, что им овладевает тяжесть, которую невозможно победить, и точно во сне ему показалось, будто фигура черного всадника, приняв колоссальные размеры, исчезла в воздухе. Когда он опомнился, черный всадник пропал, а над рыцарем склонялось нежное женское лицо.

Глава 33 Встреча

– Вы ранены? – спросила молодая женщина, – спрыскивая Кольмару лицо холодной водою. – Чем я могу быть вам полезна?

– Благодарю, прекрасная незнакомка, – ответил рыцарь, с трудом приподнимаясь. – Меня выбил из седла страшный противник, но я не ранен, хотя и лишился чувств при падении. Однако, если не ошибаюсь, я вас уже видел, и вы щедро платите за услугу, которую я имел счастье вам оказать.

– Ах! Я вас тоже узнаю! – вскричала девушка. – Это вы вырвали меня из рук служителей барона Ро-дольфа.

– Так это он велел вас похитить? Теперь я понимаю его недостойное поведение со мною и заставлю его раскаяться. Но скажите, каким образом вы очутились здесь, далеко от жилища ваших родителей?

– Я еду в Прагу по важному делу, – просто объяснила Анжела, повинуясь приказанию кармелитки.

Лошадь Эрнеста Кольмара, ускакавшая после падения своего хозяина, прибежала обратно и остановилась возле рыцаря; тот тихо ее погладил и, повернувшись к девушке, сказал, слегка вздрагивая:

– Уедем из этого гибельного места; я провожу вас до Праги, если покровительство побежденного рыцаря чего-нибудь для вас стоит.

Девушка согласно кивнула, оба сели на лошадей и направились к столице Богемии.

– Когда покинули вы альтендорфские земли? – спросил рыцарь.

– Десять дней назад, – ответила Анжела. – Я знаю, что четырех дней обыкновенно хватает, чтобы добраться досюда, но мне пришлось часто останавливаться во избежание опасных встреч и пережидать ночи. Я бы и сегодня утром вас не встретила, если бы не одно приключение. Вчера вечером я остановилась в маленькой гостинице близ дороги, хотела переночевать там. Пока я ужинала, в залу вошел монах. Его обращение с хозяином и хозяйкой показывало, что он хорошо им известен: с ним говорили очень уважительно. Он заявил, что переночует в гостинице и поедет в Прагу на другой день, а потом взглянул на меня. Капюшон его был приподнят, и мы узнали друг друга, потому что виделись в замке Альтендорф. Должна вам сказать, что молодой барон Альтендорф похитил меня несколько дней назад и запер в своем замке, но я убежала.

– Как называл монаха трактирщик? – спросил Кольмар.

– Отец Киприан, – ответила Анжела.

– Отец Киприан! – воскликнул рыцарь. – Мне он известен, я чуть было не сделался жертвою его вероломства… Но, пожалуйста, продолжайте, Анжела.

– Монах, – заговорила опять девушка, – видя мой испуг, постарался меня успокоить. «Не бойтесь ничего, – сказал он, – и мои планы, и моя монашеская обязанность повелевают мне защитить вас. Вы едете в Прагу, завтра я вас провожу». Потом, прочтя в моих глазах непонимание того, как он, в монашеской рясе, появится среди табори-тов, он прибавил с насмешливым видом: «Я вижу ваше удивление, но завтра я так переоденусь, что даже самый близкий друг меня не узнает». Потом он спросил, есть ли у меня друзья в Праге, а когда я ответила отрицательно, предложил представить меня одной благородной даме, известной своим доброжелательством и гостеприимством и имеющей в окрестностях Праги богатый дворец. Он заверил, что меня наверняка примут дружелюбно.

– Называл он эту даму? – поинтересовался рыцарь, начиная что-то подозревать.

– Нет, – сказала Анжела. – И, прежде чем я успела дать согласие, пожилая женщина почтенной наружности вошла в залу. Монах сразу направился к двери и сделал женщине знак следовать за ним. Я устала и пошла в свою комнату. А там я услыхала голоса в соседнем помещении, отделенном от моего тонкой перегородкой.

«Я принесла вам одежду, – произнес женский голос, – и жидкость, чтобы сделать лицо темным».

«Хорошо, – сказал монах, которого я тотчас узнала, – а известия о той, которую мы ищем?»

«Тоже, – ответила женщина. – Сестра Марьета в Праге, и вы можете свершить свою месть».

– Дальше, пожалуйста! – вскричал рыцарь Кольмар, быстро представив сцену, происходившую в пещере близ лагеря таборитов, и вспомнив, что сестра Марьета не кто иная, как Этна.

– При такой новости, – продолжала Анжела, – монах вскрикнул от радости, а женщина спросила:

«Если вам удастся схватить Марьету, как она будет наказана?»

«К чему подобный вопрос? – строго заметил отец Киприан. – Вы же сами входите в число представителей трибунала Бронзовой Статуи».

Разговор на этом кончился или, по крайней мере, стал таким тихим, что более я его не слышала. Побуждаемая неясным предчувствием, я решила уклониться от общества монаха, осторожно выбралась из гостиницы, велела оседлать свою лошадь и поскакала в Прагу, еще дрожа от неопределенного страха. Вот почему я встретилась с вами, рыцарь, ночью в этом уединенном месте.

Рассказ девушки заставил рыцаря понять, что она знает все или часть тайн замка Альтендорф, но поскольку она не намекала на то, что видела, он не стал расспрашивать ее. Он только посоветовал ей остановиться в гостинице «Золотой Сокол», и оба, погрузившись в размышления, погнали своих лошадей вперед. Скоро они добрались до городских ворот, в которые рыцарь выезжал несколько часов назад.

Хотя были отданы строгие приказания никого не впускать в Прагу и не выпускать из нее, таинственное покровительство помогало рыцарю: часовые пропустили его вместе со спутницей.

В гостинице «Золотой Сокол» Анжела обратилась к хозяйке, и та отдала ей свою комнату. Поскольку пажи рыцаря Кольмара не явились помочь господину снять оружие, он решил, что они отправились выполнять его поручение.

Глава 34 Грезы

Эрнест Кольмар, сняв с себя доспехи сам, попытался найти на постели отдохновение, в котором так нуждался, но сон его тревожили ужасные картины случившихся за день происшествий. Он увидал себя в дикой, пустынной местности сражающимся с обитателем адского царства. Его мрачное лицо грозно наклонялось к рыцарю, чтобы продиктовать условия победителя. Потом ему показалось, будто звучный голос смягчился, колоссальная фигура превратилась в женскую, и страшное лицо адского духа, сохраняя сверхъестественную красоту, приняло черты Сатанаисы. Действительно, наклонившись к нему, освещенная бледными лучами лампы, горевшей в его спальне, великолепная дочь сатаны смотрела на Кольмара с трогательным выражением нежности и меланхолии.

– Сатанаиса, это вы? – спросил Кольмар тихим голосом, ибо в появлении мрачной красавицы в тот час, когда ночь покрывает своей мантильей обитателей земли, было что-то торжественное и таинственное.

– Да, это я, дочь сатаны, пришла поблагодарить тебя за мужество, которое ты выказал для меня, возвратив мне, по крайней мере отчасти, свободу. Но пришла я, увы, проститься с тобою навек. Завтра, прежде чем рассветные лучи отразятся от вершин домов Праги, я буду на дороге к моей родной стране. Такова моя судьба. Сверхъестественная сила, позволившая мне увидеться с тобою сегодня, решила, что этот раз будет последним. Но, раньше чем мы расстанемся навсегда, я стану умолять тебя еще об одной услуге. Та же неисповедимая судьба, что принуждает меня покинуть Европу и воротиться на Восток, повелевает Этне не ехать со мною. Мы должны разлучиться, и для нее прошу я твоего покровительства.

– Говори, Сатанаиса, я исполню все, чего ты потребуешь, – сказал рыцарь, удивляясь, что одно из условий, предписанных духом тьмы, так легко исполнить.

– О, спасибо, рыцарь с благородным сердцем! – воскликнула мрачная гурия. – Завтра, когда солнце пройдет половину своего небесного пути, ты встретишь Этну в одном из боскетов у реки. Она сама расскажет, какой помощи ожидает от тебя. Теперь прощай, прощай, о мой возлюбленный! Судьба одерживает верх, прощай навсегда!

Произнеся последние слова голосом, дрожащим от волнения и любви, Сатанаиса наклонилась и запечатлела жгучий поцелуй на губах рыцаря. Он протянул руки, чтобы прижать ее к груди, но встретил пустоту: дочь сатаны исчезла. В ту же минуту лампа погасла и в комнате воцарилась тишина и темнота.

Эрнест Кольмар, не понимая, спит он или нет, старался собраться с мыслями. Но чем больше пытался он осмыслить происшедшую сцену, тем больше сомневался в ее действительности. Наконец он почувствовал такую усталость и такое измождение, что опустился на постель в глубоком сне.

Проснувшись на другой день, он удивился, не увидев своих пажей. Их продолжительное отсутствие пугало его. К тому же он поклялся своему черному победителю покинуть Прагу, не вмешиваясь в дела Богемии, и хотел прекратить поиски принцессы Елисаветы.

Он наскоро оделся, спустился в большую залу «Золотого Сокола» и спросил хозяйку, не оставили ли его пажи какого-нибудь сообщения. Получив отрицательный ответ, он попросил хозяйку осведомиться у Анжелы, нужны ли ей его услуги. Но к своему величайшему изумлению, он узнал, что она утром уехала из гостиницы, ничего никому не сказав.

Глава 35 Анжела спасена

Солнце уже пробежало половину своего пути, и рыцарь Кольмар, верный обещанию, направился к тому месту, где должен был встретить Этну. Находясь еще под впечатлением событий, так быстро следовавших одно за другим в последние часы, он задумчиво ехал по цветистым берегам Молдовы, когда, приподняв глаза, увидал в реке тонущую женщину, увлекаемую быстрым течением. Он тотчас узнал очаровательное личико Анжелы и, повинуясь порыву своей великодушной натуры, бросился в воду. Девушка уже протянула ему руку, но, когда он хотел схватить ее, Анжела исчезла под водой. Рыцарь нырнул, приложив сверхъестественные усилия, поймал девушку за платье и вытащил, бесчувственную, на берег.

Он начал уже опасаться, что появился слишком поздно, но скоро легкий румянец покрыл ее щеки, глаза раскрылись и дико посмотрели на рыцаря. Но при звуках его голоса память вдруг вернулась к ней; девушка поняла, что случилось и кому она обязана своим спасением. Взгляд, брошенный ею на Кольмара, был наполнен самой живой признательностью и, нужно сказать, самой глубокой любовью.

В эту минуту послышался легкий шум прибрежных деревьев. Кольмар обернулся и заметил прекрасную Этну.

Выражение удивления и радости разлилось по лицу прелестной девы неба, ибо мокрые платья молодой девушки и рыцаря сказали ей об опасности, которой они подверглись. Но при виде нежной красоты Анжелы радость ее сменилась мрачной гримасой ревности. Запрятав это чувство в глубине сердца, она приложила к губам свисток из слоновой кости, и уже через минуту из боскета появились Беатриче и Линда с двумя таборитами.

– Поручаю вам эту молодую красавицу, – сказала Этна своим прислужницам. – А вы, друзья мои, – обратилась она к солдатам, – проводите рыцаря в свою палатку и дайте ему одежду на смену. – Потом, повернувшись к Эрнесту Кольмару, она тихо промолвила: – Я подожду вас здесь, если вы пожелаете поговорить со мною.

– Этна, – ответил рыцарь, – я пришел сюда просить ваших приказаний.

Между тем Линда и Беатриче приподняли Анжелу, и та объявила, что вполне может идти. Рыцарь сделал знак солдатам, и все, за исключением Этны, последовали за таборитами.

Шагов через двести проводники остановились на поляне, где находились двенадцать палаток и возвышался щегольский шатер. Туда Линда и Беатриче ввели Анжелу, дабы окружить ее заботой, в которой она нуждалась.

Офицер таборитов снабдил Эрнеста Кольмара одеждой, и рыцарь, узнав от девушек, что Анжела вне опасности, и, поблагодарив солдат, отправился туда, где должен был найти Этну.

Глава 36 Кинжал Этны

Этна медленно прохаживалась по цветистому берегу Молдовы, лоб ее задумчиво хмурился, плечи были печально опущены, выражение меланхолии омрачало лицо. Она вспоминала, как Кольмар ухаживал за молодой девушкой, спасенной из воды.

Вдруг из лесу появилась пожилая женщина, один вид которой произвел странное и страшное действие на прелестную девушку.

– Демон, зачем ты пришел сюда?! – вскричала она, и ее блестящие глаза заметали молнию на пришелицу, стоявшую перед нею холодно и спокойно.

– Сестра Марьета, – сказала та, – хочешь воротиться к нам? Тебя ожидает теплый прием, прошлое будет забыто…

– Презренная! Как смеешь ты делать мне подобное предложение?! Неужели ты думаешь, что я вернусь в этот монастырь живая…

– Я говорю не о монастыре, сестра Марьета, – перебила старуха, – но о том земном рае, где при звоне серебряного колокола в полночь…

– Молчи, молчи! Приказываю тебе! – угрожающе воскликнула Этна в бешенстве почти адском.

– Сестра Марьета, твой гнев совсем не пугает меня, и я буду предостерегать тебя до тех пор, пока останется еще время покинуть таборитов. Приди, говорю тебе, ты будешь принята благосклонно. Но если ты откажешься, предупреждаю, твой приговор будет произнесен и Бронзовая Статуя потребует своей жертвы.

– Негодная женщина, я презираю твои угрозы, – промолвила Этна уже более спокойно. – Если бы не клятва, которую я дала перед отвратительными и страшными свидетелями, я сообщила бы Жижке такие сведения, что он моментально уничтожил бы вашу общину, превратил ваши дворцы в пепел и жестоко отомстил всем тем…

– Ага! Но твоя клятва удерживает тебя! – саркастически закричала старуха с адским торжеством.

– Остерегайся оскорблять меня, Марта, – сказала Этна, покраснев от гнева. – Да, я обещала молчать, но не обещала щадить моих врагов.

В эту минуту Марта, быстро оглядевшись вокруг и решив, что такое уединенное место вполне подходит для осуществления намерения, задуманного ею сейчас, внезапно выхватила кинжал, который до сих пор прятала, и закричала:

– Если не хочешь погибнуть, ты последуешь за мною!

Этна с быстротою молнии тоже вытащила из-под складок своей одежды кинжал с длинным и острым лезвием; сталь блеснула на солнце и полностью погрузилась в грудь Марты.

Без единого стона, без малейшего содрогания старуха повалилась к ногам Этны как раз тогда, когда появился рыцарь Кольмар.

– Не судите обо мне худо! – воскликнула Этна умоляющим голосом. – Эта женщина угрожала мне: посмотрите, вот ее кинжал. Я погибла бы, если бы не опередила ее.

– Печальна твоя участь, девушка! – произнес Кольмар с состраданием. – Тебя нельзя осуждать, ибо речь шла о твоей жизни: вот доказательство угрозы, принудившей тебя нанести роковой удар. Но всегда прискорбно видеть, как нежная рука женщины обагряется кровью. Забудем это страшное происшествие, и пусть даже следов не останется.

Схватив труп Марты, он бросил его в реку.

– Теперь, – продолжал рыцарь, – скажи мне, чем я могу тебе помочь? Через несколько дней я уезжаю из Праги в Вену; я не намерен более задерживаться в столице Богемии.

– Ты возвращаешься в Вену? – промолвила Этна. – О! Если бы я смела…

– Говори откровенно, – перебил ее Кольмар. – Я поклялся Сатанаисе повиноваться тебе во всем. Считай меня братом.

– Как мне изъявить тебе свою благодарность? – отвечала Этна. – Я сама желаю поехать в Вену с Линдой и Беатриче, которых отдала мне сестра.

– Позволь же мне и моим пажам проводить тебя, – сказал Кольмар. – Через шесть дней я отправляюсь в путь. Сатакаиса, верно, сообщила тебе причины отъезда?

– Да, я знаю все, – кивнула Этна. – Настанет день, когда я объясню тебе все непонятное, и твои сожаления смягчатся, но теперь я не имею права говорить. С благодарностью принимаю твое предложение проводить меня в Вену. Через шесть дней, на рассвете, я присоединюсь к тебе за воротами, ведущими на дорогу в Австрию. Но, прежде чем проститься, ответь, кто эта молодая девушка, которую ты вытащил из воды? Вероятно, после такого потрясения ей придется остаться у меня на несколько дней.

– Она приемная дочь честных крестьян из окрестностей замка Альтендорф, – сказал Эрнест Кольмар. – И хотя она скромного происхождения, ее красота и добродетель заслуживают твоего гостеприимства.

– Ты говоришь о ней с жаром, – заметила Этна с некоторой горечью.

– Я многим обязан ей, – объяснил рыцарь. – Прошлой ночью, проиграв в несчастной битве за твою сестру и оставшись лежать на земле без чувств, я был спасен ею и, вероятно, обязан ей жизнью. Поручаю ее твоим попечениям. Но прощай; через шесть дней буду тебя ждать.

Рыцарь и прелестная дочь неба расстались. Первый отправился в Прагу, я вторая в свой шатер, но по пути она повторяла следующие странные слова:

– Он мой, он мой!

Глава 37 Лионель и Конрад

Получив от своего господина приказание отыскать принцессу Елисавету, Лионель и Конрад осведомились у Тремплина, не существует ли ее портрета. Выяснив, что во дворце богемского короля прежде висел портрет, они отправились туда и после долгих и бесполезных поисков добрались наконец до небольшой богато украшенной комнаты, на стене которой действительно находился портрет молодой, прелестной принцессы. На рамке был вырезан королевский герб. Но каково было удивление обоих пажей, когда они узнали в принцессе даму, которой Лионеля представили тем вечером, что сопровождали столь романтические обстоятельства: при одном воспоминании о них пажи еще дрожали!

Они тотчас решили увезти принцессу из этого гнусного места.

Несколько дней блуждали они по Праге и ее окрестностям в надежде найти старуху-проводницу и убедить ее опять послужить проводником, но поиски их оказались бесполезными.

Вечером пятнадцатого августа, в тот самый день, когда рыцарь Кольмар должен был сражаться за Сатана-ису, пажи, прогуливаясь по валу, заметили величественную даму, направлявшуюся к южным воротам города.

Проходя мимо них, она вскрикнула от радости и, приподняв вуаль, сделала молодым людям приветственный знак. Те узнали хозяйку праздника во дворце, куда так желали попасть опять. Они поспешили поклониться ей и сказать, что были бы очень счастливы, если бы она приняла их во второй раз. Дама отвечала, что желание их исполнится этим же вечером, и уговорила пажей следовать за нею.

Они добрались до живописного кладбища, опять закутались в монашеские рясы, сели на лошадей и через час приехали в таинственный дворец. Там, как и в первый раз, они переоделись, и, когда прозвенел серебряный колокол, возвещавший полночь, массивные двери отворились и пажи вторично попали в храм удовольствий.

Глаза их немедленно обратились к женщине, чей портрет они видели: пажи ни минуты не сомневались, что находятся рядом с принцессой Елисаветой.

К великой радости молодых людей, хозяйка, как и в первый раз, представила Лионеля принцессе.

– Без сомнения, вы не узнаёте меня, – сказал молодой человек.

– Я вас не забыла, – ответила она кротким и каким-то жалобным голосом. – Но как вы попали сюда вторично?

– Важная причина, касающаяся вас, заставила нас вернуться. Вы ведь знакомы с рыцарем Кольмаром. Это он нас послал.

– Стало быть, Австрия еще со мной, – вздохнула принцесса. – Да, рыцарь Кольмар был здесь около трех недель назад. Но как вы отыскали место моего заключения… то есть мое убежище? – поправилась она. – И каковы ваши намерения?

– Я служу рыцарю Кольмару, – ответил молодой человек, – и по его приказанию хочу увезти вас отсюда под покровительство Австрии.

– Боже мой! Как я буду вам благодарна! А что вы приготовили к побегу?

– Ничего, потому что мы не знаем, где находимся. Мы полагаемся только на наше мужество и шпаги. Повелевайте, а мы будем повиноваться.

– Тогда нельзя терять ни минуты, – заметила принцесса. – Совсем скоро все двери запрут. А пока мы можем пройти так, что на нас не обратят внимания. Ваш товарищ тоже с нами?

– Да, – ответил Лионель, – он уже покинул свою даму. По какой дороге мы побежим?

– Тут есть подземный ход, ведущий на волю, – объяснила принцесса.

Они направились в переднюю медленно, чтобы не возбудить подозрения, спустились по мраморной лестнице и попали в большую залу, случайно оказавшуюся пустой.

– До сих пор нам все удалось, – заметила принцесса, – а теперь начнутся трудности и опасности.

С этими словами она отворила маленькую, но массивную дверь под мраморной лестницей, и молодые люди увидали еще одну лестницу, верхние ступени которой освещались лампами из залы. Пажи и принцесса бросились туда и заперли за собою дверь. Конрад захватил зажженную лампу, чтобы освещать путь.

Но едва сделали они несколько шагов по сводчатому коридору, как со всех сторон раздались крики удивления и ярости, и вооруженные люди в черных масках устремились на принцессу и ее провожатых. А потом появился Киприан с факелом.

– Не убивайте их! – закричал он. – Это новые жертвы для Бронзовой Статуи и «поцелуя» Девы!

Глава 38 Путешествие

При виде монаха и замаскированных людей принцесса пронзительно вскрякнула и в отчаянии всплеснула руками. Лионель и Конрад взялись за шпаги, но сопротивление было бесполезно: их окружало человек двенадцать. Пажей обезоружили, закутали в рясы с капюшонами и повели по мрачным коридорам. А крики принцессы Елисаветы говорили о том, что ее возвращают туда, откуда она напрасно пыталась бежать.

Ни слова не произнесли те, в чьей власти находились пажи. Они быстро миновали многочисленные коридоры, наконец тяжелая дверь повернулась на петлях и свежий ночной воздух ударил пажам в лицо сквозь капюшоны. Потом послышался громкий голос Киприана, приказывающий готовиться к отъезду.

Молодых людей посадили на лошадей и привязали. Отряд пустился в путь, проехал по подъемному мосту и поскакал крупной рысью по дороге, которую пажи с закрытыми лицами узнать не могли. Путешествие продолжалось в величайшем молчании всю ночь, с первыми лучами рассвета отряд остановился у небольшой гостиницы. Веревки были развязаны, капюшоны сняты, и пажам предложили разделить общий завтрак.

Всадников было четверо, не считая Киприана, которому подали завтрак на отдельном столе. Монах съел только кусок хлеба и выпил стакан воды.

Скоро опять сели на лошадей; к пленникам применили те же меры предосторожности, только не надели капюшонов, и лошади, освеженные отдыхом, скакали с новой энергией.

Ехали еще два дня, останавливаясь лишь подкрепиться. Пажи поняли, что двигались они той самой дорогой, которая вела от замка Альтендорф в Вену.

Утром, на третий день, отряд добрался до места, где дорогу пересекал узкий рукав Молдовы. Через реку был переброшен деревянный мостик для пешеходов, но всадникам пришлось ехать вброд. Едва они направились к реке, как лошадь монаха, возглавляющего процессию, так резко отпрянула в сторону, что менее искусный всадник вылетел бы из седла. Отыскивая причину ее испуга, монах заметил труп женщины, запутавшийся в траве возле берега. Он отвернулся и погнал лошадь вперед, но всадники, следовавшие за ним и привыкшие к зрелищу смерти в самых отвратительных ее видах, направились к телу. Оно еще хорошо сохранилось, и лицо, хотя несколько раздутое, легко было узнать, да и одежда мертвой не оставляла сомнения. Пажи тоже посмотрели на утопленницу и с ужасом узнали ту, которая возила их в первый раз в дом, ставший для них гибельным.

– Это Марта! – воскликнул Киприан. – Но почему она утонула!

– Ее убили! – вскричал один из всадников, вытаскивая кинжал, оставленный Этной в груди несчастной женщины.

Киприан взял оружие и, едва разглядев тонкое, гибкое лезвие и богатую рукоятку, вскрикнул от бешенства и мрачно скривился. После минутного размышления он спрятал кинжал под рясой и, обернувшись к своему отряду, сказал:

– Это открытие меняет мои планы. Я должен воротиться в Прагу, ибо, если клятвопреступная сестра Ма-рьета идет в наступление, наши друзья попадут в опасное положение. Продолжайте ваш путь и исполните все так, как исполнили бы при мне.

Всадники сделали безмолвный знак согласия, и Киприан уже собрался поворачивать обратно, когда Лионель попросил выслушать их наедине.

– Удалитесь, – сказал монах всадникам.

Те отъехали на несколько шагов, и молодые люди остались с монахом одни.

– Я не знаю, – начал Лионель, – какую участь вы назначаете нам, однако должен просить вас подумать, прежде чем вы решитесь на последнюю крайность. Это и в ваших интересах, и в наших, потому что господин, которому мы служим, страшно отомстит на нанесенное оскорбление.

– Вы говорите о том, кто назвался Эрнестом Кольмаром? В таком случае ваша угроза не страшна для меня: мне известно о вашем господине больше, чем вы думаете.

– Вы его знаете? – вскрикнули молодые люди.

– Да, я знаю, что он самозванец, – усмехнулся монах. – Каким-то образом он захватил письмо, посланное мною герцогу австрийскому, и воспользовался этим документом, чтобы употребить во зло мое доверие. Мало того, сфабриковав фальшивые бумаги, он стал, мнимым посланником принца Альбрехта. Нам это известно, потому что один из наших людей навел в Вене необходимые справки и выяснил, что никакого Кольмара вовсе не существует ни при дворе, ни среди вельмож. Если бы не Жижка, для которого он, без сомнения, шпионит, месть Бронзовой Статуи уже настигла бы его, хотя он сумел ускользнуть в первый раз, о чем наверняка вам рассказывал.

– Мы не слышали таких подробностей, – возразил Лионель, – но вы очень ошибаетесь. Для‘спасения собственных жизней я открою вам тайну нашего господина и убежден, что, узнав о том, какая опасность заставила нас говорить, он простит наше предательство, ибо он столько же великодушен, сколько храбр и могуществен. Приблизьтесь же, потому что вы один должны услышать мои слова.

Удивленный Киприан приблизился к Лионелю, тот наклонился в седле и что-то прошептал ему.

– Клянусь небом, теперь я понимаю все! – вскричал монах. – Да, теперь мне все ясно. Экий я дурак, что не догадался!

– Значит, вы возвратите нам свободу? – обрадовался Конрад.

Монах несколько минут не отвечал, погруженный в мысли, рожденные новым открытием. Наконец он обратился к молодым людям:

– Вас обоих посвятили в таинства дома, где вы видели принцессу Елисавету?

Краска стыда, покрывшая щеки пажей, была самым красноречивым ответом для бенедиктинца.

– И вы ничего не говорили об этом своему господину? – продолжал он.

– Нет, нет!!! – закричали в один голос пажи. – Мы связаны страшной, торжественной клятвой в присутствии ужасных свидетелей…

– Коли так, вам не представится случая нарушить ее, – грозно промолвил Киприан.

С этими словами он сделал знак всадникам, и те подъехали. Он дал им несколько кратких инструкций и поскакал в Прагу.

Несчастные пажи только теперь поняли, что предательство, вместо того чтобы принести пользу, лишь приблизило их смертный приговор. Но они не могли поделиться друг с другом мыслями, потому что их стража так погнала лошадей, что не дала возможности разменяться даже несколькими словами.

Отряд продолжал скакать до замка Альтендорф. Там верховые свернули в лес, о котором мы упоминали и который простирался до самых стен. Всадники остановились, спешились и заставили спрыгнуть на землю своих пленников. Скоро один из караульных, посланный вперед, воротился с пожилым человеком, и пажи тотчас его узнали: это был Губерт, управляющий замка.

Взгляд, брошенный им на пажей, доказал, что и он узнал их. Молодым людям почудилось даже, что на лице старика отразилось сострадание и сочувствие. Но если так, то выражение это быстро исчезло, и пажи скоро уже ни на что не надеялись, наблюдая, как управляющий шепчется с начальником отряда.

– Следуйте за мною, – сказал старик минуту спустя, – и не шумите, потому что при первом же вашем крике о помощи вам немедленно завяжут рот.

Он поднял опускающуюся дверь, расположенную в маленькой часовне, и за ней обнаружилась лестница с узкими ступенями. Пленники и стража спустились вниз. Губерт шел впереди с фонарем. Пройдя по сводчатым коридорам, они очутились в склепе с мраморными гробницами, потом в зале со страшной машиной. Ужас, вызванный этим зрелищем, заставил пажей начать сопротивляться, несмотря на веревки, связывавшие им руки, но их принудили идти дальше до тех пор, пока они не попали в громадную залу, где находилась колоссальная бронзовая статуя.

Не позволяя пленникам останавливаться, караульные повели их в круглую комнату, где лежал кусок гранита и в нише стояло распятие.

– Опуститесь на колени, молодые люди, – сказал Губерт, – и примиритесь с небом, ибо через несколько минут ваша земная жизнь закончится.

Едва встали они на колени перед распятием, послышался заунывный звук колокола. Отворилась дверь, и три человека высокого роста, в черных рясах, с лицами, закрытыми капюшонами такого же цвета, молча вошли в комнату.

– Для чего нас призвали? – спросил один из них глухим, замогильным голосом.

– Исполнить месть Бронзовой Статуи! – торжественно ответил Губерт.

Глава 39 Управляющий и пажи

При появлении палачей молодые люди вскочили и бросились обниматься. Видя, что смерть так близка, они со слезами говорили друг другу вечное прости.

– Эти слезы недостойны нас, – сказал наконец Лионель, – надо мужественно перенести нашу участь.

– О, если бы она ждала нас на поле брани! – воскликнул Конрад. – Но быть убитыми в каком-то подземелье!..

– Время не ждет, молодые люди, – заметил старик Губерт. – Кончили вы молиться Богу, христиане?

Пажи сделали знак, что они готовы, и в последний раз упали на колени перед распятием.

– Вы можете уйти, – сказал Губерт замаскированным стражникам. – Ваши услуги здесь не нужны. Осужденные принадлежат теперь служителям Бронзовой Статуи, и вам нельзя присутствовать на церемонии «поцелуя» Девы.

– Мы это знаем, Губерт, – ответили караульные. – Мы ждали только вашего приказания, чтобы удалиться.

– Тогда следуйте за мною, – продолжал управитель, взяв лампу, – Я вас провожу до места, откуда дорогу вы уже найдете.

Молодые люди остались в темноте. Описывать их тоску, пока стояли они рука об руку, ожидая казни, было бы слишком горестно и слишком долго, ибо мысли пажей переносились к счастливым дням их юности, к погибшим надеждам и нежным личикам Линды и Беатриче.

– Когда же конец?! – воскликнул Конрад. – Эго ожидание слишком жестоко, пусть нас ведут на смерть.

– На смерть! – повторил воротившийся Губерт. – Нет, мои юные друзья, вы, конечно, настрадались, но я не мог раньше вас предупредить.

Три человека в черной одежде палачей сбросили с себя печальные платья, и удивленные пажи, еще дрожа, но уже наполняясь надеждой, увидели кроткие и печальные лица, сходство которых говорило о близком родстве.

Губерт дотронулся до пружины, спрятанной в стене, и молодые люди, как и три их новых товарища, вышли в бесшумно отворившуюся дверь, так искусно спрятанную в стене, что непосвященный человек никогда бы не поверил, что она там находилась.

Зала, открывшаяся за дверью, была обширна и высока, меблирована просто, но прилично и, по-видимому, назначалась для многолюдных собраний.

Губерт сделал молодым людям знак сесть, а три брата подали им вина и фруктов и ушли, оставив их с управляющим.

– Милые дети, – сказал им старик, – я смог избавить вас от ужасной смерти, но не в состоянии возвратить вам свободу. Теперь вы умерли для света, если только какое-нибудь счастливое, но неизвестное мне событие не уничтожит всевластия Бронзовой Статуи.

Тут отворилась дверь, и пажи увидали на пороге женщину в белой рясе кармелитки.

– Молодые люди, – обратилась к ним белая женщина нежным голосом, согласовывавшимся с ее прелестным лицом, – добро пожаловать в это мрачное жилище. Увы! Я не в силах возвратить вас друзьям – вы простились с ними навсегда, – но вы будете здесь не одни. И не сомневайтесь: я сделаю все возможное для того, чтобы сократить ваше заточение.

– Будем надеяться, – начал старик Губерт, – что ваши дела в Праге…

– Да, Губерт, – перебила кармелитка, – Господь направляет нас иногда самым необыкновенным путем, используя для достижения цели самых обычных людей. Поэтому, несмотря на долгие годы жестоких разочарований, душа моя сохраняет веру во Всемогущего, а порой даже надеется.

– Милостивая государыня! – вскричал Лионель, преклоняя колено. – Дай Бог, чтобы вы возжелали чего-нибудь, что позволило бы нам доказать свою безмерную благодарность. Мы обещаем отдать свои жизни при первом вашем знаке и будем ждать его с упованием.

– Упование и надежда свойственны вашим летам, – молвила кармелитка. – И было бы преступлением и безбожием говорить, что надежды нет.

Пажи не успели ответить на ее утешительные слова, потому что в эту минуту четыре двери, которых они прежде не заметили, отворились и пропустили двадцать мужчин в черных платьях и почти столько же женщин в белых кармелитских рясах. Они подошли к белой женщине и с уважением поклонились ей. У всех были печальные, но смиренные лица. Это были жертвы, которых белая женщина спасла от «поцелуя» Девы.

Глава 40 Прибытие в пражский замок

Когда Этна воротилась в свой шатер среди таборитских палаток, начальник ее свиты сообщил, что получил от Жижки приказание проводить девушку в замок со специально приготовленными комнатами, и Этна, ожидавшая этого известия, ответила, что палатки можно убирать и что она готова ехать. Потом она отправилась к Анжеле и, увидев, что та еще слишком слаба для самостоятельного передвижения, предупредила о том, что ее перевезут в замок.

С величайшим трудом удалось Анжеле сдержать свою радость при этой новости. Пленники, которым она поклялась помочь, были заключены именно в пражском замке, туда ей надо было попасть, и Провидение открывало Анжеле дорогу без всяких усилий с ее стороны. Она сумела, однако, преодолеть свое волнение и поблагодарила Этну за заботу.

Анжелу поместили на носилки; рядом, на великолепном коне, ехала Этна под густым покрывалом, Линда и Беатриче тоже были верхом на прекрасных лошадях. Таборитские воины провожали их до самого замка.

Как только Анжела вошла в назначенную ей комнату, с нею сделалась горячка вследствие вынесенных волнений и она надолго слегла в постель.

Глава 41

Четыре дня прошло с тех пор, как Эрнест Кольмар расстался с Этной, а оба пажа не показывались в гостинице «Золотой Сокол».

Беспокойство рыцаря увеличивалось ежечасно. Ему оставалось пробыть в Праге только два дня: как же в такое короткое время сумеет он отыскать храбрых молодых людей?

Пока Эрнест Кольмар предавался своим печальным размышлениям и начинал уже отчаиваться, внезапно его озарило воспоминание о разговоре с Тремплином по приезде в Прагу.

Была ли правда, спрашивал он себя, в рассказе о трех братьях Шварц, которых видели сопровождаемых всадниками в черных масках не только близ Праги, но и в окрестностях замка Альтендорф? Почему этой легенде не быть правдой? Разве его, Кольмара, не захватили замаскированные всадники и не повезли по австрийской дороге мимо замка Альтендорф? И разве Киприан не угрожал ему Бронзовой Статуей и «поцелуем» Девы? Тот же Киприан хотел похитить Этну в пещере возле лагеря таборитов; именно его слышала Анжела в гостинице, когда он пугал Марьету страшной статуей.

Бронзовую Статую и непонятную машину рыцарь видел в подземелье замка Альтендорф, следовательно, там должен заседать тайный трибунал, одним из главарей которого был Киприан. А когда братья Шварц исчезли, они работали в доме баронессы Гамелен. Не туда ли Киприан собирался доставить Анжелу? Не к ней ли привозили его, рыцаря Кольмара, и не у нее ли он видел принцессу Елисавету? В таком случае, баронесса либо сообщница монаха, либо последний обманывал ее, но так или иначе, именно в ее доме собирались члены страшного трибунала Бронзовой Статуи. Пажи, отправленные на поиски принцессы Елисаветы, вероятно, добрались до нее, но, скорее всего, попали в плен к членам трибунала.

Эти мысли, сначала смутные, наконец полностью завладели рыцарем. Но только лишь выяснить участь пажей было недостаточно, следовало их спасти, а каким образом? Выпросить у Жижки таборитов и окружить замок Гамелен было легче легкого, но такое означало выдать ему принцессу Елисавету и вмешаться в дела Богемии, а Кольмар дал клятву воздержаться от этого.

Что же делать? Действовать одному? И рыцарь решился. Оставалась только одна трудность – найти средство пробраться в дом баронессы.

Целый день прошел в размышлениях, и Эрнест Кольмар был вынужден отложить до завтра исполнение своего намерения.

Следующий день, предпоследний из тех, которые ему позволили провести в Праге, рыцарь потратил, придумывая способ проникнуть в проклятый дом Гамелен. Он просил аудиенции у баронессы, но его посыльного отправили обратно без ответа.

Тогда, решив заставить принять себя любым путем, даже силою, если это потребуется, хотя и сознавая, насколько опасна и сомнительна такая попытка, Эрнест Кольмар отправился к Тремплииу за последними необходимыми сведениями. Но не успел он и рта раскрыть, как хозяин гостиницы заговорил первым:

– Не желаете ли вы узнать имя вон той дамы благородной наружности, что идет по улице, ведущей к мосту?

– Кто она? – воскликнул Кольмар, охваченный предчувствием близости своей цели.

– Это баронесса Гамелен, – ответил Тремплин.

– Слава Боту! – вскричал рыцарь и, оставив трактирщика изумляться этому восклицанию, устремился к баронессе.

Она была богато одета, по ее плечам небрежно развевалось покрывало. Ее высокий рост и величавая осанка сильно поразили рыцаря, а когда, опередив ее на несколько шагов, он обернулся, то увидал, что красота ее лица соответствовала чудной симметрии форм.

«Возможно ли, чтобы женщина столь благородной наружности была сообщницей убийц и агентом тайного трибунала?» – подумал Кольмар.

В эту минуту баронесса, очарованная мужественной красотой рыцаря, ловко уронила свое покрывало, и ветер отнес его в сторону. Рыцарь поспешил поднять накидку и подать ее баронессе. Та приняла свою вещь, бросив на рыцаря нежный взгляд.

– Осмелюсь спросить, – сказала она, – кому я обязана признательностью за столь вежливый поступок?

– Меня зовут Людвиг Габсбург, – ответил рыцарь.

– Вы приезжий? – продолжала баронесса.

– Я прибыл только несколько дней назад, – пояснил Кольмар, – и должен уехать завтра или послезавтра наверняка. Но я вынуждаю вас стоять на улице, – добавил он, – когда мне бы следовало предложить проводить вас домой.

– Я живу довольно далеко от Праги, – промолвила баронесса, опуская покрывало на лицо и медленно шагая рядом с рыцарем.

– Как бы ни велико оказалось расстояние, я буду счастлив сопровождать вас, – заявил рыцарь.

Баронесса Гамелен промолчала, но ускорила шаги и, добравшись до городских ворот, остановилась.

– Если вы перейдете за укрепления, – сказала она, – вам будет трудно вернуться в город: часовые таборитов запирают ворота на ночь.

– Что же мне делать? – вздохнул Кольмар. – Я так хочу проводить вас, где бы вы ни жили, но я не здешний и решительно не представляю, где смогу переночевать, если мне не позволят вернуться в гостиницу.

– Если вы действительно желаете сопровождать меня, рыцарь Людвиг Габсбург, – отвечала баронесса, – то можете не сомневаться, что встретите в моем доме самое радушное гостеприимство. Но предупреждаю вас, – прибавила она, бросив на рыцаря пламенный взгляд, – что дом мой – обитель развлечений и любви, и туда должны входить только те, кто мечтает насладиться всеми удовольствиями, доставляемыми хорошим столом, красотой, музыкой и танцами.

– С восторгом принимаю приглашение в такое восхитительное место! – вскричал Кольмар.

– Не колеблюсь более, – кивнула баронесса. – Но вам придется покориться кое-каким предосторожностям, ибо дорогу к моему дому вам знать нельзя.

– Приказывайте, благородная дама, – сказал Кольмар, – я готов повиноваться, а необычность этого приключения добавляет в него новое очарование.

– Пойдемте же, – молвила баронесса, подавая руку рыцарю и быстро увлекая за собой.

Скоро они дошли до кладбища, о котором мы так часто упоминали. Лошади были готовы, и человек, уже встречавшийся Кольмару, держал в руке монашескую рясу.

Дрожь пробежала по телу рыцаря. Ему подумалось, что человек этот наверняка его узнает и предупредит баронессу.

Но его опасения не подтвердились, и слуга безо всякого удивления подал ему рясу. Рыцарь надел ее, капюшон завязали и пустили коней галопом.

Глава 42 Анжела

В тот самый вечер, когда происходили описанные события, Анжела, оправившись от несчастного случая, который мог кончиться очень плохо, прощалась с Этной.

– Куда вы направляетесь, Анжела? – говорила прелестная дочь неба. – Не думайте, что я спрашиваю из пустого любопытства, но из симпатии к вам и дружеских чувств.

– Пока я не могу ничего объяснить, – отвечала Анжела. – А ухожу я, желая избавить вас от опасностей и трудностей, сопряженных с предприятием, приведшим меня в Прагу.

– Еще одно слово, – сказала Этна. – Вы сообщили о своей встрече с отцом Киприаном: не доверяйтесь ему никогда, бегите, как от змеи, а в особенности отказывайтесь от гостеприимства любого порекомендованного им лица.

– Благодарю вас, – поклонилась Анжела. – Я обещаю последовать вашим советам. Я и так не доверяла ему, ведь он, говорят, один из самых могущественных членов некоего страшного тайного общества.

– Не пренебрегайте же моими предостережениями относительно этого человека, – побледнев, молвила Этна дрожащим голосом. – А теперь, если вы едете, прощайте навсегда, потому что я тоже оставляю завтра Прагу и Богемию, чтобы никогда более не возвратиться.

С такими словами она поцеловала молодую девушку, и та сразу ушла.

Спустившись по ступеням, приведшим ее к мосту с причаленными лодками, Анжела попросила караулившего их старика дать ей маленькую лодочку, с которой легко управиться. Сторговались скоро. Еще Анжела попросила лампу и все необходимое для того, чтобы зажечь ее. Старик улыбнулся, подумав о какой-нибудь любовной интриге, требовавшей тайны и осторожности. Он сразу дал Анжеле то, что она хотела, и рассказал, как обращаться с лодкой.

Анжела, получив предметы, нужные для смелого предприятия, замышляемого ею, быстро оттолкнулась от пристани и полетела вниз по течению.

Скоро она заметила высокие башни и массивные стены пражского замка. Направив лодочку к крепости, она проникла в узкий подземный канал, ведущий внутрь замка. Молодая девушка не могла унять дрожь, очутившись в темноте под мрачными сводами, ведь во времена богемских королей ходили слухи, будто неугодные заключенные тайно умерщвлялись в тюрьме замка и ночью перевозились по мрачному каналу, чтобы потом остаться выброшенными в водах безмолвной, глубокой реки.

Но, призвав на помощь все свое мужество, девушка заскользила по каналу со столь страшной славой, запали» лампу и поручив себя небу. Течение быстро уносило ее вперед..

Глава 43 Героиня

Сверхъестественная сила духа прелестной девушки позволила ей вверить свой утлый челнок безмолвной, быстрой реке, врывающейся в подземный канал.

Скоро лодка, увлекаемая быстрым течением, сильно ударилась о другую лодку, гораздо большую, причаленную у каменной лестницы; ее ступенями, выходящими из воды, канал кончался. Анжела ловко уцепилась за нижнюю ступеньку, прикрепила свою лодку к железному кольцу, вбитому в стену, и, взяв свою лампу, поднялась но лестнице, погруженной в полную темноту. Наверху ее остановила запертая дверь, К счастью, петли до того заржавели, что сломались при первом прикосновении. Анжела, отворив дверь, пошла дальше и скоро добралась до большой залы с самым разнообразным оружием на стенах. Анжела попала в арсенал богемских королей. Эту дорогу объяснил девушке ее приемный отец, служивший прежде в крепости: Анжела виделась с ним на пути в Прагу.

Анжела заметил^ доспехи, очевидно, предназначенные для юноши или для молодой амазонки. Шлем с красными перьями казался очень легким, а рядом на стене висела длинная тонкая шпага. Девушка вынула ее из ножен и с любопытством осмотрела богатую резьбу на изящном эфесе и блестящую сталь лезвия, гибкого, как тростник.

Анжела умела владеть шпагой. Приемный отец, старый солдат, научил ее пользоваться разным оружием, и ловкость у Анжелы заменяла мускульную силу.

Шпага эта, точно специально сделанная для нее, подала девушке мысль надеть броню амазонки. Готовясь к встрече с таборитскими часовыми, она поняла, что рассеет все подозрения, если выдаст себя за пажа Жижки, идущего с поручением к пленным. Она поспешно надела доспехи, и те, к счастью, пришлись ей впору: их сделали для одной из прежних богемских принцесс. В своем новом наряде она смело зашагала вперед, не заботясь о производимом шуме и поставив лампу в углу залы, чтобы укрыть ее от ветра. Скоро она пересекла двор, на который выходили окна тюрьмы, где томились пленные вельможи, и храбро постучалась в дверь, расположенную внизу.

Скоро внутри мелькнул свет, и голос таборитского часового спросил: «Кто тут?»

– Отворите, – сказала Анжела, – я пришел к пленникам от генерала.

Часовой торопливо отодвинул тяжелые запоры, и Анжела вошла в низкую сводчатую залу, освещенную железной лампой.

– Поднимитесь по этой лестнице, – сказал часовой. – Когда выйдете на площадку, увидите коридор, именно там их камеры, закрытые на наружные засовы. Но отворяйте только одну дверь сразу, потому что, если пленники станут сопротивляться, мы не справимся с ними вдвоем, а остальные караульные далеко, они не скоро услышат наши крики.

– Не беспокойтесь, – ответила Анжела. – Я исполню ваши указания дословно.

Воодушевленная успехом, до сих пор сопутствовавшим ее предприятию, Анжела проворно поднялась по лестнице, вошла в длинный коридор, отворила дверь и очутилась лицом к лицу с одним из заключенных.

Тот встал и посмотрел на нашу героиню с любопытством, смешанным с опасением, ибо посещение пажа Жижки в такой час показалось ему подозрительным, но чистосердечие, отражавшееся на очаровательном личике Анжелы, успокоило его.

– Кто ты, молодой красавец? – спросил он, приметив, что посетитель как будто конфузится начать разговор.

– Я друг, – ответила Анжела. – Но позвольте узнать, с кем я имею честь беседовать?

– С маркизом Шомбергом, – сообщил тот.–

А теперь тоже скажите, кто вы и каким образом сумели добраться сюда?

– Мое имя не значит ничего, – заметила девушка. – Я пришел вас освободить.

– Возможно, и так, – согласился маркиз. – Но вдруг ваше посещение скрывает измену? Тем более что вы упорно не называете своего имени.

– Меня зовут Анжел Вильдон, – заявила девушка. – А теперь, маркиз, выслушайте меня, не прерывая. Между вами и свободой только один таборитский солдат. Необходимо обезвредить его. Но я требую, чтобы жизнь ему сохранили. С таким условием вы побежите со мной из крепости?

– Конечно, прекрасный паж, я пойду за вами без опасения и недоверия…

– Хорошо, – перебила Анжела. – Я сообщу вашим товарищам о том, что явился освободить их.

Она вышла, отворила соседнюю камеру и увидела барона Альтендорфа, которого встречала несколько раз, но тот не знал ее. Она быстро объяснила ему то же, что и маркизу Шомбергу, и отвела барона в камеру маркиза. Потом отправилась к графу Розембергу.

– Ваше сиятельство, – сказала она, – я пришел возвратить свободу вам и двум вашим товарищам по заключению.

Граф несколько минут смотрел на молодого пажа молча, потом заметил:

– Я уже видел вас, дорогой мой, хотя не помню где.

– Не думаю, – проговорила девушка, – чтобы мы когда-нибудь встречались с вашим сиятельством, но моя сестра, Анжела Вильдон, часто рассказывала о ваших милостях к ее родителям.

– Анжела Вильдон ваша сестра? А я думал, что у нее нет родных.

– Да, я ее брат, – продолжала наша героиня, решив скрыть свое имя. – Меня зовут Анжел, и я вам предан. Я поклялся освободить вас или погибнуть. Но не будем терять время, каждая секунда промедления увеличивает опасность.

В эту минуту к ним присоединились два других заключенных, и они быстро составили план действий. Анжела пошла первой, а пленники, под защитой темноты, сзади, но достаточно близко, чтобы защитить ее в случае надобности. Добравшись до солдата, она сказала, что уже уходит.

– Недолго же вы оставались, – заметил таборит.

И не успел он открыть рог, чтобы продолжить фразу, как Анжела бросилась на него с силой и быстротой молодого тигра. Внезапность нападения не позволила солдату защититься. Анжела опрокинула его и, приставив кинжал к горлу, пригрозила смертью, если он вскрикнет. В это время барон, граф и маркиз подоспели на помощь к своему спасителю. Часового связали, рот ему заткнули кляпом и заперли его в пустой камере первого заключенного.

Потом беглецы вышли на двор, проникли в арсенал и выбрали себе оружие, чтобы суметь защититься в случае нападения. Затем, под предводительством Анжелы, они отыскали лодку, прикрепленную к кольцу в стене.

В легком челноке поместились все четверо, и скоро лунный свет, серебривший Молдову, возвестил, что освобождение их свершилось. Вельможи стали благодарить своего спасителя за неоценимую услугу, но тот прервал их, напомнив, что они должны поскорее решить, как упрочить возвращенную свободу и что им предстоит ехать всю ночь для того, чтобы убежать подальше от Жижки. Не вызывало сомнения то, что, узнав об их побеге, Жижка повсюду разошлет солдат на поиски.

Вельмож поразила справедливость замечаний молодого человека, выказывающего теперь столько же благоразумия, сколько он выказал мужества, освобождая их. Барон Альтендорф, пошептавшись с маркизом Шомбсргом, обратился к графу Розембергу:

– Я знаю одну благородную даму, имеющую замок недалеко от Праги, давайте отправимся туда. Вы, конечно, слышали о баронессе Гамелен. Она встретит нас гостеприимно и найдет нам лошадей из своей конюшни. Кроме того, она даст нам провожатых, чтобы защититься от нападений таборитов.

– Имя баронессы известно и уважаемо всеми, – сказал граф Роземберг. – Я был бы рад с ней познакомиться.

– Итак, в Белый Дом! – воскликнул барон Альтендорф. – Направьте лодку к противоположному берегу.

– Надеюсь, наш молодой спаситель тоже отправится с нами, – прибавил граф. – Ведь теперь мы обязаны помогать ему, защищать его, словом, окружать безграничной заботой.

И маркиз и барон полностью присоединились к словам графа. Между тем лодка достигла берега, все вышли и быстро зашагали к Белому Дому за бароном Аль-тендорфом, который объявил, что знает кратчайшую дорогу.

Анжела с удовольствием согласилась присоединиться к тем, кого она спасла. Дело ее в Праге кончилось, и она думала о том, как ей увидеться с альтендорфской белой женщиной.

Глава 44 Приключения в Белом Доме

Теперь мы должны вернуться к Эрнесту Кольмару, которого оставили с баронессой Гамелей.

Путь преодолели скорее, чем в первый раз, хотя рыцарь заметил, что они опять делали бесполезные объезды, чтобы сбить его с толку. Когда на большом дворе сняли капюшон, закрывавший лицо Кольмара, он узнал это место.

Баронесса, не подозревая, что рыцарю известно, где он находится и кто она, с приятной улыбкой пригласила его следовать за нею и в большой зале поручила его пажам. Те по великолепной лестнице проводили его наверх, в комнату с костюмами.

Баронесса же отправилась в будуар, облачилась в роскошный наряд и не пренебрегла ничем, чтобы подчеркнуть свою красоту, которая, однако, вполне могла обойтись без заимствованного блеска.

Пробило уже десять часов, когда баронесса закончила одевание и паж пришел доложить ей, что приехал отец Киприан и требует немедленного свидания. Она отправилась в гостиную, где в ожидании ее ходил большими шагами монах.

– Как вы скоро воротились! – воскликнула баронесса. – Вы, должно быть, не останавливались ни днем ни ночью. Но отчего вы так взволнованы? Разве пажи ускользнули от вас и не получили наказания за свою смелость?

– Нет, они погибли, как заслуживали, – ответил монах с жестокой улыбкой. – Но их господин, Эрнест Кольмар, еще свободен.

– Чего же нам. бояться? – удивилась баронесса.

– От него всего можно ожидать, – заявил монах.–

Кольмар очень опасен. Зачем, если он не имел враждебных намерений, ему понадобилось пробираться сюда, хотя его посыльного отправили без ответа? Впрочем, его план удался, ибо теперь он здесь. Сторож на кладбище узнал его, и я поспешил отвратить удар, угрожающий нам. И еще об одном я должен поговорить с вами.

– Я слушаю, – сказала баронесса, – У нас еще час до полуночи.

– Во-первых, – продолжал монах, – ответьте, все ли ваши слуги налицо?

– Марты нет с того самого вечера, когда она повезла вам платье в придорожную гостиницу.

– Она была убита и брошена в реку Марьетой, или Этной, как она любит называть себя. И вот доказательство, – прибавил монах, вытаскивая из-под рясы длинный гибкий кинжал, который он вынул из груди Марты.

– Да, это кинжал Марьеты, я его узнаю, – произнесла баронесса, рассмотрев оружие. – Но вот уже несколько дней, как совершено было убийство, а нового ничего не случилось. Вероятно, Этна действовала вследствие какой-то ссоры или в порыве гнева. Вряд ли она изменила своей клятве. А в день своей смерти не исполняла ли Марта какого-нибудь вашего поручения?

– Да, мы хотели схватить Анжелу Вильдон, которую я встретил в замке Альтендорф. Она, должно быть, слышала наш разговор с Мартой в гостинице у дороги, разговор опасный, если о нем станет известно. Но воротимся к рыцарю. Каким образок! вы познакомились с ним?

– Я увидела его на улице в Праге, поразилась благородству его осанки и позволила ему заговорить со мной. Он, кажется, меня не знал и представился Людвигом Габсбургом.

– А по-моему, – заявил монах, – просто он хотел пробраться в этот дом. Доказательством тому – фальшивое имя. Но как действовать? Я впервые не понимаю, что я должен делать и на что решиться.

– Он в нашей власти! – вскричала баронесса. – Мы можем страшно наказать его за замышляемую измену. Почему вы колеблетесь? Каждый раз, как враг или предатель попадал к вам в руки, вы решались быстро, ваши приказания тотчас исполнялись, и Бронзовая Статуя хватала свою жертву. Какой же талисман защищает этого австрийца от вас? Не самозванец ли он, как выяснил наш человек в Вене?

– Все правильно, но вы забываете, что рыцарь

Кольмар привез верительные грамоты, подписанные герцогом австрийским и великим канцлером герцогства, а барон Альтендорф стер подписи специальным химическим составом.

– В таком случае австриец не самозванец, и наш посыльный в Вене ошибся, – заметила баронесса.

– Он совсем не самозванец, – торжественно произнес монах. – Он имеет полное право называться не только рыцарем и не только Кольмаром, но и Габсбургом. Пажи открыли мне тайну своего господина, объяснившую все до сих пор непонятное.

– Говорите же! – воскликнула баронесса. – Кто он, этот Эрнест Кольмар, и почему вы не решаетесь отдать его Бронзовой Статуе?

Киприан приблизил губы к уху баронессы и прошептал несколько слов еле внятным голосом.

– Теперь мне ясна ваша неуверенность, – кивнула она. – И я боюсь, не попадем ли мы в беду.

– Не пугайтесь заранее, – сказал монах. – Возможно, он желает только увидеть принцессу Елисавету, возможно, просто ищет своих пажей, предполагая, что они приехали сюда. Во всяком случае нам необходимо узнать причину, руководящую им, прежде чем решить, что делать. Вы должны пойти к нему.

– Хорошо, – согласилась баронесса после минутного размышления, – я встречусь с ним в Фарфоровой галерее. Но если к половине первого я не вернусь, знайте, что мне грозит опасность и требуется помощь.

– Договорились, – сказал Киприан. – В назначенное время я сам приведу вооруженных слуг.

Баронесса вышла из гостиной, где происходило это продолжительное совещание, и остановилась на минуту отдать приказание пажу:

– Эрмах, проводите гостя не в залу, а в Фарфоровую галерею.

Паж поклонился, и баронесса направилась к галерее.

Глава 45 Баронесса и рыцарь

Фарфоровая галерея была одной из достопримечательностей Белого Дома. Несмотря на небольшие размеры, она не могла не вызывать восторга. Построенная с редким совершенством, она служила хранилищем великолепнейшего европейского фарфора.

Туда-то и отправилась баронесса Гамелен ждать Эрнеста Кольмара.

В это время молодой паж Эрмах, красивый восемнадцатилетний юноша, побежал в гардеробную, где в нетерпении томился рыцарь.

– Моя благородная госпожа, – промолвил паж, входя и почтительно кланяясь, – поручила мне проводить вас к ней.

– Я готов, друг мой, – сказал Кольмар. – Но прежде я желаю поговорить с тобой.

– Со мной? – удивился Эрмах.

– Да, – подтвердил рыцарь, положив ему руку на плечо, – В твоем лице, дитя, есть что-то говорящее о чистосердечии и честности. Клянусь небом! Я задел в тебе чувствительную струпу… ты плачешь… плачешь!

– О, слова, произнесенные вами, полны такой доброты… – Молодой паж не сумел договорить, голос его прервался от вздохов.

– Перестань, успокойся, бедное дитя, – промолвил Кольмар. – Что я могу сделать для тебя?

– Уведите меня отсюда. Помогите мне бежать из этого дома! – воскликнул паж, молитвенно сложив руки.

– Я обещаю помочь тебе, если ты объяснишь, каким образом и откуда мы сумеем выйти, когда настанет время, – сказал Эрнест Кольмар. – А потом ты поступишь ко мне на службу.

– Да благословит вас небо! – прошептал Эрмах. – Теперь спрашивайте скорее, мы не должны оставаться здесь долее. Я погиб, если меня застанут с вами.

– Ответь, видел ли ты здесь двоих молодых людей лет девятнадцати в зеленых полукафтанах?

– Да, их привозили сюда несколько ночей назад, – ответил Эрмах. – Они переодевались в этой комнате, а вот их собственные платья, – прибавил он, раскрывая чемодан, стоявший в углу комнаты.

– Это они! – вскричал Кольмар, тотчас узнавший полукафтаны своих слуг, – Слава Богу! Я проследил их. Но скажи мне…

– Если вы хотите спросить, что сталось с ними, – прервал, его Эрмах, – то я не смогу ответить. Верно только то, что они вдруг исчезли, но где и каким образом, я не знаю.

– Еще одно слово, – продолжал рыцарь. – Знаком ли ты с отцом Киприаном, и здесь ли он теперь?

– Он приехал сегодня вечером, – ответил Эрмах, – и баронесса беседовала с ним наедине, пока ке приказала мне привести вас.

– А! Так монах здесь? Следовательно, мне надо действовать быстро. Я последую за тобой к твоей госпоже, милый, ко очень может статься, что наше свидание получится коротким и мне придется силой прокладывать себе путь отсюда.

– Проводив вас в Фарфоровую галерею, – сказал Эрмах, – я сразу отправлюсь в нижнюю залу и буду там ждать. Потом вы пойдете за мной, и беру Бога в свидетели, что я останусь вам верен.

– Ступай, – промолвил Эрнест Кольмар, – я следом.

Молодой паж отвел рыцаря в Фарфоровую галерею и, прежде чем затворить за собой дверь, переглянулся с Кольмаром, как бы уверяя его, что сдержит обещание.

Дверь закрылась, и рыцарь остался один с баронессой, приблизившейся к нему с улыбкой.

– Я ждала вас с нетерпением, Людвиг Габсбург, – сказала она, протягивая руку. – Но вы как-то напряжены, словно озабочены чем-то, а ведь в этом доме царствует удовольствие. О! Если вы имеете тайну, мучащую вас, доверьтесь мне, и я с удовольствием помогу вам советами или утешением.

– Возможно ли, чтобы под столь обольстительной наружностью скрывалось такое лицемерие! – вскричал Кольмар.

– Что вы хотите сказать, рыцарь? – изумилась она, но, взглянув на песочные часы, стоявшие в галерее, успокоилась, ибо недоставало только пяти минут до половины первого.

– Баронесса Гамелен, – продолжал рыцарь, – я приехал сюда под чужим именем. Я Эрнест Кольмар. Теперь отвечайте мне, куда девались мои пажи?

– Ваши пажи? – повторила баронесса, снова посмотрев на часы.

– Да, два молодых человека, которых я проследил до Белого Дома. Говорите! – закричал он, обнажая кинжал. – Говорите, или я убью вас!

Ко тут пробило половину первого, и в галерею вбежали вооруженные люди в черных масках. Баронесса вскочила с торжествующим восклицанием, и служители Бронзовой Статуи схватили Кольмара.

Однако еще какой-то человек в полной броне, с опущенным забралом вошел в Фарфоровую галерею.

Глава 46 Как Анжела вела себя в Белом Доме

Воротимся к Анжеле Вильдон и к троим вельможам, которых, мы оставили в ту минуту, когда они направлялись к Белому Дому.

Было уже за полночь, когда они добрались до места. Барон Альтендорф постучался, и привратник, разглядев его в форточку, поспешил отворить.

– Баронесса здесь? – спросил маркиз Шомберг.

– Здесь, – ответил, привратник.

Барон и маркиз пересекли двор в сопровождении графа и нашей героини. В передней их встретили пажи, в том числе Эрмах, и: поздравили с освобождением.

– Искренне благодарим вас, наши юные друзья, – поспешно проговорил маркиз, – но велите немедленно оседлать четырех лошадей.

– И пусть нам дадут восемь провожатых, – прибавил барон Альтендорф. – А пока принесите поесть и выпить.

– Отец Киприан здесь, – заявил один из пажей.

– Коли так, веди нас к нему, – сказал маркиз Шомберг.

Первый паж побежал готовить лошадей, второй распорядился относительно провожатых, третий приказал подать закуску, а четвертый пошел в комнату, где баронесса оставила Киприана. Но Эрмах, верный обещанию, данному Кольмару, остался в передней.

Едва услыхав, имя отца Киприана, Анжела вспомнила, что Этна предостерегала ее не только опасаться его самого, но не принимать дружбу от его знакомых.

Увидев маркиза с бароном, своих коротких друзей, и графа Роземберга, с которым встречался лишь мельком, Киприан вскрикнул от удивления и вскочил на ноги. Потом глаза его устремились на нашу героиню, и он слегка вздрогнул.

– Какое чудо совершилось в эту ночь? – пробормотал он, озирая попеременно троих вельмож и Анжелу.

– Вот наш избавитель! – заявил Шомберг, указывая на девушку.

– Не обманывают ли меня мои глаза? Возможно ли это?! – воскликнул монах, подходя к молодой девушке и бросая на нее проницательный взгляд.

– Ваше обращение может заставить предположить, будто вы знаете меня, отец мой, – заметила Анжела, выдерживая его взор с некоторой надменностью. – А между тем я не помню, где, когда и каким образом мы с вами встречались.

– Тебе хочется разыгрывать со мной роль незнакомки. Пожалуйста, – шепнул монах, наклоняясь к Анжеле так, чтобы она одна слышала его.

И, прежде чем она успела ответить, он прибавил вслух:

– Если действительно этот молодой человек спас вас, господа, надо признаться, что вы не могли иметь более очаровательного избавителя.

– Анжел Вильдон заслуживает огромной признательности, – заметил граф Роземберг. – Я знаю его сестру с детства и заявляю, что храбрость брата может сравниться только с добродетелью сестры.

– А! Так у вас есть сестра? – сказал монах, скова глядя на нашу героиню, словно говоря ей, что для него тайн нет.

– По-моему, – . произнесла Анжела, – чем скорее мы продолжим наш путь, тем лучше. Жижка не замедлит разослать солдат во все стороны, как только узнает о побеге; вероятнее всего, он уже знает, ведь часового давно сменили.

– Молодой человек прав, – согласился маркиз Шомберг. – Через пять минут мы уедем. Но прежде я должен сказать баронессе пару слов.

– Пока ее нельзя увидеть, – возразил монах, взглянув на часы, показывающие двадцать минут первого. – Баронесса беседует с рыцарем Эрнестом Кольмаром.

– Эрнестом Кольмаром! – вскричал барон Альтендорф так запальчиво, что никто, даже Киприап со своими рысьими глазами не приметил, что Анжела слегка вздрогнула. – О чем может говорить с баронессой этот самозванец?

– Мне некогда давать вам объяснения, – ответил Киприан. – Я бы вообще не сказал, что у баронессы встреча с рыцарем Кольмаром, если б не ждал от их разговора важных последствий. Кольмар не самозванец.

– Но обладает ли Эрнест Кольмар достаточным влиянием, чтоб заставить Австрию прислать нам войско для победы над проклятыми таборитами? – спросил барон Альтендорф.

– Да, – произнес монах торжественным тоном, – Несколько дней назад мне стали известны странные вещи, и если бы благоразумие не предписывало вам бежать, мы могли бы воспользоваться случаем, чтобы принять важные решения для Богемии. Но мы соберемся чуть позже в замке Альтендорф: сделаем там штаб-квартиру борьбы с таборитами.

Тут отворилась дверь, и вошли два лакея с серебряным блюдом, на котором лежала холодная говядина и стояли отборные вина.

Появление слуг перебило разговор, и Киприан, снова обернувшись к песочным часам, с беспокойством увидал, что уже половина первого – назначенное баронессой время.

Трое вельмож приблизились к столу, а монах повернулся к лакеям.

– Прикажите вооруженным охранникам немедленно отправиться в Фарфоровую галерею и арестовать человека, беседующего там с баронессой, – тихим голосом велел он им.

Слуги поклонились и исчезли.

Киприан подошел к столу и заметил, что Анжела пропала.

– Куда отправился наш юный друг?! – вскричал Киприан, бросаясь к двери.

Ему пришло в голову, что Анжела, стоявшая близко к нему, слышала, что он сказал слугам.

И он не ошибся, потому что Анжела заперла дверь снаружи.

Выбравшись в коридор, храбрая девушка увидела, что один из слуг, получивших от монаха приказание, вошел в комнату на другом его конце. Она бросилась туда же и спряталась за мраморной колонной. А потом она проследила, как три человека в черных масках в сопровождении слуги пересекли коридор и вбежали в Фарфоровую галерею.

Анжела, опустив забрало и обнажив шпагу, смело кинулась за ними.

Глава 47 Как рыцарь Эрнест Кольмар и Анжела Вильдон

Нескольких слов нам хватит для того, чтобы описать положение дел в ту самую минуту, как наша героиня в броне, с опущенным забралом вбежала в Фарфоровую галерею.

Баронесса Гамелен вскочила с криком торжества. Кольмар, застигнуты® врасплох, на секунду попал в руки служителей Бронзовой Статуи, лакей стоял поодаль, чтоб помочь, если понадобится.

Но внезапное появление нашей героини до того удивило и испугало нападавших, что они выпустили рыцаря. Он обнажил шпагу и встал возле Анжелы, хоть и не узнал ее. Баронесса Гамелен пронзительно вскрикнула и спряталась за замаскированными людьми. Те бросились на рыцаря и Анжелу, слуга, схватив шпагу, присоединился к ним.

– Не теряйте мужества! – воскликнула баронесса. – Отойдите от двери, я схожу за помощью.

Но Анжела уже опрокинула на пол одного из замаскированных, а Кольмар сшиб с ног другого.

Баронесса отчаянно завопила, но сразу умолкла и замерла в неподвижности, следя со странным беспокойством за битвой, продолжавшейся с равными шансами на успех.

Сражались двое против двух. Но рыцарю удалось пронзить сердце своего противника, а последний разбойник, видя, что; он остается один, опустил оружие. Баронесса в бешенстве грохнулась на пол, слуга убежал за помощью, и Кольмар закричал Анжеле:

– Назад! Назад! И запрем дверь!

Анжела повиновалась, оба выскочили из галереи и закрыли ее на ключ! Из комнаты, где Анжела заперла троих.» вельмож и Килриана, доносились стук и брань. Рыцарь и Анжела сбежали с лестницы, но в передней встретили еще восемь замаскированных человек. Это были провожатые, ждавшие графа, барона и маркиза. А тут появился Киприан, сумевший выбить дверь, и заорал, чтобы рыцаря и его товарища схватили.

Эрмах быстро сделал Кольмару знак следовать за ним и исчез под лестницей. Взяв Анжелу за руку, Кольмар бросился за пажом и запер дверь, прежде чем успели догадаться, что произошло.

– Теперь, если вы дорожите жизнью, поспешим! – закричал паж, стоявший на ступенях с лампой в руке. – Мы должны первыми попасть в замок Гамелей.

С этими словами он побежал по подземелью, а рыцарь и Анжела за ним.

– Все обещает нам успех, – заметил Эрмах. – Кип-риан и его слуги отправились в замок, чтобы нас поймать. Но если они возьмут лошадей, то им придется скакать в объезд, а если пойдут пешком, мы их опередим. Добравшись до замка, мы будем спасены.

Паж, хорошо знакомый с подземельем, скоро вывел беглецов на двор, окруженный высокими башнями, а потом в калитку и на дорогу.

Глава 48 Рыцарь, паж и молодая девушка

Беглецы не замедляли шага до тех пор, пока не добрались до леса. Тогда Кольмар обратился к Анжеле:

– Вы спасли мне жизнь, храбрый незнакомец, и можете рассчитывать на мою признательность. Скажите же, кто вы и каким образом сумели явиться так кстати?

– Слишком долго объяснять, – ответила Анжела.

– Это он спас аманатов Жижки, – вмешался паж.

– Граф Роземберг и друзья его свободны? – удивился Эрнест Кольмар.

– Да, я поклялся освободить их или погибнуть, – сказала Анжела. – Но я думаю, что нам надо расстаться здесь. Я не могу вернуться в Прагу из страха перед Жижкой, но надеюсь скоро увидеть вас.

– Я завтра отправляюсь в Вену, – заметил Кольмар, – провожаю туда одну даму и не могу отложить отъезд даже на день.

– Я поеду в ту же сторону от южных ворот, в место, расположенное в трех днях пути от Праги.

– Мы можем ехать вместе до тех пор.

– С удовольствием, но как только покажутся башни замка Альтендорф, я скажу вам, кто я, почему держал забрало опущенным, и прощусь с вами навсегда.

– Будь по-вашему, – кивнул Кольмар. – Теперь я должен торопиться в Прагу.

– На рассвете я присоединюсь к вам у южных ворот города, – сказала Анжела. – Только приведите мне лошадь.

Они простились и расстались.

Анжела осталась в лесу, а рыцарь и паж отправились в Прагу.

Глава 49 Встреча у южных ворот

Башни, церкви и высокие здания богемской столицы чернели в темном небе, когда четыре всадника медленно выбрались из города через южные ворота.

Впереди ехал Эрнест Кольмар.

В нескольких шагах за ним на лошади, когда-то принадлежавшей Лионелю, ехал Эрмах. Он держал за поводья коня, предназначенного для Анжелы Вильдон. Поодаль следовали слуги с поклажей.

Уже за воротами к ним присоединилась Этна со своими прислужницами.

При появлении сестры Сатанаисы Эрмах вскрикнул от удивления.

Никто не обратил на это внимания, но Эрмах продолжал пристально рассматривать девушку.

Кольмар сообщил Этне, что их еще должен догнать молодой незнакомец, и рассказал испуганной девушке, какие приключения случились с ним. Через несколько минут они услыхали шум среди деревьев, окаймлявших дорогу, и к ним приблизилась, как и обещала, Анжела Вильдон.

Она была: по-прежнему в броне.

– Добро пожаловать, мой храбрых! избавитель! – воскликнул Кольмар.

Когда он представил Этне своего друга, она даже не заподозрила, что перед нею та самая Анжела, о которой она заботилась.

Пока наша героиня садилась на лошадь, Этна, обернувшись, в первый раз заметила Эрмаха.

Она вздрогнула, словно ее внезапно укусила змея, потом опять подняла глаза на пажа, и значительный взгляд, брошенный им на девушку, ясно показал, что она не ошиблась.

Глава 50 Комната в гостинице

Солнце уже исчезло за горными вершинами, окаймлявшими горизонт, когда наши путешественники остановились у ворот довольно красивой гостиницы на краю дороги.

И хозяин, и жена его, и все слуги выбежали к приезжим, ибо золотые шпоры рыцаря, говорящие о высоком звании, великолепные одежды Этны, паж, две прислужницы и слуги показывали знатных господ.

Этна ушла в отведенную ей комнату, чтобы привести в порядок свой туалет перед ужином, и Кольмар с Анжелой остались наедине в большой зале гостиницы. Она предупредила рыцаря, что, не желая еще раскрывать свое инкогнито, будет ужинать одна.

Между тем Этна, направляясь в комнату, где сидели Кольмар и Анжела, встретила в коридоре пажа Эрмаха.

– Я желала поговорить с вами, Эрмах, – сказала Этна. – Пойдемте ко мне, там нам никто не помешает.

– Хорошо, Марьета, – холодно бросил паж.

– Молчите! Я не ношу уже этого имени, – промолвила Этна тоном полусердигым, полуумоляющим.

Потом, быстро повернувшись, зашагала в свою комнату.

– Чего вы хотите от меня? – спросил Эрмах, пытаясь скрыть волнение под внешней сдержанностью.

– Эрмах, – сказала Этна, – мы будем друзьями… не так ли?

– К чему вам моя дружба, Марьета? – произнес паж, бросая пламенные взгляды на молодую девушку, губы его дрожали. – Когда мы жили в одном доме, я – как смиренный служитель, а вы – словно блестящая звезда, восторгающая всех, я вас любил! Да, я имел смелость любить вас и обожать!

– Ах! Будь она проклята, ваша любовь! – вскричала Этна, – Но вы забыли о ней?

– Нет… не забыл… и не забуду никогда! – покачал головой Эрмах. – Но только потому не забуду, что связал другую цель с этой страстью.

– Какую же? – спросила Этна.

– Мщение, – ответил Эрмах с горечью.

– О! Это жестоко, это низко! – воскликнула Этна, не в состоянии преодолеть охвативший ее гнев.

– Какое мне дело до ваших слов? – произнес Эрмах. – Они не страшнее ваших поступков. Помните, как, бросившись к вашим ногам, я признался вам в любви, сводившей меня с ума? Никогда не забуду я той минуты и никогда полностью не отомщу за себя! Помните, с каким презрением вы меня отвергли?..

– Но вы простите меня? О, вы простите! – взмолилась Этна, серьезно испуганная. – Скажите мне, Эрмах, скажите, что прощаете!

– Никогда! – ответил паж.

– Но чего вы хотите? Каким способом будете мстить мне? – продолжала Этна.

– Вы любите Эрнеста Кольмара! – заявил паж.

– Ах! – вскричала Этна. – Нет… вы ошибаетесь, Эрмах…

– Вы пытаетесь меня обмануть, – прервал ее паж. – По пламенным взглядам, которые вы бросали на него сегодня, по страсти, с какою любовались им…

– Довольно, довольно! – перебила Этна, – Вы правы, я люблю Эрнеста Кольмара.

– Он был очень добр и великодушен ко мне! – воскликнул Эрмах. – Он вызволил меня из этого отвратительного дома…

– Да, вы оба помогли друг другу, – заметила Этна. – Но вспомните вашу клятву, Эрмах, клятву, запрещающую открывать тайны Белого Дома и замка Гамелен.

– Я не нарушу ее, – заявил паж, – но, далее не нарушая, я смогу кое-что сказать рыцарю Эрнесту Кольмару.

– Нет, нет, вы не погубите меня, Эрмах! – вскричала Этна, молитвенно сложив руки. – Вы не захотите, чтобы я умерла от стыда в присутствии человека, которого люблю. Неужели ничто не может вас тронуть: ни слезы, ни просьбы?

– Одно условие… только одно, – пробормотал Эрмах, не спуская глаз с Этны.

– Какое же? – задрожала Этна, предугадывая ответ.

– Это условие, – повторил паж с ударением, приближаясь к Этне настолько, чтобы она почувствовала на своих щеках его жгучее дыхание, – это условие нетрудно угадать в женщине, находящейся в присутствии мужчины, ослепленного страстью и готовою отомстить, если он будет отвергнут.

– Да, понимаю, Эрмах, – сказала Этна, побледнев как смерть. В ее глазах появился зловещий блеск, губы сжались, точно она вдруг решилась на поступок, который могло внушить только одно отчаяние.

– Вы меня понимаете и соглашаетесь? – вскричал молодой человек, внезапно просияв от торжества и любви.

– Соглашаюсь, – подтвердила Этна ледяным тоном.

– Я вас люблю! – воскликнул Эрмах с каким-то безумием. – Я сделаюсь вашим рабом, я жизнь за вас отдам. Итак, в эту ночь, Этна… когда все заснут, вы придете, не правда ли? Но без гнева, без холодности, не как жертва…

– Не бойтесь, Эрмах, – сказала Этна, окинув его взглядом, в котором пажу померещилась вспышка страсти, – если я вынуждена уступить обстоятельствам, я сумею покориться моей участи!

– Благодарю, благодарю! – прошептал паж, поднося к губам руку Этны и выбегая из комнаты.

Этна неподвижно просидела несколько минут, стараясь вернуть спокойствие расстроенным лицу и мыслям, и когда она спустилась в залу, где подавали ужин, самый придирчивый наблюдатель не подметил бы следа бури, промчавшейся в ее душе.

Разговор между Этной и рыцарем почти исключительно касался мест, по которым они проезжали, но на другом конце стола царствовало абсолютное молчание. Эрмах был погружен в сладострастные размышления, диктуемые его воображением, Линда и Беатриче, узнавшие от пажа, каким образом исчезли Лионель и Конрад, вдали в глубокую меланхолию.

Едва ужин кончился, все встали и разошлись по своим комнатам.

Несмотря ка то что Эрнест Кольмар не отдыхал прошлую ночь, он спать не лег, а вместо того отворил окно и устремил взор в пространство, освещенное серебристыми лучами луны. Он стоял так более получаса, предаваясь самым различным мыслям. Более всего он сожалел о том, что вынужден покинуть Прагу, не узнав об участи своих пажей и не оказав помощь принцессе Елисавете. Подумав о принцессе, он вспомнил, что не успел расспросить Зрмаха об обитателях Белого Дома и о цели, к которой они стремились.

Еще он вспомнил, что баронесса Гамелен на улице в Праге рассказывала ему об удовольствиях и очаровании, царствующих в ее доме, и что Эрмах, умоляя вывести его из замка, говорил о нем, как о проклятом месте, к тому же Кольмар был убежден, что дом этот служит штаб-квартирою членам трибунала Бронзовой Статуи. Перечисленные обстоятельства внушили ему желание выяснить подробности, связанные с этим таинственным, а может быть, и преступным местом.

Поддавшись любопытству, Эрнест Кольмар тихо вышел из комнаты и осторожно, чтобы не тревожить никого, зашагал по неосвещенному коридору. Но, приблизившись к комнате, занимаемой Эрмахом, рыцарь удивился, заметив в полуотворенной двери свет. Он подошел к самому порогу и там внезапно замер.

Возле кровати, где Эрмаха, изнуренного дневной усталостью, несмотря на назначенное свидание, застиг сон, стояла Этна! Волосы ее, как золотистые волны, рассыпались по алебастровым плечам, в одной руке она держала лампу, освещающую ее смертельно бледное лицо.

Этна около минуты глядела на спящего пажа, потом рыцарь заметил, что с ее лицом произошла страшная перемена: холодная бледность сменилась выражением адского бешенства. Эрнест Кольмар почувствовал трепет во всем теле, и в ту же секунду рука Этны поднялась над кроватью и кинжал сверкнул, как молния, при свете лампы.

Оружие стремительно опустилось, с губ Эрнеста Кольмара сорвался крик ужаса, и он бросился в комнату.

Глава 51 Преданность в преступлении

Внезапное появление Эрнеста Кольмара произвело на Этну ужасное действие. Она не выронила лампу, рука, державшая ее, не пошевелилась, и другая рука не изменила положения, в котором нанесла удар. Этна не произнесла ни слова, ее полуоткрытые губы посинели, глаза лишились зловещего блеска, взор был неподвижен.

С минуту благородный рыцарь и преступная женщина стояли лицом к лицу. Первый с трудом верил, что глаза не обманывают его и что он не видит кошмарный сон, вторая находилась в таком оцепенении, что не имела сил анализировать свои мысли.

Наконец Кольмар подошел к постели, на которой лежал паж. Но всякая помощь тут была бесполезна: клинок проник глубоко в сердце, направленный такой верной рукой, что было неудивительно, почему молодой человек умер, не застонав и не вздохнув.

– Этна, возможно ли это? – еле внятно прошептал Кольмар.

– Пощадите! Сжальтесь надо мною! – вскричала Этна, очнувшись.

Закрыв лицо руками, она заплакала. Горькие слезы текли между пальцами, и, когда в пароксизме горя она судорожно откинула голову назад, рыцарь даже испугался ее.

– Этна… это ужасно… Ужасно! – сказал он мрачным голосом. – Какие причины могут оправдать ваш поступок?

– Причины существуют, – воскликнула сестра Сатанаисы, ухватившись за слова, произнесенные Эрнестом Кольмаром, с тем жаром, с каким человек, падающий в пропасть, хватается за травинку. – Я более несчастна, чем виновна, более достойна сожаления, чем осуждения, потому что обстоятельства… Все жестоко соединилось, чтобы уничтожить ваше ко мне уважение, когда я желаю видеть вас своим другом.

Она опять закрыла лицо руками, сгибаясь под тяжестью самой страшной печали, когда-либо терзавшей сердце женщины.

– Вашим другом! Да, Этна, я хотел бы остаться им, – промолвил Кольмар. – Но вспомните, ради Бога, сцену в боскете возле Праги. Она была полна крови и смерти. Посмотрите на ту, что произошла теперь: опять кровь и смерть.

– Да, да, Боже мой! Но не мучайте меня! – прошептала Этна, падая на колени. Потом, простирая сложенные руки к рыцарю, она закричала со страстной мольбой: – Выслушайте меня, заклинаю вас! Я знаю, что лишусь вашей дружбы, расстанусь с вами и никогда больше не встречусь, но я не хочу покинуть вас убежденным в том, что я хладнокровная преступница. Нет… этот молодой человек страшно оскорбил меня: есть такие вещи, рыцарь, которые могут довести до убийства даже ангела.

– Какие именно, Этна? – спросил Кольмар.

– Рассказ получился бы слишком длинным, – ответила Этна. – К тому же я навсегда погибла в вашем мнении, – прибавила она, вставая, – и мне не остается ничего другого, как проститься с вами навсегда.

Говорила она тихим голосом, но с таким странным выражением на лиде, что Кольмару вдруг подумалось, не замышляет ли девушка что-нибудь нехорошее?

– Вы хотите проститься со мною навсегда, но каким образом? Завтра в гостинице узнают, что совершено преступление. Что мы должны отвечать? Ох! – вздохнул Кольмар. – Для чего только я обещал Сатанаисе проводить вас!

– Разве вы сожалеете о том, что сделали для Сатанаисы, лишь потому, что Этна потеряла ваше уважение? – со смиренным видом спросила несчастная девушка дрожащим голосом. – Не надо, Эрнест, не будьте так несправедливы и так невеликодушны, – продолжала она. – Ведь Сатанаиса не утратила прав на вашу дружбу. Скажите мне, рыцарь, скажите, что мои преступления не лишили Сатанаису вашего уважения.

– Сохрани Бог от подобной несправедливости к вашей сестре! – воскликнул Кольмар.

Взглянув на Этну, стоявшую перед ним, Кольмар был поражен выражением радости и торжества, внезапно оживившим ее лицо.

– Благодарю, тысячу раз благодарю за это уверение, рыцарь, – прошептала Этна. – Я предана сестре и не хотела бы, чтобы последствия моих злодеяний отразились на ней.

– Такого незачем бояться, – заметил Кольмар. – Однако ночь проходит, а ничего еще не решено.

– Эрнест, – взволнованно произнесла Этна, – спасибо за вашу доброту ко мне, но выслушайте меня внимательно. Скрыть преступление невозможно, даже если мы спрячем тело, то на простынях останется кровь. Следовательно, я должна прямо признаться в убийстве.

– А последствия, Этна?! – вскричал Кольмар в сильном волнении.

– Не бойтесь ничего, – молвила девушка, подняв глаза на рыцаря, – в чем бы ни состояла угрожающая мне опасность, уверяю вас, что я сумею избегнуть ее, но я не хочу, чтобы подозревали других.

– Вы действительно сможете справиться с трудностями? – переспросил Кольмар.

– Конечно, – отвечала Этна, – но если помощь, на которую я рассчитываю, не будет мне оказана, тогда моя свобода станет зависеть от вас. Через несколько часов кашу гостиницу займет полиция, а весь этот округ во власти таборитов. Караульный офицер подчинится безропотно вашему приказанию отворить дверь тюрьмы и выпустить меня.

– С какой стати он послушается меня? – с удивлением спросил Кольмар. – Какой талисман поможет…

– А вот, – сказала Этна, указав на перстень, подаренный Жижкой нашему герою.

– А! – произнес Кольмар. – Я рад, что вы заставили меня вспомнить о возможности выручить вас при необходимости.

– Что бы ни случилось, – продолжала Этна решительным тоном, – происшествия нынешней ночи прервали мое с вами путешествие, потому что, если я сумею избегнуть наказания, мне придется стать беглянкой.

– Итак, вы решились? – спросил Кольмар, глядя с глубоким состраданием на восхитительное создание, участь которой была так печальна и ужасна.

– Ничто не в силах изменить моего намерения, – ответила Этна. – Простимся же, рыцарь, простимся навсегда!

Глаза ее заблестели, увлажнившись, но она немедленно стерла слезы, сиявшие, как жемчужины, на длинных, ресницах, и лицо ее наполнилось неизъяснимой нежностью.

Рыцарь бросил на нее последний сочувствующий взгляд и после минутного колебания ушел. Этна осталась наедине с трупом своей жертвы.

Глава 52 Как Этна сдержала слово, данное Эрнесту Кольмару

В следующие полчаса глубокая тишина царила в доме. Внезапно хозяин и жена его были разбужены громким стуком в дверь их спальни. Хозяин; поспешно встал и спросил, зачем потревожили его сон. Услышав женский голос, он приказал своей жене узнать, в чем дело.

Трактирщица, повинуясь мужу, соскочила с кровати и, отворив дверь, отступила в ужасе и удивлении, увидев в коридоре Этну с растрепанными волосами и в беспорядочной одежде; лицо ее было бледно, глаза, сверкавшие странным блеском, казались еще страшнее от дребезжащего света лампы, которую она держала в руке.

– Святая Дева! Что такое? Что случилось? – спросила трактирщица.

– Скажите вашему мужу, чтобы он встал и шел за мною, – проговорила Этна мрачным голосом.

В интонации и поведении молодой девушки было что-то не допускавшее возражений. Хозяин и жена его наскоро оделись, спрашивая себя, по какой причине тревожат их ночью, настолько испуганные, что не делились даже друг с другом своими мыслями.

– Поскорее! – сказала Этна, которой не терпелось закончить второй акт драмы.

– Мы готовы, – заявил трактирщик, выходя из комнаты. – Ради Бога, что случилось? Не воры ли забрались в дом?

– Молчите и ступайте за мной, – молвила Этна, направляясь к комнате Эрмаха.

Войдя туда, она быстро подошла к кровати, подняла лампу, сделала знак хозяину и его жене приблизиться и, когда те отступили при виде страшного зрелища, открывшегося их глазам, вскричала:

– Преступница – я!

– Вы! Это невозможно! – вскричал хозяин, решив, что девушка от ужаса сошла с ума.

– Боже! Убийство в нашем доме! – воскликнула трактирщица, в тоске всплеснув руками.

И, объятая страхом, она бросилась в коридор с пронзительными криками.

Вопли: «Убийство! Убийство!», раздавшиеся в ночной тишине, скоро сообщили о несчастий всем. Этна заперлась в своей комнате, ожидая, когда ее выдадут властям.

В это время хозяин побежал к комнате Эрнеста Кольмара и через дверь объяснил ему в нескольких словах, что случилось. Потом, не ожидая ответа, он послал за властями и позаботился поставить под окнами Этны одного из своих друзей, другой получил приказание караулить ее дверь в коридоре.

Уже рассвело и первые солнечные лучи озарили горизонт, когда явился отряд таборитов под командованием офицера и в сопровождении бургомистра, человека почтенного и преданного Жижке. Бургомистр прежде приказал офицеру разместить часовых там, где трактирщик расставил своих людей, потом отправился в комнату, где заперлась та, что объявила себя преступницей.

Этна сидела погруженная в глубокие размышления. Рядом стояли Линда и Беатриче, грустно смотревшие на нее. Этна была одета небрежно, ее длинные, роскошные волосы, рассыпанные по обнаженным плечам, ниспадали до пояса. Глаза сверкали странным блеском, до того сильным, зловещим и пронзительным, что ее служительницы пугались. Было очевидно, что мысли ее заняты чем-то важным.

Когда дверь отворилась и вошел бургомистр, Этна встала и приняла его уважительно и скромно.

– Милостивая государыня, – сказал секретарь, – правда ли, что вы объявили себя виновной в преступлении, в которое и поверить трудно?

– Вот эта рука нанесла удар, – ответила Этна.

– Но должны быть серьезные причины для того, чтобы женщина, такая молодая, совершила подобное, – заметил бургомистр. – В любом случае вам придется отправиться со мною.

– Сейчас? Ах! Умоляю вас, не принуждайте меня ехать сразу, позвольте подождать несколько часов.

– Но для чего эта отсрочка? – спросил бургомистр.

– У меня назначено здесь свидание с единственной родственницей моей, и если я не дождусь ее, мы никогда более не увидимся.

– Кто эта родственница? – продолжал бургомистр.

– Моя сестра. Она известна под именем Сатанаиса, – объяснила Этна.

– Сатанаиса! Та загадочная и романтическая девушка, которая, как говорят, была воспитанницей знаменитого Жижки, предводителя таборитов? – уточнил бургомистр, глядя на Этну с любопытством и состраданием.

– Я действительно несчастная сестра Сатанаисы, – отвечала Этна.

– Как ни велико было мое сочувствие к вам, – сказал старик, – оно стало теперь еще больше, ибо я знаю, что табориты благоговеют перед Сатанаисой. Я удовлетворю вашу просьбу и прикажу часовому, стерегущему вас, впустить и выпустить всякого, кто придет повидаться с вами.

С этими словами бургомистр поклонился и вышел.

И как только дверь закрылась за ним, радость и торжество засияли на лице Этны, и, обернувшись к Линде и Беатриче, она сказала с воодушевлением:

– Теперь, мои верные друзья, внимательно слушайте мой план.

Глава 53 Первый часовой

Таборит, стоявший на часах у комнаты Этны, заметил, что дверь отворилась и на пороге появилась Линда.

– Здравствуйте, красотка! – сказал он.

– Вы меня знаете? – спросила Линда.

– Я видел вас и вашу подругу с Сагаиаисой в таборитском лагере. Но я не знал, что у Сатанаисы есть сестра, и мне бы хотелось посмотреть на нее, потому что я должен впускать и выпускать всех, кроме самой заключенной.

– Это легко устроить, – кивнула Линда, – Я сейчас вернусь и оставлю дверь незакрытой, тогда вы увидите ее.

Линда отворила дверь, переглянулась со своей госпожой, взяла со стола носовой платок и опять вышла, заперев дверь.

– Какое чудное сходство с Сатанаисой! – вскричал солдат. – Но волосы и цвет лица совсем другие.

– Да, одна дочь мрака, а другая дочь неба, – заметила Линда. – Но скажите, когда вас сменят?

– Через час, – ответил солдат. – А для чего вы спрашиваете?

– Для того, что вы должны объяснить своему товарищу разницу между сестрами. Я не могу отворять дверь и показывать мою госпожу при каждой смене часовых.

Дружески поклонившись, Линда удалилась в комнату, которую занимала вместе с Беатриче. Через несколько минут она вернулась, неся сверток с одеждой, опять разменялась несколькими словами с таборитом и вошла в комнату своей госпожи.

Глава 54 Второй часовой

Прошел час, часового сменили. Только новый караульный занял место, как Линда опять появилась из комнаты.

– Честь имею кланяться, девушка, – промолвил таборит.

– Это вы, Гондибер! – воскликнула Линда, узнав солдата. – Последний раз, когда мы виделись, вы стояли на часах у палатки Сатанаисы, в лесу, где был разбит лагерь, несколько недель назад.

– С того времени я нахожусь в гарнизоне соседнего города. И хотя я очень рад встрече с вами, но сожалею, что она случилась при таких печальных обстоятельствах. Вы представляете, как я удивился, услышав, что у Сатанаисы есть сестра?

– А! – протянула Линда. – Часовой, который здесь стоял, объяснил вам, в чем дело?

– Да, – ответил Гондибер, – он рассказал мне все относительно заключенной.

– А он сообщил, что Сатанаиса теперь у сестры? – прибавила Линда.

– Нет, он не говорил, что Сатанаиса уже здесь! – вскричал Гондибер. – Наверное, когда она приехала, я был в конюшне, иначе о ней стали бы болтать в караульной.

Тут дверь в комнату отворилась, и вышла Беатриче.

– Ступай, Линда, – сказала она, – Сатанаиса хочет ехать в Прагу, чтобы броситься к ногам генерала и умолять его сжалиться над сестрой, но сперва она желает кое-что приказать тебе.

– Иду, – молвила Линда и поспешила в комнату.

Гондибер качал расхаживать по коридору, посвистывая с воинственным видом.

Через несколько минут Линда и Беатриче вышли в слезах. Гондибер приблизился к ним и спросил, не случилось ли нового горя?

– Разве мало того, что есть? – возразила Линда голосом, прерывающимся от вздохов. Потом, сделав над собой усилие, чтобы успокоиться, прибавила: – Сестры прощаются, может быть, навсегда, и мы не стали их стеснять своим присутствием в эту горестную минуту. Сейчас Сатанаиса плачет в объятиях своей бедной сестры, но скоро она выйдет.

– Дай Бог, чтобы она преуспела в своем предприятии, – вздохнул Гондибер. – Дай Бог, чтобы великий Жнжка удовлетворит ее ходатайство!

Только он произнес эти слова, как дверь створилась и появилась Сатанаиса.

Да, это была Сатанаиса, одевая в тот самый живописный костюм, что и тогда, когда мы в первый раз представили ее читателям: пунцовый бархатный корсаж, открытый на груди и зашнурованный красными шнурками.

На лице ее было выражение глубокой горести, но следы слез уже исчезли.

Едва выйдя в коридор, она затворила за собою дверь и любезно поклонилась табориту. Тот опустил свой бердыш с видом глубокого уважения перед таинственной женщиной, завоевавшей привязанность и восторг, всех солдат Жижки.

– Прощайте, мои добрые и верные друзья! – сказала Сатанаиса Линде и Беатриче. – Я отправляюсь в Прагу, чтобы вымолить прощение для моей сестрь. Возвращайтесь скорее к ней и утешайте ее, как можете.

– Прощайте, сударыня! – отвечала Линда, целуя руку Сатанаисы.

– Да защитят вас святые ангелы! – прошептала Беатриче, следуя примеру своей подруги.

– Еще раз прощайте, милые дети! – промолвила Сатаниса дрожащим голосом. Потом, обратясь к Гон-диберу, она сказала: – Добрый и великодушный солдат, служитель Жижки, одна из этих девушек говорила о тебе в таких выражениях, которых я не забуду. Будь уверен, что я побеседую насчет тебя с генералом.

– Да благословит Господь ваше предприятие! – произнес Гондибер, глубоко растроганный. – И дай Бог, чтобы вы избежали опасностей!

Когда Гондибер поднял глаза, которые опустил, не выдержав блестящих взоров молодой девушки, она была уже далеко: он приметил ее, быстро шагающую по длинным коридорам к лестнице, ведущей к тыльной стороне гостиницы. Линда и Беатриче воротились в комнату Этны и заперли за собой дверь

Глава 55 Перстень Жижки

В эту минуту в залу вошел хозяин гостиницы и что-то тихо сказал бургомистру

– Пожалуйста, извините меня и подождите немного, – обратился старик к Кольмару и Анжеле.

Потом он удалился вместе с трактирщиком.

– Мне угрожает опасность, – сказала Анжела, едва двери затворились за ними. – Вероятно, посланцы Жижки напали на мой след.

– Какова бы ни была эта опасность, – заметил Кольмар, – рассчитывайте на мою дружбу.

Дверь распахнулась, и появился бургомистр с офицером, но, прежде чем они успели закрыть дверь, Кольмар и Анжела увидели множество бердышей, сверкавших по другую ее сторону.

– Арестуйте этого человека, – велел бургомистр офицеру, указывая на Анжелу.

Анжела положила руку на эфес шпаги, Эрнест Кольмар – тоже.

– Избегайте насилия, – промолвил почтенный бургомистр и повелительно, и умоляюще. – Из уважения к вашему званию, рыцарь, я собирался арестовать вашего спутника, произведя как можно меньше шума, но если вы пожелали сопротивляться, не забудьте – нас много.

– Вы правы, – согласилась Анжела. – Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась хоть одна капля крови. Я сдаюсь.

– Но нам должны назвать причины такого обращения с вами! – запальчиво воскликнул Кольмар.

– Слушайте, – сказал бургомистр, вынимая из кармана бумагу. – Три государственных пленника убежали из пражского замка. На том, кто помог им, была броня, похищенная из арсенала крепости. Во все стороны разосланы гонцы с приказанием поймать преступника, один из этих гонцов сейчас приехал в гостиницу. Теперь, – прибавил он, – когда я все объяснил, надеюсь, что вы не станете сопротивляться и не принудите меня прибегнуть к силе.

– Вы получите этого молодого человека, только перешагнув через мой труп! – вскричал Эрнест Кольмар, заслоняя собой Анжелу.

– В таком случае позовите солдат, – пожал плечами бургомистр, повернувшись к двери.

– Остановитесь! – закричал вдруг таборитский офицер, схватив бургомистра за рукав полукафтана и оттаскивая от двери, за которую тот уже взялся. – Посмотрите! – добавил он.

– Ах! – воскликнул бургомистр, внезапно приметив перстень на пальце рыцаря. – Верно ли я понял, – продолжал он, подходя к Кольмару, – что вы намерены воспротивиться аресту незнакомца, оказавшегося виновным в измене Жижке?

– Конечно, я восстаю против этого и буду сражаться до последнего, – заявил Кольмар.

– В таком случае я снимаю с себя ответственность, – сказал старик, – и почтительно преклоняюсь пред влиянием, всесильным для нас. Поручик, велите вашим солдатам уйти.

– Слушаюсь, – отвечал офицер. Он вышел из залы, но почти сразу воротился. – Я сейчас узнал от одного из моих солдат, что Сатанаиса уже навестила сестру и уехала, – сообщил он. – Теперь мы можем увезти пленницу.

– Да, нас ничто не удерживает более, – согласился старик.

– Сатанаиса! – вскричал Кольмар, крайне изумленный тем, что Сатанаиса посещала гостиницу. – Неужели она была здесь?

– Она уехала десять минут назад, – объяснил офицер.

– Я должен видеть Этну, я должен увидеть ее одну хоть на несколько минут, – сказал рыцарь. – Я буду вам очень обязан, – обратился он к бургомистру, – если вы позволите мне пройти к пленнице.

– Сперва я узнаю, согласится ли она встретиться с вами, – ответил бургомистр.

Он вышел. Во время его отсутствия Эрнест Кольмар пребывал в глубокой задумчивости. Анжела, тихо вздохнувшая, видя волнение, которое Кольмар почувствовал при упоминании о Сатанаисе и о том, что она находилась в одном доме с ним, – кроткая Анжела посмотрела на рыцаря с сильным, но мучившим ее участием.

Внезапно дверь распахнулась настежь, и появился чрезвычайно взволнованный бургомистр, он тащил за собой Линду и Беатриче.

Лица обеих девушек светились необыкновенным выражением радости и торжества: похоже, они не думали об опасности, угрожающей им самим.

– Что такое, ради Бога? – спросил таборитский офицер с нетерпением.

– Наша пленница… Этна… убежала! – вымолвил бургомистр. – Преступница ускользнула от нас!

Глава 56 Линда и Беатриче

Удивленные восклицания вырвались у таборитского офицера и Анжелы Вильдон, а волнение, произведенное известием о побеге Этны, не дало возможности заметить спокойствия рыцаря, который был в некоторой степени подготовлен к тому, что случилось.

Бургомистр, втащив Линду и Беатриче в залу, запер дверь, крича:

– Надо все выяснить – и те, кто помогали бежать преступнице, понесут заслуженное наказание!

– Но приняли вы меры, чтобы поймать беглянку? – спросил офицер.

– Нет! – воскликнул старик. – Мои мысли до того перепутались, что я и не подумал об этом.

– Я сейчас разошлю моих солдат по всем направлениям, – продолжал офицер. – Мы сделаем все, чтобы схватить ее.

– Постойте, – произнес бургомистр. – Потрудитесь прислать сюда часовых, карауливших Этну: я должен удостовериться, не способствовали ли они побегу.

Офицер скоро воротился в сопровождении солдат, стоявших на карауле под окнами Этны и в коридоре, сообщавшемся с ее комнатой.

Те, которые дежурили под окнами, ничего нс могли сообщить, и тотчас были отосланы. Первый часовой из коридора объявил, что совсем коротко поговорил с Линдой об обеих сестрах, Саганаисе и Этне. Солдат уверял, что не видал, как Сатанаиса вошла к сестре, но прибавил, что Сатанаиса ни в коем случае не могла проскользнуть, пока он беседовал с Линдой.

Потом явился Гондибер. Он рассказал, как Линда сообщила ему, что Сатанаиса теперь у сестры, как Сатанаиса вышла из комнаты и поговорила с ним. Но он не мог поручиться, что Этна не убежала незаметно от него.

– Все это не дает нам ключа к тайне, – подвел итог таборитский офицер. – Теперь мы знаем так же мало, как и полчаса назад.

– Это правда, – согласился бургомистр. Потом, обернувшись к Линде и Беатриче, он сказал: – Девушки, сохраняя молчание, вы компрометируете невинных. Наверняка один из часовых был подкуплен вами, и потому ваша госпожа сумела бежать!

– Линда! – вскричал Гондибер. – Вы же знаете, что я невиновен!

– То же самое относится и ко мне! – заметил другой солдат с упреком.

– Выслушайте меня, – произнесла Линда твердым и решительным голосом, – Торжественно клянусь, что эти два человека ни при чем. Добавлю даже, что разговоры, о которых они упоминали, составляли часть плана, придуманного для побега моей госпожи. Стало быть, на меня должны падать все подозрения, виновна я одна.

Бургомистр отдавал уже приказание арестовать обеих девушек и обоих солдат, когда Кольмар отвел его в сторону.

– О ставьте на свободе обвиняемых, – молвил он. – Прошу именем перстня, подаренного мне знаменитым Жижкой.

– Будь по-вашему, – согласился старик. – Пойдемте, – сказал он своей свите.

Эрнест Кольмар, оставшись с Анжелой, Линдой и Беатриче, спросил, что они намерены делать дальше.

– Продолжать путешествие под вашим покровительством, – отвечали они. – Скоро мы получим новые приказания.

– Хорошо, – кивнул Кольмар, – мы сейчас поедем.

Устроив с хозяином гостиницы похороны Эрмаха,

путешественники отправились в путь.

В девять часов вечера они остановились в другой гостинице и, поужинав, разошлись, намереваясь встать рано на другой день.

Но, как ни устал Эрнест Кольмар и телом и душой, он лег, не раздеваясь, и не мог заснуть. Однако глаза его смежились мало-помалу. Внезапно шелест платья заставил его вздрогнуть, он вскочил; перед ним стояла Сатанаиса.

Ода была одета, как тогда, когда Кольмар увидел ее в первый раз в лагере таборитов, чарующая улыбка играла на ее губах. Девушка поразила Эрнеста Кольмара: никогда не казалась она прекраснее.

Сатанаиса объяснила ему свое присутствие в этой гостинице, но рыцарь, наслаждаясь звуком ее голоса, ни о чем не размышлял: его волновали самые непонятные и самые сильные ощущения.

Увлекаемый страстью, Кольмар уверял Сатанаису в своей любви, и она, трепеща, обезумев от радости, принимала его слова с упоением. Часы пролетели, и лампа уже готова была угаснуть, когда Сатанаиса, встав с кресла, на котором сидела возле рыцаря, сказала:

– Я должна расстаться с вами. Завтра мы вместе поедем к австрийской границе.

– До скорого свидания! – промолвил рыцарь, поднеся ее руку к своим губам. – Вы знаете, что я вас люблю, Сатанаиса, и более всего желаю вам это доказать.

В эту минуту лампа погасла, и Эрнест Кольмар остался один в темноте, но с сердцем, наполненным образом дочери сатаны. Рыцарь старался припомнить все слова, которыми они разменялись при свидании.

Глава 57 Отъезд Анжелы

Настал торжественный, таинственный час, когда Аврора начинает проливать свет на землю, и Анжела Вильдон вдруг пробудилась от восклицания, поразившего ее слух.

Она вздрогнула и, приподнявшись на постели, увидала Этну, наклонившуюся к ней.

– Молчите, не пугайтесь! – сказала Этна тихим и повелительным голосом. Отведя от Анжелы глаза, сверкавшие почти сверхъестественным блеском в полутемной комнате, она осмотрелась вокруг. – Да, вот броня, которая была на вас, я не ошиблась.

– В чем вы не ошиблись? – спросила Анжела.

– В том, кто тот незнакомец, который путешествует с Эрнестом Кольмаром, – ответила Этна мрачным и почти угрожающим тоном. – Но выслушайте меня внимательно, – продолжала она после минутного молчания. – После того как вас вытащили из реки, куда вы упали, вероятно, стараясь достать лодку, мои служанки отвели вас в мой шатер. Потом я предоставила вам комнаты, приготовленные для меня в пражском замке, и вы знаете, как дружелюбно обращалась я с вами.

– Да, вы были ко мне добры и великодушны, – согласилась Анжела. – И теперь обвиняете меня в неблагодарности?

– Разве Анжела Вильдон не употребила во зло мое добро и великодушие? – промолвила Этна.

– Особенные причины заставили меня освободить пленных, – возразила Анжела. – Все, что произошло потом, было делом случая, но клянусь вам, что, когда вы приглашали меня в крепость, я уже намеревалась пробраться туда.

– Но разве мое гостеприимство не должно было заставить вас отказаться от ваших планов, Анжела? – заметила Этна. – Вы же знали, что мне покровительствует генерал Жижка и я принадлежу к таборитам.

– Мною руководило провидение, – ответила Анжела. – Я обязана была спасти пленных.

– Пусть так, – молвила Этна. – Но обещайте мне доказать свою признательность за добро, которое я вам сделала.

– Говорите… говорите! – воскликнула Анжела. – Объясните, как я могу угодить вам?

– Я хочу, чтобы вы оставили рыцаря Эрнеста Кольмара, – сказала Этна, пристально глядя на нашу героиню.

– Сейчас? – спросила Анжела прерывающимся голосом.

– Без малейшего замедления, вы можете только с ним проститься, – повелительно ответила Этна.

– Я вам докажу, что сердце у меня не неблагодарное, – произнесла Анжела после минутного размышления. – Я исполню ваше желание.

– Спасибо, Анжела… спасибо! – вскричала Этна, схватив руку нашей героини и горячо пожимая ее. – Но не забудьте, что мое посещение должно быть сохранено в тайне, и вы не скажете Эрнесту Кольмару, зачем расстаетесь с ним.

С этими словами она исчезла.

С унынием стала Анжела надевать броню, в которой сражалась возле любимого человека, теперь покидаемого ею. Опустив забрало, с трепещущим сердцем вышла она из своей комнаты.

Эрнест Кольмар находился на дворе гостиницы. Приметив Анжелу, он поспешил к ней навстречу и приветствовал со всем дружелюбием истинной и искренней привязанности.

– Здравствуйте, мой храбрый незнакомец! – вскричал он, взяв нашу героиню за руку в железной перчатке. – Вам, наверное, тяжело постоянно носить броню, но я надеюсь, что скоро вы раскроете свое инкогнито.

– Эта минута настала, – заявила Анжела, пытаясь не выдать волнения. – И я говорю, что прощаюсь с вами, возможно, навсегда, – грустно прибавила она.

– Но чем я отплачу за услугу, которую вы оказали мне? – спросил наш герой. – Не стесняйтесь, я имею большую силу при австрийском дворе.

Но тут Сатанаиса в сопровождении Линды и Беатриче появилась в проеме двери, ведущей на двор гостиницы.

Анжела вскрикнула от удивления и восторга при виде женщины, живописный костюм которой чудно выставлял ее красоту.

Обернувшись к рыцарю, наша героиня была поражена выражением удовольствия, одушевившем его черты, и подозрение, быстрое как молния, промелькнуло в ее голове.

– Это Сатанаиса, сестра Этны? – спросила Анжела так твердо, как позволяла ее природная гордость.

– Да. Позвольте представить ей вас, раньше чем вы уедете, – сказал рыцарь, направляясь к дверям, где по-прежнему стояла Сатанаиса. – Пойдемте, вы назовете свое имя при ней, чтобы она тоже вас узнала и научилась уважать.

– Нет… О кет! – вскричала Анжела, повинуясь внезапному побуждению. Потом вскочила на уже оседланную лошадь, пришпорила ее и умчалась как ветер, к великому удивлению Эрнеста Кольмара, так и не понявшему этого поспешного побега.

Глава 58 Погребальное шествие

Оставим Кольмара и Сатанису продолжать путь к австрийской границе и воротимся в ту гостиницу, где Этна убила пажа Эрмаха.

Было около восьми часов утра, когда у ворот гостиницы остановился всадник. Он ехал из Праги на великолепной лошади, очевидно, скакавшей очень долго. Сам он выглядел утомленным, броня его блестела от росы, а сапоги покрывала пыль. Рукоятка шпаги была обтянута черным сукном, а рука обвязана крепом. Это был человек пожилой, с жестким лицом и угрюмым взглядом. В его поведении, так же как и в выражении глаз, читались дерзость и преступные намерения.

Медленно слезши с лошади и бросив поводья слуге, подбежавшему принять его, путешественник вошел в гостиницу и спросил стакан воды. Ему поспешили подать, и, утолив жажду, он сообщил о цели своего приезда.

– Вам надо приняться за дело, господин трактирщик, и вам тоже, прекрасная хозяюшка, – заявил он тоном и фамильярным, и повелительным. – Через час или два здесь пройдет погребальное шествие, и меня послали вперед позаботиться о том, чтобы участники его ни в чем не нуждались в то короткое время, пока они будут здесь.

– А сколько человек участвуют в шествии? – спросил трактирщик.

– Двадцать четыре, – ответил всадник. – Я даю вам два часа, чтобы приготовиться.

Два часа пролетели быстро, и погребальное шествие показалось. Как и обещал гонец, оно состояло из двадцати четырех всадников. Впереди ехала дама в трауре, под толстой вуалью. По ее левую руку располагался монах, лицо которого совершенно скрывал капюшон, по правую – два воина, вооруженные с головы до ног, с опущенными забралами. Потом – четыре молодые девушки, а за ними – четверо пажей замечательной красоты. Следом двигалась погребальная колесница, запряженная четверкой вороных коней и управляемая двумя кучерами в трауре. С каждой стороны катафалка, на котором стоял гроб, покрытый черным сукном с белым крестом, ехало по верховому. Шествие кончалось семью всадниками, вооруженными как тот, которого послали вперед, очевидно, их товарищ. Действительно, лица их переполняли те же решимость и свирепость.

Даму и ее служанок хозяйка отвела в приготовленные комнаты. Монах проводил их до дверей, потом, остановившись на пороге, прошептал несколько слов старшей прислужнице, почтительно поклонился даме и ушел.

Дама упала на стул от усталости, а, возможно, также и – как подумала хозяйка – от сильного уныния, ибо из груди ее вырвался глубокий вздох.

Монах отправился в залу, где уже накрыли стол для него и вооруженных воинов. Для остальных была приготовлена особая комната.

Воины подняли забрала, один оказался маркизом Шомбергом, а другой – бароном Альтендорфом. Читатели, без сомнения, угадали, что монах был не кем иным, как Киприаном.

– Ее высочество в своей комнате? – спросил барон Альтендорф, когда вошел монах.

– Я проводил ее до порога, – ответил Киприан, отбрасывая капюшон назад, – и велел старшей служанке е допускать сношений ни с кем, пока мы не приедем в замок Альтендорф.

– И тогда мы поднимем богемское королевское знамя. – прибавил барон, – и объявим смертельную войну Жижке и таборитам.

– Да, и все крепости подхватят наш военный клич, – дополнил монах. – Если потребуется, я возьму крест и провозглашу крестовый поход против орды Жижки.

– Граф Роземберг будет сегодня вечером в Альтендорфе. Он успеет предупредить Родольфа о приезде принцессы и собрать всех моих вассалов, – добавил барон. – Хорошо, что граф вызвался отправиться вперед.

– Не надо забывать, что он спешил воротиться в свой собственный замок, чтобы привести его в оборонительное положение, – заметил Киприан. – Граф отлично знал, что Жижка взбесится, услышав о его побеге.

– Да, сегодня граф уже переночует у меня в Альтен-дорфе, – сказал барон. – Он опередил нас на два дня.

– Хорошо, что мы устроили погребальное шествие, иначе мы бы не сумели перевезти наши сокровища, – прошептал Киприан.

– Отъезд графа Роземберга избавил нас от его подозрений относительно того, что происходило в Белом Доме, – сказал барон.

– О! Для его безопасности будет лучше, если он не станет ничего выяснять, – заметил Киприан.

– А вы все еще не знаете, куда девался Эрмах? – спросил барон. – Я боюсь, не открыл ли он тайны Белого Дома рыцарю Кольмару, ведь тот наверняка все сообщит Жижке.

– Такое невозможно, – возразил монах. – Эрмах мог от нас убежать, но только не разболтать тайну своего посвящения. Она слишком ужасна, он не осмелится преступить се. Притом, если б Жижка знал наши секреты, Белый Дом и замок Гамелей давно бы перешли в его руки и превратились в пепел.

– Я полагаю, что рыцарь Кольмар просто отыскивает своих пажей и потому едет в замок Альтендорф, – продолжал барон.

– Пусть так, – сказал Киприан, – но если река не выкинет раздробленные тела этих молодых людей, он их не отыщет. А Эрмаха я найду, и Бронзовая Статуя накажет его за измену.

– Но он должен был останавливаться в этой гостинице с рыцарем и его свитой, – заметил маркиз Шомберг.

– Вы правы, – кивнул Киприан. – Надо узнать у трактирщика, что с ним случилось.

Тут вошел хозяин гостиницы в сопровождении слуг, несших блюда. Пока их ставили на стол, вельможи старались не показывать свои лида, скрываясь от лазутчиков Жижки. Трактирщик получил приказание удалиться со своими людьми, и три члена страшного трибунала сели за стол.

Пообедав, Киприан пошел к трактирщику и жене его, щедро расплатился и скоро выяснил все подробности происшествий, случившихся в гостинице два дня назад: смерти Эрмаха, ареста и побега Этны и непонятного появления Сатанаисы.

Монах заставил несколько раз повторить все детали, особенно касающиеся сестер, покровительствуемых Жижкой. Наконец лицо его приняло выражение свирепой радости.

– Я понимаю все! – вскричал он, словно отвечая на мучившую его мысль. – Да, я разгадал эту загадку. Дрожи теперь, Марьета! Несмотря на твои проделки, несмотря на покровительство Жижки, я отомщу страшным образом!

Потом он велел трактирщику передать свите, что шествие отправляется в путь, а через несколько минут вышел на двор сам, чтобы посмотреть, исполняются ли его приказания. Там он с удивлением увидел и постояльцев, и пажей, и слуг, собравшихся около путешественника, остановившегося у ворот гостиницы. Его слушали с любопытством и испугом.

– Какие новости? – спросил Киприан.

– Преподобный отец, – ответил трактирщик, – похоже, Жижка объявил войну богемским вельможам.

– Вот и начинается междоусобица, – заметил Киприан и, поспешив к вельможам, ожидавшим его, – вкратце рассказал о смерти Эрмаха и об известиях, привезенных из Праги.

Через десять минут погребальное шествие пустилось в путь в том порядке, какой мы описали выше.

Глава 59 Договор

Жижка действительно устроил смотр своего войска на большой площади в Праге. Остановимся на минуту перед этой величественной сценой: подробности будут полезны для последующего нашего рассказа.

Погода стояла бесподобная, музыканты играли военные марши около городских ворот, откуда табориты шли на площадь. Окна, балконы, башни, купола были заняты пражанами. Распространились слухи, что Жижка собирается обнародовать свои намерения, и потому к любопытству примешивался страх.

Табориты были хорошо вооружены и хорошо обучены, кавалерия обзавелась превосходными лошадьми и несколькими пушками. Над головами развевались знамена с золотыми буквами: «Табор».

Ровно в полдень пушечный удар возвестил, что генерал выезжает из крепости. Его сопровождали только два пажа, составлявшие всю пышность выезда. Голову Жижки венчал шлем, тяжелая кираса защищала его грудь.

Невозможно описать энтузиазм, с каким Жижку встретило его войско. После шумных восторженных восклицаний воцарился порядок, и генерал внятным и звучным голосом произнес речь, сохраненную для нас историей и наполненную замечательным величием и благородством чувств.

По окончании парада генерал воротился в крепость, солдаты разошлись по своим казармам, зрители разбрелись, и в городе восстановилась сравнительная тишина. Но эта тишина была лишь наружной, ибо друзья изгнанных вельмож готовились присоединиться к ним.

Тем же вечером Жижка сидел в одной из зал пражской крепости, рассматривая большую ландкарту, на которой были обозначены замки богемских вельмож. Он был один, и солнечные лучи, падая на него, придавали зловещее и почти свирепое выражение его лицу, суровому уже от природы.

Время от времени какие-то бессвязные фразы и жалобы вырывались у него из груди.

– Намерения мои чисты, мои планы превосходны, – тихо пробормотал он. – И чем бы ни закончилась эта борьба, мир не скажет, что я начал ее из эгоизма. Нет, ведь честолюбие умерло в моем сердце, первая привязанность которого была так гибельно разбита. Но для чего оживлять воспоминание о старой любви? Для чего пробуждать чувство, которое столько лет я старался запрятать в глубины памяти? О Эрманда! Неужели твой образ еще не забыт мною!

Воин стер слезу, готовую выкатиться из глаз, и, чтобы разогнать мысли, затолпившиеся в его уме, продолжил рассматривать карту.

– В Белом Доме живет баронесса Гамелен, – сказал он. – Эта женщина слывет сострадательной и помогающей нуждающимся, но она известна как неприя-телышца.

Произнеся такие слова, Жижка выдвинул ящик стола, перед которым сидел, и, достав записную книжку, прочитал в ней что-то.

– Вот, – заметил он по-прежнему сам себе, – замок Гамелей, принадлежащий баронессе того же имени, – крепость с обширными подземельями, в ней обитает множество молодых людей, находящихся на иждивении баронессы. Общиной управляет монах; в окрестностях видели несколько вооруженных человек. Но такие сведения можно приписать страху и суеверию. Замок крепок и может стать укрытием для наших врагов. Я пошлю двести таборитов занять его.

Едва Жижка принял это решение, таборит-охранник отворил дверь и сказал:

– Генерал, какая-то дама хочет немедленно говорить с вами.

– Впустите ее, – велел Жижка.

Таборит удалился, и через несколько минут высокая, стройная женщина под вуалью появилась перед генералом. Она постояла несколько секунд, внимательно глядя на него, потом произнесла:

– Простите, что я осмелилась настаивать на свидании с вами, генерал, но выслушайте меня со вниманием.

Тут она откинула вуаль, и Жижка увидал лицо изумительно прекрасное.

– Генерал Жижка, – продолжала женщина, – я пришла умолять о сочувствии и снисхождении. Я не знаю, каким образом изложить вам свою просьбу, потому что я не единомышленница, и мое имя, возможно, произведет неблагоприятное впечатление. Я баронесса Гамелей!

– Я думал о Бас только что, – заметил Жижка со свойственным ему спокойствием, – и я решил послать завтра потребовать ключи от вашего замка.

– Я и пришла протестовать против этого, – заявила баронесса. – Хотите взять с меня слово, что я останусь нейтральной?

– Милостивая государыня, – ответил Жижка, – я сожалею, что не могу исполнить вашей просьбы. В сложившихся обстоятельствах долг мой приказывает оставаться неумолимым. Вы известны преданностью нашим врагам. Притом вы владеете крепостью с обширными подземельями, недалеко от которой часто видели вооруженных всадников в черных масках.

Баронесса побледнела, но тотчас оправилась и сказала:

– Генерал, я пришла сделать вам важные предложения. Я готова целиком перейти на вашу сторону и оказать вам громадную услугу, но прошу награды соразмерной моим будущим деяниям.

– Говорите, – кивнул Жижка, – как вы можете помочь нашему делу, и тогда я отвечу «да» или «нет».

– А если вы скажете «нет», – заметила баронесса, – обещаете ли вы сохранить мою тайну?

– Хорошо, – согласился генерал, – теперь говорите откровенно и ничего не опасайтесь.

– Прежде я назову мои условия, – продолжала баронесса, – если вы не пойдете на них, нет никакой необходимости объяснять, какую услугу я намерена вам оказать.

– Какие же это условия? – спросил Жижка.

– Во-первых, вы не пришлете солдат в замок Гамелей. Во-вторых, при раздаче земель, не тронете моих, в-третьих, в каких бы интригах я ни участвовала до сих пор, даруете мне полное и совершенное прощение и, в-четвертых, наконец, вы простите одного вельможу, которого я назову вам после. Вот мои условия, генерал Жижка.

– Они таковы, что я могу принять их лишь взамен услуги очень важной для таборитского дела. В последнем случае я соглашусь.

– Очень хорошо! – вскричала баронесса, просияв от радости, глаза ее засверкали торжеством. – Теперь мне нечего опасаться, я уверена даже, что мои требования не покажутся вам преувеличенными.

– А услуга? – поинтересовался Жижка.

– Я выдам вам принцессу Елисавету и ее сокровища, – ответила баронесса тихим, но решительным голосом.

– Она, конечно, в вашем замке?

– Как то, что над нами есть Господь, знаменитый генерал, – промолвила баронесса, – так и то справедливо, что принцесса и ее сокровища находятся не у меня в доме. Обыщите Белый Дом, если хотите, обыщите замок Гамелен, войдите в подземелья, осмотрите все углы, и вы не найдете ничего. Но если вы решитесь на такое, – прибавила она торжественно, – тогда все будет кончено между нами, включая мое предложение.

– Милостивая государыня, – произнес Жижка после минутного глубокого размышления, – я согласен на ваши условия.

– В таком случае вы дадите мне ручательство, подписанное вами? – спросила баронесса.

Генерал написал под диктовку баронессы ее четыре условия, подписал документ и подал женщине.

– Через неделю, – сказала она, спрятав бумагу па груди, – принцесса и ее сокровища будут вашими. Ко до тех пор договор, заключенный нами, и мое посещение должны сохраняться в глубокой тайне.

Она ушла, и предводитель таборитов остался один.

Он работал долго и уже за полночь решил лечь спать. Но, ко!да он направлялся в спальню, к нему привели гонца, покрытого потом и пылью. Он привез известия об убийстве Эрмаха и побеге Этны. Бургомистр также прислал отчет об аресте неизвестного никому молодого человека, на котором была броня, украденная, как говорили, освободителем троих вельмож. Бургомистр не забыл оправдаться в том, почему он выпустил этого юношу, рассказав о рыцаре, владевшем перстнем Жижки.

Последняя часть письма не привлекла внимания Жижки, так сильно взволновало его известие об Этне, помещенное в первых строках.

Целый час Жижка шагал по комнате в необычайном волнении, его лицо, обыкновенно бесстрастное, было переполнено ужасной тоской. Наконец он позвал доверенного офицера.

– Садитесь на коня, – сказал он, – и возьмите с собою шестерых солдат. Скачите за рыцарем Эрнестом Кольмаром по южной дороге. Вы найдете с ним Сатанаису, привезите ее в Прагу как можно скорее. Поезжайте, нельзя терять ни минуты.

Таборитский капитан, поклонившись, собрался уходить, когда Жижка, пораженный внезапной мыслью, воротил его.

– Возможно, – прибавил он, – Эрнест Кольмар попытается защитить Сатанаису от нас. В таком случае – но только в таком – отдайте ему эту записку.

Сев за стол, Жижка набросал наскоро несколько строк, запечатал бумагу и подал капитану. Офицер ушел, а генерал отправился в спальню.

Глава 60 Развалины старого замка

Мы оставили Эрнеста Кольмара и Сатанаису в ту минуту, когда Анжела Вильдон пришпорила лошадь и умчалась как стрела.

– Почему ваш друг покинул нас так поспешно? – удивилась Сатанаиса, подходя к рыцарю, который, замерев, смотрел туда, где исчезла Анжела.

– Я не знаю!.. – вскричал Кольмар. – Все, касающееся этого молодого человека, исполнено таинственностью.

Через несколько минут маленький отряд пустился в путь. К полудню путешественники добрались до леса, где рыцарь познакомился с Сатанаисой в таборитском лагере, и вскоре достигли развилки.

– Дорога направо, – сказал Кольмар, – проходит близ замка Альтендорф, другая длиннее, хотя тоже ведет к австрийской границе.

– Поедем по этой, – предложила Сатанаиса с некоторым нетерпением, указывая на последнюю дорогу, и, направив свою лошадь туда, произнесла своим обыкновенным, спокойным и мелодичным голосом: – Я предпочла этот путь, потому что там, на вершине, есть развалины старого замка и мы сможем остановиться и полюбоваться их величием.

Скоро доехали до развалин, о которых говорила Сатанаиса, и спрыгнули с лошадей, поручив их слугам. Рыцарь и Сатанаиса, приказав Линде и Беатриче ждать их возвращения, пошли между грудами наваленных камней.

Замок возвышался на горе, откуда открывался прекрасный вид. Наружные стены, во многих местах обрушившиеся, простирались но крайней мере на три четверги мили в окружности, здания находились внутри них.

Но не рука времени сокрушила старую крепость, хотя прошло более четырех веков после ее основания. Ее печальная история читалась на стенах, почерневших от огня, на сломанных балках, концы которых торчали из-под камней. Война пронеслась тут, и рука человека разрушила за несколько дней то, что время сохраняло в течение нескольких поколений.

Держась за руки, Эрнест Кольмар и Сатанаиса проложили себе путь между обломками. Но в Сатанаисе появилось что-то странное. Ею овладел какой-то страх с той минуты, как они вступили сюда: она шла медленно и торжественно. Раза два она колебалась и останавливалась, как бы сожалея, что поддалась прихоти. Заметно было, что, несмотря на старания поддержать разговор, мысли се путались, а сердце сжималось.

Мы не станем следовать за ними по галереям, по длинным коридорам, по помещениям, более или менее разрушенным. Выйдя из комнаты, служившей когда-то для пиршеств, Кольмар и Сатанаиса пересекли переднюю, где висело распятие, и остановились перед большою дверью, наполовину истребленной пламенем.

Они без труда отворили ее и очутились в капелле. Столбы позеленели от сырости, кафедра упала и сломалась, статуи валялись па полу. Алтарь находился в плачевном состоянии.

Рыцарь приметил, какое тягостное действие произвело увиденное на Сатанаису, и поспешил вывести ее по маленькой лестнице за алтарем. Уже на дворе Кольмар попросил Сатанаису подняться на башню, чтобы полюбоваться оттуда окрестностями. Молодая женщина согласилась, они забрались на самый верх: крыша была проломлена в нескольких местах, но парапеты находились еще в хорошем состоянии.

Медленно обводя глазами окружающие просторы, Кольмар приметил вдали, на горе, неясную массу, которая скоро приняла формы стен и башен.

– Посмотрите, Сатанаиса, – сказал он, протягивая туда руку, – там есть другой замок.

– Я уже заметила, – ответила она слегка дрожащим голосом.

– А вот, немного дальше, второй! – вскричал Кольмар.

– Да, я вижу, – сказала Сатанаиса, вздыхая.

– Три замка по соседству, и в нескольких милях один от другого, – прошептал рыцарь, не приметив волнения молодой женщины. – Надеюсь, что те два находятся в лучшем состоянии, чем этот.

– Нет, они тоже разрушены, – сказала Сатанаиса.

– Но что за ужасная судьба опустошила эту страну?

– Уйдем отсюда, Эрнест, уйдем! – воскликнула Сатанаиса, цепляясь за него с внезапным страхом.

– Ради Бога, что с вами, милая Сатанаиса? – спросил он.

– Безумно поступила я, – пробормотала Сатанаиса прерывающимся голосом, – вздумав прийти сюда. Я не предвидела, что мон воспоминания воротятся с такою силою.

Она села на обломок камня и, закрыв лицо руками, предалась своим мыслям. Рыцарь боялся усилить ее страдания, говоря о предмете, вероятно, тягостном для девушки.

Но только он собрался заговорить, как шум шагов заставил его повернуть голову. В ту же минуту и Сатанаиса подняла глаза.

Глава 61 Каким образом Анжела Вильдон

Старик, согбенный летами, с белой бородой, спускавшейся до пояса, медленно приближался к тому месту, где Сатанайса сидела возле Кольмара. Все в старике внушало уважение. Ему было не менее восьмидесяти лет, и хотя он шел, опираясь на палку, он был, по-видимому, еще довольно бодр. Грустное лицо его светилось доброжелательством, а в светлых, спокойных глазах отражалась душа, находящаяся в мире и с Богом и с людьми.

– Почтенный старец, – обратился к нему Кольмар, – неужели вы живете в этих развалинах?

– Я обитаю здесь уже несколько лет и здесь умру, – спокойно ответил патриарх. – Но мне показалось, что эта молодая дама нездорова. Если так, то в моей келье есть чистая вода, провизия, хлеб – пища очень умеренная, но я буду рад предложить ее.

Кольмар поблагодарил старика и обернулся к Сатанаисе узнать, расположена ли она принять приглашение, но его до того поразили вид и поведение Сатанаисы, что слова замерли на губах рыцаря. Она по-прежнему сидела на камне, но тело ее наклонилось вперед, шея вытянулась: Сатанайса смотрела на старика с удивлением, смешанным с испугом, точно старалась найти в его лице что-то, о чем сохранила воспоминание. Словом, она, без сомнения, испытывала сильное беспокойство и любопытство: внезапное появление старика целиком поглощало ее мысли.

– Сатанаиса, – промолвил Кольмар, – этот старик предлагает свою келью, если вы хотите отдохнуть.

Страшное чувство волнения, удивления и страха, продержавшее Сатанаису в оцепенении около минуты, вдруг прошло, и, вскочив, она вскричала:

– Эрнест, милый Эрнест! Уйдемте, умоляю вас!

– Но вы глубоко потрясены и хотите это от меня скрыть, – возразил Кольмар, взяв Сатанаису за руку. – Мне действительно не следовало забывать, что вы говорили о воспоминаниях, вызванных в вас этим печальным местом.

– Ах! Кто же помнит замок Ильдегард во всем его блеске и великолепии? – сказал старик торжественно и подошел к Сатанаисе, державшей под руку рыцаря. – Не вы, молодая женщина, – продолжал он, устремляя свои голубые глаза на Сатанаису, которая не смогла выдержать его взгляда. – Впрочем, вам ведь лет девятнадцать и вы могли знать людей, живших в этом замке.

– Кто вы? – спросила Сатанаиса, задрожав, точно заранее знала ответ.

– Меня зовут Бернард, и я довольно долго служил барону Ильдегарду.

– Бернард! И вы долго служили барону Ильдегарду? – повторила Сатанаиса вполголоса.

– Сатанаиса, ради Бога, что с вами? – промолвил рыцарь, переполняясь беспокойством. – С той секунды, как мы попали сюда, все вас волнует.

– Не расспрашивайте меня сейчас, любезный Эрнест, – прошептала Сатанаиса умоляющим тоном. – Я успокоюсь и совершенно оправлюсь через несколько минут.

Она опять села или, лучше сказать, опустилась на камень, точно подавленная тяжестью своих воспоминаний. Эрнест Кольмар, думая, что она желает побыть одна, чтобы оправиться, подошел к старику.

– Что за развалины виднеются к югу и к востоку? – спросил наш герой. – Кому принадлежали эти замки и почему они и гот, в котором мы находимся теперь, превратились в руины?

– А! Я вижу, что вы нездешний и не знаете истории трех замков, – заметил престарелый Бернард. – Развалины, лежащие под нашими ногами, составляют замок Ильдегард. Там, на горе, к югу, остатки крепости Манфред, а к востоку вы видите почерневшие стены крепости Жоржи. Трое вельмож, самых могущественных в Богемии, владели этими прекраснейшими замками. Моего господина, барона Ильдегарда, великого воина и неустрашимого охотника., прозвали Громом. Посмотрите, рыцарь, на то место у реки, где лежит дерево, разбитое молнией.

– Вижу, – сказал Кольмар. – Но о чем оно напоминает?

– Увы, увы! – воскликнул Бернард, мрачно качая головой. – Там, под этим деревом, в глубоких волнах Молдовы, труп несчастного…

– Молчите! – вдруг вскричала Сатанаиса в ужасе и тоске. Потом, вскочив со своего места, схватила рыцаря за руку и, глядя ему в лицо, сказала изменившимся голосом: – Если вы имеете хоть какое-нибудь чувство ко мне, Эрнест, уведите меня отсюда.

– Прощайте же, почтенный человек, – промолвил Кольмар, доброжелательно посмотрев на старика Бернарда. – Теперь, милая Сатанаиса, – прибавил он, – я к вашим услугам.

– Позвольте мне проводить вас, – произнес Бернард.

Прежде чем Кольмар успел произнести слово и прежде чем Сатанаиса успела воспротивиться, Бернард начал спускаться впереди них по лестнице.

Через несколько минут они очутились внизу.

– Эрнест, – сказала Сатанаиса, бросая на своего спутника умоляющий взгляд и пожимая ему руку, – мы достаточно насмотрелись на эти развалины; заклинаю вас, отошлите старика и уведите меня прочь.

Едва она произнесла эти слова, как несколько вооруженных людей под предводительством монаха выскочили из-за камней. В мгновение ока старик Бернард повалился между обломками, сбитый с ног одним из нападающих, а Сатанаиса, встретив взгляд Киприана, пронзительно закричала.

– Умри, и да будет свершено мое мщение! – воскликнул монах, поднимая руку, и кинжал его сверкнул в лучах солнца.

– Нет, умрешь ты, чудовище! – возопила Сатанаиса в отчаянии.

Схватив свой кинжал, она бросилась на Киприана с яростью тигрицы.

Но монах ловко отпрыгнул в сторону и в ту же секунду направил удар в грудь Сатаиаисы. Она отскочила, но не достаточно, чтобы уклониться от клинка, ранившего ее в руку. Кровь залила ее платье.

Все это случилось в одно мгновение, прежде чем Кольмар успел выхватить шпагу из ножен. Оружие его рассекло воздух в ту минуту, когда сообщники Киприана примчались на помощь к своему начальнику. Битву продолжали с бешенством, но с весьма неравными шансами на успех, когда Анжела Вильдон, по-прежнему в блестящей броне, появилась из-за угла здания и кинулась в самую гущу схватки.

Глава 62 Вынужденное пребывание в замке Ильдегард

При виде Анжелы нападающие, которые уже встречали ее в Белом Доме, в испуге остановились. Бернард воспользовался минутным замешательством, схватил Сатанаису и унес ее в башню. Киприан погнался было за ним, но отстал. Кольмар, заручившись неожиданной помощью, растерянностью врагов и колебаниями монаха, пронзил шпагою одного, стоявшего ближе к нему, и опасно ранил второго. Третий сам убежал со всех ног. Не собираясь преследовать его, рыцарь бросился за монахом, но тот, видя, что конвой уничтожен, вскрикнул от бешенства к исчез среди развалин.

Эрнест Кольмар хотел уже последовать за ним, но, вспомнив, что Сатанаиса ранена и ее унесли, бесчувственную, прекратил погоню за монахом и взбежал по лестнице наверх.

В это время Анжела Вильдон, радуясь тому, что получила возможность помочь Кольмару защититься от врагов, увидела слуг рыцаря, примчавшихся в испуге, и успокоила их, но сказала, что Сатанаиса была ранена в начале битвы.

– Ранена! – закричали Линда и Беатриче, переглядываясь с каким-то ужасом.

– Но где же она? – продолжала Линда, дико осматриваясь вокруг.

– Ее унесли в эту башню, – отвечала наша героиня.

– Спасибо! – воскликнула Линда и вместе со своей подругой устремилась в указанном направлении.

– Ах, капли крови на ступенях! – вскричала Беатриче. – Увы! Увы! Наша бедная госпожа!

– Она же с посторонним человеком! – с волнением прибавила Линда. – Что теперь будет?

Вернемся к Сатаиаисе.

Упав на руки Бернарда, она лишилась чувств. Старик, внезапно обнаруживший энергию, которую никто не мог бы в кем заподозрить, все же вынужден был остановиться, ибо ноша оказалась слишком тяжелой для его слабых рук. Сняв свой галстук, он стал вытирать кровь, лившуюся ручьем из раны Сатанаисы. Видя, что не в силах остановить ее, он перевязал раненую руку и начал подниматься.

В одну из бойниц башни он проследил за тем, как кончилась битва, и, успокоившись насчет участи друзей Сатанаисы, сосредоточил на ней все свои мысли и заботы. Наконец он добрался до вершины башни. Тут на лестнице, позади него, раздались шаги, и он задрожал при мысли, что их настиг монах: впрочем, старик видел, что монах попал совсем на другую лестницу, а значит, не мог тотчас догнать его. Но Бернард сразу успокоился, когда показался Эрнест Кольмар, взявший от него Са-танаису и со страхом прижавший девушку к своему сердцу.

– Положите се лицом вверх, ближе к воздуху, – сказал старик, – а я схожу за водой в мою келыо.

– Пожалуйста, поскорее! – попросил рыцарь.

Пока старик Бернард бегал на другой конец башни, герой наш, став на одно колено, поддерживал Сатанаису.

Бернард воротился с рогом, полным воды. Кольмар спрыснул лицо Сатанаисы, грудь ее медленно приподнялась, потом зашевелились губы, и наконец она вздохнула свободно, раскрыла глаза и кротхсо улыбнулась, узнав Эрнеста Кольмара.

– Не бойтесь ничего, милая Сатанаиса, – сказала он, сжимая ее в объятиях. – Отгоните неприятные воспоминания: ваши враги разбиты, монах бежал.

– А молодой человек в блестящей броне, ваш неизвестный друг? – прошептала Сатанаиса, на лице которой отразилось внезапное беспокойство. – Что с ним сталось, я имею в виду.

– Он здрав и невредим, – ответил Кольмар.

– Мне теперь лучше, – промолвила Сатанаиса, устремив на рыцаря взгляд, полный нежности. Потом, вспомнив, что она ранена, с ужасом посмотрела на свою руку. – Кто меня перевязал? – спросила она.

Прежде чем ей объяснили, она увидала старика Бернарда, стоявшего поодаль, и задрожала так, точно все ее опасения вдруг родились заново.

– Это я забинтовал вас, как только сумел на темной лестнице, – заметил старик, подходя.

– На темной лестнице? – повторила Сатанаиса, стараясь проникнуть в смысл поступка Бернарда. Потом, успокоившись, сказала: – Искренне благодарю вас. А вам, Эрнест, – прибавила она нежным и тихим голосом, – как я смогу выразить мою признательность и мое восхищение вашей храбростью?

В эту минуту подоспели Линда и Беатриче и, увидев свою госпожу на руках рыцаря и перевязку на ее руке, вскрикнули от радости, потому что их опасения оказались напрасными.

– Милая Сатанаиса, – проговорил Кольмар, – я поручу вас попечениям ваших служанок, а сам пойду посмотреть, что сталось с храбрым незнакомцем, появившимся так кстати.

– Я с вами, Эрнест! – вскричала Сатанаиса. – И… и…

Слова замерли на ее губах, и она опять лишилась сознания.

– Отнесите ее в мою келью, – сказал Бернард, – вы найдете там все необходимое, чтобы привести ее в чувство. Этот обморок вызвали потеря крови и волнение.

Эрнест Кольмар помог молодым девушкам перенести Сатанаису, и се осторожно положили на постель старика Бернарда.

Тут оде я из слуг рыцаря доложил ему, что незнакомец уехал.

– Как уехал?! – воскликнул наш герой, оскорбленный новой странностью своего неизвестного друга.

– Так, – подтвердил слуга. – Он велел передать вам, что важные дела не позволяют ему задерживаться долее, и ускакал вон в ту сторону.

– Эта дорога ведет к замку Альтсндорф, – заметил Бернард. – Но поскольку вы должны, рыцарь, переночевать у меня сегодня, я покажу вашим слугам, куда можно поставить лошадей.

– Пожалуйста, – сказал наш герой, – я буду ждать вашего возвращения, мне не терпится услышать историю трех замков, от которых остались одни развалины.

Старик Бернард сделал знак слуге следовать за ним и спустился по лестнице. Узнав от Линды, что Сатанаиса спокойно спит, рыцарь отправился туда, откуда мог видеть обе крепости, – Манфред и Жоржи. На него нахлынули мрачные мысли, он предчувствовал, что грядущий рассказ как-то повлияет на его судьбу. Он вспомнил, какое волнение завладело Сатанаисой среди развалин, как она вскрикнула при упоминании стариком Бернардом дуба на берегу Молдовы, и задрожал, сам не понимая причины.

Старик воротился, сел возле Эрнеста Кольмара и поведал следующую историю.

Глава 63 Рассказ старика Бернарда

«Во всей Богемии не существовало феодального замка великолепнее замка Ильдеград; обширные земли, окружавшие его, были замечательны своей плодородностью и природными богатствами.

Последнего барона Ильдегарда прозвали Громом. Отец его, человек суровый и угрюмый, лишился жены через несколько месяцев после рождения Грома и с тех пор ненавидел женщин. Как только мать положили в могилу, бедный ребенок был предоставлен попечениям лакеев, ибо всех женщин без исключения выдворили из замка. Пока он рос, его постоянно держали внутри крепости, отец вынуждал сына посвящать большую часть времени телесным упражнениям. Жизнь молодого барина протекала не очень счастливо, когда однажды ему пришли сказать, что отец его умер от апоплексического удара.

Я прекрасно помню, как все было. Управитель, доктор, капеллан и я первые явились поздравить нашего молодого господина с баронским титулом. Ему минуло тогда восемнадцать лет. Высокий и стройный, с волосами черными как агат, он имел глаза, сверкающие необыкновенным блеском.

Барон, восхищавшийся в сыне только воинскими успехами, прозвал его, как я говорил, Громом, и все вассалы, наблюдавшие за воспитанием юноши, ожидали проявления в нем наклонностей еще более воинственных, чем те, что обнаружил его отец. Но велики были их удивление и разочарование. Замок Ильдегард переменился: молодой барон, по-видимому, не имел другой цели, как вознаградить себя за суровую жизнь, к которой до сих пор был приговорен. Дни проводил он в самых разных развлечениях, а ночи в разврате. Замком и землями полностью распоряжался управитель Корали, и пока барон Ильдегард имел под рукой деньги, обильный стол и веселых, довольных гостей, он не спрашивал себя, как его крестьяне переносили непомерные налоги.

Так пролетело два года. Барон Манфред, владелец замка, развалины которого вы видите вон там, совершил набег на земли И ль дегарда под предлогом, будто ему не уплачены какие-то суммы. Вассалы Ильдегарда взялись за оружие против своей воли и пошли сражаться под командованием Корали. Но скоро они были побеждены и обращены в бегство; сам управитель едва спасся.

От Ильдегарда не стали скрывать отчаянного положения его дел. Тогда, пробудившись от продолжительной летаргии и пренебрегая утешениями своих любовниц, молодой барон призвал всех своих вассалов к оружию, осмотрел свою казну, укрепления замка к приготовился выступить навстречу неприятелю.

Битва происходила в нескольких милях от замка Ильдегард. Два года роскоши и праздности не ослабили руку воина: каждый его удар поражал врага, словно за бароном следовал демон убийства. Но войска Манфреда были многочисленны, одушевлены недавними успехами, и настала минута, когда молодой Ильдегард не сумел собрать свое войско.

Прийдя в отчаяние при виде несчастий, навлеченных на тех, кого долг повелевал ему защищать, и понимая, что все погибло, он вонзил шпоры в бока своей лошади. Благородное животное помчалось как стрела, но внезапно упало, и барон покатился наземь.

Когда он раскрыл глаза, он был совершенно один: его лошадь исчезла. Все безумие его прошлой жизни явилось пред ним, и бароном опять завладело глубокое отчаяние.

– Ах! – воскликнул он с тоской. Сейчас я принял бы даже помощь барона Альтендорфа, хотя он глава страшного трибунала!

Едва Ильдегард произнес эти слова самым энергичным тоном, как из леса показался воин, полностью вооруженный, с опущенным забралом, и подошел к нему.

– Ты звал меня на помощь, – молвил барон Альтендорф, – и я здесь. Но каждая минута промедления ухудшает твое положение.

– Спасите меня от бесчестья! – вскричал Ильдегард. – Помогите сразить Манфреда, и я навсегда останусь связан с вами самыми крепкими узами признательности и дружбы.

– Такой награды недостаточно, – .возразил барон Альтендорф.

– На каких же условиях согласитесь вы помочь возвратить мои владения и спасти замок от завоевателей? – спросил молодой барон, доведенный до крайности.

– Послушай, – произнес Альтендорф торжественным тоном. – Тебе, без сомнения, известно, что я глава тайного общества, влияние которого распространяется на всю Богемию, трибунала Бронзовой Статуи. К ней поступают на службу так же, как идут в монастырь.

– Продолжайте! – закричал барон, задрожав. – Продолжайте, – повторил он, – и скажите, на каких условиях я могу рассчитывать на вашу помощь?!

– Поклянись отдать своего первенца в услужении Бронзовой Статуе, – ответил барон Альтендорф, – и через несколько часов твои враги рассеяться, как листья, гонимые ветром.

– Клянусь! – возопил Ильдегард.

Барой Альтендорф пронзительно вскрикнул, к тотчас из леса появились его воины, следившие оттуда за битвой. Ильдегарда посадили на лошадь, и войско Альтендорфа, неожиданно напав на армию Манфреда, пока она не подозревала ни о какой опасности, почти полностью истребило ее.

Следующие три года мы жили счастливо. Несмотря на нерасположение к браку, господин мой просил и получил руку дочери барона Жоржи. Я хорошо помню, с какими словами Жоржи обратился к Ильдегарду, когда согласился отдать за него свою Эмилию.

– Мой юный друг, – сказал он, – я вверяю тебе мою дочь с убеждении, что ты сделаешь ее счастливою. Ее мать, которая теперь на небе, родила мне шестерых детей – одною сына и пять дочерей. Мальчик пропал в двухлетнем возрасте, и у меня есть основания думать, что его украли разбойники. Четыре девочки посвятили себя служению Богу и живут в монастыре, построенном мною поблизости от замка. Если сын не найдется, ты наследуешь все мое состояние; но если он вернется и меня тогда уже не будет в живых, ты отдашь ему замок и земли Жоржи. Для того чтобы не наткнуться на какого-нибудь самозванца, знай, что на правой руке моего сына есть родимое пятно, похожее на ягоду смородины. Я не потерял еще надежды увидеть его: двадцать лет прошло со времени его исчезновения, а я все-таки убежден, что он жив. Клянись же, барон Ильдегард, что ты поступишь честно с моим сыном, если после моей смерти он отыщется.

– Торжественно клянусь! – произнес барон, почтительно поднося к губам руку старика.

Через несколько дней отпраздновали великолепную свадьбу. Венчал новобрачных отец Геракл, капеллан замка, и событие эго предоставило Еассалам случай повеселиться.

Я не стану описывать подробности последующих происшествий, только упомяну о них. Однажды прелестная Эмилия объявила своему мужу, что он скоро станет отцом. В порыве радости молодой барин сжал жену в объятиях и покрыл поцелуями. Но внезапно мрачная мысль промелькнула в его голове. У него, однако, хватило душевной силы, чтобы скрыть свою тоску. Он поспешил выйти, взял лошадь и отправился прогуляться. Долго ехал он, погруженный в задумчивость, когда вдруг его назвали по имени. Он остановил уже уставшего копя и, подняв глаза, заметил барона Альтендорфа.

Барон сидел на великолепной лошади, по-видимому, он приехал издалека. Ильдегард вздрогнул: он увидел что-то роковое в этой встрече.

– Я рад случаю, который нас свел, – проговорил барон Альтендорф. – Прежде всего я должен поздравить вас с вашим блестящим союзом. Вы не забыли, что обещали отдать своего первенца на службу Бронзовей Статуе?

– Но нельзя же считать серьезным обязательство, которое я принял в минуту отчаяния, сам хорошенько не понимая, в чем оно состоит! – вскричал барон Ильдегард. – Даже теперь я не имею ни малейшего понятия о деятельности трибунала Бронзовей Статуи.

– Когда вы давали свое обещание, – сказал Альтендорф, – у меня не было времени все вам объяснить, но сейчас я. удовлетворю ваше любопытство. Трибунал Бронзовой Статуи – самое старое и самое страшное из германских тайных обществ. Его организация окружена секретностью, его влияние простирается на всю Богемию, а способ, которым оно наказывает тех, кто оскорбляет его членов, ужасен. Будучи обществом тайным, трибунал нуждается в агентах во всех частях страны. Люди, находящиеся на службе Бронзовой Статуи, обязаны доносить на любого, кто нарушит ее законы, будь это даже отец, мать, сестра или брат.

– И я обреку моего ребенка на презренное ремесло шпиона! – возопил барон Ильдегард. – Клянусь Богом, скорее чем довести моего сына или мою дочь до роли убийцы…

– Остановитесь! – перебил барон Альтендорф, повелительно протягивая руку. – Не говорите дурно о служителях Бронзовой Статуи, или обещаю, что вы станете одною из ее жертв… я вам докажу, что это не пустая угроза.

Он свистнул, и тотчас явились четыре вооруженных всадника. Барона Ильдеграда схватили, прежде чем он подумал о сопротивлении, привязали к лошади, завязали глаза и погнали во весь опор.

Солнце давно исчезло за горизонтом. Уже несколько часов барон Ильдегард отсутствовал в замке, и его молодая жена начала волноваться. Я старался успокоить ее. Стало совсем темно, и я не мог больше скрывать своих опасений. Наконец, в час ночи, мы услыхали, как кто-то скачет галопом. Мы бросились к лестнице… баронесса встретила мужа на пороге… но в каком он был состоянии!.. Смертельно бледный… с неподвижным взором, выражавшим ужас, волосы стояли дыбом на голове… одежда в беспорядке.

Баронесса вскрикнула от испуга; муж застонал и без чувств упал к ее ногам».

Глаза 64 Продолжение рассказа Бернарда

«Едва открыв глаза, барон дико осмотрелся вокруг, точно боялся встретить нечто ужасное. Но при виде очаровательного лица жены, наклонившейся к нему с улыбкой, опасения его исчезли, и он почувствовал невыразимое облегчение. Он привлек баронессу к себе, покрыл ее поцелуями и поведал о том, что с ним случилось. Его привели в подземелье замка Альтендорф, и там он присутствовал при казни жертв Бронзовой Статуи. Рассказывая, барон сделал непроизвольное движение, правый рукав приподнялся, и баронесса вскрикнула от испуга. На запястье виднелся черный знак, издали походивший на ленту, но составленный из тысячи точек.

– Это был не сон! – прошептал барон, задрожав.

Все это случилось двадцать лет тому назад, барону Альтендорфу было тогда около тридцати.

Через несколько недель после описанного происшествия, барон Ильдегард нанял нового пажа, молодого человека двадцати трех лет, не кого иного, как Жижку… того, кто держит теперь в руках судьбу Богемии! Господин мой из сострадания предоставил ему убежище, ведь Жижка был и несчастен и беден.

Жижка скоро расплатился с тем, кто дал ему приют: он дважды спасал жизнь своему господину.

Должен вам сказать, что, узнав тайну барона Иль-дегарда, отец Геракл отправился в Прагу и пробыл там несколько недель. По возвращении он не согласился сообщить причину своего отсутствия, говоря, что время все разъяснит.

Наконец, в августе, двадцать лет назад, баронесса родила дочь. Это событие более огорчило, чем обрадовало барона: он знал, на какую участь обречен несчастный ребенок.

– Успокойтесь, – сказал ему тогда отец Геракл, посвященный в опасения молодого отца, – обещаю вам, что трибуналу Бронзовой Статуи скоро придет конец.

– Возможно ли?! – вскричал барон, сложив руки и с тоской глядя на старика. – Ради Бога, объяснитесь, мой друг.

– Да, настала минута сообщить вам некоторые подробности, – согласился отец Геракл. – Знайте же, что, отправляясь в Прагу, я намеревался просить короля уничтожить трибунал Бронзовой Статуи. И я изложил его величеству все известное мне об этом страшном тайном обществе. В ответ король поклялся не оставить камня на камне в замке Альтендорф и приказал мне вернуться в нашу провинцию и заручиться помощью двух-трех могущественных баронов, прибавив, что в нужную минуту он даст нам пять тысяч человек, чтобы атаковать замок.

– О Геракл! – воскликнул Ильдегард вне себя от радости. – Отчего вы не сказали этого раньше?

– Оттого, любезный барон, – ответил старик, – что мне не хочется начинать междоусобную войну, пока баронессе требуется покой. Притом я руководствуюсь обстоятельствами. Завтра я опять поеду в Прагу, – продолжал он, – а вы тем временем приготовьтесь к походу. Ваших войск, в соединении с войсками барона Жоржи и его величества, хватит, чтобы завладеть замком Альтендорф, и я обещаю вам, что всех членов страшного трибунала предадут правосудию.

Но едва старик скрылся за дверью, расположенной в конце комнаты, как другая дверь с шумом отворилась и барон Альтендорф появился на пороге. Ильдегард побледнел, ибо ему пришло в голову, что президент трибунала Бронзовой Статуи, без сомнения, слышал их беседу с отцом Гераклом, и положил руку на эфес своей шпаги.

– Вспомните, что ваша молодая жена лежит в смежной комнате, – заметил барон Альтендорф. – Звон нашего оружия непременно напугает ее. Выслушайте меня не прерывая. Я знаю планы отца Геракла и ваши, знаю и обещание короля, но я так же мало обращаю на все это внимания, как на листья, уносимые ветром. Среди советников короля есть члены трибунала Бронзовой Статуи, они сумеют помешать его намерению.

Барон Ильдегард пенял, что негодование и угрозы не принесут пользы, и унизился до того, что начал просить своего врага пощадить его дочь, обещая всю оставшуюся жизнь исполнять его приказания.

– Ваши мольбы напрасны, – произнес Альтендорф с холодной усмешкой. – Даже я, глава трибунала Бронзовой Статуи, не вправе менять его законы и уклоняться от его правил. Через час вы получите страшное доказательство того, что ваши обязательства действительно существуют и тогда не упоминайте моего имени, остерегайтесь даже намекнуть на мое участие в том давнишнем событии, иначе, клянусь небом и всеми демонами ада, я стащу вас ночью с постели и вы умрете под «поцелуем» Девы.

– Какой ужас! – прошептал барон Ильдегард.

Несколько секунд он стоял, точно раздавленный тоской и отчаянием, а когда поднял голову, барон Альтендорф уже исчез.

Прошел час, во время которого барон Ильдегард размышлял о своем незавидном положении. Наконец он решился отправиться к отцу Гераклу и попросить у него совета.

Он постучался и, не получив ответа, отворил дверь. Страшное зрелище предстало пред его глазами. Старик лежал на полу убитый. Невозможно выразить, какой ужас и какую печаль почувствовал барон. Он понял смысл угрозы, произнесенной Альтендорфом, ибо не сомневался, что отца Геракла убили служители Бронзовей Статуи.

Только спустя очень долгое время барон смог подумать о том, в какое трудное положение попал. Первой его мыслью было позвать людей, донести на барона, как на убийцу, вооружить своих вассалов и немедленно отомстить за смерть старого священника. Но тотчас он вспомнил о словах Альтеидорфа и о необходимости в таком случае раскрыть договор, связывающий его с трибуналом Бронзовой Статуи. Не обратятся ли тогда на него подозрения, и не возненавидят ли его собственные вассалы и вся Богемия?

Барон Ильдегард пришел к заключению, что необходимо скрыть страшную катастрофу, и выдумать что-нибудь для объяснения исчезновения старика. Он запер дверь комнаты, положил ключ в карман и воротился к себе. Некоторое время провел о и возле постели жены, а когда настала ночь и все в доме смолкло, отправился в комнату Геракла, положил труп в мешок и, спустившись по потайной лестнице, пробрался в сад. Он собирался похоронить тело в уединенном месте, но волнение и боязнь быть застигнутым сделали его неспособным рыть могилу. Он опять взвалил ношу на плечи и побрел к реке. Но когда, положив несколько больших камней в мешок, он хотел бросить его в Молдову, из-за деревьев показался человек. Барон выронил труп и очутился лицом к лицу с Корали, отстраненным от должности за нечестность. Корали начал грозить донести на барона, как на убийцу монаха, если он не возвратит ему место управителя.

Подчиняясь необходимости, мой несчастный господин согласился. Условились, что на другой день Корали явится в замок, бросится к ногам барона и станет молить его о прощении. Так и было сделано, и через некоторое время негодяй вступил в прежнюю должность.

Однажды рыбаки вытащили неводом из Молдовы мешок с тем, что осталось от трупа. Слуги из замка, проходившие тогда мимо, узнали среди прочих вещей четки и крест, принадлежавшие Гераклу.

Это известие возбудило сильнейшее негодование в жителях. Вспомнили, что барон Ильдегард распространил в Праге слухи о смерти Геракла, и стали обвинять его в убийстве. Крестьяне, собираясь толпами, клялись отомстить за того, кого уважали, как отца. Они двинулись к замку Ильдегард, выкрикивая самые чудовищные угрозы, и были остановлены только Корали, примчавшимся с отрядом стрелков, вооруженных с головы до ног.

Началось страшное избиение. Не знаю, каким чудом удалось мне вытащить из этого пекла баронессу Ильдегард и маленькую Этну, которой было тогда три года. Мы шли долго и остановились только в лесу. Через час к нам подъехали два всадника, и я узнал барона Ильдегарда и Жижку. У последнего был перевязан глаз и кровь текла но щеке: следовательно, его ранили в схватке.

Порадовавшись, что нашел жену и дочь, барон повернулся к Жижке.

– Каким образом могу я, друг мой, – сказал он, – отблагодарить тебя за услугу, которую ты оказал, вырвав меня из рук бешеных негодяев?

– Я бы не взял никакой награды, – ответил Жижка холодным и строгим тоном, – даже если бы вы были в состоянии вознаградить меня. Я видел, что ваши вассалы хотят убить вас, и, верный моему долгу, подверг опасности собственную жизнь для спасения вашей. Я лишился глаза, но не сожалейте об этом, ибо я только расплатился за ваши милости. Теперь, когда вы в безопасности, мы расстанемся. Я благодарю вас, но если вы воротитесь завтра в свой замок, я ии часу более не прослужу человеку, обагрившему руки кровью благородного и праведного старика.

Барон Ильдегард застыл, точно громом пораженный, услышав подобные слова. Но, прежде чем он опомнился от удивления и негодования, прежде чем успел ответить, Жижка ускакал от него во весь опор.

Между тем барон Манфред со своим войском, воспользовавшись возмущением вассалов барона Ильдегарда, занял его замок. Жоржи и его зять собрали настоящую армию и двинулись к крепости, но устроенная ими осада ни к чему не привела: замок сгорел и принял тот облик, в каком вы видите его теперь. Барон Ильдегард, воротившись из этой экспедиции, занемог и умер через несколько дней.

Замок Жоржи, в свою очередь, был взят приступом бароном Манфредом, и баронессу Эмилию взяли в плен вместе с дочерью. Таким образом, лишившись всякого убежища, удалился я на вершину этой башни, откуда смотрю на крепость, где томилась в заключении моя благородная госпожа.

Через год после описанных происшествий барон Альтендорф затеял войну с бароном Манфредом, вероятно, потому, что тот не отдавал маленькую Этну трибуналу Бронзовой Статуи. Барон Альтендорф взял замок приступом после двадцатидневной осады, барон Манфред погиб, а вассалы его сожгли крепость и уснули вечным сном под ее развалинами.

На этом кончается мой рассказ, ибо с того времени я никогда не слыхал ни о баронессе Эмилии, ни о ее дочери. Много причин есть думать, что они погибли при пожаре замка Манфред, ведь баронессу заключили в башню крепости оттого, что ока не хотела стать женою Манфреда».

Глава 65 Подозрения

Читатели, наверное, помнят, что, когда старик Бернард начал свой длинный рассказ, у Эрнеста Кольмара родилось странное подозрение относительно Сатанаисы. Он предчувствовал, что услышит удивительные вещи, но вовсе не думал, что они так сильно повлияют на его жизнь.

Уже в середине повествования Бернарда рыцаря поразило его сходство с рассказом Сатанаисы в саду пражского дворца. Ильдегард, прозванный Громом, напомнил ему Ильдегрима, прозванного Молнией, а Корали – Карс-Али в истории дочери сатаны. Наверное, Манфред был Мансуром, а барон Жоржи грузинским князем.

Это открытие, настигнувшее Кольмара, как громовой удар, привело его в смятение. Мы знаем, что он полюбил Сатанаису, а она обманула его. Но, преодолевая свое волнение, рыцарь продолжал слушать старика и по мере того, как события следовали одно за другим, убеждался, что Сатанаиса переиначила подлинную историю с целью, которой он объяснить себе не мог.

Солнце давно зашло, когда старик закончил говорить; вокруг башни сгущались сумерки.

– Ваш рассказ очень заинтересовал меня, – произнес Эрнест Кольмар. – И я рад, что Этна жива.

– Как?.. Этна Ильдегард жива?! – с удивлением вскричал Бернард. – Где она, Боже мой! Мне бы хотелось броситься к ее ногам, сжать в своих объятиях и взглянуть на нее перед смертью.

– Я не знаю, где она, – сказал Кольмар, – но я видел ее несколько раз.

– И хороша она? Красива? – продолжал старик Бернард, плача, как ребенок. – Счастлива ли она?

– Да, она хороша, хороша, как ангел, – промолвил Кольмар и, уклоняясь от ответа на второй вопрос, поспешил прибавить: – Мать ее давно умерла, по крайней мере, у меня есть причины так думать. Но вряд ли баронесса Ильдегард погибла, как вы предполагаете, при пожаре в замке барона Манфреда. Скажите, не было ли у нее другой дочери, кроме Этны.

– Нет! – воскликнул старик, не скрывая удивления. – Баронесса Ильдегард больше не выходила замуж. Я уже говорил, что, по-моему, несчастная женщина погибла в огне.

– Вы никогда не слыхали, чтобы у Этны была сестра, родственница, почти сверстница, очень похожая на нее?

– Никогда.

В эту минуту дверь комнаты, в которой лежала Сата-наиса, отворилась, и лучи лампы осветили крышу башни. Из комнаты вышли Линда и Беатриче, и Кольмар, оставив старика Бернарда, поспешил подойти к ним.

– Как теперь ваша госпожа? – спросил он.

Девушки ответили, что ей лучше: она проснулась.

– Могу я навестить ее? – продолжал Кольмар.

– Я доложу госпоже о вашем желании, – сказала Линда и воротилась к Сатанаисе.

Очень скоро она вернулась и сообщила, что Сатанаиса с удовольствием примет рыцаря Кольмара, и, пока девушки занялись беседой со стариком Бернардом, наш герой направился в маленькую комнатку, занимаемую дочерью сатаны.

Глава 66 Горестное объяснение

Комната эта, как мы говорили, освещалась лампой; прекрасная Сатанаиса лежала на постели. Она не раздевалась, ее чудные волосы рассыпались волнами по плечам, а на руке была повязка, наложенная Бернардом и поправленная служанками.

Едва Кольмар появился на пороге, Сатанаиса приподнялась и бросила на него тревожный и проницательный взгляд, точно понимала, что наступает переломный момент в ее судьбе и результат зависит от мыслей, занимающих ее возлюбленного.

Глаза их встретились: у Сатанаисы они выражали жестокое беспокойство, а у Кольмара – горесть. Почувствовав, что самые ужасные ее опасения подтвердились, и не сумев подавить стон, вырвавшийся из груди, Сатанаиса продолжала смотреть на рыцаря со страхом и отчаянием.

Эрнест Кольмар подошел к постели и взял Сатанаису за руку. Простояв так с минуту в глубоком молчании, он наконец сказал:

– Способны ли вы теперь поговорить со мной о важных вещах?

– Будь я даже при смерти, Эрнест Кольмар, я бы стала умолять вас об этом, – произнесла Сатанаиса голосом, дрожащим от волнения.

– Вы догадываетесь, – продолжал рыцарь с трогательной меланхолией, – что за истекшие часы я мог кое-что узнать от человека, которого мы встретили сегодня в развалинах замка Ильдегард?

– Я вижу, что Бернард беседовал с вами, – молвила Сатанаиса. – Но скажите мне, Эрнест, – с пылкостью вскричала она, – скажите сейчас, если все кончено между нами!

Сев на постели, она посмотрела на него с видом преступницы, понимающей, что ее жизнь зависит от приговора судьи.

– Сатанаиса, – сказал рыцарь торжественным тоном, вы задаете вопрос, на который я не могу ответить немедленно. Ответ вам может дать ваша совесть. Я сейчас узнал вещи очень странные; я услышал рассказ, возбудивший в моей душе самые жестокие сомнения, и теперь боюсь, что вы не сумеете дать мне удовлетворительное объяснение.

– Коли так, все действительно кончено! – воскликнула Сатанаиса и, упав на постель, закрыла лицо руками.

Когда же она приподняла лицо, Кольмар прочел на нем тысячи страстей, отражавшихся там, как тени: тоску, рухнувшее ожидание, страдания безнадежной любви, сожаление обманутого честолюбия, стыд, горе разбитого сердца.

И тогда рыцарь убедился, что Сатанаиса на самом деле его любит. Он попытался что-то сказать, придумать утешительные слова, но губы его лишь бесполезно дрожали и голос замирал в горле. И хотя он желал привлечь Сатанаису к себе, прижать ее к сердцу, уверить, что прощает ей прошлое, какое-то непонятное чувство удерживало его и замыкало рот.

Наступило минутное молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами Сатанаисы. Она не плакала, не стонала, а в мрачном, безмолвном отчаянии точно замерла, оцепенела.

Наконец к рыцарю возвратился голос, и он промолвил с неизъяснимой тоской:

– Сатанаиса, приговор произнесен вашими собственными устами, мне ничего более не остается, как проститься с вами… проститься навсегда.

– Боже мой! Вот до чего я дошла! – вскричала она с такой горестью, что дрожь пробежала по телу Кольмара и слезы брызнули из его глаз.

Потом, медленно поднявшись, Сатанаиса оперлась локтем о подушку, опустила голову на руку и, устремив на рыцаря печальный взгляд, сказала:

– Да, мы должны расстаться навек, выбора нет. Теперь, когда прошел первый припадок отчаяния, я могу вооружиться мужеством и покориться своей участи. Но для собственного оправдания я должна объявить, что, несмотря на все мои хитрости и притворство, с первой минуты кашей встречи в лагере таборитов я полюбила вас с такой пылкостью и страстью, на которые способны немногие женщины. Да, мы должны расстаться. Но умоляю вас, Эрнест, простите мне прошлое и позвольте надеяться, что вы будете вспоминать меня изредка. Вы никогда более не услышите обо мне, никогда не встретитесь со мною. В затворничестве, на которое я себя обрекаю, чтобы оплакивать свою печальную участь, я не забуду ваш, образ и стану молиться за ваши успехи, счастье и благоденствие. Не презирайте же меня, Эрнест. Скажите лишь одно доброе слово прощения, и я унесу его с собою, дабы сохранить в памяти, как клад!

– Да, Сатанаиса… я прощаю вам прошлое… полностью, искренне прощаю, – произнес Кольмар, пожимая ее руку и тотчас выпуская ее, как бы желая показать, что пытается перебороть ту страсть, что увлекла его на край гибельной пропасти, – Каковы бы ни были причны, – прибавил он, – по которым вы обманули меня, я никогда не забуду о вашей любви. И не сомневайтесь, что я навсегда ваш друг. Но разве вы не объясните мне, почему поступили подобным образом?

– Что я должна объяснить? – спросила Сатанаиса, отирая слезы, блиставшие на ее длинных ресницах.

– Почтенный Бернард закончил свой рассказ тем, что, по его мнению, баронесса Эмилия и ее дочь Этна погибли в развалинах замка барона Манфреда, – заметил рыцарь.

– Да, я понимаю, ведь он больше ничего не знает, – кивнула Сатанаиса, по-видимому, погрузившись в глубокие размышления.

– Я ни в чем не упрекаю вас, Сатанаиса, я даже простил прошлое, хотя вы нанесли смертельный удар по моему счастью, – молвил рыцарь. – Но по крайней мере объясните откровенно то, что кажется мне непонятным. – Он умолк на минуту, чтобы сверхъестественным усилием подавить волнение, – у Сатанаисы щеки были мокры от слез, – потом продолжил: – Это ваше горе уничтожило бы всякий мой гнев против вас. Нам обоим предстоит жестокое испытание, но мы оба должны запастись мужеством для того, чтоб каждому пойти своим путем.

– Я понимаю вас, Зрпест, – сказала Сатанаиса, – и завтра объясню вам столько, сколько сумею. А пока наша беседа нагнала на меня лихорадку и расстроила мои мысли.

– Будь по-вашему, Сатанаиса, – согласился рыцарь, испытывая искреннее сострадание к женщине, которую видел недавно исполненной надежды и радости и теперь разбитую горем. – Да, сейчас вы нуждаетесь в покое, и мне ни за что на свете не хотелось бы увеличивать ваши мучения. Завтра утром мы увидимся в последний раз.

Эрнест Кольмар взял руку Сатанаисы, пожал ее и выбежал, не смея поднять глаза на женщину, которую он так любил и которая обманула его столь странным образом.

Глава 67 Последнее свидание

Ночь прошла, и через час после восхода солнца Эрнест Кольмар поднялся на башню. Волнуемый единственной мыслью, сжимавшей его сердце, он направился прямо к комнате Сатанаисы.

Он не смыкал глаз всю ночь. Подобно страждущей душе, он бродил среди развалин и по берегу реки, предаваясь самым разным думам, порожденным вчерашними происшествиями. Теперь же его тоска стала совсем нестерпимой.

Призвав к себе все свое мужество и энергию, рыцарь тихо постучался в дверь, и та немедленно отворилась. Линда и Беатриче, поклонившись ему, вышли навстречу. Кольмар приметил, что глубокая печаль застыла на их лицах, а глаза были красны от слез. Но он не стал ни о чем расспрашивать их, потому что увидал в глубине комнаты Сатанаису, лежащую на постели. Он перешагнул порог и затворил за собою дверь.

– Вот и вы, Эрнест. Вы пришли на наше последнее свидание, – промолвила Сатанаиса таким тихим голосом, что ее трудно было расслышать. – Но, ах! Какой у вас расстроенный вид! Вы бледны: верно, провели ночь в горестных размышлениях, – прибавила она с беспокойством.

– Да, Сатанаиса… Я провел печальную ночь, – ответил Кольмар, садясь возле постели. – Я вас любил, но надежды мои увяли, как цветок, отравленный ядовитым дыханием. Я не могу более думать о том; чтобы соединить с вами судьбу, а между тем знаю, что люблю вас горячее прежнего. Я не стал бы в последний раз испытывать на себе ваше влияние, если бы чувство могущественнее пустого любопытства не побуждало меня просить у вас обещанных объяснений, ибо в том, что я услышал вчера, много странных вещей.

Рыцарь придвинул стул ближе к кровати и приготовился внимать Сатанаисе.

Молодая женщина глубоко вздохнула, потом, собрав все свое мужество, начала следующее повествование:

– Вы говорили, что старик остановился на разрушении замка барона Манфреда. Он убежден, что баронесса Ильдегард и ее дочь Этна погибли под его развалинами. Прежде чем сообщить, как они спаслись, я должна сказать вам, что после приезда баронессы в замок барон Манфред упорно преследовал ее своей любовью. Сначала несчастная женщина обращалась с ним с презрением, не скрывая своего отвращения: она видела в нем виновника несчастий, разбивших сердце ее мужа, и злодея, принесшего смерть ее отцу и сестрам, сгоревшим при пожаре. Манфред, повинуясь только своим диким инстинктам, скоро перестал упрашивать и угрожать. Несчастная, испуганная Эмилия переменила тактику и начала тянуть время. Надеясь, что потом ее положение изменится, она вымолила год, чтобы оплакивать смерть мужа, обещая, что в конце этого срока выслушает предложения своего палача, плененного ее красотой, в горе ставшей еще чудеснее. Барон согласился, и год уже истекал, когда барон Альтендорф потребовал выдать ему Этну. Манфред сообщил об этом несчастной матери, и та, в ужасе от мысли, что может расстаться с дочерью, бросилась к потам палача, умоляя защитить ее. Манфред объяснил несчастной, на каких условиях поможет ей, и, хотя Эмилия считала его виновником смерти всех своих родных, она согласилась ради Этны. Накануне дня, назначенного для свадьбы, барон Альтендорф пришел со всем своим войском к стенам замка. Свадьба была отложена, и три недели гарнизон храбро защищался, но наконец враги взяли крепость. Манфреда убили, и вассалы в отчаянии подожгли замок. В суматохе Эмилия Ильдегард убежала, унеся Этну на руках, и, благодаря ночной темноте, успела добраться до соседнего леса. Затем она достала крестьянскую одежду для себя и дочери и отправилась в Прагу. К счастью, с ней было множество драгоценностей, подаренных ей на свадьбу бароном Манфредом. Она продала их и купила в уединенном месте скромный домик, где собиралась посвятить себя единственно воспитанию дочери. Чтобы скрыться от барона Альтендорфа, она назвала Этну Марьетой. Прошли два года почти в полном спокойствии. А потом случилось одно происшествие, сильно повлиявшее на будущность Этны.

Сатанаиса остановилась на минуту перевести дух, а также собрать мысли и упорядочить воспоминания. Затем она продолжила рассказ:

– Как-то летним вечером Эмилия сидела возле своего домика, разговаривая с Этной, которой было тогда девять лет, и вдруг недалеко от них показался на дороге всадник. Лошадь неслась так быстро, что испуганная баронесса поспешно вскочила, а лошадь, точно совсем взбесилась, перепрыгнула ров и сбросила всадника у забора, огораживающего сад. Каково было удивление баронессы, когда она узнала в упавшем бывшего пажа своего мужа Жижку! По его движениям она приметила, что он ушиб руку. Старый слуга снял с него платье, чтобы посмотреть, не опасен ли удар, но при виде руки баронесса онемела от удивления: повыше локтя обнаружился знак, похожий на ягоду смородины.

– Как! Жижка – украденный сын барона Жоржи, брат баронессы Эмилии, дядя Этны?! – вскричал Эрнест Кольмар.

– Да, – ответила Сатанаиса. – Жижка скоро узнал, что жена его бывшего господина приходится ему сестрой. Оставив службу у барона Ильдегарда, Жижка поехал в Венгрию и принял участие в кампании против турок, отличившись в ней незаурядной храбростью и достигнув самых высоких военных почестей. Ушиб, причиненный падением, принудил его остаться на несколько недель у баронессы Эмилии. За это время он очень привязался к своей маленькой племяннице Этне.

– Ему не пришло в голову объявить о своем происхождении и потребовать возвращения своих владений? – спросил Кольмар.

– Нет, – сказала Сатанаиса, – ведь для этого ему следовало заявить, что сестра его жива. Трибунал Бронзовой Статуи, принявшись за поиски, выяснил бы, что Этна тоже не погибла. И Жижка пожертвовал собственным возвышением ради спокойствия сестры и безопасности племянницы. Он вернулся в Прагу, к службе при дворе, по потом опять приехал на несколько дней в смиренный домик сестры. Тогда-то баронесса и занемогла. Чувствуя приближение кончины, она поручила свою дочь Жижке, потом, обняв Этну одною рукою, а другою пожимая руку брата, попросила Бога благословить эти дорогие для нее существа и скончалась.

Сатанаиса, голос которой совсем ослабел и дрожал, вдруг заплакала и, спрятав голову в подушки, прорыдала несколько минут.

– Эти воспоминания жестоко вас волнуют, – заметил рыцарь, когда Сатанаиса немного успокоилась.

– О, если б вы знали все! Если б я осмелилась сказать вам, Кольмар!.. – вскричала Сатанаиса, приподнимая лицо, орошенное слезами, и ломая в отчаянии руки.

– Стойте! Я помню, что Этна тоже употребляла такие выражения, – произнес рыцарь, пораженный подобным совпадением. – Чего же не смела сообщать мне Этна и на что намекаете вы, Сатанаиса?

– Ах! Не мучьте меня, Эрнест, заклинаю вас! – воскликнула Сатанаиса. – Позвольте мне лучше продолжить. Как только моя мать…

– Ваша мать, Сатанаиса? – изумился Кольмар.

Не успел он произнести эти слова, как послышался шум шагов и голосов в башне.

– Неужели нам угрожает новое нападение со стороны монаха? – пробормотал рыцарь, хватаясь за шпагу.

Дверь отворилась, и один из офицеров Жижки, сопровождаемый шестью таборитами, появился на пороге. За ним шли старик Бернард, Липда и Беатриче.

– Ах! – вздохнула Сатанаиса, узнавшая офицера, – Наверно, нам угрожает опасность и солдат прислали на подмогу:

– Объявляю вас нашей пленницей, – произнес офицер твердым, но почтительным тоном.

– Пленницей?! – вскричала Сатанаиса. – Это невозможно!

Эрнест Кольмар заслонил ее собою, но по знаку капитана табориты оттолкнули рыцаря, и цока он боролся с троими, остальные схватили Сатанаису.

Отчаянно старалась Сатанаиса вырваться от них и обнажить кинжал, но во время борьбы повязка свалилась с ее руки.

Она вскрикнула; битва между Кольмаром и таборитами вдруг остановилась, и все глаза обратились на Сатанаису, лишившуюся чувств.

Удивленные восклицания послышались со всех сторон. Рука, прежде покрытая повязкой, была белее снега, следовательно, смуглый цвет лица Сатанаисы был неестественным.

– Унесите ее! – закричал офицер.

Но рыцарь оттолкнул солдат от постели, на которой лежала Сатанаиса.

– Одно слово, рыцарь Кольмар, – молвил офицер.

– Нет! – крикнул Эрнест, размахивая шпагой. – Уйдите!

– Мне даны решительные приказания, рыцарь, – настаивал офицер. – Нас послал генерал Жижка.

– Если этот перстень обладает силой, повелеваю вам удалиться, – произнес Кольмар, показывая перстень, подаренный начальником таборитов.

Солдаты сразу узнали его и отступили, готовые повиноваться владельцу талисмана, но капитан, вынув из кармана письмо, подал его рыцарю.

Эрнест Кольмар распечатал послание и быстро пробежал его. Оно было коротко и заключало следующее:

«Остановитесь, пока не поздно. Не сопротивляйтесь приказанию, которое мой посланец должен исполнить любой ценой. Этна и Сатанаиса – одно и то же лицо».

Это известие произвело на Кольмара действие громового удара. Шпага и нисьмо выпали у него из рук, голова закружилась, он зашатался и упал.

Глава 68 Каким образом барон Альтендорф

Читатели не забыли, без сомнения, погребальное шествие из Праги в замок Альтендорф. Они помнят также, что, когда шествие остановилось у гостиницы, где Этна убила пажа Эрмаха, Киприан узнал от трактирщика и его жены все подробности случившегося. Побег Этны возбудил подозрение в монахе, а его проницательность вкупе с тем, что он уже выяснил об этой девушке, скоро довели Киприана до того заключения, что Сатанаиса была вымыслом. Иными словами, Этна и дочь сатаны были одним и тем же лицом.

Подобное открытие только увеличило его желание отомстить. Убежденный, что Этна присоединится по дороге к Эрнесту Кольмару, он взял с собою человек шесть из конвоя и погнался за теми, кого считал смертельными врагами.

Мы знаем результат погони и нападения, но последние объяснения понадобились для заполнения пробела в нашем рассказе. С сердцем, кипящим от ярости, Ккприан убежал в лес, к спрятанным лошадям, и там к нему присоединился единственный оставшийся в живых его подчиненный. Они поскакали верхом и почувствовали себя в безопасности, только когда приметили башни замка Альтендорф.

Киприан увидал, что сын барона Альтендорфа уже начал готовиться к приему принцессы Елисаветы. Но приготовления, однако, ограничивались только левым флигелем замка: правый был по-прежнему необитаем. Родольф полагал, что он не успеет привести в порядок комнаты, в которых столько лет никто не жил.

Бурная деятельность кипела в левом флигеле. Залу банкетов украшали знамена, буфеты ломились от серебряной посуды. С окрестных ферм доставлялась провизия в громадных количествах. Кроме того, разосланы были гонцы во все деревни, зависевшие от поместья Альтендорф, дабы призвать вассалов защищать замок.

На следующий день погребальное шествие прошло по подъемному мосту в крепость. Родольф принял принцессу с глубоким уважением, ее встречал почетный караул.

А когда она сходила с лошади, на центральной башне было поднято богемское королевское знамя.

Барон, спрыгнув с коня, подошел к принцессе Елисавете и молвил, преклоняя колено:

– Добро пожаловать в мое жилище, знаменитая королева Богемии!

Воздух огласился радостными восклицаниями, легкая краска залила прелестное лицо Елисаветы, и слабая улыбка промелькнула на ее губах. Тихим, дрожащим голосом она коротко поблагодарила барона Альтендорфа и его сына за вежливость, потом, сделав своим женщинам знак следовать за нею, удалилась в приготовленные для нее комнаты.

Вечером великолепный пир происходил в большой зале, так роскошно украшенной, но королева, как ее называли теперь, сославшись на усталость, не присутствовала на обеде.

Было около полуночи, лампы заливали ярким светом залу, и никто не думал уходить. Вино текло, можем сказать, потоками, ибо вельможи, по взаимному согласию, выбрали барона Альтендорфа командующим королевской армии.

Одного из присутствующих, маркиза Шомберга, обидели почести, которыми осыпали барона Альтендорфа. И хотя он не смел громко протестовать, в сердце у него кипела ярость. Его гордый дух был оскорблен, честолюбие обмануто. Он надеялся, что высокое звание и огромные богатства, делавшие его выше барона Альтендорфа, обязательно примут в соображение, тем более что он уже стал президентом совета вельмож в Праге. Однако он сумел, хоть и с трудом, сдержаться и скрыть свои чувства. Мало того, он присоединил свои приветствия к приветствиям других вельмож, и, похоже, никто не заподозрил его в неискренности.

Итак, было около полуночи, когда энтузиазм гостей достиг вершины. Вдруг музыка прекратилась, один из вельмож встал и знаком попросил молчания.

А потом он красноречиво описал положение той, которую они признали своей государыней. Он представил принцессу более одинокою, чем самый смиренный из ее подданных, хотя она находилась в окружении преданных сердец, готовых умереть за нее. Далее он заговорил о верности престолу и патриотизме барона Альтендорфа, сделавшего из своего замка штаб-квартиру борьбы против таборитов. Затем, вернувшись к одиночеству королевы, заметил, как было бы хорошо для ее счастья и общественных интересов, если бы она вышла за сына какого-нибудь знатного вельможи. Подобный союз, прибавил оратор в заключение, доставил бы удовольствие богемской аристократии, которая с гордостью приняла бы короля, избранного из ее среды. Народ тоже одобрил бы такую меру, ведь у соседних государств не осталось бы ни малейшего предлога вмешиваться в дела Богемии.

Речь эта вызвала гром рукоплесканий, и вельможи единогласно провозгласили, что супругом королевы Ели-саветы должен стать сын барона Альтендорфа. Было более часу, когда гости встали из-за стола и разошлись по своим комнатам. Лампы погасли, усталые слуги удалились, часовых сменили на валах, и тишина воцарилась в большой феодальной крепости.

Глава 69 Монах и барон

Киприан присутствовал на обеде, он ушел за несколько часов до того, как возник вопрос о союзе Родольфа с королевой Елисаветой.

Проснувшись рано на другое утро, он попросил Губерта узнать, может ли принять его барон Альтендорф. Старый управитель удалился и, воротившись через несколько минут, повел монаха в комнату барона.

– Здравствуйте, отец мой, – сказал барон. – Какое дело подняло вас ни свет ни заря? Не неприятные известия, надеюсь?

– Нет, – ответил монах, – просто мне надо сказать вам несколько слов наедине.

– Хорошо, – кивнул барон. – Губерт, вы можете идти.

Старый управитель поклонился и вышел, но вместо того, чтобы отправиться к себе, он проник в комнату, смежную со спальней барона.

– Теперь мы одни, – сказал барон, так что говорите без опасения. Очевидно, вы намерены подробно описать экспедицию, предпринятую вами третьего дня и закончившуюся столь неудачно.

– Нет, я не хочу утомлять вас таким рассказом, – заявил монах. – Достаточно будет сообщить, что, если мы и потерпели неудачу, то лишь благодаря внезапному появлению того самого человека, что вывел вас из пражской крепости.

– Мой освободитель назвался каким-то Анжелом Вильдоном, – заметил барон. – Помнится, вы обещали рассказать что-то интересное о нем. Вы за этим пришли?

– Отчасти, – ответил Киприан. – Знайте, что из крепости вас вывела молодая и очаровательная женщина…

– Женщина?! – вскричал барон. – Это невозможно! Впрочем, теперь я припоминаю, когда она приподняла забрало, там мелькнуло нежное девичье лицо…

– А важнее всего то, что сын ваш страстно в нее влюбился, – продолжал монах. – В первый раз, когда он велел ее похитить, она была спасена австрийцем, ехавшим сюда. Вот откуда происходит ненависть Родольфа и его недоброжелательное письмо к вам. Потом ваш сын сумел схватить Анжелу и держал ее пленницей в Красной комнате.

– В Красной комнате! – повторил барон, побледнев от гнева. – О! Если Родольф осмелился на подобный поступок и если Губерт позволил ему…

– Успокойтесь, – перебил монах, – ваш сын ничего не знает о трибунале Бронзовой Статуи, и если ему пришла фантазия запереть Анжелу в Красной комнате, то Губерт никак не мог этому воспрепятствовать.

– Правда, – согласился барон, подумав. – Понимаете, я всегда хотел, чтобы мой сын не был посвящен в тайны Бронзовой Статуи. Нет, я предпочел бы убить его собственной рукой! – с жаром воскликнул он. – Но совсем не оттого, что я не уважаю трибунал…

– Мне известны причины, – заметил монах. – Вы не желаете, чтобы Родольф знал тайны и реестры нашего трибунала.

– Да, среди жертв записано одно имя, которого он никогда не должен слышать, – проговорил барон, нахмурившись, как туча.

– Перестаньте! – вскричал монах. – Прошлого не изгладить.

– И я не хотел бы, чтобы оно было изглажено, если бы даже мог его уничтожить, – сказал барон. – Нет, тот проступок заслуживал страшного наказания, и я не имею никакого сострадания к той, что была казнена за свои преступления. Но мой сын не должен ничего подозревать.

– Довольно об этом, – прервал его Киприан. – Мы говорили о любви Родольфа к молодой крестьянке río имени Анжела Вильдон.

– И он смеет признаваться в подобной любви! – воскликнул барон. – Конечно, это лишь одна прихоть с его стороны.

– Когда Анжела стала его пленницей, он готов был положить к ее ногам свое звание, имя, будущность и состояние, – возразил Киприан. – Изменила ли его чувства чудесная перспектива, блеснувшая перед его глазами? Это мы увидим. А все-таки Анжела провела здесь три дня и сумела бежать неизвестно каким образом. Родольф убежден, что старый Губерт сжалился над нею и выпустил.

– Не нашла ли она тайного прохода в подземелье? – спросил барон.

– Не знаю, – ответил монах. – Так или иначе, она удрала. В первый раз после побега Анжелы я встретился с нею в деревенской гостинице, в нескольких шагах от Праги. Я хотел отвезти ее в Белый Дом, но не удалось. Потом я видел ее с вами в Белом Доме, в ночь вашего побега из пражского замка.

– Но уверены ли вы, что она не любит Родольфа? – продолжал барон.

– Он был готов жениться на ней, рискуя навлечь на себя ваш гнев, а она скрылась, – возразил монах. – Разве это любовь? По моему мнению, она любит австрийца, ведь она освободила его от служителей Бронзовой Статуи в Белом Доме, уехала из Праги вместе с ним, а третьего дня вырвала его и Марьету из моих рук.

– Верно, – согласился барон. – Вы говорили, что она еще здесь, по соседству.

– Она третьего дня была в развалинах замка Иль-дегард, – сообщил Киприан.

– Но, возможно, она опять поехала с австрийцем, которому спасла жизнь? – заметил барон.

– Нет, – ответил монах, – кажется, она оставила его и воротилась домой.

– Какое из всего этого заключение? – поинтересовался барон.

– Такое, что Родольф может встретить ее, что красота Анжелы может возродить его страсть и он предпочтет простое баронство с любимой женщиной престолу, который ему придется разделить с королевой, не вызывающей у него никаких чувств, а следовательно, свадьбу нужно отпраздновать немедленно.

– Немедленно, – повторил барон. – А ее величество достаточно подготовлена?

– Не тревожьтесь, это я беру на себя, – усмехнулся Киприан. – Что она такое, как не игрушка в моих руках? И не для того ли она здесь, чтобы стать рабой моей воли? Назначьте брак на завтрашний вечер, сделайте необходимые приготовления, и ее величество явится к алтарю в названную минуту. Богемцы начнут тогда доверять нам: они увидят, что ее величество соединена с одной из самых могущественных фамилий в стране. А что еще важнее, – прибавил монах, понизив голос, – члены трибунала Бронзовой Статуи не колеблясь присоединятся к нам.

– Ваши доводы неоспоримы, отец мой, – сказал барон. – Все будет так, как вы желаете. Но в таком случае нам необходимо ликвидировать Анжелу Вильдон.

– Это лишнее, – покачал головой Киприан. – Теперь, когда мы поняли друг друга, наше совещание закончено.

– Еще одно слово, – попросил барон. – Как вы думаете, доволен ли предстоящим браком барон Розем-берг? Вчера вечером его не было с нами: он приводил свой замок в оборонительное положение. Но он слишком могуществен и способен оказать нам большую помощь, поэтому надо поступать с ним осторожно.

– Он не обидится, – спокойно сказал монах. – Когда бы у него был сын, домогающийся руки королевы, тогда другое дело. Притом он уже скомпрометировал себя перед Жижкой и не может отступить назад. Пет, нам нечего бояться честолюбия графа Роземберга. Но если между нами и есть человек, за которым нужно присматривать…

– А! Вы подозреваете кого-нибудь?! – вскричал барон.

– Да, маркиза Шомбсрга, – ответил Киприан. – Я еще ничего не выяснил наверное, но я его знаю и не доверяю ему. Ваше назначение главнокомандующим королевской армией – очевидный удар для маркиза.

Барон запротестовал:

– Но он поздравлял меня так же горячо, как и другие присутствующие.

– Это ничего не доказывает, – возразил Киприан и с этими словами вышел.

Через несколько минут и Губерт выбрался из смежной комнаты и спустился в подземелье через одну из потайных дверей, которых было так много в этом страшном месте.

Глава 70 Измена

В замке быстро распространилось известие о том, что брак королевы с Родольфом совершится на следующий день. Утверждали, будто молодая королева добровольно согласилась на меру, предписываемую ей политикой. Однако Елисавета по-прежнему не покидала своих комнат под предлогом, будто еще не оправилась от утомительного путешествия.

Замок переполняли необыкновенное движение, одушевление и смех: приказания начальников солдатам, веселый хохот гостей порождали повсюду эхо, давно смолкнувшее в старой крепости. Здесь катили бочки с вином на двор, там тащили пушки на валы. Подъемный мост стонал под тяжестью телег с провизией, отряды вооруженных вассалов прибывали со всех сторон. Словом, повсюду царствовала радостная суматоха.

Вечером в банкетной зале собралось блистательное общество. Гости только сели за стол, как слуга доложил о баронессе Гамелен.

Баронессу приняли дружески. Родольф был представлен ей со всеми надлежащими формальностями. Многие из присутствующих знали баронессу лично, но только членам трибунала Бронзовой Статуи было известно, какова она в действительности.

– Какому случаю обязаны мы неожиданным удовольствием видеть вас? – спросил барон.

– Жижка грозит привести гарнизон в мой замок, – ответила баронесса. – Разве я могла положиться на орду дикарей? Потому и приехала искать убежища под вашей гостеприимной кровлей.

– Добро пожаловать, – промолвил барон. – Но что же сталось с теми людьми, которым вы давали приют?

– Позвольте прежде всего поздравить вас с приближающимся браком вашего сына с королевой.

Барон Родольф поблагодарил баронессу, но маркиз Шомберг не сумел прогнать тучи, омрачавшей его лоб, когда его любовница заговорила с тем, кого он считал теперь своим соперником. Зоркие глаза Киприана, устремленные на него, в выражении, промелькнувшем на лице маркиза, приметили подтверждение всех подозрений монаха.

Пир продолжался, но дамы ушли довольно рано.

Баронесса Гамелен удалилась первой, и Киприан тотчас последовал за нею.

Монах догнал баронессу и спросил, настоящую ли причину своего побега из Праги назвала она или существовала другая, тайная. Баронесса успокоила его, прибавив, что Жижка начал энергично готовиться к войне.

– Ехала я так скоро, – продолжала баронесса, – что чувствую решительную потребность отдохнуть. Но завтра, отец мой, мы обязательно поговорим о наших планах и интересах.

– Да, ведь я еще должен рассказать вам о неких странных вещах, – заметил Киприан, – особенно о Марьете.

– Итак, до завтра.

С этими словами баронесса оставила монаха и торопливо зашагала к комнате, приготовленной для нее.

Дорогою она проверила под корсажем платья, не потеряла ли документ, спрятанный на груди. Он был на месте, но баронесса не приметила, что, отнимая руку, выронила бумагу и та упала на пол. Через минуту баронесса вошла в свою комнату и, смертельно усталая, скоро заснула. Киприан увидел бумагу, поднял ее и отправился в свою комнату. К его величайшему удивлению, в бумаге он прочел следующее:

Лицо Киприана приняло дьявольское выражение, когда он увидел это доказательство измены баронессы. Он понял, зачем она приехала в замок Альтеидорф, и без труда угадал, что она хотела сделать своим сообщником маркиза Шомберга, которому, очевидно, и вымолила прощение. Вспомнив о своих подозрениях, монах уверился, что маркиз разделял намерения любовницы.

Монах сразу же послал пажа к барону Альтендорфу просить у него немедленного свидания. Барон тут же поспешил к Киприану, и трудно описать, как он удивился, когда монах подал ему важный документ.

– Без этого положительного доказательства, я назвал бы низким клеветником всякого, кто сказал бы, что баронесса изменяет нам, – вымолвил барон. – Но что делать? Очевидно, она рассчитывала на свое влияние на горничных принцессы Елисаветы, а также на преданность многочисленных служителей Бронзовой Статуи. Благодаря их содействию, она вполне могла бы исполнить свои вероломные планы, и наше дело погибло бы навсегда. Как нам поступить, отец мой? Что посоветуете вы?

– Остается только одно, – произнес монах с мрачным видом.

– Что? – выговорил барон, стараясь прочесть в глазах монаха ответ на свой вопрос.

– Бронзовая Статуя и «поцелуй» Девы, – заявил Киприан. – Эта женщина продала нас Жижке и теперь должна умереть. Неужели мы оставим ее вершить свои козни, пока сами не сделаемся их жертвами, ка какую пощаду можем мы тогда рассчитывать?

– Ни на какую, – согласился барон. – Да, она должна умереть. Но как этот документ попал к вам в руки?

– Она уронила его нечаянно, отправляясь в свою комнату, – ответил монах, – а я поднял.

– Возможно, она уже приметила его исчезновение, – сказал барон. – В таком случае она испугается и тайно покинет замок.

– Распорядитесь, чтобы никого не пропускали без пароля, – перебил Киприан. – Когда пробьет урочный час, три палача явятся в комнату к баронессе и отведут ее к Бронзовой Статуе.

– Будь по-вашему, – кивнул барон. – А маркиз Шомберг?

– Надо подумать, – сказал монах. – Я уверен, что до сих пор ей не представлялось случая говорить с маркизом наедине; стало быть, он еще не знает о соглашении с Жижкой и своей роли в этом деле. Если он так и останется в неведении, то сохранит себе жизнь. Но если ему станут известны планы этой женщины, он тоже погибнет, ибо в теперешнем расположении духа маркизу достаточно будет услышать о существовании средства вступить в сговор с Жижкой и спастись, пожертвовав своими друзьями, чтобы решиться на подобную сделку с предводителем таборитов. Теперь половина одиннадцатого, – прибавил монах, глядя на часы, стоявшие на столе, – в час вы найдете меня здесь с тремя палачами.

Барон согласно кивнул и вышел.

Через полтора часа слабый свет, проливаемый лампой, висевшей на потолке, затмился тенью человека, скользившего по коридору, и монах, спрятавшийся в амбразуре окна, узнал маркиза Шомберга.

Маркиз ступал тихо и осторожно, отсчитывая двери с правой стороны. Дойдя до седьмой, он тихо отворил ее и перешагнул через порог.

«Я это предвидел», – сказал себе Киприан.

Направляясь к своей комнате, он шептал:

– Две жертвы сегодня для «поцелуя» Девы!

Глава 71 Белая женщина и пажи

Спустимся теперь в подземелье, уже известное нам своими страшными тайнами. Было около одиннадцати часов. Вдруг из обширной подземной комнаты, где в числе обитателей находились теперь Лионель и Конрад, вышла белая дама.

Кармелитка держала в руке лампу, за нею следовали пажи в траурной одежде. Лица несчастных молодых людей были бледны, щеки впали, а глаза лишились огня, одушевлявшего их прежде. Вид их поражал глубокой меланхолией, казавшейся еще заметнее на фоне траура и капюшонов, покрывавших головы.

Белая женщина была бледнее обыкновенного и печальнее. Ее голубые глаза, как правило столь кроткие, блестели лихорадочным блеском.

Затворив массивную дверь, так хорошо пригнанную к стене, пажи прошли за кармелиткой через круглую комнату в залу Бронзовой Статуи. Лионель и Конрад трепеща взглянули на великолепное творение, сиявшее при свете лампы, как полированное золото. Им открылась теперь тайна страшной машины, и, увидев ее, они задрожали всем телом, вспомнив, от какой ужасной смерти спаслись десять дней тому назад.

Оставив позади разные известные нам комнаты, белая женщина и пажи вошли в склеп, и первая могила, на которую кармелитка обратила внимание Лионеля и Конрада, была могила с именем Эрманды Алъ-тендорф.

– Здесь покоится жена нынешнего барона? – спросил Лионель.

Он перевел взгляд с эпитафии на статую, украшавшую могилу.

Кармелитка утвердительно кивнула головой. Но внезапно она приметила черный предмет между двумя памятниками. Она остановилась и направила свет лампы на вещь, привлекшую ее.

С удивлением, смешанным с ужасом, она и пажи увидели гроб, обитый черным сукном, с серебряными гвоздями. Надписи никакой не было: похоже, гроб был поставлен тут недавно.

– Что это значит? – промолвила кармелитка. – В замке никто не умирал, а если б и умер, сюда не спускают гробов, не приготовив прежде могилу.

Побуждаемая непреодолимым любопытством, кармелитка нагнулась, сняла крючок, который по тогдашнему обычаю запирал гроб, и подняла крышку, отворявшуюся, как дверь.

Внутри обнаружился белый саван, но вместо того, чтобы обрисовывать формы тела, он просто лежал сверху. По-прежнему повинуясь безотчетному чувству, кармелитка, отвернувшись, приподняла саван дрожащей рукою. Но лампа, вместо того, чтобы осветить ледяное лицо трупа, заставила засверкать громадное количество золотых монет, богатых вещей, великолепных уборов, золотой массивной посуды.

Удивленные и ослепленные таким неожиданным зрелищем, кармелитка и пажи несколько минут любовались сокровищами.

Потом белой женщине пришло на ум, что, поскольку новая богемская королева находится в замке, то эти богатства принадлежат ей. Убежденная, что разгадала загадку, она закрыла гроб.

– Теперь пойдемте, – сказала она.

В сопровождении Лионеля и Конрада кармелитка зашагала через склеп к комнате машины и далее туда, где собиралась община. Но тут их слух поразил звук колокола.

Колокол прозвучал лишь раз, и кармелитка, понимавшая страшное значение его звона, вскрикнула с тоской.

Глава 72 Полуночное совещание

Воротимся теперь в комнату, занимаемую баронессой Гамелен. Убежденный, что никто не наблюдает за ним, и нисколько не подозревая об опасности, угрожавшей ему, маркиз Шомберг без опасения вошел в комнату своей любовницы.

Старательно заперев за собою дверь, он приблизился к кровати. Видя, что баронесса крепко спит, он собрался было уйти, но, вспомнив, что на пиру она намекнула ему на необходимость важного разговора, решился разбудить ее.

Положив руку на плечо баронессы, он тихо толкнул ее. Она вздрогнула и, раскрыв глаза, с испугом осмотрелась вокруг, но, узнав при свете лампы маркиза Шомбер-га, вскрикнула:

– Ох! Спасибо, что разбудили: мне снился страшный сон, и вы избавили меня от страданий, пусть и не наяву.

– От каких же это страданий? – спросил маркиз.

– От казни Бронзовой Статуи и «поцелуя» Девы, – ответила баронесса, вздрагивая опять.

– Отбросьте эти страшные мысли, – сказал маркиз.

– Они же мучили меня во сне, – возразила баронесса, – но, слава Богу, вы пришли кстати.

– Уверяют, будто некоторые сны служат предостережением и что сны вообще основаны на чем-то действительном, – заметил маркиз, напрасно старавшийся преодолеть тягостное чувство, овладевшее им. – : Но вы ничего не сделали такого, чтобы навлечь на себя гнев трибунала. Была у вас другая причина для отъезда из Праги, кроме той, что вы назвали?

– Да, – ответила баронесса тихим голосом, – была, и для нее мне нужно ваше содействие.

– Что вы хотите сказать? – пробормотал маркиз Шомберг, почти испуганный ее таинственным видом и торжественностью слов. – Говорите, заклинаю вас!

– Знайте же, – начала баронесса, – что я вступила в сговор с Жижкой. Многие обстоятельства убедили меня, что власть Жижки гораздо сильнее, чем мы думали. Например, смотр войск, недавно происходивший в Праге, доказал, что таборитам сочувствует все население, за исключением аристократии и тех, на кого она имеет влияние. Весь народ восстанет, чтобы поддержать Жижку. Тогда я решилась обеспечить собственную безопасность, и вашу тоже. Я отправилась к Жижке в Прагу, и мы расстались, приняв взаимные обязательства. Жижка дал слово, что не поместит гарнизон в мой замок и не тронет моих земель; что за прошлое дарует мне прощение, как и одному вельможе, которого я еще не назвала.

– И этот вельможа – я? – поинтересовался Шомберг.

– Так что вы думаете об условиях, на которые согласился таборитский генерал? – вопросом на вопрос ответила баронесса.

– Я думаю, что они превосходны, если он одержит победу в начинающейся борьбе, – заметил маркиз. – Но наверняка смерть станет наградою за нашу измену, если восторжествуют роялисты.

– Дело роялистов погибнет уже потому, что я исполню свое обязательство перед Жижкой, – сказала баронесса. – Я обещала выдать Жижке принцессу, или королеву, как ее называют теперь, со всеми ее сокровищами.

– Вы затеяли опасное предприятие, – вздохнул маркиз, – оно может нас погубить.

– Подумайте, что с нами будет, если табориты победят в междоусобной войне, – возразила баронесса, – а они победят, я в этом ни секунды не сомневаюсь. Тогда нам придется бежать из Богемии и терпеть нужду на чужбине. А потом, разве вы желаете повиноваться барону Альтендорфу?

– Лучше погибнуть! – вскричал маркиз. – Когда намерены вы исполнить свои планы?

– Наша задача легка, – улыбнулась баронесса. – Горничные королевы преданы мне. Повинуясь моим приказаниям, они предложат помочь ей бежать к австрийскому двору. С их помощью она покинет замок и приедет в Прагу; там ее выдадут Жижке.

– А сокровища? – продолжал маркиз.

– Вы же знаете, – ответила баронесса, – что барон Альтендорф наверняка спрятал их в подземелье среди могил.

– Действительно, – согласился маркиз, – гроб с сокровищами поместили в склеп тотчас по прибытии погребального шествия.

– Не составит никакого труда похитить его и увезти в Прагу, – заявила баронесса. – Девять из десяти служителей Бронзовой Статуи преданы мне и беспрекословно станут повиноваться моим инструкциям.

– Да, на них вы можете положиться, – кивнул маркиз. – Но почему вы уверены, что Жижка сдержит слово?

– Он дал мне письменное обязательство, – сказала баронесса, – подписанное его именем.

– Покажите мне документ, – с живостью произнес маркиз.

– Он во внутреннем кармане корсажа моего платья, – объяснила баронесса.

Маркиз встал и подошел к стулу, на который баронесса бросила свою одежду. Но напрасно искал он в корсаже: документа там не оказалось.

– Я не вижу никакой бумаги, – заявил он, обернувшись к баронессе с подозрением и испугом.

– Не видите?! – вскричала она, побледнев.

Соскочив с постели, она начала обшаривать платье дрожащими руками.

– Великий Боже! Он потерян! Я погибла! – вскричала она и, сложив руки, упала на колени под тяжестью безумного испуга.

Маркиз тоже окаменел от страха. Они переглядывались с неописуемым ужасом, неподвижные, оледенелые и дрожащие, точно предчувствовали, что близка минута их смерти, и потому не могли вымолвить ни слова.

Но вдруг оцепенение покинуло их, и они, бросившись друг другу на шею, дали волю сетованиям и слезам.

– Я погибла! Погибла! – прошептала несчастная женщина, внезапно вырываясь из объятий любовника и ломая руки. – Но ведь когда я вышла из банкетной залы, бумага была у меня: я помню, что смотрела ее в коридоре.

– Может, там вы ее и обронили, – предположил маркиз, цепляясь за такую надежду.

Он бросился в коридор, но дверь оказалась заперта снаружи.

– Да сжалится Господь над нами! – вскричал маркиз Шомберг.

За это время баронесса, несмотря на волнение, успела одеться. Вдруг отворилась дверь.

Маркиз Шомберг обнажил шпагу, но служители Бронзовой Статуи мигом связали его, сделав беззащитным перед страшным трибуналом, в тайны которого он был посвящен. Одновременно три палача в длинных черных плащах и с капюшонами, надвинутыми па лица, схватили баронессу, тоже связали ее и потащили из комнаты.

В коридоре ждали барон Альтендорф и Киприан.

Старик Губерт стоял рядом, держа в руке лампу. Лицо Киприана выражало холодную решимость; барон был мрачен и угрюм, но смертельно бледный престарелый управитель дрожал всеми членами.

Палачи свели несчастную баронессу по маленькой лестнице и внизу отворили дверь капеллы замка. Губерт, проследовав вперед, открыл другую дверь, за алтарем, и там обнаружилась каменная лестница, ведущая в самую густую темноту.

Несмотря на отчаянное сопротивление и на попытки баронессы вырваться, ее потащили сперва вниз, потом по сводчатым коридорам в круглую комнату. Там баронесса Гамелен получила приказание преклонить колена на камне и примириться с небом. Она машинально повиновалась и, с ужасом устремив глаза на распятие, сложила руки.

Тогда каким-то погребальным голосом заговорил Киприан. Он прочел краткую молитву, прося Бога сжалиться над душой женщины, готовящейся умереть, и три палача снова схватили свою жертву.

В то время, когда Губерт освещал дорогу в залу Бронзовой Статуи, маркиза Шомберга привели в капеллу.

Баронесса Гамелен, ни жива ни мертва, очутилась в комнате, где возвышалась колоссальная статуя; но когда лучи лампы старика Губерта отразились от гладкой поверхности этого прекрасного и чудовищного изваяния, несчастная женщина вдруг словно очнулась, и невозможно выразить, какая страшная тоска сжала ей сердце.

Пронзительный вопль сорвался с ее губ при виде бронзовой статуи, явившейся во всем своем величии. Баронесса с бешенством начала вырываться от палачей, потом стала умолять о сострадании и пощаде. Те откинули свои капюшоны, и баронесса, пораженная кротким и меланхолическим выражением лиц этих людей, которые, по ее мнению, должны были быть свирепыми и безжалостными, решила, что сумеет растрогать их. Но едва такая мысль промелькнула в ее голове, за ней последовала цепь воспоминаний и она узнала палачей: как ни изменили их горести и время, они остались братьями Шварц.

Просьба, с которою баронесса хотела обратиться к ним, замерла на ее губах, и когда грудь жертвы приподнялась от тягостного стенания, ее подвели к бронзовой статуе.

Глава 73 «Поцелуй» Девы

Первый раз в жизни баронесса Гамелен видела изваяние, о котором слышала так много и знала, ведь именно статуя дала название трибуналу, одним из наиболее влиятельных членов которого была сама баронесса Гамелей.

Подняв на статую взгляд, полный невыразимого ужаса, баронесса откинулась назад и точно склонилась пред выражением спокойствия, приданным художником своему произведению. Но она знала, насколько в действительности страшным было ее наказание.

Баронесса, изгибаясь в руках палачей, с пронзительными криками оттащила их назад, к старому управителю, и взмолилась сжалиться над нею и спасти.

Дребезжащий свет лампы бедного Губерта освещал его помертвевшее лицо. Он едва не вскрикнул, когда, нечаянно посмотрев в отворенную дверь круглой комнаты, увидал маркиза Шомберга на коленях, а рядом барона Альтендорфа, Киприана и служителей Бронзовой Статуи. Восклицание, готовое сорваться с его губ, замерло, и, отвернувшись от баронессы, он начал молиться молча и набожно.

Вдруг удар колокола прозвучал в страшном подземелье. Действие, произведенное им в зале, описать нельзя: даже статуя задрожала, точно внутри нее ответил какой-то отголосок.

– Колокол пробьет еще два раза, – прошептал один из братьев Шварц, – и после третьего удара вы подвергнетесь казни, на которую осуждены.

Услышав погребальный звон, баронесса оцепенела: она перестала кричать, точно язык присох к нёбу, а кровь, прежде кипевшая в жилах, оледенела. Но кротость, печаль и даже сострадание, с которыми старший из братьев Шварц сделал ей торжественное предуведомление, тотчас заставили ее опомниться, и она возопила:

– Пощадите! Пощадите!!! Боже, я не могу умереть так внезапно! Помилуйте, заклинаю!

– Это невозможно, – ответил все тот же палач. – Если мы не исполним нашего долга, сами погибнем. Не думайте, однако, что мы желали отомстить за незаслуженные страдания, на которые когда-то вы осудили нас.

Колокол пробил во второй раз, и мелодичный звук пронесся по обширному подземелью.

– О Боже, сжалься надо мною! – прошептала баронесса, падая на колени и опуская голову на грудь.

Потом все смолкло на минуту. В круглой комнате маркиз Шомберг истово молился. Барон Альтендорф смотрел на него с удовольствием торжествующего соперника. Служители Бронзовой Статуи неподвижно стояли возле несчастной второй жертвы, а на пороге залы Киприан прислонился к двери, скрестив на груди руки, с выражением тигра, жаждущего крови.

И тогда колокол пробил в третий раз. Баронесса, доселе точно бесчувственная, вскочила, подобно гальванизованному трупу. Лицо ее было бледно и отвратительно, глаза смотрели на статую с неописуемыми тоской и ужасом. Она хотела что-то сказать, по не смогла издать ни звука, ни даже стона, и когда палачи схватили ее, взор несчастной точно застлало облако: лампа, люди, статуя – все померкло перед ней и она потеряла сознание.

– Приведите ее в чувство! – повелительно крикнул Киприан, не трогаясь с места. – Безжизненную жертву нельзя предлагать Бронзовой Статуе!

Один из братьев Шварц влил каких-то капель в рот баронессе, женщина пришла в себя или, лучше сказать, вернулась к осознанию чудовищных страданий, предназначенных для последнего часа ее существования.

Едва она раскрыла глаза и огляделась вокруг, палачи подхватили ее, перенесли к бронзовой статуе и принудили принять «поцелуй» Девы.

Описывать подобную сцену во всех ее ужасных деталях мы не имеем мужества. Как только лицо несчастной женщины коснулось лица бронзовой статуи, последняя точно ожила: руки, спокойно сложенные на груди, медленно раздвинулись, как у человека, желающего обнять другого, и колоссальная фигура раскрылась от шеи до ног, как дверь из двух половинок.

Но Боже! Какое отвратительное зрелище предстало пред баронессой, взглянувшей в свою последнюю минуту на страшную машину казни, помещенную внутри статуи. Два копья располагались таким образом, чтобы войти в глаза жертвы, когда статуя сжимала ее в объятиях, а вся внутренняя поверхность изваяния была усеяна острыми лезвиями, предназначенными для того, чтобы пронзить каждую часть тела.

Колокол, невидимый колокол, умолкший после третьего удара, начал звонить беспрерывно.

Именно в то время, как истерические вопли баронессы смешались с этими звуками, братья Шварц и толкнули ее к статуе. Руки чудовища скрестились на шее жертвы… двери затворились за баронессой, и она очутилась внутри…

Читатели помнят, что кармелитка вскрикнула от испуга, заслышав звук колокола, знакомый ей так хорошо. Почувствовав внезапную, слабость, она чуть было не упала, но Лионель успел перехватить лампу у нее из рук, а Конрад – поддержать саму кармелитку. Холодная дрожь сотрясала тело бедной женщины, лицо ее выражало неописуемый ужас. Она попыталась произнести что-то, но язык не повиновался ей, и пажи, переглядывавшиеся с изумлением и страхом, не знали, отчего на кармелитку так подействовал этот звон.

Со вторым металлическим ударом, прокатившимся по подземелью, машина заколебалась, и тогда пажи внезапно сообразили, что звук этот мог означать только одно.

– Убежим отсюда! – вскричала кармелитка, приподнимаясь, чтобы покинуть комнату, ибо боялась увидеть воочию страшное зрелище.

Она взяла лампу из рук Лионеля и уже кинулась прочь, но, заметив, что пажи оцепенели от ужаса, приросли, так сказать, к полу, остановилась, пытаясь убедить их следовать за нею, не задерживаясь здесь более ни минуты.

Но они не слыхали ее, не видели, они совсем забыли о ней, скованные безумным любопытством. Подчиняясь лишь ему одному, они точно окаменели и походили на изваяния. После напрасных попыток вывести их из оцепенения, кармелитка прислонилась к стене, как будто потеряла всякий контроль над своим рассудком и волей. Впрочем, она не выронила лампу, хотя и чисто машинально.

Колокол пробил в третий раз, и крики баронессы достигли слуха пажей. Они понимали, что жертва приносилась Бронзовой Статуе и жертвой этой была женщина.

Через несколько минут вопли баронессы сделались еще ужаснее, и вдруг в потолке открылось отверстие, и через него из внутренности колоссальной статуи женщина упала на верх машины, расположенной в нижней комнате.

Баронесса была еще жива, но теперь ее стенания сменились тягучим воем.

С выколотыми глазами тело ее представляло одну громадную рану, залитую кровью; она свалилась между двух самых высоких цилиндров, а тем временем колокол все звучал.

И громадные цилиндры, повсюду усыпанные остриями, стали вертеться, вертеться, вертеться, сначала приведенные в движение тяжестью самой жертвы, а потом – веревками, привязанными к ним.

Несчастная упала на острие и минуту, только одну минуту, изгибалась страшным образом. Но затем жизнь угасла в ней, и раздробленные останки рухнули в ручей, протекающий внизу, и уплыли по течению.

В этом заключалась казнь Бронзовой Статуи, таково было свойство «поцелуя» Девы!

Колокол перестал звонить, отверстие в потолке закрылось, вода, сперва еще обагренная кровью, смыла все следы адского злодейства, и машина завертелась в противоположную сторону, обвивая веревки вокруг цилиндров, чтобы подготовиться к принятию новой жертвы.

Никакие человеческие слова не смогут описать ужас пажей и кармелитки, ставших свидетелями зрелища, о котором бы они не сумели теперь забыть до последнего своего часа.

Прежде чем они оправились от испуга, прежде чем рассудок уверил их в действительности происшедшего, колокол опять зазвонил. Следовательно, новой жертве предстояло подвергнуться «поцелую» Девы.

Ни за что на свете кармелитка и пажи не согласились бы присутствовать на втором действии адской трагедии. Звук колокола, заставив их вздрогнуть, возвратил им рассудок и способность двигаться: они убежали в склеп, спрятались среди памятников, загасили лампу и сидели не шелохнувшись до тех пор, пока не смогли воротиться в свое подземелье.

Без причины затыкали они уши, чтобы не слышать предсмертных воплей маркиза Шомберга. Он подчинился своей участи с энергией мужественного человека, понимающего, что гибель неизбежна.

Таким образом, в эту достопамятную ночь две жертвы были подвергнуты «поцелую» Девы.

Глаза 74 Привидение

На другой день, вечером, разукрашенную капеллу замка Альтендорф заполнили самые знатные представители богемской аристократии. Знамена всех союзных вельмож развевались вдоль аркад. Готические окна покрывали бархатные занавески с золотой бахромой, богатый ковер лежал на полу. Кресла с великолепными золотыми гербами предназначались для дам, за креслами стояли вельможи и рыцари.

Два престола под балдахином размещались напротив алтаря, однако алтарь был так высок, что его видели со всех сторон капеллы.

Возле большой двери, ведущей в приемную замка, стоял почетный караул, а впереди офицер держал богемское королевское знамя.

Дверь ризницы отворилась, и в капелле появились пять священников. Перед ними пятеро детей несли кадила. Киприан, находившийся среди священников, медленно и торжественно поднялся по ступеням алтаря; потом большие двери распахнулись, барон Альтендорф переступил через порог и провозгласил:

– Королева!

Дамы встали со своих мест, мужчины сделали шаг назад, караул отдал честь, и военный оркестр заиграл национальный гимн, когда появилась Елисавета.

Но какой отвратительной насмешкой казалась вся эта пышность, как ложен был этот блеск! Бледная точно смерть, дрожащая, с испуганными глазами и горестно сжимавшимся сердцем, молодая королева, шатаясь, приблизилась к одному из престолов, стоявших пред алтарем.

Белое платье Елисаветы символизировало чистоту ее души. Несчастная принцесса была, скорее, достойна сожаления, чем осуждения, потому что она пала жертвою черной и гнусной измены.

Четырем служанкам, сопровождавшим ее во время путешествия, теперь присвоили звания фрейлин. За ними шли двенадцать молодых девушек, выбранных по красоте, положению и по способностям исполнять роль шпионок так же, как и горничные королевы.

Направляясь к назначенному ей престолу, Елисавета холодно отвечала на поклоны вельмож, рыцарей и дам.

Сев на трон, она впала в глубокую задумчивость, точно позабыв обо всем окружающем. Но Киприан не замедлил отойти от алтаря, будто для того, чтобы поклониться своей государыне, и несколько слов, сказанных им на ухо Елисавете, вывели ее из оцепенения и принудили притвориться, по крайней мере, что она интересуется церемонией.

Почти одновременно с тем, как Елисавета заняла свое место, в капеллу вошел Родольф в великолепном костюме, позади него выступали два оруженосца и шесть пажей. Торжество сияло в его глазах, когда он отвечал на поклоны мужчин и кланялся дамам, улыбавшимся ему. Грациозно приблизившись к королеве, он преклонил колени перед нею и поднес к губам руку, протянутую Елисаветой машинально.

Елисавета встала, и Родольф повел ее к алтарю. Начался брачный обряд, все присутствующие опустились на колени, за исключением Киприана, продолжавшего стоять перед алтарем. Глаза присутствующих были устремлены на тех, кто с минуты на минуту готовился сделаться супругами, и честолюбивый Родольф уже считал себя богемским королем, но внезапно печальный крик раздался в капелле. Крик этот словно доносился из глубины земли, испущенный мертвецом из могилы.

В ту же секунду огненный столб поднялся за алтарем и закрыл его розовым, блестящим облаком, и пока все с удивлением смотрели на странное зрелище, в призрачном блеске его явилась женщина. Лицо ее было бледно, как у трупа, а вместо одежды незнакомку покрывал саван.

Дамы вскрикнули от испуга, мужчины вцепились в эфесы шпаг, но не посмели обнажить их. Елисавета упала в обморок. Родольф неподвижно замер, а барон Альтендорф встал, содрогаясь всем телом.

– Остановите обряд! – молвила женщина в облаке, продолжавшем клубиться около алтаря. – Небо осуждает этот брак! – прибавил голос кроткий и гармоничный, несмотря на его повелительные интонации.

Восклицание ужаса сорвалось с губ барона Альтендорфа, и, упав на колени, он воскликнул, протянув руки к призраку:

– Эрманда! Это ты… ты!..

Разбитый тяжестью нахлынувших воспоминаний, ба-роп рухнул на пол, потеряв сознание.

Поднялась страшная суматоха. Пока призрак таял в темноте, присутствующие кинулись к двери. Дамы бежали, совершенно забыв о королеве, брошенной лежать без чувств, а мужчины, думая только о себе самих, силою пролагали путь к выходу. Родольф поддался общей панике: он услыхал слова, обращенные к его отцу, и вообразил, что дух матери запрещал ему (Родольфу) жениться на королеве.

Капелла скоро опустела, только две особы остались в ней: молодая королева и барон Альтендорф. Даже Киприан, обыкновенно такой смелый и несуеверный, разделил общий испуг. Подобно Родольфу и прочим, знавшим имя баронессы Альтендорф, он не сомневался, что барон говорил с ее духом.

Внезапно человек почтенной наружности, в ливрее альтендорфских лакеев, бросился к лежащей королеве и тихо поднял ее. Это был старик Губерт, управитель. Но, едва взглянув на Елисавету, он испуганно вскрикнул, и крик этот, достигший ушей барона Альтендорфа, заставил его прийти в себя.

Барон вскочил и, вспомнив все случившееся, дико осмотрелся вокруг, точно боялся встретить призрак, на минуту остановивший кровь в его жилах и парализовавший члены.

Но все следы явления исчезли: в капелле по-прежнему горели тысячи свечей, и только серный запах убеждал барона, что он не был игрушкой сновидения. В нескольких шагах от себя он приметил старика Губерта, наклонившегося над королевой, по-видимому, в сильном огорчении.

– Губерт, – еле вымолвил барон, с трудом поднимаясь на ноги, – что случилось с королевой?

– Она умерла, умерла!.. – прошептал Губерт и заплакал. Потом, вынув свою руку из-под головы Елисаве-ты, старик прибавил: – Последняя надежда роялистов угасла. Эта бедная однодневная королева заснула вечным сном; от горя уже не впадут ее щеки, а несчастье не заставит забиться сердце.

Барон не слушал Губерта. Смерть Елисаветы совершенно изменила положение дел; честолюбивые помыслы барона Альтендорфа не сбылись, корона свалилась с головы его сына.

Когда в замке узнали, что королева умерла и дело роялистов, а следовательно, и аристократов уничтожено, все пришли в смятение.

К довершению несчастий через два дня приехал курьер с известием, что Жижка оставил Прагу и теперь идет к югу во главе многочисленной армии.

Глава 75 Что случилось в башне Ильдегард после отъезда Сатанаисы

Мы не станем описывать осады замка Альтендорф, нападений осаждающих, неукротимой энергии, с какою осажденные отражали приступы. Достаточно будет сказать, что после бесчисленных кровавых схваток Жижке удалось поджечь провиантский склад: он решил победить неприятеля голодом.

Вернемся в башню Ильдегард, где, узнав, что Сатана-иса и Этна одно и то же лицо, Эрнест Кольмар лишился чувств.

Когда рыцарь опомнился, он лежал на той самой постели, что прежде занимала Сатанаиса. Первым порывом его было соскочить с кровати и выяснить, во сне или в действительности происходило то, о чем он вспоминал. Но, с трудом приподняв голову, он тотчас уронил ее на подушку.

Тогда Кольмар решил, что он болел, тяжело болел. Но он не мог сообразить, сколько прошло времени с тех пор, как табориты захватили Сатанаису. Ему казалось, что он едва сомкнул глаза и сразу раскрыл их.

Пока тысячи смутных мыслей сталкивались в его уме, дверь тихо отворилась и молодая, грациозная женщина вошла в комнату.

Внезапное восклицание удивления и радости вырвалось у нее, когда она встретилась взглядом с рыцарем, ибо Кольмар уже не походил на человека, лежащего в горячке и бреду. Но говорить он не имел силы. Спустя минуту молодая женщина сконфузилась, ведь рыцарь продолжал пристально смотреть на нее. Она покраснела, отвернулась и собралась покинуть комнату.

Опасение, что она уйдет, развязало язык Кольмару, и он вскрикнул:

– Анжела, не оставляйте меня!

Его слова тронули сердце девушки так, что она чуть было не лишилась сознания. Она прислонилась к стене, чтобы не упасть, снова взглянула на рыцаря, и краска на ее щеках сменилась бледностью, чистой, как цвет камелии. Она вспомнила, что рыцарь любил другую женщину.

– Почему хотите вы покинуть меня? – спросил Кольмар слабым голосом.

– Я желала уйти, – молвила Анжела, вздрогнув, – только затем, чтобы приказать Бернарду явиться сюда и объяснить вам некоторые вещи.

– А вы сами не можете мне их объяснить, Анжела? – продолжал Кольмар. – Вы ухаживали за мною, пока я болел, и не оставите меня, прежде чем получите мою благодарность.

– О, я не требую благодарности, – потупилась Анжела Вильдон. – Я только исполнила свой долг и теперь должна удалиться.

Она умолкла, и ее влажные глаза устремились на рыцаря, прощаясь с ним безмолвно, ибо волнение не позволяло ей говорить. Кольмар встретил ее ясный взгляд, исполненный нежности, и внезапно понял, что Анжела любит его.

– Анжела, – сказала он после минутной паузы, – вы заботились обо мне, когда я страдал, и с этой секунды я буду считать вас сестрою. Сядьте рядом и поведайте мне то, о чем я так желаю знать.

Девушка подошла к нему скромно, но с достоинством и села на стул возле постели.

– Ответьте мне, Анжела, – начал рыцарь, – сколько времени я здесь лежу?

– Шесть недель истекло с того дня, когда вы занемогли, – нерешительно произнесла Анжела, не зная, как такие слова подействуют на рыцаря.

– Шесть недель! – повторил он с ужасом. – Неужели я так долго оставался без чувств?

– О, успокойтесь, умоляю вас! – перебила его Анжела с живостью и нескрываемой нежностью.

– Шесть недель, Анжела, вы ухаживали за мною, – повторил Кольмар голосом, дрожащим от волнения.

– С удовольствием исполняла я свой христианский долг, – сказала девушка. – Но, слава Богу, вы теперь вне опасности, кризис миновал, выздоровление приближается, и я молю Господа возвратить вам силу и счастье.

Пока она говорила, глаза ее сверкали любовью и преданностью. Рыцарь снова взглянул на нее, испытывая чувство, еще неизвестное ему.

– Но каким образом очутились вы здесь? – поинтересовался он.

Тут Анжела призналась рыцарю, что именно она сражалась возле него в броне, украденной из пражского арсенала, а потом рассказала о том, что случилось с нею после их последней встречи.

Эту историю мы и передадим нашим читателям.

Глава 76 Кольмар узнает очень важное известие

Тотчас после битвы с Киприаном возле башни Анжела вскочила на лошадь и унеслась галопом. Отправившись к приемным родителям, она поведала им о своих приключениях и переоделась в свое платье. На другой день, побуждаемая непреодолимым любопытством, она вернулась в замок Ильдегард. Там слуги рыцаря сообщили ей, что табориты увезли Сатанаису в Прагу, а Кольмар опасно болен.

Тогда Анжела сказала Бернарду, что будет ухаживать за рыцарем. Один из слуг Кольмара был послан к лесничему Вильдону, чтоб успокоить его относительно отсутствия Анжелы, а другой отправлен в соседний город за лекарствами, прописанными Бернардом.

Шесть недель Анжела ухаживала за Кольмаром, именно ее попечениям рыцарь был обязан своим выздоровлением.

Когда старик Бернард вошел по обыкновению в комнату больного и обнаружил его совершенно здоровым, он обернулся к Анжеле и, взяв ее за руку, сказал рыцарю:

– Вы должны благодарить сперва Бога, а потом эту девушку, потому что без милосердия Божия и без преданности Анжелы вы давно бы лежали в могиле.

Кольмар тоже взял руку Анжелы и, с усилием приподнявшись на постели, поднес ее к губам.

– Я люблю тебя как сестру, Анжела, – промолвил он. – Бернард, беру вас в свидетели моей братской привязанности к благородной и великодушной Анжеле Вильдон.

– Нельзя воздать ей должную похвалу, – продолжал старик с энтузиазмом. – Желал бы я, чтобы она была моей дочерью; я бы гордился ею.

– Вы еще будете гордиться знакомством с нею и дружбою, – заметил Кольмар.

Анжела с любопытством взглянула на рыцаря: он уже не в первый раз намекал на то, что способен вознаградить людей, служивших ему и преданных.

– Нам не следует утомлять вас своим присутствием, – сказал Бернард после минутного молчания. – Пойдемте, Анжела…

– Нет… не оставляйте меня, милые друзья, – попросил Кольмар, – по крайней мере, прежде чем успокоите. Что сталось с Сатанаисой?

– Распространились слухи, будто она укрылась в каком-то убежище, чтобы провести там остаток своих дней. Не все знают, что она и Этна – одно и то же лицо. Словом, сцена, происходившая здесь шесть недель назад, сохранена в тайне ее свидетелями.

Как только рыцарь заговорил о Сатанаисе, Анжела отвернулась и ни разу не подняла глаз, пока Бернард давал требуемые объяснения.

– Теперь, пожалуйста, ответьте мне, в каком положении находятся политические дела Богемии? – произ нес Кольмар после паузы.

Такой вопрос придал беседе другой оборот, и с души Анжелы точно упал камень.

– За шесть недель болезни вашей случилось много происшествий, – начал старик торжественным тоном. – Во-первых, королева богемская умерла.

– Королева богемская! – вскричал Кольмар. – О ком вы говорите? О принцессе Елисавете?

– Да, – отвечал Бернард. – Ее отвезли в замок Аль-тендорф как раз во время ваших приключений в этих развалинах и там провозгласили богемской королевой. Говорят, что, когда ее венчали с Родольфом Альтендорфом, явилась какая-то женщина в саване и запретила продолжать обряд. Правда ли это, не скажу, но, наверно, в капели случилось что-то ужасное и королева умерла от испуга.

– Какое странное и печальное известие! – вздохнул рыцарь, не зная, что думать о нем.

– Действительно странное и печальное, – согласилась Анжела таким изменившимся голосом, что рыцарь и Бернард взглянули на нее.

– Анжела, – заметил Кольмар, – похоже, известие, сообщенное почтенным Бернардом, очень взволновало вас.

– О, не спрашивайте меня ни о чем! – воскликнула она, задрожав, точно боялась, что у нее вырвут тайну о существовании белой женщины.

С первых слов Бернарда о происшествиях в замке Альтендорф Анжела поняла, что белая женщина замешана в них.

– Не расспрашивайте меня, – повторила она. – Лучше продолжайте свой рассказ, Бернард, пожалуйста.

– Много важного можно передать в нескольких фразах, – опять заговорил старик. – Как только королеву похоронили, Жижка, во главе двадцати тысяч человек, атаковал замок.

– Что же из этого вышло? – спросила Анжела.

– Осада еще продолжается, – ответил Бернард. – Множество раз Жижка ходил на приступ, но защитники неустрашимо сопротивлялись! Жижке удалось сжечь провиантский склад, и теперь думают, что в замке уже страдают от голода.

– От голода? Боже мой! – воскликнула Анжела, бледнея. – Справедливы ли ваши известия?

– Я только повторяю то, что болтают все, – объяснил старик. – Если и правда, что в замке Альтендорф голодают, то тайна эта строго сохраняется гарнизоном. Никогда крепость не защищалась лучше.

– Таборитский полководец победит, – заявил Кольмар, – потому что он один из величайших воинов нашего времени. Теперь скажите, в каком положении находятся другие части Богемии?

– Табориты торжествуют повсюду, исключая южные провинции, – ответил Бернард. – А когда и юг будет покорен, вся Богемия попадет в руки таборитов.

– Какие еще новости вы сообщите нам? – произнес Кольмар после продолжительного раздумья над словами старика.

– В вашей стране тоже случилось событие, очень для вас интересное, – сказал Бернард.

– И что произошло в моей Австрии? – спросил рыцарь с лихорадочным нетерпением. – Говорите, не томите меня неизвестностью…

– Сигизмунд, германский император, умер.

– Император умер?! – вскричал Кольмар, задрожав так сильно, что кровать затряслась.

– Да, пять недель тому назад старый Сигизмунд испустил последний вздох в Ахене, – кивнул Бернард. – И я узнал, кого выбрали императором.

– Кого же? – вымолвил рыцарь, и глаза его засверкали непонятным лихорадочным блеском надежды, беспокойства и опасения.

– Выбор единогласно пал на человека, не выставлявшего свою кандидатуру и даже находившегося в отпуске тогда.

– Так кто же он? – опять спросил рыцарь, задыхаясь от нетерпения.

– Новым германским императором, – произнес Бернард, – стал Альбрехт Австрийский.

Кольмар попытался приподняться, но не смог. Кровь прилила к его щекам и покрыла их яркой краской, потом вдруг исчезла и Кольмар стал бледнее прежнего. Он хотел что-то сказать, но язык не повиновался ему. Задыхающийся, готовый лишиться чувств, он находился в таком волнении, точно известие, сообщенное Бернардом, сразило его. Но скоро он опомнился и, медленно повернув голову, с улыбкой устремил на молодую девушку один из тех взглядов, что больше наполнены признательностью, дружбой и даже любовью, чем самые нежные слова.

Бернард дал рыцарю лекарство, и тот заснул глубоким сном.

Глава 77 Разлука

На другой день Эрнест Кольмар позвал одного из своих слуг и дал ему тайные инструкции. Тот немедленно сел на лошадь и поехал в Вену.

Несколько минут спустя с рыцарем пришла проститься Анжела, и когда Кольмар попросил ее остаться, она сказала:

– Я осталась бы охотно, но мне непременно нужно в замок Альтендорф.

– В замок Альтендорф! – вскричал Кольмар. – Не забыли ли вы, какую власть имеет там Родольф?

– Я ничего не ‘забываю, но если мое предприятие удастся, то меня не увидят ни барон, ни его сын. Я должна пробраться в подземелье; но, как бы ни хотела, я не могу объяснить вам, в чем состоит мой замысел. Поверьте только, что если я подвергаюсь подобной опасности, не прося вашей помощи, то лишь оттого, что не вправе доверить даже вам тайны этого страшного места. Я надеюсь, что еще настанет день, когда вы узнаете все.

– Хорошо, Анжела, ступайте. Но вам придется столкнуться с габоритами, – заметил рыцарь, – и я мог бы помочь вам. Возьмите этот перстень, он принадлежит Жижке, и, если ничего не переменилось, перстень окажет вам помощь и покровительство. Прощайте, и да защитит вас Господь! Ждите меня весною, в начале апреля, я приду к вашим родителям, в их лесной домик.

С этими словами рыцарь привлек трепещущую девушку к своей груди и запечатлел жгучий поцелуй на ее губах. Анжела побледнела, потом покраснела и выбежала из комнаты. Она была счастлива: Эрнест Кольмар любил ее.

Глава 78 Отец Анжелы Вильдон

Голод господствовал в замке Альтендорф. Но когда солдаты услыхали, что вся провизия сгорела, они лишь мрачно переглянулись.

Осада длилась уже шесть недель. Все запасы были съедены, и скоро страшные слухи распространились в замке. Солдаты гарнизона начали кровожадно посматривать друг на друга и ночью избегали оставаться в уединенных местах. Смутная тревога подавляла людей, точно в крепости собиралась разразиться чума.

Скоро никто уже не сомневался: самые чудовищные опасения подтвердились. Были найдены останки детей и молодых женщин в различных частях замка, но ни один человек не смел открыто сразиться с людоедами, ни один не мог обвинить их в убийствах, ибо голод разорвал все нити дисциплины и человеколюбия.

Жижка, узнав, до какой крайности дошли осажденные, решился нанести сильный удар, чтобы остановить этот кошмар, возмутительный для человечества.

Утром, в тот день, когда Анжела Вильдон простилась с рыцарем Кольмаром, в лагере таборитов началось оживленное движение. Осажденные усыпали валы замка, издавая воинственные кличи. Гарнизон предчувствовал борьбу, которая должна была кончиться падением крепости или отступлением таборитов.

Мы не станем описывать битву, завязавшуюся с одинаковым бешенством с обеих сторон. Скажем только, что сперва таборитам, отраженным со стен, пришлось отступить. Армия аристократов, желая воспользоваться полученным преимуществом, покинула замок, и сражение продолжилось в поле, в саду, в лесу – словом, вне крепости.

Искусство Жижки, бессильное против стен десятифутовой толщины, полностью выказало себя в свободном поле. Как по волшебству, колонны остановились, и схватка возобновилась с новым пылом. Родольф и отец его во главе войска неустрашимо устремились на неприятеля, трупы грудами валились около них, лошади скакали в лужах крови. Но мужество не могло спасти их: оба были взяты в плен.

Это событие остановило сопротивление осажденных, и когда над ними перестало развеваться богемское королевское знамя, они решили, что все погибло, и начали думать только о бегстве. Забыв, что в замке их ждал отвратительный голод, они кинулись снова запереться в его стенах. Многие утонули, пытаясь переплыть ров, и еще больше несчастных было убито таборитами на подъемном мосту.

Жижка, убежденный, что неприятель долго не продержится, и захватив теперь барона Альтендорфа с сыном, велел прекратить резню и приказал войскам вернуться в лагерь.

Повсюду виднелись только мертвые, раненые и умирающие, сломанные шпаги и копья, шлемы, а что всего ужаснее – лужи крови.

Последние солнечные лучи исчезали на горизонте, когда Анжела Вильдон, закутавшись в плащ, медленно шагала к тому месту, на которое даже самые храбрые не могли смотреть без трепета. Нам известно, какое великодушное намерение руководило ею. Однако она едва не теряла сознание, ступая между трупами и не раз закрывая глаза, чтоб не видеть страшных картин, окружавших ее.

Вдруг она очутилась лицом к лицу с таборитским часовым, его бердыш сверкал в лучах заходящего солнца.

– Кто ты, девушка? – спросил солдат.

– Я не враг, – ответила Анжела своим кротким, певучим голосом и показала перстень Жижки, полученный ею от Эрнеста Кольмара.

– Проходи! – лаконически произнес таборит при виде драгоценной вещи.

Анжела, порадовавшись силе своего талисмана, зашагала дальше по полю брани. Другой часовой тоже пропустил ее; так она добралась до лагеря таборитов и быстро двинулась к часовне, сообщавшейся е подземельем замка Альтендорф.

В часовне она, опустившись на колени, возблагодарила Бога за благополучно завершенный путь, потом встала и внимательно осмотрелась вокруг, чтобы проверить, не наблюдает ли кто за нею.

Помещение освещалось лучами уходящего солнца, проникавшими сквозь деревья, уже лишенные листьев. Следовательно, было не очень темно. Анжела, наклонившись, начала искать дверь в виде люка, сообщавшуюся с подземным коридором. Потрудившись несколько минут, она не приметила никаких ее следов. Она знала, что люк прилажен к полу чрезвычайно искусно, и ожидала столкнуться с трудностями, но не думала, что они будут так велики.

Если предположить, что ей удастся найти камень, служивший дверью, сумеет ли она приподнять его? Этот вопрос Анжела задавала себе раз сто в день. Но она надеялась, что камень заключал в себе секрет, и не теряла мужества.

Но надежда постепенно угасала: прошло десять минут, а глаза ее все еще напрасно вглядывались в плиты часовни и пальцы ощупывали швы между ними. Вечерняя темнота начала сгущаться, и лесные тени снаружи становились чернее. Что она могла сделать? Достать огня было негде. Вдруг она услыхала голоса в лесу и затаилась с беспокойством.

– Где теперь вы должны сменять караульных? – спрашивал офицер повелительным тоном. – Разве эту часть леса никто не охраняет?

– На ночь мы всегда ставим солдат в маленькую часовню, вот она, капитан, – отвечал габарит.

За этим кратким разговором послышался шум шагов, и Анжела поняла, что приближается караул. Забившись в самый дальний угол часовни, она легла на пол в надежде остаться незамеченной.

Поток света ворвался в дверь: солдат, первым явившийся на пороге, держал в руке факел. Часовня ярко осветилась, и таборит, осматриваясь вокруг, увидел Анжелу.

– Кто это? – удивился он, шагая вперед.

Тут подоспел капитан в сопровождении еще двенадцати солдат.

– Я живу недалеко отсюда, и я не враг таборитов, – объяснила Анжела и указала на перстень, сверкнувший, как метеорит, при свете факела

– Оставьте ее, не спрашивайте ни о чем, пусть она спокойно идет своей дорогой, – велел капитан.

– Боже, возможно ли это?! – внезапно закричал первый солдат.

Бросившись вперед, он принялся внимательно рассматривать Анжелу. Черты этого человека показались ей знакомыми, но где она видела его и при каких обстоятельствах, девушка вспомнить не могла. Впрочем, сомнения ее продолжались недолго, ибо сам таборит подоспел Анжеле на помощь.

– Да, клянусь небом, у нее то же самое лицо, – пробормотал он с величайшим удивлением, – я узнал бы его, несмотря ни на какое переодеванье. Да, лицо то же, однако это женщина! А я принял вас за пажа, красавица! О, с какой ловкостью вы носили свою броню, вероломная!

– Что ты говоришь? Кто эта молодая женщина? – вмешался капитан.

– Кто она? – переспросил солдат, – Та, что сыграла со мною шутку, когда я охранял в пражском замке трех государственных пленников.

– Как! Их освободила женщина? – изумился капитан. – Эго невозможно!

– Пусть она докажет, что я ошибаюсь! – вскричал таборит. – Я узнал бы ее лицо при любых обстоятельствах.

– Это правда, сударыня? – спросил капитан. – Что вы ответите на такое обвинение?

– Я не стану опровергать очевидное, – промолвила Анжела дрожащим голосом, – но если этот перстень имеет какую-нибудь силу, я прошу вас отпустить меня.

– Нет, не получится, – покачал головой капитан. – Приказания генерала относительно перстня изменены. Теперь его влияние не останавливает ареста виновных, кем бы они ни были. Следовательно, я отведу вас к генералу.

– Хорошо! – сказала наша героиня, – Начальник таборитов великодушен, я обращусь к его милосердию. Ступайте, я готова идти за вами.

Отряд пустился в путь, сопровождая Анжелу, достиг лагеря и подошел к шатру полководца. Жижка как раз был один.

Анжела встречала знаменитого Жижку, когда жила в пражском замке с Этной, но никогда не видела его так близко. Беглый тревожный взгляд, брошенный на сурового воина, не внушил Анжеле доверия к нему, ибо выражение его лица, обыкновенно мрачное и строгое, теперь еще более отягощалось мыслью о реках крови, пролитых в этот день. Однако Анжела не потеряла бодрости.

– Что вам нужно? – спросил генерал, пытаясь говорить как можно мягче: было в Анжеле что-то тронувшее его и возбудившее сочувствие.

– Эта девушка наша пленница, – сообщил капитан.

– Пленница? – повторил Жижка с удивлением. – Может ли такая молодая женщина представлять опасность для таборитов?

– Ее обвиняют в том, что она освободила барона Альтендорфа, маркиза Шомберга и графа Роземберга, заключенных в пражском замке, – объявил капитан.

– Я не стану отрекаться от правды, – молвила Анжела, покрываясь яркой краской.

– Скажите мне, – продолжал Жижка, – какая причина побудила вас забыть о трудностях подобного предприятия?

– Я вовсе о них не думала, – заявила Анжела, выпрямляясь с достоинством.

– Но каким образом часовые пропустили ее через лагерь? – обратился Жижка к офицеру.

– У девушки ваш перстень, генерал, – ответил капитан.

– Да, и потому я прошу у вас милости, – сказала Анжела.

– Мой перстень?! Тот, что я дал австрийцу?! – воскликнул пораженный Жижка. – Какие отношения, сударыня, существуют между вами?

– Только дружеские, – ответила Анжела. – Он вручил мне кольцо, потому что любит меня как сестру и хотел помочь моим планам.

– Что же это за планы? – поинтересовался Жижка.

– Пробраться в замок Альтендорф, – сообщила Анжела.

Жижка сделал офицеру знак уйти.

– Теперь мы одни, и вы можете говорить свободнее, – заметил генерал. – Кто вы, для– кого рисковали, освобождая государственных пленников из пражского замка? Каким образом приобрели дружбу знаменитого рыцаря, отдавшего вам мой перстень? И для чего пытались проникнуть в замок Альтендорф?

– Я приемная дочь честных крестьян, живущих поблизости, в. лесу. Меня знают как Анжелу Вильдон, – ответила девушка.

– Анжела Вильдон! – вскричал Жижка. – Ваше имя мне знакомо. А, помню! Это вас Эрнест Кольмар вытащил из Молдовы, и вы провели потом несколько дней у Этны в пражском замке.

– Да, – подтвердила девушка. – И если вы знаете, что рыцарь Кольмар спас мне жизнь, то должны понять, откуда возникла его дружба ко мне. На ваш третий вопрос, относительно замка Альтендорф, я отвечу откровенно: там есть одна дама, которой я очень интересуюсь и надеюсь помочь выбраться из этого горестного и ужасного места.

– Ничего не получится, – сказал Жижка. – Замок должен сдаться со всеми своими обитателями, только тогда я посмотрю, что можно сделать для пленников.

– О, великодушный генерал! Простите, если я поступаю дурно, простите и вы, милая незнакомка: для вас я беру на себя великую ответственность! – воскликнула Анжела, дрожа от волнения. – Но Бог знает, что я поступаю правильно.

Достав из корсажа платья маленький бархатный кошелек, она раскрыла его и вынула перстень, полученный от белой женщины. Упав к ногам предводителя таборитов, Анжела протянула ему перстень, прошептав голосом, исполненным беспокойства:

– Тайный голос говорит мне, что сей предмет скажет вам более, чем могу сказать я.

Если бы земля разверзлась у ног Жижки, он не ис пугался бы так, как при виде этого перстня. Одного взгляда хватило ему, чтобы понять, какая это вещь, и, мгновенно припомнив тысячи обстоятельств, уяснить прошлые события.

– Анжела, говори, не оставляй меня в неизвестности! – взволнованно вскричал Жижка. – Жива ли еще дама, вручившая тебе этот перстень?

– Жива. Она добровольно обрекла себя на существование в подземельях замка Альтендорф., – ответила наша героиня.

– Она жива! Жива!.. – прошептал Жижка.

Потом, пораженный внезапной мыслью, он бросился к Анжеле, схватил за руку, приподнял и, всмотревшись в ее черты с тревожным вниманием, воскликнул:

– Да! Да, все верно! Это сходство! Притом она никому другому не отдала бы перстня…Милая девушка, знала ли ты своих родителей?

– Нет, – ответила Анжела с трепетом, ибо чувствовала, что сейчас услышит важное известие. – Меня еще ребенком поручили честным крестьянам, о которых я вам говорила.

– А сколько тебе лет? – продолжал Жижка, вне себя от волнения.

– Двадцать, – пролепетала Анжела.

– О, я не могу более сомневаться! – вскричал Жижка с восторгом и нежностью. – Приди в мои объятия; Анжела, потому что так же справедливо, как и то, что нас соединил Господь, ты – моя дочь, а я твой отец!

– Отец! – воскликнула Анжела и бросилась на шею Жижке, предводителю таборитов.

Глава 79 Последнее посещение подземелья

Через полчаса после описанной нами сцены Жижка и Анжела вместе вышли из палатки. Предводитель таборитов набросил на плечи широкую солдатскую шинель и надел бархатную шапку, украшенную пером, опускавшимся на его лицо. Анжела закуталась в свой плащ. Они пересекли лагерь быстрыми шагами и направились к маленькой часовне, которая так часто упоминалась в нашем рассказе.

Часовой узнал генерала и пропустил их внутрь. В железном кольце, вбитом в стену, горел факел из соснового дерева. Жижка взял его в руки и начал пристально осматривать пол часовни, но преуспел не больше Анжелы.

Нетерпеливо топнул он своим тяжелым сапогом, подбитым железом, и, к его величайшему удивлению, плита приподнялась: он нечаянно дотронулся до тайной пружины.

Позвав тогда часового, он велел ему оставаться в часовне, не покидая ее ни на минуту.

– Держи люк открытым, – прибавил он, – наблюдай внимательно и, если мы не воротимся через полчаса, подними тревогу. Пускай солдаты идут в подземелье за нами.

– Будет исполнено, генерал, – отдал честь часовой.

– Хорошо., – сказал Жижка. – Теперь, – прибавил он, обернувшись к Анжеле, – продолжим наши поиски.

С этими словами предводитель таборитов, не выпуская из рук факела, спустился по каменным ступеням. Дочь шла за ним, и они благополучно преодолели коридоры, ведущие в склеп.

Факел освещал мрачные монументы, эхо печально повторяло их шаги, но Жижка был чужд страху, а Анжела чувствовала себя твердою при мысли, что находится под покровительством самого грозного воина того времени и что воин этот ее. отец.

Читатели помнят, что предводитель таборитов взял с собою факел и, следовательно, часовой остался почти в темноте. Однако луна, уже появившаяся на небе, все ярче освещала предметы. Пока солдат недоумевал, для чего генерал с молодой девушкой отправились в подземелье, лучи луны вдруг померкли на пороге часовни, и он приметил женщину.

– Кто идет? – крикнул он, видя, однако, высокую, грациозную женщину, закутанную в длинный плащ темного цвета.

– Друг! – приближаясь, ответила женщина мелодичным голосом. – Уверяю вас, я действительно друг.

– Я узнаю ваш голос! – воскликнул таборит.

– Тогда, возможно, вы припомните и мои черты? – проговорила женщина и, отбросив свое покрывало, повернулась так, чтобы луна осветила ее лицо.

– Вот вы и воротились, – вздохнул таборит с искренней радостью. – . О вас ходили печальные и страшные слухи, но табориты скорее погибли бы, чем позволили тронуть хоть волос на вашей голове.

– Нет, нет! – возразила она с горечью. – Они не настолько мне преданны. Но скажите, куда девался генерал и молодая девушка, сопровождавшая его? Я все время следила за ними и видела, как они вошли сюда. Они не выходили?

– Нет, – ответил часовой и указал глазами на открытый люк,

– Что значат сие отверстие и ваш взгляд? – удивилась молодая женщина. Потом, пораженная внезапной мыслью, она прибавила: – Не сообщается ли эта дверь с подземельями замка Альтендорфа?

– Весьма вероятно, – заметил солдат. – Туда-то, кажется, и собирался идти генерал.

– В таком случае я отправлюсь за ними, – заявила женщина, снова опуская вуаль и подходя к краю отверстия.

– Вы полезете туда? – удивленно повторил часовой.

– Да, – молвила она.

И спустилась по ступеням, ведущим в подземелье

Глава 80 Киприан и Жижка

Жижка и Анжела двигались по обширному склепу. Дойдя до черной мраморной гробницы баронессы Эрманды Альтендорф, Анжела остановилась, чтобы показать монумент своему отцу.

Полководец, рассмотрев богатый памятник и прочтя со вниманием эпитафию, написанную золотыми буквами, вскричал:

– Какая отвратительная насмешка – эта могила! Какое низкое лицемерие эта надпись!

Отвернувшись, он зашагал прочь так скоро, что Анжела с трудом поспевала за ним. Внезапно факел осветил гроб, стоявший на земле между двумя монументами. Анжела вздрогнула и отступила с ужасом, но Жижка, чересчур привычный к печальным сценам, чтобы бояться смерти, в каком бы виде она ни явилась, поспешно приблизился к гробу и приподнял крышку,

Анжела отвернулась, думая, что внутри лежит труп, но восклицание удивления, вырвавшееся у Жижки, возбудило ее любопытство, и вместо окоченелого тела она увидела в гробу груды золота, вещей и драгоценных каменьев.

– Это сокровища, оставленные королем Венцелем дочери, – объяснил Жижка. – Но что случилось с баронессой Гамелен, обещавшей передать мне сокровища и принцессу?

Задавая себе этот вопрос вполголоса, он закрыл саваном вещи и снова опустил крышку. Потом, по-прежнему под руководством Анжелы, они двинулись дальше и через несколько минут добрались до комнаты машины.

– О, не ужасно ли это! – прошептала Анжела, дрожа и опираясь на руку отца.

– Да, тут потрудились человеческие демоны, – заметил Жижка.

– Не говорила ли я вам, батюшка, – продолжала

Анжела прерывающимся голосом, – что вы встретите чудовищные вещи, прежде чем мы найдем ту, которую так жаждем обнять? Не предупреждала ли я вас, что тайны и ужасы замка Альтендорф превосходят всякое описание?

– Да, все верно, Анжела, – заметил Жижка. – Но клянусь вечным Богом, царствующим над нами, я уничтожу даже следы гнусного трибунала.

– Дай Бог, чтобы мы встретили ту, которую ищем! – проговорила Анжела, входя в комнату, где хранились инструменты для чистки колоссальной статуи.

– Возможно, ее уже нет в подземелье, – сказал предводитель таборитов с глубоким вздохом. – А может быть… но я не смею думать такие ужасные вещи…

– О Боже! – вскричала Анжела, угадав мысль своего отца. – Давайте надеяться, что голод пощадил ее. – И, задрожав, добавила: – Если она жива, мы обязательно найдем ее здесь.

Отец и дочь вошли в залу Бронзовой Статуи, и когда свет факела Жижки выделил из темноты гигантскую фигуру во всем ее величии, воин смутился, хотя не знал, для каких целей служит это изваяние. Однако он слышал достаточно, чтобы понимать, что перед ними самое страшное орудие смерти, какое только воображение могло придумать.

– Уйдем отсюда, – пролепетала Анжела, цепляясь за руку отца, неподвижно взирающего на статую. – Она пугает меня настолько, что кровь стынет в жилах.

– Ладно, милое дитя, – согласился Жижка, – давай продолжим наши поиски в этом страшном лабиринте.

Теперь предводитель таборитов и его дочь попали в круглую комнату, но, едва они остановились посмотреть на камень и распятие, до них долетел шум массивной двери, повернувшейся на петлях. Взглянув на соседний коридор, откуда он доносился, они увидали, что часть стены медленно отворяется.

Жижка и Анжела не успели ни переглянуться, ни сообщить друг другу свои мысли, когда из отверстия появился человек с фонарем в руках. Но, заметив факел и двух людей в круглой комнате, он вскрикнул от страха и попытался бежать.

– Губерт! Губерт! Мы друзья! – вдруг закричала Анжела, узнав старика и бросаясь вперед, чтобы удержать его.

– Возможно ли это? – молвил старый управитель, пораженный звуком ее голоса. – Боже мой! Анжела, почему вы здесь? – продолжал он, приближаясь к девушке. – И кто это с вами?

– Мой отец, великий предводитель таборитов, – ответила наша героиня, обернувшись к Жижке и с любовью взяв его за руку.

– О! Стало быть, вы знаете все, Анжела, – заметил Губерт. – Вы показали генералу перстень? Но зачем не пришли вы раньше?

Старый управитель закрыл лицо ладонями, чтобы унять слезы, брызнувшие из его глаз.

– О Боже! Что вы хотите сказать?! – вскричала Анжела.

– Говорите, старик, – вмешался Жижка.

– Ах, почему я должен сообщать вам такое известие? – прошептал Губерт с тоскою.

– Какое известие? – спросила Анжела, выпуская руку отца и схватив руку Губерта. – Что случилось с моей матерью?

– Анжела, приготовься к великой горести, – произнес Жижка голосом едва внятным, до того он дрожал. – Нам легко угадать роковые слова, которые губы этого старика не в силах вымолвить. Правду ли я сказал? – обратился генерал к управителю.

– Да, знаменитый генерал, вы, к несчастью, не ошиблись, – ответил Губерт. – Той, за которой вы пришли, не существует более!

– Не существует! – повторил Жижка с замиранием сердца, лишившись последней надежды.

– Умерла! – вскрикнула Анжела и как подкошенная упала на колени.

Генерал поспешил приподнять ее. Тут еще несколько человек вышли из комнаты, с которой сообщалась дверь в стене.

Мужчины в длинных черных одеждах, женщины в кармелитских рясах толпою окружили старого управителя, предводителя таборитов и Анжелу. Но потом, по приглашению Губерта, все вернулись обратно, а Жижка и его дочь последовали за ними.

– Хотя ей почти нечего было есть, как й всем обитателям замка, – начал старый управитель, – моя возлюбленная госпожа умерла не от голода, она скончалась скоропостижно. Ее здоровье расстроили долгие годы страданий и горя, а катастрофу ускорило потрясение, которое она испытала шесть недель тому назад, случайно

сделавшись свидетельницей отвратительной гибели баронессы Гамелен и маркиза Шомберга, получивших «поцелуй» Девы.

– А! Значит, вот как умерла баронесса! – пробормотал Жижка.

– Только три дня прошло с тех пор, как обожаемая госпожа моя испустила последний вздох, – продолжал Губерт, – останки ее еще не преданы земле. Дело в том, что нищета и страдания, до которых осада довела всех обитателей замка, замедлили приготовления к похоронам. Однако, как видите, в участниках похоронного шествия недостатка нет, – прибавил Губерт, медленно обводя глазами окружающих.

Присутствующие смотрели на Жижку с удивлением и страхом, потому что Лионель и Конрад, находившиеся между ними, узнали предводителя таборитов и тотчас указали на него своим товарищам.

– Да, никогда не было горя искреннее, чем их, – сказал Губерт, – потому что всех этих людей, мужчин и женщин, спасла от Бронзовой Статуи та, чьи останки лежат здесь.

– А также и вы, великодушный старик, – заметил один из братьев Шварц, бросив признательный взгляд на управителя.

– Где же тело моей матери? – прошептала Анжела, взяв за руку почтенного Губерта и устремив на него глаза, полные слез.

– Здесь, милое дитя, и вы можете посмотреть на нее в последний раз, – ответил Губерт.

С торжественным видом отворил он дверь. На кровати, в углу комнаты, лежало тело белой женщины. На ней была кармелитская ряса, которую она обыкновенно носила при жизни, руки были сложены на груди, а лицо выражало ту безропотность, с какою душа ее оставила свою бренную оболочку.

Анжела, наклонившись, запечатлела поцелуй на лбу матери, и горькие слезы дочери оросили лицо покойницы. Потом предводитель таборитов тоже приблизился, и под стальными латами сердце героя забилось от глубокого волнения, потому что Жижка смотрел на женщину, оставленную им много лет тому назад полной жизни, прекрасной, без малейшей надежды увидеть ее снова живую или мертвую

Полководец и приемная дочь Вильдонов опустились на колени возле постели, а Губерт, протянув руки, как пророк, к мужчинам в черных и женщинам в белых рясах медленно произнес торжественным голосом:

– На колени, братья, на колени, сестры! Помолимся за упокой души Эрманды, баронессы Альтендорф.

Члены общины повиновались, в первый раз услышав, что женщина, совсем недавно бывшая их ангелом-хранителем, не кто иная, как жена барона Альтендорфа, считавшаяся умершей двадцать лет тому назад, в память которой воздвигли монумент, упоминавшийся нами несколько раз.

Все молились около четверти часа: Жижка с дочерью с одной стороны кровати, а Губерт и члены общины – с другой.

Воздав дань торжественного уважения останкам баронессы Эрманды, все покинули комнату, и предводитель таборитов сказал:

– Надо в нынешнюю же ночь похоронить баронессу, и монумент, сооруженный в ее память, перестанет быть отвратительной насмешкой. Я вернусь в лагерь, Анжела, ты останешься здесь, и добрый Губерт сообщит тебе подробности о последних минутах той, которую мы не успели обнять живой. Через полчаса я ворочусь, и мы всех освободим.

Осмотревшись, предводитель таборитов прочел глубокую и живейшую признательность на лицах окружающих. Некоторые чуть не лишились чувств от радости при мысли покинуть свою могилу, другие упали на колени и стали набожно молиться, многие зарыдали, многие бросились друг другу на шею, а прочие, обезумев, завопили от счастья, забыв, что тело их благодетельницы лежит в смежной комнате. Эта зала, столько лет казавшаяся мрачной, точно изменилась, словно в нее впустили чистый воздух, водворив с ним мир и благополучие.

Но никого так не осчастливило обещание генерала, как Лионеля и Конрада.

Жижка ушел из залы один, отказавшись от предложения нескольких членов общины проводить его по подземельям.

Убежденный, что сумеет найти дорогу, и желая остаться наедине с размышлениями, возбужденными в нем за истекшие часы, предводитель таборитов, взяв лампу, вышел, и дверь аккуратно затворилась за ним.

Он пересек круглую комнату и попал в большую залу, где возвышалась бронзовая статуя. Побуждаемый любопытством, он приблизился к скульптуре, чтобы хорошенько рассмотреть ее. Но едва принялся он изучать подробности, отголоски из, подземелья донесли до него шум приближающихся шагов. Он обернулся– круглая комната была уже полна вооруженных людей, быстро окружающих его. Лампа, поднятая Жижкой, дала пришельцам возможность узнать его, и человек двадцать, в один голос повторив его имя, тотчас свирепо кинулись на генерала, желая отомстить виновнику своих страданий и унижений, тому, кто победил их и кому собирались сдать замок на другой день.

– Как?! Жижка здесь? – закричал Киприан, находившийся среди толпы, или, лучше сказать, возглавлявший ее.

Монах, боясь угодить в руки предводителя таборитов. решился с шестьюдесятью солдатами, членами трибуна ла Бронзовой Статуи, воспользоваться ночной темнотой и проложить себе путь, выйдя через подземелье в маленькую часовню.

Увидев, что вооруженные люди бросились на него, Жижка отшвырнул лампу и схватился за шпагу. Но тут нога его поскользнулась на сыром полу, и он тяжело грохнулся оземь. Беглецы кинулись вперед, и шпаги их пронзили бы его, но Киприан крикнул:

– Не убивайте его! Принесем самого страшного нашего врага в жертву Бронзовой Статуе.

Радостные вопли встретили его предложение, и эхо повторило их во всех коридорах. Жижку схватили и подвели к чудовищному изваянию. Водворилась глубокая тишина, и монах, бросив на предводителя таборитов торжествующий и одновременно удовлетворенный взгляд, сам подошел к статуе и дотронулся до пружины, приводившей ее в движение.

Страшная статуя медленно раздвинула руки и обнажила чудовищные орудия, заключавшиеся в ее груди. Киприан с минуту смотрел на эти снаряды смерти, потом, повернувшись с жестокой улыбкой, сделал знак людям, державшим Жижку, подвести его ближе.

Внезапно, отшвырнув прочь закрывавший ее плащ, с распущенными по плечам волосами появилась прелестная Этна Ильдегард.

Прежде чем изумленные присутствующие успели охнуть, с быстротой молнии, вылетающей из тучи и поражающей дерево в лесу, таборитская героиня кинулась к бронзовой статуе и со сверхъестественной силой толкнула на нее Киприана.

Тот, ошеломленный неожиданностью, ослабевший от голода и утомительной осады, повалился на статую, и две раздвинутые руки сомкнулись. Монах, прижатый к остриям клинков, скоро исчез, раздавленный, как прежде исчезали бесчисленные жертвы его гордости и мщения.

Этна, обернувшись к испуганным беглецам, закричала:

– Вы, свидетели моего возмездия тому, кто погубил меня навсегда, слушайте, служители Бронзовой Статуи: ваше царство кончилось, я презираю вас!

Члены трибунала наконец опомнились от изумления, охватившего их на минуту, и бросились к смелой девушке, но Жижка, воспользовавшись всеобщим остолбенением, вырвался из державших его рук и своей меткой шпагой защитил Этну.

Битва была в самом разгаре, когда в громадную залу ворвался отряд таборитов. Солдат, оставленный Жижкой в часовне, по прошествии получаса поднял тревогу и поспешил с товарищами в подземелье на помощь своему начальнику.

Члены трибунала Бронзовой Статуи защищались с отчаянным мужеством, но, подавленные числом, все погибли: никто из них не пожелал сдаться.

Едва кончилась битва, как еще один таборит прибежал сообщить, что барон Альтендорф и его сын, пытаясь возвратить себе свободу, завязали жестокую схватку, убили множество солдат и мужественно погибли сами.

Таким образом, глава трибунала Бронзовой Статуи и большая часть его сообщников были убиты. Остальные разбежались. Жижка приказал немедленно разрушить статую и чудовищные машины, и с того дня страшный трибунал был уничтожен навсегда.

Глава 81 История баронессы Эрманды

Печальную жизнь прожила баронесса Эрманда, сестра графа Роземберга. Мать их была из тех женщин, величественная красота которых носит отпечаток неукротимого самолюбия. Гордясь своей фамилией, одной из богатейших и старейших в Богемии, она гордилась и тем родом, с которым соединили ее узы брака.

Когда умер их отец, молодому графу Розембергу исполнилось двадцать три года, а Эрманде пятнадцать лет. Графиня, будучи сама неустрашимой наездницей, пожелала, чтобы и дочь училась ездить верхом, а потому принуждала ее выезжать почти ежедневно в лес в сопровождении пажа Жижки. Паж этот был необыкновенным красавцем. Мужество его возбуждало зависть в самых опытных охотниках. Сверх того, он обладал всеми качествами, отличавшими тогда рыцарей: благородством, великодушием, чистосердечием, открытостью и постоянной готовностью защищать слабого от сильного. Невозможно, чтобы такой прекрасный характер не произвел впечатления на сердце Эрманды. Но любовь ее была так чиста, что много месяцев она и не подозревала о ее существовании. Когда же свет промелькнул в ее душе, любовь эта так вкоренилась в сердце девушки, что она не могла уже вырвать ее.

Жижка тоже ничем не намекал на свои чувства, но однажды, когда его поранил кабан, Эрманда не сумела скрыть своих переживаний.

В первый раз сойдясь после того случая, когда ясно прочли правду в сердцах друг друга, паж и Эрманда разменялись быстрыми признаниями и с нежностью пожали друг другу руки. Любовь их росла, и, зная, что им никогда не добиться согласия графини, они решились на важный проступок, за который впоследствии жестоко поплатились – тайно сочетались браком в соседней капелле; венчал их молодой монах Киприан.

Проходили недели и месяцы. Жижка и Эрманда были счастливы: они виделись почти каждый день, и никто не подозревал об узах, соединивших их.

Однажды утром графиня велела позвать Эрманду в большую залу замка. Бедная девушка смертельно испугалась. Она вообразила, что узнали тайну, которую она так старательно скрывала. Даже странно, что глаза матери до сих пор ничего не приметили.

С бледным лицом и волнением в сердце, вся дрожа, отправилась Эрманда на зов матери. Пятидесятилетняя графиня сидела под балдахином, на котором красовались графская корона и фамильный герб. По левую руку стоял ее сын, граф Роземберг, а по правую – человек высокого роста с красивым, но мрачным лицом, имевшим какое-то зловещее выражение Выглядел он лет на двадцать пять и одет был великолепно

Графиня поднялась и, взяв незнакомца за руку, представила его Эрманде:

– Милое дитя, вот барон Альтендорф, которого я назначаю вам в супруги.

Едва графиня произнесла эти слова, молодая девушка, затрепетав, упала на колени.

– Нет, нет, я не могу сделаться его женой! Я жена другого! Я люблю Жижку! О, пощадите! Пощадите! Сжальтесь надо мной!

Протянув руки к матери, несчастная Эрманда лишилась чувств. Никто еще ничего не подозревал, но приглашенный доктор объявил, что через несколько месяцев Эрманда станет матерью.

Легко себе представить, какое впечатление произвело подобное известие. Барон Альтендорф обещал хранить тайну. Необыкновенная красота Эрманды произвела на него сильное впечатление.

Взбешенная графиня хотела приказать убить Жижку, но ее удержал граф Роземберг. Тогда она похитила роспись церкви, где венчались молодые, чтобы уничтожить все следы этого брака, как только того потребуют ее планы, и велела Жижке убираться. Тот действительно уехал и поступил на службу к барону Ильдегарду, но вскоре оставил его, а потом в замок пришло известие о гибели Жижки в битве с турками.

Эрманда родила дочь, но графиня объявила ей, что ребенок умер тотчас после рождения.

Скоро графиня Роземберг занемогла и уже на смертном одре упросила дочь выйти за барона Альтендорфа. Та согласилась и позволила повести себя к алтарю.

Барон Альтендорф обращался с Эрмандой с уважением и даже со всей нежностью, какая была доступна его угрюмому и надменному характеру. Через десять месяцев после их брака родился наследник обширных владений Альтендорфа – Родольф.

Однажды, гуляя в лесу, молодая баронесса вдруг заметила человека, он шел пешком. Едва глаза их встретились, они вскрикнули от радости и бросились друг другу в объятия.

Путешественник оказался Жижкой. Когда первая минута ликования прошла, они принуждены были объяснить друг другу множество вещей.

– Увы! – воскликнул Жижка, узнав, что Эрманда замужем и что свидетельство их брака похищено. – Последняя моя надежда уничтожена, и жизнь видится мне отныне пустой и непривлекательной. У меня не осталось даже честолюбия для борьбы, а между тем я мог бы стать орудием судьбы для того, чтобы изменить положение вещей во всем мире. Послушай, Эрманда, – продолжал Жижка, пораженный внезапной мыслью, – а может, наша дочь и не умерла, ведь тебя и относительно моей смерти обманули. Нам надо расстаться: твоя честь для меня превыше всего. Но знай, я любил тебя нежно и не перестану любить до последнего вздоха. Видишь этот перстень, единственную ценную вещь, которая у меня есть? Возьми его, Эрманда, на память о моей любви, и если я понадоблюсь тебе, пришли мне перстень, я пойму и поспешу явиться, или если ты найдешь нашу дочь…

– О! Тогда я надену перстень ей на палец и отправлю сказать тебе, что ты ее отец, – проговорила Эрманда, со слезами цепляясь за руку своего первого мужа. – Но куда ты идешь, Жижка, какие у тебя намерения?

– Я еще ничего не знаю, – ответил молодой человек. – Возможно, я буду прозябать несколько лет в неизвестности, но рано или поздно стану знаменитым. А теперь прощай, Эрманда, прощай до более счастливых времен или навсегда!

В эту минуту группа охотников выехала из лесу, и Эрманда вскрикнула от испуга, заметив среди них своего мужа. Тот, увидев, с кем она разговаривает, с бешенством бросился на Жижку, обнажив шпагу,

Жижка защищался с отчаянным мужеством, но его скоро обезоружили и схватили.

– Везите их обоих в замок, – молвил барон Альтендорф мрачным голосом.

Пока несколько человек уносили бесчувственную баронессу, Жижка вырвался и, вскочив на одну из лошадей, умчался во весь опор.

Баронессу Эрманду осудили на казнь Бронзовой Статуи, но, поскольку у барона недостало мужества самому присутствовать при экзекуции, управитель Губерт спас Эрманду и спрятал ее в подземелье. Потом баронессе удалось уговорить Губерта, исполнявшего роль главного распорядителя казней Бронзовой Статуи, всегда спасать несчастных, при казни которых больше никто не присутствовал, что время от времени случалось, поскольку обыкновенно осужденные присылались под конвоем простых служителей Бронзовой Статуи, не имевших права наблюдать за исполнением приговора, а важные члены трибунала редко спускались в залу статуи. Губерту не составляло труда приносить пищу и одежду жителям подземелья, так как он, главный управитель всех имений барона Альтендорфа, мог распоряжаться вещами по своему усмотрению. Впоследствии Губерт открыл баронессе Эрманде, что дочь ее, не кто иная, как Анжела, жива, и из подземелья замка Альтендорф баронесса наблюдала за нею до той самой минуты, когда отдала ей перстень Жижки.

Глава 82 Этна

Граф Роземберг приехал в замок Альтендорф по приглашению Жижки, приславшем ему свободный пропуск. Свидание их было дружеским. Граф Роземберг, обманутый, как и сестра, поверил смерти ее мужа и дочери. На торжественных похоронах баронессы собирались присутствовать ее брат, ее первый муж и многочисленные обитатели подземелья, которых она спасла от «поцелуя» Девы. Граф даже предложил убежище в своем замке людям, уже потерявшим всех родных; между прочими его гостеприимством воспользовались и братья Шварц.

Анжела пожелала увидеться с Этной, чтобы утешить ее и помочь, если потребуется, и получила позволение Жижки: тот велел держать Этну пленницей в комнате, где прежде была заперта Анжела по приказанию Родольфа. Но, войдя в помещение, увидали, что Этна исчезла.

Она привязала к балкону простыни и спустилась вниз на двадцать футов, а потом перелезла через стену, цепляясь за трещины, появившиеся там во время осады. Словом, она подверглась при побеге таким опасностям, перед которыми отступил бы самый неустрашимый горец.

…Долго тянулось время для Эрнеста Кольмара после отъезда Анжелы. Прекрасный характер, героизм и добродетель этой девушки постоянно занимали его мысли. Он сожалел об ее отсутствии, о нежном голосе, так мелодично зазвеневшем в его ушах, о веселых взглядах, которые она всегда бросала ему, улыбаясь.

Когда ночной мрак покрыл землю, Кольмар сумел наконец сомкнуть глаза, но и во сне ему по-прежнему представлялась Анжела. То ему чудилось, что она стоит у его изголовья в виде ангела-хранителя, то являлась, сияя красотой, чтобы носиться в воздухе, как птица. Сон

Кольмара, хотя и волнуемый этими повторявшимися видениями, освежил его и возвратил ему силы.

Бернард пришел доложить, что два пажа желают говорить с ним от имени Жижки. Рыцарь приказал впустить их, и Лионель с Конрадом бросились к нотам своего господина.

После первых излияний радости они рассказали о своих печальных приключениях, о том, как их спасла от Бронзовой Статуи баронесса Эрмаида, а затем освободил из подземелья Жижка. Предводитель таборитов прислал рыцарю письмо. Кольмар распечатал его и прочел следующее:

«Замок Альтендорф находится в моих руках; мне стали известны очень важные тайны. Анжела – моя дочь; я не говорил ни ей, ни кому-либо другому, кто Вы, и не скажу до тех пор, пока Вы не снимите с меня обещания, данного Вам в лагере таборитов. Я еду атаковать поляков, ворвавшихся в Богемию, следовательно, не сумею увидеться с Вами. Но я распорядился, чтобы Ваше возвращение в Австрию завершилось благополучно».

Через несколько дней Эрнест Кольмар, совершенно оправившись от болезни, отправился в Австрию в сопровождении своих пажей. Он нс видел ни Жижки, ни Анжелы.

Глава 83 Альбрехт Австрийский

Прошло несколько месяцев; зима сорвала с деревьев листья, набросила толстый лед на реки и убелила снегом старые башни замка Альтендорф. С весною окрестности опять облеклись в свои зеленые одежды, и природа пробудилась от продолжительного сна.

Анжела помнила обещание, данное ей Кольмаром в башне Ильдегард в минуту прощания. Кольмар должен был приехать в апреле, если он не забыл своих слов.

Жижка, победив врагов, напавших на Богемию, вернулся, увенчанный славой, в Прагу, народ принял его с энтузиазмом. Хотя отец и приглашал Анжелу пожить в замке Альтендорф во время его отсутствия, она не смогла устоять перед желанием вернуться в то смиренное и скромное жилище, где она провела столько счастливых лет

Там-то и находим мы ее теперь, вместе с Вильдонами и стариком Губертом, ожидающую, чтобы мир, подаренный ее отечеству, позволил ей вернуться в Прагу, к отцу, и поселиться там окончательно.

Как ни дорога была хижина Вильдонов Анжеле, она становилась ей еще дороже при одной тайной мысли: девушка надеялась, что сюда к ней приедет рыцарь Кольмар.

Первая неделя апреля уже близилась к концу, когда в хижину постучался курьер с письмом от предводителя таборитов к дочери: отец приглашал ее к себе в Прагу.

Со слезами на глазах наша героиня приказала готовиться к отъезду. Вильдоны и Губерт отправлялись с нею.

Вечером приготовления были закончены. Анжела подошла к двери домика полюбоваться в последний раз лесом, который знала так хорошо. Усевшись на деревянную скамью перед хижиной, она устремила взор на чащу, глубоко вздыхая всякий раз, как любое дерево возбуждало в ней воспоминания. Надежда на скорую встречу с отцом не могла переменить течение ее мыслей, и грусть ее переросла даже в огорчение. Кольмар не появился, а она уезжала завтра.

Вот каким размышлениям предавалась Анжела. Но вдруг до ушей ее долетел шум, заглушивший пение птиц и шелест листьев под ветерком. Анжела прислушалась, как робкая лань, застигнутая у ручейка лаем собак. Невозможно было ошибиться: Анжела слышала конский галоп. Надежда внезапно вернулась в ее сердце, кровь быстрее потекла в жилах и залила лицо яркой краской.

Вдруг ветви раздвинулись в нескольких шагах от нее и какой-то господин, великолепно одетый, вышел на тропинку.

За быстрым взглядом, брошенным на него Анжелой, последовало радостное восклицание, потом она зашаталась, точно испытываемое волнение было свыше ее сил. Но человек бросился поддержать ее, и, подняв голову, Анжела увидала, что ее держит на руках австрийский рыцарь, которого она любила так глубоко. Эрнест Кольмар выполнил свое обещание.

– Вы ждали меня, Анжела? – спросил рыцарь, тихо отводя ее к скамейке и садясь рядом.

– Я думала… то есть я надеялась, что вы меня не забудете, рыцарь, – прошептала Анжела, сердце которой переполнилось счастьем настолько, что она с трудом могла говорить.

– О! Неужели вы могли представить хоть на минуту, что я способен вас забыть, Анжела? – спросил Кольмар, и на его мужественном лице отразилась радость, кипевшая в душе. – Никогда не переставал я думать о вас и приехал не только за тем, чтобы снова заверить в своей дружбе, но для того, чтобы сказать, что мимолетная страсть, внушенная мне другой женщиной, уступила место более сильной привязанности, и предложить вам мою руку, ибо вы владеете моим сердцем.

Анжела не могла отвечать, но взгляд, который она бросила на рыцаря, положив голову на его плечо, был красноречивее всех слов на свете.

В эту минуту Вильдоны, появившиеся на пороге домика, узнали рыцаря, спасшего Анжелу от Родольфа. Губерт тоже вспомнил красивого гостя, которого его господин отправил спать в правый флигель замка.

Тотчас среди деревьев замелькало множество вельмож и нарядных дам. Все они приближались к тому месту, где Кольмар стоял под руку с Анжелой, поклонились ей и расположились полукругом.

– Милостивые государи и государыни, – промолвил Кольмар, оживленный счастьем и благородной гордостью, – я представляю вам дочь великого Жижки, мою невесту!

Анжела, краснея, подняла голову и осмотрелась вокруг. По наружности и обращению дам и мужчин она увидала, какое уважение внушал им тот, кто произнес такие слова, и с неясным страхом героиня наша подняла глаза на человека, назвавшего ее своей невестой.

– Да, Анйсела, – сказал он, – время тайн прошло. Высокое положение, которое ты скоро займешь в обществе, откроет более широкое поприще для твоей благотворительности и доброты. Неужели ты еще не понимаешь меня? – прибавил он, улыбаясь. – Неужели нужно объяснять, что человек, которого ты знала и любила под именем Эрнеста Кольмара, не кто иной, как Альбрехт Австрийский, германский император?

– О Боже мой! Это, наверное, сон, и пробуждение будет жестоким! – прошептала Анжела замирающим голосом.

Она бы упала, если бы император не поддержал ее.

– Да здравствует Анжела, будущая германская императрица! – закричали кавалеры и дамы.

Анжела не могла уже более сомневаться в своем счастье.

Глава 84 Этна Ильдегард

Через два месяца после описанного нами происшествия две крупные церемонии состоялись в Ахене, столице германской империи – женитьба императора австрийского на Анжеле Жижке, сделавшейся таким образом германской императрицей, и коронование их.

Брак совершался в старинном соборе, где находилась могила его основателя, могущественного Карла Великого, и под мраморными и бронзовыми монументами покоился прах героев, имена которых сохранила история.

Церемония представляла собой величественное и блистательное зрелище. Она происходила вечером, обширное помещение освещалось огнями: к каждому столбу были прикреплены золотые подсвечники с восковыми свечами, с потолка спускались люстры на шелковых шнурах. Мраморный пол покрывал пурпурный бархат, стены украшали знамена и цветы. На дамах сверкали бриллианты и другие драгоценные каменья.

На церемонии присутствовали многочисленные германские принцы. Длинный ряд вельмож, рыцарей и пажей составлял свиту императора. Среди них выделялись молодые красавцы – граф Лионель Арлон и барон Конрад Пирна. Но у обоих был грустный вид, потому что один думал о прелестной Линде, а другой об очаровательной Беатриче.

В переднем ряду кресел, поставленных амфитеатром, с правой стороны алтаря, сидел Вильдон с женой. Император сделал его обер-егермейстером всех германских лесов. Вильдон и жена его были одеты с богатой простотой; все знали, что они делали честь своему званию своей порядочностью, честностью и добродетелями. Но они были счастливы не столько собственным счастьем, сколько счастьем приемной дочери.

Старик Бернард тоже сидел в первом ряду. Он стал теперь сенешалем и, следовательно, находился на равной ноге с Вильдонами. Поодаль сидел еще один из наших приятелей, старик Губерт, бывший управитель замка Альтендорф, теперь управляющий дворцом в Ахене.

Недоставало только Жижки. Генерал согласился на этот брак не только потому, что он ставил его дочь в высокое положение, но в основном оттого, что глубоко уважал великодушный рыцарский характер императора

Альбрехта. Однако табористский полководец считал излишним одобрять своим присутствием подобную церемонию. Он остался в Праге, но благословил Анжелу, прежде чем отправил ее к жениху.

На другой день, утром, к собору повалила толпа. Улицы были усыпаны цветами, в каждом окне виднелись украшения, повсюду возвышались триумфальные арки. Балконы и крыши давно заняли зрители, желающие посмотреть на процессию; войска выстроились в два ряда, колокола трезвонили, а военные оркестры играли национальные мелодии.

Раздался пушечный выстрел, возвещающий о выезде императорского поезда из дворца. Впереди двигалась длинная верховая колонна рыцарей, вельмож и дам, за ними следовал император с той, которую он возвысил до себя.

В том же соборе, где они венчались, император и императрица были торжественно коронованы венским архиепископом.

По окончании церемонии коронования император и императрица вышли из собора со своей свитой и вернулись во дворец под восторженные возгласы народа. Остаток дня все ахенское население провело в празднествах и развлечениях.

Прошел месяц. Как-то вечером Альбрехт и Анжела прогуливались в дворцовом саду, упиваясь благоуханием цветов, и наслаждались удовольствием находиться наедине. Они разговаривали о прошедших событиях и вспоминали различные обстоятельства, познакомившие их, когда увидали графа Лионеля Арлона.

– Этна Ильдегард просит ваши величества принять ее, – объявил молодой человек.

– Если моя кузина во дворце, мы должны удовлетворить ее просьбу, – поспешила ответить императрица и потом шепнула мужу: – Понимаешь, милый Альбрехт, каковы бы ни были ее поступки, она всего лишь жертва необыкновенных обстоятельств.

– Ты просто ангел доброты, – улыбнулся император и сказал, обратившись к графу Арлону: – Проводите Этну Ильдегард в комнаты ее величества, мы придем через несколько минут.

Лионель поклонился и исчез. Очень скоро император и императрица, одни, без провожатых, вошли в гостиную, где с беспокойством ждала их Этна Ильдегард.

Этна была одета во все черное; и хотя щеки ее поражали своей бледностью, глаза не лишились прежнего блеска. Чело ее омрачала тень грусти, а когда появились император и императрица, с ней едва не сделались конвульсии. Но смятение продолжалось не долее секунды.

Император тоже пришел в сильное волнение, опять очутившись лицом к лицу с восхитительной красавицей, так страстно любившей его и, будучи Сатанаисой, так на него влиявшей. Но чувство Альбрехта Австрийского более походило на сострадание, и встреча ее кузины с мужем не возбудила в императрице ни ревности, ни сожаления. Она знала, что Этна воспламеняла только воображение императора, но никогда не владела его сердцем, поэтому Анжела приняла Этну с приятной смесью достоинства, любезности и дружбы.

– Добро пожаловать, милая кузина, – промолвила Анжела, взяв Этну Ильдегард за руки. – Если вы огорчены, мы вас утешим; если вам нужен приют, вы найдете его в нашем доме. Мой дорогой Альбрехт испытывает те же чувства.

– Ты права, Анжела, – подтвердил император. – Прошлое забыто, Этна, и одно будущее должно занимать наши мысли.

– Да, но мне не придется разделить его с вами в вашем доме, – проговорила Этна взволнованным, дрожащим голосом. – Однако я благодарю вас, Альбрехт, и вас, Анжела, за великодушное предложение и сочувствие. Было время, Анжела, когда я вас ненавидела, даже хотела убить, хотела убить и великого человека – вашего отца и моего дядю. Но это время прошло. Я не завидую ни вашему высокому положению, ни престолу, который вы занимаете, ни короне, венчающей вашу голову, но я завидую любви того, чьим сердцем вы владеете и кто возвысил вас до себя. Дай Бог вам обоим счастья: таково теперь желание Этны Ильдегард!

При последних словах голос ее задрожал, и, отвернувшись, она стерла слезы, заблестевшие на ресницах.

Император был потрясен, а императрица растрогана до глубины души.

– Я пришла к вам на несколько минут, – продолжала Этна, призвав на помощь все свое мужество. – Я ношу траур для того, чтобы лишить свои мысли надежд и стремлений, сделавшихся причиной моих несчастий и преступлений. Я поклялась не снимать его целый год и сдержу слово Но перед отъездом я вверяю вам судьбу моих верных подруг, которых, кажется, любят ваши пажи. Прощайте, милая Анжела, прощайте Альбрехт, прощайте навсегда. Но чтобы вы смогли понять, что я была скорее несчастна, чем виновна, возьмите эту рукопись, здесь описаны события моей жизни, окруженные для вас тайной.

Этна подала императору рукопись, потом, взглянув на него долгим взглядом, стерла слезы, залившие ее лицо, несмотря на все усилия, и поспешно удалилась.

Простившись с Линдой и Беатриче, Этна сообщила им, что поручила их императрице. С трудом сумела она вырваться из их объятий, поцеловала в последний раз, спустила свою вуаль, села на лошадь и уехала одна, в слезах.

Солнце уже скрылось за холмами, окаймлявшими горизонт на западе, когда Этна выбралась из Ахена. Проехав по подъемному мосту, она остановила лошадь и обернулась в последний раз к имперскому городу.

Над тысячами зданий, окружавшими его, возвышался дворец, покинутый Этной. Башни его блестели в лучах заходящего солнца, и Этна вскричала звучным, мелодичным голосом:

– Прощай, великолепный дворец, пристанище единственного человека, которого я любила!

Потом, точно опасаясь чувств, возбуждаемых в ней открывающимся зрелищем, Этна Ильдегард пришпорила коня и поскакала прочь, заливаясь слезами.

Глава 85 Заключение

Мы не намерены повторять за Этной Ильдегард все подробности рассказа, приготовленного ею для своего оправдания.

Этне Ильдегард было шестнадцать лет, когда дядя отдал ее в монастырь, расположенный по соседству с замком Альтендорф. Там ее увидал Киприан и, узнав, кто она, увез девушку к баронессе Гамелен. Эта развратная женщина, стараясь развратить и Этну, посвятила ее в тайны Белого Дома. А Киприан открыл Этне, что она находится в заведении, зависящем от трибунала Бронзовой Статуи. Услышав такое известие, Этна лишилась чувств. Киприан воспользовался этим, чтобы дать девушке усыпляющий порошок, и, раскрыв глаза, она увидала, что стала его любовницей.

Вместо того чтобы осыпать монаха бесполезными упреками, Этна внутренне поклялась отомстить ему. Воспользовавшись представившимся случаем к бегству, она отправилась к своему дяде, и тот посоветовал ей удалиться в глубину Богемии с Линдой и Беатриче, дочерями двух приверженцев Жижки, убитых в сражении. Девушки находились под покровительством предводителя табори-гов. Потом Этна узнала от странствующей цыганки свойство одного растения, которое придавало коже смуглую, а волосам черную окраску, легко смываемую. Этна думала, что, употребляя это средство, она сумеет обмануть своих врагов, а для того, чтобы сделать переодевание еще убедительнее, сочинила романтическую историю, которую рассказала рыцарю Кольмару.

Хотя она не упоминала в своей рукописи, кто взял на себя роль сатаны в поединке с Эрнестом Кольмаром, император сразу догадался, для кого было важно, чтобы он не вмешивался тогда в дела Богемии: только знаменитый воин того времени мог с такой легкостью одержать верх в поединке с рыцарем, подобным Альбрехту Австрийскому.

Известно, каким образом Жижка пытался купить свободу племянницы и как кончилось приключение в пещере, где скрывался Альбрехт Австрийский. Жижка, узнавший рыцаря, едва тот явился в лагерь, сообщил племяннице, кто он, и любовь ее к будущему императору увеличивалась от блестящей перспективы, которую она усматривала перед собой.

Теперь наше повествование приблизилось к концу. Узнав о падении замка Альтендорф, обитатели замка Гамелен и Белого Дома разбежались кто куда.

Через некоторое время после посещения Этны Иль-дегард состоялись венчания графа Лионеля Арлона с Линдой и барона Конрада Пирна с Беатриче в дворцовой капелле. На торжестве присутствовали император и императрица.

Мало царствований были так достославны, как царствование Альбрехта, которому посчастливилось сохранить всех своих друзей.

Предводителю таборитов часто приходилось воевать с соседями. Он всегда оставался победителем, но в одном сражении, к несчастью, лишился и второго глаза. Однако, и сделавшись слепым, он продолжал борьбу, и удача не изменяла его знамени.

Жижка только один раз видел свою дочь. Свидание происходило на границе, и, прощаясь, отец с дочерью предчувствовали, что расстаются навсегда. Действительно, Жижка умер почти скоропостижно немного времени спустя, и более всего сожалел он о том, что не сумел закрепить своих законов, ибо, умея побеждать врагов, он был неискусен в управлении людьми.

Теперь перенесемся во дворец некоего султана в Константинополь.

Комната меблирована с роскошью, неизвестной тогда в Европе. Пол покрыт красным бархатным ковром, вдоль стен стоят диваны, полуоткрытые шторы и атласные занавески колышет тихий ветерок, пропитанный благоуханием самых редких цветов.

В комнате лежит на подушках женщина изумительной красоты. Это любимая жена турецкого султана; ее влияние на мужа безраздельно, но она употребляет его только на пользу подданных. Министры смотрят на ее влияние без зависти, а народ от края до края империи благословляет ее имя.

Двадцать лет царствовала она в сердце султана, а когда умерла на сорок втором году жизни, муж велел воздвигнуть ей великолепный монумент и долго оставался безутешен.

Смерть ее стала национальным несчастьем даже в той стране, где на женщину смотрят скорее как на невольницу, предназначенную для удовольствия мужчины, чем как на украшение его дома.

На ее могиле вырезано имя: Зулема, но в начале своей жизни она была известна в Богемии под именем Этны Ильдегард.