Тайны Киевской Руси

Начало начал

О древнейшем периоде русской истории мы знаем из текста «Повести временных лет», которая была написана в Киево-Печерском монастыре, затем дополнена и переработана в XII веке по просьбе князя новгородского Мстислава Владимировича игуменом Сильвестром в Выдубицком Михайловском монастыре. Первоначальный текст, по преданию, был написан монахом Нестором, а Сильвестр довел его летописание до времени, в котором жил сам. Андрей Никитин, исследовавший структуру «Повести временных лет» и ее возможных авторов, пришел к выводу, что одним из них был, несомненно, новгородец, поскольку в тексте использованы новгородские легенды и события, а другой был киевлянином, его Никитин называет «краеведом». Первый описывал и знал легенду о призвании варягов, которые «придоша къ словеномъ первее», то есть сначала явились в Новгородскую землю, второму пришлось объяснять, что имеется в виду под этнонимом «Русь», поскольку, как пишет Никитин, в XII веке этноним был уже непонятен – называли тех варяг русью, как другие называются шведами, урманами, англичанами, готами, так и эти были русью, и одновременно пришлось пояснять, что «от техъ варягь прозвася Руская земля», хотя сама Новгородская земля, куда призвали троих братьев княжить, никогда Русью не называлась, и автор этого различия уловить не мог, ибо новгородские реалии были ему неведомы.

Следовательно, начальный текст появился в Киеве, о чем говорят массовые киевские топонимы IX века и упоминание варяжского вопроса, затем текст правился в последующие годы, как в Киеве, так и не в Киеве. Словом, каждый переписчик вносил в первоначальный текст свою лепту и расшифровывал то, что для киевлянина прежних веков было простым и понятным. Киев в XII веке был центром большого государства, заселенного славянами, точнее, союза княжеств (поскольку с 1054 года говорить о централизованном государстве смысла не имеет), и историческая правка того времени как раз и согласуется с признанием за Киевом роли, выраженной в летописях как «мать городов русских». По наименованию главного города этой земли и была названа вся земля Киевской.

Предков обитателей Киевской земли летописцы выводили из великого разделения народов после библейского потопа: «взяли сыновья Сима восточные страны, а сыновья Хама – южные страны, Иафетовы же взяли запад и северные страны. От этих же 70 и 2 язык произошел и народ славянский, от племени Иафета – так называемые норики, которые и есть славяне. Спустя мною времени сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи – лутичи, иные – мазовшане, иные – поморяне. Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру и назвались полянами, а другие – древлянами, потому что сели в лесах, а другие сели между Припятью и Миною и назвались дреговичами, иные сели по Авине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Мину, именуемой Полота, от нее и назвались полочане. Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назывались своим именем – славянами, и построили город, и назвали его Новгородом. А другие сели по Мене, и по Сейму, и по Суле, и назвались северянами. И так разошелся славянский народ, а по его имени и грамота назвалась славянской».

Рядом со славянами и территорией Руси летописцы помещают и другие известные народы, среди коих один нас очень может заинтересовать. Поляки, пруссы и чудь сидят по берегу Варяжского (Балтийского) моря, по нему же сидят и варяги, до восточных окраин, где помещаются народы Симовы (о чем ниже), а на запад – до земли английской и франкской. Варяги (совершенно небезразличный нам народ, поскольку именно по отношению к ним историки прошлого ругались до хрипоты) относятся тоже к колену Иафетову, как и шведы, урмане (норвежцы), готы, русь, англичане, галичане, волохи (франки), римляне, немцы, корляды, венеды, итальянцы и прочии. Но то, что сообщает летопись нам о варягах, всегда позволяло связать этих несчастных с какой-то непоименованной родиной, будто то Норвегия или Финляндия. Со шведами, наилучшими претендентами на варяжское именование, не получалось: они значатся в списке под своим собственным именем. В списке поименована и русь, что ставило ученых в тупик: если варяги на самом деле русь и русь – варяги, и те и другие совсем не шведы, то кто тогда варяги и кто тогда русь? Это именование ухудшало ситуацию и в том плане, что корней названия племени «русь» никто найти не мог. Не помогала даже летописная отсылка: «В год 6360 (852), индикта 15, когда начал, царствовать Михаил (византийский царь), стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при вышеназванном царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом». Хорошо, при Михаиле Русь ходила на Царьград (то есть на Константинополь), но кто населял эту Русь, почему и отчего стали днепровские славяне называть себя Русью, если пока что до киевлян не добрались варяги-русь Аскольд и Дир, принявшие в этом городе княжеские функции? Если варяги и Русь синонимы, то при Михаиле они не могли быть таковыми, и значит, в нашем Допущении что-то совсем не так!

Противники норманнской теории так и говорят: не было варягов, а русь – самонаименование одного из славянских племен.

Но – какого?

Снова поглядим, какие племена перечисляет летопись: морава, чехи, белые хорваты, сербы, хорутане, ляхи (поляки), лутичи, мазовшане, поморяне, поляне, древляне, дреговичи, полочане, ильменские словяне, северяне. Есть в летописи и перечисление княжений согласно происхождению славян, главное место занимают в нем поляне (племя, основавшее Киев). «А у древлян было свое княжение, а у дреговичей свое, а у славян в Новгороде свое, а другое на реке Полоте, где полочане. От этих последних произошли кривичи, сидящие в верховьях Волш, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город – Смоленск; именно там сидят кривичи. От них же происходят и северяне. А на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере меря, а на Клещине озере также меря. А по реке Оке – там, где она впадает в Волгу, – мурома, говорящая на своем языке, и черемисы, говорящие на своем языке, и мордва, говорящая на своем языке. Вот только кто говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы., полочане, дреговичи, северяне, бужане, прозванные так потому, что сидели по Бугу, а затем ставшие называться волынянами. А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, жря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимшола, корсь, норова, ливы – эти говорят на своих языках, они – от колена Иафета и живут в северных странах». Или в другом месте летописи: «…и древляне произошли от тех же славян и также не сразу назвались древляне; радимичи же и вятичи – от род а ляхов. Были ведь два брата у ляхов – Радим, а другой – Вятко; и пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили свое название вятичи. И жили между собою в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты. Дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне, а уличи и тиверцы сидели по Днестру и возле Дуная. Было их множество: сидели они по Днестру до самого моря, и сохранились города их и доныне; и греки называли их „Великая Скифь“». Никаких русов или россов нет даже и близко! Нет даже среди «неславянских» народов. Либо племя было невелико настолько, что в список не попало, либо дело в чем-то ином. Но от малого племени не могла прозваться «вся земля Русьская», которую греки именовали «Великая Скифь»! Следовательно, дело в чем-то ином. Сторонники норманской теории убеждены: эта территория была названа по варягам-руси. Но что делать с указанной в летописи датировкой? Если варяжские князья еще не правили Киевом, то и земли вокруг Киева не могли называться «по-варяжски». Это все равно что получить «Ленинградскую область» за полвека до рождения самого Ильича. Антинорманисты предлагали возможное происхождение самоназвания днепровских славян от речки Рось. Но в древнерусском языке по законам языка «о» не могло переходить в «у», так что рось и русь были разными словами (наиболее упертые антинорманисты с яростью провозглашают, что русь на юге называлась рось, а русь на севере – русь, совершенно забывая, что восточные, то есть определенно южные источники как раз и именуют славянскую русь русью!). Да и славянское племя по законам языка называлось бы «росичи», «росяне», на самый худой конец – росы. А общая территория была бы… Рось или Рса. Вот если бы варяги оказались на южных землях ранее 852 года! То есть до призвания княжить в Новгороде! Казалось бы? Никитин дает и такую возможность: он предлагает список западных народов, где поименованы варяги, и рассмотреть несколько пристальнее. Сам этот список он считает калькой с описаний Амартола, известного на Руси источника, и если восстановить побитый текст, то получится, что варяги не сидели на востоке до самого Мурома, а сидели они на берегах Чермного моря, то есть до владений Симовых. На юге, по Никитину, идентифицировать с варягами можно только племя готов. Но даже в дурном сне готов никто не назвал бы варягами!

Славянские народы были близки по языку и культуре, хотя, конечно, общего языка в ту пору не было: северные славяне отличались от южных и западных и речью, и психологией, и нормами поведения. «Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания, и каждые – свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями, перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее – что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывали, но умыкали девиц У воды. А радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу, как и все звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах, и браков у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни, и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели же по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду мертвеца, и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах по дорогам, как делают и теперь еще вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон».

Поскольку текст родился на земле киевлян, то и поляне предстают в нем наиболее культурным народом – имеют свой закон, предания, кротки и стыдливы. Зато остальным соседям полян достается от киевского летописца: древляне, радимичи, вятичи, северяне, даже более культурные кривичи – все они куда как хуже полян. Но опять же среди упомянутых племен нет руси, и тем более среди этого перечисления нет варягов.

Изучая не только тексты летописей, но и документы Византии и Скандинавии, ученый Василевский пришел к интересному выводу: в византийском государстве были наемники, поименованные словом «варанг», они перечислены наряду с росами, саракинами, франками, кульпингами, булгарами, инглингами, немицами, аланами, обезами, императорской гвардией «бессмертных». Всё это воинские отряды, получившие в Константинополе прописку благодаря сложной международной обстановке. Никитин считает, что при поздней правке текста «варяги» двенадцатого века, явление, характерное не только для Византии, попали в легенду о призвании Рюрика, поскольку призывали князя «из-за моря», а варяги были «заморскими наемниками». Именно с такими наемниками ходили в походы и первые русские князья. Именно поэтому в текст одной из «Русских правд» – уголовного кодекса средневековой Руси, попали статьи о возмещении вреда при обиде варяга Варяги, варанги, варанхи, варяны были явлением распространенным. Некоторые считают, что именно от их деятельности море получило название Варяжского – варяги использовались как охранные отряды для идущих с товарами купеческих судов. Но как же быть тогда с «варяжским гостем» – то есть с варяжским купцом? Может быть, все-таки самоназвание военных отрядов, работавших за оплату, родилось ранее XII столетия? И как же быть с тем перечислением состава войск, которые даются для походов князей по Руси, когда там названы чудь, меря, поляне, словене, кривич… и варяги? А когда дело доходит до победного конца, остаются только словене да варяги? Пожалуй, лишь в одном случае указываются две составляющие войска – чтобы сделать различие между теми, кто «призван» князем (например, как в более позднее время «и все новгородцы»), и теми, кому он платит за труд, своего рода регулярное войско. Недаром Ярослав, впоследствии Мудрый, посылает за море за варягами, когда собирается идти на своих киевских братьев – в этом плане наемное заграничное войско лучше, чем славяне, потому как не примет ничьей стороны, кроме единственной – стороны того, кто платит за войну. Дословный перевод «варанга» на русский язык – мечник или меченосец. В немецком языке «вара» означало клятву. И воины, нанятые князьями «на чужой стороне», давали клятву новому хозяину на своем мече. Скажем еще проще: варяги наших летописей – это рыцари средневековой Европы. Ими в качестве надежной охраны пользовался богатый Новгород, их по примеру новгородцев стали брать в войска и все русские князья. Немаловажен и такой факт; в Новгороде были для варягов своя «варяжская церковь» и свой «латинский поп» – то есть богослужение в церкви шло по римскому образцу. Моду на варягов завели именно новгородцы, которые были гораздо больше Европой, чем любая иная славянская земля на территории будущей России. Впрочем, за использование чужеземного войска новгородцы первыми и поплатились. Впрочем, варягами в скором времени стали называть и наемную военную силу, состоявшую из новгородцев. Иначе как еще объяснить приведенный Никитиным такой факт; во времена Ярослава, когда нанятые за морем варяги у молодого князя взбунтовались, пришлось ему нанимать новых, но уж не за морем, а прямо в новгородской земле. Это войско князя тоже именуется варягами, хотя он входит в Киев не с заморской дружиной, а с новгородцами! Из летописи нам известно также, что этими «варягами» Ярославу пришлось воспользоваться еще раз, когда он был разбит на Буге, и сохранилась даже цена, которую вынужден был платить Новгород за далекий южный поход: 80 гривен от боярина, 10 гривен от старосты и 4 куны с каждого мужчины. Известна и дележка денег – по гривне смердам, по 10 гривнам старостам и всем новгородцам. Однако – варяги!

До какого времени в Новгороде существовало варяжское войско? Примерно до тринадцатого, потому что позже упоминания о варягах в летописях мы не встречаем. А если говорить о заморском, истинно варяжском военном корпусе – так и вовсе до середины XI века. Именно в это время Ярослав и нанимает своих варягов из местного населения, горожан, почему, когда он встречается с войском брата-противника, ему кричат, издеваясь: мол, зачем ты, хромец, пришел сюда со своими плотниками? Но первые варяги были – само собой – не плотниками, то есть не жителями Новгорода Первые варяги отличались этнически.

Новгородцы и заморский Рюрик

«В год 6367 (859). Варяги из заморья взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары, брали с поля, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма». Так в летописи под 859 годом появляются наши варяги, в которых многие видят завоевателей и грабителей. Причем первое предложение относится к Новгороду и северным территориям, а второе – к югу и южным территориям Хазары до Новгорода не доходили, главной мишенью для них были города южной Руси. Новгородцы, которые охотно создавали из иностранцев наемную армию, похоже, использовали ее не только для охраны во время морских и речных переходов, но и для «работы с подчиненным населением», склонным к бунтам. Средневековые северные города кормились не только за счет торговли, они были крупными землевладельцами, и земли, на которых они стояли, автоматически считались «новгородскими», недаром именно Новгород ставил на этих землях сторожевые посты, крепости и новые города Раскопки в одном из первых торговых городов Новгородской земли – Старой Ладоге – показали, что на этой небольшой территории жили словене, чудь, шведы. Это был интернациональный город, расположенный в удачном для торговли месте, а рядом с Ладогой стояли дополнительные крепости – форпосты, готовые защитить торговых людей. Для Новгорода таким форпостом была сама Ладога, защищающая начало водного пути «из варяг в греки».

«Первые постройки, которые мы открыли в Ладоге на Земляном городище, – рассказывал мне доктор исторических наук Евгений Александрович Рябинин, – датируются серединой VIII века – 753 год, а в летописи Ладога упоминается среди других древнейших русских городов, и связано это с фрагментом о призвании варягов – 859-862 годы. Мы обнаружили отлично сохранившиеся деревянные постройки, которые относятся к этому времени. Судя по результатам раскопок, население Ладоги было смешанным. Там хорошо прослеживаются скандинавы с острова Готланд, славяне, выходцы с более южных территорий, и балты. Поэтому то население, которое было в Ладоге, нельзя называть славянским, нельзя называть скандинавским. Нигде не сказано, что она была столицей. Просто варяг-Рюрик сел в Ладоге, то есть ее захватил. Для того, чтобы была она столицей, нужно, чтобы создалось само русское государство. Что ж выходит, северная Русь – это когда он в Новгороде сидел, а Киевская – когда в Киев перебрался? Поэтому будем называть это так: первая база основателя династии Рюрика». К сожалению, от того начального периода русской истории не сохранилось крепостей, так что, как выглядела Ладога в это время, можно только предполагать. «В ходе раскопок мы обнаружили два дворца, – продолжает Рябинин, – сменяющие друг друга на протяжение полувека. Но это эпоха Олега _и эпоха князя Игоря. В первые 80 лет существования поселение было очень маленьким. Собственно говоря, по-настоящему начало заселения Ладоги относится к X веку. Именно в X веке поселение Ладога превращается в город. Что же касается значения этой Ладоги, то академик Рыбаков правильно написал, что это была естественная база норманнов. И если мы обратимся к средневековым сагам и географическим сочинениям второй четверти X века, то скандинавы не считали Ладогу русским городом. Они говорят: мы пришли в Ладогу, потому что нельзя было плыть до Новгорода. Если перейти на современный язык, то речь идет о свободном экономическом пространстве. Вольный город. Ладога держала контроль над Балтикой». Рядом с Ладогой, в полутора километрах, есть и другой исторический памятник – Любша. Евгению Александровичу посчастливилось найти здесь древнюю каменную крепость. В те времена, когда Ладога была просто деревянным селом, в Любше существовали каменные укрепления: «Пока мы не можем суверенностью сказать, кто основал эту крепость. Может быть, западные славяне, может быть, Великая Моравия, чехи. Неизвестно. Потому что в восточной Европе этого времени нет крепостей. Но люди, строившие крепость, знали, что такое каменная архитектура, и традицию они принесли уже в сложившемся виде. Ясно, что это не скандинавы,, скорее всего – славяне, но откуда они пришли, пока неизвестно.

А потом в один прекрасный момент, не позднее 900 года, пришли другие люди, боевые, энергичные, крепость взяли и остались в ней жить. Но они не поняли, зачем нужны каменные стены, и они их, засыпали! Может быть, именно летописный Рюрик и побил нашу крепостцу».

Может, и побил. Вряд ли «призвание» Рюрика происходило на совершенно безоблачном историческом фоне. Летопись явно указывает на несогласие новгородцев с их варягами: изгнали они защитничков за море и попробовали сами владеть своей землей, но, очевидно, перессорились и начали святое дело усобицы, которое характерно как для феодальной республики Новгород, так и для более поздней южной Руси. Между прочим, ученых смущает само название Новгорода: если существует Новгород, то, исходя из логики, где-то должен находиться и Старгород: «Теория переселения предполагает наличие разноэтапных „Нового“ и " Старого" городов.

Концепция переселения может быть проверена поэтому только поисками предположенного предшественника Новгорода. В пределах Новгородской земли, в отличие от других русских земель, городов очень мало. За вычетом крепостей, построенных в XIII-XV вв., к числу несомненно древних относятся лишь Старая Кадога, Старая Русса и Рюриково Городище (в 2 км от Новгорода). Все три пункта уже предлагались в литературе на роль старого по отношению к Новгороду города, чему способствовало осмысление их топонимов. Между тем и Русса, и Ладога стали называться "Старыми" исключительно поздно и не по отношению к Новгороду, а по отношению к возникшим около них Новой Руссе и Новой Ладоге. Городище, которое так именовалось и в XII в., что свидетельствовало о большой древности этого пункта, однако никогда не называлось Рюриковым; это добавление к своему названию, явившееся плодом ученых реминисценций дилетантов, оно получило лишь в краеведческой литературе XIX-XX вв. Во всех трех пунктах производились археологические раскопки, которыми установлено отсутствие в Руссе слоев более древних, чем X в., в Ладоге и на Городище, располагающих и более древними слоями, отсутствие прямых генетических связей с ранними новгородскими древностями". Вывод прост: Новгород или, как его писали в западной традиции Невогард, не имел своего Старгорода, откуда пришли "старгородцы" и построили новый город. Но с самого начала Невогард был городом торговым, то есть со смешанным населением, разными интересами и – очевидно – разными партиями, следовательно, даже решение важных вопросов на вече могло не привести народ вольного города к согласию. Новгородцы то приглашали, то изгоняли своих варягов (позже они будут проводить те же фокусы со своими князьями, о чем пишет Янин: "Факт древнего приглашения Рюрика в дальнейшем сделался конституционным знаменем Новгорода. Но это не единственный факт такого рода. Новгородцы в конце X в. настояли на княжении у них Владимира, в 1052-1054 гг. оставили у себя Ростислава Владимировича и снова пригласили его в начале 60-х годов, в 1096 г. изгнали навязанного им южными князьями Давида и призвали Мстислава, в 1102 г. решительно воспротивились замене Мстислава сыном киевского князя"), пока в конце концов не возникла необходимость полностью решить "варяжский вопрос". Вот тут-то и появляется в летописи знаменитая легенда о призвании варягов.

"В год 6370 (862), – сообщает летописец, – изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род народ, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами". И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене. Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города – тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах – находники, а коренное население в Новгороде – словене, в Полоцке – кривичи, в Ростове – меря, в Белоозере – весь, в Муроме – мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик. И было у него два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. И спросили: "Чей это городок? " Те же ответили: "Были три брата Кий Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам". Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же княжил в Новгороде".

Из этого отрывка, который обыкновенно попадает в любой учебник истории, ясно, что наша проблема с варягами, Рюриком и русью только начинается. Именно в этом тексте и появляется синонимия между варягами и русью, а также еще более непонятное, что пришли срочным порядком вызванные из-за моря варяги и "взяли с собой всю русь". Если с варягами более-менее понятно, что наемное это войско, то с русью, которую можно разом забрать с собой и переселить из-за моря в Новгород, – дело темное. Конечно, в истории известны моменты, когда целые народы покидают место своего обитания – так двигались гунны, сметая все на своем пути, так шли готы, но никакая русь никогда и никуда не ходила, тем более с запада на восток. Некоторые ученые мужи предполагали, что русью были названы западные славяне, сидевшие в Богемии или Пруссии, и что читать нужно не русь, а вообще "прусь". Но полабские славяне, которые были уничтожены впоследствии немецкими рыцарями, никуда со своих земель не переселялись. Обориты (ободриты) крепко держались за свои "немецкие земли", считая их совершенно славянскими и ко всему прочему родными. В "Степенной книге", составленной для употребления Иоанном Васильевичем Грозным, по этому поводу записано следующее: "Жезлом же прообразы в Руси Самодержавие Царское скифетроправление, иже нанося от Рюрика, его же выше рекохом, иже прииде из Варяг в Великий Нов Град с двема братом своима и с роды своима, иже бе от племени Прусова, по его же имени Пруская земля именуется. Прус же брат был единоначальствующего на земли Римского Кесаря Августа, при нем же бысть неизреченное на земли Рожество Господа и Бога и Спаса нашего Исуса Христа, предвечного Сына Божия от Пресвятого Духа и от Пречистыя Приснодевы Марии". Вот отсюда, скорее всего, и вылез на свет Прус и земля Прусова и племя Прусово, но к историческому Рюрику этот Прус не имеет никакого отношения. Не имеет к нему отношения и следующее сообщение "Степенной книги", явно пытающееся объяснить родословие Рюрика и свести его с летописными подтверждениями: "Сей Кесарь Август раздели вселенную братии своей и сродником, ему же бяше брат именем Прус, и сему Прусу тогда поручено бысть властодержавство в березех Висли реки град Маброк и Туры и Хвойница, и преславный Гданеск и иные многие града по реку глаголемую Неман, впадшую в море, иже и доныне зовется Пруская земля. От сего же Пруса семени бяше вышереченный Рюрик и братия его; и егда еще живяху за морем, и тогда Варяги именовахуся, и из-за моря имаху дань на Чуди, и на Словенех, и на Кривичех". Нет, варяг Рюрик с братьями от семени Прусова, которые пришли со "всей русью", нас устроить не могут. Такое движение полабских славян на восток не могло остаться незамеченным, и первыми бы на него отреагировали те самые немцы, активно занимавшиеся вытеснением своих язычников куда подальше. Хотя полабская Русь имела полное право именоваться русью. Этот народ в германском окружении называли ругами, откуда и было дано название острову Рюген с самым известным языческим святилищем Арконой, где находились славянские идолы. Руги, вне всякого сомнения, были язычниками и крепко своей веры держались. Но на восток, спасаясь от христианизации, они не переселялись ни в VIII, ни в IX, ни в X веках, предпочтя переселению кто крещение, а кто и смерть.

Карамзин в своей "Истории государства российского", отвечая на вопрос, кем мог быть Рюрик, писал так: "Имена трех Князей Варяжских – Рюрика, Синеуса и Трувора – призванных Славянами и Чудью, суть неоспоримо Норманские. Так в летописях франкских около 850 года: – что достойно замечания – упоминается о трех Рюриках: один назван Вождем Датчан, другой Королем (Rex) Норманнским, третий просто Норманом, они воевали берега Фландрии, Эльбы и Рейна. В Саксоне Грамматике, в Стурлезоне и в Исландских, повестях, между именами Князей и Витязей Скандинавских находим имена Рурика, Рерика, Трувара, Трувра, Снио, Синия. Русские Славяне, будучи под влиянием Князей Варяжских, назывались в Европе Норманнами: что утверждено свидетельством Лиутпранда, Кремонтского епископа, бывшего в десятом веке два раза Послом в Константинополе". "Руссов, – говорит он, – именуем и Норманнами". Итак, на выбор нам даны три Рюрика, и все из Западной Европы. Пожалуй, единственный Рюрик, точнее Рорик, который жил в нужное нам время, находился в Ютландии. Однако исследовательница Н. Васильева пишет: "О Рорике известно, что он в 857-861 гг. владел частью южной Ютландии (Дании) на границах империи Каролингов, а до этого – Дорегитадтом на нижнем Рейне. В 870-873 гг. он числился вассалом императора Карла Лысого. Между тем об основателе русской правящей династии, Рюрике, известно, что он не позднее 862 г. (а может быть, и раньше) прибыл в землю словен и оставался их князем до самой своей смерти… Однако нашим норманистам такие "неувязочки " не помеха. Они утверждают, что Рорик Ютландский… мог "побывать" в России (в промежутке 861-870 гг., когда его имя не попадало в тексты западных хроник), потом вернуться обратно (чтобы успеть стать вассалом Карла Лысого!), потом опять в Россию". В 845 году он разграбил верховья Эльбы, в 846 году та же участь постигла Францию, в 850 году на 350 кораблях он налетел на побережье Англии, а с 851-854 года активно отвоевывал родной Фрисланд, но не отвоевал. Да, беда – слишком знаменит был ютландский викинг, которого иначе чем "язва норманнская" современники и не называли. Слишком он прославился грабежами кораблей на Балтийском море. Слишком точно отмечены даты его жизни. Для легенды это нехорошо.

Но если не он… Тогда – кто?

В новгородской Иоакимовской летописи дается иной путь поиска.

По Васильевой "Рюрик, Синеус и Трувор были детьми Умилы, дочери словенского князя Гостомысла, последнего представителя прежней династии. Именно Рюрику и его братьям Гостомысл завещал власть, поскольку у него не осталось прямых наследников-сыновей. О предках Рюрика по мужской линии мало известно, но некоторые данные позволяют предположить, что его отцом был ободритский (то есть варяжский!) князь Годослав (Годолайб), убитый датчанами в 808 г. Об этом говорят старинные немецкие источники, восходившие к древним традициям вендского Поморья, например, генеалогии Ф. Хемница, созданные в XVII в. Согласно Хемницу, братьев Рюрика зовут несколько иначе – Сивар и Трувар, но это только доказывает независимость немецких источников от "Повести временных лет". Известно, что другое название союза ободритов, в который входили и вагры-варяги, было ререги; возможно, это символическое имя-тотем, означающее "сокол" (ререг, рарог). Главный город ободритов также назывался в раннем Средневековье Рериком (сейчас это Мекленбург). В городе Рерике и правили ободритские князья Аражко и Годослав, когда в 808 году на них напал датский конунг Готрик. Город подвергся разорению, князь Годослав попал в плен и был казнен; Аражко продолжил сопротивление, но в следующем году был предательски захвачен и также убит". Год 808-й вошел в немецкую историю как год победы над "вендским соколом". Значит, все же "от семени Прусова"? Ободрит? Но… тут нас снова поджидает неприятность: если Рюрик сын Годослава, будь ему в год смерти отца хоть и с год, то в 862 году, в год призвания в Новгород, нашему воину исполнилось бы 54 года, а если ему в год гибели Годослава исполнилось лёт пять – так и все 59… Васильевой, чтобы спасти Рюрика оборитского для русской истории, приходится смещать даты призвания чуть не на десятилетие назад. "Большой временной разрыв со следующим поколением легко объяснить тем, что Рюрик после воцарения наверняка решил укрепить свой статус новым браком, уже вполне соответствующим его высокому положению. Проще говоря, Рюрик женился на молоденькой княжне. Как сообщает Иоакимова летопись, вообще-то жен у него было несколько; но правом наследования мог пользоваться только сын от знатной особы, равной по статусу "урманской княжны" Ефанды (или Енвиды). Этот брак мог состояться в 860-е гг., и тогда же у Рюрика и родился наследник, Игорь. Ефанда и ее брат, известный как Вещий Олег, – конечно ж, не "шведы" (как неправильно интерпретировал слово "урмане", то есть "норманны", сам Татищев), и не "норвежцы", как это толкуют сейчас, а представители все той же западнославянской варяжской аристократии; "норманнами", то есть "северянами", в Средние века называли вообще всех жителей Северной Европы. Кстати, имя "Ефанда" или "Енвида" в Скандинавии вообще неизвестно (как и Олег), зато оно очень похож на континентальные имена "кельтского" типа вроде "Аманда", "Малфрида", "Рогнеда" и т. д.; как известно, западные славяне, венды-варяги, использовали такие имена. Сколько лет в момент рождения сына могло быть жене Рюрика? Допустим, около 20, и родилась она около 850 г. Примерно этому же поколению принадлежал и ее брат Олег, который принял власть в 879 г. Олегу в момент смерти Рюрика могло быть лет 30, а Игорь считался еще во время похода Олега на Киев несовершеннолетним (как отмечает ПВЛ). Вероятно, вначале Олег имел что-то вроде статуса "регента" при законном наследнике, как ближайший родственник, но впоследствии совершенно оттеснил Игоря от управления; этим и объясняется двойственность упоминаний о нем в летописях – то как о воеводе (новгородская традиция), то как о полновластном князе".

Иными словами, от чего ушли, к тому и пришли. Если доверять летописным датам, то наш найденный с таким трудом Рюрик никак не вписывается в новгородские реалии IX века. Впрочем, и по летописным датам срок жизни у всех наших "варяжских князей" для того времени чудовищный: Рюрик производит потомство после 60 лет и умирает после 80. Олег доживает лет до 65 и то лишь потому, что известна только его дата смерти, Игорь достигает того же восьмидесятилетия, заканчивая жизнь вздернутым в небо меж двумя стволами деревьев, глубоким на самом деле стариком, его жене Ольге отмерено не менее 70 лет жизни, так что лишь со Святославом все в порядке – он прожил 40-45 лет. Как известно, редкие люди той эпохи дотягивали хотя бы до 50-60 лет. А воины, кем, собственно, и были все "призванные князья", погибали куда раньше отмеренного природой срока. Впрочем, Васильеву столь "тяжкий" возраст первых князей совершенно не смущает: "У нас есть все основания полагать, что практически все первые князья варяжской династии (за исключением погибших в сравнительно молодом возрасте, как Святослав) жили до 70-80 лет, сохраняя до последнего удивительную бодрость. То же самое относится и к их ближайшим сподвижникам. Так, знаменитому воеводе Свенельду, служившему "от Игоря до Владимира", к моменту смерти могло быть уже около 84-88 лет, и это не единичный случай; видный политический деятель XI в. Ян (предоставивший информацию для составления "Повести временных лет") умер в возрасте 90 лет, то же известно и о боярине Петре Ильине". Хорошо, пусть долгожители, и черта эта у них наследная (приписывает же Карпец Русским Меровингам-Рюриковичам особенные свойства – способность к исцелению больных? Долгожительство – особенность куда более приемлемая). Но где, собственно говоря, скитался ободрит-Рюрик до глубокой старости с 808 года? Если его наследные земли были отняты, а семья изгнана, то должен он был хоть где-то "отметиться"? Однако ни о Рюрике, ни о его братьях ничего более не написано в западных хрониках. А уж если он скитался со всей своей "русью", такой факт был бы непременно указан: люди "вендского сокола" были воинственными. Но хроники молчат. Существует еще скандинавский источник – Сага о Рорике Скильвинге ("Сага о конунге Рорике и его потомках"). Этот готландский конунг тоже мог бы оказаться родоначальником русской государственности.

Но пока что следы всех Рюриков странно путаются и переплетаются. Между прочим, в плане вычисления следов Рюриковых нас должна заинтересовать и иконография его облика. Практически на всех изображениях (как на поздних, так и на весьма древних) мы видим безбородое лицо с длинными усами. Упоминается также, что голову князь брил наголо, оставляя только клок или два клока волос с правой стороны – то, что позже станет определяющей лиц "казачьей национальности" чертой, а в ухе носил серьгу. При таком описании сразу рушатся все надежды на обретение Меровингов в России (те волосы отпускали ниже спины, считая, что с утратой волос теряют свои волшебные силы и право на власть). Рушатся даже самые малые надежды и на скандинавское происхождение князя: шведы заплетали волосы в косичку. Ни один европейский (западноевропейский) народ не брил головы, оставляя оселедец. Напротив, европейцы носили длинные волосы, а позже – и бороды. Но все первые князья изображаются с этим спадающим клоком волос, длинными усами и голыми подбородком и щеками. Они не носили никакой бороды, позже считавшейся едва ли не национальным русским признаком! И то, что это не поздние петровские "поправки", очень важно. Об этом в один голос свидетельствуют как европейские, так и арабские путешественники по древнему русскому государству. Даже в былинах сохранились остаточные следы особого ухода за прической: когда некий долго отсутствующий витязь является домой, мать не хочет узнавать его именно по этому признаку: у тебя волосы долгие, говорит она сыну, ты косматый, а у моего сыночка волос на голове был в три завитка, то есть стоит понимать буквально не как короткую стрижку, а как три завитка, оставленные на макушке, и бритый череп. Но кто, кто носил подобные прически на всем обозримом древнем пространстве? Странно, но чисто "варяжские" народы, то есть северные, очень плохо ассоциируются с бритым черепом и длинными усами. Тем не менее, "призваны" были варяги, которые привели с собой всю русь.

Может быть, прав Гаврилов, и на самом деле речь в легенде о призвании варягов шла не столько о конкретных именах князей, а о самом факте переселения какой-то части западных славян с берегов Одера на берега Волхова? Ведь, по словам Д. Зеленина, "в Устюге Великом и на всем Архангельском Севере, где преобладала новгородская колонизация, прежде были широко распространены вотивные приношения: больные делали из металла или дерева изображения больных частей тела или всего больного человека и подвешивали их на икону в храме… В старых церквах Новгорода были вотивные приношения, а южнее Новгорода на Руси вотивы не были известны великорусам. Вряд ли может быть сомнение в том, что обычай вотивных приношений был занесен в старый Новгород из Западной Европы, где был широкораспространен. Мы склонны думать, что тут главную роль сыграли переселенцы из балтийских славян…" Но имеют ли наши полабские братья особые отличительные черты, сохранившиеся в иконографик? Нет, они внешне не выделяются из общего европейского массива. Может быть… наши варяги-варунги были южанами? Но каким тогда образом попали они в Новгород "из-за моря", и что они могли делать за чужим северным морем? Или действительно идет речь о каких-то переселенцах в Рослагене, не коренных жителях северной земли? Если перемещение целого народа незаметным в истории не остается, то переселение, точнее – бегство, отчаянных южных парней, искавших славы на берегах далекого северного моря, – вещь вполне вероятная. Многие считают, что на шведском побережье, на очень ограниченной территории в то время действительно обитали пиратствующие славяне, которым показалось, очевидно, мало сети рек, идущих с севера на юг, и которые в силу неизвестных причин занялись грабежами в варяжском море русских летописей. Между прочим, тем же самым они занимались и в Ромейском, то есть Черном, море. Оказавшись на чужой земле, они вполне могли сойтись с такими же отчаянными шведскими или норвежскими парнями и образовать не государство, нет… пиратскую базу. Ведь был же на реке Волге Варяжский остров, и был такой же остров на Днепре, и насельников последнего, кстати, как раз и именовали на дальнем юге… русью. Об этом, между прочим, проговариваются иностранцы, побывавшие на земле полян – они встречали там явных скандинавов по языку, но… со странным внешним обликом – то бишь голым черепом, оселедцем и серьгой в ухе!

Русские земли, в которых оказывались в эту эпоху иноземцы, описывались ими как заполоненные выходцами из Западной Европы – беглыми рабами и наемными воинами, – но не славянами, что показательно. Причем имелись в виду именно русские города, через которые иностранцы проезжали, а не крестьянские поселения. Этих городов было немало на юге, но еще больше на севере, куда и был позван Рюрик. Недаром скандинавы окрестили русские земли "страной городов" – Гардарикой. В эту Гардарику и пришли "призванные" князья, которые продолжили дело возведения по всему северу крепостей-городков. "Предание говорит, – писал Ключевский, – что князья-братья, как только уселись на своих местах, начали "города рубить и воевать всюду". Если призванные принялись прежде всего за стройку пограничных укреплений и всестороннюю войну, значит, они призваны были оборонять туземцев от каких-то внешних врагов как защитники населения и охранители границ. Далее князья-братья, по-видимому, не совсем охотно, не тотчас, а с раздумьем приняли предложение славянофинских послов, "едва избрашасъ, – как записано в одном из летописных сводов, – боясь звериного их обычая и нрава". С этим согласно и уцелевшее известие, что Рюрик не прямо уселся в Новгороде, но сперва предпочел остановиться вдали от него, при самом входе в страну, в городе Ладоге, как будто с расчетом быть поближе к родине, куда можно было бы укрыться в случае нужды. В Ладоге же он поспешил "срубить город", построить крепость – тоже на всякий случай, для защиты туземцев от земляков-пиратов или ж для своей защиты от самих туземцев, если бы не удалось с ними поладить. Водворившись в Новгороде, Рюрик скоро возбудил против себя недовольство в туземцах: в том же летописном своде записано, что через два года по призвании новгородцы "оскорбились, говоря: быть нам рабами и мною зла потерпеть от Рюрика и земляков его". Составился даже какой-то заговор: Рюрик убил вождя крамолы, "храброю Вадима", и перебил многих новгородцев, его соумышленников. Через несколько лет еще множество новгородских мужей бежало от Рюрика в Киев к Аскольду. Все эти черты говорят не о благодушном приглашении чужаков властвовать над безнарядными туземцами, а скорее о военном найме. Очевидно, заморские князья с дружиною призваны были новгородцами и союзными с ними племенами для защиты страны от каких-то внешних врагов и получали определённый корм за свои сторожевые услуги. Но наемные охранители, по-видимому, желали кормиться слишком сытно. Тогда поднялся ропот среди плательщиков корма, подавленный вооруженной рукою. Почувствовав свою силу, наемники превратились во властителей, а свое наемное жалованье превратили в обязательную дань с возвышением оклада. Вот простой прозаический факт, по-видимому, скрывающийся в поэтической легенде о призвании князей: область вольного Новгорода стала варяжским княжеством". Вывод знаменитого историка печален: наемные защитники быстро превратились в захватчиков, что для IX века было явлением обыденным Но тут стоит учитывать, что население крупных северных городов в IX-X вв, – Новгорода, Старой Ладоги, Изборска, Плескова (Пскова) – было весьма смешанным, археологи открывают в этих местах жилища словен, финнов, шведов, западных славян, по северным рекам находят кельтские захоронения, так что стоит говорить не о славянском, а. скорее о многонациональном севере. И для части населения городов "варяжкские захватчики" были родимым этносом. К тому же спустя пару поколений эти "завоеватели" настолько влились в общую пеструю этническую картину, что породили потомков – таковыми считали себя целые деревни в Новгородчине, и при Романовых даже посылались в эти села ученые, дабы записать рассказы крестьян о "нордической старине". Крестьяне говорили на чисто русском наречии, но упорно называли себя "шведами от Рюриковых времен".

Но все же, но все же… хотелось бы обрести реальное историческое лицо!

И вот такое лицо еще в 1929 году нашел Н. Беляев. Причем, если верить его изысканиям, все три наши личины – оборитского князя "из рода Пруса", ютландского разбойника и Рюрика Скильвинга – сплетаются в единую личность. По исследованиям Беляева, Рюрик Ютландский, держатель фризской области Рустринген, в генеалогии мекленбургских герцогов указан как сын… вендского и ободритского князя Готлейба, а его ближайшие родичи относились к тому самому роду Скильвингов (точнее – Скьолдунгов). Фризы и на самом деле активно торговали по всей Балтике. Археологи находят фризские изделия по всему побережью Варяжского моря – в культурном слое городов Германии, Польши, Швеции, Норвегии, Финляндии, Латвии, Эстонии, России и даже на берегах Волги. Это они первыми освоили великий восточный путь из Балтики в Хазарский каганат и путь из варяг в греки по Дунаю до самого Константинополя. Но это безоговорочное владение морями и реками Европы длилось недолго: до середины IX века. Рюрик Ютландский был личностью среди фризов весьма знаменитой. Отец его происходил из рода датских конунгов, мать – из рода ободритских князей. Рюрик был наполовину датчанин, наполовину славянин. За особые заслуги перед Карлом Великим его отец получил титул маркграфа Фризии (Фрисланда). В 826 году этот титул перешел его брату Гаральду, которого крестил сам Людовик Благочестивый, пожаловав виноградники на Рейне и округ Рустриген. На этой церемонии присутствовал и Рюрик, который тоже принял крещение. Правда, как душа мятущаяся, истовым христианином он так и не стал и через какое-то время вернулся к языческим богам, за что Рюрика упрекали современные хронисты. Что сделал Рюрик? Наш отступник… крестился и во второй раз. Для того, очевидно, чтобы принять титул после смерти брата, и поскольку год смерти этого брата известен точно – 863-й, то крестился вторично он едва ли не через сорок лет! У него кроме Харальда был еще один, средний, брат – Хемминг, но он умер в 837 году. Сам Рюрик прожил насыщенную событиями и опасную жизнь, он был крупнейшим землевладельцем (объединил Рустриген, Мекленбург и Шлезвиг) и терял все свои земли. В ярости он совершал губительные налеты на земли своих обидчиков… и получал земли назад. Его врагом и затем снова благодетелем был сын Карла Великого Лотарь, его права на Фрисланд были подтверждены Карлом Лысым, он верил и разочаровывался в вере, снова обращался и в конце концов умер в 879 году – аккурат в год смерти нашего Рюрика-новгородского. Сыновей у него не было, потому что все земли получил сначала один племянник, Родульф, а затем (после его смерти) другой племянник, Годофрид. Последний был изменнически убит.

Но что нам до датского конунга Рюрика? Пиратствовал и отступничал он далеко от берегов Волхова и Ладоги. Однако Н. Беляев, а затем и современный исследователь и замечательный археолог Г. Лебедев считали, что много и с удовольствием странствующий датчанин мог заложить на берегах Волхова факторию, которая позже стала городом Новгородом, то есть – что легендарный Рюрик мог походя основать Невогард, а затем уплыть к родным берегам. На его ютландских землях венды-обориты пели песню о своем беспокойном господине, и был в этой песне припев с такими словами: Рюрик, победоносный и верный: которые звучали в русской транскрипции примерно так: Рюрик, синиютр ок трувар… Рюрик, Синеус и Трувор… Новгород, Белоозеро, Изборск… Но скорее всего песня и легенда о Рюрике, который и на самом деле мечтал переселить своих фризов – Рустригенскую русь – на земли Мекленбурга (Старгорода) и даже пробовал сменять занятые другим народом земли соседей на Рустриген, чтобы обезопасить свою "русь" от набегов норманнов, пришла в Новгород либо с наемными варягами, либо с купцами, а потом была переосмыслена, не понята до конца, но легла в основу русской государственности – далеко-далеко от Ютландии. Но что делать с иконографией Рюрикова образа? С бритым черепом, клоком волос в два завитка и усами ниже подбородка? Вряд ли ютландский конунг носил такие усы, такой оселедец и брил затылок до голой кожи. Но что он мог носить точно, особенно во время своих походов, – так упомянутую выше серьгу в ухе. По всем пиратским правилам такая серьга, кажется, на протяжении всего обозримого исторического пространства была признаком свободы и богатства. Только иконография – явление еще более позднее, чем рождение легенды. Рюрика не видел никто, потому что он – легенда, но первых киевских князей видели. Поверьте мне, вот эти князья-то и могли брить до синевы череп, отпускать усы, как было принято на юге Руси, и носить оселедец – совершенно четкий признак того, с каким народом имеем мы дело. Новгородцы оселедца не носили, не тот климат.

Но вернемся к летописным текстам. Наш Рюрик, по происхождению северянин или южанин, живущий за морем, пришел на земли Новгорода со своею русью. Привел он, конечно, не рустригенскую, а совершенно другую "русь", но что за русь привел этот достославный князь? Повторюсь: о массовом исходе ободритов со своих земель западные хроники молчат. Впрочем, никаких больших и зафиксированных летописными источниками перемещений народов в районе Балтики в это время и не известно. И много это или мало – вся русь? Современные исследователи полагают, что русь – это не именование народа, а именование касты. Рюрик привел с собой управляющую верхушку будущего единого общества, элиту, управляющую в свою очередь своими "варягами". Русь – это военное рыцарское сословие, которое взяло власть в свои руки. Вот почему от эпитета и самоназвания нашего народа как "русский" многих вполне образованных людей бросает в дрожь. Княжеский, царский, барский – это признак зависимости, рабства. Даже русский гражданин – это зависимый гражданин, а русский народ – народ, принадлежащий своей номенклатуре. Язык лгать не умеет, он выдает с головой, чем была та русь, которую привел Рюрик и посадил как в Ладоге и Новгороде, так позже и по всем другим городам: сперва поближе к северу, затем – все дальше и дальше на юг. Или… сначала на юге, а потом все дальше и дальше к северу? Судя по летописным источникам стягивание государственного княжеского ярма начинается с севера, поэтому и мы будем предполагать, что в этом смысле летописи не врут. Скажем так, один из князей или конунгов, условное имя Рюрик, национальность не столь важна, решил попытать счастья и прибрать к рукам богатый север, а затем богатый юг. Но зачем свободному конунгу менять вольную жизнь на трудное и утомительное создание нового государства?

О, причины для этого были, и еще какие! Ведь от Ладоги и к южным берегам Каспия и Черного моря вела его протяженная речная система, и была она неплохо освоена варягами. Освоена – но не закреплена. И там, на юге, только ждало мудрого завоевания государство славян, а точнее – союз племенных земель с главным городом Киевом. Но была и еще одна весомая причина: сам Новгород. В Новгороде Рюрик чувствовал себя крайне неуютно. Мы уже говорили, что этнически Новгород был "пестрым". Это доказали археологические сведения: в доначальном своем виде Новгород был вовсе не единым городом, а тремя поселениями словен, мери и кривичей. Стоял древний Новгород на трех холмах: словенском Холме (Хольмгарде), Нереве (мереве) и Людине (с главной улицей Прусской), где жили кривичи. В отличие от других русских городов Новгород был особым городом, и не потому, что в нем имелось вече (оно было во многих городах), а потому, что состав горожан был весьма специфический – богатые землевладельцы, имеющие свои земли за пределами города. Новгород формировался как торгово-ремесленный центр, куда свозились со всей новгородской земли богатства и превращались ремесленниками в товары, которые и торговали потом горожане. Именно поэтому власть князя была в городе минимальной: его могли принять, а могли и выгнать. Это один из трех северных городов (другие два – Смоленск и Псков), где двор князя находился за пределами центральной крепости. Все города новгородской земли считались не другими городами, независимыми и сильными, а пригородами Господина Великого Новгорода. Недаром Пскову потребовалось столько времени, чтобы из пригорода и младшего брата превратиться в самостоятельный центр! С жителями Господина Великого Новгорода у Рюрика в конце концов начались конфликты. Применения силы ему так и не простили. В сохранившихся новгородских сказаниях прав оказывался не приглашенный править и володеть князь, а горожанин Вадим! Конфликты случились уже в конце княжения Рюрика, и, когда он умер, регент при юном Игоре князь Олег предпочел "переехать" к тем самым новгородским боярам, которые после мятежа бежали из Новгорода в Киев. В отличие от северной территории на юге городов было много, в каждом сидел свой князь, горожане таких вольностей, как в Новгороде, не имели, и, ко всему прочему, у каждого княжества были свои интересы – сломить разобщенное сообщество племен было гораздо проще, чем сломить волю новгородцев.

Кто держит реку – держит мир

Никакой европейский народ не стесняется того факта, что некогда подвергся заво еванию и насильственному огосударствливанию. Сначала народы Европы попали под пяту Рима, который владел землями от Азии до Шотландии, затем в Средние века пришли новые захватчики – норманны. И как только эти активные и отчаянные воины захватывали какую-то страну, появлялась на свет легенда о… призвании троих правителей над не способным к собственной организации народом. Этот простой довод, который с самого начала приводили норманнисты, как раз и бесил славянофилов более всего – и те стремились отыскать следы реального Рюрика, Трувора и Синеуса. Даже упоминание Варяжского моря как источника свалившегося несчастья считалось притянутым за уши. Но морские разбойники, участие которых в жизни славянских земель IX столетия с такой яростью отрицалось, и на самом деле превосходно освоили и южное, и северное море. И что более важно – они зубами вгрызлись в свои базы на равнинных реках, чтобы всегда иметь надежные пристанища во время своих набегов и путешествий. Именно по этой причине "рюриковская русь" сразу взяла под контроль земли Водской Пятины и главный там город – Старую Ладогу. Вероятно, не один год до официального "призвания" межэтническая группировка наемников использовалась не только для сопровождения судов в Балтике, но и для аналогичного мероприятия при перемещении с юга на север и с севера на юг, или из "греков в варяги" и "из варяг в греки". Так что после завоевания Новгорода вопрос был простой: что делать дальше? Конечно, "варяжская русь" могла управлять новгородскими землями, но у вождей завоевательного предприятия возник гораздо более смелый план: кто держит реки – держит мир. Нужно закрепиться на юге, где, как было известно по систематическим плаваниям, стоит множество полубесхозных городов, вынужденных платить дань хазарскому кагану. Эти города можно переманить на свою сторону, отбить хазарские претензии и получить вместе с признательностью местных князьков и – так сказать – ключи от городов: власть над югом. Только так вся "вода" оказывалась в единоличном водопользовании. Поскольку на Руси не было римских дорог, то сеть рек была единственным коммуникативным средством между разными землями славян, и потеря этой речной сети сразу парализовала бы всякую торговлю и всякое передвижение. Зимой по рекам славяне ездили на санях, летом сплавлялись на лодках и стругах, так что им было что терять. Поэтому следующий этап продвижения внутрь материка был очень простым: "садясь" разбойничьей задницей на самом юге и полностью владея севером, завоеватели могли подчинить разобщенные племена, что открывало прямо-таки сказочные перспективы. И на юг была послана экспедиция под руководством Аскольда и Дира – доверенных лиц нашего легендарного Рюрика В их задачу входило найти наиболее крупный и процветающий город, укрепиться в нем и ждать вестей с севера, то есть второго потока захватчиков.

По легенде из летописи, Аскольд и Дир такой цветущий город нашли – это был Киев. В город они проникли под видом купцов, разведали обстановку и предложили свои услуги, а потом взяли городскую власть в свои руки. Именно по этой причине, когда нам приводят летописную историю, удивляет, что Киевом владели два правителя. Это не ошибка, и не было на самом деле никакого противоречия: скорее всего, они выступали в том же качестве, что и их соратники по всей Западной Европе – военачальники двух крупных захватнических отрядов смешанной национальности. В этническом плане "рюрикова русь" могла включать в себя и славян, и шведов, и норвежцев, и любой другой народ, поставляющий военную силу. Как писал Ключевский, "девятый век был временем усиленного опустошительного разгула морских пиратов из Скандинавии. Достаточно прочитать хроники IX в. монастырей Вертинского и Ваастского, чтобы видеть, что на Востоке с некоторыми местными изменениями повторялось то же, что происходило тогда на Западе. С 830-х годов до конца века там не проходило почти ни одного года без норманнского нашествия. На сотнях судов реками, впадающими в Немецкое море и Атлантический океан, Эльбой, Рейном, Сеной, Луарой, Гаронной, даны проникали в глубь той или другой страны, опустошая всё вокруг, жгли Кельн, Трир, Бордо, самый Париж, проникали в Бургундию и Овернь, иногда на много лет водворялись и хозяйничали в стране из укрепленных стоянок где-нибудь на острове в устье реки и отсюда выходили собирать дань с покорённых обывателей или, взяв окуп, сколько хотели, в одном месте, шли за тем же в другую страну. В 847 г. после многолетних вторжений в Шотландию они заставили страну платить им дань, усевшись на ближних островах; но через год скотты не дали им дани и прогнали их, как поступили с их земляками новгородцы около того же времени. Бессильные Каролинга заключали с ними договоры, некоторыми условиями живо напоминающие договоры киевских князей X в. с греками, откупались от них тысячами фунтов серебра или уступали их вождям в лен целые пограничные области с обязательством защищать страну от своих же соплеменников: так возникали и на Западе своего рода варяжские княжества. Бывали случаи, когда партия данов, хозяйничавшая по одной реке Франции, обязывалась франкскому королю за известную плату прогнать или перебить соотчичей, грабивших по другой реке, нападала на них, брала и с них откуп, потом враги соединялись и партиями расходились по стране на добычу, как Аскольд и Дир, слуги мирно призванного Рюрика, отпросившись у него в Царьград, по пути засели в Киеве, набрали варягов и начали владеть полянами независимо от Рюрика". Думается, последнее высказывание Ключевского нужно немного изменить: упомянутый Царьград, в который отпросились якобы Аскольд и Дир у своего сюзерена, имеет явно легендарное рождение. Для нашего Рюрика было важнее перейти к владению водными артериями, а не напасть на Константинополь, и оба "князя" отправились покорять южный Киев, а не малоазийский Царьград. Время Царьграда придет позже.

Пока что Рюрика более интересовал идущий по речной сети транспортный поток. И южная часть потока как раз и шла через Киев. "Когда же поляне жили отдельно по горам этим (то есть киевским), – пишет летопись, – тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса и течет на юг, а Двина из того же леса течет, и направляется на север, и впадает в море Варяжское. Из того же леса течет Волга на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима, a no Двине – в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, – по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра". Вот эту прекрасную водную артерию и нужно было сделать своим владением. Это было куда лучше любого лена в Ютландии!

Хотя по поводу великого пути из варяг в греки и обратно у современных исследователей есть свои возражения. В том виде, в котором дается летописный путь с севера на юг и с юга на север, считают они, плавание с товарами, то есть на большегрузных судах, невозможно. И все, чему вас учили в школе про то, как купцы и варяги с легкостью переволакивали свои корабли из речки в речку, не имея между оными каналов, а иногда даже и обычных болот, и про то, как они лихо шли против течения в полноводных низовьях и в верховьях сужающихся до безобразия рек, лучше раз и навсегда забыть. И вот почему. Во-первых, существует доказательство, что путь "из варяг в греки" был не столь популярен, как путь "из варяг в хазары", и доказательство честное, археологическое. Если по берегам Волги сделано немало археологических находок – монет, оружия, разного рода украшений и даже погребений средневековых путешественников, то по берегам Днепра или Ловати – за исключением небольшого района вокруг Киева и вокруг Смоленска – не найдено практически ничего, а так при оживленном движении по рекам быть не может. Следовательно, движение если и случалось, то нерегулярное и не такое значимое, как кажется на первый взгляд. Но хуже другое: ученые-энтузиасты решили проверить: а возможно ли тем способом, которым предлагает летопись, вообще проплыть из "варяг в греки" и обратно? Летом 1987 года Г. Лебедев с другими специалистами попробовал повторить маршрут средневековых мореплавателей. Оказалось, что это более чем проблематично, хотя в наши дни уровень воды намного выше, чем тысячу лет тому назад. Увы, большую часть пути им пришлось полагаться на помощь армейских вездеходов, которые и перевозили от озера к озеру и от реки к реке их современные и гораздо более легкие лодки! А археолог Митляев писал, что волок между верховьями Днепра и Ловатью можно проходить только… в зимнее время, то есть по льду. Тогда он примет такой вид: Новгород – пог. Коротенский – оз. Ильмень – Русса – р. Порусье – р. Редья – р. Ловать – г. Холм – пог. Троице-Хлавица – пог. Дедковичи – (возможно, Городище-Луки) – Дохино на р. Кунье – оз. Ордосно – Западная Двина – р. Сертея – р. Половая – р. Каспля – Гнездово, причем в XV столетии на этот путь, занимающий всего 500 км, затрачивали шесть дней. Довольно проблематично для постоянных путешествий, да еще и с грузом. Как писал Никитин, для путешествия из варяг в греки использовался немного другой и гораздо более удобный путь, исключающий земли нашей страны:

"По воде этот путь в античное время начинался в дельте Дуная, где еще в VII в. до н. э. милетскими колонистами был основан большой город, получивший название Истрос/Истрия, и шел вверх по реке до знаменитых дунайских порогов, аналогичных днепровским, почему-то совершенно выпавших из поля зрения историков. При этом путь "по Дунаю" был не водным, а сухопутным, как и все торговые пути, пролегавшие по рекам. Он начинался у стен Константинополя на Босфоре, шел через Адрианополь, выходил на "Троянову дорогу", которая от Истрии вела к Филиппополю (ныне Пловдив), далее шел на Средец (совр. София) и постепенно сближался с Дунаем в районе Руси (совр. Русе). Следуя вверх по правому берегу Дуная, этот путь, проходя через Ниш, достигал Белграда и там раздваивался. Одна его ветвь уклонялась к западу на Триест и Адриатику, а другая поднималась вдоль Дуная и с его верхнего течения переходила на Рейн (это был путь во Фландрию, Фризию и на Британские острова) или на Эльбу/Лабу, Одер/Одру и даже на Вислу/Вистулу, что выводило путешественника кратчайшим путем на славянское Поморье, к Ютландии (Дании), и далее, в Швецию и Норвегию. Именно здесь, на славянском Поморье, в устье Одера у Волина, по словам Адама Бременского, начинался обратный путь на юг в точном соответствии со своим названием "из варяг в греки", поскольку "Поморие Варязское согласно припискам начала XIV в. Ермолаевской летописи, находилось отнюдь не на северных берегах Балтийского моря, а "у Старого града за Каданскомъ", т. е. к западу от современного Гданьска/Данцига… В путешествие по воде отправлялись только в том случае, если конечная цель отстояла от начала путешествия на сотни и тысячи километров, а большую часть этого расстояния можно было пройти по реке без перегрузки. Классическим примером такого маршрута служит Великий восточный путь. Он начинался в Дании, шел no Балтике до Финского залива, no разным водным системам (на Тверь и на Бело озеро) достигал Волги, чтобы закончиться на берегах "моря Хвалжского", то есть Каспийского. И всё же морские суда приходилось оставлять в Ладоге, max как из-за порогов на Волхове они не могли подняться даже до Новгорода Великого. Поэтому можно думать, что дальнейшее плавание по рекам внутренней России западные купцы и искатели приключений, многочисленные следы и погребения которых археологи находят на берегах Верхней Волги вплоть до устья Оки, совершали на других судах, более приспособленных для преодоления подводных и наземных препятствий. Достоверными свидетелями таких традиционных путей Средневековья на берегах европейских рек являются инокультурные поселения, комплексы таких же вещей в погребениях, распространение чужестранных монет и монетные клады. Последние особенно наглядно показывают движение восточного серебра (диргемы) из бассейна Нижней и Средней Волги в район Балтийского моря двумя путями. Первый из них шел вверх по Волге и Тверце в новгородские пределы и далее через Финский залив на Аландские острова и Готланд; второй связывал Среднюю Волгу через Оку с Западной Двиной, пересекая Днепр у Смоленска. Этот последний путь тоже раздваивался: одна его ветвь спускалась в Рижский залив по берегам Двины, а другая шла по суше на Краков".

Никитин отметил одну любопытную деталь относительно нашего отечественного пути из "варяг в греки". Некогда в летопись попал правильный дунайский маршрут, но этот маршрут был абсолютно не понят на Руси, потому что топонимы маршрута оказались… аналогичными днепровским. На Дунае нашлись свои Киевы, Переяславли и даже Черниговы, увидев которые, летописец посчитал "Дунай" ошибкой, потому и вписал вместо неправильного Дуная правильный Днепр. И был совершенно неправ. Ибо топонимы Дуная в нижней его части поразительно, практически до кальки, повторяют топонимы Киевской Руси! Новград, Хосров, Гюрген, Тутракан, Русе, Чернград, Переяславль… Поразительное сходство. Вот и наш летописец, увидев такие родные названия, тут же заменил ошибочный Дунай на Днепр, а то, что у этого странного Днепра в устье три жерла (то есть три рукава), не заметил. Но именно лишние "жерла" – лучшее свидетельство подмены их Дуная нашим Днепром. У Днепра нет никаких лишних "жерл", его устье даже сливается устьем Южного Буга и идет в море единым потоком! А Дунай – тот имеет свои "жерла", из них только три широко известные и поименованные, а так: их вообще-то целых семь.

Но если и путь "из варяг в греки" такая же легенда, как и апостол Андрей, проповедующий в Киеве и Новгороде, и сам основатель русской государственности Рюрик, то, значит, не речная система нужна была первым завоевателям Новгорода, чтобы подчинить себе всю Русскую землю? Если не река вела князей на покорение юга и диктовала условия наилучшего порабощения, то – что? Все просто: южные земли были прекрасной добычей. От Киева совсем не так далеко лежало Русское море. А за морем лежали новые возможности – богатые города, которые так приятно грабить. Но для этого нужно было утвердиться в Киеве и подчинить себе всю южную Русь.

У южных славян было своего рода государство, если так можно назвать племенной союз нескольких славянских земель, каждая из которых управлялась своим вождем.

Как сообщал по этому поводу Рыбаков, еще долгое время спустя после "воссоединения Севера и Юга" южане не считали Русью ни северный Новгород, ни западные княжества, ни тем более восточные. Вся Русь сосредоточивалась на очень ограниченной территории: "Если мы тщательно нанесем на карту все упоминания "русских" и "нерусских " областей, то увидим, что существовало еще и понимание слов "Русская земля" в узком, сильно ограниченном смысле: Киев, Чернигов, река Рось и Поросье, Переяславль Русский, Северская земля, Курск. Поскольку эта лесная область не совпадает ни с одним княжеством XI-XIII веков (здесь располагались княжества Киевское, Переяславское, Черниговское, Северское), нам приходится считать эти устойчивые представления летописцев XII века из разных городов отражением какой-то более ранней традиции, прочно сохранявшейся еще в XII веке. Поиски того времени, когда "Русская земля" в узком смысле могла отражать какое-то реальное единство, приводят нас к одному-единственному историческому периоду, VI-VII вв., когда именно в этих пределах распространилась определенная археологическая культура, характеризующаяся пальчатыми фибулами, спиральными височными кольцами, деталями кокошников и наличием привозных византийских вещей. Это культура русско-полянско-северянского союза лесостепных славянских племен, образовавшегося в эпоху византийских походов, в эпоху строительства Киева. Неудивительно, что о народе РОС прослышали в VI столетии в Сирии, что князя этого мощного союза племен одаривал византийский цесарь, что именно с этого времени киевский летописец эпохи Мономаха начинал историю Киевской Руси. В последующее время "русью", "русами", "росами" называли и славян, жителей этой земли, и тех иноземцев, которые оказывались в Киеве или служили киевскому князю. Появившиеся в Киеве через 300 лет после первого упоминания "народа РОС" варяги стали тоже именоваться русью в силу того, что они оказались в Киеве ("оттоле прозвашася русью"). Наиболее богатые и интересные находки "древностей русов" Vi-VII веков сделаны в бассейне рек Роси и Россавы. Вполне вероятно, что первичное племя росов-русов размещалось на Роси и имя этой реки связано с названием племени, восходящим по Иордану по крайней мере к IV веку нашей эры".

Рыбаков – активный противник любой норманнской теории, поэтому, конечно, он выводит именование Киевской Руси от речки Рось, а появление этого топонима как государственного – единственно из того факта, что некогда какие-то варяги оказались в Киеве прежде Рюрика и "перенесли" самоназвание киевского горожанина как руса на весь тот этнически пестрый варяжский пиратский союз, который начал покорение юга с новгородского севера. Но с таким же успехом можно считать и обратное: что киевские земли стали именоваться "русью", а затем и "киевской русью" после появления там варягов, взявших власть в свои руки. По Васильевой, например, все обстоит и вовсе иначе. "Известно, что в широком смысле название "Русъ" применялось ко всем землям, входившим в состав государства Святослава и Владимира, но в более тесном смысле под "русской землей" в раннем средневековье подразумевались только юго-восточные земли, занимаемые племенами полян, северян и вятичей. Юго-западные племена (древляне, волыняне, хорваты и др.) в состав этой "Руси" не входили; еще в IX в., судя по всему, у них были собственные государства, именуемые арабами "Валинана" (Волынь) и "Джарваб" (Хорватия, будущая Галичина). Северо-западные районы, вошедшие в состав Полоцкого княжества, тоже носили собственное имя "земель кривских"; новгородское Приильменье вообще чуть ли не до XV в. называлось своим именем, "землей словенской". Но и на юго-востоке, по-видимому, существовала своя иерархия. Так, Аскольд и Дир владели, согласно летописи, нерусской, а Польской (в смысле Полянской) землей. Радимичи, согласно той же летописи, были также чем-то отличным от собственно "русских"… Кто же остается? Северяне и вятичи. Жители средневековой Чернигово-Северско-Рязанской земли, современной Центральной России… Только они в летописи никогда не противопоставляются русским, никогда не упоминаются, как нечто особенное от русских. Теперь понятно, почему Игорь Святославич, князь Северский и позднее – Черниговский, уходя на юг в поход, обернулся и воскликнул: "О Русская земля!"… По-видимому, Русь в раннем Средневековье – это земли примерно от Москвы на севере до Воронежа на юге, от Днепра на западе до Мурома и Рязани на востоке. Что же здесь странного? Ведь это и теперь самая настоящая Россия, ее центр. Россия всегда называлась Россией; это вполне естественно и нормально… Совпадение этнонима русь на западе и востоке в таком случае оказывается не случайным: оно указывает на генетическое родство. Венды-вятичи-русские пришли в Центральную Россию в VI-VIII вв. из междуречья Эльбы-Одера-Вислы. Сюда переместился центр цивилизации, но какая-то ее часть, уже ослабленная этим перемещением, еще оставалась на западе в течение средних веков, еще прикрывала с запада новую общность, зревшую на востоке, пока окончательно не погибла в XII в.".

Словом, как бы то ни было, что стоит за исключительно малым регионом, именовавшим себя "русью", сегодня установить уже практически невозможно. Зато достоверно известно со слов современника варягов Ибн-Руста, что пришельцы, о которых мы говорим, посланцы князя Рюрика или предшествовавшие ему, владели пиратскими базами и при этом называли себя русью: "Что же касается ар-Русийи, то она находится на острове, окруженном озером… У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на: кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян. Когда у них рождается сын, то он (рус) дарит новорожденному обнаженный меч, кладет его перед ребенком и говорит: "Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом"… У них много городов, и живут они привольно. Гостям оказывают почет… Они храбры и мужественны, и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его полностью. Побежденных истребляют или обращают в рабство. Они высокого роста, статные и смелые при нападениях. Но на коне смелости не проявляют и все свои набеги, походы совершают на кораблях". Русь в данном контексте противопоставляется славянам, а основная функция наших островитян – обыкновенный грабеж и работорговля. А другой источник, повествующий о подобном острове руси, совершенно недвусмысленно поясняет, что окрестным славянам приходится постоянно откупаться от воинственных соседей. И эти русы, сидя на судоходной реке, не пропускали ни единого корабля без своего рода "выкупа", создав что-то вроде таможни на великом пути из "варяг в греки" и обратно. Аналогичные образования были понатыканы и по реке Волге – на другом великом пути – из варяг в Хвалынское море и обратно. "Русь", в смысле купцы, доходили в X-XI вв. до самого Багдада – через пустыни и на верблюдах, коих именовали вельблудами. Но там, на Волге, варягам было трудно укрепиться, поскольку рядом находился Хазарский каганат, сильный и воинственный противник. Каганат был оставлен Рюриком на "потом", схватываться с таким врагом в открытую время еще не пришло. А вот земля Киевская была гораздо удобнее и не имела сильных военных отрядов, к тому же Киев открывал путь на Константинополь, который стоял в списке возможных завоеваний сразу за Киевом. Тем более что у "руси" с могущественной Византией были свои счеты – проклятые греки крымскими городами запирали ворота в Черное море, и купечески-военному мореплаванию приходилось с этим постоянно бороться – оттого-то и ведут первые русские князья походы на берега Северного Причерноморья, стремясь отобрать то Сурож, то Корсунь, то Тмутаракань. Но и до них на эти "вредные" города наносят удары то новгородские князья доваряжского происхождения, то варяги. Во всяком случае, в VIII-IX веках борьба за Черное море, которое именуется Русским, идет постоянно, и некоторые из царьградских походов относятся не ко временам Святослава, о которых нам сообщается в красочном летописном изложении, а к предыдущей эпохе, оставившей всего-то упоминания, что таковые существовали.

Киев, по словам многих древних хронистов, был основан в далекие уже и для них времена, историки же дату его основания помещают между IV и VIII веками н. э. А некоторые относят это основание еще глубже, едва ли не в шумерскую эпоху. Наиболее вероятно, что "поселок городского типа" из древнего поселения возник веках так в VI-VII, а в город Киев превратился не ранее VIII века Летопись сохранила для нас поистине сказочную южную легенду об основании Киева.

Поляне же, жившие сами по себе, писал летописец, были из славянского рода и только после назвались полянами. "Поляне же жили в те времена, отдельно и управлялись своими родами; ибо и до той братии (о которой речь в дальнейшем) были уже поляне, и жили они все своими родами на своих местах, и каждый управлялся самостоятельно. И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшег своего брата, и назвали его Киев. Был вокруг города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве. Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был-де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: "На перевоз на Киев". Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к царю, то, говорят, что великих почестей удостоился от царя, к которому он приходил. Когда ж возвращался, пришел он к Дунаю, и облюбовал место, и срубил городок невеликий, и хотел сесть в нем со своим родом, да не дали ему живущие окрест; так и доныне называют придунайские жители городище то – Киевец. Кий же, вернувшись в свой город Киев, тут и умер; и братья его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь тут же скончались. И после этих братьев стал род их держать княжение у полян".

Не правда ли, как похожа эта легенда на варяжскую? Те же три брата, к которым присовокуплена еще и сестра, смерть всех наших героев едва ли не сразу после того, как вернулись в Киев. Имена трех братьев-южан и их сестры не менее трудны для установления связи с реальными персонажами древней истории, как и поиски следов Рюрика и его "руси". Отметим только, что речь в легенде идет не о "призвании", а о попытке переселиться с Днепра на берег Дуная – мысль навязчивая и постоянно толкавшая всех последующих правителей Киева двигаться в Болгарскую землю и к стенам Царьграда! У основателей Киева этого не получилось, не получилось, уточним сразу, и у потомков. Но эта попытка осесть на Дунае! Не попытка ли это вернуться на берега реки, с которой предки киевлян когда-то были выбиты? Недаром после неудачи все отцы-основатели умирают, и киевскую землю обживает уже поколение, которое не помнит позорного бегства? Но если это так, то в летописи легенда об основании Киева и легенда о призвании варягов относятся к разному времени. В IX веке, когда случился варяжский вопрос, Киев давно уже существовал и определял течение жизни в нижнем течении Днепра. В восточных текстах этот город превосходно описан и носит название Куява. В "Книге путей и государств" восточный автор сообщает о киевлянах следующее: "Иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурджана в Багдад, где переводчиками для них служат славянские рабы. И выдают они себя за христиан". Последнее замечание выделим отдельно! Текст датирован временем, предшествующим принятию христианства на Руси. В "дорюрикову эпоху" в Киеве были представлены самые разные религиозные конфессии – там были и язычники, и христиане западные, и христиане восточные, и христиане болгарские (то есть ариане, последователи святого Павла), и иудаисты. Последние появились после обмена "посольствами" между киевлянами и Хазарским каганатом Вот сведений об исламе и его последователях в Киеве нет. Но это не означает, что в городе не появлялись восточные купцы-мусульмане. Для своего времени это был крупный и богатый город. Может быть, не столь независимый, как Новгород, но в соседних странах торговля с Куявой считалась делом выгодным и почетным.

Вполне понятно, что такой противник как Киев новгородским купцам и варягам был опасен – в любой момент киевляне могли запереть идущий в низовья флот, а при желании ограбить или полностью уничтожить. Так что посылка в низовья Аскольда и Дира была вполне правильная для северян акция – иначе они справиться с "киевской опасностью" не могли. Аскольд и Дир свою задачу выполнили, но…

Вот из-за этого большого "но", спустя почти что двадцатилетие, когда на смену умершему в 879 году Рюрику пришел князь Олег, дядя малолетнего Игоря, наследника династии, пришлось срочно собирать варяжскую рать и идти к берегам Русского моря, чтобы вернуть Киев, а следовательно – и власть над путями, ведущими через Киев в изобильные страны Востока Аскольд и Дир, вкусив сладость власти, не желали ее из своих рук выпускать. Очевидно, они стали очень мешать северному Новгороду. Пришлось посылать варягов на Киев, но туда они так и не дошли: Аскольд послал войско на Полоцк и войско да Смоленск. Новгородским варягам пришлось отступить. Но кто владеет рекой – владеет миром: миром владели те, кому по рангу не положено, – Аскольд и Дир.

Экспедиции князя Олега

Спустя три года после получения власти князь Олег, прозванный впоследствии Вещим, отправился возвращать свой – а он считал город таковым – Киев. На юг он продвигался в ладьях, попутно завоевывая население, сажая на местах своих варягов и основывая новые города. По сути, сама операция была организована для полного и фактического закрепления власти Новгорода. Летопись дает весьма скромное описание деяний Олега: "В год 6390 (882). Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и посадил в нем своего мужа. Оттуда отправился вниз, и взял Любеч, и также посадил мужа своего. И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и сам приступил, неся младенца Игоря. И подплыл к Угорской горе, спрятав своих воинов, и послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де "мы купцы, идем в Треки от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим". Когда же Аскольд и Дцр пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: "Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода", и показал Игоря: "А это сын Рюрика". И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор; на той могиле Ольма поставил церковь святого Николы; а Дурова могила – за церковью святой Ирины. И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: "Да будет это мать городам русским". И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью. Тот Олег начал ставить города и установил дани словенам, и кривичам, и мери, и установил варягам давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава".

История, конечно, не самая красивая – тут и обман, и убийство сородичей, и что самое в ней интересное – взяв Киев, Олег никуда больше из него уходить не собирается. Новгород брошен на севере практически на произвол судьбы, власть в нем передана, скорее всего, оставленному наместнику, на Новгород – обратите внимание! – наложена дань. Если до этого момента, то есть до 882 года, именно Новгород считался главным городом владений, то теперь на его место поставлен Киев. Почему? Не нужно ничего придумывать. Олег вовсе не разочаровался в северном Новгороде. Просто, и это, скорее всего, именно так, главным городом становится в то время город, где находится (то есть собирается жить) великий князь. Так что подобное толкование случившегося с Новгородом и Олегом, может быть, способно нам объяснить, почему некоторые ученые считали, что первая столица Руси находилась в Старой Ладоге. Официально Ладога никогда не называлась столицей Руси, но именно в ладожской крепости продолжительное время жил предыдущий властитель условный Рюрик, а также сам конунг Олег, и его жена, и жена Рюрика, и дети Олега и Рюрика. Странная, конечно, ситуация, но уезжает князь на новое место жительства – следом за ним уезжает и власть, и прежняя столица обкладывается данью! Иными словами, Новгород сразу становится чужим, чуть ли не "вражеским" городом, обязанным князю платить. И эта порочная практика сохраняется, между прочим, и при всех последующих великих князьях. Даже Владимир требует от своего сына Ярослава уплату новгородской дани!

Олег берет Киев без боя, во всяком случае, уничтожение противников и клятвопреступников происходит быстро и малой кровью. Убитых соперников князь велит похоронить по христианскому обряду – иначе не объяснить, почему на местах их погребения он устанавливает церкви – Николы и Ирины. Следовательно, либо Аскольд и Дир были христианами, либо Олег принял крещение – третьего не дано. (Согласно летописи, наша легенда иного толкования не позволяет – другое дело, насколько мы можем тексту верить. Совершенно непонятно, почему оба несчастных похоронены в двух разных концах Киева, разве что для того, чтобы объяснить через два столетия расположение первых киевских церквей.) Непонятны между тем и сами легендарные события, связанные с устранением "клятвопреступников", – ни их крайняя доверчивость, ни мгновенное признание собственной вины и особенно предъявление младенца-Игоря, которому уж точно в тяжелом походе Олега через воды и дебри с севера на юг делать было абсолютно нечего. Вывод из всего вышеизложенного можно сделать самый простой: Киев оказался невероятно легкой добычей. Процесс централизации земель пошел: простым и легким способом Олег соединяет две части своего пока что аморфного государства – север и юг. Но между севером и югом лежат бескрайние просторы Русской равнины, утонувшие в лесах и болотах. И там стоят города, на которые власть Олегова пока что распространяется чисто номинативно. За время правления первые киевские варяги сумели сделать немного: они сразу после вступления в должность начали борьбу с Хазарским каганатом (который и так доживал последние дни), отменили дань каганату и заменили ее данью Киеву. Довольно разобщенные племена южной Руси могла сплотить только сильная внешняя угроза (в нашем случае – каганат), и только по этой причине земли вокруг Киева согласились давать дань "матери русских городов", но, устранив правителей Киева, Олег одновременно и отменил все существовавшие между Киевом и княжествами соглашения. И ему пришлось завоевывать племена снова;

"В год 6391 (883). Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице.

В год 6392 (884). Пошел Олег на северян, и победил северян, и возложил на них легкую дань, и не велел им платить дань хазарам, сказав: "Я враг их и вам (им платить) незачем".

В год 6393 (885). Послал (Олег) к радимичам, спрашивая: "Кому даете дань?" Они же ответили: "Хазарам". И сказал им Олег: "Не давайте хазарам, но платите мне". И дали Олегу по щелягу, как и хазарам давали. И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал".

Собственно говоря, княжества экономически ни в чем не выиграли – Олегу им пришлось платить столько же, сколько и хазарам, единственное, что они были относительно избавлены от хазарских набегов – теперь с войском каганата разбирались варяги Олега Очевидно, не всем племенам хотелось таких отношений с Киевом, так что неудивительно, что с более независимыми тиверцами и уличами Олегу пришлось воевать. Но даже эти войны были гораздо лучше постоянной нервотрепки с жителями Новгорода! Олег, конечно, северный город не бросил без пригляда, но на юге он чувствовал себя гораздо комфортнее, может быть, даже и потому, что днепровские славяне были другими – более податливыми, склонными к компромиссам, ими было попросту легче управлять. Да и богатства, которые могли обеспечить торговля и завоевательные походы, были значительнее, чем новгородская дань. Здесь князь мог распоряжаться, в Новгороде – только выполнять указания. Есть разница?

Подмяв днепровских славян, Олег продолжил дело Аскольда и Дира – он начал завоевательные походы. Еще под 866 годом в летописи записано: "Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним в 14-й год царствования Михаила. Царь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Черной реки, когда епарх прислал ему весть, что Русь идет походом на Царьград, и возвратился царь. Эти же вошли внутрь Суда, множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с патриархом Фотием в Церкви святой Богородицы во Влахерне, и вынесли они с песнями божественную ризу святой Богородицы, и смочили в море ее полу. Была в это время тишина, и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой". Поход варяжьей дружины за море оказался тогда неудачным. Именно этот варяжский поход и вызвал ужас у царя Михаила и патриарха Фотия. Фотий в своих записях признавался, что впервые столкнулся с таким диким и страшным народом как русы. Впрочем, заслуги греков в победе над варягами не было никакой – это сделала за них природа. Но первый же поход Олега показал, что ни святые иконы, ни природа не помогут тем, чье войско окажется слабее.

"В год 6415 (907). Пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли греки "Великая Скифь". И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом 2000. И пришел к Царьграду: греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги.

И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и поплыли к городу. Треки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: "Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь ". И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испугались греки, и сказали: "Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на гиге Богом". И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей: по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей.

И согласились на это греки, и стали греки просить мира, чтобы не воевал Греческой земли. Олег же, немного отойдя от столицы, начал переговоры о мире с греческими Царями Леоном и Александром и послал к ним в столицу Карла, Фарлафа, Вермуда, Рулава и Стемида со словами: "Платите мне дань". И сказали греки: "Что хочешь, дадим тебе". И приказал Олег дать воинам своим на 2000 кораблей по 12 гривен на уключину, а затем дать дань для русских городов: прежде всего для Киева, затем для Чернигова, для Переяславля, для Полоцка, для Ростова, для Любеча и для других городов: ибо по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу. "Когда приходят русские, пусть берут содержание для послов, сколько хотят; а если придут купцы, пусть берут месячное на 6 месяцев: хлеб, вино, мясо, рыбу и плоды. И пусть устраивают им баню – сколько захотят. Когда же русские отправятся домой, пусть берут у царя на дорогу еду, якоря, канаты, паруса и что им нужно". И обязались греки, и сказали цари и все бояре: "Если русские явятся не для торговли, то пусть не берут месячное; пусть запретит русский князь указом своим приходящим сюда русским творить бесчинства в селах и в стране нашей. Приходящие сюда русские пусть живут у церкви святого Мамонта, и пришлют к ним от нашего царства, и перепишут имена их, тогда возьмут полагающееся им месячное, – сперва те, кто пришли из Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из других городов. И пусть входят в город только через одни ворота в сопровождении царского мужа, без оружия, по 50 человек, и торгуют, сколько им нужно, не уплачивая никаких сборов".

Цари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань XI присягали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир. И сказал Олег: "Сшейте для руси паруса из поволок, а славянам копринные", – и было так. И повесил щит свой на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из поволок, а славяне копринные, и разодрал их ветер; и сказали славяне: "Возьмем свои толстины, не даны славянам паруса из паволок". И вернулся Олег в Киев, неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными".

Если внимательно посмотреть на этот текст, то сразу бросается в глаза, что войско Олега было как многонациональным, так и весьма приличным по размеру. 2000 кораблей – это много. Правда, некоторые исследователи считают, опираясь на летописные тексты и сообщения зарубежных источников, что у Олега были не корабли, а лодки-однодревки. Константин Багрянородный в 948 году сообщал об этих лодках: "Однодревки, приходящие в Константинополь из Внешней Руси, идут из Невогарды [Новгорода], в которой сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Милиниски [Смоленска] из Телюцы [Любеча], Чернигож [Чернигова] и из Вышеграда [Вышгород близ Киева]. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой "Самватас". Данники их, славяне, называемые Кривитеинами [Кривичами] и Ленсанинами [Полочанами], и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обделав их, с открытием времени (плавания), когда лед растает, вводят в ближние озера. Затем, так как они (озера) впадают в реку Днепр, то оттуда они и сами входят в ту же реку, приходят в Киев, вытаскивают лодки на берег для оснастки и продают русам. Русы, покупая лишь самые колоды, расснащивают старые однодревки, берут из них весла, уключины и прочие снасти и оснащают новые…" Считается, что на однодревках помещалось всего по три гребца. Управлялась такая посудина совсем не при помощи весел с уключинами и прочих снастей, а одним веслом, которым гребли равномерно то с правого, то с левого борта. Такие лодки, без всякого сомнения, существовали, но не их использовал Олег для военных операций. (Какое там устрашение, если поставить подобную посудину на колеса? Да и парусов на однодревках сроду не бывало!) Нет, для своих походов Олег использовал гораздо более серьезные суда – моноксилы (переводится тоже как однодревка, но имеется в виду, что киль судна делался из цельного дерева длиной в 10-15 метров). Корабль оснащался по всем правилам гребными веслами, мачтами и парусами. На таких судах перевозили не только воинов, но и товары, и рабов. Рыбаков приводит такое описание продвижения моноксилов через днепровские пороги: "Люди выходят из судов, оставляя там груз, и проталкивают суда через порожистую часть, "при этом одни толкают шестами нос лодки, а другие – середину, третьи – корму". Везде множественное число; одну ладью толкает целая толпа людей; в ладье не только груз, но и "закованные в цепи рабы". Ясно, что перед нами не челноки-долбленки, а суда, поднимавшие по 20-40 человек". Если вы помножите хотя бы 20 человек на 2000 кораблей, то получите сорокатысячное войско, а если каждое судно вмещало по 40 воинов – так и все 80 тысяч. Пусть в Олеговом походе было даже куда меньше воинов – советую разделить полученную цифру на 10 или 20, все равно для Средневековья это вполне серьезный и опасный флот. И понятно, почему царям Византии срочно пришлось соглашаться на позорный мир! Вроде бы все замечательно – яркая картинка так и стоит перед глазами. Молодец наш Олег! Только вот в самой Византии почему-то об Олеговом походе и своем тяжелом положении не знают ровным счетом ничего. Не было, говорят, никаких церквей не жгли русы, никаких договоров не заключали цари в 907 году и никакой дани не предоставили Олегову войску константинопольские товарищи, и не было самой красивой детали похода – золотого щита на воротах Царьграда. Кому верить? Спрятали хитрые греки свое поражение и нашу святую победу? Войны с греками не было, однако через пять лет договор с ними был заключен, и этот договор – событие совершенно реальное. А чтобы его заключить, Олегу нужно было показать, кто может грозить Византии, и почему с новым противником лучше жить в мире. И тут придется поверить нашему летописцу: Олег продемонстрировал, каким способом можно легко и быстро взять неприступную крепость – он поставил ладьи на колеса и провел их в обход неприступных стен к самому сердцу имперского города. Этого хватило, чтобы вызвать у царей дрожь в коленках и темноту в глазах. Наш князь оказался прекрасным стратегом и отличным дипломатом: не потеряв ни единого воина, он моментально показал, что стены, на которые в 1096 и 1204 году полезут крестоносцы, не преграда для мудрого воина. Одним этим он вполне оправдывает свое летописное именование – Вещий. Очевидно, война с русами была для Византии предприятием весьма нежелательным, если в летопись под 912 годом попал весь текст заключенного между Олегом и византийскими царями договора:

"Список с договора, заключенного при тех же царях Льве и Александре. Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карп, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей, и его великих бояр, к вам, Льву, Александру и Константину, великим в Боге самодержцам, царям греческим, для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы, бывшей между христианами и русскими, по желанию наших великих князей и по повелению, от всех находящихся под рукою его русских. Наша светлость, превыше всего желая в Боге укрепить и удостоверить дружбу, существовавшую постоянно между христианами и русскими, рассудили по справедливости, не только на словах, но и на письме, и клятвою твердою, клянясь оружием своим, утвердить такую дружбу и удостоверить ее по вере и по закону нашему.

Таковы суть главы договора, относительно которых мы себя обязали по Божьей вере и дружбе. Первыми словами нашего договора помиримся с вами, греки, и станем любить друг друга от всей души и по всей доброй воле, и не дадим произойти, поскольку это в нашей власти, никакому обману или преступлению от сущих под рукою наших светлых князей; но постараемся, насколько в силах наших, сохранить с вами, греки, в будущие годы и навсегда непревратную и неизменную дружбу, изъявлением и преданием письму с закреплением, клятвой удостоверяемую. Так же и вы, греки, соблюдайте такую же непоколебимую и неизменную дружбу к князьям нашим светлым русским и ко всем, кто находится под рукою нашею светлого князя всегда и во все годы.

А о главах, касающихся возможных злодеяний, договоримся так: те злодеяния, которые будут явно удостоверены, пусть считаются бесспорно совершившимися; а каким не станут верить, пусть клянется та сторона, которая домогается, чтобы, злодеянию этому не верили; и когда поклянется сторона та, пусть будет такое наказание, каким окажется преступление.

Об этом: если кто убьет, – русский христианина или христианин русского, – да умрет на месте убийства. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то ту часть его имущества, которую полагается по закону, пусть возьмет родственник убитого, но и жена убийцы пусть сохранит то, что полагается ей по закону. Если же окажется неимущим бежавший убийца, то пусть останется под судом, пока не разыщется, а тогда да умрет.

Если ударит кто мечом или будет бить каким-либо другим орудием, то за тот удар или битье пусть даст 5 литр серебра по закону русскому; если же совершивший этот проступок неимущий, то пусть даст сколько может, так, что пусть снимет с себя и те самые одежды, в которых ходит, а об оставшейся неуплаченной сумме пусть клянется по своей вере, что никто не может помочь ему, и пусть не взыскивается с него этот остаток.

Об этом: если украдет что русский у христианина или, напротив, христианин у русского, и пойман будет вор пострадавшим в то самое время, когда совершает кражу, либо если приготовится вор красть и будет убит, то не взыщется смерть его ни от христиан, ни от русских; но пусть пострадавший возьмет то свое, что потерял. Если же добровольно отдастся вор, то пусть будет взят тем, у кого он украл, и пусть будет связан, и отдаст то, что украл, в тройном размере.

Об этом: если кто из христиан или из русских посредством побоев покусится (на грабеж) и явно силою возьмет что-либо, принадлежащее другому, то пусть вернет в тройном размере.

Если выкинута будет ладья сильным ветром на чужую землю и будет там кто-нибудь из нас, русских, и поможет сохранить ладью с грузом ее и отправить вновь в Греческую землю, то проводим ее через всякое опасное место, пока не придет в место безопасное; если же ладья эта бурей или на мель сев задержана и не может возвратиться в свои места, то поможем гребцам той ладьи мы, русские, и проводим их с товарами их поздорову. Если же случится около Греческой земли такая же беда с русской ладьей, то проводим ее в Русскую землю и пусть продают товары, той ладьи, так что если можно что продать из той ладьи, то пусть вынесем (на греческий берег) мы, русские. И когда приходим (мы, русские) в Греческую землю для торговли или посольством к вашему царю, то (мы, греки) пропустим с честью проданные товары их ладьи. Если же случится кому-либо из нас, русских, прибывших с ладьею, быть убиту или что-нибудь будет взято из ладьи, то пусть будут виновники присуждены к выше сказанному наказанию.

Об этих: если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если, действительно, окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина. Также, если и на войне взят будет он теми греками, – все равно пусть возвратится он в свою страну и отдана будет за него обычная цена его, как уже сказано выше.

Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть так будет.

Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, – все эти должны продаваться по 20 златников и возвращаться в Греческую землю.

Об этом: если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, – возьмут его. Если же кто-либо не позволит произвести дознание, – тем самым не будет признан правым.

И о русских, служащих в Греческой земле у греческого царя. Если кто умрет, не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам. Если же сделает завещание, то возьмет завещанное ему тот, кому написал наследовать его имущество, и да наследует его.

О русских торгующих

О различных людях, ходящих в Греческую землю и остающихся в долгу. Если злодей не возвратится на Русь, то пусть жалуются русские греческому царству, и будет он схвачен и возвращен насильно на Русь. То же самое пусть сделают и русские грекам, если случится такое же.

В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – Царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единою истинною Бога вашею и дали нашим послам. Мы же клялись царю вашему, поставленному от Бога, как божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420".

Русское посольство было принято с великим почтением. Как пишет летописец, царь Леон одарил послов "золотом, и шелками, и драгоценными тканями – и приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, паволоки, драгоценные камни и страсти Господни – венец, гвозди, багряницу и мощи святых, уча их вере своей и показывая им истинную веру. И так отпустил их в свою землю с великою честью". Таким образом состоялось приобщение варваров с Днепра к христианским культурным ценностям Олег, конечно, понимал, что византийским императорам верить нельзя, но зато южное направление теперь было безопасным. Сам договор нужно рассматривать скорее не как мирный, а как своего рода пакт о намерениях, регламентирующий посещение купцами с Днепра столицы Византии, пребывание их в этой столице, имущественные споры, возможности принятия выходцев из славян на службу (само собой, военную и наемную) в Византии, а также взаимопомощь во время морских несчастий.

Пожалуй, это и все, что известно о деяниях князя Олега Судя по именам его послов: Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид, – все это скандинавы или балты, то есть окружение первых князей явно неславянское, хотя за Олегом и признается право быть "светлым князем Руси". Скоро русские варяги окажутся в составе константинопольского наемного войска. Был ли конунг Олег реальным лицом? Да, был Причем это единственный древнерусский князь, которого греки титулуют по полной программе – светлый князь, то есть на западный манер "ваша светлость". Именно в таком качестве его имя употреблено в самом настоящем договоре между Русью и Византией. Это очень интересно, поскольку византийцы никого не стали бы титуловать таким образом, если не были бы уверены в полном и безграничном праве на этот высокий титул, и – что еще любопытнее – такое обращение могло употребляться практически только к выходцу из хорошо знакомой Константинополю Западной Европы, но не варварской некрещеной Руси. И поскольку текст этого договора известен не только по отечественным летописям, но и по византийским источникам – не доверять ему нельзя. Другое дело – время заключения договора, которое не совпадает с указанным, и пояснение летописи, что договоров было два – один в 907-м и другой в 912 году, хотя считается, что не только не было договора 907 года, но не было и похода 907 года, зато был договор 911 года и – вероятно – состоявшийся в это время акт устрашения, который и вынудил греков заключить "договор о намерениях сторон". И тогда наш золотой щит на воротах византийской столицы, который никак не мог быть знаком победы, оказывается знаком некоей союзности русских по отношению к грекам – только в таком качестве как "служим вам и защищаем вас нашими щитами" может рассматриваться этот "победный" жест. Но кем был "светлый князь", хотя имя его нам и известно, указать невозможно. Вопрос о поиске прототипа становится еще запутаннее, когда тексты летописей сравниваются со скандинавскими сагами той эпохи. В сагах действуют реальные личности, биография которых не вызывает у историков сомнения, но эта датировка не совпадает с датами жизни русского Олега, хотя уводит в легендарную область предсказаний судьбы и неминуемого рока. Наш князь принимает смерть от змеи, что позволило Рыбакову даже связать этот змеиный сюжет с архетипом змеиного образа в мифологии славян и археологическими находками керамики со змеиным орнаментом. Смерть его каким-то образом связана с легендой, по которой, согласно предсказанию, князь умер от укуса змеи, выползшей из черепа любимого им коня, причем из-за этой легенды спорят между собой два города – Киев и Старая Ладога. В Киеве вам покажут две предполагаемые могилы регента Игоря Рюриковича, в Старой Ладоге – одну. Но обе воюющие стороны убеждены: Олег упокоился именно в их земле. А согласно одной из параллельных версий конунг Олег соскучился улаживать дрязги между своими подданными князьями. Большой любитель хороших военных грабежей, он отправился воевать заморские северные земли – там и погиб. Истинная причина смерти неизвестна – то ли от укуса змеи, то ли от плохой пищи, то ли от раны, полученной в бою за добычу. Точно неизвестен и год: по расчетам, произойти это могло между 912 и 915 годами. Но он очень вовремя сошел со сцены, чтобы уступить место другому реальному персонажу, первому князю, от которого изначально велось генеалогическое древо Рюриковичей – Игорю Старому. И тут мы получаем кроме нестыковки датировок, еще и топонимическую путаницу.

Кем был по роду князь Игорь

Начнем с того, что буде Игорь Рюриковичем, сыном своего легендарного отца, то к моменту обретения власти он достиг бы уже преклонных лет. Если он родился в 865 году, как дают летописи, то в 912 ему бы исполнилось уже 47 лет. Для Средневековья это не середина, а чаще всего закат жизни. Однако наш Игорь превосходно себя чувствует, женится в возрасте 36 лет, через сорок (!) лет рождает сына Святослава и погибает глубоким стариком накануне своего восьмидесятилетия! Если в год принятой летописями смерти Рюрика ему было два года, то его женитьба в 903 году (в 25 лет) вызывает гораздо меньше нареканий, но рождение сына наследника спустя почти сорок лет и от той же Ольги, которой перевалило за пятьдесят, – невозможно хотя бы в силу физических особенностей женского организма К моменту гибели самого Игоря ему бы исполнилось около семидесяти лет. Непонятна и функция Олега как регента при "малолетнем" князе. "Малолетство" Игоря в первом случае достигает 47, а в другом – 35 лет! Нам хорошо известно между тем, что в средневековом мире юноша достигал совершеннолетия в 13 лет и имел право жениться в 14, а девушки соотвественно в 12 и 13. Следовательно, по исполнении Игорю 14 лет он имел законное право потребовать вернуть власть. И тогда Олег, который этого не сделал, – просто узурпатор. Исходя из этих простых расчетов, и можно уверенно сказать: Игорь никак не мог быть сыном Рюрика – ни настоящего, то есть Ютландского, даже если он вдруг бы оказался внебрачным ребенком, прижитым "язвой христианства" на стороне от новгородской барышни, – ни легендарного. В последнем случае хронология его собственной жизни столь чудовищна, что обсуждению не подлежит. Скорее всего, в 912 или 915 году приходит к власти другой, не оставивший в летописи следа, князь, а вполне вероятно, что на княжение Игоря приходятся сразу два князя-тезки. Но период этого княжения необходимо разбить на две части. Что же нам мешает это сделать? Текст летописей: там все четко – от смерти Олега до смерти Игоря прошло тридцать лет. Но… рождение ребенка через четыре десятка лет после брака! Нет! Это уже из области сказок. Однако, если мы вставим сюда "промежуточного" князя и само собой передвинем дату свадьбы на 943 год, тогда получится гораздо более убедительная картина. Тем более что сведений о нашем летописном Игоре до злополучного похода на греков и не существует. А в тексте летописи при князе Олеге Игорь упоминается лишь в самом начале – как "младенец" или "детьско". Будем считать, что Игорь Первый управлял Русью из Киева и действительно женился около 903 года, в таком случае, Игорю Второму на момент смерти могло быть не более сорока лет, а учитывая, что он мог оказаться не первым сыном, или остальные дети были девочками, то Игорь стремительно молодеет. Судя по его поступкам и не самой умелой тактике переговоров – князь был очень молод.

Но что делать с "промежуточными" событиями, включенными в летопись? Они, эти события, ничего не добавляют, только связывают хронологически историю Руси с историей Византии и Болгарии:

"В год 6421 (913). После Олега стал княжить Игорь. В это же время стал царствовать Константин, сын Леона. И затворились от Игоря древляне по смерти Олега.

В год 6422 (914). Пошел Игорь на древлян и, победив их, возложил на них дань больше Олеговой. В тот же год пришел Симеон Болгарский на Царьград и, заключив мир, вернулся восвояси.

В год 6423 (915). Пришли впервые печенеги на Русскую землю и, заключив мир с Игорем, пошли к Дунаю".

Между 915 и 941 годом в летописи практически пустые года, разве что происходит небольшой конфликт с печенегами в 920 году. Часть этого пустого правления относится к Игорю Первому, часть – к Игорю Второму. Родился он, скорее всего, между 913-920 годами. В этом случае к моменту похода на греков нашему князю от 26 до 21 года, возраст вполне достаточный, чтобы решиться на войну с Византией, и в то же время недостаточный, чтобы иметь хороший военный опыт. И наиболее вероятно, что ему около двадцати лет. Вот наш юноша и делает ошибку за ошибкой:

"В год 6449 (941). Пошел Игорь на греков. И послали болгары весть царю, что идут русские на Царьград: 10 тысяч кораблей. И пришли, и подплыли, и стали воевать страну Вифинскую, и попленили землю по Понтийскому морю до Ираклии и до Пафлагонской земли, и всю страну Никомидийскую попленили, и Суд весь пожгли. А кого захватили – одних распинали, в других же, перед собой их ставя, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в головы. Много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли и по обоим берегам Суда захватили немало богатств. Когда же пришли с востока воины – Панфир-деместик с сорока тысячами, Фока-патриций с македонянами, Федор-Стратилат с фракийцами, с ними же и сановные бояре, то окружили русь. Русские же, посовещавшись, вышли против греков с оружием, и в жестоком сражении едва одолели греки. Русские же к вечеру возвратились к дружине своей и ночью, сев в ладьи, отплыли. Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же, увидев пламя, бросились в воду морскую, стремясь спастись, и так оставшиеся возвратились домой. И, придя в землю свою, поведали – каждый своим – о происшедшем и о ладейном огне. "Будто молнию небесную, – говорили они, – имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас; оттого и не одолели их". Игорь же, вернувшись, начал собирать множество воинов и послал за море к варягам, приглашая их на греков, снова собираясь идти на них".

Ни о каком избиении греков русами в 941 году византийские хроники не знают, зато они точно знают о страшном поражении князя во время его попытки взять Византию. Спустя годы именно на этот бездарный поход ссылается Иоанн Цимисхий, византийский царь, пеняя сыну Игоря Святославу, что "ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды". Укор этот подтверждает, что войско князя было значительным (конечно, вряд ли 10 тысяч кораблей, но скажем так – множество), и что грекам удалось разбить это войско, потому как домой, "к Киммерийскому Боспору", удалось вернуться лишь немногим счастливчикам. Следовательно, "стали воевать страну Вифинскую, попленили землю по Понтийскому морю …и Суд весь пожгли" и "кого захватили – одних распинали, в других же, перед собой их ставя, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в головы", и "много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли" – все это красочное перечисление бед, которые русские в Византии натворили, все это сказано, чтобы не так убийственно звучали последующие строки о полном поражении и ужасе, охватившем нападающих, когда они впервые увидели самое секретное оружие Византии – греческий огонь. Причем, в отличие от обычного "пожгоша" да "распинаша", оружие греков описано правильно. Неудивительно, что после такого убийственного провала наш юноша вынужден был обратиться за помощью по хорошо известному адресу – то бишь к варягам Правда, не совсем понятно, к каким варягам и через какое море он должен был отправить своих людей с мольбой о помощи. Пока что все ясно:

Игорь наш добрался кое-как с остатком войска на северный берег Черного моря. Неужто к варягам за море – это утомительное путешествие на далекий север, в Скандинавию? Не слишком ли далек путь за спасением? Если верить летописям, то вторую попытку Игорь делает через два года и вынуждает Византию начать какие-то переговоры о мире, после чего через год снова идет на Константинополь. Оба раза "с варягами". При всем огромном желании Игорю вряд ли удалось бы так быстро связаться со Скандинавией и собрать большое варяжское войско. Некоторые ученые считают, что он мог обратиться за море, но за Черное, где на южных берегах сидели пиратствующие черноморские варяги. Но могли наши варяги сидеть и в "Великой Швеции" – то есть на берегах или на островах Азовского моря. "Земля в Азии к востоку от Танаквисла (Танаиса, т. е. реки Дон) называлась Асландом или Асхеймом, а главный город в этой земле назывался Асгард", - сообщала "Сага об Инглингах". Как пишет Г. Вернадский, "Ас-Града можно достичь, если пересечь Дон в восточном направлении; он, должно быть, располагался на восточном или юго-восточном берегу Азовского моря, возможно, в устье Кубани, где есть гора, которая до сих пор называется Ac-Даг ("Тора Асов"). Если так, то Ас-Град был в той же местности (или рядом с ней), что и Малороса и Тмутаракань. Мы можем добавить к этому, что название Ас-Град, которое происходит от Азовского моря, появилось позднее в Балтийском регионе. Этот второй Ас-Град, или Асгард на берегах Западной Двины, известен сейчас как Асхераден. Наименование этого второго Ас-Града нетрудно объяснить. В то время как конечным пунктом древнего варяжского пути от Балтийского до Азовского моря было устье Дона, его началом являлось устье Западной Двины. Движение по этому пути было двусторонним, поскольку не все скандинавские воины и купцы, отправлявшиеся на Восток, оставались там постоянно; многие шведские искатели приключений – даже если теперь их называли асами или русами, – проведя несколько лет на Востоке и разбогатев, со временем, бывало, возвращались домой, в прибалтийские земли, и имели обыкновение давать прежним местам новые имена, которые напоминали им о сказанной стране их подвигов и приключений". Вот к варягам Асгарда и мог послать за помощью молодой князь. Это гораздо ближе и удобнее, чем ждать "русь" с берегов Балтики. Скорее всего, днепровские князья и выступали с азовскими варягами. То есть потомками шведов, асов, славян и других народов, которые нашли приют в дружном сообществе черноморских и азовских пиратов и называли себя русами. Именно сюда, на Кубань, помещали "остров русов" арабские географы: "Страна русов является островом на озере, до острова три дня пути через леса и болота, и там такая влажная трясина, что когда человек наступает на почву, она вся колышется от сырости" и далее: "Русы совершали набеги на славян на кораблях, и они брали славянских пленников и продавали их хазарам и булгарам. У них не было обработанных земель, и они получали пшеницу от славян". Эта азовская варяжская вольница чрезвычайно напоминает будущее казачество, причем – даже в плане одежды и выбора имиджа. Современники Игорева сына Святослава описывают так: "умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светлыми глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, на одной стороне её свисал клок волос – признак знатности". Упоминают, что дружина Святослава ничем от него внешне не отличалась, что вид был у них типично "русский", то есть такой, как у азовских "русов". А о тех доподлинно известно, что носили они шальвары, отпускали усы и оселедец, могли украсить ухо серьгой. "Варяги", которых призывают в помощь князья той эпохи, тоже не выделялись на фоне русов. Во всяком случае, "скандинавоименные" послы князей выглядели ровно так же, как и "русскоименные" воины и князья. В состав набранного Игорем войска для похода 944 года, впрочем, вошли не только русь и варяги, но также словене, кривичи, тиверцы, поляне и печенеги. Последних, видимо, удалось склонить к походу не только обещанием богатой добычи, но и средством более радикальным; Игорь взял у них заложников. С этим многообещающим войском он и отправился на греков "в ладьях и на конях, стремясь отомстить за себя".

Летописи под этим годом сообщают о дальнейшем развитии событий: "Услышав об этом, корсунцы послали к Роману со словами: "Вот идут русские, без числа кораблей их, покрыли море корабли '. Также и болгары послали весть, говоря: "Идут русские и наняли себе печенегов". Услышав об этом, царь прислал к Игорю лучших бояр с мольбою, говоря: "Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани". Также и к печенегам послал паволоки и много золота. Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дружину, и стал с нею держать совет, и поведал ей речь цареву. Сказала же дружина Игорева: "Если так говорит царь, то чего нам еще нужно – не бившись, взять золото, и серебро, и паволоки? Разве знает кто – кому одолеть: нам ли, им ли? Или с морем кто в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть". Послушал их Игорь и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам, взяв у греков золото и паволоки на всех воинов, возвратился назад и пришел к Киеву восвояси". Этих печенегов, новую военную силу на юге, с этого момента будут использовать не только "повоевавшие" их киевляне, но также и Византия. В 944 году печенежская сила, очевидно, использовалась русскими и была оставлена в Болгарии для устрашения Византии, потому как через год между Киевом и Константинополем был заключен мирный договор: "Прислали Роман, и Константин, и Стефан послов к Игорю восстановить прежний мир, Игорь же говорил с ними о мире. И послал Игорь мужей своих к Роману. Роман же созвал бояр и сановников. И привели русских послов, и велели им говорить и записывать речи тех и других на хартию".

Список с договора, заключенного при царях Романе, Константине и Стефане, Христолюбивых владыках, выглядел так:

"Мы – от рода русского послы и купцы, Шор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря; Искусеви от княгини Ольги; Слуды от Игоря, племянник Игорев; Улеб от Володислава; Каницар от Предславы; Шихберн Сфандр от жены Улеба; Прастен Тудоров; Либиар Фастов; Грим Сфирьков; Прастен Акун, племянник Игорев; Кары Гудков; Каргиев Тудоров; Егри Евлисков; Воист Войков; Истр Аминодов; Прастен Бернов; Явтяг Гунарев; Шибрид Алдан; Кол Клеков; Стегги Етонов; Сфирка…; Алвад Гудов; Фудри Туадов; Мутур Утин; купцы Адунь, Адулб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емш, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турберн, Моне, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Гилем, Апубексарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли. И им поручено возобновить старый мир, нарушенный уже много лет ненавидящим добро и враждолюбцем дьяволом, и утвердить любовь между греками и русскими.

Великий князь наш Игорь, и бояре его, и люди все русские послали нас к Роману, Константину и Стефану, к великим царям греческим, заключить союз любви с самими царями, со всем боярством и со всеми людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и весь мир стоит. А кто с русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те из них, которые приняли крещение, получат возмездие от Бога вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни, а те из них, которые не крещены, да не имеют помощи ни от Бога, ни от Перуна, да не защитятся они собственными щитами, и да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будут рабами во всю свою загробную жизнь.

А великий князь русский и бояре его пусть посылают в Греческую землю к великим царям греческим корабли, сколько хотят, с послами и с купцами, как это установлено для них. Раньше приносили послы золотые печати, а купцы серебряные; ныне же повелел князь ваш посылать грамоты к нам, царям; те послы, и гости, которые будут посылаться ими, пусть приносят грамоту, так написав ее: послал столько-то кораблей, чтобы из этих грамот мы узнали, что пришли они с миром. Если же придут без грамоты и окажутся в руках наших, то мы будем содержать их под надзором, пока не возвестим князю вашему. Если же не дадутся нам и сопротивятся, то убьем их, и пусть не взыщется смерть их от князя вашего. Если же, убежав, вернутся в Русь, то напишем мы князю вашему, и пусть делают что хотят, Если же русские придут не для торговли, то пусть не берут месячины. Пусть накажет князь своим послам и приходящим сюда русским, чтобы не творили бесчинств в селах и в стране нашей. И, когда придут, пусть живут у церкви святого Мамонта, и тогда пошлем мы, Цари, чтобы переписали имена ваши, и пусть возьмут месячину – послы посольскую, а купцы месячину, сперва те, кто от города Киева, затем из Чернигова, и из Переяславля, и из прочих городов. Да входят они в город через одни только ворота в сопровождении царева мужа без оружия, человек по 50, и торгуют сколько им нужно, и выходят назад; муж же наш царский да охраняет их, так что если кто из русских или греков сотворит неправо, то пусть рассудит то дело. Когда же русские входят в город, то пусть не творят вреда и не имеют права покупать паволоки дороже, чем по 50 золотников; и если кто купит тех паволок, то пусть показывает цареву мужу, а тот наложит печати и даст им. И те русские, которые отправляются отсюда, пусть берут от нас все необходимое: пищу на дорогу и что необходимо ладьям, как это было установлено раньше, и да возвращаются в безопасности в страну свою, а у святого Мамонта зимовать да не имеют права.

Если убежит челядин у русских, то пусть придут за ним в страну царства нашего, и если окажется у святого Мамонта, то пусть возьмут его; если же не найдется, то пусть клянутся наши русские христиане по их вере, а нехристиане по закону своему, и пусть тогда возьмут от нас цену свою, как установлено было прежде, – по 2 паволоки за челядина.

Если же кто из челядинов наших царских или города нашего, или иных городов убежит к вам и захватит с собой что-нибудь, то пусть опять вернут его; а если то, что он принес, будет все цело, то возьмут от него два золотника за поимку.

Если же кто покусится из русских взять что-либо у наших царских людей, то тот, кто сделает это, пусть будет сурово наказан; если уже возьмет, пусть заплатит вдвойне; и если сделает то же грек русскому, да получит то же наказание, какое получил и тот.

Если же случится украсть что-нибудь русскому у греков или греку у русских, то следует возвратить не только украденное, но и цену украденного; если же окажется, что украденное уже продано, да вернет цену его вдвойне и будет наказан по закону греческому и по уставу и по закону русскому.

Сколько бы пленников христиан наших подданных ни привели русские, то за юношу или девицу добрую пусть наши дают 10 золотников и берут их, если же среднего возраста, то пусть дадут им 8 золотников и возьмут его; если же будет старик или ребенок, то пусть дадут за него 5 золотников.

Если окажутся русские в рабстве у греков, то, если они будут пленники, пусть выкупают их русские по 10 золотников; если же окажется, что они куплены греком, то следует ему поклясться на кресте и взять свою цену – сколько он дал за пленника.

И о Корсунской стране. Да не имеет права князь русский воевать в тех странах, во всех городах той земли, и та страна да не покоряется вам, но когда попросит у нас воинов князь русский, чтобы воевать, – дам ему, сколько ему будет нужно.

И о том: если найдут русские корабль греческий, выкинутый где-нибудь на берег, да не причинят ему ущерба. Если же кто-нибудь возьмет из него что-либо, или обратит кого-нибудь из него в рабство, или убьет, то будет подлежать суду по закону русскому и греческому.

Если же застанут русские корсунцев в устье Днепра за ловлей рыбы, да не причинят им никакого зла.

И да не имеют права русские зимовать в устье Днепра, в Белобережье и у святого Елферья; но с наступлением осени пусть отправляются по домам в Русь.

И об этих: если придут черные болгары, и станут воевать в Корсунской стране, то приказываем князю русскому, чтобы не пускал их, иначе причинят ущерб и его стране.

Если же будет совершено злодеяние кем-нибудь из греков – наших царских подданных, – да не имеете права наказывать их, но по нашему царскому повелению пусть получит тот наказание в меру своего проступка.

Если убьет наш подданный русского или русский нашего подданного, то да задержат убийцу родственники убитого, и да убьют его.

Если же у бежит убийца и скроется, а будет у него имущество, то пусть родственники убитого возьмут имущество его; если же убийца окажется неимущим и также скроется, то пусть ищут его, пока не найдется, а когда найдется, да будет убит.

Если же ударит мечом, или копьем, или иным каким-либо оружием русский грека или грек русского, то за то беззаконие пусть заплатит виновный 5 литр серебра по закону русскому; если же окажется неимущим, то пусть продадут у него все, что только можно, так что даже и одежды, в которых он ходит, и те пусть с него снимут, а о недостающем пусть принесет клятву по своей вере, что не имеет ничего, и только тогда пусть будет отпущен.

Если же пожелаем мы, цари, у вас воинов против наших противников, да напишем о том великому князю вашему, и вышлет он нам столько их, сколько пожелаем: и отсюда узнают в иных странах, какую любовь имеют между собой греки и русские.

Мы же договор этот написали на двух хартиях, и одна хартия хранится у нас, царей, – на ней есть крест и имена наши написаны, а на другой – имена послов и купцов ваших. А когда послы наши царские выедут, – пусть проводят их к великому князю русскому Игорю и к его людям; и те, приняв хартию, поклянутся истинно соблюдать то, о чем мы договорились и о чем написали на хартии этой, на которой написаны имена наши.

Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи в предлежании честного креста и хартии этой соблюдать все, что в ней написано, и не нарушать из нее ничего; а если нарушит это кто-либо из нашей страны – князь ли или иной кто, крещеный или некрещеный, – да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заклан собственным оружием.

А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, что написано в хартии этой, будет соблюдаться Игорем, и всеми боярами, и всеми людьми Русской страны во все будущие годы и всегда.

Если же кто-нибудь из князей или из людей русских, христиан или нехристиан, нарушит то, что написано в хартии этой, – да будет достоин умереть от своего оружия и да будет проклят от Бога и от Перуна за то, что нарушил свою клятву.

И если на благо Игорь, великий князь, сохранит любовь эту верную, да не нарушится она до тех пор, пока солнце сияет и весь мир стоит, в нынешние времена и во все будущие.

Послы, посланные Игорем, вернулись к нему с послами греческими и поведали ему все речи царя Романа. Игорь же призвал греческих послов и спросил их: "Скажите, что наказал вам царь?" И сказали послы царя:

"Вот послал нас царь, обрадованный миром, хочет он иметь мир и любовь с князем русским. Твои послы приводили к присяге наших царей, а нас послали привести к присяге тебя и твоих мужей ". Обещал Игорь сделать так. На следующий день призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун; и сложили оружие свое, и щиты, и золото, и присягали Игорь и люди его – сколько было язычников между русскими. А христиан русских приводили к присяге в церкви святого Ильи, что стоит над Ручьем в конце Пасынчей беседы и Хазар, – это была соборная церковь, так как мною было христиан-варягов. Игорь же, утвердив мир с греками, отпустил послов, одарив их мехами, рабами и воском, и отпустил их; послы же пришли к царю и поведали ему все речи Игоря, и о любви его к грекам".

Из этого договора ясно, что политика устрашения не слишком помогла: киевляне теряли безграничную власть над Северным Причерноморьем. Это, очевидно, и было целью заключения мира с русами для Византии. Константинополь стремился обезопасить свою Корсунь от русских набегов, которые были ничем не лучше печенежских, – русы брали пленников и требовали за них выкуп. Статьи договора как раз и оговаривают не продажу рабов Византии, как можно было бы подумать, а уплату ею выкупа за "крещеных". Вопрос, скорее всего, стоял очень остро. Но в договоре отмечены и перемены, которые происходили в среде киевлян: теперь уже указывается, что среди них есть язычники и есть христиане, поскольку скрепляется этот договор двумя разными типами клятв – христиане клянутся не нарушать статей в церкви святого Ильи, а язычники – на холме перед идолом Перуна По поводу последнего ученые ведут споры – что это, поздняя вставка, рисующая языческие обряды так, как: это представляли себе люди XII века, когда клятвы Перуну в целом отошли в прошлое, или же "факт". Мы не знаем, поклонялись ли киевляне X века Перуну, поскольку по той же летописи культ Перуна вроде бы "навязывает" киевлянам язычник Владимир, впоследствии крестивший все Русское государство. С другой стороны, в соседней Болгарии этот культ был весьма распространен до христианизации. Ясно одно: если послы разделяются на крещеных и язычников, христиан среди русов уже немало, и к этому мы еще вернемся, когда речь пойдет о жене Игоря – Ольге, образе настолько странном и противоречивом, что вне летописного канона породил множество местных легенд и преданий. Еще нас может заинтересовать тот состав посольства, который упоминает источник. Это своего рода "многонациональная гвардия". Действует эта странная компания от лица великого князя, прочих князей и всех людей Русской земли. Среди княжеских имен упоминается кроме самого Игоря его сын Святослав, княгиня Ольга, племянник Игоря – тоже Игорь, еще один племянник Прастен Акун, а также неизвестные нам Володислав, Предслава, Улеб и его жена. Часть послов носит скандинаво-германские имена, часть – славянские (в основном – болгарские), иранские, а пару из них можно идентифицировать как испорченные арабские. Характерно, что среди купеческих имен нет ни единого славянского: Адунь, Адулб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд. Турберн, Моне, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубексарь, Вузлев, Синко, кроме имени Борич (но и он в результате мог бы оказаться Борхом). Появление такого количества болгарских имен должно нас тоже насторожить. Очевидно, в киевском обществе X века уже идет смена веры и Болгария играет тут очень значительную роль. Причем роль эта совсем не нравится Византии.

По большому счету, кроме потери русскими севера Черного моря договор практически повторяет статьи, которые уже были озвучены в 911-912 году. Но потеря власти над ближним берегом была для киевлян болезненной, и руку к этому приложили не только греки. Собственно говоря, стремясь вернуть полный контроль над берегом моря, Игорь и погиб. В летописи рассказ о смерти его спустя год после подписания договора представлен так, что виноваты некие древляне, с которыми у него отношения напряженные с самого начала. Князь почему-то пытается обложить повышенной данью именно их.

"В год 6453 (945). В тот год сказала дружина Игорю: "Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам". И послушал их Игорь – пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда ж шел он назад, – поразмыслив, сказал своей дружине: "Идите с данью домой, а я возвращусь и похожу еще". И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне ж, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим. Малом: "Если повадится волк к овцам, то вынесет все стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит. И послали к нему, говоря: "Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань "Мне послушал их Игорь; и древляне, выйдя из города Искоростеня, убили Игоря и дружинников его, так как было их мало. И погребен был Игорь, и есть могила его у Искоростеня в Деревской земле и до сего времени".

В некоторых летописных сводах вместо названия непокорного племени как "древляне" указано, что Игорь отправился за данью в "Дерева". А по Льву Диакону царь Византии Цимисхий, обращаясь к Святославу, напоминает ему о печальной участи отца: "Когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое". Наши летописи просто указывают, что убили Игоря с дружиной около города Искоростеня, и что могила его в Деревской земле. Вот эта "Деревская земля" и вызывает особое смущение. По сути, эта фраза в летописи звучит не как "Деревская земля" – а "в Деревех", и отправляясь за данью, князь тоже "послуша их, иде в Дерева". Буквально – навстречу року, смерти. Так летописец обыгрывает смерть в "Деревех" как в земле древлян, и смерть от рук недовольного племени, которое привязало его к двум стволам, а затем отпустило – и взметнуло его тело вверх, разодрав пополам. Ученые считают, что Деревская земля Игоря – это земля германского племени готов-тетракситов, которое именовали тервингами. И не со славянскими древлянами были у Игоря проблемы, а с воинственными тервингами, которые жили как раз в Северном Причерноморье, а не в лесной глуши к северу от Киева. И если Игорю приходилось постоянно усмирять своих "деревлян" и обкладывать их данью, то и приходилось его войску зимовать в устье Днепра, что так не нравилось Византии. Тогда вполне понятно, почему этот пункт особо оговорен – Игорь либо вообще не жил в Киеве, либо вынужден был практически переселиться на побережье, так что тогда становятся понятны и его тесные отношения с печенегами (те до Киева не ходили), и ссоры с черноморскими греками. На крохотной территории сошлись четыре народа, и каждый из них пытался взять остальные под свой контроль.

Легенды о родословии Ольги

Легенда о крещении Ольги

Летопись рассказывает о крещении Ольге в самых светлых тонах:

"В год 6463 (955). Отправилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду. И был тогда царь Константин, сын Льва, и пришла к нему Ольга, и, увидев, что ста очень красива лицом и разумна, подивился царь ее разуму, беседуя с нею, и сказал ей: "Достойна ты царствовать с нами в столице нашей". Она же, поразмыслив, ответила царю: "Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести меня сам – иначе не крещусь". И крестил ее царь с патриархом. Просветившись ж, она радовалась душой и телом; и наставил ее патриарх в вере, и сказал ей: "Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя сыны русские до последних поколений внуков твоих". И дал ей заповеди о церковном уставе, и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении чистоты телесной. Она ж, склонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая; и поклонилась патриарху со словами: "Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских". И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице – матери Константина Великого. И благословил ее патриарх, и отпустил. После крещения призвал ее царь и сказал ей: "Хочу взять тебя в жены". Она ж ответила: "Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь". И сказал ей царь: "Перехитрила ты меня, Ольга". И дал ей многочисленные дары – золото, и серебро, и паволоки, и сосуды различные; и отпустил ее, назвав своею дочерью. Она ж, собравшись домой, пришла к патриарху, и попросила у него благословения дому, и сказала ему: "Люди мои и сын мой язычники – да сохранит меня Бог от всякого зла". И сказал патриарх: "Чадо верное! В Христа ты крестилась и в Христа облеклась, и Христос сохранит тебя, как сохранил Еноха во времена праотцев, а затем Ноя в ковчеге, Авраама от Авимелеха, Лота от содомлян, Моисея от фараона, Давида от Саула, трех отроков от печи, Даниила от зверей, – так и тебя избавит он от козней дьявола и от сетей его". И благословил ее патриарх, и отправилась она с миром в свою землю, и пришла в Киев. Произошло это, как при Соломоне: пришла царица эфиопская к Соломону, стремясь услышать премудрость Соломона, и увидела великую мудрость и чудеса: так же и эта блаженная Ольга искала настоящей божественной мудрости, но та (царица эфиопская) – человеческой, а эта – Божьей. "Ибо ищущие мудрости найдут". "Премудрость на улицах возглашает, на путях возвышает голос свой, на городских стенах проповедует, в городских воротах громко говорит: доколе невежды будут любить невежество… " Эта же блаженная Ольга с малых лет шкала мудростью, что есть самое лучшее в свете этом, и нашла многоценный жемчуг – Христа. Ибо сказал Соломон: "Желание благоверных приятно для души"; и: "Склонишь сердце твое к размышлению "Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня". Господь сказал: "Приходящего ко мне не изгоню вон"".

Эта легенда чудесным образом показывала, что Русь приняла христианство от самой "христианнейшей" страны Средневековья – Византии. Становясь крестной дочерью всесильного императора, Ольга становилась и воспреемницей правильной веры, и ореол святости переходил с княгини на всю страну, ее народ. В XII-XIII вв. это было очень актуально. Русь, к тому времени уже Киевская, становилась в ряд с европейскими странами. Так что понятно, почему эта легенда стала такой популярной. На самом-то деле император Византии нашу Ольгу не крестил, хотя она побывала в Константинополе и виделась с Константином. Эта легенда появилась лет через сто после того как Иоанн Скилица в своем труде ее обнародовал; "И жена некогда отправившегося в плаванье против ромеев русского архонта, по имени Эльга, когда умер её муж, прибыла в Константинополь. Крещеная, и истиной вере оказавшая предпочтение, она, удостоившись великой чести по этому поводу, вернулась домой".

"Константин Порфирогенит, – пишет Никитин, – не оставил сведений о причинах приезда Ольги, а его описание церемониала не дает никаких оснований говорить не только о "сватовстве", но и о крещении "архонтиссы Росии", поскольку Ольгу сопровождал "священник Григорий", т. е. она уже была христианкой. Вместе с ней на приеме находились ее родственницы, придворные дамы, а также послы и купцы, причем в том же числовом соотношении, которое указано в преамбуле договора Игоря… "Эльга росена", т. е. "росская", как ее называет Константин VII, была принята с титулом "архонтиссы Росии", т. е. правительницы страны, будучи сопровождаема шестью "родственшщами-архонтиссами", т. е. княгинями, ее сестрами или женами братьев Ольги, о которых совершенно ничего не известно, а также ее племянником, сыном брата или сестры. Ольги Эльги, но не Игоря Кроме того, вместе с Ольгой в Константинополь приехали священник Григорий, "люди Святослава", 16 придворных дам, слуги Ольги, слуги послов, прислужницы, 2 переводчика и пр., а также 22 посла и 44 купца (столько же, сколько зафиксировано в договоре Игоря). Наличие послов и купцов свидетельствует о заключении каких-то торговых и политических соглашений между греками и Русью, может быть, связанных с подтверждением или пересмотром "договора Игоря". В то же время, наличие священника безусловно снимает всякое сомнение в исконном христианстве Ольги/Эльги, нигде не названной именем "Елена", якобы полученным ею при крещении в Константинополе, как о том говорит рассказ ПВЛ. В самом деле, в случае "язычества" Ольги с ее стороны, не было бы никакой хитрости сделать императора своим воспреемником при крещении, поскольку это даже требовалось при крещении знатных язычников. Действительная хитрость, на которой изначально только и мог быть построен сюжет фаблио, дошедший до нас в урезанном виде, должен был заключаться в том, что Ольга крестилась, будучи у же христианкой, дабы, избежать сетей, которые расставлял ей сластолюбивый император".

В одном из старинных текстов северной традиции указывается между тем, что имя Ольги изначально звучало как Олена, то есть Елена. Ясно, конечно, что наша Ольга-Преслава-Елена не могла происходить из "народной" среды, потому что кастовое деление в древнем обществе было строгим и князей женили только на благородных невестах. Это было характерно как для Руси, так и для циркумбалтийских славян, и для скандинавов, и для германцев, и для латинян – и эти правила не нарушались. Если Ольга была родом из Болгарии, а не из-под северного Пскова, то она могла быть крещена во младенчестве, Болгария уже была страной христианской, хотя и с очень интересным христианством. Например, болгарские христиане считали, что "Христос взял свою плоть на небе и прошел через нее (Марию), как через канал", то есть что его рождение было мнимым (не рождался совсем) и потому он не страдал на кресте; они испытывали к кресту глубочайшее презрение, считая, что раз Христос на нем не погибал (поскольку это невозможно для лишенного плоти), то поклонение кресту – язычество и суеверие; что в мире существуют два Бога, один из них находится на небе и не занимается такой ерундой, как творение материального мира, он всеблаг, зато другой демиург создал мир материи, и имя ему Сатана, и если Ветхий завет утверждает, что бог создал человека материально, то имя этому богу известно, от него и есть все зло, человек потому как имеет тварное тело и нетварную душу, находится всегда в зоне борьбы этих двух сил – ветхого бога и светлого бога, и ему (человеку) в помощь бог послал с неба своего ангела по имени Иисус. Латиняне считали, что получили веру от апостола Петра, византийцы – что от апостола Андрея, болгары же знали, что их вера – от святого Павла. Так что болгарская ересь получила название павликанства. Идеологом этого учения невольно оказался епископ Арий, преданный анафеме на одном из первых соборов. Болгарское христианство и не скрывало, что целиком разделяет учение Ария, пришедшее из Александрии. И хотя Болгария находилась совсем рядом с могущественной Византией, побороть арианство в ней так и не удавалось. Византия, дабы изжить арианство, пробовала присоединить к себе Болгарию, и это периодически удавалось, но стабильность была тут понятием весьма шатким, к тому же в стране имелись как последователи Ария, так и греческие христиане. В конце концов византийцы стали использовать ариан для защиты границ империи. Эти христиане были хорошими воинами, они легко шли на смерть. Время Ольги, и еще более – время правления ее сына Святослава как раз и связано с попытками Византии полностью подчинить себе Болгарию. Положение осложнялось тем, что при Симеоне Болгария перестала подчиняться константинопольскому патриарху, а ученики Мефодия ушли в Болгарию. Ольга не могла не понять, что для вхождения в европейскую семью народов выбирать ей придется отнюдь не ту веру, которую она исповедует. Выбор невелик – между греческим и римским христианством По одной из версий, кроме посещения Константинополя она отправила послов и к латинянам Константинополь на этом пути был первым. Насчет Болгарии же княгиня знала, что этому христианству не выжить рядом с двумя сильными империями. Ольга была человеком крайне расчетливым, ошибок она не хотела. Она, конечно, не могла не заметить, как предвзято отнесся византийский царь к сопровождающему ее духовнику, который был из болгар. "В свите Ольги, – писал Мавродин, – которая сопровождала ее в Царьград, действительно был некий священник Григорий, но в посольстве Ольги он не играл никакой роли. Он не был официальным духовником русской княгини, во всяком случае в Византии его не считали таковым, потому что в противном случае его не обидели бы так бесцеремонно, как сделал Константин Багрянородный, дав ему подарок меньше того, что получили переводчики. Меньше Григория получили только рабы и слуги". Для Ольги такое неуважение было знаменательным. Она знала, что дальнейший путь "в цивилизацию" Болгарию обходит стороной.

Но константинопольские переговоры результата не дали. Точнее, дали, но совсем не тот, которого желала княгиня. Летопись об этом делает некий намек, проясняя характер бесед с Константином с глазу на глаз: "Эта же Ольга пришла в Киев, и прислал к ней греческий царь послов со словами: "Много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе: челядь, воск, и меха, и воинов в помощь". Отвечала Ольга через послов: " Если ты max же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе". И отпустила послов с этими словами". Очевидно, надежда стать вровень с Византией после поездки угасла, и хотя Ольга обещала императору прислать своего рода дань и войска против мятежной Болгарии и Крита, ей не понравилось, что взамен она так ничего и не получит. Так что послов отправила и без даров, и без войск. Контакта не состоялось. Не состоялось и всеобщего крещения по греческому обряду. Русь была в этом плане совсем не столь языческой, как представляется сегодня. И не столь дикой, как: принято представлять. Хотя считается, что грамоту для славян придумали Кирилл и Мефодий, но и до болгарских просветителей у славян была своя письменность, упоминаются даже некие "руськие" книги, которые видели болгары, посещая славянские поселения. Просветители были даже несколько ошарашены, когда оказалось, что христианское учение славянам уже известно. Причерноморские славяне были убеждены, что получили свое христианство и крещение от апостола Андрея, в Болгарии в этом качестве упоминали апостола Павла. А поскольку часть славян переселилась на берега Днепра с берегов Дуная, то они принесли свою веру с собой. Неудивительно, что Аскольд попал в город, который уже знал христианство. И было бы глупостью думать, что через сто лет это христианство куда-то исчезло. Никуда оно не исчезало. Просто рядом с христианами жили язычники, и князья в русских землях были чаще всего язычниками. Но христианство, которое было в русских землях, было и не латинским, и не греческим Оно казалось Ольге неприемлемым для создания сильного государства. Между прочим, этот вопрос о выборе пути встанет остро уже при Владимире. И историк Татищев записал по поводу языческой Руси следующее: "По сем иде Владимир на булгары и, победя их, мир учени и прият крещение сам и сынове его, и всю землю Рускую крести. Царь же болгорский Симеон приела иерей учёны и книги довольны". Но мы ж знаем, что Владимир крестил Русь в греческую веру? В записанном в Лаврентьевской летописи Символе веры есть одна строчка, которая указывает точно, что принятое на Руси крещение было, без всякого сомнения, болгарским и армянским: Сын подобесущен Отцу. И греческое, и римское христианство считало, что "Сын единосущен Отцу", – разница огромная: подобесущный Сын предполагает отдельное существование Отца и Сына! Именно в это и верили ариане. Владимир твердо следовал заветам бабки.

Но Ольга-то понимала, что с болгарской верой равными европейским государствам не стать. Так что, когда она разочаровалась в греках, то следующий шаг был сделан навстречу Риму. Ольга послала в Рим с просьбой прислать епископа и священников. Там, конечно, сильно обрадовались. Автор "Продолжения хроники Регинона Прюмского" сообщал, что "в лето от Воплогцения Господня 959-е… послы Елены, Регины Ругорум, крестившейся в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников". Кто-то из историков указывает, что императором был Константин, и Ольга и Елена, "королева ругав", – разные лица. Кто-то считает, что имя императора указано ошибочно, автор мог его и не знать точно, но "королева ругов" – наша Ольга Кто-то связывает "королеву ругов" со славянами-ободритами, но не может ее идентифицировать. Не правда ли, лучше смотреть на последствия? Если просили епископа, то он должен был куда-то отправиться: Рим стремился обратить как можно больше язычников. И епископ отправился. Это был несчастный епископ Адальберт, который прибыл с сопровождающими его монахами в Киев в 961 году, а через два года бежал из этого Киева, ругая языческий город и сменившего Ольгу Святослава – собственно говоря, князь его и выслал, а по дороге через земли древлян его ограбили и едва не убили. Так что, прибыв в Германию, епископ был рад, что остался жив. Наша "регина ругорум" великолепно отождествляется с княгиней Ольгой. Недаром в "Хильдесхаймских анналах" появилась впоследствии такая запись: "К королю Оттону явились послы от народа Руси с мольбою, чтоб он послал кого-либо из своих епископов, который открыл бы им путь истины; они уверяли, что хотят отказаться от языческих обычаев и принять христианскую веру. И он согласился на их просьбу, послал к ним епископа Адалберта правой веры. Они же, как показал впоследствии исход дела, во всём лгали".

Вероятно, епископ не понял, что со смертью Ольги с всеобщим крещением Руси придется повременить. Дело в Святославе, который оказался тверд в своей собственной вере – языческой. Как пишет летопись, хотя Ольга "учила его принять крещение, но они не думал прислушаться к этому; но если кто собирался креститься, то не запрещал, а только насмехался над тем. "Ибо для неверующих вера христианская городство есть"; "Ибо не знают, не разумеют те, кто ходят во тьме", и не ведают славы Господней; "Огрубели сердца их, с трудом уши их слышат, а очи видят". Ибо сказал Соломон: "Дела нечестивых далеки от разума"; "Потому что звал вас и не послушались меня, обратился к вам, и не внимали, но отвергли мои советы и обличений моих не приняли"; "Возненавидели премудрость, а страха Божьего не избрали для себя, не захотели принять советов моих, презрели обличения мои". Так и Ольга часто говорила: "Я познала Бога, сын мой, и радуюсь; если и ты познаешь – тоже станешь радоваться". Он же не внимал тому, говоря: "Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться". Она же сказала ему: "Если ты крестишься, то и все сделают то же". Он же не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям, не зная, что кто матери не послушает – в беду впадет, как сказано: "Если кто отца или матери не послушает, то смерть примет". Святослав же притом гневался на мать, Соломон же сказал: "Поучающий злых наживет себе беды, обличающего же нечестивою самого оскорбят; ибо обличения для нечестивых, как язвы. Не обличай злых, чтобы не возненавидели тебя". Однако Ольга любила своего сына Святослава и говаривала: "Да будет воля Божья; если захочет Бог помиловать род мой и землю Русскую, то вложит им в сердце то же желание обратиться к Богу, что даровал и мне". И, говоря так, молилась за сына и за людей всякую ночь и день, воспитывая сына до его возмужалости и до его совершеннолетия". Но и достигнув возмужалости, Святослав так и остался язычником С этого пути его и смерть бы не сбила. И дело не в насмешках дружины: Святослав ненавидел христиан и христианство, вряд ли он очень нежно относился и к Ольге, которая вынудила отца стать, как писали греки, "боспорским архонтом", то есть выставив из Киева к устью Днепра Только смерть Ольги в 969 году спасла его и от христианства, и от невозможности принимать собственные решения. Избавившись от супруга, Ольга очень крепко держалась за власть, то есть до самой своей смерти.

А был ли Киев?

Этот вопрос ученые стали себе задавать, когда натолкнулись на описание "киевской осады печенегами". И вот почему. Если после времен Святослава, лет через пятьдесят, печенеги действительно доходили до Киева и жгли город примерно раз в год, то при Святославе печенеги появлялись только на северном берегу моря, к верхнему течению Днепра они подниматься не рисковали. Печенеги были степным народом, который неожиданно появился в Причерноморье. Константин Багрянородный писал о печенегах (называя их пачинакитами): "В верховьях реки Днепр живут росы; отплывая по этой реке, они прибывают к ромеям; Пачинакия занимает всю землю [до] Росии, Боспора, Херсона, Сарата, Бурата и тридцати краев. Да будет известно, что пачинакиты сначала имели место своего обитания на реке Атил, а также на реке Геих, будучи соседями и хазар, и так называемых узов. Однако пятьдесят лет назад упомянутые узы, вступив в соглашение с хазарами и пойдя войною на пачинахитов, одолели их и изгнали из собственной их страны, и владеют ею вплоть до нынешних времен так называемые узы. Пачинакиты же, обратясь в бегство, бродили, выискивая место для своего поселения. Достигнув земли, которой они обладают и ныне, обнаружив на ней турок, победив их в войне и вытеснив, они изгнали их, поселились здесь и владеют этой страной, как сказано, вплоть до сего дня уже в течение пятидесяти пяти лет. Да будет ведомо, что вся Пачинакия делится на восемь фем, имея столько же великих архонтов. Из постороннего же рода никто не вторгается и не становится архонтом. Восемь фем разделяются на сорок частей, и они имеют архонтов более низкого разряда. Должно знать, что четыре рода пачинакитов… расположены по ту сторону реки Днепра по направлению к краям [соответственно] более восточным и северным, напротив Узии, Хазарии, Алании, Херсона и прочих Климатов. Остальные же четыре рода располагаются по сю сторону реки Днепра, по направлению к более западным и северным краям: а именно: фема Гиазихопон соседит с Булгарией, фема Нижней Гилы соседит с Туркией, фема Харавои соседит с Росией, а фема Иавдиертим соседит с подплатежными стране Росии местностями, с улътишши, деревленинами, лензанинами и прочими славянами. Пачинакия отстоит от Узии и Хазарии на пять днейпути, от Алании – нашесть дней, от Мордии – на десять дней, от Росии – на один день, от Туркии – на четыре дня, от Булгарии – на полдня, к Херсону она очень близка, а к Боспору еще ближе".

В год 6476 (968) в летописи появилась запись об этих пачинакитах, или печенегах: "Пришли впервые печенеги на Русскую землю, а Святослав был тогда в Переяславце, и заперлась Ольга со своими внуками – Ярополком, Олегом и Владимиром в городе Киеве. И осадили печенеги город силою великой: было их бесчисленное множество вокруг города, и нельзя было ни выйти из города, ни вести послать, и изнемогали люди от голода и жажды. И собрались люди той стороны. Днепра в ладьях, и стояли на том берегу, и нельзя было никому из них пробраться в Киев, ни из города к ним. И стали тужить люди в городе, и сказали: "Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу, – сдадимся печенегам". И сказал один отрок: "Я проберусь и ответили ему: "Иди". Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: "Не видел ли кто-нибудь коня?" Ибо знал он по-печенежски, и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то, скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ему ничего сделать. На том берегу заметили это, подъехали к нему в ладье, взяли его в ладью и привезли его к дружине. И сказал им отрок: "Если не подойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам". Воевода же их, по имени Претич, сказал: "Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если ж не сделаем этого, то погубит нас Святослав". И на следующее утро, близко к рассвету, сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенеги ж решили, что пришел князь, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и людьми к ладьям. Печенежский ж князь, увидев это, возвратился один к воеводе Претичу и спросил: "Кто это пришел?" А тот ответил ему: "Люди той стороны (Днепра)". Печенежский князь спросил: "А ты не князь ли? " Претич ж ответил: "Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем: бесчисленное их множество". Так сказал он, чтобы их припугнуть. Князь ж печенежский сказал Претичу: "Будь мне другом". Тот ответил: "Так и сделаю". И подали они друг другу руки, и дал печенежский князь Претичу коня, саблю и стрелы. Тот ж дал ему кольчугу, щит и меч. И отступили печенеги от города, и нельзя было коня напоить: стояли печенеги на Лыбеди. И послали киевляне к Святославу со словами: "Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут-таки нас. Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?" Услышав это, Святослав с дружиною быстро сел на коней и вернулся в Киев; приветствовал мать свою и детей и сокрушался о перенесенном от печенегов. И собрал воинов, и прогнал печенегов в степь, и наступил мир".

Вот это сообщение летописей и заставило историков задать странный вопрос если Святослав был, как говорят, в Перяславце, что на Дунае, то как он мог "быстро" оказаться в Киеве? Тут при всем желании "быстро" – недели две, если не дольше. За такое время печенеги вполне могли несколько раз вернуться и захватить город. Другое дело, если бы речь шла о прибрежном городке, тогда все понятно – можно и быстрее управиться. Вывод такой был сделан после изучения стандартного пути из Киева в греки с упоминанием многочисленных порогов, которые предстояло пройти, прежде чем воины могли спуститься из города – русы не пользовали "пеший" маршрут, они ходили в походы на "лодьях". Посмотрим на этот путь, описанный Константином Багрянородным;

"И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр. Прежде всего, они приходят к первому порогу, нарекаемому Эссупи, что означает по-росски и по-славянски "Не спи". Порог [этот] столь же узок, как пространство циканистирия, а посередине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издает громкий страшный гул. Ввиду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем наше, ощупывая своими ногами дно, волокут их, чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посередине, а третьи у кормы, толкая [ее] шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки. Когда они пройдут этот первый порог, то снова, забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси, а по-славянски Острову нипрах, что значит "Островок порога". Он подобен первому, тяжек и трудно проходим. И вновь, высадив людей, они проводят моноксилы, как и прежде. Подобным же образом минуют они и третий порог, называвмый Геландри, что по-славянски означает "Шум порога", а затем так же – четвертый порог, огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит, так как в камнях порога гнездятся пеликаны (по другой версии, удоды. – Автор). Итак, у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачина китов. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и, переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веручи, что означает "Кипение воды", и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как "Малый порог". Затем достигают так называемой переправы Крария, через которую переправляются херсониты, [идя] из Росии, и пачинакиты на пути к Херсону. Эта переправа имеет ширину ипподрома, а длину, с низа до того [места], где высовываются подводные скалы, – насколько пролетит стрела пустившего ее отсюда дотуда. Ввиду чего к этому месту спускаются пачинакиты и воюют против росов. После того как пройдено это место, они достигают острова, называемого Св. Григорий. На этом острове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие – кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить их живыми. От этого острова росы не боятся пачинакита, пока не окажутся в реке Селина. Затем, продвигаясь таким образом от [этого острова] до четырех дней, они плывут, пока не достигают залива реки, являющегося устьем, в котором лежит остров Св. Эферий. Когда они достигают этого острова, то дают там себе отдых до двух-трех дней. И снова они переоснащают свои моноксилы всем тем нужным, чего им недостает парусами, мачтами, кормилами, которые они доставили [с собой]. Так как устье этой реки является, как сказано, заливом и простирается вплоть до моря, а в море лежит остров Св. Эферий, оттуда они отправляются к реке Днестр и, найдя там убежище, вновь там отдыхают. Когда же наступит благоприятная погода, отчалив, они приходят в реку, называемую Аспрос, и, подобным же образом отдохнувши и там, снова отправляются в путь и приходят в Селину, в так называемый рукав реки Дунай. Пока они не минуют реку Селина, рядом с ними следуют пачинакиты. И если море, как это часто бывает, выбросит моноксил на сушу, то все [прочие] причаливают, чтобы вместе противостоять панинакитам. От Селины же они не боятся никого, но, вступив в землю Булгарии, входят в устье Дуная. От Дуная они прибывают в Конопу, а от Конопы – в Констанцию… креке Борна; от Барны же приходят к реке Дунина. Все это относится к земле Булгарии. От Дцчины они достигают области Месемврии – тех мест, где завершается их мучительное и страшное, невыносимое и тяжкое плавание". Вдумайтесь в текст, который вы прочли: это путь, который проходят по течению, вниз, но если приходится идти против течения? Теперь вам должно быть совершенно понятно, что пришедший "борзе", то есть "скоро" Святослав мог застать уничтоженный город. Однако он и в самом деле пришел "борзе", побил и разогнал печенегов. И такое могло статься, если бы осажденный "Киев" не стоял так далеко от дунайского Переяславца. Этот "Киев" находился где-то куда ближе к Дунаю, чтобы Святослав мог дать помощь своей семье.

Но больше всего смущало многих упоминание "той стороны" Днепра и помощь, которая должна была прийти с левого берега, а еще сильнее смущало другое – что жители Киева изнемогали не только от голода, но и от жажды. Это могло означать только одно: будто бы в Киеве не было ни единого колодца. Такое положение дел характерно для прибрежных городов, где очень плохо с питьевой водой, и если источник воды перекрыть – да, население станет изнемогать от жажды. Но не Киев. А что, если речь-то и шла первоначально совсем не о Киеве? Был ли Киев?

Так и родилась одна версия: речь в летописи шла совсем не о Киеве, и Ольга с внуками находилась тоже не в Киеве, и власть Святослава тоже на Киев никак не распространялась. На самом деле при Игоре, Ольге и Святославе была, скажем, не киевская, а понтийская, боспорская Русь. Тогда и смерть Игоря в "Деревех", то есть у боспорских тервингов, становилась более понятной, и набег печенегов на "условный Киев", и быстрое возвращение Святослава в город.

Но если ставка Святослава находилась в районе Тамани и Керчи, если Ольга не была в днепровском Киеве, если речь всего-то о части черноморского берега – то что было в Киеве настоящем, кто правил тем Киевом? И вот тут некоторые историки рисуют картину на редкость печальную: тот Киев был, но после смерти Олега власть в нем принадлежала совсем не потомкам Рюрика, а Хазарскому каганату, которому тот Киев вынужден был не только платить дань, но и поставлять рабов, и весь этот патронаж каганата распространялся на города лесостепной полосы, еще совсем недавно Руси Киевской. Поэтому существовала Словенская, или Варяжская, Русь на севере, Хазарская Русь в районе Киева и Северо-Причерноморская Русь на юге. Ольга была "королевой юга", но не великой княгиней всей Руси. Версия забавная, имеет своих сторонников, но доказательств, что она верна, кроме географических странностей, – нет никаких. По этой версии объединить центральные области и Причерноморье смог князь Святослав. О нем дальше и поведем наш рассказ.