Тайны мира насекомых

Встречи с бронзовками

В одной из книг известного писателя-зоолога Джеральда Даррелла описан некий странный человек — любитель живности. Его карманы были постоянно набиты разным зверьем, а над головой с громким гудением кружились жуки, привязанные к шляпе с помощью длинных ниток. Жуки были крупные, золотисто-зеленые, и чудак этот их очень любил и никогда с ними не расставался. «Человек с золотыми бронзовками» (так называется глава книги «Моя семья и звери») — одно из самых ярких впечатлений детства писателя.

Встречи с прекрасными золотыми жуками были, возможно, и у вас. Вспомните: пышное розовое соцветие татарника, а внутри, словно изумруд, блестяще-зеленый большой жучище. Тронешь его пальцем — жук либо закопается глубже в цветок, либо с громким жужжанием улетит. А поймаешь — сколько радости!

Бронзовки всегда поражают: уж очень они аккуратны, гладки, ярки. Картина становится еще богаче, когда жучиные латы разглядываешь в лупу или микроскоп; они не только тщательным образом выкованы и отполированы, но и украшены рельефным узором в виде крупных красивых ямок, а сверху залиты каким-то необыкновенно блестящим, сияюще-золотистым прозрачным лаком. Фактически жук черный, но тонкие и сложные микроструктуры его покровов, преломляющие и разлагающие свет, создают игру лучей, и жук кажется металлически-зеленым, синим и даже медно-красноватым. Такая окраска в отличие от обычной пигментной называется структурной или оптической.

У тропических бронзовок блеск еще более замечателен. Поведешь головой в сторону, и по жуку как бы пробегают волны: золотые, огненные, зеленые. В моей коллекции есть жук — черного цвета бронзовка с металлически блестящими широкими полосами, цвет которых совершенно необычен. Если держишь жука перед собой, а окно находится сзади, за твоей спиной, то полосы эти медно-красные, почти пурпурные. Повернись к окну лицом, держа волшебного жука перед собой, узор становится ярко-сине-зеленым.

При сильном увеличении микроскопа замечаешь: наружный лаковый слой жучиных кирас исчерчен мельчайшей правильной сеткой. Это видны верхние части прозрачных призмочек, стоящих вертикально вплотную друг к другу, как ячейки в сотах пчел. У бронзовки Ишиопсофа люциворакс призмочки эти были исследованы в деталях, и оказалось, что нижняя часть каждого такого кристаллика вогнута и покоится на выпуклом основании более глубокого слоя, отражающего лучи. Свет, отражаясь от такого выпуклого зеркальца, не только широко разбегается в стороны внутри призмочки, но под влиянием интерференции, неизбежной при прохождении луча через тонкие прозрачные тела (слой нефти на поверхности воды, мыльный пузырь), приобретает определенные окраски, зависящие от толщины пленок, а в оптических структурах бронзовок и от угла, под которым он вошел в призмочку и вышел из нее. Если смотреть сверху, середина каждой ячейки голубая, а края зелено-желтые. Игра света и цвета при преломлении и интерференции усложняется еще и тем, что прозрачный столбик неоднороден, слоист и как бы составлен из пачки сложенных вместе часовых стекол. Мастерице-природе пришлось немало поработать, чтобы в результате длительной эволюции создать такую сложную по структуре и потому дивную по цвету, всегда праздничную одежду бронзовок.

У наших бронзовок (золотистой, медной, мраморной) панцирь украшен рядом глубоких ямок настолько своеобразной формы, что, когда смотришь на жука в микроскоп или сильную лупу, не можешь отделаться от впечатления искусственности этих образований: будто некий мастер прочеканил ряды углублений в виде дуг или подковок, сделав это опытной, но уже усталой рукой... И чекан мастера, оставлявший эти красивые вмятины, иногда попадал частично и на старое место, так что очередное углубление оказывалось слитым или перекрещенным с другим. Строчками этих букв исписаны и надкрылья, и спинка, и даже ножки.

Преобладает, как видите, на рисунке, буква «с», но если читать внимательно, можно найти «о», «з», «э», «ф» и некоторые другие знаки. Удивительные криптограммы эти у каждого экземпляра свои, особые, редкий случай у серийно точного мира насекомых, виды которых специалисты часто определяют по расположению и количеству микроскопических щетинок и ямок. И как-то непривычно энтомологу, для которого точность — религия, видеть эти чеканные вольные узоры бронзовок, на которые почему-то не распространяются ГОСТы природы. Мало того, на надкрылье жука вида Цетониа аврата, одной из наиболее обычных и заметных российских бронзовок, я обнаружил в микроскоп слово «золото». Замечательно то, что надпись сделана по-русски, видовое же латинское название жука — аврата означает золотистая.

Впрочем у этого вида нет стандарта на окраску. Среди экземпляров бронзовки золотистой, в основном ярко-зеленых, можно встретить жуков и с различными оттенками бронзы, и с пронзительно холодным синим отливом, и золотистых, и даже густо-медно-красных. Все дело тут в толщине отдельных интерференционных элементов (возможно, «стопок часовых стекол»), имеющих изрядные «допуски».

К группе бронзовок относятся и крупнейшие жуки нашей планеты — голиафы (подсемейство бронзовок, относящееся к семейству пластинчатоусых жуков, делится на трибы; в их числе триба голиафовых). Длина жука составляет иногда 11 сантиметров. Великаны эти живут в тропиках. Представьте себе ярких громадных жуков, кружащих над вершинами пальм, — вероятно, это незабываемое зрелище. Голиаф, изображенный на цветной вклейке, относительно невелик (около 5 см); выбрал я его натурщиком не за рост, а за блеск лаково-матовый с этаким глубинным бронзовым отливом. Золотые жуки, наездники, осы — всегда желанные для меня, как художника, модели, работая над которыми попадаешь в какой-то другой мир, где царствуют другие краски, формы и эстетические законы. А первым толчком ко всему этому, видно, была простая бронзовка, пойманная и поразившая воображение в детстве.

Прошли годы, многое стало обыденным, привычным, порою серым и примелькавшимся; протекли еще десятилетия, и, что и говорить, уже не так радуют взор цветы, закаты, морские дали. Но бронзовки, бронзовки остались прежними. Только чуть разве убавились в размерах против тех, детских, а блеск тот же, и волнующая радость при рассматривании коллекционного, а в особенности живого жука, — эта радость тоже прежняя.

В зоне интенсивного земледелия бронзовок становится все меньше и меньше. И не только бронзовок, исчезают многие крупные красивые насекомые. Нашим героиням-бронзовкам не повезло еще и потому, что часть из них оказалась в черных списках вредителей сельского хозяйства, и вовсе недаром. Взрослые жуки некоторых видов имеют сквернейшую, на наш взгляд, привычку закусывать цветами плодовых и ягодных культур, выедая зелень, тычинки, пестик, лепестки. Идиллическая картина «цветы с золотыми жуками» быстро омрачается, когда узнаешь о проделках некоторых бронзовок.

Особенно сильно вредит в садах маленькая бронзовочка с этаким милым названием олёнка. К слову сказать, она вовсе не бронзовая, а черноватая, без блеска, и притом мохнатая. Менее благозвучно прозвище у другого вредителя, известного садоводам юга, — бронзовки вонючей, небольшого жучка темного цвета, большого охотника до цветков винограда, плодовых деревьев и кустарников. Этот жук не прочь закусить при случае цветками полевых и огородных культур, заметный вред причиняет он и декоративным растениям.

Ну, а настоящие, блестящие бронзовки! Неужели и они столь же вредны и их нужно истреблять или во всяком случае не жалеть, если они гибнут от инсектицидов наряду с другими вредителями сельского хозяйства?

Вовсе нет. Бронзовки золотистая, мраморная, зеленая, большая зеленая, металлическая и медная, то есть как раз самые крупные и красивые, серьезными вредителями не являются. В специальной литературе про эти виды сказано: «причиняют незначительный вред», «жуки не встречаются в массе», «вред ничтожен», то есть оснований для тотальной войны всем и всяким бронзовкам вовсе нет. Зато есть основания опасаться, что эти интереснейшие представители земной фауны будут истреблены, вымрут. Самые толстые и прочные хитиновые доспехи жуков бессильны перед инсектицидами контактного действия, то есть убивающими насекомых при попадании яда на тело. И все реже и реже удается увидеть золотого жука. Правда, горький опыт бесконтрольного массового применения ДДТ и других стойких инсектицидов широкого спектра действия, теперь запрещенных, не прошел даром. Учеными разрабатываются и уже широко применяются на полях препараты избирательного действия, убивающие только вредителя, но щадящие другую фауну. Может быть, красавицы-бронзовки все же уцелеют?

Кстати, летящая бронзовка не только красивое зрелище — при полете покровы жука переливаются на солнце. У жука-дровосека высоко подняты неподвижные тяжелые надкрылья, чтобы не мешать работе крыльев, совершающих быстрые и сильные движения. Так летает большинство жуков. И летает, надо сказать, неважно. По сравнению с мухами, пчелами и стрекозами жуки летают медленно и тяжело, повороты им даются с трудом. Вспомним хотя бы полет божьей коровки, стартующей с вашего пальца («божья коровка, полети на небо...»), а также взлет мухи-жигалки с вашего же тела, когда вы тщетно стараетесь прихлопнуть надоедливое насекомое сильнейшим ударом ладони. Плохо управляемый полет жуков — следствие несовершенства аэродинамической конструкции и ограниченности природных возможностей: жукам-летунам некуда девать торчащие надкрылья.

И лишь в летательном аппарате красавиц-бронзовок природа запатентовала нечто интересное. Надкрылья бронзовки при полете почти не подняты, плотно лежат на своем месте, на спинке. А сильные звонкие крылья выставляются сбоку, для этого на надкрыльях имеется специальный вырез, свойственный только бронзовкам. И эти быстрые, верткие в полете жуки, обладающие хорошей маневренностью, могут поспорить с такими первоклассными летунами, как шмели.

Бронзовки летают в солнечную погоду и вообще любят жару, цветы и солнце. Небольшой тучки, закрывшей солнце на несколько секунд, достаточно, чтобы сильный быстрый жук сделался вялым и позволил взять себя пальцами. Но попробуйте подойти к бронзовке на солнцепеке. Если она не упрятала голову в глубину цветка, будьте уверены, что жук заметит вас издали и взовьется в небо, лишь только подумаете поднять сачок.

Личинки бронзовок живут в дуплах старых трухлявых деревьев, перегное, норах грызунов, питаясь мертвыми органическими остатками, Таким образом, они активно участвуют в процессах почвообразования — деятельность явно полезная. Как-то из одного старенького пня мне удалось добыть множество личинок бронзовок. Работа их по превращению мертвой, но еще прочной древесины в плодородный гумус была, что называется, налицо: внутри пень был искрошен до такой степени, что остались в целости лишь тонкостенные оболочки корней — подземные трубы, населенные солидными медлительными личинками. Там же лежали и коконы — крупные каменистые орехи, склеенные из трухи, земли и помета личинок. Внутри колыбельки эти были гладки и блестящи и содержали куколок, в которых можно было узнать будущих жуков: покровы их кое-где уже тронула зеленая позолота.

А личинки долго жили в банке с трухой и демонстрировали иногда моим гостям оригинальный аттракцион: ездили по столу... на спине. Не удивляйтесь: катание на спине — единственно возможный способ передвижения этих созданий, грузных, толстых, очень похожих на личинок майских хрущей, но «богом обиженных» в отношении ног, тонких, коротких и слабых. Беднягам, оказавшимся вне подземной обители, на открытом пространстве, не остается ничего иного, как двигаться за счет энергичных сокращений тела; оказалось, что удобнее это делать, лежа вверх ногами, пока не удается доползти до укрытия и вернуться в свое подземелье.

В этой своеобразной езде личинки весьма преуспели. Скорости их довольно сносные. Во всяком случае, личинка бронзовки на спинке всегда обгоняет любую улитку и многих гусениц.

Уютному безделью подземных гнилушек личинки бронзовок многих видов почему-то предпочли беспокойные катакомбы муравейников, густо населенных хозяевами, как известно, неугомонными работягами и свирепыми вояками. Способные в секунды разделаться с любой гусеницей, брошенной рядом с гнездом, муравьи не могут (или не хотят) причинить вред толстой мягкой личинке, живущей с ними под одной крышей и питающейся растительными остатками. В добром ли согласии живут эти насекомые или же «скрепя сердце» терпят друг друга?

Известный знаток муравьиной жизни П.И. Мариковский перемещал личинку бронзовки из недр муравейника на его кровлю, и воинственное население тут же с остервенением набрасывалось на свою старую знакомую. А самих жуков, откладывающих в муравейник яйца или выбирающихся из него после вылупления из кокона, муравьи не трогают, как считает исследователь, по причине сильно своеобразного запаха, оказывающего на маленьких вояк особое умиротворяющее действие. Впрочем, не исключена возможность, что в глубине муравьиных куч личинки бронзовок и муравьи оказывают друг другу, как это принято у многих других насекомых, какие-то важные взаимные услуги. Разузнать бы все эти тонкости!

И думается, что еще задолго до того как исчезнут на планете многие замечательные представители мира насекомых, наука укажет человечеству надежные пути борьбы с вредителями вместо ушедшего в прошлое ДДТ, который истреблял без разбора не только все шестиногое племя, но и вредил птицам, зверям и даже людям. И не будем верить пессимистам, предрекающим нам самоистребление. Я лично верю в то, что именно она, наука, и сохранит на земле жизнь.

И что будут на ней даже через несколько сотен лет и лесные поляны, и цветущие травы, и птицы, и бабочки, и муравьи. И найдет человек в чашечке одного из цветков непреходящую драгоценность — большого золотого жука. А такая встреча с прекрасным, особенно если она случилась в детстве (знаю по личному опыту), запомнится на всю жизнь.

Оса-блестянка

Жаркий летний день. У бревенчатой стены дома летают разнообразные дикие пчелы и осы. Старые бревна испещрены разнокалиберными отверстиями, прогрызенными в древесине личинками усачей, златок, точильщиков, — почти готовыми норками для одиночных перепончатокрылых.

Вот пчела подлетает к круглой дырочке, скрывается в ней на несколько секунд, выползает и снова улетает за цветочной пыльцой и нектаром. Трудиться приходится усердно, отдыхать некогда: в отличие от общественных пчел она одна-одинешенька заботится о помещении, о корме для личинок, об охране потомства от врагов.

Однако что это? Несколько минут назад я видел, как из этого отверстия вылетела пчела, и вот сейчас оттуда показывается чья-то другая изумрудно-зеленая головка. Это оса-блестянка, или по-латыни хризида, — красивейшее насекомое среди перепончатокрылых. Но что она делает в чужом гнезде?

Блестянка успела в отсутствие хозяйки подсунуть свое яичко в чужую ячейку, ни дать ни взять как кукушка кладет свои яйца в гнезда других птиц. Повадки хризид, паразитирующих в гнездах одиночных ос, описаны в книге знаменитого французского энтомолога Жана Анри Фабра «Жизнь насекомых» (М., Учпедгиз, 1963). Тонкие наблюдения за блестянками проведены и в нашей стране энтомологом С.И. Малышевым.

Я жду, когда блестянка вылезет из чужого гнезда, совершив злодейство. Улучив момент, хватаю преступницу у выхода. С перепугу она свертывается в тугой комочек (на брюшке у нее выемка, куда подгибается голова) и кажется мертвой. Будто драгоценный камешек лежит у меня на ладони — коварные блестянки изумительно окрашены. Твердый покров их изумрудно-зеленого или сверкающего синего металлического цвета сплошь усеян глубокими круглыми ямками. Брюшко хризиды более гладкое и часто отливает рубиново-красным, золотым или пурпуровым цветом. Встречаются виды, окрашенные куда более сложно и тонко. Словами этого не опишешь, а когда разглядываешь осу-блестянку в микроскоп или лупу, невольно думаешь: зачем ей такая роскошь. Уж не для того ли, чтобы блеском своего наряда ослепить своих дальних родственниц, скромных тружениц-пчелок, дабы тут же их безнаказанно обманывать? Вероятно, причина есть — в природе все целесообразно. Сами насекомые в красоте ничего не смыслят, но роскошный наряд блестянки имеет, по-видимому, определенное назначение. Но какое — пока для нас тайна.

Мною зарисовано немало интересных и красивых перепончатокрылых: и желтых ос, и стройных наездников, и больших мохнатых шмелей, и крошечных орехотворок, но лучшим украшением этой «галереи» остаются все-таки разбойницы-блестянки. И очень хочется, чтобы эти маленькие носители красоты (красоты уникальной и волнующей) жили на нашей планете всегда.

Писать золотых ос хризид красками очень трудно: у красок явно не хватает силы. Притом чистоту цвета нужно постоянно сочетать со скрупулезной проработкой всех ямочек на покровах, без которых пропадает половина прелести. Мелкие же детали, изображенные в подробностях на картине или цветном рисунке, глушат общий чистый цвет. Пробовал применять флуоресцентные (отсвечивающие) краски — те самые, которыми сейчас красят речные бакены, некоторые сигналы и применяют в ярких рекламах. Блики стали более звонкими, но все равно получается что-то не то. Короче говоря, осы-блестянки для меня пока что недосягаемая вершина.

Я рисую тараканов

Как-то один знакомый художник спросил меня: «Ты еще не бросил рисовать своих тараканов?» — «Нет, — говорю, — не бросил. И почему вы считаете, что это так уж плохо — рисовать насекомых. Какая, собственно, разница — крупное или мелкое животное». — «Зверей, — ответил мой собеседник, — знают все. А зачем всем знать, как выглядят под микроскопом всякие там букашки и инфузории? Это занятие биологов, а не художников. Кому, к примеру, нужен портрет комара?»

А ведь дело вовсе не в размерах животного и степени их известности. Важно, как художник сумеет показать своих героев и натурщиков, чем привлекают его самого эти существа, хорошо ли знает он их жизнь, строение и повадки.

Мне на иллюстрирование попала популярная книга о насекомых, и, на мое счастье, книга эта была о моих давних друзьях и питомцах — о муравьях. Встал вопрос: какими изображать их? Симметричными, со строго расправленными лапками, со скрупулезной передачей всех особенностей, как обычно делают в учебниках и научных книгах. Или же примерно условными, стилизованными, лихими, лишь бы украсить и заполнить страницу. Книга научно-художественная. Поскольку она научная, значит, нужно выполнять первое условие. Но она в то же время и художественная. Следовательно, нужно иметь в виду и второе. А оба условия вроде бы в изображении животных исключают друг друга. В общем, задача была нелегкой.

В моей домашней лаборатории, кроме кузнечичьих и сверчиных клеток, жучиных и гусеничных жилищ, появились искусственные муравейники, сначала один, потом несколько. Вооружившись оптикой, планшетом с бумагой и терпением, я подолгу наблюдал за повадками своих питомцев, за их жизнью, за позами, принимаемыми во время работы, еды, умывания, «разговора», ухода за потомством. Это был особенный мир — таинственный, своеобразный, словно я бродил по иной планете среди ее обитателей, подвижных, изящных, обладающих необыкновенно выразительной внешностью, поражающих совершенством строения и какой-то осмысленностью действий.

Но как передать все это на рисунках? Работающие насекомые всегда в движении, и я успевал схватить позу или действие лишь в быстрых, схематических набросках, иногда состоящих из двух-трех линий. Эти наброски после основательного пополнения знаний по анатомии, морфологии, систематике муравьев, дополнительных наблюдений их в природе и послужили основным исходным материалом для иллюстраций, на которых требовалось изобразить героев живыми и умными, ввести элемент сказочности, таинственности и даже легкого юмора, притом не нарушая научной достоверности. Некоторые рисунки из моего «муравьиного» цикла вы найдете на этих страницах.

Отправляясь в очередную экскурсию на природу, я беру с собой принадлежности для рисования, и всякий раз в блокноте появляются новые наброски.

Иногда натурщики мои исправно позируют и после смерти: разыскав нужное насекомое в коллекции и расправив его (чтобы не сломались сухие конечности), с помощью булавок, пластилина и различных приспособлений придаешь ему нужную позу — бегущего, летящего, падающего. Но для этого все равно необходимо хорошо знать повадки и биологию своего героя.

Высочайшее наслаждение доставляет мне разглядывать в слабый бинокулярный микроскоп живых насекомых. Сверкающие полированным металлом чеканные доспехи жуков, мохнатые шубы шмелей и гусениц, замысловатые ткани узоров на крыльях бабочек, тончайшие переливы радуги на крылышках наездников, какие-то неземные сочетания форм и красок, невиданная игра света — все это не дает оторваться от окуляра.

А каких только физиономий не бывает у насекомых! Какое разнообразие характеров и выражений!

...Вот в поле зрения появились длинное буроватое туловище, спинка, разрисованная узором, напоминающим греческий меандр, и вдруг — высокая странная голова с глазами навыкате, с блестящим полуоткрытым ртом. Это маленький травяной клопик из семейства набидовых. А это совсем человеческое лицо. Наверное, нежный светло-желтый хитин на голове мухи-сирфиды случайно помялся в коллекции, так что сбоку стал напоминать профиль человека. Просматриваю еще несколько сирфид того же вида, поворачивая их по очереди на бок, и что же вы думаете — все мухи «на одно лицо» Высокий лоб, красивый прямой нос, губы, подбородок — идеально правильные черты женского лица.

Фантастическая физиономия с длинным угрюмым хоботом принадлежит скорпионовой мухе — древнему реликтовому насекомому, дожившему до наших дней. Приглядитесь, чуточку воображения, и на вас повеет далеким прошлым, запечатленным не то в этих больших странных глазах, не то во всем облике древнего жителя Земли.

Особенно выразительно выглядят те насекомые, у которых голова сочленена с переднегрудью очень подвижно. У верблюдки шея вставлена в просторную трубку: чтобы высмотреть жертву, расправиться с ней, хищнице-верблюдке надо часто вертеть головой.

У жука-трубковерта голова сочленена с туловищем настоящим шаровым шарниром, но это устройство предназначено для более мирных целей. Жук скручивает из березовых листьев плотные бочоночки очень хитрой конструкции, орудуя лапками, а главное челюстями. Чтобы перехватить, загнуть, надрезать тугой лист, сложить его вдвое, скрепить края будущего жилища личинки, жуку нужно как следует поломать голову в буквальном смысле, то есть необходима свобода движений в шейном суставе.

Еще несколько портретов: необычайно длинноногий слоник с идеально круглой головой; стрекоза-стрелка, громадные глаза которой охватывают сразу весь мир; глуповатая рожица травяной цикадки; высокий островерхий шлем клопа-черепашки с рядами прочеканенных мелких ямок.

А кто это — угрюмый, набычившийся, обросший длинной густой шерстью? Какой-нибудь неведомый житель подземного царства или мохнатый шмель? Вовсе нет, это голова самой что ни на есть обыкновенной бабочки-совки, из тех, что стаями кружатся у фонарей теплыми летними вечерами.

...Где-то вдалеке колышется в летнем мареве лиловая полоска леса, к которому лежит сегодня мой путь. Жарко. Пушистый чернозем, нагретый солнцем, мягко пружинит под ногами: дорога идет через пашню. Справа и слева до самого горизонта разлились темным океаном вспаханные поля — пары, по океану бегут волны горячего марева, струятся, перекатываются вдалеке, и если не смотреть под ноги, то кажется, что медленно плывешь к далекому лесистому островку.

Но как не смотреть вниз, когда через каждые десять-двадцать шагов передо мной вспархивает какое-то насекомое, быстро отлетает вперед и там, едва заметное, пикирует в горячую дорожную пыль. Ускоряю шаги — длиннее и чаще перелеты, осторожное насекомое никак не хочет подпустить меня ближе. Делаю короткую остановку, надеваю на объективы бинокля самодельные приставки из очковых стекол (приспособление для разглядывания близких и мелких объектов) и шагаю вперед; надо еще раз спугнуть таинственного летуна и заметить место, где он сядет. Маленькая серая тень вильнула в воздухе, упала на дорогу и замерла.

Тихонько подвигаюсь вперед. Шаг, еще шаг. Навожу бинокль. В поле зрения комочки земли, прошлогодние соломинки; несколько муравьев перебегают дорогу; жучок-песочник, серый и корявый сверху, похожий на комок чернозема, торопится куда-то по своим делам.

И вдруг вижу: красивый жук, матово-зеленый, стройный, высоко подняв туловище на длинных ногах, сделал короткую перебежку, резко повернулся в мою сторону и уставил на меня огромные выпуклые глаза, отражающие солнце каким-то особенным, искристым блеском. Зубастые челюсти-жвалы (они вовсе не портили изысканную внешность красавца) вдруг заходили туда-сюда, словно половинки ножниц. Жук снова повернулся боком, заметив что-то вблизи себя, и на его брюшке вспыхнуло отражение солнца, неожиданно рубиново-красное.

Да ведь это же скакун — представитель подсемейства Цицинделин (из семейства жужелиц), обитающего главным образом в тропиках и на юге нашей страны! Не такой, значит, у нас в Омской области и север. Но, что это... Кажется, сейчас произойдет нечто интересное: маленький буроватый долгоносик шустро семенит по дороге в трех-четырех сантиметрах от скакуна. Секунда — и зеленоватый «леопард» метнулся к жертве, тронул ее усиками, занес над нею ослепительно белые жвалы с ужасающими острыми зубцами... Нажать бы гашетку кинокамеры, чтобы застрекотала пленка. Какие уникальные кадры удалось бы получить! Но в руках у меня обыкновенный полевой бинокль с самодельными приставками из очковых стекол. Надо хорошенько запомнить эту редкостную сцену, и я мысленно делаю подробный набросок с натуры, стараясь запечатлеть в памяти все увиденное. А через минуту, когда зубастый охотник покончил с жертвой и улетел, достал блокнот и зарисовал то, что удалось запомнить.

Но ведь нужно нарисовать скакуна и вблизи, через микроскоп. Эх, и трудно это было — выслеживать прыткого хищника! Подкрадываешься к нему не дыша, но в самый последний миг, когда уже занесен сачок, глазастый скакун мгновенно расправлял крылья, срывался с места и, как бы дразня тебя, садился неподалеку и обязательно на виду. И все это, как правило, на убийственной жаре.

Зато после, дома, не оторвать глаз от окуляра: матово-зеленый панцирь со светлыми бляшками, челюсти-жвалы, свободные от зубцов, плоскости которых залиты белой эмалью; блестящий низ, отливающий то изумрудами, то рубинами, то синевой полированного кобальта и указывающий на принадлежность к экзотическому семейству.

Я вспоминаю слова того знакомого, который доказывал мне, что изображениям насекомых место только в специальных книгах. Теперь, когда прошли годы и позади несколько иллюстрированных книг, я с ним не согласен. И еще думаю вот о чем: сколько еще людей находится в плену неверных убеждений и представлений, появляющихся как неизбежное следствие отрыва от природы, когда перестают ее замечать и уважать!

Как рисовать насекомых

Несколько советов начинающему художнику-анималисту[2], пожелавшему испробовать свои силы на насекомых.

Основательней познакомьтесь с морфологией (внешним строением) насекомых, запомним части тела, подвижно соединенные между собой (голова, грудь, брюшко); отдельно — строение ног (тазик, вертлуг, голень, лапка); отдельно — строение и положение крыльев. Лучшее пособие для первого знакомства с морфологией — книга профессора П.И. Мариковского «Юному энтомологу». В ней же рассказано, как собирать и коллекционировать насекомых.

Делайте как можно больше набросков с живых насекомых — шариковой ручкой или мягким карандашом. Лучше начинать с крупных и неторопливых обитателей вашего живого уголка — гусениц, жуков-медляков, богомолов, переходя потом к изображению более шустрых и мелких насекомых (например, лабораторных муравьев) и к работе в поле.

В набросках нужно стремиться передать общий «характер» насекомого и его позу — отдыхающего, кормящегося, нападающего. Избегайте рисовать много деталей: иногда достаточно двух-трех линий. Живость и выразительность таких набросков зависит от практики: чем больше вы их сделаете, тем лучше они будут получаться.

Лупу для рисования небольших насекомых лучше укрепить на простом самодельном штативе, согнутом из мягкой проволоки. Для очень мелких насекомых нужен несильный (например, детский) микроскоп; насекомое в этом случае помещается между двух стекол, внутри пластилинового колечка, соответствующего полю зрения прибора. «Домик» этот не должен сдавливать живое насекомое.

В отличие от «мгновенного» наброска долговременный, «капитальный» рисунок следует вести постепенно, «от большого к малому»: сперва разместите его на листе бумаги, затем легонько постройте все крупные части тела насекомого, поначалу в виде простых геометрических форм — треугольники, круги, квадраты. Обязательно постройте и ось симметрии. Найдя и точно выверив расположение, симметричность и взаимоотношение крупных форм, переходите к изображению более мелких (ножки, усики, узоры на крыльях). На примере рисунков бабочки и жука здесь показаны последовательные этапы построения рисунка и дальнейшей с ним работы.

Постарайтесь придать насекомому его живую позу — бегущего, летящего, нападающего. Но для этого все равно нужно знать повадки своего героя, много наблюдая его в природе и лаборатории.

В рисунках тушью или карандашом избегайте обилия черноты, оставляя ее лишь в нескольких «особо черных» местах. Изображая насекомое в цвете — акварелью или цветными карандашами — стремитесь к свежести, чистоте цвета, не «замучивая» рисунок или этюд многократным наложением краски или карандашных штрихов.

Обязательно прочтите книгу художника-анималиста В.А. Ватагина «Изображение животного».

Рисование и наблюдение насекомых — хороший подготовительный этап для будущих живописцев и графиков любого профиля, не только анималистов. А зоолог, умеющий хорошо рисовать, — большая ценность для науки.

Находке — сорок миллионов лет

По поводу крохотного темного пятнышка, едва просматривавшегося на уголке недорогой янтарной запонки, можно было не досадовать — уж слишком мелким оно было, это пятнышко, и к тому же почти скрыто от глаз непрозрачной жилкой минерала.

Но при внимательном рассмотрении оказалось: это — насекомое. Целехонький, словно живой, комарик, относящийся скорее всего к семейству так называемых галлиц. Когда же и как попал он в янтарь?

...Около 40 миллионов лет тому назад на толстом стволе дерева (а деревья эти были совершенно не похожи на современные) образовалась трещина, и из нее вытекла смола. Быть может, привлеченный ее запахом, присел на смолу комарик и... сразу прилип. Но прилип так удачно, что остался почти целым. По-видимому, он был еще живой, когда следующая капля древней живицы залила его сверху, изолировав от внешнего мира и предотвратив гниение и высыхание.

Менялись на планете эпохи, проходили тысячелетия, миллионы лет... Остатки от древних лесов — большие и малые комья застывшей смолы — оказались погребенными под толщей напластований. Смещались материки и океаны, исчезали древние леса и появлялись новые, на них не похожие, населенные неведомыми зверями и птицами. Вымерли и те «пранасекомые», которые дали начало современным видам, и те, которые не оставили за собой никаких поколений. А замурованный в янтарную смолу комарик спокойно лежал в недрах планеты и как бы ждал своего часа.

Янтарь — чудесная прозрачно-золотистая смола третичного периода, вымытая морскими прибоями из неведомых нам геологических слоев со дна моря, — доносит до нас древних насекомых, иногда совершенно целых. И тогда ученые-палеоэнтомологи получают замечательную возможность подробно изучать представителей той далекой эпохи — ведь «круглый» возраст балтийских янтарей составляет сорок миллионов лет (янтарь в основном собирают в Прибалтике).

В моей находке — шесть длинных ножек, пара тонких красивых крыльев, отороченных бахромой нежных волосиков, длинные усики, тоже совсем целехонькие. Галлица (это самец) окрашена в буровато-серый цвет, тело покрыто светлым пушком. И вообще сохранились самые тончайшие и нежные детали организма, даже внутренности, которые просвечивают сбоку между сегментами брюшка. Вокруг насекомого в смоле — пузырьки воздуха.

Несмотря на то, что останки насекомых в янтарях встречаются не так уж и редко, каждая такая находка, особенно если объект хорошо сохранился, — большая ценность для науки. Ведь любое из «янтарных» существ принадлежит к вымершим ныне видам (или превратившимся в другие, современные), почти всякий раз неизвестным науке.

Из янтаря я выпиливаю сейчас небольшой прямоугольный блок с галлицей внутри, после шлифовки и должного оформления он займет место в музее. Поскольку объект очень мал — в длину около двух миллиметров, — рядом будут экспонироваться «укрупненные» рисунки или фотографии.

Вот он, на наброске, сделанном с натуры, посланец далекой эпохи — комарик-галлица из третичного янтаря.

...Протирая «запонку» перед тем, как рисовать, я вдруг уловил странный волнующий запах. Потер еще сильнее. Да это пахла древняя смола! Свежий, ароматный запах леса! Это было удивительное чувство, и на какой-то миг мне снова показалось, что я ощутил великую связь жизни древней и жизни сегодняшней.

А под микроскопом в крохотных пузырьках, окружавших комарика, отразилось окно моей рабочей комнаты, и в нем — по два светлых облачка, плывущих по весеннему небу.