Тайны природы. Синергетика: учение о взаимодействии

В своем фантастическом романе «Foundation»[19] знаменитый американский писатель Айзек Азимов изображает ученого, доктора Селдона, который способен просчитать поведение человечества на много сотен лет вперед. Герой романа имеет, в частности, в своем распоряжении средства для предсказания революций. Прогнозы такого рода, естественно, занимают не только ученых в фантастических романах: и для нас с вами, и, безусловно, для политиков способность делать такие прогнозы хотя бы на несколько ближайших лет оказалась бы чрезвычайно ценной. Революцией называется переворот, в результате которого один государственный порядок в отдельно взятой стране сменяется другим. Используемое в этом определении слово «порядок» сразу же отсылает нас к наиважнейшему вопросу синергетики: каким образом в результате взаимодействия отдельных элементов системы возникает порядок? В контексте темы данной главы этот вопрос звучит так: каким образом в результате взаимодействия отдельных граждан возникает упорядоченная государственная структура?

Общественное мнение в роли параметра порядка

Здесь мы снова сталкиваемся со своеобразными взаимоотношениями между отдельными индивидуумами и упорядоченной структурой. Структура подчиняет себе индивидуумы; однако верно и обратное: именно индивидуумы и поддерживают существование структуры. Исследуем эти взаимоотношения подробнее на примере такой актуальной социологической темы, как формирование «общественного мнения».

Наш тезис звучит следующим образом: господствующее общественное мнение играет роль параметра порядка, оно подчиняет себе личные мнения отдельных людей и распространяется все шире и шире, поддерживая тем самым свое собственное существование.[20]

Тезис этот, естественно, нуждается в более глубоком обосновании, и я рад сообщить читателю, что социологическая литература содержит массу необходимых для такого обоснования сведений. Разумеется, отношения в области, изучаемой социологами, намного сложнее по сравнению с таковыми в лазере или в жидкости, ведь здесь задействованы еще и другие силы, другие компоненты системы; в качестве таких подсистем можно рассматривать средства массовой информации, с одной стороны, и правительство — с другой. Несмотря на подобные осложнения, мы все же оказываемся в состоянии разобраться в том, каким образом возможно при помощи операций над понятиями синергетики проложить тропу сквозь джунгли различного рода хитросплетений и получить в результате довольно четкую и ясную картину взаимосвязей отдельных элементов общества.

В рамках упомянутого тезиса выдвинем следующие положения:

Синергетика допускает рассмотрение целого ряда подобных взаимосвязей между параметром порядка и подчиненной ему системой с помощью математических моделей; в результате такого рассмотрения можно выявить некую динамику формирования общественного мнения. Попытаемся ответить на вопрос о том, каким же образом понятие «параметр порядка» и принцип подчинения способны осветить взаимосвязи между различными силами, действующими в обществе. Для этого обратимся к рис. 15.1, на котором упомянутые взаимосвязи представлены в виде диаграммы. Стрелки на диаграмме обозначают направления влияния; дальнейшее, более подробное и тщательное рассмотрение отдельных взаимосвязей мы будем основывать именно на этом конкретном примере.

^{Рис. 15.1. Взаимосвязи между правительством, средствами массовой информации и общественным мнением}

Концепция подчинения параметром порядка других компонентов системы достигла в социологии шокирующих размеров. Считалось, что формирование суждения отдельной личности полностью подчинено влиянию господствующего суждения (рис. 15.2).

^{Рис. 15.2. Формирование мнения отдельного человека подчинено господствующему суждению}

Это утверждение оказалось настолько провоцирующим, что вскоре были предприняты попытки выдать его за недопустимую экстраполяцию естественнонаучных процессов в область социологии. Не будем, однако, судить слишком поспешно, а предоставим слово самим социологам. В своей книге «Спираль молчания»[21] известная исследовательница общественного мнения Элизабет Ноэль-Нейман собрала наблюдения ведущих социологов, подводящие под наш тезис более прочный фундамент. Размышляя о многочисленных примерах, включенных в эту книгу, повествующую о новых типах параметров порядка и подчиненных подсистем, мы прежде всего должны задаться вопросом о более точном определении понятия «параметр порядка». Поскольку в нашем примере мы идентифицируем параметр порядка с господствующими политическими взглядами, нам следует прежде всего выяснить, что же, собственно, это такое — общественное мнение?

В социологической литературе существуют десятки определений этого понятия. Поскольку данная книга обладает, в основном, естественнонаучной направленностью, наше определение должно по возможности включать в себя измеримые величины и избегать каких-либо двусмысленных понятий. Мы можем воспользоваться теми же методами, какими пользуются научные организации, исследующие общественное мнение.

Упомянутые организации разрабатывают для своих нужд нечто вроде перечня вопросов, охватывающего самые актуальные проблемы современности. В качестве типичных примеров таких вопросов можно привести следующие: «Являетесь ли Вы сторонником смертной казни?», «За какую партию Вы проголосовали бы в настоящий момент?» и т. д. Опросив некоторое количество людей, социологи пересчитывают голоса, отданные, скажем, той или иной партии, и получают, таким образом, картину соответствующего распределения мнений. Выстроенные на основе подобных подсчетов диаграммы позволяют очень легко выяснить, какие именно политические настроения преобладают в данный момент. Такой подход можно считать эквивалентом исследования структуры в традиционном научном представлении (рис. 15.3).

^{Рис. 15.3. Пример распределения мнений по вопросу о смертной казни}

Однако для синергетики важна прежде всего динамика происходящего, то есть процесс образования структур. В первую очередь нас интересует вопрос о том, каким образом вообще возникает обнаруженное распределение. Здесь возможны два крайних случая. В первом случае перед нами совершеннолетний гражданин, абсолютно самостоятельно формирующий свое собственное мнение; во втором — человек, склонный разделять мнение окружающих, легко поддающийся чужому влиянию. Именно в последнем случае описанные нами взаимосвязи — или, иными словами, синергетические эффекты — и играют решающую роль.

Внушаемы ли люди?

Теперь, опираясь на социологический материал, посмотрим, как следует поступать, имея дело со склонностью людей поддаваться внушениям и уступать чужому влиянию. Подобная склонность является естественной человеческой реакцией на окружающий мир; предполагается, что в основе этой реакции лежит психологическая предрасположенность человека вообще. Современная цивилизация создала для человека весьма сложное окружение, в котором ему подчас легко запутаться. Из одной конфликтной ситуации он попадает в другую, и бывает очень непросто отыскать выход из сложного положения, опираясь только на собственные силы. Эти трудности и склоняют человека к тому, чтобы последовать чужому примеру, поддаться чужому влиянию, прислушаться к чужому мнению. Проводимые социальными психологами эксперименты показывают, что не так уж незначителен процент людей, соглашающихся с мнением, которое они при других обстоятельствах сочли бы неверным, либо даже с мнением, заведомо неверным на их теперешний взгляд.

Необычайно ярок в этом смысле пример, основанный на результатах экспериментов американского психолога Соломона Э. Эша. В книге Э. Ноэль-Нейман эти эксперименты описаны следующим образом:

«В начале пятидесятых годов в американской научной литературе появилось сообщение об эксперименте, проведенном социальным психологом Соломоном Э. Эшем более пятидесяти раз. Задача испытуемых в этом эксперименте сводилась к тому, чтобы оценить длину предложенных отрезков в сравнении с образцом. Каждый раз из трех предлагаемых отрезков по длине с образцом совпадал лишь один-единственный (рис. 15.4). Задание несложное — во всяком случае, на первый взгляд, — ведь обнаружить среди предложенных отрезок нужной длины очень просто. В каждом эксперименте принимали участие восемь-девять человек. Сам же эксперимент проводился следующим образом: группе предъявлялись для сравнения отрезки, и испытуемые друг за другом, по очереди, должны были называть номер отрезка, длина которого, по их мнению, совпадает с длиной отрезка-образца. Серия включала в себя двенадцать опытов, т. е. двенадцать повторений одной и той же процедуры.

^{Рис. 15.4. Эксперимент Соломона Эша. (Подробности см. в тексте.)}

После того как в первых опытах серии все участники единодушно распознавали отрезки нужной длины, руководитель эксперимента изменял условия. Его помощники, посвященные в суть эксперимента, друг за другом называли в качестве верного ответа номер отрезка, длина которого не совпадала с длиной образца. Психологи наблюдали за поведением ни о чем не подозревающего испытуемого, который должен был отвечать последним: сумеет ли он сохранить собственное мнение под давлением преобладающих чужих — и неверных? Начнет ли он колебаться — или будет твердо стоять на своем?

Результаты эксперимента оказались следующими: из каждых десяти испытуемых двое не поддавались на провокацию и давали ответ, соответствующий их личному восприятию; двое присоединялись к чужому мнению только один-два раза из десяти; шестеро же оставшихся, соглашаясь с большинством, сообщали экспериментатору в качестве собственных заведомо неверные ответы. Это означает, что даже в безобидных вопросах и в безразличных, т. е. не затрагивающих их реальных интересов, ситуациях значительная часть людей предпочитают присоединяться к мнению большинства, даже в тех случаях, когда это мнение безусловно ошибочно.»

С точки зрения синергетики, такая подверженность чужому влиянию является источником всех коллективных эффектов, возникающих при формировании общественного мнения. При этом совершенно неважно, как именно осуществляется такое влияние, и даже каким образом этот процесс описывается математически. В полном соответствии с универсальными закономерностями, лежащими в основе синергетики, в подобных ситуациях автоматически возникает конкуренция между различными суждениями, в результате которой одно из них оказывается доминирующим и побеждает в конкурентной борьбе.

Особенно ярко эти процессы прослеживаются на примере изменений моды, которая и есть, собственно, не что иное, как выражение общественного мнения. Впрочем, здесь же становится отчетливо различим и тот факт, что при такого рода коллективных эффектах предпочтение в коллективах в конечном счете отдается не объективному, а субъективному направлению. Будут женщины носить короткие или длинные юбки, а мужчины — узкие или широкие брюки, оказывается исключительно вопросом вкуса, а не плодом долгих размышлений — если речь не идет о самих создателях моды, желающих оживить торговлю, чего им, собственно, и удается достичь, искусно манипулируя в своих целях коллективным поведением людей. Это верно не только в отношении модельеров; в этом же заключается и секрет удачливых политиков: они понимают, как можно использовать в свою пользу подобные коллективные течения. Несколько позднее мы еще вернемся к этому моменту.

Поскольку при формировании общественного мнения действительно имеют место синергетические эффекты, было бы в высшей степени странно, если бы они ускользнули от внимания социологов. В самом деле, тому находится немало подтверждений как в современной социологической литературе, так и в истории социологии. Понятие «общественное мнение» («l'opinion publique») впервые обнаруживается, кажется, у Ж.-Ж. Руссо (1712-1778), который говорит об общественном мнении как о выносящей суждения инстанции, неодобрения которой следует всячески избегать. В рамках же современного определения предпочтительнее будет, пожалуй, говорить о «господствующем» или «преобладающем общественном мнении».

Подверженность людей чужому мнению находит яркое выражение нашла в словах Джеймса Мэдисона (1751-1836), отца американской конституции: «Если верно то, что всякая власть и всякое правительство опирается на общественное мнение и благодаря общественному мнению получает признание и доверие, то так же верно и то, что сила убеждений каждого отдельного человека и степень влияния его собственного мнения на его действительное поведение, на его поступки, зависят в значительной мере от того, сколько людей, по его представлениям, думают так же, как он. Разум человека — и человек вообще — становится труслив и осторожен, если чувствует себя оставленным в одиночестве, однако он силен и уверен в себе в той мере, в какой верит в то, что многие другие люди думают так же, как он.»

Элизабет Ноэль-Нейман пишет об этой связи так: «Общественная природа человека вынуждает его страшиться обособленности и желать уважения и любви со стороны других людей.» И еще: «Только в том случае, если мы предположим существование в душе человека сильнейшего страха перед изоляцией, нам удастся объяснить то колоссальное влияние, которого — по крайней мере в коллективе — достигают люди, способные (не прибегая при этом к помощи каких бы то ни было средств демоскопии) с большой точностью сказать, какое из суждений окажется поддержано большинством, а какое — меньшинством.» И далее: «Напряжение сил, которого требует от человека соблюдение правил, предписанных внешним миром, оказывается, по-видимому, меньшим злом, нежели опасность внезапно потерять благосклонность окружающих его людей и оказаться в одиночестве.»

Значительно раньше подобную подверженность чужому влиянию Алексис де Токвиль (1805-1859) описывал таким образом: «В демократических сообществах общественное благо необходимо точно так же, как воздух, которым дышат, и не сойтись во мнениях с большинством — это, в определенной степени, означает «не жить». Для усмирения инакомыслящих здесь нет необходимости прибегать к помощи закона — достаточно простого выражения неодобрения. Под тяжестью этого неодобрения инакомыслящие чувствуют себя отверженными и бессильными что-либо сделать, оказываются лишены какой бы то ни было надежды.»

Сама по себе возможность влияния, естественно, ничего не скажет нам поначалу об осуществлении макроскопического упорядоченного состояния — в нашем случае таким макроскопическим состоянием является доминирование в конечном счете одного из имеющихся суждений; это процесс можно описать только математическими методами синергетики. Подверженность же влиянию имеет следствием эффект подчинения — тот же, что знаком нам по примеру с лазерным светом. Доминирующая там волна — кстати, не без скрытого умысла названная нами модой — в конечном счете побеждает в конкурентной борьбе с волнами какой-либо другой длины, вследствие чего в ее власти оказывается все большее и большее число атомов. Совершенно аналогичным образом происходит и формирование общественного мнения. Все больше и больше людей оказываются под влиянием доминирующего общественного мнения и, в конечном счете, поддерживают его.

Кроме того, Алексис де Токвиль ясно представлял себе механизм действия господствующего в синергетике принципа подчинения. Он отмечал, что демократические сообщества ликвидировали лишь ту власть, которая «безмерно препятствовала или задерживала взлет индивидуального сознания», что они перекрыли тем самым путь к духовной свободе. Когда же «под властью определенных законов» — Токвиль имеет в виду авторитет большинства — «подавляется духовная свобода, ... зло просто меняет личину, и люди оказываются лишены средств для независимой жизни; они лишь открывают для себя новый род кабалы.»

Еще отчетливее такое положение вещей описал Джеймс Брайс, опубликовавший в 1888 году статью о тирании большинства.

Посему ничуть не удивительно, что конечный результат этого процесса, обозначаемый нами как «доминирующее суждение», другие исследователи непосредственно определяют термином общественное мнение. Общественное мнение, соответственно, — это «такое мнение в сфере спорных вопросов, которое можно выразить публично, открыто, не занимая при этом какой-либо обособленной позиции». Господствующее общественное мнение и мнение отдельной личности, с точки зрения синергетики, взаимно обуславливают и стабилизируют друг друга.

Механизм смены взглядов

Так каким же образом происходит замена одного суждения другим? Здесь снова оказывается применима аналогия с естественнонаучными феноменами. Нам уже известно, что при увеличении температурного градиента в слое жидкости образуются ячеистые структуры. Будучи перенесено в область социологии, это утверждение звучит следующим образом: изменения в окружающем мире — например изменение экономической ситуации или усиление внутриполитического давления — могут поколебать доверие людей к существовавшим до сих пор идеалам; иными словами, упомянутые изменения дестабилизируют систему. К таким изменениям можно отнести и действия террористов: допустим, попытки подорвать веру в общественный порядок, в правосудие и т.п., предпринимаемые с целью воспользоваться пошатнувшейся в результате этих действий верой для изменения общественных настроений. Именно в такие времена, когда привычный мир рушится, для отдельного человека оказывается особенно важно разобраться в поведении окружающих его людей — ведь если его собственное поведение не совпадет с поведением других, он рискует остаться в одиночестве, попасть в изоляцию. С точки зрения синергетики, смена суждений подготавливается изменением внешних условий. Если же дестабилизация уже произошла, то самым распространенным в обществе мнением очень скоро станет уверенность в необходимости перемен.

Однако очень часто совершенно не ясно, в каком же направлении следует двигаться дальше. Выбор такого направления всегда зависит от тех немногих, кто указывает путь: от отдельной группы людей, авангардистов или активных революционеров, порой даже от отдельной личности, становящейся как бы центром кристаллизации. Как раз здесь возникают флуктуации, уже неоднократно упоминавшиеся в нашей книге. Амплитуда колебаний растет; отдельные непредсказуемые и обладающие, казалось бы, лишь локальным значением события приобретают при подобном неустойчивом состоянии системы такое колоссальное влияние, какого они никогда не получили бы в нормальных обстоятельствах, когда действия подобной группы очень скоро стали бы лишь небольшим эпизодом, память о котором быстро стирается, — т. е. не чем иным, как быстро затухающей флуктуацией.

Средства массовой информации: параметр порядка под гнетом отбора

До сих пор мы исходили из того, что возникновение параметра порядка — а в нашем контексте таким параметром является «доминирующее общественное мнение» — и мнение отдельного гражданина образуют некий замкнутый цикл, подобный тому, что имеет место в лазере, где сами атомы одновременно и генерируют лазерный свет, и оказываются подчинены ему. Хотя эта идея абсолютно верна, она все же нуждается в серьезном дополнении. Общественное мнение, по сути дела, формируется не только в процессе непосредственного общения людей друг с другом, но и благодаря средствам массовой информации. Было бы наивно и ошибочно — а кое-кто, по всей видимости, впадает в такое заблуждение — говорить о том, что средства массовой информации суть не что иное, как отражение общественного мнения. Отнюдь! Средства массовой информации обладают собственной динамикой, тесно связанной с основными принципами синергетики.

Французский писатель девятнадцатого века Ги де Мопассан (1850-1893) в своих романах описывал не только пикантные и забавные приключения; он был еще и внимательным и критичным наблюдателем, тонко чувствовавшим свое время. В романе «Милый друг» Мопассан, который и сам некоторое время работал журналистом, описывает издателя, оценивающего новости, попадающие к нему на редакторский стол, словно товар. Здесь мы вновь встречаемся с рядом уже известных нам по предыдущим главам принципов синергетики, только теперь они предстают перед нами в несколько ином виде. Во-первых, это проблема ограниченных возможностей. Газета не может вместить в себя все; она вынуждена ограничиваться вполне определенным объемом, иначе цена ее слишком возрастет. Кроме того, сами читатели располагают лишь некоторым ограниченным временем: социологи обнаружили, что время это составляет в среднем около пятнадцати минут в день. Следовательно, из огромного количества оказывающегося в распоряжении журналистов материала они должны производить определенную выборку. Какие же критерии при этом используются? Естественно, таких критериев оказывается несколько. Мы с вами рассмотрим лишь те, что представляются, с точки зрения синергетики, наиболее убедительными.

Газеты, журналы и другие периодические издания существуют только благодаря тому, что их покупают; иными словами, они, в определенном смысле, живут за счет своих покупателей-читателей. Однако и количество читателей, в свою очередь, тоже ограничено. Все эти ограничения, разумеется, ведут к конкуренции, а значит, и к необходимости отбора. Каждая газета и каждый журнал вынуждены производить отбор материалов под давлением конкуренции с одной стороны, и ограниченности объема — с другой, и делать это таким образом, который даст изданию наилучшие шансы для продолжения деятельности. Получается, что газеты и журналы играют как бы двойную роль, один из аспектов которой заключается в том, что они сами выступают как параметры порядка, будучи в состоянии путем публичного выражения различных суждений влиять на суждения своих читателей. При этом сами читатели нередко воспринимают такое влияние как нечто тягостное и гнетущее.

Вот что пишет об этом Элизабет Ноэль-Нейман: «Средства массовой информации — это воплощение общественности, вездесущей, безымянной, неуловимой и не поддающейся влиянию.» И далее: «Средства массовой информации — это односторонняя, непрямая, общественная коммуникация, противостоящая естественнейшему человеческому общению, разговору. В этом и заключена причина появления у отдельной личности чувства бессилия перед лицом средств массовой информации; во всех опросах, проводимых для выяснения того, кто же в сегодняшнем обществе обладает наибольшим влиянием, средства массовой информации оказываются, как правило, в начале списка.»

Упомянутое чувство бессилия может быть вызвано различными обстоятельствами. Во-первых, человек может оказаться лишен возможности изложить свое мнение через средства массовой информации. Во-вторых, средства массовой информации могут, так сказать, выставить человека к позорному столбу, лишив его при этом средств, позволивших бы ему каким-либо образом защитить себя. Возбужденный против той или иной газеты или журнала судебный процесс только расширит их известность, повысит тиражи и, тем самым, лишь пойдет на пользу — даже в том случае, если в результате процесса они что-либо потеряют.

Другой аспект уже упомянутой двойной роли средств массовой информации заключается в следующем: хотя отдельная личность оказывается перед лицом средств массовой информации, как бы неприятно это ни звучало, совершенно беспомощной, средствам массовой информации также не гарантирована полная безопасность, ведь они зависят от коллективного поведения своих читателей. Невозможно, к примеру, представить себе, что какой-либо газете, лишенной экономической поддержки извне, удастся хоть сколько-нибудь долгое время «оставаться в живых», если она постоянно будет выступать с суждениями, противоречащими взглядам ее читателей.

Разумеется, все это верно с некоторыми оговорками. Содержание газет и журналов вовсе не ограничивается одними лишь политическими материалами. (И даже в изданиях, достаточно полно освещающих политическую жизнь, таким материалам может быть отведено далеко не первое место.) Именно для того, чтобы как-то оградить себя от переменчивых настроений читающей публики, средства массовой информации чаще всего встают на путь генерализации, т. е. предлагают своим читателям широкий спектр материалов из различных областей жизни: политической, экономической, культурной и т. д. Именно такой подход служит источником стабильности прессы, сообщающей своим читателям разнообразные местные новости, зачастую весьма незначительные — например уведомляющие о следующем вывозе мусора или сообщающие о проведении каких-то мероприятий. С другой стороны, такого рода новостные сообщения могут быть опубликованы не только одной газетой, ведь в них нет ничего особенного, специфичного; это означает, что публикация местных новостей не исключает возможности местной же конкурентной борьбы. В действительности, в небольших городках очень часто выходит одна-единственная газета; в районах же, прилегающих к большим городам, мы имеем те или иные общерегиональные новостные программы, выпускаемые «центральной редакцией» какой-либо городской газеты, и ряд отдельных газет, занятых освещением одних только местных новостей.

Нельзя не признать, что при подобном положении дел конкурентной борьбы суждений между различными изданиями больше не существует, а монополия принадлежит завоевавшей ее центральной прессе. Подобная монополия едва ли может быть нарушена и экономически, в результате изменения коллективного поведения читателей, так как они все равно не смогут — или не захотят — отказаться от местных новостей. При этом вполне вероятно, что посредством уже неоднократно обсуждавшегося механизма обратной связи в процессе развития существующих на данный момент газет будут постоянно усиливаться некоторые поначалу не особенно ярко выраженные предпочтительные тенденции. Социологам, возможно, весьма интересно было бы выяснить, не связаны ли с такого рода механизмами результаты выборов в Германии, столь очевидно демонстрирующие деление страны на северную и южную части.

Каким же образом рядовой гражданин может избежать подобного подчинения (или порабощения), представляющегося почти неизбежным? Принимая в расчет собственную подверженность чужим влияниям, подчинения ему удастся избежать только в том случае, если он позволит внешним влияниям как бы нейтрализовать друг друга: так человек, окруженный толпой, остается стоять на месте, если его пихают и давят одновременно со всех сторон. То же может произойти и с представлениями, формирующимися в процессе чтения периодики: надо лишь читать не только местные, но и центральные газеты, а по возможности — и зарубежные издания различной направленности.

Сказанное, естественно, не означает, что человек должен подписаться одновременно на двадцать газет. Вполне достаточно время от времени внимательно прочитывать ту или другую газету; со многими, возможно, произойдет то же, что происходит со мной самим во время зарубежных поездок: в других странах проблемы Германии видятся в совершенно ином, новом для нас свете.

Впрочем, газеты — и само собой разумеется, журналы — могут обеспечить себе существование не только с помощью описанного выше способа, т. е. генерализации, но и посредством специализации. Специализированные издания обращены к совершенно определенной читательской аудитории. Так, скажем, существуют газеты, чтение которых доставляет подлинное интеллектуальное наслаждение, в то время как содержание других донельзя претенциозно и представляет собой попытку удовлетворить духовные запросы своих читателей напыщенной болтовней.

Вопрос о том, будут читать какую-то газету или нет, решается не только содержанием, но еще и ценой — по крайней мере, до некоторой степени. И здесь вновь вступает в игру эффект, ведущий к росту популярности некоторых газет и даже к предпочтению единственной газеты. Допустим, если какую-то газету покупает большее количество людей, то по экономическим причинам, которые вполне очевидны, цена этой газеты может быть снижена, в результате чего ее будут покупать еще охотнее; так процесс может продолжаться до тех пор, пока эта газета не окажется единственным победителем в конкурентной борьбе. Даже просто соглашаясь в общем и целом с политической ориентацией такой газеты, читатели тем самым автоматически оказываются во власти идей, которые сочтет нужным продиктовать им издатель-монополист. Если же читателям заблагорассудится упорствовать, придерживаясь своего собственного мнения (что ни в коем случае не является неизменным признаком высокого интеллекта — равно как и способность изменять мнение еще не означает бесхарактерности), то ведь газета и сама может со временем изменить «характер» публикаций, и мы, возможно, снова окажемся незаметно подчинены ему.

Не следует забывать, что формирование какого-либо суждения или вхождение одной из газет в роль доминирущего издания — это акты, зачастую имеющие огромную временную протяженность, так что мы, спустя годы, оказываемся уже не в состоянии вспомнить, каким же образом возникло предпочтение, отдаваемое нами некоторым идеям и суждениям, или — выражаясь более прямо — что положило начало существующей монополии. То же относится и к политическим системам, представляющим собой не что иное, как определенную манифестацию или отлитое в государственную форму общественное мнение. В отдельных крайних — но, к сожалению, совершенно реальных — случаях возникает такая ситуация: страна незаметно, шаг за шагом сползает в болото, а отдельные граждане, пытающиеся выйти из общей колонны, все же гибнут вместе со всеми, будучи не в состоянии вырваться из рук соседей по колонне; тонут в конце концов все. Несомненно, вопрос о «коллективной вине» в этом аспекте выглядит уже совершенно иначе, нежели раньше. Собственно, никто и не стремится к такой «конечной цели», однако все вместе — друг за другом — соскальзывают именно в этом направлении. Позднее, в главе, посвященной диктатурам, мы снова столкнемся с этим вопросом.

Уменьшение мира

Вернемся еще раз к вопросу о формировании суждений, опираясь на понятие «параметр порядка». В естественнонаучной сфере мы наблюдали, как отчетливо проявляют себя параметры порядка, которые можно описать всего несколькими словами — например «доминирующая длина волны в лазере» или «гексагональная ячеистая структура». Благодаря процессам усиления Природе удается в конечном счете создать совершенно четкие структуры, и в основе всего этого лежит конкуренция и отбор среди различных возможных упорядоченных состояний. Обоснование для аналогичного поведения при формировании не менее выразительных структурных образований в сфере духа мы можем отыскать при помощи исследований, проведенных американским журналистом Уолтером Липманом. Существует две вещи, особенно благоприятствующие появлению параметра порядка, т. е. единого мнения или единой точки зрения. Во-первых, это ограниченность ресурсов: существует ограниченное количество сообщений, которые вообще могут быть опубликованы. Такая ограниченность неизбежно приводит к значительному снижению присущей реальности сложности до уровня некоего вымышленного мира, о чем очень ярко писал Никлас Луман. Уолтер Липман выразил это таким образом: «Каждая газета, достигшая читателя, является результатом целой серии отборов». Липман отмечает, что именно так и создается для читателей «картина окружающего мира» или, как мы можем теперь сказать, вымышленного мира — такого мира, в котором, по сути дела, существуют только те люди, события и явления, статьи о которых публикуют газеты.

Таким образом, возникает упрощенная картина мира, представляющаяся нам, однако, совершенно реальной. Итак, первая из причин, благоприятствующих возникновению параметра порядка, обусловлена естественной необходимостью выбора. Другая причина заключается в том, что в духовной сфере избранные темы могут быть охвачены ничуть не менее полно и выразительно, чем в уже встречавшихся нам естественнонаучных примерах параметров порядка. Это происходит посредством ключевых слов, или — воспользуемся термином Уолтера Липмана — стереотипов. Понятие «стереотип» позаимствовано из типографской терминологии, где оно обозначает отлитый в твердую форму текст, который затем различными способами может быть размножен. Стереотипы, таким образом, это ключевые слова, используемые с целью представить определенное положение вещей. Часто с этим оказывается одновременно связана и какая-то идея или представление. Например, существует так называемый «запрет на профессию», т. е. выносимое судом определение о запрещении заниматься определенной профессией. Этот стереотип подобен запущенной в обращение монете, при помощи многократного использования которой в конце концов и насаждается определенное мнение относительно конкуренции. Уолтер Липман говорил об этом так: «Но тот, кто захватит в свое распоряжение символы, мгновенно овладевающие общественными настроениями, проложит себе путь в большую политику.»

Конкуренции между различными параметрами порядка, подобной той, что мы снова и снова наблюдали на примерах из естественных наук, в социологической сфере не избежали и ученые. В качестве примера приведем цитату из написанного Элизабет Ноэль-Нейман: «Внимание читателя не безгранично; различные личности и темы должны пробиваться к нему невзирая на конкуренцию. Псевдокризисы и псевдоновости создаются средствами массовой информации для того, чтобы одержать верх в борьбе с конкурентами.»

Однако благодаря методам синергетики нам теперь известны общие закономерности, лежащие в основе всех этих процессов. Формирование суждений или отбор публикаций подчинены закономерностям, необходимым следствием которых является колоссальное сокращение количества суждений до единственного или нескольких; знание же этих закономерностей позволяет нам со своей стороны управлять подобными процессами — именно так, как это уже было описано выше.

Здесь все же следует остановиться еще на одном пункте, не имеющем, правда, никаких аналогов с процессами, изучаемыми физикой или химией, но сопоставимом с явлениями живой природы, носящими эволюционный характер. Мы живем в непрерывно меняющемся мире. Постоянно происходит одновременное рождение новых идей и смерть идей прежних. Перед нами головокружительная картина бесконечных изменений, характеризуемая собственной динамикой, что и находит свое отражение в прессе. В этой связи хочется остановиться на нескольких социологических моментах.

Допустим, пресса поднимает новую тему, запуская тем самым процесс формирования общественного мнения. Согласно Никласу Луману, для этого необходимо найти нужные слова и формулировки. Наконец тема готова к обсуждению, причем синергетические процессы снова играют здесь ведущую роль. Тема предлагается читателям самыми различными по направленности изданиями. Спустя какое-то время аудитория пресыщается, и тема «выдыхается» — это жаргонное словечко используют для обозначения «смерти» темы сами журналисты. Интересно, однако, утверждение американских исследователей, изучавших вопрос о том, что первично во времени: возникновение некоего суждения или представления среди населения, либо публичное обсуждение этой темы в средствах массовой информации; было обнаружено, что тематические публикации в прессе, как правило, появляются раньше, чем происходит действительное развитие этой темы в умах масс.

Выше уже говорилось об основных идеях, касающихся взаимовлияний. В частности, следует четко осознать и тот факт, что средства массовой информации никоим образом не являются абсолютными диктаторами; они лишь озабочены проблемами собственного выживания. Здесь царит обычное движение, отчетливо проявляющееся, с одной стороны, в основании новых журналов или издательств и в их дальнейшем объединении, либо в их исчезновении — с другой.

Власть телевидения

Из всего сказанного выше становится ясно, что в случае с телевидением действуют иные механизмы, и в особенности это относится к государственному вещанию, потому что здесь отсутствует не только непосредственная обратная связь производителей телепродукции с реакцией на нее потребителей, имевшая бы отношение не просто к экономическому уровню существования телевидения, но к существованию его как таковому. С другой стороны, телевидение в той же мере, что и пресса, подчинено неким принудительным условиям существования, определяемым ограниченностью ресурсов, — в данном случае речь идет об ограниченности эфирного времени, не позволяющей, к примеру, представить вниманию зрителей речи всех политиков без каких бы то ни было сокращений. Здесь мы вновь сталкиваемся с необходимой редукцией, т. е. выпуском в эфир предварительно отобранных моментов того или иного выступления; такого рода ограничение требует предварительного формирования определенного «привилегированного суждения» — так сказать, критерия отбора материала, — причем останется неясным, кто именно ответственен за формирование этого самого критерия, ответственный редактор или кто-то еще. Если же принять во внимание и склонность зрителей поддаваться внушению, то перед нами встают новые и весьма интересные вопросы, всю полноту которых синергетике еще только предстоит выяснить. Предположим, к примеру, что все попавшие в эфир суждения в достаточной мере совпадают с соответствующим распределением различных суждений среди населения; при таких условиях в общем случае, согласно основным законам синергетики, следует ожидать, что в конце концов одно из суждений окажется доминирующим и через некоторое время вытеснит из эфира все остальные, — если только оно не будет противоречить окружающему миру каким-то уж очень явным образом. С другой стороны, если все попавшие в эфир суждения окажутся равными по силе, картина вновь будет искажена. Крайние группы суждений сохранят при этом избыточный вес и поспособствуют притоку внимания, который может оказаться нежелательным.

Возможно, выход из этой дилеммы таков: смириться с тем, что спустя некоторое время одно доминирующее суждение сменяется другим, причем в соответствии с духом свободы слова следует позаботиться только о том, чтобы в этом процессе не происходило никаких остановок.

Правительство и общественное мнение

Как нам уже известно из синергетики, параметр порядка исполняет двойную роль, или, иначе говоря, обладает двумя функциями. С одной стороны, он подчиняет себе элементы системы, а с другой — те же элементы поддерживают его в неизменном виде. Мы убедились в том, что параметр порядка «общественное мнение» подчинен тому же принципу; далее, однако, выяснилось, что он выполняет и другие функции, оказывая влияние не только на формирование суждений населения страны, но и воздействуя на правительство. В качестве иллюстрации к этому утверждению процитируем жившего в восемнадцатом веке философа Дэвида Юма: «Тем, кто занимается политической философией, ничто не кажется столь удивительным, как та легкость, с которой немногие правят многими, и та готовность, с которой люди подчиняют свои собственные чувства и желания чувствам и желаниям правительства. Если мы попытаемся проанализировать, каким образом осуществляется подобное чудо, то обнаружим, что правление ... опирается не на что иное, как на общественное мнение, на общее согласие. Правительства только на них и основываются; и это в равной мере касается и деспотических или военных правительств, и самых свободомыслящих и популярных.»

Наиболее очевидно влияние общественного мнения на правительство проявляется в процессе выборов в демократических странах. Здесь мы можем наблюдать столь необычное явление, что поначалу может показаться, будто оно противоречит всему вышесказанному. Во многих странах во время выборов складывается, так сказать, патовая ситуация: приблизительно одно и то же количество избирателей голосуют «за» и «против» правительства либо соответствующей коалиции. Представляется интересным рассмотреть эту ситуацию подробнее с тем, чтобы выяснить возможные причины такого распределения голосов и разобраться, имеет ли здесь место уже встречавшийся нам в рамках синергетики феномен — речь идет о возможности существования различных ответов на один и тот же вопрос, или, выражаясь точнее, о различных решениях одной и той же проблемы.

Поведение партий часто напоминает поведение продавцов мороженого, которым был посвящен пример в главе об экономике. Партии находятся в состоянии непрерывной конкурентной борьбы, причем порой на кону может стоять сам факт продолжения существования той или иной партии, тогда как в других случаях речь идет лишь о борьбе за власть. Давайте представим себе, что одна из партий вознамерилась внедрить свои идеалы в сознание избирателей. При этом очень быстро обнаруживается, что для достижения своей цели эта партия сначала должна прийти к власти, а для этого, естественно, ей необходимо иметь на своей стороне определенное количество избирателей. Свою предвыборную кампанию такая партия строит на «переманивании» избирателей на свою сторону.

Это соответствует поведению продавца, постепенно передвигающегося со своим мороженым все ближе и ближе к границе между участками; так продолжается до тех пор, пока наконец не будет занята позиция, которая — по крайней мере, внешне, с точки зрения покупателя, — ничем не отличается от позиции, занимаемой конкурентом (во всяком случае, до покупки мороженого). Только если бедняга покупатель вынужден был в течение четырех лет есть одно и то же мороженое, он, возможно, почувствует, в чем состоит отличие между двумя стоящими теперь рядом продавцами и их товаром. Это внешнее уравнивание, проявляющееся уже в том, что разные партии часто используют в своих лозунгах одни и те же слова — такие, например, как «мир», «свобода» или «справедливость», — и позволяет понять, что определить критерии выбора в действительности очень и очень сложно. Сюда же следует отнести и то обстоятельство, что для решения определенных экономических или общественных проблем различные партии порой предлагают пусть и различные, однако по объективным оценкам вполне равноценные пути; при этом предложения одной из групп оказываются встречены, так сказать, в штыки, тогда как предложения другой группы получают всемерную поддержку.

По перечисленным здесь причинам (а возможно, и по многим другим) синергетическая кривая, или кривая «синергетических затрат», с которой мы уже неоднократно имели дело, содержит такое большое количество локальных предпочтительных позиций: одна группа видит преимущества в том, другая — в этом. Таким образом, получаем уже знакомое нам по другим примерам симметричное положение; известно нам и то, что происходит дальше. Даже совсем небольшие флуктуации или, в случае с политикой, небольшие группы или партии могут вызвать отклонение от начального состояния и нарушить симметрию. Если же одна из конфигураций, помимо всего прочего, постоянно сохраняет перевес, то в результате нарушения симметрии вполне может возникнуть — а затем еще более усилиться — сокращение числа отличных друг от друга позиций.

В этом, вероятно, и заключается характерная черта демократии: она — по крайней мере принципиально — несет в себе возможность для всех желающих проявить себя. В этом отношении демократия обладает гораздо большей симметрией, нежели диктатура, причем большая симметрия здесь означает, что при демократии существует чрезвычайно широкий спектр взглядов и возможностей для раскрытия личности; иными словами, демократия в состоянии гарантировать плюралистическое общество. С этим связана одновременно и более высокая приспособляемость демократии к изменениям, происходящим в окружающем мире — например к изменению экономических условий. Способность к такого рода реагированию существует изначально, но до поры пребывает, так сказать, в латентном состоянии, активизируясь и усиливаясь в нужной степени при возникновении новых ситуаций. При этом, однако, далеко не всегда достигается равновесное состояние, о чем нам уже известно из предшествующих рассмотрений экономических процессов.

Вообще же демократия, по всей видимости, характеризуется тем, что хотя здесь в принципе и существует параметр порядка, структуризация и самоуправление являются результатом действий отдельных граждан или групп. Таким образом, демократический порядок — это вовсе не тот порядок, что царит на кладбище; это порядок в высшем смысле слова — порядок, гарантирующий свободу личности и связанный с нею плюрализм мнений.

В настоящей главе в центре нашего внимания находится феномен, называемый «общественное мнение». Мы рассмотрели процесс возникновения общественного мнения и то, каким образом оно может влиять на поведение не только отдельной личности, но и целых правительств. Теперь обратимся к вопросу о том, насколько правомочны рассуждения об общественном мнении в условиях диктатуры.

Диктатура

Людям, живущим в условиях диктатуры, известно о существовании специфического феномена, который может быть обозначен как «атмосфера двойной морали», или «двоемыслие». Подобное явление, впрочем, можно наблюдать и в таком демократическом государстве, как Германия; оно было должным образом исследовано и описано Элизабет Ноэль-Нейман. В условиях же диктатуры термин «атмосфера двоемыслия» имеет следующий смысл.

Контролируемые правительством средства массовой информации высказывают некоторые единообразные суждения, подкрепляемые соответствующим образом отобранными сообщениями. Наряду с этим официальным мнением существует и иное мнение — вне всякого сомнения частное, однако в определенном смысле не менее единое, а потому обозначаемое нами как общественное. Такая частная позиция, в значительно степени отклоняющаяся от позиции официальной, проявляется в словах, произносимых шепотом, и ярче всего — в политических остротах. Меры, принимаемые тоталитарными правительствами против распространения подобных неофициальных и все же ценимых обществом идей и суждений, ясно показывают, что прямые контакты между людьми — непосредственное общение — могут вызвать умонастроения, способные стать серьезной угрозой правительству или правящему классу. Здесь следует упомянуть и о том, что в государствах подобного типа запрещено либо затрудняется искусственно создаваемыми помехами прослушивание зарубежных радиопередач, строго регулируется всяческая деятельность, связанная с размножением печатной продукции (например копирование с помощью ксерокопировального аппарата), регистрируются все типографии и осуществляется непрерывный контроль за их деятельностью. Все это снова указывает нам на то, что правительство в данном случае усматривает в существовании множества различных воззрений определенную для себя опасность. Однако нам также известно, что наличие в таких государствах тайной полиции и практика доносительства приводят ко всеобщему страху перед публичными критическими высказываниями в адрес режима. Любое выражение собственного мнения, таким образом, подавляется посредством запугивания. И все же, несмотря на это, взрывы общественного недовольства удается пресечь далеко не всегда, и поэтому диктаторы создают своего рода клапаны, позволяющие населению «выпускать пар». «Перенаправленный» таким образом праведный народный гнев часто выражается в преследовании расовых, религиозных или других меньшинств, т. е. групп людей, не попадающих под определение «нормы».

Для большинства живущих в демократических странах граждан остается совершенно непонятным, почему же диктатуры так стабильны. Исследование коллективных эффектов дает синергетике ответ и на этот вопрос. Ответ заключается в эффекте самостабилизации, присущем большим системам. Для того чтобы разрушить существующий в системе порядок, из так называемого упорядоченного состояния должны одновременно высвободиться все или очень большая часть граждан. Но поскольку диктатуры очень жестко ограничивают связи между отдельными гражданами и контролируют средства коммуникации, возможны становятся лишь независимые друг от друга попытки проявления общественного недовольства, обреченные на провал вследствие разобщенности членов общества: кто-то именно в этот момент держится за старый режим, а кто-то борется против него — но совершенно иными средствами, препятствуя тем самым действиям своих, на первый взгляд, единомышленников.

Предпосылками для переворота или революции не являются ни ослабление правительственного давления, в результате чего упрощается процесс обмена мнениями, ни создание сети подпольных организаций. Для решения последней проблемы диктаторы располагают обширным арсеналом эффективных средств — неплохо помогает, например, внедрение в такие организации своих агентов-провокаторов, проникающих в подпольную группу под видом активного борца с режимом, а затем сдающего всех членов подполья в лапы полиции.

И все-таки даже в таких странах возможны недвусмысленные проявления общественного мнения, хотя они и не влекут за собой никаких немедленных последствий. Однажды в одной из таких стран я садился в самолет, и мне довелось стать свидетелем интересного инцидента. Стюардесса раздавала в салоне самолета газеты; пассажиры, получившие эти газеты, сразу же открывали их на последней странице. Сначала я думал, что там, должно быть, опубликовано что-то особенно актуальное, но вскоре обнаружил, что последняя страница посвящена спортивным событиям. Мне сложно представить себе поведение, более неуловимо и в то же время более явственно отвергающее режим[22].

Общественное мнение и проблемы меньшинств

Мы снова и снова убеждаемся в том, что под влиянием процессов отбора, сопутствующих многим природным и общественным явлениям, проявляется все более выраженная тенденция к объединению групп (например групп единомышленников). Эта тенденция может привести к бойкоту или преследованию инакомыслящих, особенно в тех случаях, когда такие группы отличаются от общей массы какими-либо внешними признаками (скажем, расовыми) или религиозной принадлежностью. Далеко не во всех странах описываемые группы людей могут рассчитывать на поддержку и защиту государства. Для того чтобы выжить, они оказываются вынуждены ассимилироваться, т. е. повести себя таким образом, который позволит им как можно меньше отличаться от большинства. Однако существует и другой путь: меньшинства, побуждаемые к тому давлением большинства, достигают таких успехов в различных сферах деятельности, что добиваются всеобщего уважения и тем самым обеспечивают собственное существование более твердыми гарантиями.

Социальное поведение таких групп также в значительной мере расходится с поведением большинства, и определяется это специфичное поведение именно необходимостью выживания группы. Меньшинство может выжить только благодаря кооперации, в то время как поведение большинства продиктовано, прежде всего, восприятием окружающих в качестве конкурентов; такое мировоззрение прекрасно иллюстрируют слова Руссо из книги, сделавшей его в 1755 году знаменитым. Книга эта называется «Рассуждение о происхождении и причинах неравенства среди людей», и в ней Руссо утверждает следующее: «Мне хотелось бы показать, насколько сильно снедающее всех нас, всепоглощающее человеческое стремление к славе, почестям и отличиям развивает наши силы и таланты и принуждает нас состязаться друг с другом, насколько сильно оно возбуждает и преумножает страсти, насколько велика его роль в том, что люди становятся конкурентами, соперниками или — что будет вернее — врагами.»

Революции

Революции — а в переводе с французского это слово означает «перевороты» — всегда глубоко воздействуют на жизнь каждого гражданина. Говоря на языке синергетики, при переворотах происходит ощутимое изменение состояния системы на макроскопическом уровне. Мы уже неоднократно рассматривали подобные изменения в ходе физических, химических и биологических процессов, и всякий раз сталкивались при этом с фактом их необыкновенного сходства друг с другом. Факт этот позволяет нам предположить, что применение методов синергетики возможно и при исследовании революций в политическом или социологическом ракурсе. Революции в этом смысле суть не что иное, как фазовые переходы, подобные тем, что наблюдаются при переходе магнита от немагнитного к намагниченному состоянию или от неупорядоченного света лампы к упорядоченному излучению лазера. Конечно, при этом нам следует остерегаться поспешно проведенных параллелей, особенно там, где вопрос касается интерпретации в рамках социологии понятия «упорядоченное состояние». В связи с тем, что поступив подобным образом, мы очень скоро столкнулись бы с совершенно явными противоречиями, понятие «упорядоченное состояние» будет использовано нами лишь в самом общем смысле для обозначения некоей формы государственности, причем различные формы будут соответствовать различным же фазам.

Поведение членов человеческого сообщества может быть различным в зависимости от той формы государственности, в рамках которой это общество существует; зависимость эта совершенно аналогична той, что мы наблюдаем в неживой природе: жидкое или твердое агрегатное состояние воды зависит от взаимосвязей между отдельными молекулами, которые и определяют, в конечном счете, ее макроскопическое состояние в виде жидкой воды или твердого льда. Аналогично тому, как в неживой природе существуют переходы между различными упорядоченными состояниями (например, двухфазные — между твердым и жидким состояниями), революции также могут быть различными. Возможен, скажем, переворот, ведущий к замене монархии демократией, — именно такой была Великая французская революция; но возможны и перевороты, при которых на смену демократии приходит диктатура, как это произошло при захвате власти Гитлером. Существуют перевороты, ведущие от одной диктатуры к другой; в качестве примера такого переворота можно назвать переход России от царской диктатуры к диктатуре сталинской.

Кажется, в наши дни переход от диктатуры к демократии стал событием редкостным — куда более редким, нежели переходы от диктатур к другим формам правления. Однако именно такой редкий (а потому — счастливый) случай перехода страны от диктатуры к демократии мы можем наблюдать на примере бывшего СССР; остается надеяться, что новое состояние системы окажется стабильным — хотя, принимая во внимание трудности экономического характера, существующие в России, полной уверенности в этом, конечно, нет ни у кого. В данном случае, по всей видимости, стране срочно необходима разумная экономическая поддержка извне. В нашем перечне явно недостает еще одного перехода — от демократии к демократии; но демократии в принципе присуща способность сохранять свой характер, даже при смене правящих партий.

Какие же механизмы определяют ход революций? Сегодня мы уже в состоянии не только описать эти механизмы с точки зрения синергетики, но и подкрепить такое описание как математическими моделями, так и наблюдениями историков. По-видимому, революциям всегда предшествует фаза дестабилизации, характерной чертой которой является отсутствие желания (или даже прямой отказ) широких масс граждан сотрудничать с существующей системой. Добавим в эту картину — и этот момент можно считать ключевым — еще один нюанс: подверженность людей внешним влияниям и одновременное существование такого рода влияний. Как показывают математические расчеты, негативное отношение к правящей системе в подобной ситуации лавинообразно усиливается, и этот процесс ускоряется еще и за счет того, что приверженцы господствующей системы — отчасти умышленно, отчасти непреднамеренно — все более замыкаются в себе, придерживаясь политики замалчивания, в результате чего система теряет и их поддержку. Такое положение вещей нашло свое выражение в понятии «спираль молчания», предложенном Э. Ноэль-Нейман. Явление, определяемое этим понятием, прежде уже наблюдалось и описывалось: стоит упомянуть хотя бы изданную Алексисом де Токвилем в 1856 году книгу, посвященную истории Французской революции; автор описывает закат могущества французской церкви в середине восемнадцатого века следующим образом: «Люди, еще не утратившие прежней веры, боялись оказаться единственными, сохранившими ей верность; страшась изоляции сильнее, чем заблуждения, они присоединялись к большинству, не перенимая при этом веры большинства. То, что было [пока] воззрением лишь части нации, казалось, таким образом, общим мировоззрением, а потому оказывало непреодолимое давление и на тех, кто лишь создавал видимость отказа от прежней веры.»

В этом случае мы имеем дело с эффектом усиления, который, однако, становится еще отчетливее тогда, когда большинство приверженцев старой системы внутренне уже отступятся от своих прежних убеждений.

В чем же заключаются причины такого рода дестабилизации? Дестабилизация может быть вызвана и полным обнищанием народа в результате долгой войны (таковы были, к примеру, крестьянские войны), или духовной закрепощенности, или высокого уровня безработицы, или непомерного груза налогов — такое видение будущего не так уж и фантастично сегодня. Вместе с тем, как уже упоминалось, отдельные небольшие группы осуществляли попытки добиться дестабилизации путем террористических актов, предназначенных для того, чтобы запугать рядовых граждан и подорвать их веру в силу существующего строя. Перед нами вновь спираль: система правосудия поколеблена, и государство больше не поддерживает решений, принимаемых служителями Фемиды, а следовательно, преследование и наказание преступных деяний становится все менее и менее действенным.

Теория фазовых переходов позволяет нам обнаружить в механизме революций многие из эффектов, существующих в природе. Как известно, наблюдаемая при фазовых переходах дестабилизация существующего состояния системы связана с ярко выраженными феноменами колебательного характера. В качестве примера приведем флуктуации плотности, наблюдаемые при испарении воды. Для социологической сферы это может быть выражено учащением различных событий и процессов, не характерных для нормального положения дел, т. е. редко случающихся и не оказывающих длительного воздействия на обстановку в целом. В области политики это может быть резкое учащение террористических актов, массовых беспорядков, вызванных борьбой различных политических группировок, стихийные забастовки с опустошительным для народного хозяйства эффектом, демонстрации или митинги, находящиеся под запретом, согласно принятым и действующим в данной системе законам. Подобные манифестации являются проявлением рушащегося государственного порядка; заметим, что зачастую — и математические модели подтверждают это положение — здесь совершенно отсутствует даже малейший намек на тот путь, которым система придет в новое состояние, т. е. на то, какую именно форму в дальнейшем примет государственность. Примером из новейшей истории может послужить свержение шаха; за его вынужденным отречением от престола последовала острая конкурентная борьба между различными политическими движениями. Рассматривая этот процесс с позиций синергетики, можно описать происходящее следующим образом: отдельная активная группа может сыграть в выборе направления дальнейшего развития страны решающую роль, т. е. в синергетическом смысле революция представляет собой не что иное, как состояние неустойчивости, за которым следует то или иное нарушение симметрии. В качестве коллективного эффекта во время массовых демонстраций особенно четко прослеживается взаимное разжигание людьми друг у друга стремления к разрушению. Толпа приходит в состояние коллективного возбуждения, результатом чего и оказывается непреодолимое желание каких-либо активных действий; люди начинают крушить витрины, поджигать автомобили или — как это случилось во время Французской революции — отправляются штурмовать Бастилию. В состоянии коллективного возбуждения способность отдельного человека к логическому мышлению оказывается как будто совершенно отключена. Отдельные личности кажутся в подобных обстоятельствах рабами некоего параметра порядка, который часто может быть воплощен в стихийно возникшем лозунге.

Здесь мы наконец возвращаемся к тому вопросу, который был поставлен в начале главы: предсказуемы ли революции, и возможно ли в данных условиях заранее просчитать подобные процессы? Уже сегодня институты, занимающиеся изучением общественного мнения, по-видимому, в состоянии установить, в какой момент времени становится слишком большим разрыв между представлениями людей о том, как должны обстоять дела, и пониманием того, каковы они в действительности. Не таким уж невероятным выглядит на этом фоне предположение о том, что в один прекрасный день возможным окажется и предсказание столь, казалось бы, внезапных событий, как революции; возможность эту могут дать нам с одной стороны применение методов синергетики, а с другой — дальнейшее совершенствование методов демоскопии.

Правда, мы обязаны ввести еще одно принципиальное ограничение. Не единожды и на самых разных примерах, рассматриваемых синергетикой, мы имели возможность убедиться в том, что дальнейшее развитие системы из состояния неустойчивости часто нельзя предсказать однозначно. Решающую роль в таких условиях могут сыграть даже самые незначительные флуктуации. Прогнозы могут быть сделаны только относительно вероятности выбора системой того или иного пути развития. Сложность таких прогнозов связана еще и с необходимостью точно просчитывать «ключевые» флуктуации, т. е. момент возникновения подобных революций или народных восстаний.

Такого рода прогнозирование, безусловно, чрезвычайно важно для людей, действительно стремящихся к революции с целью установления новой диктатуры; не возникает сомнений и в том, что подобные методики могут быть использованы крупными державами для вмешательства в политику других стран: сначала господствующая политическая система, будь то демократия или диктатура, должна быть дестабилизирована, а затем группа решительно настроенных революционеров направляет народные массы, пребывающие в состоянии дестабилизации, в избранном новом направлении.

Вероятно, все вышеизложенное для большинства читателей совпадает с их собственными размышлениями и наблюдениями, а потому указание на иную последовательность действий может показаться чем-то вроде ереси. Однако математические модели со всей очевидностью демонстрируют тот факт, что возникновение определенных макроскопических фаз (я стараюсь избежать в данном контексте словосочетания «упорядоченные состояния») является не только неотъемлемым свойством системы в макроскопическом смысле, но по существу еще может быть и свойством отдельных элементов системы. К примеру, можно затратить массу усилий, создавая лазер, генерирующий зеленый свет, который испускали бы атомы, производящие в обычном, нелазерном, состоянии только красный свет. Подобная цель абсолютно недостижима. Аналогичным образом следует относиться и к вопросу о том, не является ли национальный характер фундаментом, располагающим либо препятствующим построению на нем определенных форм государственного правления; здесь, очевидно, открывается широчайшее поле для деятельности ученых, занимающихся социологическими и социально-психологическими исследованиями[23].

Еще раз об универсальных принципах

Математическая обработка многочисленных и разнообразных примеров, почерпнутых из естественных наук и социологии, позволяет нам сделать ряд общих выводов, действующих, надо сказать, несколько отрезвляюще. Важнейшими из них являются, по-видимому, следующие.

Именно коллективное действие как таковое, т. е. действие, совершаемое отдельным человеком только и исключительно потому, что то же самое делают другие люди, часто может стать причиной возникновения абсолютно разнородных макроскопических состояний (если речь, к примеру, идет о политической сфере, то под макроскопическим состоянием понимается некая форма государственного правления); нельзя при этом исключать и возможность коллективных преступлений. Притеснение, угнетение и даже физическое уничтожение меньшинств, равно как и убийство по другим соображениям, вполне может стать этаким государственно-политическим ритуалом. Рассмотрим проблему и с другой стороны. В сфере политики и экономики однозначных решений попросту не существует; напротив, имеется, как правило, ряд равноценных решений. При этом принятие одного из таких решений означает, конечно, переход системы в новое состояние, но ни в коем случае не гарантирует того, что это новое состояние окажется оптимальным. Преимущества и недостатки каждого из возможных решений уравновешиваются преимуществами и недостатками остальных. Подобное ветвление решений наитеснейшим образом связано со спецификой коллективных действий. Наблюдая за действиями окружающих, каждый из нас должен решать, каким образом будет действовать он сам. Следовательно, возникает вопрос: как можно воспрепятствовать действиям, которые по отдельности можно было бы определить как преступные, и каким образом можно в условиях ветвления решений прийти к какому бы то ни было однозначному решению (пусть и не всегда).

Единственным ответом на этот вопрос, с моей личной точки зрения, является привлечение высших идеалов, т. е. принятие решения исходя из моральных, гуманистических или каких-либо других подобных соображений (скажем, религиозных). Одновременно это означает и отказ от, скажем так, оппортунистических действий, и от надежды на то, что первый конструктивный шаг всегда окажется предпринят кем-то другим — ожидания такого рода, как правило, безосновательны, ведь если человек не делает чего-то сам, он не вправе ожидать, что этим займется кто-то из ближних.

В отсутствие же подобных идеалов, направляющих каждого отдельного человека, при коллективных действиях именно вследствие ветвления возможных решений и не удается зачастую избежать катастрофических ошибок. Каждый человек в конце концов оказывается на таком распутье: должен ли он в борьбе за жизнь и выживание руководствоваться соображениями высшего порядка или ему следует воспринимать себя всего лишь как частицу коллектива?

О бюрократии

Бюрократия — а точнее, постоянный рост бюрократического аппарата — это явление, которое синергетика еще только начинает исследовать. Упомянутый рост, связанный со все более высокими финансовыми затратами, казалось бы, совершенно противоречит обычному представлению об экономических процессах, течение которых характеризуется постоянным стремлением к рационализации и повышению эффективности. Нам предстоит вкратце ознакомиться с несколькими гипотезами, касающимися роста бюрократического аппарата.

В главе, посвященной проблемам экономики, было показано, что основой любого вида деятельности для каждого экономического предприятия является, прежде всего, стремление к получению прибыли, что напрямую связано с выживанием предприятия как такового. Подобная зависимость продолжения существования от получения прибыли в большинстве управленческих структур отсутствует. Поскольку сами они ничего, кроме исписанной бумаги, не производят, измерить продуктивность таких структур в масштабах экономической эффективности представляется довольно сложным. Более того, уже само по себе расширение управленческого аппарата — в первую очередь, в сфере государственного управления — сопряжено с увеличением внутренних потерь эффективности, вызванных тем, что в разросшихся органах управления одним и тем же вопросом занимается множество сотрудников, и число взаимодействий между ними возрастает в квадратичной зависимости. Это относится не только к сфере государственного управления; рост управленческого звена в крупных фирмах также порой значительно ослабляет их конкурентоспособность.

Анализ процессов управления свидетельствует о царящем здесь полнейшем пренебрежении основополагающими принципами самоорганизации, столь широко задействованными в процессах природных. Мы наблюдаем здесь движение потока информации как сверху вниз, т. е. от руководства к исполнителям, так и снизу вверх; при научном рассмотрении происходящее выглядит совершенным абсурдом. С одной стороны, действия нижестоящих органов должны все тщательнее регламентироваться сверху, что требует колоссальных затрат времени и энергии, необходимых для составления многочисленных правил и предписаний. При этом, однако, даже самый лучший юрист или менеджер оказывается не в состоянии вникнуть в подробности всех без исключения текущих дел — для этого ему понадобятся, прямо скажем, нечеловеческие способности. Таким образом, действия в строгом соответствии с установленными предписаниями могут привести к нелепым, бессмысленным или даже бесчеловечным решениям. Разумеется, нельзя отрицать и то, что слишком свободные формулировки во многих случаях могут стать причиной актов произвола — например, в юриспруденции, когда один из двух людей, совершивших одинаковые правонарушения, попадает в тюрьму, в то время как другой оказывается полностью оправдан. Вопрос, собственно, сводится к следующему: нельзя ли было бы сэкономить рабочее время и значительно упростить при этом человеческие взаимоотношения, не закрепощая людей излишне строгими правилами и предоставляя им большую свободу действий.

Еще большие затраты связаны с необходимостью жесткого контроля деятельности подчиненных, исключающего всякого рода ответственность их самих за результаты собственной работы. Это, естественно, ведет к многократному увеличению затрат труда, так как лица, осуществляющие подобный контроль, повторно совершают ту же самую работу, что была уже проделана исполнителем. Таким образом, реализация жесткого контроля может повлечь за собой даже большие затраты, чем тот ущерб, что могли бы вызвать случайные — а в отдельных случаях даже намеренные — ошибки, допущенные исполнителями.

И последнее: на многочисленных примерах синергетикой было доказано, что контролирующие процессы, при которых происходит активное вмешательство в деятельность нижних уровней со стороны уровней верхних, могут приводить к возникновению хаотических состояний, т. е. к возникновению флуктуаций, реальное воздействие которых на текущие процессы оказывается диаметрально противоположным желаемому. Всякий, кто имел дело с процессами управления, несомненно, признает верность этого утверждения.

При рассмотрении ситуации с позиций синергетики все выглядит относительно просто. Остается, однако, весьма сомнительной возможность отыскать такого бюрократа, который оказался бы готов подобную простоту воспринять.

Рассматривая процессы, происходящие в живой и неживой природе, мы очень скоро приходим к выводу о том, что не следует недооценивать самоорганизацию именно на нижних уровнях[24]; необходимо задать лишь самые общие рамки, а исполнение предоставить «нижним чинам», которые займутся этим, исходя из «местных» условий и используя собственную инициативу. Одновременно такая постановка дела способна значительно сократить объем перемещающейся сверху вниз и обратно документации; как известно, в природе процесс передачи информации протекает иначе, чем в бюрократических структурах: передается отнюдь не весь массив данных, а лишь та его часть, что является в конкретных обстоятельствах релевантной. Допустим, руководитель химического завода ни в коей мере не нуждается в том, чтобы постоянно находиться в курсе всех деталей химических реакций, задействованных в производственном процессе; для него гораздо более важным оказывается, скажем, знание об объемах затрат, связанных с этим производством. Для того чтобы запустить, например, новый производственный процесс, у него имеется штат сотрудников, в работу которых он не может — и не должен — вмешиваться: как именно они будут действовать при введении в дело новых технологий или новых материалов, зависит уже от их профессионализма.

Не стану скрывать: сам я с достаточным скептицизмом отношусь к возможности как-то воспрепятствовать дальнейшему росту бюрократического аппарата. Это возможно, пожалуй, только в случае полного краха всей фирмы или распада целой страны, после чего цикл, несомненно, начнется заново.