Тайны рун. Наследники Одина

Очень долго они находились как бы в тени. О них знали, в энциклопедиях и словарях были соответствующие разделы, иногда выходили посвященные им статьи и даже монографии скандинавистов, изредка их упоминали в популярных передачах. Но только очень изредка. На них просто не обращали внимания — не забывали совсем, но и не затрагивали специально. Но по-настоящему возвращение этого странным образом полузабытого понятия произошло только в 1990 г. Не слишком большая статья на страницах популярного журнала — и давно знакомое слово вышло из тени, — «руны». Рунический оракул Ральфа Блюма, опубликованный на страницах «Науки и религии»[1], стал сигналом к возвращению в России массового интереса к старинным письменам, к наследству эпохи викингов, наследию предков. Отчего же они так долго пребывали в забвении?

Причина в том, что северная традиция оказалась слишком тесно связана в массовом сознании с гитлеровским режимом, а потому само упоминание руны, не говоря уже о популяризации и исследовании, стало некорректным. Так сложилось, что, произнося слова «наследие предков», невольно вспоминаешь их перевод на немецкий, и на поверхности оказывается слово «Аненэрбе»[2]. Говоря «германские», с трудом сдерживаешься от того, чтобы не продолжить — «захватчики» или «оккупанты». Как-то само собой выходит, что слово «руны» вызывает ассоциацию со стоячими воротничками эсэсовских черных мундиров, украшенными сдвоенной руной солнечного света[3]. Это, говоря по чести, вносит изрядную путаницу, причем, что самое неприятное, не в факты — сложности такого рода вполне преодолимы, — а в эмоциональную окраску любого разговора о священных письменах древних германцев. Это происходит не на уровне доводов разума, а где-то на уровне рефлексов, воспитанных с детства.

В чем тут связь? Почему исследователь истории Третьего рейха неминуемо сталкивается с образом северного воина, сурово глядящего на него из-за круглого щита, а тот, кто берется писать об истории рун, невольно ежится под прозрачно-голубым взглядом обитателя Вевельсбурга[4]? Может быть, дело в самих рунах? Старинные саги, легенды и сказания донесли до нас немало рассказов о проклятом наследстве — может быть, это наследие предков как раз такого рода?

Скажем сразу: ответ отрицательный. Конечно, руны, при определенной фантазии, можно использовать и для злого дела, однако изначально, по легенде, дошедшей сквозь толщу веков, они были даны людям во благо. Один[5], верховный бог древних скандинавов — или, как его именовали более южные германцы, Вотан, — был богом света и мудрости, хотя назвать его излишне добрым божеством не повернется язык даже у приверженца древней веры. Именно мудрость — не знание, которое может быть орудием как добра, так и зла — была изначально заложена в священные письмена скандинавов и германцев.

Рунические камни будоражили воображение как ученых, так и обывателей.

Почему же руническая традиция оказалась столь тесно связана с национал-социалистическим режимом? Чтобы ответить на этот вопрос, не нужно углубляться в исследование оккультных корней идеологии НСДАП или пытаться рассуждать о темной и светлой духовной энергии. Причина лежит на поверхности: потому что рунические надписи были и все еще являются одним из самых интересных, необычных, интригующих следов, оставленных на земле древними германцами. Потому что племена, которые принято именовать варварскими, сумели заповедать наследство, загадочное не в меньшей степени, чем иероглифические надписи Древнего Египта. Потому что лидеры Третьего рейха не были магами и некромантами — они были обычными людьми, так же как и мы с вами склонными поддаваться романтическим порывам, не лишенными простейшего человеческого порока — любопытства.

Так темное это наследство или светлое? Может быть, правы представители церкви, осуждающие их как языческий пережиток и орудие злых сил? Или те, кто считают, что интерес к рунам — проявление правого экстремизма? А может быть, напротив, правы мистики и эзотерики, пропагандирующие руны как панацею от всех бед, средство общения с космосом?

По-хорошему, ни то и не другое. На древних знаках нет никакого проклятья, но и спасти от агрессивности окружающего мира они тоже не смогут. Зато могут помочь собраться с мыслями и принять верное решение так же, как помогали жившим за много веков до нас. Именно поэтому во многих книжных шкафах сегодня на почетном месте стоит тот январский номер популярного журнала, а в ящике стола постукивают костяшки самодельных рун. Мы не можем удержаться от того, чтобы хотя бы мельком, одним глазком не заглянуть в будущее. Не можем пройти мимо ребуса, составленного две тысячи лет назад, и не попытаться понять, в чем же тут фокус. Несмотря на множество научных трудов и исследований, эзотерических рассуждений и откровений, руны остаются неразгаданной загадкой, будоражащей воображение.

ПОДАРОК ВЫСОКОГО

Эти тайные знаки от века будоражили воображение как высоколобых ученых, так и простых обывателей, встречавших их подчас в самых неожиданных местах: на руинах древних построек, на боках обомшелых менгиров, одиноко стоящими вдали от людского жилья, на камнях, случайно вывороченными плугом из земли, на бревнах плавника, приносимых морскими течениями. Их угловатые очертания смотрели на мирных наследников великих героев с клинков прадедовского оружия, с выпуклых боков изрубленных острым железом щитов. Они украшали собой семейные реликвии, дошедшие через многие поколения, и даже стены старых христианских церквей — храмов новой религии, надолго стершей их из людской памяти.

Руны древнего скандинавского алфавита были настоящей загадкой, едва ли менее притягательной, чем египетские пиктограммы. Причина этого в первую очередь в том, что их значение отнюдь не исчерпывается простой алфавитной функцией. За каждым знаком, мало того, за каждым их сочетанием стоят сложные символы, понятия, используя которые можно воссоздать картину мира, каким его себе представляли германские мыслители дохристианской эпохи. Руны были и остаются их посланием потомкам.

Именно это свойство делало их незаменимым элементом религиозных и магических обрядов. Они присутствовали везде, где необходимо было оперировать сложными понятиями, выходящими за пределы обыденного, философскими категориями. Использовались они и для гадания. Римский историк Тацит в посвященной северным соседям империи книге «Германия» пишет, что это происходило достаточно часто: «Нет никого, кто был бы проникнут такою же верою в приметы и гадания с помощью жребия, как они. Вынимают же они жребий безо всяких затей. Срубленную с плодового дерева ветку они нарезают плашками и, нанеся на них особые знаки, высыпают затем, как придется, на белоснежную ткань. После этого, если гадание производится в общественных целях, жрец племени, если частным образом — глава семьи, вознеся молитвы богам и устремив взор в небо, трижды вынимает по одной плашке и толкует предрекаемое в соответствии с выскобленными на них заранее знаками. Если оно сулит неудачу, повторный запрос о том же предмете в течение этого дня возбраняется, если, напротив, благоприятно, необходимо, чтобы предреченное, сверх того, было подтверждено и гаданием по полету птиц». При этом, сколь можно себе представить такого рода гадание, задачей гадателя было подчас не просто толкование, но и интерпретация смыслового значения рун в соответствии с текущим моментом, то есть фактически моделирование ситуации. Так что руны могли служить, помимо прочего, еще и инструментом для непрямого, скрытого насаждения определенных моральных норм или для того, чтобы исподволь донести до подданных волю правителя. Это было весьма действенное тайное оружие в руках людей, наделенных знанием, умеющих с ним обращаться, — истинно магический инструмент.

Собственно, сакральное значение рун заложено в самом их названии: одно из значений слова «руна» — тайна. Именно в этом значении используется оно, например, в «Прорицании вельвы»: «Встречаются асы / на Идавель-поле <…> / и вспоминают / о древних событьях / и рунах древних / великого бога». То есть о тайнах, которые он познал во время ритуального жертвоприношения и передал людям. Вот, как описывает это в своей Эдде Снорри Стурлусон: «Один отправился в Утгард, Страну Зла, к Мировому Древу. Там он вырвал глаз и принес его в жертву, но этого показалось мало Стражам Древа. Тогда он отдал свою жизнь — решил умереть, чтобы воскреснуть. Девять дней он висел на суку пронзенный копьем. Каждая из восьми ночей Посвящения открывала ему новые тайны бытия. На девятое утро Один увидел под собой начертанные на камне руны-буквы. Отец его матери, великан Бельторн, научил его вырезать и окрашивать руны». Тайные знаки, принесенные верховным богом из небытия, поднятые им от подножия Мирового Древа были квинтэссенцией открывшихся ему тайн. Был ли Один реальным, но мифологизированным историческим персонажем, действительно составившим древнегерманский алфавит, или руны были коллективным творением, ясно одно: это не просто буквы, а зашифрованная философская система.

Справедливости ради необходимо сказать, что и наши славянские предки не были чужды культуры использования рунических письмен. По крайней мере если верить «Сказанию о письменах славянских» болгарского монаха Храбра и писаниям немецкого летописца Титмара Мерзенбургского. Впрочем, провести четкую границу между славянами и германцами на ту пору было не так просто. Славянские князья мало чем отличались от скандинавских конунгов, культура русичей и варягов, как ни любят отрицать это убежденные западники, была весьма сходна, так что и существование сходного алфавита тоже вполне можно допустить. Особенно по прочтении соответствующего пассажа Аль-Масуди о «таинственных черточках», имевших волшебное значение и служивших славянам для прорицания.

Но, как это ни печально, подобные утверждения относятся к категориям «возможно» и «предположительно». Для тех, кто каждый день пользовался рунами, даже мыслил категориями рун, они были настолько само собой разумеющейся частью окружающего мира, что говорить о них что бы то ни было специально не было никакого смысла и никакой необходимости. Поэтому подробных сведений об этих священных знаках, о том, пользовались ли ими конунги Валдамар и Ярислейф[6], до нас не дошло.

Предки не оставили нам также никаких разъяснений, никаких инструкций к их таинственному наследству. Поэтому все, что известно нам о руническом письме, основывается главным образом на изучении предметов и памятников, на которых изображены древние знаки: могильных и памятных камней, оружия, инструментов и украшений, амулетов и оберегов. Утешает, что предметов этих к нынешнему дню найдено достаточно много — порядка шести тысяч. То, что рунические памятники столь многочисленны, объясняется тем, что руны были в ходу никак не меньше тысячи лет, техникой их начертания владели многие, и как следствие выполненные этими знаками надписи сохранились на территории от Гренландии до Константинополя, то есть повсюду, куда заносило морских бродяг — викингов.

Некоторые сведения о том, как пользоваться скрытой в рунах силой, можно получить и из скандинавских саг. Так, области применения этих письмен в общем очерчены в эддических «Речах Сигрдривы»: врачевание, раскрытие обмана, охранные заклинания и пр. А некоторые методы работы с ними описаны в «Саге об Эгиле», посвященной жизни великого скальда и эриля[7]. Есть сюжеты связанные с рунами и в более поздних исландских сагах, например в «Саге о Греттире». Там вырезанные на дереве и окрашенные кровью письмена используются в злых целях — для навлечения проклятья на голову врага. Подтверждения того, что руны и впрямь использовались подобным образом, иногда попадают в руки археологов: любовные амулеты из олова и свинца, заклинания от болезней, подобные знаменитой лечебной палочке из Рибе[8]. Однако сведения эти настолько отрывочны, что свести их в стройную систему можно, лишь скрепив изрядным числом предположений и допущений.

Впрочем, о чем можно говорить с определенной уверенностью, так это о том, что до нас, вероятно, дошли далеко не все руны, существовавшие изначально. Дело в том, что, хотя некоторое количество знаков было общеизвестным — достаточным, чтобы посулить горе и многие беды тем, кто посягнет на украшенный письменами предмет, — пользоваться всем массивом знаков могли лишь избранные. Судя по всему, язык рун был своего рода тайным шифром эрилей. Причем шифром достаточно сложным: до сих пор многие надписи не дешифрованы, а некоторые считаются рунической абракадаброй. Исследователи признают, что в них есть закономерности, свойственные вполне самостоятельному языку, но заявляют, что «язык старшерунических надписей не может быть отождествлен ни с одним из древнегерманских диалектов». Из двух сотен надписей, выполненных знаками Старшего футарка[9], дешифрованы, таким образом, далеко не все.

Несколько проще обстоит дело с символическим значением рун. В нашем распоряжении есть определенное количество скальдических песен, созданных специально для запоминания тайных знаков, «Лейденская рукопись», «Сент-Галленская», «Abecedarium Nordmannicum», «Венская рукопись». Однако беда всех этих источников в том, что созданы они были слишком поздно, когда эпоха рун уже катилась к закату. Поэтому многие рунологи предполагают (и с ними отчасти можно согласиться), что до нас дошли отнюдь не все символы. На деле их было множество, несколько сотен или даже тысяч, но нам остались лишь самые распространенные, часто употребляемые или — в качестве варианта — наиболее известные за пределами сообщества эрилей. В пользу этого утверждения говорит то, что во всех известных нам системах идеографической письменности — древнеегипетской, шумерской, китайской, японской — число знаков на порядки превышает число известных нам рун. С одной стороны, конечно, можно говорить об исключительности нордического алфавита, однако, с другой, можно принять и утверждение о тайных рунах, утраченных вместе с древней религией. Да и утверждение американского рунолога Ральфа Блюма о существовании так называемой пустой руны — знака отсутствующего знака, — посвященной Одину, наводят примерно на ту же мысль.

Надо сказать, что легенда о божественном происхождении рун, окружающий их ореол тайны, вера в их могущество были надежной защитой тайного языка от дилетантов. Согласно бытовавшим в те времена поверьям, неправильно начертанные знаки были не только бесполезны, но и опасны. Так, в «Саге об Эгиле», например, описывается болезнь женщины, вызванная перепутанными рунами. Чтобы исцелить недуг, эрилю пришлось уничтожить дефектную надпись и создать новую, без путаницы.

Как следствие большинство надписей, выполненных не принадлежавшими к сообществу эрилей, отличаются простотой: «Я начертал руны, происходящие от высших сил» или «Хадувольф поставил три руны[10]»

Часто они не несут особой смысловой нагрузки: писавшему было довольно того, что он сопричастен, как это называлось много позже, «великому деланию» — настоящему волшебству.

Вероятно, желание простых смертных получить доступ к великой тайне стало одной из причин появления упрощенных вариантов рунной азбуки, с меньшим числом знаков, с более примитивным начертанием. Ими-то и оперировали «люты гости», посещавшие земли от Йорсулаборга до Винланда[11], — викинги, бывшие в те времена таким же бедствием, как моровое поветрие или саранча.

Вероятнее всего, именно они занесли руническое письмо на Британские острова. В конце концов, расстояние от их владений на Оркнеях до Британии не так уж и велико и вряд ли контакты двух культур ограничивались грабежами и набегами, как это рисуют историко-приключенческая литература и голливудские фильмы. Попав на острова, Футарк изменился: появились новые руны, в именах и значениях которых чувствуется сильное друидическое влияние. Новый вариант алфавита принято называть нортумбрийским или англосаксонским.

Однако в Скандинавии английское нововведение не приняли. Напротив, рунический строй все упрощался, постепенно теряя сакральное значение. Сперва появилось несколько различающихся начертанием вариантов так называемого Младшего футарка, затем — бесствольные хельсингландские и пунктированные руны. Но и они не выдержали победного шествия христианства, хотя и просуществовали достаточно долго. Латинские буквы просто вытеснили их.

Христианская церковь, расширяя границы своего влияния на север Европы, тайным знанием германских мудрецов пренебрегла. Она безжалостно уничтожала все элементы культуры, так или иначе связанные или даже просто перекликающиеся с язычеством и верой в древних богов. Понятно, что под удар попали и руны как нечто, во-первых, связанное с именем главы скандинавского пантеона Одина, а во-вторых, слишком сложное, чтобы священники «белого бога», озабоченные решением насущных проблем текущего дня, стали разбираться в них как следует[12]. Тут сыграл свою пагубную роль типичный миссионерский подход — стремление на всякий случай уничтожить все непонятное, все, что потенциально может оказаться опасным.

Чем шире распространялось по Северной Европе новая вера, тем более настороженным становилось отношение непосвященных к рунам. И раньше-то сам процесс письма казался многим чем-то сродни магии, а теперь, когда посланники Рима громогласно осуждали все языческое и предавали огню и железу древние капища, знатоки рун и вовсе причислялись к колдунам и волшебникам[13]. Все меньше становилось эрилей, способных «сплетать руны» — составлять рунические заклинания, соединять несколько знаков в один — «биндеруну[14]», придавая ему новое, более точное значение. Только в лежавшей далеко за пределами власти Рима Исландии скальдическая культура, обломки традиций эрилей сохранялись еще несколько столетий после того, как в 1100 г. был разрушен последний скандинавский храм древних богов в Упсале. Поднятые Одином из тьмы знаки постепенно забывались, стирались, зарастали мхом. Некоторое время руны сохранялись в качестве обычных знаков письменности, альтернативных латинице (так называемые руны Валдамара[15]), но и в этом качестве они прожили совсем недолго. Эпохе скальдов пришел конец. Громогласная латынь Ватикана вытеснила молчаливые идеограммы Севера.

Но окончательно выбросить сакральные знаки из жизни Германии и Скандинавии католическим священникам не удалось. Они сохранялись в начертании гербов старинных германских родов, в амулетах, которыми невежественные крестьяне Средневековья — наследники куда более просвещенных бондов темных веков — пытались оградиться от инфернального зла, жившего по большей части в их собственных головах. Сохранялись даже в текстах Священного Писания, переведенных с латыни на языки местного населения. В доказательство этого постулата один из крупнейших на начало XX в. специалистов по древне-германской письменности Эдмунд Вебер приводит цитату из готского перевода Евангелия от Марка: «Вам дано ведать руну Царствия Божия[16]».

Кое-какие элементы рунического наследия сохранились благодаря стараниям людей, склонных к занятиям магией. Правда, для таких занятий нужно было иметь очень и очень высоких покровителей, способных защитить взыскующих тайного знания от карающей руки церкви и инквизиции. У каббалиста Иоанна Буреуса такой защитник был — шведский король Густав Адольф. Благодаря добрым отношениям короля и книжника до нас дошло много описаний рунических камней Скандинавии, в том числе и тех, что считаются ныне утерянными. Только записи ученого XVII в. остались от камней, подчас намеренно разбивавшихся священнослужителями или использовавшихся фермерами в качестве строительного материала. Письмена на камнях и скалах всегда занимали ученых, и тем из них, кто находился под покровительством монархов или дворян, в должной мере сильных, чтобы оспаривать решения церкви, удавалось изучить предмет своего интереса достаточно тщательно[17]. Хотя, конечно, ни о каких систематических исследованиях в те времена не было и речи.

Другое доказательство живучести древних знаков до сих пор можно увидеть на стенах старых домов и хозяйственных построек крестьянских усадеб Германии. Так называемую руну «Хагал»

— (в начертании — косой крест, перечеркнутый вертикальной линией), часто толкуемую создателями рунических оракулов как «ограда», «крепость», «защита[18]», еще в первой трети минувшего века использовали как защитный знак, оберег, при этом зачастую не имея представления о ее тайном значении. Дело в том, что, хотя часто о «Хагал» говорится как об отдельной, самостоятельной руне, на деле это творение опытного эриля, «биндеруна»: слитые воедино

— «Альгиц» (или в немецкой традиции «Ман»), означающая «защищенность», «закрытость», и

— «Тейвац» (в германской традиции «Тюр»), символизирующая защиту активную, с оружием в руках. Символическое значение того знака, который они образуют в слиянии, как нельзя лучше отвечает задачам оберега, но знали ли, мягко говоря, не слишком образованные крестьяне, что они рисуют или вырезают на стенах своего жилища? Скорее всего — нет. Однако «Хагал» пережила века, подчас соперничая в частоте использования с крестом. Церковь смотрела на такие рецидивы язычества с неодобрением, однако жестоко за них не карала — ей хватало иных забот. Религиозные войны, Реформация и контрреформация, могучим валом прокатившиеся по северу Европы, начисто смели все, что не уничтожил торжествующий католицизм.

ПОДНЯТЫЕ РУНЫ

Новый интерес к наследию предков возник на волне романтических настроений начала XIX в. Очарованные таинственностью рубленых знаков Футарка, германские исследователи обратились к ним и взялись за исследование со всем типично немецким упорством и педантичностью. Не удивительно, что под таким натиском завеса тайны над старинными письменами приоткрылась, дав жизнь новому разделу науки на грани истории и языкознания — рунологии. Правда, помимо романтических настроений, свойственных тому времени, был и еще один момент, подхлестывавший интерес к тайным знакам древних германцев: Германия, расколотая после Тридцатилетней войны на множество мелких государств, отчаянно нуждалась в некой общей идее, которая могла бы сплотить немцев, дать им подтверждение национальной идентичности. Тем более — после наполеоновских войн и всплеска вызванного имперской оккупацией патриотизма. Интерес к древней истории, к культуре предков был на этом фоне вполне естественным.

Собственно, не одни только немцы взялись в тот период исследовать свое прошлое. Во многих государствах Европы, в том числе и в России, происходил в ту пору настоящий исторический бум: коллекционеры составляли библиотеки древних рукописей и актов, археологи вскрывали погребальные курганы, светские любители истории превращали в салонное событие исследование содержимого тысячелетней давности амфоры или развертывание египетской мумии. Но особенно увлекательной стала в ту пору тема дешифровки древних письмен и знаков.

Этот интерес буквально подхлестнуло открытие Жана Франсуа Шампольона[19], дешифровавшего иероглифическую надпись на Розеттском камне и предложившего методику чтения древнеегипетских текстов. Однако немцам обращаться к столь древней истории никакого резона не было: таинственные письмена были у них, что называется, под рукой. И в 1821 г. в свет выходит первая серьезная научная работа, посвященная древнегерманским идеограммам, — книга Вильгельма Гримма[20] «О немецких рунах». Сказать, что она вызвала фурор в обществе, пожалуй, нельзя, однако определенный интерес к исследованию рун эта книга вызвала. А к середине XIX в. руны, германская мифология, старинные традиции стали настолько неотъемлемой частью немецкой национальной идеи, что образованному человеку было как-то неудобно не иметь хотя бы поверхностного о них представления. Тем более что к этому времени на сцене появился такой яркий персонаж, как Рихард Вагнер[21]. «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан и Изольда», тетралогия «Кольцо нибелунга» вызвали живейший интерес к германской истории, причем не только в Германии, но и далеко за ее пределами. «Старые времена» неизбежно романтизировались, действительность обрастала легендами, а факты — догадками. На волне этого интереса, к слову, вышла в свет книга второго из братьев Гримм — Якоба[22] «Немецкая мифология», посвященная, помимо прочего, языческим культам прагерманцев, в том числе и культу Вотана.

Во второй половине XIX в., впрочем, интерес к истории, основанной на документах, археологических находках, свидетельствах современников, несколько подугас. Нет, конечно, среди академических ученых вовсю продолжались жаркие споры о генезисе рун, о том, произошли ли они из испорченной латиницы, как заявлял доктор Людвиг Виммер[23], или, как считали его оппоненты, из греческого курсива. Но кого из обывателей интересовали эти высоконаучные споры? Гораздо интереснее для массовой публики к этому времени стал вопрос о достижении личного могущества при помощи потусторонних сил. Гнет разом навалившегося на Европу технического прогресса был для среднего европейца столь тяжел, что он искал спасения в эзотерике, в мистике, где угодно, лишь бы не чувствовать своего постепенного, но неуклонного отставания от жизни, все более и более изменявшейся под руководством «яйцеголовых».

Собственно, в этом одна из причин, отчего всего через несколько десятилетий после описываемого периода Адольфу Гитлеру и иже с ними так легко удастся подмять под себя «Германию герра профессора». Профессора, ученые, высоколобые специалисты по решительно всем вопросам, подчас недоступным пониманию среднего бюргера, утратили к тому времени авторитет среди толпы, стали из героев, как это было в середине XIX в., антигероями. Но начиналось это, повторимся, уже тогда, в последние десятилетия уходящего века пара.

Итак, на смену интересу к, так сказать, вещественной истории, пришло новое увлечение — мистика и поиски древнего знания. В весьма значительной степени за эту смену приоритетов ответственна наша соотечественница Елена Блаватская[24]. Впрочем, в Европе хватало мистиков и без нее, однако индийско-тибетскую ориентацию принесла именно она. Точнее, обратила на нее внимание. Книги, подобные сочинению немецкого философа Шлегеля «О языке и мудрости индусов», издавались с самого начала XIX в., но широкая публика не обращала на них особого внимания, а явление мадам Блаватской, активно «отыгрывавшей» образ обладательницы древнего знания, произвело впечатление на многих и многих. Сложно представить, как без ее участия развилась бы арийская идея, ставшая впоследствии одним из основных элементов расового учения национал-социализма[25].

По меньшей мере Йорг Ланц фон Либенфельс — один из создателей расовой теории, — оказавший серьезное влияние на становление мировоззрения Адольфа Гитлера, многие элементы доктрины Елены Блаватской использовал, искусно встроив их в собственные умозаключения.

Отвлечемся на краткое время от истории рун: этот человек заслуживает того, чтобы о нем рассказать чуть подробнее. В современной историографии его имя если и упоминают, то лишь для того, чтобы очередной раз заявить о его безумии и невменяемости. Впрочем, если верить тем, кто, описывая историю Германии, берется давать некие морально-этические оценки, практически все немецкие философы консервативного или националистического толка были безумны. Хотя почему это так, отчего их следует считать более сумасшедшими, чем русских богоискателей начала XX в. — Бердяева, Соловьева, Розанова, право слово, неясно.

Между тем, если бы не было теории фон Либенфельса, того и гляди, не было бы национал-социализма. Именно ему принадлежит, например, идея воссоздания ордена тамплиеров, подхваченная позже Генрихом Гиммлером. Именно от него исходит понятие «недочеловек», которым теоретики национал-социализма несколько десятилетий спустя стали обозначать представителей всех народов, не родственных по крови германскому. Нет, Иорг Ланц фон Либенфельс сумасшедшим не был. А вот что про него можно сказать точно — так это то, что он был фанатиком, романтиком и большим любителем истории.

Именно это сочетание оказалось необходимым для того, чтобы на свет появились два его детища: Новый орден тамплиеров — воплощение мечты о возрождении германского рыцарства, элиты по крови и духу, и учение теозоологии, которое должно было стать обоснованием прав немцев на власть над всем миром.

Теозоология представляла собой пересмотренную историю человечества, описывающую постепенное вырождение прарасы боголюдей, арийцев, наделенных многими божественными атрибутами и способностями, вследствие вытеснения их зверо-людьми — представителями появившихся много позже древних рас и ассимиляции среди них. Борьбой первых и вторых объяснялись практически все события мировой истории и даже столкновения космических сил.

Понятное дело, что наследниками боголюдей фон Либенфельс объявлял немцев, а под зверолюдьми понимал все народы негерманского происхождения. Предлагался и способ возвращения себе божественных свойств и качеств — строжайшая сегрегация и выполнение программы действий, составленной в духе входившей тогда в моду евгеники, возвращение к, как бы это называлось на Руси, домостроевскому образу семейных отношений, безжалостное подавление развития культуры «низших» рас.

«Теозоология» имела под собой неплохую доказательную базу. Для подтверждения своих умозаключений фон Либенфельс не поленился проработать огромный пласт литературы и источников. Правда, факты он частенько притягивал за уши, однако, для того, чтобы поймать его на этом, необходимо было обладать не меньшим, чем у него самого, багажом знаний, познаниями в самых разных науках. А это было не просто: известно, что Йорг Ланц фон Либенфельс состоял членом двух весьма солидных научных обществ, углубленно занимался антропологией, палеонтологией, свободно ориентировался в мифологии многих народов.

То, что для доказательства истинности теозоологии привлекался инструментарий официальной науки, производило самое положительное впечатление на тех, кто сталкивался с этой доктриной впервые. Не мудрено, что юный австриец по фамилии Гитлер, приехавший в Вену, чтобы стать художником и архитектором, стал одним из приверженцев идей фон Либенфельса и постоянным читателем издававшегося им журнала «Остара».

На крючок теозоологии попался не один только юный Гитлер. Дело в том, что подобного рода идеи не были в ту пору чем-то необычным, — напротив, они были весьма популярны среди немецкой интеллигенции. Поэтому учение фон Либенфельса не только никого не удивило, но и нашло массу приверженцев среди самых просвещенных кругов немецкого общества. Впрочем, за кем только в ту пору не шли эти самые пресловутые просвещенные круги! Среди них находились почитатели самых бредовых философских доктрин, последователи Блаватской, Гурджиева[26], Горбигера. «Устрашившись бездны наук», обрушившейся на умы на рубеже веков, представители светского общества искали спасения в мистике и эзотерике, в магии и Каббале, шли за любым учителем, заявлявшим, что он способен «объяснить все». Классический европейский ученый, утверждая что-либо, говорит: это можно считать установленным, это представляется нам таким с точки зрения нынешнего уровня науки, а это пока еще неизвестно, или же — для того либо того-то существуют только те или иные гипотезы. Но авторы новых космогоний рубежа веков заявляли, что знают ответы решительно на все вопросы и могут дать окончательные объяснения любому явлению. Именно этим, вероятно, и объясняется столь великое число разного рода философских учений, более или менее популярных в то время. Бендеровская теория полой Земли, горбигерианская доктрина мирового льда, гурджиевское учение четвертого пути — эти названия можно перечислять почти бесконечно.

Впрочем, на доктрине мирового льда стоит остановиться отдельно. Хотя бы потому, что «Вель»[27], как ее стали именовать несколько позднее, пусть и появилась позже, чем сочинения фон Либенфельса, во многом согласуется с его идеями и тоже ориентирует уверовавших в нее на восхищение нордической культурой, северным расовым типом как наиболее правильными, истинными, в противоположность всем прочим — упадническим и ложным. Началось все с того, что Гансу Горбигеру однажды довелось наблюдать взрыв, произошедший при попадании расплавленного металла на замерзшую землю. «Откровение явилось мне в тот миг, — писал он в письме к приятелю, — когда я, начинающий инженер, наблюдал за ручьем жидкой стали, вылившейся на мерзлую землю. Вначале не было заметно ничего, затем произошел мощный взрыв». Аналогия родилась моментально: вот как появились небесные тела, звезды, планеты, галактики — вследствие столкновения огромной ледяной кометы и пра-Солнца. Это и был пресловутый Большой Взрыв: куски льда разлетелись в разные стороны, образовав то, что мы называем Солнечной системой. Луна, Юпитер, Сатурн — это ледяные массы. Каналы на Марсе — это трещины во льду. Только Земля не была целиком побеждена холодом, и на ней происходит вечная борьба между огнем и льдом. Все, что происходит на Земле, все живое, на ней обитающее, — проявление порожденной первовзрывом энергии, стремящейся выжить в мире, где царит энтропия. Однако некоторые биологические виды — мало того, некоторые народы и расы — обладают большим зарядом этой энергии, чем прочие. Им предназначена функция созидателей и правителей. Но силы энтропии, хаоса, постоянно борются с ними, стремясь погасить горящий в них огонь и сковать Землю льдом. Дальше — больше: столкновением огня и льда, как оказалось, можно объяснить практически все. Горбигер утверждал, что Вселенная есть живой организм, где все отражается во всем. Происходящее в космосе отражается в событиях на Земле, и наоборот.

Модель строения Вселенной, предложенная австрийским философом, так замечательно сочеталась с древними германскими мифами из Старшей Эдды, что не могла не вызвать самых бурных восторгов у любителей порассуждать о германской перворасе, величии избранного народа и правах Германии на мировое господство. Число приверженцев «Вель» было довольно велико, а одним из предметов их интереса было то культурное наследие, которое досталось им от нордических пращуров. Среди прочего, разумеется, и руны, ставшие к моменту распространения горбигерианского учения уже просто притчей во языцех.

Дело в том, что восхищение всем германским, насаждавшееся одновременно политиками и патриотически настроенными оккультистами, культ всего нордического, вполне естественно, нашли продолжение в восхищении священной письменностью древних. В результате к концу XIX — началу XX в. угасший было интерес к рунам возрождается с новой силой. Немалую роль сыграли в этом так называемые народнические объединения — разнобразнейшие фелькише-союзы, ставившие перед собой задачу изучения и возрождения наследия предков. Если в познаниях о минувшей эпохе зияли досадные бреши, исследователи фелькише заполняли их своими домыслами, применяя для этого любые средства вплоть до допроса духов давно почивших героев на спиритических сеансах. Озарения, видения, логические построения при недостаточном количестве фактов были их излюбленным инструментарием. Именно при его помощи преданные истории мистики пытались восстановить древнегерманские ритуалы, постичь неясные знаки, прочесть и освоить полустертое временем послание предков. Так в немецкой культуре зарождалось неоязычество — явление, до той поры невиданное и незнакомое. И едва ли не первым неоязычником, человеком, без которого явление это, вероятно, так и осталось бы курьезом рубежа веков, был австриец Гвидо фон Лист.

ПОСЛЕДНИЙ ЖРЕЦ

Опасаясь погрешить против истины, упомянем вначале, что и помимо него в Германии и Австрии было в достатке весьма серьезных ученых — историков, философов, германистов, — пленившихся идеей торжества нордической культуры и всерьез ратовавших за возрождение древнегерманских языческих культов, старинных обычаев и ритуалов, за восстановление национальной религии и воссоздание национальной самобытности. Причина этого кроется в необычном положении Германии в конце XIX в. Объединенная железной рукой Отто фон Бисмарка из россыпи разрозненных княжеств и карликовых королевств в сильную державу, она оказалась среди европейских государств в положении гостя, пришедшего к шапочному разбору. У Германии не было такого числа колоний, а значит и столь богатых источников сырья и дешевой рабочей силы, как у ее европейских соседей. Со всех сторон ее окружали сильные державы, так что ни о каком экстенсивном развитии не могло идти и речи. А главное, несмотря на то что император Вильгельм I сумел подчинить своей воле прочих государей и правителей германских земель, он все равно не был полновластным хозяином своей страны, ибо власть его ограничивал сильный соправитель — римско-католическая церковь. Бороться с ней привычными способами не было никакой возможности: Бисмарк, попытавшийся начать открытую войну против ультрамонтанов[28], потерпел сокрушительнейшее поражение и был вынужден отказаться от этой идеи.

Не слишком уютно чувствовали себя в лоне католической веры и австрийские немцы. Христианство как бы уравнивало их в правах и положении с другими народами, населявшими Австро-Венгерскую империю. Между тем это противоречило идее об уникальности немецкой культуры, ставшей в ту пору чрезвычайно популярной среди представителей всех сословий. А надо сказать, как раз во второй половине позапрошлого века национальная политика в Австро-Венгрии стала более либеральной и представители славянских народов, венгры, евреи стали все чаще проникать во властные структуры. Это порождало среди австрийских немцев слухи об антигерманском заговоре.

Как следствие единственным средством для того, чтобы избавиться от влияния Рима, было развитие собственной национальной религии, популярной в народе, менее требовательной к верующим и более зрелищной в ее ритуальной части, чем католицизм, способной поколебать незыблемые позиции римской церкви. Это понимали очень многие, в том числе, как ни странно, и воспитанный в католических традициях Адольф Гитлер. Недаром впоследствии идеологи Третьего рейха с его высочайшего одобрения сделали ставку на неоязычество, провозгласив лозунг «Земли и крови». Мало того, в Третьем рейхе всерьез рассматривалась программа замены католицизма неким суррогатом, в котором отнюдь не последнюю роль должен был играть сам вождь германского народа имперский канцлер Гитлер. По крайней мере стремление заменить классический крест свастикой, а библию — томиком «Моей борьбы» фигурирует в высказываниях далеко не одного партийного функционера[29].

В таких условиях интерес к древним культам, попытки возродить их, воззвать к забытым и изгнанным богам был вполне закономерен. Немцы, как германские, так и австрийские, искали для себя признаки национальной идентичности, «царские знаки», говорящие об избранности их народа. Кто-то использовал для этого собственные логические построения, кто-то — псевдонаучные выкладки, но очень большое число людей, причем людей образованных и грамотных, обращались взором в прошлое, причем в прошлое не просто отдаленное, а откровенно древнее.

Однако Гвидо фон Лист выделялся среди прочих деятелей, ратовавших за реанимацию забытых столетия назад традиций и ритуалов, тем, что считал себя настоящим избранником Вотана. Не известно, насколько подобные заявления о богоизбранности могут считаться адекватными и правдивыми, однако сам Гвидо фон Лист заявлял о неком откровении, полученном им в ранней юности в заброшенном святилище древних богов в катакомбах под Веной, а легенда о том, как это произошло, по-настоящему поражает воображение.

Итак, однажды юный Гвидо заблудился в катакомбах под венским собором Святого Штефана. Катакомбы были древние — остатки серебряных рудников, сохранившиеся с дохристианских времен. Впрочем, окончательно заброшены они не были ни разу. Сперва там ютились первые христиане, в попытке сделать свое жилище уютнее вырубившие в скальной толще целые залы, служившие им соборами и молельнями, сухие комнаты для сна, узкие тайные переходы, в которых так удобно было скрываться, если преследователи адептов новой веры рисковали спуститься в их поисках под землю. Потом в катакомбах скрывались беглые каторжники и целые сонмища нищих, отчаявшихся настолько, чтобы рискнуть поселиться под землей в преддверии царства сатаны. Наконец, последние несколько десятков лет, а то, поди, и целый век, старинные подземные ходы служили местом паломничества светских бездельников, истосковавшихся по острым ощущениям, и местных мальчишек, бредящих кладами и романтикой древних времен. Среди них ходили слухи о заброшенном языческом храме, спрятанном где-то глубоко под землей, о старинных кладах и связанных с ними проклятьях. Не мудрено, что мальчишки из разных венских семей — от самых простых до весьма аристократических — выбирали катакомбы под собором местом своих игр. Не удивительно и то, что время от времени кто-нибудь из малолетних исследователей терялся, вынуждая родителей организовывать спасательную экспедицию. Поэтому когда юный Гвидо фон Лист потерял товарищей и перестал понимать, в какую сторону нужно двигаться, чтобы найти выход наружу, он не запаниковал, а нашел самый широкий проход и пошел по нему. Блуждать в ожидании помощи маленькому венцу пришлось бы долго, но неожиданно из одного подземного зала ему навстречу вышел высокий одноглазый старик в шляпе с обвислыми полями и в сером плаще. Он пообещал мальчику показать верную дорогу к выходу и посетовал, что дом его разрушен римлянами и евреями и теперь ему приходится жить в подземельях. За свою услугу старик потребовал от юного Листа обещания восстановить его дом, лишь только представится возможность. Не успел мальчик ответить ему, как одноглазый, подтолкнув его вперед, удалился в катакомбы. Гвидо, ошеломленный, стоял у выхода на улицу. Лишь слегка повзрослев, он понял, насколько внешность его случайного знакомца соответствовала описаниям облика Одина в старинных исландских сагах.

Собственно, если, конечно, верить легенде, именно с этого озарения, открывшего ему, кем был его пещерный собеседник, Гвидо фон Лист и начал интересоваться всем, что связано с его культом. И особенно — знаками, согласно текстам Старшей Эдды[30], обретенными Одином (точнее, раз дело происходит на германских землях, — Вотаном) в ходе ритуального принесения самого себя в жертву себе же — архаичного аналога христианского распятья.

Впрочем, легенда легендой, а сам Гвидо Карл Антон Лист говорил, что корни его интереса к рунам, его обращения к вере предков происходят именно оттуда, из венских подземелий. Действительно, в 1862 г., отправившись с родителями на прогулку в катакомбы, он набрел на подземную часовню дохристианских времен, посвященную Вотану. Несмотря на то что Лист происходил из весьма ортодоксальной католической семьи, был крещен и недавно прошел конфирмацию, вид этого памятника старины настолько впечатлил юношу, что он, по его собственным рассказам, поклялся создать храм Вотана, когда вырастет.

Вероятно, причина такой внезапной перемены в вере заключается в том, что юноша, отличавшийся пылким воображением, был большим поклонником средневековой истории. Причем любимый период его был гораздо дальше от современности, чем время, которое считал расцветом германской расы Йорг Ланц фон Либенфельс. Гвидо фон Лист романтизировал темные века, эпоху викингов. Живое свидетельство тех времен, сохранившееся во мраке тоннелей прямо под фундаментом христианского храма, под католической Веной, поразило его настолько, что перевернуло всю его будущую жизнь.

Нет, конечно, ученым, историком, Лист хотел стать задолго до происшествия в подземелье. Явленное ему откровение лишь укрепило юного венца в его намерении. Правда, отстаивать свои планы ему пришлось, что называется, с боем. Родители не считали занятие историей чем-то серьезным, выходящим за пределы увлечения и требовали от Гвидо, чтобы тот занялся коммерческим образованием, а в будущем стал продолжателем семейного бизнеса, коммерсантом. Подчинившись требованиям родителей, он тем не менее не оставил своей мечты и занялся, пока что в качестве хобби, фольклористикой и этнографией. Описывая обычаи австрийской глубинки, он старался отыскать в них отголоски древних времен, анализировал топонимы, пытаясь обнаружить корни старинных слов, следы легенд и преданий. Правда, довольно часто его изыскания не приносили вообще никакого результата или выливались в бесплодные умствования, имеющие мало отношения к реальности. Но в некоторых случаях, даже притом, что главным инструментом ему служили догадки и допущения, фон Листу удавалось удивительно точно попасть в яблочко, выявить связи и закономерности, отнюдь не лежащие на поверхности. Результаты таких исследований, разумеется, не претендовали на какую бы то ни было роль в исторической науке, однако публиковались в австрийских фелькише-газетах, с удовольствием размещавших на своих полосах написанные живым языком очерки с патриотической подоплекой.

После смерти отца Гвидо фон Лист покончил с коммерцией и окончательно предался историческим штудиям и писательской деятельности. Так, в 1888 г. в свет вышел его роман «Карнутум», посвященный разгрому римского города австрийскими племенами в конце IV в. н. э. Двухтомная книга кажется по сегодняшним временам довольно занудной, грешит затянутым повествованием, множеством совершенно лишних подробностей и тягучих мелодраматических сцен, однако на ту пору ее публикация произвела если не сенсацию, то весьма яркое впечатление на публику. В изложении Листа с падения Карнутума — одной из северных римских колоний — началось падение великой империи.

Мысль о том, что именно германские племена, обитавшие на территории нынешней Австро-Венгрии, сыграли ключевую роль в разгроме Рима, настолько понравилась местным национал-патриотам, что Листа заметили и его статьи в газетах стали пользоваться еще большим успехом. Он же продолжал писать о том, как среди обломков минувших эпох отыскать бесценное наследие предков.

В своих изысканиях фон Лист обратился к геральдике и археологии, занялся изучением магического фольклора — разнообразных народных заговоров, пришептываний и заклинаний, — свадебных и похоронных обрядов. Кое-что из описываемых им обычаев он со временем стал практиковать и сам. По крайней мере дни солнцестояния и равноденствия фон Лист праздновал точно, причем с соблюдением той обрядовой составляющей, какую он только смог восстановить. Естественно, что весьма большое число элементов старинных обрядов было им восстановлено, что называется, по наитию, исходя из собственных представлений о том, как они должны были выглядеть, однако стоит признать: даже если выдумка составляла две трети его реконструкций, все равно результат выглядел впечатляюще: у фон Листа был прекрасный художественный вкус. Для того чтобы лишний раз убедиться в этом, стоит ознакомиться с подборкой фотографий, посвященных исполнению описанных Листом обрядов в Третьем рейхе.

Совершенно естественно, что, рассматривая сакральную традицию древних германцев, пройти мимо рун было просто невозможно. Поэтому Гвидо фон Лист вплотную занялся их изучением. Кроме того, наличие значительного числа довольно сложных обрядов привело его к мысли о том, что в обществе древних германцев, определенно, должно было существовать сословие жрецов или, скорее, жрецов-воинов, жрецов-правителей, досконально знающих все тонкости ритуалов, руноначертания и пр. Собственно, эти две мысли надолго заняли мысли исследователя. Он искал следы рун везде где только можно, даже в традиционной архитектуре фахверка[31]. Черные смоленые или желтые балки на фоне белых глинобитных стен деревенских домов были для него тайнописью, неосознанно воспроизведенной измельчавшими потомками древних мудрецов. Руны проступали в очертаниях гербов, в форме крепостных башен, в орнаменте народных костюмов. Наблюдательный от природы, наделенный неплохими задатками художника, Гвидо фон Лист видел их практически везде, где хотел увидеть, часто принимая желаемое за действительное, но часто также с невероятной наблюдательностью обнаруживая странные закономерности. Не менее упорно исследовал он и тексты германских саг и исторических хроник в попытках отыскать упоминания, пусть даже и косвенные, пресловутого сословия жрецов.

При этом фон Лист не забывал о данной некогда клятве и не оставлял размышлений о возможности возрождения религии предков. Именно идее отказа от христианства, возвращения к языческому культу посвящен еще один его роман — «Возвращение юного Дитриха», изданный в 1894 г. В нем описана судьба молодого германца, насильно обращенного в римскую веру, но при первой же возможности вновь становящегося огнепоклонником. Вокруг историко-религиозной и мифологической тематики вращались сюжеты и других его произведений, а их было немало: пьес, повестей, романов, стихов и поэм.

Разумеется, столь глубокое погружение в тему не могло не сказаться на мировосприятии Гвидо фон Листа. Постепенно, осознав, что на всех германских землях нет человека, лучше него разбирающегося в разного рода ритуалах и обычаях, дошедших из глубины веков, в толковании рун, он убеждается в своей принадлежности к древней касте жрецов Вотана. Еще больше его утверждают в этом убеждении многочисленные последователи и почитатели, готовые видеть в нем кого угодно — пророка, учителя, посланника богов, лишь бы он указал им дорогу, уводящую прочь от не подходящего им по всем параметрам общественного устройства. Дорогу туда, где над миром властвуют германцы. Николас Гудрик-Кларк, например, пишет о неком мистике, выступавшем под псевдонимом Тарнхари, писавшем Листу, что он, являясь потомком или воплотившейся душой вождя древнего племени Вользнген, подтверждает истинность листовских реконструкций, ибо они полностью соответствуют его, Тарнхари, родовым воспоминаниям-видениям[32]. Окончательно же уверовал в свою избранность Гвидо фон Лист после сложного для него 1902 г. В то время он перенес тяжелую операцию и почти на год лишился зрения. Это испытание было принято им за посланный свыше знак, что-то типа инициации. После того как он снова прозрел, говорить о Листе как об исследователе было уже невозможно. На смену энтузиасту-дилетанту, пытающемуся охватить умом великое прошлое, пришел проповедник, вынесший из этого прошлого сокровенное знание и готовый щедро делиться им с окружающими.

Тем не менее именно к этому времени относится создание нескольких работ, ценных не только для любителей эзотерики, но и для серьезных историков. Среди разнообразного мистического хлама, которым переполнены его работы, встречаются догадки настолько светлые, что не обратить на них внимания просто невозможно, пусть им и нет пока иного подтверждения, кроме мнения самого фон Листа, что они верны.

Обладают его работы и другой ценностью, на этот раз уже для тех, кто специализируется в истории новейшей или просто интересуется особенностями развития германского общества в первой половине XX в. Дело в том, что многие изложенные в них идеи, не имеющие ни малейшего отношения к реальной истории и являющиеся подчас обыкновенной выдумкой, получили реальное воплощение через несколько десятилетий после опубликования, когда юные почитатели Гвидо фон Листа взялись строить принципиально новое общество. Одного из этих почитателей звали не иначе, как Генрих Гиммлер.

Будущий имперский руководитель охранных отрядов НСДАП в юности также интересовался историей, а особенно — что за совпадение! — именно викингским периодом, когда представители германской расы бороздили моря всей западной половины мира. Руны, которыми вплотную занимался фон Лист, занимали его воображение настолько, что он прочел решительно все, что когда-либо публиковалось по этому вопросу, и даже предпринял самостоятельное исследование. Генрих Гиммлер считал, что иероглифическая письменность появилась в Европе совсем неспроста, и пытался найти ее корни в империи микадо, бесконечно сравнивая начертание Футарка и японских иероглифов. Скажем сразу, что найти сколь бы то ни было доказательные соответствия ему не удалось, однако исследование это принесло ему определенную пользу: будущий шеф СС научился легко ориентироваться в письменности предков и с легкостью читал любой рунический алфавит. При этом он настолько умело оперировал понятийными значениями рун, что смог создать прекрасную символику для своей организации — четкую и ясную и в то же время внушающую мистический трепет. Однако к применению рун в Третьем рейхе мы вернемся несколько позже, а пока речь о книгах Гвидо фон Листа, взявшего на себя роль посланника Вотана.

Первой пробой его сил стала почти академичная работа, посвященная языку древних германцев и его отражению в топонимах и именах, составленная для представления в венскую Академию наук. Как пишет Николас Гудрик-Кларк, этот труд не произвел на академиков никакого впечатления и они вернули его без комментариев. Впрочем, если он был хотя бы приблизительно похож по стилю изложения на, предположим, «Племенные имена германцев и их значения», выпущенную в свет немногим менее десяти лет спустя, австрийских академиков вполне можно понять. Они оказались в глупейшей ситуации, когда подтвердить истинность или ложность приведенных утверждений невозможно, потому что они отчасти находятся вне сферы компетенции большинства наук, а отчасти — просто не могут быть ни опровергнуты, ни подтверждены ввиду отсутствия фактов. Сложно иметь дело с автором, который, с одной стороны, ведет себя как ученый и демонстрирует нешуточные познания в целом ряде наук, а с другой стороны, использует в качестве инструмента познания собственную веру и озарения. Однако в то время в положение академических светил науки никто входить не желал. Напротив, почитатели фон Листа, ставшего к тому времени уже нешуточно знаменитым благодаря его романам и пьесам, лекциям и многочисленным газетным публикациям, восприняли отсутствие какой бы то ни было реакции на предоставленную венской АН работу как проявление вопиющего хамства и недоброжелательности. Разразился колоссальный скандал, не принесший, впрочем, никаких плодов.

Но сам Гвидо фон Лист не унывал. За несколько следующих лет он превратил одну из частей своего труда в самостоятельную книгу — «Тайна рун». С изданием ее не возникло никаких проблем. С одной стороны, новое творение Листа с нетерпением ждали оккультисты и патриоты всех мастей, так что «Тайна рун» расходилась с прилавков книжных магазинов на ура. С другой — нашелся спонсор, выделивший деньги, собственно на издание. Их предоставило созданное в 1904 г. Общество Гвидо фон Листа — общественная организация с просветительскими функциями, — группа единомышленников, решивших финансировать и издавать труды почтенного мэтра. А труды между тем не заставили себя ждать. До начала Первой мировой их появилось целых семь. Среди них уже упоминавшаяся выше книга «Племенные имена германцев и их значения», а также «Вселенский Закон ариогерманцев» и «Ариогерманское жречество» — книги поразившие воображение Генриха Гиммлера и его соратника по разработке символики и ритуалов СС Карла Марии Вилигута[33]. С выходом в свет трудов Гвидо фон Листа в восприятии рун наступил новый этап. Таинственные письмена предков, ранее представлявшие интерес только для историков и лингвистов, стали послушным инструментом в руках разного рода мистиков и оккультистов, не менее одиозным, чем, предположим, древнееврейские письмена и символы карт Таро.

Надо сказать, что Листовы руны настолько отличаются от оригинального Футарка, что их принято считать отдельным алфавитом — арманическим Футарком. Дело в том, что фон Лист сопоставил каждый знак с одним из заклинаний, перечисленных в «Hбvamбl» — «Речах Высокого» (одной из песен Старшей Эдды). Как следствие знаков оказалось не 24 и не 16, а 18, причем один из них — свастика, о которой пойдет речь несколько дальше. Сложно судить, насколько такое сопоставление оправдано, однако факт остается фактом: набор знаков оказался несколько отличным от того, с каким привыкли иметь дело представители академической науки. Впрочем, до них как раз фон Листу не было никакого дела: круг его единомышленников был достаточно широк для того, чтобы можно было забыть о несостоявшейся попытке контакта с Академией наук. Ему и без того было кому передать свои открытия.

Общество Гвидо фон Листа было далеко не первой организацией патриотически настроенных мистиков. Тут интереснее другое: то, что оно служило ширмой для особого круга посвященных в Ботанические ритуалы. Надо сказать, что на рубеже веков по всей Европе была повальная мода на разного рода тайные общества. Масонские ложи, существовавшие на протяжении множества лет до того, что называется, под поверхностью, внезапно стали проявлять себя как почти легально существующие, а не глубоко законспирированные союзы. Каббалисты, оккультисты, любители эзотерики, практикующие маги калибра Алистера Кроули или менее известные (а точнее — менее скандальные) основывали «тайные храмы», ордена, лиги и т. д. Младший коллега Гвидо фон Листа Йорг Ланц фон Либенфельс, например, инициировал создание уже упоминавшегося выше орден Новых тамплиеров. Поэтому не удивительно, что человек, считавший себя последним жрецом Вотана или — как он называл этих жрецов — арманом, решил собрать некий круг посвященных, дабы передать им свою мудрость и знания. И опять-таки не удивительно, что Высокий орден арманов возник внутри Общества Гвидо фон Листа — собрания сторонников последнего жреца.

Признаем сразу, что листовский орден был еще более беспомощен, чем Новые тамплиеры Либенфельса. Никаких более или менее заметных действий он так и не предпринял. Не считать же деятельностью, достойной тайной общества, проведение паломничества по местам, связанным с древнегерманской историей, для десятка посвященных? Нет, конечно, новоявленные арманы жгли костры в форме свастики на холмах, где в древние времена располагались германские капища, устанавливали украшенные рунами столбы, пели рунические гимны, сочиненные их предводителем. Однако закрытый характер организации, локальность проводимых ею акций и, честно говоря, плохо поставленная пропаганда ее деятельности не дали сообществу жрецов Вотана стать чем-то большим, чем еще одна забавная секта. Беда в том, что Гвидо фон Лист был прекрасным рассказчиком, способным целиком захватить слушателя своим повествованием, но абсолютно не имел дара организатора. Или, используя понятия, более близкие самому фон Листу, он был хорошим скальдом, но плохим ярлом.

Впрочем, не будем утверждать, что орден арманов не оставил вовсе никаких следов. Его структура, отлично продуманная фон Листом, хотя так и не воплощенная на практике, была во многом перенята все тем же Генрихом Гиммлером, когда тот создавал собственный орден — СС. Гиммлеровский орден, если верить утверждениям Николаса Гудрик-Кларка, даже своим названием должен быть обязан Листу: по мнению почтенного мэтра, сдвоенная руна солнца была одним из символов фемов[34] — тайной организации, вершившей справедливость в Священной Римской империи.

С началом Первой мировой Высокий орден арманов стал и вовсе не заметен, а его глава окончательно отдалился от занятий историей. Теперь его занимали учение Блаватской, астрология, рассуждения об Атлантиде и Лемурии. Гвидо фон Лист превратился в типичного мистика начала XX в., и потому мы пока что прощаемся с ним: о рунах и тех, кому была ведома их тайна, он больше не говорил. Правда, и жить ему к тому времени оставалось совсем немного: в мае 1919 г. почтенный служитель Вотана умер от воспаления легких в берлинской больнице: плохая жизнь в годы войны подорвала его физическое здоровье, а поражение Германии и Австро-Венгрии — здоровье душевное. Единственное, что остается упомянуть в связи с именем фон Листа, — это его пророчество, сделанное незадолго до кончины. Он, опираясь на свои познания в астрологии, утверждал, что в 1932 г. наследники арманов, те, кто знают толк в рунах, вновь обретут власть в Германии. Забавное совпадение, не так ли?

СОЛНЦЕ АРИЕВ

Впрочем, ориентация на скандинавские и германские руны, хорошо проработанная структура орденской элиты, которую впоследствии с удовольствием использовал Генрих Гиммлер, сбывшееся с нереальной точностью предсказание — это далеко не все наследие Гвидо фон Листа. Один из элементов его наследия оказался настолько заметен и ярок, что стал символом целой эпохи, хотя сам фон Лист, пожалуй, этого и не предполагал. Этот элемент — свастика, коловрат — солярный символ, обнаруженный им в древнегерманских орнаментах.

Этот знак встречается в культуре североевропейских народов достаточно часто, чтобы можно было с уверенностью говорить о нем как о наследии общей индоарийской культуры, связывающем единой нитью очень многие нации от Северного Ледовитого до Индийского океана. Свастика — символ, переживший великое переселение народов, вынесенный предками древних германцев и скандинавов из намного более южных земель, нежели те, что сами они называли родными. Племена и кланы, отпочковывавшиеся от основной массы, чтобы осесть на встречавшихся по пути на север землях, уносили его с собой и оставляли своим потомкам, забывшим о прошлом или ассимилированным более сильными и многочисленными соседями, как доказательство их происхождения от носителей великой древней культуры.

Те, кто верят в существование Гипербореи — Атлантиды индоариев, легендарной северной прародины белой расы, говорят о том, что свастика родом именно оттуда. Не будем спорить о том, что недоказуемо: более или менее научных версий происхождения этого знака множество, но даже те, что подтверждены археологическими находками, оставляют поводы для сомнений.

Широта распространения свастики поражает. Она украшает стены руин Мохенджо-Даро и скалы Тибета, конскую упряжь работы скифских мастеров, боевые щиты и одежду кельтов. Индийцы, китайцы, скифы, баски, славяне, германцы, кавказские народы (грузины, армяне, абхазы, дагестанцы) — все они видели в «бегущем кресте» символ солнца и огня, сменяющихся времен года, жизни как вечного и неостановимого движения, а то и символ плодородия, символ света и созидательных сил.

Естественно, что и культура древних германцев и скандинавов — неоспоримых потомков индоариев — не могла обойтись без свастики. Самый распространенный священный символ Скандинавии — Одинов крест — включает сразу четыре этих знака, расположенных вокруг солнечного колеса. Свастика присутствовала везде: на женских украшениях, на клинках и ножнах викингских мечей, на вошедших одно время в моду широких наконечниках копий, шахматных фигурках азартных игроков и весовых гирьках расчетливых торговцев. Три луча, четыре, а то и восемь, направленных как посолонь, так и противусолонь, — «рубящие кресты[35]» сопровождали жизнь германца и скандинава от начала и до конца. Они вырезались на детской колыбели, чтобы ребенок рос удачливым под покровительством светлых сил, на девичьих гребнях, чтобы защитить красоту от злого колдовства и порчи, на надгробиях, чтобы усопший оставался спокоен за гробом и не тревожил живущих.

Понятное дело, Гвидо фон Лист не мог пропустить такое значимое явление, не мог не заметить символа, встречающегося столь часто. Однако, поглощенный попытками воссоздать руны как систему сакральных знаков, он счел свастику внеалфавитным руническим знаком. Далее мысли его пошли вполне закономерным для него путем. Разобравшись в сакральном значении свастики, фон Лист противопоставил ее христианскому кресту.

Надо сказать, что фон Лист очень не любил христианство. За что? Пожалуй, за то, о чем шла речь в самом начале этой книги, — за то, что в процессе экспансии на север, римская церковь уничтожала самобытную культуру подчиняемых ей народов, стирая с лица земли и из истории все необычное, непонятное, иррациональное, заставляя весь мир жить по своим законам и догмам. Уничтожения древней германской культуры он христианству простить не мог и оттого в своих работах при каждом удобном случае клеймил «тупоумную» и «ушедшую от понимания законов мироздания» веру почем зря, за дело и просто так. Поэтому некий символ, который можно было противопоставить латинскому кресту, пришелся ему очень кстати.

Вот тут и наступает пора назвать еще одного ученика Гвидо фон Листа. Вряд ли они встречались, хотя и были соотечественниками, но все равно Адольф Гитлер может с полным правом считаться воспреемником последнего из арманов. Не говоря уже о том, что Гитлер, разумеется, был знаком со всеми работами австрийского историка-мистика, изданными в серии «Гвидо-фон-Лист-Бюхерай[36]», он во многом разделял листовские взгляды. По меньшей мере в его планах реформирования католической церкви видно сильное влияние мэтра Гвидо. Известно, что Гитлер всерьез планировал по окончании войны по-свойски разобраться с христианством, заменив крест свастикой, библию — томиком «Моей борьбы», а еврейского Христа — неким нордическим божеством. «Или у нас будет германский бог, или не будет никакого, — заявляли в середине 30-х гг. преданные НСДАП богословы. — Мы, германцы, были оставлены христианским богом на произвол судьбы. Он не справедлив, и мы терпели поражение за поражением оттого, что верили ему, а не нашему германскому богу[37]». Есть, кстати, вполне серьезные доказательства того, что вождь НСДАП действительно рассчитывал занять при этом германском боге должность пророка. Но оставим эту тему как весьма щекотливую, напоследок упомянув только, что Гитлер в застольных беседах не раз приравнивал христианство по опасности и прилипчивости к сифилису и другим малоприятным и непочтенным болезням[38].

Были у фон Листа и другие поклонники и почитатели из числа если не соратников, то по меньшей мере единомышленников Гитлера. Именно они объявили свастику общим символом всех антисемитских организаций, посчитав, что отыскали символ, в принципе не свойственный культуре семитских народов[39]. В этом значении свастика вошла в символику большого количества национал-социалистических союзов и объединений, в том числе — небезызвестного оккультного общества «Туле», о котором речь пойдет несколько позже. Собственно, именно им мы обязаны тем, что сегодня древний и весьма почитаемый символ превратился в своего рода жупел — страшноватое пугало для всех противников правого экстремизма.

Эта боязнь свастики вбита в нас с детства. «Паучий крест» вызывает подсознательную брезгливость и целый ряд неприятных ассоциаций. В отличие, например, от пятиконечной звезды.

Вокруг свастики нагорожено множество нелепых легенд и слухов. Самая неправдоподобная — о том, что в основе знака четыре буквы «Г» от фамилий Гитлера, Гиммлера, Гесса и Геббельса. Несмотря на видную невооруженным взглядом абсурдность такого утверждения, легенда эта довольно живуча. Секрет этого, вероятнее всего, в лености ума тех, кто в нее верит: стоит написать упомянутые фамилии латиницей — становится ясно, что к свастике они не имеют отношения. Хотя с Гитлером этот знак связан напрямую: именно он выбрал «бегущий крест» символом НСДАП. Символику красного флага с белым кругом и черной свастикой в центре, ставшего сперва партийным знаменем, а впоследствии — государственным флагом целой страны, он разработал лично. Если верить биографам вождя, этот знак был для него символом победы арийского человека. Возможно, тут сыграли свою роль детские воспоминания будущего диктатора: свастика была символом монастыря в Ламбахе (Восточная Австрия), где он в шестилетнем возрасте пел в хоре мальчиков. Вырубленная на каменной плите прямо над входом, она не могла не привлекать его внимания[40]. Откровения же Гвидо фон Листа оживили эти воспоминания и повлияли на выбор символа для политического движения. Однако все это — не более чем предположения.

Дело в том, что в начале XX в. этот символ (в том числе и стараниями Общества Гвидо фон Листа) стал весьма востребован и распространен во всем мире. Начертав его на стальных шлемах, шли в бой члены так называемой бригады Эрхардта[41] во время капповского путча[42], значок с его изображением с удовольствием носили на лацкане друзья американской организации скаутов, и даже клоуны из знаменитого цирка Барнума украшали свои дурацкие наряды именно этим древним солярным знаком. Он смотрит на нас с банкнот, выпущенных российским Временным правительством, и с американских поздравительных открыток, с фронтонов домов, выстроенных в стиле модерн, и с мостовых европейских городов. Да что там говорить, если стилизованными свастиками в то время украшались даже пуговицы мужских костюмов! Так что в выборе Гитлером именно такого символа для его молодой партии не было ничего удивительного.

А вот что удивительно — так это то, что борьба между Третьим рейхом и Советским Союзом превратилась в итоге в борьбу двух символов света. Именно так, потому что пятиконечная звезда — пентаграмма — по своему смысловому значению очень близка свастике. Их отличает только оттенок смысла: если свастика — это символ света для наблюдателя, фиксирующего происходящее и вычисляющего законы бытия, то звезда — символ света для того, кто постигает мир путем практических действий, экспериментов. Недаром у алхимиков она была одним из знаков «Великого делания». От алхимиков пентаграмму получили в наследство масоны и розенкрейцеры, оккультисты, сатанисты. Для первых этот знак стал символом тайной власти, которую дает знание законов, управляющих миром, для других — мощнейшим охранным амулетом, ограждающим от зла и разрушения, призывающим силы света, или основой для мандалы. Третьи же предпочли символ перевернуть, стремясь придать пентаграммону значение, противоположное первоначальному.

Самый заметный след пятиконечная звезда оставила в масонской символике, а оттуда перекочевала в символику государственную. Дело в том, что члены тайных лож всерьез задумывались о власти над миром и как следствие принимали участие в любых социальных экспериментах, способных им эту власть принести. Именно поэтому маленькие звездочки знакомых очертаний украшают, скажем, флаг Соединенных Штатов Америки, именно поэтому под старинным алхимическим символом прошли 70 лет истории нашей страны. Кстати, раз уж речь зашла о красной звезде, стоит упомянуть, что инициатором ее появления на гербе и флаге советской России традиционно называют Льва Троцкого[43]. Считается, что он был членом масонской дожи «Великий Восток» и большим докой в герметической символике. Именно он предложил большевикам эту эмблему, судя по всему, ориентируясь как на ее первоначальный смысл — знака света, так и на смысл, привнесенный позже, — символа тайной власти над миром. Впрочем, тут тоже история довольно темная: был ли Троцкий масоном или не был, действительно ли именно он предложил использовать пентаграмму или эта светлая идея посетила кого-то другого, теперь за давностью лет и отсутствием свидетельств и свидетелей остается только догадываться.

Интереснее же всего то, что вполне могла сложиться ситуация, когда на знаменах НСДАП появилась бы не свастика, а пентаграмма, или, как ее называли в Германии, «ведьмина лапа[44]». Пентаграммон привлекал немецких оккультистов не меньше, чем свастика и скандинавские идеограммы. Мало того, один из классиков оккультного учения о рунах Герман Вирт уделил немало времени её исследованию. Он заявлял, что пентаграмма является всего лишь архаичной формой руны «Хагал». Руна же эта, по мнению Германа Вирта, представляла собой иероглиф годичного цикла, потому что указывает шесть положений солнца в течение астрономического года. А поскольку «Хагал», сведенная к пятиконечной звезде, лишена нижней черты, указывающей на юг, — это значит, что символ был создан там, где солнце зимой не встает вовсе. Сиречь на далекой арктической прародине германцев. Так что Гитлер, будучи человеком если не начитанным, то изрядно нахватавшимся разного рода мистических знаний «по верхам», мог использовать для своего знамени не свастику, а «ведьмину лапу». Впрочем, история не знает сослагательного наклонения. Поэтому заметим лишь, что столкновение двух государств, сделавших главными своими государственными символами символы света, — явление не слишком обычное. Свастика против пятиконечной звезды, свет знания против света действия. Странная картина.

ИДУЩИЕ СЛЕДОМ

Нельзя не признать, что деятельность фон Листа, популяризация рунологии, принесла чрезвычайно интересные плоды. Теперь исследование древней германской и скандинавской письменности шло по нескольким направлениям. С одной стороны, ею всерьез заинтересовались академические ученые, стремившиеся классифицировать древние знаки и дешифровать имеющиеся надписи. С другой, руны активно использовали оккультисты и мистики, экспериментируя с их толкованием и применением в магических ритуалах. С третьей — рунические письмена стали активнейше использоваться в символике различных организаций.

Обычно, говоря о таком применении древнегерманской иероглифики, вспоминают СС и Гитлерюгенд, однако традиция эта имеет несколько более длинную историю. Впервые использовать руны в этом качестве стали члены молодежного движения «Вандерфогель». Эти предшественники скаутов делали ставку на патриотическое воспитание и во многом примыкали к фелькише-организациям. Не удивительно, что руны были им хорошо знакомы[45]. Странно, кстати, что немецкие скауты — пфадфиндеры[46], — многое взявшие от «Вандерфогель», не переняли эту традицию. Основатель скаутского движения лорд Баден-Пауэлл[47] был большим любителем порассуждать о тайных письменах и сакральных знаках. Но зато «Юные штурмовики Адольфа Гитлера» — организация, из которой впоследствии выросла Гитлерюгенд — опытом «Перелетных птиц[48]» воспользовались сполна.

Руны постепенно становились частью современной культуры, врастали в нее. После поражения в Первой мировой потребность в национальной идее стала ощущаться с новой силой. Немцам просто необходимо было осознавать, что они — не такие, как все, что за ними сила, если не физическая, то духовная. Это было непременным условием выживания немецкого народа в стране, ограбленной чересчур ретиво взявшимися за взыскание репараций союзниками. В стране, лишившейся колоний и окраинных сырьевых регионов, лишенной армии, флота и военной промышленности, пожираемой безработицей и инфляцией. В таких условиях спасти немцев как общность могла только некая единая идея. В данном случае — идея национального величия.

Кстати, похоже, что, стремясь обеспечить свою безопасность, державы-победительницы целенаправленно нанесли столь болезненный и резкий удар по экономике Германии. Он едва не расколол страну, совсем недавно ставшую единой, на отдельные территории, возглавляемые сепаратистски настроенными лидерами. Только решительные действия военного министра Густава Носке[49], не побоявшегося прослыть «кровавой собакой», позволили Германии избежать подобной участи.

Однако сепаратизм был уделом представителей левой части политического спектра. Среди правых же, убежденных консерваторов, напротив, наблюдался небывалый патриотический подъем. Тут-то и пришлись кстати работы Гвидо фон Листа. Даже те, кто в принципе не интересовались ни историей, ни оккультизмом, обратились к духовному наследию предков. Как следствие рос и спрос на литературу о рунах — и на серьезные исследования, и на эзотерические сочинения, на реконструкцию религиозных ритуалов и философских концепций древних германцев. Новорожденное неоязычество стало объективной реальностью в еще недавно полностью христианской стране.

Солидные люди, почтенные бюргеры, до войны исправно посещавшие церковь, пережив поражение в войне, которую Германия, если верить пропаганде, должна была вот-вот выиграть, оставляли веру в Христа ради веры в Одина. «Мы не можем преклонять колени перед всеобщим богом, который уделяет больше внимания французам, чем нам», — объясняли они такую перемену[50]. Что уж тут говорить о молодежи?! Еще вчера рассчитывавшие на блестящее будущее, на вполне просчитываемую карьеру, тот или иной уровень дохода, молодые немцы внезапно оказались буквально выброшены на улицу. Будущее оказалось отнюдь не таким светлым: в нем не было ничего, кроме безработицы или, в лучшем случае, поденной работы и нищенской оплаты труда в условиях постоянного обесценивания денег. Поэтому среди молодежи национал-патриотические настроения были распространены более чем широко, а неоязычество популярно в большей степени, чем какое-либо иное проявление массовой культуры.

Спрос на прошлое нужно было срочно удовлетворить. Академические ученые всерьез работали над дешифровкой рунических надписей, изучали археологические находки, стремились по возможности восстановить древнюю письменность, не отставали от них и оккультисты. Вот только направление их деятельности было несколько иным. Они ставили перед собой задачу найти рунам практическое применение в своей деятельности, освоить новые горизонты магии с использованием сакрального значения скандинавских идеограмм. При этом одни из них склонялись к ритуальной магии и своего рода преклонению перед рунами, а другие — к чисто утилитарному их применению в качестве инструмента для познания и самосовершенствования. Богоданного, конечно, однако инструмента и не более.

Большинство оккультистов-рунологов, склонявшихся к первому подходу, сгруппировалось вокруг эзотерического общества «Туле», названного в честь легендарного северного острова, на котором зародилась германская нация. Это был один из уже упоминавшихся тайных мистических орденов, наводнивших Германию на рубеже веков. Странным образом в его идеологии смешались магия, оккультизм, расовое учение. Получившаяся на выходе гремучая смесь представляла собой программу строительства нового Великого Германского Рейха, свержения социал-демократического режима, установления строжайшей расовой сегрегации. Членами организации, созданной на манер масонской ложи, были мистически настроенные интеллигенты и дворяне. Что характерно, многие из них стали позже не просто членами, а партийными функционерами НСДАП.

Тут нужно на краткий срок еще раз отвлечься от рун, ибо мимо упоминания аббревиатуры НСДАП рядом с названием «Туле» просто так пройти невозможно. Потому что это как раз та ключевая точка, в которой руны оказываются связаны с национал-социалистической партией.

Основатель общества «Туле» — член оккультного Германского ордена Рудольф фон Зеботтендорф[51] — был не слишком доволен своим творением. Конечно, в общество входили видные теоретики оккультизма, серьезные мистики, убежденные националисты и патриоты. Но все они были из слоев общества, из сословий, не имевших реального значения в борьбе за власть. Для того чтобы строить «новый рейх» не на словах, а на деле, необходимо было обрести влияние на массы, сделать ставку на ту же силу, к которой давно и успешно апеллировали социал-демократы и коммунисты. Тактика для этого была выбрана вполне удачная и также уже неоднократно опробованная левыми — создание просветительских кружков, которые впоследствии перерастут в некую единую силу, в политическую партию. Первый такой кружок получил название Германского рабочего объединения, а вскоре — Германской рабочей партии.

Надо сказать, что такого рода политических партий — мелких и беспомощных, включавших в лучшем случае пару десятков членов — в Германии той поры была масса — никак не меньше, чем оккультных орденов. «Флаг старого рейха», Союз «Оберланд», «Стальной шлем», «Железный кулак» — все они были грозными и решительными на словах, но ничего не могли предпринять на деле. «Новые союзы плодились как грибы и столь же быстро исчезали с лица земли, — пишет в „Моей борьбе“ Адольф Гитлер. — Основатели этих обществ по большей части не имели ни малейшего представления о том, что это, собственно говоря, значит — вырастить новую партию или, тем более, создать новое движение. Большею частью эти мыльные пузыри лопались самым смешным образом, обнаруживая только полное политическое ничтожество их творцов»[52]. Партия, родившаяся из инициированного «Туле» рабочего кружка была того же толка: 20—25 человек низкоквалифицированных рабочих, пустая партийная касса и не ясно сформулированные цели. Так бы ей и кануть в безвестность, если бы на горизонте не появился отставной ефрейтор Адольф Гитлер.

К тому времени стало понятно, что затея фон Зеботтендорфа провалилась. Рабочие не были готовы «проглотить» и усвоить эзотерику, оккультизм, мистику, на которых базировалась идеология «Туле». Им, мягко говоря, не было никакого дела до рун, свастики, великих предков и древнегерманских богов. Единственное, чего они хотели по-настоящему, — найти силу, способную вытащить их из нищеты и упадка, и присоединиться к ней. Именно этим объясняется столь сильная позиция левых: они умели красиво обещать и не боялись демонстрировать физическое превосходство. По чести сказать, социал-демократические рабочие отряды или формирования спартаковцев мало чем отличались по стилю деятельности и средствам политической борьбы от появившихся на сцене чуть позже гитлеровских штурмовиков.

Первое впечатление Гитлера от Германской рабочей партии было отнюдь не радужным. Потенциальное печальное будущее очередного мыльного пузыря он оценил сразу и поначалу вовсе не хотел иметь с ним дела. Однако тезисы, сформулированные главой партии Антоном Дрекслером, были настолько согласны его собственным мыслям, что он все же решил уделить партии время. Все-таки он был к той поре профессиональным политическим агитатором и знал, что необходимо для ее развития. Его стараниями заштатный политический союз начал постепенно набирать силу и вскоре превратился в хотя и небольшую, но довольно заметную партию.

Удивительно ли, что вскоре в нее вошли несколько членов «Туле»? Дитрих Эккарт[53], Рудольф Гесс[54], Альфред Розенберг[55], Макс Аманн[56], возможно, и не были специально засланными эмиссарами, но на становление идеологии НСДАП влияние оказали серьезное, привнеся в нее множество элементов идеологии тайного общества. В частности, этим путем в символику НСДАП пришли свастика и руны. Значили ли тайные древнегерманские знаки что-то особое для Гитлера, или он просто использовал подвернувшуюся под руку красивую символику? Скорее всего, значили. Судя по всему, к моменту создания знамени НСДАП, пару десятилетий спустя ставшего известным всему миру, он находился под значительным влиянием своих друзей и соратников из «Туле». Будучи натурой романтичной и легко увлекающейся, будущий вождь всей Германии не мог оставить без внимания ни легенду о потерянном острове, ни руны, ни мистическое значение «бегущего креста», благо, как уже говорилось выше, этот знак был ему хорошо знаком с детства.

Однако в популярной литературе, да и в серьезной исторической тоже, очень часто можно встретить утверждения, что Гитлер сам был членом общества «Туле». И чем в большей степени бульварное чтиво у вас в руках, тем смелее утверждения подобного рода. Можно встретить даже сентенции о том, что Адольф Гитлер сам был оккультистом и едва ли не практикующим магом. Оставим подобного рода утверждения на совести их авторов. Все они базируются на одном-единственном источнике — изданной в 1933 г. и практически сразу же запрещенной национал-социалистами книге Рудольфа фон Зеботтендорфа «Прежде чем пришел Гитлер». В ней автор приводит полный список членов общества «Туле». В этом списке лидер национал-социалистов помечен как посетитель. То есть теоретически он мог бывать на заседаниях общества. А мог и не бывать. Потому что никаких подтверждений этому тезису барона-оккультиста у нас нет. Впрочем, опровергнуть его тоже не получается. Однако если судить по тому, что мы знаем о Гитлере, он не имел ни малейшего отношения к оккультным и мистическим организациям того времени, как тайным, так и действовавшим открыто. Вождь НСДАП был человеком действия и вряд ли стал бы тратить свое время на собрания разглагольствующих теоретиков.

Не меньшей нелепицей выглядят и утверждения французских публицистов Бержье и Повеля, в книге «Утро магов»[57], описавших Гитлера как некого медиума, находившегося в контакте с некими тайными силами, которые авторы именуют словосочетанием «Высшие Неизвестные». Глава Третьего рейха не был ни колдуном, ни магом, ни медиумом — послушной игрушкой в руках потусторонних сил. Он был обыкновенным средним человеком — не лишенным способностей, однако не сверхъестественно одаренным, достаточно романтичным и интересующимся историей, чтобы его заинтриговали руны и тайные знаки. Но не более того.

Итак, остановимся пока что на этом моменте и подведем итог: НСДАП получила руны в наследство от «Туле», «Туле» — от Германского ордена, тот, в свою очередь — от самого Гвидо фон Листа. Но прямой связи между тайными письменами и идеологией национал-социалистической партии нет. Не было бы рун и свастики, — Гитлер нашел бы другие символы. Например, как уже говорилось выше, пентаграмму и каббалистические знаки.

Вернемся к оккультистам межвоенной поры. Кроме тех, кто почитал руны как наследие предков и язык для общения с великим прошлым, были и те, кто относился к ним как к послушному инструменту. Именно по этому утилитарному пути пошли такие немецкие мистики, как Фридрих Бернгард Марби и Зигфрид Адольф Кюммер. Оба они полагали, что руны — отличная инструкция по медитативной гимнастике, подобной, скажем, хатха-йоге, однако предназначенной специально для представителей нордической расы. Разумеется, как и на Востоке, на Западе за такого рода гимнастикой должна была стоять целая философия. Вот ее-то разработкой немецкие мистики и занялись.

Различались в их школах, пожалуй, лишь частности. Марби считал, что адепт рунической йоги, или, как он называл ее на скандинавский манер, «стадагальд», может постигнуть сферы, недоступные восприятию обычного человека, войти в контакт с высшими силами и «космическими вибрациями высокого порядка» и, мало того, воздействовать усилием воли на космические процессы. Для этого служил комплекс специальных поз, воспроизводящих очертания рун, которые должно было принимать в определенной последовательности, произнося при этом определенного рода мантры. В качестве мантр выступали имена рун, выпеваемые особым образом.

Зигфрид Адольф Кюммер, в принципе, действовал в том же направлении. «Руническая магия позволяет управлять различными энергетическими потоками, идущими из пяти космических сфер, — писал он в своей книге „Божественная сила рун“. — Для этого необходимо создать соответствующие условия для своего физического тела — то есть принять правильную руническую позу — и настроить свое сознание на восприятие энергетических потоков. Это делается при помощи особых рунических звуков, которые германцы называли гальд» («galdr» — «заклинание», «магическая песня»)»[58]. Отличия от методики Марби были незначительны. Скажем лишь, что Кюммер упирал в большей степени на важность рунических жестов, а магические песни выстраивал в стиле традиционного австрийского йодля.

Несмотря на то что такое применение рун нельзя назвать слишком уж традиционным и уж тем более научным, концепция Марби и Кюммера родилась не на пустом месте. В основе ее изучение древнегерманских магических фигурок (альраун) и изображений с Галлехусского рога. Альрауны представляли собой костяные статуэтки, изображающие людей, замерших в имитирующей ту или иную руну позе. Так же и в резьбе, покрывающей найденный в Галлехусе рог, руническая надпись зашифрована в виде своего рода комикса. Его персонажи принимают причудливые позы, воспроизводя тайные письмена. Собственно, именно эта резьба и послужила толчком для размышлений на тему рунической гимнастики. Так что стадагальд базируется на вполне реальных археологических находках. Другое дело, что философская его концепция была целиком взята с Востока и, по чести сказать, притянута к рунам за уши, но это уже частности.

Хотя такое скрещение хатха-йоги с рунической традицией и выглядит несколько комичным, у него нашлось довольно большое число приверженцев. Мало того, у Марби и Кюммера по сей день есть последователи, искренне считающие их методики действующими и даже совершенствующие рунические упражнения[59]. Не будем оспаривать их убеждения и оставим вопросы веры — верящим.

Впрочем, среди представителей фелькиш-движения такое скрещение Запада и Востока не прижилось. Большинству оно показалось чрезмерно эклектичным. Конечно, они признавали свое происхождение от древних ариев и любили порассуждать о «Тайной доктрине» и «четвертом пути», однако в отношении наследия предков оставались приверженцами подхода более традиционного и не желали вдаваться в подробности мистических практик Индии и Ирана. Сразу оговоримся, что и представителям активно рвущейся к власти гитлеровской партии такого рода экзерсисы были тоже не по нраву. Поэтому позже, когда Гитлер встал у руля государства, а гиммлеровская организация получила монополию на изучение и использование всего сверхъестественного, Марби, Кюммер и их сторонники были фактически объявлены вне закона. Но до середины 30-х, когда «прагматики» потерпели столь сокрушительное поражение, было еще далеко.

Пока что соперники, переигравшие их несколько позже, лишь накапливали силы. Однако исход противостояния двух подходов был отчасти предрешен. Хотя бы оттого, что представителей фелькише-ориентированных почитателей рун было больше просто количественно, да и организованы они были не в пример лучше. Помимо уже упоминавшегося «Туле» существовал кружок Карла Марии Вилигута, Общество Эдды, основанное Рудольфом Иоханом Горслебеном и Вернером фон Бюловым, а также многочисленные панарийские лиги, германские религиозные товарищества и прочие объединения мистиков, магов и эзотериков. Отдельно стоит остановиться на методах познания прошлого, бытовавших в этих союзах. Начав с исследования реальных источников — археологических, литературных и т. д., — члены этих обществ быстро убедились в том, что количество информации, которую можно получить таким путем, ограничено. Спиритические сеансы и допрос при их посредстве древних предков считались к этому времени делом вчерашнего дня. Им на смену пришли разнообразные озарения и родовая память. По меньшей мере именно так описывал источник своих знаний о минувших эпохах Карл Мария Вилигут, именовавший себя также Вайстором и ярлом Видаром, человек, известный как личный советник Генриха Гиммлера по мистическим вопросам.

МАГ ИЗ ВЕВЕЛЬСБУРГА

Несмотря на то что традиция объявлять сумасшедшими всех, кто так или иначе имел отношение к идеологии национал-социализма, помогал формировать его символику, смехотворна, о Карле Марии Вилигуте можно и впрямь говорить как о самом безумном немецком эзотерике. По меньшей мере в сравнении с Гвидо фон Листом или бароном фон Зеботтендорфом Вилигут и правда выглядит настоящим безумцем. Оторванный от действительности, подчас, кажется, вовсе не понимающий, что и зачем он делает, он был воплощением рунического сумасшествия. Зато власти, которую он сосредоточил в итоге в своих руках, могли бы позавидовать многие политики, гораздо более здравомыслящие и прагматичные, чем он.

Начать рассказ о нем следует, пожалуй, с напоминания о том, что именно Вилигут — автор большинства символов и знаков, применявшихся в СС, большинства ритуалов Черного ордена, наставник Генриха Гиммлера. Очень странно представлять себе, что у столь одиозной личности, как глава охранных отрядов, — человека, чьим именем еще долго пугали детей, мог быть наставник, причем настолько не от мира сего, как Вилигут. Однако факт остается фактом. Дело, вероятно, в том, что, несмотря на внешнюю жесткость, на выверенность линии поведения, руководитель СС был человеком ведомым и мягким, только не демонстрирующим эти качества. В пользу этого утверждения говорит и то, что в семейной жизни Генрих Гиммлер был типичным подкаблучником, во всем старающимся угодить своей грозной супруге. Эта мягкохарактерность имеет очень простое объяснение: Гиммлер был фантазером и мечтателем. Характеристика для главы организации, ставшей становым хребтом Третьего рейха? Однако это факт. Он всерьез отождествлял себя с почившим в бозе столетия назад королем Генрихом Птицеловом, считая себя его реинкарнационным воплощением, грезил временами расцвета германского рыцарства и эпохой викингов. Элементы хтонической религии древней Скандинавии смешивались у него с Бхагават-гитой и Ригведой. Он верил в странноватый комплекс убеждений — в колесо сансары, в Валгаллу, в Одина и в Вишну одновременно, но при этом продолжал оставаться христианином. Так что личностью Гиммлер был чрезвычайно необычной: с одной стороны, романтик, отчасти даже, что называется, рохля, а с другой — прагматик, жесткий и предусмотрительный руководитель. Естественно, такой наставник, как Карл Мария Вилигут, постоянно дававший ему богатую почву для новых фантазий, пришелся рейхсфюреру СС ко двору.

Так, не будь Вилигута, не было бы, например, любимой игрушки Гиммлера — замка Вевельсбург. Именно странноватый человек, предпочитавший именовать себя Вайстором, убедил Генриха Гиммлера в том, что СС необходимо обзавестись собственным «центром силы», как это делали рыцарские ордена древности. Не было бы, скорее всего, и такого количества рун в орденской символике. А руны, надо сказать, присутствовали в СС повсеместно. Они украшали все награды и знаки СС, клинки и ножны наградных мечей и «кинжалов чести».

Одним из важнейших рунических артефактов СС, появившихся на свет благодаря стараниям Вайстора, было знаменитое кольцо с «мертвой головой». Многие, кстати, называют его личной разработкой наставника Гиммлера — уж больно многозначны и необычны украшающие его символы. Предназначенное сперва для награждения ветеранов СС, кольцо стало впоследствии отличительным знаком цвета орденского рыцарства. В принципе, получить кольцо мог любой офицер Черного ордена, прослуживший в его составе 3 года и имеющий безупречное досье. Впрочем, если в досье появлялись черные пятна, кольца можно было и лишиться[60]. Зачем оно было нужно члену СС? Не считая того, что это была награда за верность и доблесть, причем из самых почетных, у кольца было и еще одно, сугубо мистическое предназначение: служить проводником духовной энергии между центром силы СС — замком Вевельсбург — и каждым кольценосцем.

Ну а о нанесенных на почетную награду знаках лучше всего говорит сопровождавший ее документ за подписью Генриха Гиммлера: «Кольцо СС „Мертвая голова“ <…> должно быть знаком нашей верности вождю, нашего неизменного повиновения руководству, непоколебимой сплоченности и товарищества. Череп на нем является напоминанием о том, что мы в любой момент должны быть готовы отдать свою жизнь на благо общества. Руны, расположенные напротив мертвой головы, — символ процветания из нашего прошлого, с которым мы возобновили связь через мировоззрение национал-социализма. Две зиг-руны символизируют название нашего охранного отряда. Свастика и Хагал-руна должны напоминать о непоколебимой вере в победу нашего мировоззрения. Кольцо овито листьями дуба, традиционного немецкого дерева. Это кольцо нельзя купить, и оно никогда не должно попасть в чужие руки. После вашего выхода из СС или смерти оно возвращается к рейхсфюреру СС. Копирование и подделка кольца наказуемы, и вы обязаны пресекать их. Носите кольцо с честью!»

Итак, отметая на время в сторону все высокие материи и символику, пресловутое кольцо представляло собой венок из дубовых листьев, изготовленный из серебряной пластинки шириной 7 мм и толщиной 3,5 мм. В месте соединения на него припаивался миниатюрный череп, изготовленный отдельно. Снаружи его украшали, как уже говорилось выше, свастика, две руны «Зиг» («Совелу»), руна «Ман» («Альгиц») и свастика, а внутри — имя владельца, факсимильная подпись Генриха Гиммлера и дата вручения. Кольца не были банальной штамповкой: каждое из них делалось вручную на ювелирной фирме Отто Гара.

Возвращаясь же вновь к высоким сферам, нужно сказать еще, что кольца не являлись собственностью награжденных. B случае смерти кольценосца наградной документ передавали на хранение его родственникам, а кольцо, как это ясно из процитированного выше документа, возвращалось в Вевельсбург. В замке имелось особое помещение — усыпальница владельцев кольца, — где почетные награды хранились как «символ незримого присутствия павших товарищей по оружию».

Кольценосцев было немало: к концу войны, если верить официальным данным СС, было вручено 14 500 наград. Больше половины из них вернулось в Вевельсбург, на хранение в специальный зал славы. Однако куда они исчезли после того, как по приказу рейхсфюрера СС 31 марта 1945 г. замок был взорван, так и осталось невыясненным. В развалинах Вевельсбурга не обнаружилось и следа нескольких тысяч тяжелых серебряных украшений. Так же, впрочем, как и следов очень многих реликвий, о которых рассказывают очевидцы. С одной из них связана настолько загадочная, почти детективная история, что она заслуживает отдельного «лирического отступления».

Дело в том, что едва ли не главной реликвией замка была точнейшая копия знаменитого «Копья судьбы» — того самого оружия, которым легионер Гай Кассий нанес смертельную рану распятому Христу. По одной из апокрифических легенд копье Лонгина[61] наделяло владеющего им некими сверхъестественными умениями и было мощным магическим артефактом. Такая слава закрепилась за этим древним оружием небезосновательно. С ним связано несколько исторических эпизодов, заставляющих задуматься о настоящем чуде. Наиболее яркий из них — прорыв блокады Антиохии умирающими от голода и жажды крестоносцами. Запертые в городе превосходящим по силам противником, изможденные и готовые покориться судьбе, они были так воодушевлены лицезрением этой реликвии, что сумели не только прорвать блокаду и выиграть бой, но и, напрочь деморализовав арабское войско, пуститься за ним в погоню. Реликвию периодически теряли, потом обретали заново до тех пор, пока она не обосновалась окончательно в одном из музеев Вены. Там ее и увидел юный Адольф Гитлер, прибывший в столицу из глубинки, чтобы учиться на художника. Древний артефакт поразил его воображение. Принято говорить даже о неком мистическом прозрении, посетившем будущего вождя у стенда с реликвией, однако этого за давностью лет уже не проверишь: единственный, кто мог бы толком ответить, было оно или нет, — сам Гитлер. Но, вероятно, что-то подобное произошло, пусть даже и лишь в воображении будущего лидера Третьего рейха. Во всяком случае, аннексировав Австрию, он потребовал доставить копье к себе. Напрасно Генрих Гиммлер просил и даже, насколько ему позволяла вбитая с детства субординация, требовал передать «Копье судьбы» на хранение СС — Адольф Гитлер был непреклонен. Тогда великий магистр Черного ордена заказал точнейшую копию старинного оружия — неотличимую, изготовленную из материалов времен Христа, по бытовавшим в те времена технологиям, искусно состаренную, точную, вплоть до мельчайших подробностей. В 1935 г. она была выполнена и помещена в музее Вевельсбурга. Казалось бы, что тут странного? Рейхсфюрер, будучи не в состоянии получить вожделенный предмет, был вынужден обойтись заменителем. Однако вся соль в том, что после окончания войны копье Лонгина нашли в тайнике под Нюрнбергом и вернули в венский музей. Одно копье, потому что второе — исчезло. И какое из них настоящее, а какое — копия, теперь уже, видимо, не установить.

Однако вернемся к личности Карла Марии Вилигута. Практикующий маг и идеолог СС происходил из семьи военных, сам стал, согласно семейной традиции, офицером и дослужился до полковника. Неплохую карьеру он сделал и в СС, поднявшись за шесть лет службы от гауптштурмфюрера до бригаденфюрера СС[62]. Однако при этом он не был чужд изящных искусств — писал и даже публиковал стихи на мифологические и исторические темы, пейзажную лирику. Сослуживцы и военное руководство характеризовали его самым лучшим образом, как человека смелого и ответственного. Однако где-то в глубине его разума тлела искра безумия, порожденная притаившейся врожденной психической болезнью. Вероятно, она не мешала бы военной карьере Вилигута, а могла бы и вовсе не проявиться, если бы он был хуже образован или не обладал настолько развитой фантазией. Однако как назло невежество не могло послужить ему щитом. Судя по всему, той соломинкой, что ломает спину верблюду, своего рода запалом, вызвавшим развитие болезни, оказалось учение Гвидо фон Листа. Карл Мария Вилигут так им проникся, настолько уверовал в его истинность, что это полностью изменило для него картину окружающего мира. Точнее, поначалу он оставался все таким же адекватным во всех отношениях человеком, разве что увлеченным идеей исследования тайного наследия предков. В поисках нового знания он вступает в тайные организации и общества. В одном из них — мистическом союзе масонского толка «Шлараффенланд» — ему удается добиться даже поста первого канцлера. А болезнь между тем прогрессировала. И вот уже в 1908 г. он заявляет о дремлющей в нем родовой памяти и о мудрых рунических наставлениях, которые он получает от своего покойного деда. Однако это не обеспокоило окружающих — те, что были материалистами, сочли подобные заявления оригинальностью и чудачеством, а остальные просто приняли это как данность. Право слово, если кругом спиритические сеансы и оживления трупов при помощи гальваники, кого удивишь родовой памятью?! К тому же такие заявления не были новинкой. Об одном из них уже говорилось выше.

Итак, Карл Мария Вилигут утверждал, что он происходит из королевского рода клана Аса-Уана, корни которого теряются в глубинах истории, и является последним наследником линии германских святых по имени Вилиготис. И, разумеется, память всех его предков в его распоряжении, нужно только напрячься и вызвать соответствующее видение. Опираясь на этот не подлежащий, в принципе, никакой проверке источник, Вилигут рассказывал о ритуалах и законах древних германцев, славных воинах и, разумеется, священных письменах. Правда, в его рассказах было слишком много от Гвидо фон Листа, но это никого не волновало: раз воспоминания Вилигута напоминают листовские писания, что ж, значит, мэтр Гвидо был прав.

Родовая память — вещь, которую не опровергнешь никакими доказательствами. Мало ли какие есть археологические находки?! «Я помню, что было именно так, а все, что противоречит этим воспоминаниям, — грубая подделка». Поэтому смело можно оперировать самыми смелыми откровениями, заявлять, что германская культура появилась почти за триста тысяч лет до Христа, что в те времена на небе сияли три солнца, что Христос и Бальдр — одно и то же божество[63], а Библия была написана в Германии и потом украдена исказившими ее евреями, можно, ничтоже сумняшеся, вписывать себе в генеалогическое древо Видукинда и Арминия Херуска. Перечислять все такого рода откровения смысла, пожалуй, не имеет: практически в любой спекулятивного характера книге, объявляющей Адольфа Гитлера темным магом и некромантом, о Вилигуте и его родовой памяти будет сказано достаточно. К тому же к рунам все это имеет отношение очень слабое. Равно как и к реальности. Единственное, что по-настоящему важно, — так это то, что наставник Генриха Гиммлера пропагандировал руническую магию и ритуалы. Правда, ни о какой аутентичности их и даже о минимальном сходстве с тем, что существовало на деле, речи не было. Потому что Карл Мария Вилигут, вероятно не желая спорить с прочими оккультистами-патриотами, объявлявшими себя наследниками жрецов Одина (Вотана), заявил, что он является последним из жрецов довотанической прарелигии, о которой как тогда, так и сегодня, практически ничего не известно. Это было как раз то, что надо: если нет фактов, откровения «родовой памяти» оспорить невозможно.

То, что военная карьера его прервалась в связи с поражением Тройственного союза в Первой мировой, здорово подкосило кадрового офицера. Всего несколько лет гражданской жизни — довольно тяжелой и бедной — и Карл Мария Вилигут был уже не на шутку болен. Его фантазии, бывшие сперва, судя по всему, не более чем прихотливой игрой ума, стали для него реальнее, чем окружающий мир. Он страдал манией преследования, считал, что на него идет настоящая охота со стороны поклонников Вотана, евреев и христиан. К середине 20-х гг. иметь с ним дело стало практически невозможно: отставной офицер сделался вспыльчив и буен. Настолько, что вскоре был против своей воли помещен в психиатрическую лечебницу с диагнозом «шизофрения, мегаломания и паранойя», а городской суд Зальцбурга объявил его недееспособным. Заявить, что лечение оказалось успешным, — значит погрешить против истины, но тем не менее спустя какое-то время Вилигута выписали из больницы. Оказавшись в 1927 г. на свободе, он с головой ушел в мистику. То, что раньше было не более чем увлечением, интересом, стало для него смыслом жизни, основным предназначением. Вилигут связался с венскими оккультистами, опубликовал несколько статей, писал стихи и поэмы, пользуясь псевдонимом ярл Видар. Для того чтобы оживить свое воображение, подхлестнуть память предков, в которую он теперь уже и сам верил безоговорочно, принимая любые свои подчас болезненные фантазии за подсказку со стороны мудрых предков, он стал принимать различные стимуляторы и наркотики, еще более обострившие течение его болезни. К началу 30-х Карл Мария Вилигут просто перестал существовать как личность. Он вел себя так, как будто и впрямь был носителем древнего знания, его проводником, вратами, сквозь которые мудрость забытых веков входила в наш мир. Говорить всерьез о каком бы то ни было исследовании рун тут просто не стоит: единственным подтверждением истинности произносимых им сентенций служили его же собственные утверждения о том, что они истинны. Но одна заслуга за ним, безусловно, есть: своим фанатизмом и убежденностью, фантастическими рассказами — а рассказчиком он был, если верить свидетельствам современников, отменным — он вызывал интерес к прошлому, интерес к древне-германским священным письменам.

Однако будь ты хоть трижды маг и жрец древних богов, а определение о недееспособности, не позволяющее самостоятельно даже платить по счетам, мешает жить чрезвычайно. Это и было одной из причин, почему через несколько лет, в начале 1932 г. Вилигут оставил семью и покинул Австрию, отправившись в Германию, туда, где решение о его недееспособности не имело никакой силы. Там он практически сразу попал в поле зрение рунических мистиков Общества Эдды и руководства охранных отрядов НСДАП. Вокруг полубезумного «мага» образовался целый кружок почитателей, считавших его родовую память источником непревзойденной мудрости. Один из его почитателей и познакомил Вилигута с Генрихом Гиммлером. Знакомство вскоре переросло в настоящую дружбу, и австрийский мистик получил приглашение войти в состав организованного при гиммлеровской организации института, призванного изучать наследие предков, — «Аненэрбе».

Должность при этом он занял высокую — стал главой отделения древней и ранней истории Главного управления по делам расы и переселения. Обязанности же его были просты — фиксировать все, что удастся извлечь из уже ставшей благодаря стараниям Общества Эдды легендарной родовой памяти. Полученные в результате тексты — размышления об устройстве мира, стихи на мифологические сюжеты, молитвы на готском языке, рассказы о древней истории германской нации и т. д. — заботливо сохранялись для дальнейшего изучения и, возможно, использования. Кстати, возвращаясь к тому, что лечение психического заболевания Вилигута не было успешным, нужно сказать, что примерно в 1934 г. у него вновь проявилась мания преследования. Только теперь на горе тем, кого он мог заподозрить во враждебном злоумышлении, у него в руках была нешуточная власть. Используя ее, Карл Мария Вилигут нанес жестокий удар по руническим мистикам, чья деятельность или высказывания казались ему опасными. Так, были фактически объявлены вне закона Кюммер и Марби, пострадали все, кого вевельсбургскому магу пришло в голову обвинить в осмеянии и дискредитации наследия арийских предков. Фактически с обретением Вилигутом влияния в СС закончилась целая эпоха в германской рунологии и руническом оккультизме. Самые одиозные проявления буйной фантазии немецких мистиков, пытавшихся найти практическое применение рунам, были пресечены и отброшены, зато получили всемерную поддержку серьезные ученые, занимавшиеся исследованиями древнегерманской письменности, вышли труды Гельмута Арнтца, Вольфганга Краузе и Эдмунда Вебеpa[64]. Рискуя задеть чувства тех, кто и сегодня пытается осмыслить и постичь руны путем мистического опыта, скажем, что для рунологии эти труды были на порядок более важны, чем умствования оккультистов, напрочь оторвавшихся от реальной почвы. В этом плане Карл Мария Вилигут, будь он хоть трижды безумен, сделал для изучения рун очень много.

Кстати, интересно, что в Третьем рейхе академическая и мистическая рунология относительно спокойно уживались в качестве параллельных направлений исследования. Одновременно с Вилигутом сотоварищи в рейхе работали, получая поддержку все того же Генриха Гиммлера, рунологи, мало того, что не прибегающие к оккультным и мистическим средствам познания изучаемого предмета, но и открыто выражавшие свое презрение к такого рода приемам. «К несчастью, в этой области встречается слишком много „профессоров всяческих наук“, — писал Гельмут Арнтц, — которые не в силах удержать полет своей фантазии и воображения, но слишком мало серьезных исследователей. Им нужны чудеса, они ищут повсюду мистику и волшебство, создавая мудреные теории. И чем меньше они знают, тем больше им хочется высказаться»[65]. Это противостояние не вызывало у высоких покровителей ни малейших возражений: они ждали, что в споре откроется истина. Правда, интриг, вызванных взаимной неприязнью, было не избежать. Так, скажем, все тот же Гельмут Арнтц пострадал от ложного обвинения в «неарийском происхождении», в гестапо на него поступали многочисленные доносы об «извращении германской науки», о том, что, сравнивая руны с письменами семитских народов, он оскверняет наследие предков, и пр. Но, так как гестапо подчинялось опять-таки Гиммлеру, последствия наветов всегда оказывались менее значительными, чем могли бы быть. Правда, в конце концов патриотически настроенные коллеги заставили Арнтца свернуть исследования до конца войны, но это было вызвано не давлением властей, а неприязненными отношениями внутри цеха.

Другой рунолог, которого также нельзя не упомянуть, раз уж речь зашла об академическом подходе, — Вольфганг Краузе. Для него проблем с властями и вовсе не существовало: он сам занимал немалый пост в общих отрядах СС. Мало того, вполне вероятно, что он был причастен к интриге по устранению из состава «Аненэрбе» Вилигута, Отто Рана и еще целого ряда работавших в отделе «Вайстор» сотрудников. Нрава Вольфганг Краузе был сурового, так что лечение подобного подобным — ответ интригой на интригу, компрометацией на попытку скомпрометировать, тем паче если в результате можно было убрать с пути несколько так раздражавших его «выдумщиков и профанов» — вполне в его духе. Забегая вперед, скажем и о том, что, похоже, компрометация Германа Вирта, повлекшая за собой его увольнение из «Аненэрбе», тоже не обошлась без участия Краузе.

При этом последний не был тупым эсэсовским карьеристом и интриганом. За ним числится несколько серьезных, вошедших в анналы открытий. В частности, ему принадлежат описание, исследование и дешифровка надписей на горе Ковель, целый ряд работ о происхождении рун. Версия Краузе, правда отнюдь не в такой мере, как безумные откровения Вилигута или предположения Вирта, льстила национальному самосознанию немцев и вполне соответствовала взглядам Адольфа Гитлера. Эсэсовский рунолог полагал (и, весьма характерно, брался доказать), что большинство рун было заимствовано из североиталийской письменности, слившись в начертании с древнегерманскими пиктограммами. Гитлер же вполне серьезно заявлял, что, «когда нас спрашивают о наших предках, мы всегда должны указывать на греков», да и вообще весьма нежно относился к античности, почитал Римскую империю эпохи расцвета образцом государственного устройства. Так что вполне понятно, почему с 1940 г. Краузе стал руководителем Центра рунологических исследований при «Аненэрбе», а его исследования получали одобрение руководства института.

Однако повторимся, Гиммлер покровительствовал обоим направлениям. Так, он чрезвычайно благоволил Вилигуту, повышал его в звании, осыпал наградами. Впрочем, долго это не продлилось. В 1939 г. до него дошли не афишировавшиеся ранее сведения о психическом заболевании обладателя памяти предков. Судя по всему, предоставить таковые постарался кто-то из коллег Вайстора по изучению рун и древних ритуалов, кому он мешал в научном или карьерном плане. Наставник рейхсфюрера был тотчас уволен из СС, отстранен от участия в любых проектах и изгнан из Вевельсбурга. Всякие отношения между ним и Гиммлером прекратились. Мелкие доносы о наркомании и алкоголизме вевельсбургского мага Генрих Гиммлер мог пропустить мимо ушей и, как говорится, замять, однако диагноз «шизофрения» — это было уже чересчур: как раз в конце 30-х гг. руководство НСДАП активизировало деятельность по проведению в жизнь Закона о предотвращении рождения наследственно больного потомства[66]. Шизофрения стояла на одном из первых мест в списке заболеваний, носители которых подлежали стерилизации или изоляции. И вдруг такой конфуз — подобный диагноз у высокопоставленного эсэсовского функционера, имеющего непосредственное отношение к самым важным и тайным ритуалам ордена! Тут не могла помочь даже дружба с рейхсфюрером СС. Единственное, что он мог сделать для своего наставника, — сохранить истинную причину увольнения в относительной тайне: официально он вышел в отставку по причине преклонного возраста и слабого здоровья. Умер Карл Мария Вилигут в безвестности в начале 1946 г.

Наследство в СС он оставил богатое: множество ритуалов — свадебные церемонии, церемонии имянаречения, разнообразные неоязыческие праздники, «реконструированные» на основании указаний, переданных Вилигуту являвшимися ему покойными предками, огромное число записей, статей и книг, стихов и молитв, рунические мантры, предназначенные для активизации родовой памяти. И хотя от услуг вевельсбургского мага охранные отряды отказались, наследство его использовалось вовсю. Сумасшедший или нет, больной или здоровый, но Карл Мария Вилигут сослужил СС большую службу. Несмотря на то что большинство исследователей рун, как «академиков», так, что характерно, и мистиков, искренне и от души называли все его откровения полной чушью. Так, как это делал, например, один из его неприятелей — Герман Вирт, коллега Вайстора по «Аненэрбе», уже упоминавшийся пару глав выше.

ГИПЕРБОРЕЙСКИЕ ЗНАКИ

Сразу оговоримся: Герман Вирт не был ни мистиком, ни оккультистом, хотя его очень часто причисляют именно к ним. Он не советовался с духами предков и не взывал к родовой памяти. Напротив, во всех своих исследованиях, так и не принятых, впрочем, официальной наукой, он использовал вполне научную методологию, поддерживал контакт с лингвистами и известными рунологами. Другое дело, что идеи, которым он стремился найти подтверждение, были, мягко говоря, несколько фантастичны. Однако, как писал Герман Раушнинг[67]: «Каждый немец стоит одной ногой в Атлантиде. Там он ищет лучшей участи и лучшего наследства». Излишний романтизм Германа Вирта, непозволительный для ученого, тем не менее вполне понятен. Так же как понятно и его открытое отвращение к деятельности Вайстора-Вилигута.

Есть и еще одна черта, отличавшая его от собратьев, изучающих и исследующих руны. Большинство из них были антисемитами и националистами. Герман Вирт тоже начинал с этих позиций, но затем во многом переменил свои взгляды и стал — как это ни удивительно — едва ли не противником гитлеровского режима. По крайней мере один из главных его постулатов — идея о расовом превосходстве немцев — легко опровергалась выкладками Вирта о присутствии арийской крови едва ли не в любом народе земного шара. За что, в принципе, он и поплатился, расставшись с весьма высоким постом и возможностью организовывать научные экспедиции практически в любую точку земного шара. Впрочем, все по порядку.

Герман Вирт родился в 1885 г. в Утрехте, в старой голландской семье с множеством старых традиций и с корнями, уходящими в прошлое минимум на полтысячелетия. Нельзя сказать, что он был националистом, скорее — патриотом своей страны. Собственно, именно патриотизм Германа Вирта и стал главной причиной его занятия рунологией. Началось все, как и у Гвидо фон Листа, с увлечения фольклором, изучения названий населенных пунктов, символов, которыми голландские крестьяне украшали свои дома. Постепенно увлечение переросло в нечто большее, и в возрасте 25 лет Вирт защитил диссертацию, посвященную народным крестьянским песням. Для того чтобы объяснить прослеживающиеся в разных песнях сходные сюжетные ходы, он выстраивает условную систему некой прамифологии, на основании которой и строилось все народное творчество. Система оказалась весьма правдоподобной и универсальной, и, попытавшись применить ее к народной культуре других европейских народов, Вирт с удивлением обнаружил: она и тут много что объясняет. Это не на шутку заинтересовало молодого ученого, и он распространил круг своих историко-этнографических интересов сперва на все германские земли, а потом и на весь мир. Потому что следы влияния некого сильного народа с богатой духовной культурой прослеживались практически везде. Вирт углубился в лингвистику и сравнительную антропологию, стал изучать данные, накопленные археологами, историками, этнографами. Он изучил в общих чертах более сотни древних языков, чтобы иметь возможность сравнивать их самостоятельно, не опираясь на чужие суждения. Результат этой колоссальной работы вызывал оторопь: на заре человечества как минимум у большой его части существовал единый протоязык, причем принадлежавший весьма развитой в духовном плане культуре. К концу 20-х гг. Герман Вирт систематизирует свои догадки настолько, что выпускает книгу под названием «Происхождение человечества». Естественно, что такого рода труд не мог не вызвать оживленного интереса в Германии, где национальный вопрос и поиски великих предков стали после поражения в Первой мировой своего рода идефиксом даже у самых здравомыслящих и рациональных людей. Эта книга тем более приходится ко двору, что в ней идет речь о легендарной прародине германцев — Северной Атлантиде, — как ее ни назови, хоть островом Туле, хоть Гипербореей. Именно оттуда, по мнению Германа Вирта, и распространилась духовная культура человечества, единая в своей структуре.

В принципе, такого рода утверждение вполне имеет право на существование, тем более что подтверждалось оно внушающими доверие выкладками о движении тектонических плит, в результате которого континент и правда мог погрузиться в пучины вод. Не меньшее впечатление производили и многочисленные цитаты из сакральных текстов разных народов, рассказывающие практически об одном и том же — гибели в океане некой древней прародины. Однако дальше шли утверждения настолько же неопровержимые, как и недоказуемые. Не то чтобы Герман Вирт ударился в визионерскую практику, просто он, поглощенный поиском ответов сразу на огромное число вопросов, сам не заметил, как принял собственное допущение за требующий доказательств постулат, и взялся описывать гиперборейскую культуру на основании своих исследований этнографических источников. В основе ее, как утверждал Герман Вирт, лежал годичный цикл. Причем упрощенный, такой, каким он выглядит в полярных условиях, когда полгода на земле властвует день, а полгода — ночь. Описание этой смены дня и ночи лежит, по его мнению, в основе практически любой религии, любого сакрального текста.

Однако причем тут руны? Все просто: рунические письмена, и в особенности рунические календарные круги, обнаруженные в Северной Европе, — это остатки гиперборейской праписьменности, следы, которые остались от единого протоязыка. Руны — это не искаженная латиница и не упрощенный вариант финикийского алфавита, а специальные знаки для записи закономерности природных и астрономических явлений, характерных для заполярного праконтинента. Некогда они были известны всем народам Земли, поэтому, напротив, латиница и финикийский алфавит, так же как шумерская клинопись или китайская и японская иероглифика[68], происходят от рун. Впрочем, сами священные письмена тоже сильно исказились с течением времени, однако истинные их очертания вполне можно восстановить.

Сделать это, по мнению Германа Вирта, было не столь ужи сложно, а результат принес бы прекрасные плоды — универсальный код, объединяющий культуры. Для того чтобы отыскать этот код, была проделана колоссальная по объему работа: в поисках изначальных гиперборейских символов сопоставлялись мифы, сюжеты и священные знаки десятков и сотен культур. При этом использовались не только современные этнографические и лингвистические разработки, но и результаты археологических исследований, описания петроглифов и наскальных рисунков, предпринимались попытки восстановить звучание давно исчезнувших мертвых языков.

Собственно, такая универсальность, подчас даже неразборчивость в используемых источниках, имела неприятную оборотную сторону. Дело в том, что Герман Вирт был готов черпать знания практически откуда угодно, вполне справедливо полагая: если ему и попадется некая фальшивка, подделка, то сделанные на ее основании выводы будут опровергнуты сами по себе, в ходе дальнейших исследований. Но большинство академических ученых, не обладавших настолько авантюрным складом характера, не одобряли подобного подхода и не принимали виртовских исследований всерьез. Последней каплей, окончательно подорвавшей его авторитет среди представителей официальной науки, было использование пресловутой «Хроники Ура-Линда».

«Хроника» представляла собой откровенную фальшивку. Обнаруженная в начале позапрошлого века, она представляла собой творение одного из романтиков-мистификаторов — изложение древнейшей германской истории, уходящей далеко за рамки официальной хронологии, вглубь тысячелетий. Как произведение фантастической литературы «Хроника», безусловно, прекрасна, но в плане историческом представляет собой кромешный бред, порожденный германским романтизмом и желанием автора если уж не отыскать исторические корни, то хотя бы сфабриковать их. В том, что подобное произведение вообще появилось на свет, нет ничего дурного и зазорного: если вспомнить российскую историю, подобных романтических мистификаций обнаружится масса. В конце XVIII—начале XIX в., когда у нас возникла мода на исторические литературные памятники, многие коллекционеры-дилетанты, стремясь поразить коллег по увлечению какой-нибудь редкостью и диковинкой, частенько фабриковали подделки, не слишком заботясь об их достоверности. Причем занимались этим не какие-то мелкие жулики, а те, кто мог позволить себе содержание коллекции старинных литературных памятников — рукописей и свитков, — представители знаменитейших дворянских фамилий. Речь ведь шла о банальном тщеславии, а не о наживе!

Автор «Хроники Ура-Линда» принадлежал к кругам немецкой или голландской культурной элиты: текст книги был написан особым, стилизованным под рунический, шрифтом, а содержание свидетельствовало о хорошем знании древнегерманской мифологии. Однако, естественно, никакой источниковедческой критики эта подделка не выдерживала. Поэтому ученые сразу же раскусили «Хронику» и откровенно смеялись над теми, кто настаивал на ее подлинности. Правда, Герман Вирт никогда не говорил, что имеет дело с подлинным источником, считая «Хронику» очень вольным пересказом древнего, дохристианского предания. Исходя из этого он и опубликовал ее текст с подробнейшими комментариями. Но атмосфера вокруг этой книги была уже так накалена, столько фанатиков-неоязычников кричали о ее несомненной подлинности, что любая апелляция к этому тексту выглядела спекулятивной и вызывала негодование академических историков. Вирта просто перестали воспринимать всерьез, приравняв к «спекулянтам нордической идеей» типа Карла Марии Вилигута.

Зато подход к рунам как к священным знакам высокоразвитой в духовном плане цивилизации, а не просто как к наследию древних, но не слишком цивилизованных предков вкупе с утверждением о несостоятельности марксистской теории смены социальных формаций не мог не вызвать интереса к исследованиям Германа Вирта среди руководителей НСДАП. В не меньшей степени заинтересовало их утверждение об изначально высоком уровне развития гиперборейцев. Дело в том, что Адольф Гитлер никак не мог смириться с теорией происхождения человека от обезьяны и страшно негодовал, когда слышал утверждения, будто неандертальцы, кроманьонцы и прочие доисторические люди имеют хотя бы малейшее отношение к арийской расе. Арийцы, на его взгляд, были всегда и не имели ничего общего с примитивными существами древности[69]. Утверждение Германа Вирта о том, что гиперборейцы — предки германской расы — были высокими белокурыми и голубоглазыми, да при этом еще отличались высоким уровнем духовной культуры, а вовсе не походили на волосатых гоминидов, устраивало национал-социалистов куда больше, чем дарвинистский подход.

Однако в работах Германа Вирта были и своего рода острые углы — утверждения, противоречившие насаждавшимся национал-социалистами взглядам. Так, скажем, он утверждал, что хранителями тайны рун были не жрецы, а жрицы, да и вообще в Гиперборее был матриархат[70]. Но самым опасным утверждением, которое в конце концов привело к утрате им всех позиций, было утверждение о том, что гиперборейская кровь есть не только в германской расе, а следовательно, исключительное право немцев на владычество над миром — под сомнением. Впрочем, в начале 30-х гг. Герман Вирт еще не дошел до этих выкладок и придерживался националистических взглядов.

Естественно, научные штудии требовали немалых средств. Необходимо было изыскивать финансирование для экспедиций в отдаленные уголки земного шара в поисках доказательств существования Гипербореи, продолжать исследования праязыка, просто жить, не отвлекаясь на банальное зарабатывание средств. Желая привлечь больше внимания к изучаемым проблемам, Герман Вирт основал в 1932 г. общество под названием «Наследие предков», или «Аненэрбе», и ищет спонсоров уже не под свое имя, а для целой организации ученых. Не проходит и года, как главным спонсором его становится Генрих Гиммлер, имперский руководитель СС.

Постепенно, так, чтобы не испугать ученого, не вызвать у него отторжения, Гиммлер прибрал «Аненэрбе» к рукам, включив общество в состав СС. Надо сказать, что лично для Германа Вирта ничего от этого не изменилось. Он не был членом НСДАП, да и вообще был чужд политике; задачи, поставленные перед ним Гиммлером, ограничивались «изысканиями в области локализации духа, деяний, наследия индогерманской расы и популяризацией результатов исследований». А ассигнования, выделявшиеся на его работу, становились все более щедрыми. Не будем говорить здесь об «Аненэрбе» как структурной единице СС: об этом много написано в специальной литературе.

Остановимся на краткий миг на экспедициях Вирта, проводившихся под флагом этой организации.

Дело в том, что именно они — исследование отмели Дэггера в Северном море, которую Вирт считал остатком легендарного континента Мо, и экспедиция в Тибет в поисках следов гиперборейской культуры — положили начало огромному множеству мифов об эсэсовском мистицизме. Чего только не приписывают Черному ордену! Тут тебе и страшные сатанинские ритуалы, и непосредственный контакт с Шамбалой и некими таинственными «Высшими и Посвященными», и применение тайных тибетских магических практик. Все это не более чем мифы, однако, на массовое сознание они действуют просто прекрасно: книги, в которых изложены подобного рода домыслы, расходятся, как горячие пирожки в ярмарочный день. При этом, что забавно, большинство авторов, берущихся писать на подобные темы, просто пересказывают досужие домыслы и слухи: документов о результатах этих экспедиций практически не сохранилось. Мы ничего не можем сказать ни о находках Германа Вирта на отмели Дэггера, ни о практических последствиях экспедиции Эрнста Шэффера[71]. Единственное, чем мы располагаем, что называется в открытом доступе, и на основе чего любители мистики делают свои далеко идущие, но малоправдоподобные выводы, — это официальные отчеты Шэффера, его фильм «Таинственный Тибет» и несколько пропагандистского характера статей в немецкой прессе. Но поверх этих крох информации нагромождено столько выдуманных за 60 лет истории вопроса легенд, что сегодня отличить правду от вымысла бывает нелегко.

Однако долго благоденствие Германа Вирта на посту руководителя одного из важнейших отделов «Аненэрбе» продлиться не могло. Во-первых, взгляды его на присутствие гиперборейской крови в крови любого народа Земли не могли не вызвать неудовольствия у руководителей СС, так как напрямую противоречили расовой доктрине, а утверждение, что это справедливо и в отношении еврейского народа, и вовсе выглядело еретически. Во-вторых, его контакты с зарубежными коллегами беспокоили гестапо. А в-третьих, его всерьез невзлюбил один из главных идеологов Третьего рейха Альфред Розенберг[72]. Ведомство Альфреда Розенберга тоже занималось исследованиями в области рунологии, и терпеть конкурента он не желал. Тем более что результаты виртовских исследований противоречили взглядам самого имперского идеолога. Не известно, он ли передал тайной государственной полиции некий компромат на Германа Вирта или хватило собственных опрометчивых высказываний ученого, но в 1938 г. он был отстранен от дел и помещен под постоянный полицейский надзор. На заключение в концентрационный лагерь его грехи не тянули, но терпеть вольнодумца в самом сердце СС у руководства Третьего рейха не было никакого желания.

На этом, разумеется, исследования рун в рамках «Аненэрбе» не прекратились, однако столь же заметной фигуры, как Вирт, среди национал-социалистических рунологов уже не нашлось. Теодор Вайгель, возглавивший вместе с Вольфгангом Краузе отдел, долгое время работавший под руководством Германа Вирта, старался точно придерживаться учения Гвидо фон Листа и самостоятельных исследований практически не производил. При этом он изо всех сил критиковал рунологов-эзотериков, исказивших, на его взгляд, листовское учение и сам правильный подход к рунам. Ничего принципиально нового за время его руководства отделом рунологии в «Аненэрбе» открыто и наработано не было. Все последующие несколько лет до заката империи «Аненэрбе» ориентировался на два основных курса — на скорректированную доктрину опального Германа Вирта и на учение Гвидо фон Листа.

НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ УЧИТЕЛЕЙ

Герман Вирт умер в начале 80-х гг. минувшего века полузабытым, больным, отвергнутым официальной наукой. Его книги редко издавались, имя его было скомпрометировано. Так же, впрочем, как и сам предмет его исследований — руны.

Клеймо принадлежности к национал-социализму закрепилось за ними настолько прочно, что любая заинтересованность в германской или скандинавской истории, любой интерес к древним священным письменам выглядел как признание в симпатии к гитлеровскому режиму и в принадлежности к правоэкстремистским кругам. Благо они-то — разнообразные неонацисты — как раз не стеснялись апеллировать к нордической традиции. Но новым правым, как и их предшественникам, не удалось использовать руны себе во благо. Отчасти, может быть, оттого, что, если верить тем, кто всерьез практикует руническую магию, руны можно лишь просить о совете и помощи, но нельзя подчинить себе, а отчасти — оттого, что с ними не было учителей прошлого, людей, знающих и по-настоящему любящих это наследие предков. Обращение правых националистов к рунам было чистой воды копированием, бездарной вторичностью: если уж в Третьем рейхе вовсю использовали руны, то и мы тоже будем так делать. На этом мы их и оставим, благо с 60-х гг. в этом плане ничего не изменилось.

Но должна же была сохраниться и романтическая традиция в рунологии! Естественно, она никуда не исчезла. По счастью, для знаков, которые в течение многих столетий объявляли безбожными и чернокнижными, предавали проклятью и пытались предать забвению, очередное очернение мало что значит. Однако тот запал, тот энтузиазм, с которым бросались в омут древних традиций рунологи начала века, как-то прошел, угас сам по себе. Впрочем, все по порядку.

Как ни странно, первая попытка возродить рунологию была предпринята в Австралии. Причем попытка серьезная: вышла целая серия книг А. Миллза, пытавшегося таким образом вызвать новый виток интереса к священным знакам древней Скандинавии. На русский язык ни одна из них переведена так по сей день и не была, но в среде приверженцев рун их знают и считают весьма основательными, хотя местами и спорными. Параллельно с этим исследования рун продолжал Карл Шписбергер — последователь Гвидо фон Листа, пытавшийся развить листовскую концепцию. Справедливости ради скажем, что он был совсем не одинок: Общество Гвидо фон Листа, преданное, было, забвению в годы владычества «Аненэрбе», возродилось после окончания войны и счастливо существует по сей день.

Нашлись, как уже говорилось выше, и продолжатели учения Фридриха Марби, практикующие применение рун для оздоровления организма, руническую йогу — стадагальд, — методики, разрабатывавшиеся в 30-х гг. минувшего века. При этом последователи Марби и Кюммера отошли от их первоначальных концепций, пожалуй, столь же далеко, как сами учителя от учения Гвидо фон Листа. В основе их деятельности все тот же арманистский алфавит, составленный последним из арманов, однако прошлым или будущим ариогерманской нации они в отличие от своих учителей не интересуются вовсе. Изначально эклектичное учение Марби, состоявшее из элементов древнегерманской культуры и индийской теософии, по прошествии лет приобрело солидный крен на Восток. Сегодня это уже в большей степени восточная практика с соответствующим терминологическим аппаратом, а от древнегерманского элемента в ней остались лишь сами руны, Рунные йодли стали именоваться мантрами, рунический жест — мудрой руны и пр. Рассматриваются соответствия рун чакрам и энергетическим каналам, на основании чего и строятся целительская практика и упражнения, направленные на самосовершенствование и достижение контакта с космосом[73]. Вполне естественно, что столь эклектичное учение стало чрезвычайно популярно в стране с эклектичной культурой — в США.

Также немалый интерес к рунам возник и в Великобритании после того, как в конце 50-х вышла в свет книга Ральфа В. Ф. Элиота «Введение в рунику», посвященная «странным символам, выгравированным на древних инструментах и оружии, <…> каменных крестах, возвышающихся в самых разных местах, от Югославии до Оркнейских островов, от Гренландии до Греции»[74].

Но только лет через 20—25 после падении Третьего рейха популярная рунология и руническая мистика вновь завладели вниманием масс. Ненадолго, но все же. Именно в 70-е гг. в Исландии, Скандинавии и США возникли первые общины приверженцев скандинавского неоязычества, обыкновенно именуемого «асатру». Приверженцы новой-старой веры, поклоняющиеся богам древнего Севера, естественно не могли оставить руны без внимания. Сегодня, кстати, существует множество асатру-организаций и объединений, подчас во многом противоречащих друг другу, но по мере сил стимулирующих изучение скандинавских письмен либо изучающих их самостоятельно. Основатель одной из такого рода «церквей» — американской общины «The Troth» — Эдред Торссон даже основал Рунную гильдию — организацию, специализирующуюся на изучении Футарка. Впрочем, он в этом не одинок: подобной же деятельностью заняты и другие «церкви» — «The Odinic Rite», «Asatru Alliance», «Asatru Folk Assembly». Все они — достойные наследники скорее Карла Марии Вилигута, нежели Гвидо фон Листа и Германа Вирта, в том плане, что ритуалы их не воссозданы, а, точнее, придуманы заново, однако это не играет особой роли: подчас и таким путем можно добиться истины. По меньшей мере «Карманная книга рунной магии» Торрсона[75] считается своего рода современной классикой. Правда, лишь в эзотерических кругах. Слишком много там от автора, слишком мало — от рун.

Руническая магия, по Торссону, не отличается особенной ритуальной сложностью: несмотря на то что речь идет о германо-скандинавской традиции, само его учение направлено на американскую аудиторию, отсюда и своеобразный популизм, и упрощенчество. Даже магическим алфавитом называется не Старший футарк, а Младший, упрощенный. Впрочем, есть у Торссона и вполне очевидная заслуга: во всех своих работах он старается разграничить, «развести» руны и национал-социализм, германскую традицию и культуру Третьего рейха. Делается это несколько наивно, с отрицанием вполне очевидных фактов, вполне в американском духе, однако само стремление обелить древние письмена уже вызывает уважение.

Впрочем, вернемся к рунологии. Как ни досадно, через некоторое время интерес, вызванный появлением асатру, поугас. Сами общины и сегодня продолжают благоденствовать, но неоязычники, так красиво начинавшие в довоенные годы, столь высоко поднявшиеся в 70-е на волне интереса к рунике, превратились в еще одних забавных сектантов. Как ни печально это признавать, погоня за древним знанием утратила тот накал, отчасти даже фанатизм, с которым подходили к делу эзотерики-рунологи начала минувшего века. Фигуры масштаба Блаватской, Гурджиева, фон Листа, фон Зеботтендорфа так и не появились на горизонте. Или, появившись, скоро утратили свое очарование и мистическую привлекательность. Колдуны и маги как на подбор оказались дешевыми фокусниками, оккультисты ушли в тень, не выдержав давления американизированной протестантской морали, мистики в эпоху высоких технологий стали выглядеть безобидными чудаками. До смерти запуганные тоталитарными сектами, представители современной западной цивилизации совсем не торопятся идти за кем-то след в след, слепо копируя его шаги, стремясь получить из первых рук высшую мудрость. Может быть, это и к счастью. То, что в таких условиях руническая магия выжила и продолжает вызывать интерес, можно считать чудом.

Впрочем, дело, вероятно, в том, что время учителей миновало. Чем дальше, тем больше развивается индивидуалистический подход, когда каждый — только за себя. Каждый сам себе эриль и скальд, сам себе гадатель, сам жрец. Вряд ли фон Лист сумел бы найти сегодня столько почитателей. Развитие массмедиа, компьютерных технологий, кинематографические спецэффекты, ставшие уже привычным зрелищем, — все это привело к тому, что каждый доверяет лишь собственному мистическому опыту. От этого сегодня серьезно страдает церковь, постепенно выпускающая из рук нити власти. «Учителей», старающихся подчинить себе прихожан, с напыщенным видом пытающихся регулировать всю их жизнь, вплоть до личных отношений и образа мыслей, по счастью, становится все меньше. Да и прихожан, готовых смиренно им подчиниться, с восторгом выслушивая все, что бы ни было сказано, будь то хоть совершеннейшие благоглупости, тоже совсем немного. Что уж тут говорить об оккультистах!? Они и раньше-то не могли похвастаться великим числом учеников и последователей, а сегодня и вовсе не выходят из «подполья». Примерно так же обстоят дела и у мистиков-рунологов.

Вероятно, именно стремлением несколько оживить интерес к рунологии можно объяснить последовавший за этим всплеск популяризаторской деятельности, многочисленные попытки создать нечто вроде учебника для домохозяек и принести руны на каждую кухню. Кеннет Меддоуз, Лиза Песчел, Ральф Блюм, Фрейа Асвинн — все они стремились в той или иной мере овладеть вниманием аудитории домохозяек, выпуская книги типа «Руны для начинающих», заигрывая с американским феминизмом, убежденностью в уникальности и творческой одаренности каждой отдельно взятой личности и пр. Если верить работам такого толка, руны являются не просто послушным инструментом в руках того, кто умеет с ними обращаться, а чем-то вроде молотка, отвертки или чего-то подобного — инструментом, для использования которого не нужны никакие спецнавыки. Также целям популяризации рун служила работа Найджела Пенника «Магические алфавиты»[76]. Автор попытался связать воедино древнееврейский и греческий алфавит, германские руны, кельтский огам, тайнопись магов и алхимиков, найти между ними связи и внутренние соответствия. Связать со священными письменами древних германцев и скандинавов символику карт Таро, римские «магические квадраты» и пр. Книга получилась преинтереснейшая — своего рода справочник по тайным знакам, однако некоторые соответствия в ней, мягко говоря, надуманны. Нельзя не сказать и о том, что появление этой работы вызвало эффект совсем нежелательный: руны не стали востребованнее среди широкой публики, но на долгое время превратились в неотъемлемый атрибут гадательных салонов. Их стали использовать откровенные шарлатаны, самой своей деятельностью дискредитирующие эти старинные священные знаки.

Несколько более бережно отнесся к рунам Кеннет Медоуз, несмотря на то что сам он не является в чистом виде рунологом, — скорее «контактером» и специалистом по шаманизму. По крайней мере он не связывает руны с древнеегипетскими иероглифами или рисунками тольтеков. Инновации от Меддоуза заключались в том, что он ввел идею общей графической структуры рун[77].

Единая структура, или «матрица», рун — сетка из девяти линий. Это якобы своеобразная скандинавская мандала, в которой шаман Один (а Кеннет Меддоуз, надо сказать, будучи специалистом по шаманизму, шаманами именует едва ли не любых колдунов, волшебников и жрецов-чудотворцев) увидел таинственные знаки, получившие имя «руны». Следует признать, что такое предположение не лишено определенного смысла (по меньшей мере, его не опровергнуть, как и большинство гипотез, родившихся в результате «озарения» и эзотерического опыта), хотя и не все руны вписываются в «сетку». Для того чтобы избежать противоречий такого рода, Меддоуз изменяет начертание некоторых знаков, делает их различными по размеру. Сегодня у этого подхода уже есть продолжатели и последователи, в том числе и в России. За последнее время вышла по меньшей мере одна книга, пропагандирующая «матричный» подход, — компиляция Алексея Тарновского «Руническая магия: древняя традиция Севера»[78].

В остальном же Кеннет Меддоуз более чем вторичен. Идея о большой роли женщины в исполнении рунических обрядов, принятая на ура в помешанных на феминизме и толерантности Соединенных Штатах, принадлежит на деле Герману Вирту, а попытка связать рунологию с нумерологией — лишь повторение опытов Сигурда Агрелля — рунолога начала 20-х гг. минувшего века. Именно он предложил так называемый утхаркский порядок знаков, начинающийся не с «Феху», а с «Уруз».

Обосновывалось такое нововведение тем, что каждая руна имеет не только буквенное, но и числовое значение. Или, как пишет сам Меддоуз: «Алфавитный порядок Футхаркских рун предназначался в первую очередь для того, чтобы замаскировать их первоначальную последовательность. Согласно устной традиции в современной Швеции, оригинальный порядок начинался с „Ур“, U-руны,

и завершался «Фе», F-руной.

На самом деле «начинался» и «завершался» — тоже не совсем верные термины, поскольку руны первоначально располагались в круговой или спиральной, а не в линейной последовательности, где «последний» член ряда непосредственно примыкал к «первому». Каждая руна имела свой порядковый номер. «Фе» можно сравнить с тузом в колоде игральных карт, дающим наибольшее или наименьшее количество очков в зависимости от правил той или иной игры. Футхаркский порядок соответствует карточной игре, в которой туз дает наибольшее количество очков, так что «Ур» считается за единицу, а «Фе» равно 24. Многие из тех, кто изучал руны по Футхаркской системе, могли подобно мне задаваться вопросом, почему первая руна должна ассоциироваться с кульминацией богатства и власти, в то время как вторая руна ассоциируется с первичным веществом или потенциалом. По-моему, здесь явно нарушен порядок последовательности. При естественном порядке «Ур» является первичным потенциалом, за которым следует все остальное, а «Фе» является руной исполнения и завершения. Утхаркский порядок является естественной и первоначальной системой, раскрывающей процесс создания Вселенной и различных качеств, присущих ее проявлениям, ибо в нем ставится акцент на деятельности Духа»[79].

Многие практикующие рунологи, да и просто те, кто привык спрашивать совета у рун, с сомнением относятся к подобного рода нововведениям, считая, что, во-первых, порядок письмен, сохранявшийся неизменным более тысячелетия, менять не стоит хотя бы из уважения к традиции, если уж не из уважения к самим знакам, а во-вторых, — что сложные внутренние связи алфавита, возникающие в результате его пересчета по нумерологическим методикам, излишни и надуманны. И тут с ними нельзя не согласиться: синтетический подход может быть, конечно, полезен, но только не в данном случае. Нумерология к рунической традиции имеет еще меньше отношения, чем йога и пение мантр.

В этом свете гораздо менее искусственным выглядит обращение к рунам викканской ведьмы Фрейи Асвинн. Правда, говоря о ней, мы вновь попадаем в ту же ситуацию, что и во время рассказа о Гвидо фон Листе: многое, о чем она пишет, невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Дело в том, что очень часто источником информации для нее служит мистический опыт, общение с потусторонними силами и пр. Не будучи убежденным атеистом, а потому не имея смелости утверждать, что подобного рода источники не пригодны, ее утверждений не опровергнешь. А будучи хотя бы в минимальной степени реалистом, от сомнений в объективности полученной таким образом информации так уж запросто не отделаешься. Это — чистой воды эзотерика: Асвинн — посвященная ведьма, применяющая для работы с рунами все методики, принятые в ковенах практикующих оккультистов Англии и Голландии.

Вот, например, как она описывает методику, по которой ею исследовались значения рун: «Я испекла двадцать четыре квадратные лепешки и украсила каждую руной в порядке Футарка. Каждый вечер я взывала к Вотану и Фрейе с просьбой благословить очередную руну, а затем съедала лепешку. Потом я просто сосредоточивалась на этой руне и записывала все ассоциации, которые приходили мне в голову в связи с ней»[80]. Впрочем, очень интересно, что Фрейя Асвинн спокойно оперирует и вполне научным инструментарием: так, теория гадания на рунах и рунические расклады созданы на основании теории архетипов Карла Густава Юнга. Но в то же время, поскольку Асвинн — практикующая ведьма, она много внимания уделяет оперативной рунической магии. Среди интересующихся рунами отношение к ней несколько двойственное: с одной стороны, уважительное, как к человеку, многое постигшему в северной традиции, а с другой стороны, несколько настороженное, как к мистику, углубившемуся в изучаемый предмет вплоть до потери связи с реальным миром.

Но, пожалуй, самый типичный и в то же время едва ли не самый яркий представитель эпохи отсутствия учителей — Ральф X. Блюм. Его стиль изложения напоминает о каких-нибудь массовых любительских собраниях флористов, любителей аквариумных рыбок, женщин, мечтающих похудеть. Описание сущности рун, методологии их применения и прочего проходит под лозунгом: «Посмотри, как все просто и делай это вместе со мной!»

Ральф X. Блюм — не лингвист и не фольклорист, как основатели рунологии, вообще не рунолог в академическом смысле слова. Просто человек, проникнувшийся романтикой рун, самоучка, сперва вовсе не предполагавший заниматься ими всерьез. Впрочем, это не помешало ему стать тоже своего рода современным классиком, гуру, уступающим по размаху первым руническим романтикам и мистикам, но тем не менее весьма и весьма популярным и знаменитым. Для этого ему пришлось всего лишь поменять традиционный порядок рун в Старшем футарке, придумать дополнительный 25-й знак — пустую руну и скомпилировать из писаний основоположников мистической и оккультной рунологии простейшие ритуалы и базовые навыки обращения с рунами.

Однако если Блюм по сути своей вторичен, то появившиеся вскоре его последователи — уже третичны, потому что опираются не на первоисточники и не на наработки первых учителей мистической рунологии, а на описания американского рунолога-энтузиаста. Они тоже изменяют порядок следования рун, только стремясь к оригинальности иным образом, нежели Ральф Блюм, и охотно пользуются придуманной им руной-пустышкой, не задумываясь, существовал ли этот аналог клавиши «space» в первоначальном древнескандинавском алфавите. «Я не знаю, когда появилась эта руна, — пишет, например, Лиза Песчел. — Мне она встретилась в работе Ральфа Блюма»[81]. Не менее популярным оказался и массовый подход к работе с рунами. Книги с названиями типа «Рунология для всех» или «Руны для начинающих», наполненные советами относительно применения рун в домашнем хозяйстве и повседневной жизни, рассчитанными на домохозяек, вряд ли знающих о тысячелетней истории этих знаков, сегодня во множестве есть даже на прилавках российских книжных магазинов, про западные — и речи не идет. На их фоне Блюм и правда выглядит серьезным специалистом, знающим, о чем говорит.

Правда, его рунический оракул[82] имеет не большее отношение к собственно древнескандинавской традиции использования этих священных знаков, чем свежепридуманные ритуалы неоязычников. Толкования рун, которые приводит Ральф Блюм, — современнее некуда. Это практические советы по выживанию не в суровом мире темных веков, а в современности, по стилю изрядно отдающие Кастанедой. Причем чем дальше, тем больше: если «Книга рун» представляла собой действительно искреннее творение человека, внезапно открывшего для себя мир рун, то, скажем, «Целительные руны»[83] — его следующая книга — это уже творение состоявшегося гуру. С одной стороны, эклектичное, с другой — настолько оторванное от первоисточника, что только само начертание знаков и связывает составленный Блюмом оракул с нордической традицией. Впрочем, все это не имеет особого значения. Хотя бы потому, что именно с публикации оракула Блюма зародился массовый интерес к рунам в России.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГАРДАРИКУ

Первая публикация блюмовского оракула в переводе Виктора Пелевина сыграла роль своеобразного запала. После нее стала сперва самиздатовским способом, а потом, когда интерес был уже заметен невооруженным глазом, и вполне официально, большими тиражами, издаваться разного рода рунологическая и рунно-эзотерическая литература. Первые издания такого рода были скорее справочниками по рунам, точнее, практическим руководством по их применению, вовсе не поощряющим сколь бы то ни было серьезного изучения материала. Это относится, скажем, к книге «Руны» некого виртуального автора Анны Кайа[84], вышедшей в конце 90-х, или одноименному изданию, выпущенному в свое время четой Адити[85]. Однако вскоре появились в продаже и более серьезные книги, поначалу — переводные. А потом, когда возник некоторый спрос, первые наборы рун — старших, включая пустую.

Вероятно, и до публикации блюмовского оракула среди наших соотечественников были те, кто помнил о рунах и даже прибегал к их советам, но мы о них ничего не знаем. Впрочем, скорее всего, такие были, просто это не афишировалось. Тема рунической письменности не была настолько разработана в СССР, чтобы быть запретной, и данные научных исследований, посвященных ей, конечно, издавались. Говоря о викингах и культуре скандинавского Севера, руны часто упоминал Арон Гуревич, были соответствующие разделы в энциклопедиях. А в середине 60-х вышла из печати едва ли не единственная на ту пору отечественная книга, целиком посвященная письменам древней Скандинавии, — работа Эдуарда Макаева «Язык древних рунических надписей»[86]. Это добротное исследование, объективное и подробное, однако рассчитанное в очень большой мере на специалистов в области лингвистики, языкознания и палеографии, весьма типичное для советской эпохи: автор изначально отказывает рунической письменности в магических функциях, описывая старинные письмена только как буквы необычного алфавита. Он, впрочем, выражает сожаление, что огромное число рунических текстов просто непереводимо и представляет собой «бессмыслицу». Однако внимание к рунам это издание привлекало: на страницах книги приводилось множество рунических надписей с описанием возможных их переводов и трактовок. А главное, по прочтении оставалось весьма верное впечатление: о рунах очень мало что можно сказать с уверенностью и, по меньшей мере, академическая наука ответов на все возникающие вопросы не дает.

Итак, до начала 90-х массового интереса к рунам в России не было, а значит, не было и популярных авторов, пишущих на эту тему. Это не удивительно: оккультизм в Советском Союзе считался чем-то сродни антисоветчине, так что соответствующая традиция, давно развивающаяся на Западе, просто не успела сложиться. Точнее — возродиться после более чем семидесятилетнего перерыва. Срок для этого потребовался немалый — полтора десятилетия. Зато сегодня можно говорить о сложившемся специфическом российском взгляде на руны. Можно даже сказать, что сегодня отечественная рунология спешно проходит тот путь, который западная уже проделала несколько десятилетий назад. Вместо «Хроники Ура-Линда» — Велесова книга, вместо арманического алфавита — славянская руника[87] и касожские руны. Кто-то следует пути Гвидо фон Листа с поправкой, разумеется, не на германскую, а на русскую национальную идею, как, предположим, Антон Платов, пишущий о рунах в романтическом духе, напоминающем отчасти фэнтэзи[88]. Он далеко не всегда отделяет объективно существующие факты от собственных гипотез и находок, так что в результате смесь у него получается просто гремучая, однако, как в свое время и Лист, делает это с таким энтузиазмом и убежденностью, что ими невольно заражаешься. Кто-то идет путем Германа Вирта, как Александр Дугин, настолько подчас увлекающийся виртовским стилем изложения, что некоторые его работы можно принять за откровенный плагиат. Немало и интернет-авторов, ведущих подчас даже виртуальные мастер-классы рунического мастерства, однако чего-то принципиально нового, отличающегося от уже сказанного ни один из них не говорит. И в глобальной сети, и, так сказать, в оффлайне отыскать отечественных авторов, не занимающихся компиляцией уже давно опубликованного материала (в первую очередь писаний все тех же Ральфа X. Блюма, Кеннета Меддоуза, Эдреда Торссона), очень сложно.

Большинство книг на русском языке под названиями типа «Руническая магия», «Руны и астрология», «Традиция Севера» или просто «Руны», имеющихся в свободной продаже, — не более чем компилятивные сочинения, причем не самого высокого качества. Однако несколько авторов на общем фоне выделяются. В первую очередь тем, что, занимаясь мистической составляющей рун, не теряют рационалистического подхода к проблеме, не верят очертя голову всему, что внешне выглядит как источник, хотя по сути им не является. Среди таких авторов необходимо выделить Галину Бенденко. Она, судя по всему, профессиональный историк или филолог в отличие, к слову сказать, от большинства авторов, пишущих на сходные темы. Поэтому тексты этого автора отличаются аналитическим подходом и корректностью формулировок. Это, пожалуй, едва ли не единственный отечественный автор, не претендующий на роль гуру. Даже авторское ноу-хау — нетрадиционная методика раскладки рун с ориентацией на стихийные элементы[89] — подается не как проповедь истины в последней инстанции, а как представление еще одной методики. В качестве же критерия истинности тех или иных утверждений предлагается средство из чисто научного инструментария — эксперимент: то, что работает, — существует. Надо сказать, что как отечественной, так и западной рунологии такого подхода недостает.

Но на этом, дабы не наступать «на камни, слишком склизкие» и не переходить на личности, разговор о рунологии в современной России и закончим.

Остается сказать лишь, что никто из тех, кто сегодня занимается исследованием мистического аспекта рун, не подходит на роль учителя, ведущего за собой толпы неофитов. Семьдесят лет советской власти начисто отбили у большинства россиян охоту следовать за харизматическим лидером. И это не может не радовать, потому что как минимум пока, а если все сложится удачно, то так будет и впредь, вокруг рун не сложилось такой нездоровой агитации, как, предположим, вокруг «пластин Харати». Древнее знание, наследниками которого по праву потомков являемся отчасти и мы, остается в этом смысле незапятнанным.

Старинные идеограммы Севера слишком ясны и спокойны для того, чтобы стать предметом истерического поклонения. Они не более чем инструмент для тех, кто принимает решения, сам строит свою судьбу и не плывет по течению. Инструмент, позволяющий сосредоточиться на проблеме в поисках единственно правильного решения, сфокусировать силу мысли и получить верный ответ. Индивидуальный, пригодный только для конкретного случая и для конкретного человека. Знание рун было и остается путем мудрых, а значит — ни в коем случае не путем толпы. Поэтому они не принесли никакой пользы лидерам Третьего рейха, попытавшимся превратить их в массовые символы. Поэтому они становятся все популярнее у нас — в стране, совсем недавно отучившейся ходить строем и рапортовать хором.

И именно по этой причине во многих книжных шкафах сегодня на почетном месте стоят справочники по рунологии, а в кармане далекого от мистики солидного бизнесмена может вдруг оказаться мешочек с самодельными рунами.

Те, кто понимают значение Вотанова дара, оценят еще одну книгу для самой почетной полки книжного шкафа — труд Гвидо фон Листа «Тайна рун».