Тайные боги Земли

Глава 5

Затрудняюсь сказать определенно, сколько времени я провел в постели. Мои командирские остановились – забыл завести – поэтому какое в данный момент число и день недели я не знал. Продолжительные периоды сна чередовались с относительно недолгими промежутками бодрствования. Я просыпался лишь для того, чтобы освободить кишечник и мочевой пузырь, сполоснуться под душем, подзарядиться энергией от неиссякаемого источника, вновь набить брюхо тем, что хранилось у меня на кухне, и, добравшись до постели с основательно переполненным животом, вновь провалиться в сладкое забытье. Иногда мне хватало сил поменять провонявшее потом постельное белье, чаще я не был в состоянии этого сделать.

В какой-то момент я открыл глаза и не почувствовал ставшего уже привычным волчьего аппетита. По всему телу разливалось ощущение абсолютного здоровья. Вполне вероятно, для кого-то странно звучит сама фраза: «ощущение абсолютного здоровья» и, может быть, для того, чтобы испытать нечто подобное, нужно лет двадцать проходить на одной ноге, с одной рукой, одним глазом и осколком мины в непосредственной близости от сердца. Впрочем, я не поэт и не имею возможности выражать свои чувства и ощущения с помощью цветистых метафор, головокружительных гипербол и прочих хитроумных приемов, применяемых искушенными борзописцами. Короче говоря, в моем обновленном организме ничего не болело, чувство голода не терзало меня, поэтому валяться в насквозь пропахшей острым запахом пота постели особого желания не возникало.

Присел, свесив ноги вниз, и первым делом попытался нащупать ногами домашние тапочки – перспектива гулять босиком по ледяному полу пещеры не особенно прельщала. Лишь не найдя правого собрата своего домашнего тапка, сообразил, что в данный момент мне следует позаботиться о том, чтобы обеспечить себя какой-никакой обувкой. К счастью, в одной из подсобок хранился целый мешок разнообразнейшей обуви, собранной мной по городским помойкам и свалкам. Только не подумайте, что я, подобно Плюшкину, тащил в дом всё, что под руку подвернется. Просто иногда безалаберные граждане с легким сердцем избавляются от абсолютно новых вещей, мимо которых нашему брату – бомжу невозможно пройти спокойно. Мало ли для каких целей может пригодиться даже одноногому инвалиду неношеная пара ботинок, непонятно почему оказавшихся в мусорке.

Мигом слетал за мешком и с душевным трепетом начал перебирать хранившиеся в нем сокровища. Вот он – тот миг блаженства, когда я имею возможность выбрать для себя что-нибудь по вкусу. Посмотрел на ненавистные ортопедические башмаки и, злорадно усмехнувшись, подумал:

«Сегодня же выкину их к чертовой бабушке, чтоб глаза не мозолили».

Из кучи разнообразнейшей обуви выбрал пару зимних кроссовок подходящего размера, а для домашнего ношения меховые комнатные тапочки. Натянул на ноги обновку и помчался в туалетную комнату…

Стоя под душем, обратил внимание на одну занимательную деталь: подвешенная на кронштейне душевая насадка, находившаяся ранее значительно выше моей головы, теперь едва ли не упиралась мне в затылок. Поскольку сам по себе опуститься металлический кронштейн не мог, я сделал вполне логичное умозаключение: подрос именно я и подрос как минимум на пять сантиметров. Данный факт поначалу меня сильно озадачил, потом изрядно порадовал: пять см к моим ста восьмидесяти пяти – неплохая прибавка.

Придя на кухню, с огорчением отметил, что практически все мои продуктовые запасы подошли к концу. За то время, пока шел процесс регенерации, я умудрился слопать тридцать банок тушенки, килограммов пять или шесть разнообразной колбасы, дюжину банок фруктовых компотов, несметное количество овощных консервов, две буханки хлеба, мешок сухарей, три десятка яиц вместе со скорлупой (по-видимому, кальций понадобился для восстановления костной ткани) и много чего еще по мелочи. Короче говоря, я основательно подчистил свои запасы. Впрочем, запасы – дело наживное. Не имею ни малейшего представления, что бы я без них делал, боюсь, попросту сдох бы от голода или, подчиняясь настоятельному требованию разбушевавшегося желудка, вышел на ночную охоту и слопал бы какого-нибудь припозднившегося гражданина вместе с потрохами. Шучу, вряд ли что-нибудь подобное могло бы взбрести мне в голову, скорее всего, ради пополнения запасов пришлось бы сгонять к Араму или в какую другую лавку. Сегодня уж очень острого чувства голода я не ощущал. Открыл банку консервированных абрикосов. Без спешки ее оприходовал. В завершение сварил порцию крепчайшего кофе и с кружкой дымящегося ароматного напитка направился в гостиную.

Устроившись поудобнее в кресле, сделал приличный глоток, блаженно зажмурился, оценивая органолептические достоинства напитка. И только теперь осознал окончательно, какая кардинальная перемена произошла в моей жизни. Двадцать лет я был ущербным инвалидом, бездомным бродягой, собирателем бутылок, пивных банок и прочего барахла. Худо-бедно я приспособился к этой жизни и теперь мне было немного не по себе от замаячившей на горизонте насущной необходимости что-то в ней переиначивать. Тот факт, что заниматься жизненным переустройством мне придется в обязательном порядке, я принял безоговорочно – было бы глупо, обзаведясь здоровым телом, влачить жалкое существование бомжа, перебиваясь рытьем в мусорных баках и собирательством стеклотары.

– Однако, Андрей Николаевич, – преувеличенно бодрым тоном обратился к самому себе вслух, – нужно что-то предпринимать.

Посмотрел на тусклый в свете электрической лампы торшера столб энергии, бьющий из-под земли. Затем перевел взгляд на валяющуюся у входной двери куртку и вспомнил о трофеях, изъятых из карманов моих незадачливых похитителей.

Допил кофе, поднялся с кресла, потянулся до хруста в костях. Затем сходил за курткой и, вернувшись на прежнее место, принялся освобождать ее карманы от содержимого. В результате на стол рядом с опустошенной кружкой легли мой тощий кошелек, «ПМ» – в простонародье «макар» или «макарыч» и довольно толстая пачка денег в российской, европейской и американской валюте.

Первым делом извлек магазин. Убедился в том, что все восемь патронов находятся в обойме. Снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, выполнил контрольный спуск, вернул обойму на прежнее место, поставил оружие на предохранитель и положил на столешницу между пустой кружкой и кошельком.

Затем занялся конфискованными денежными средствами. Пересчитал и присвистнул – у меня на руках оказалось тридцать пять «штук» отечественными, пять тысяч долларов и три тысячи евро. Среди всего этого интернационального разнообразия затесались пять десятигривенных украинских банкнот со стриженным под горшок усатым Мазепой и ранее невиданная мной бумажка с изображением какого-то уважаемого аксакала в меховой шапке и кириллической надписью: кыргыз банкы, жыйырма сом. Ни в жизнь бы не догадался, что «жыйырма» по-киргизски означает двадцать, если бы рядом с этим словом не красовалась соответствующая номиналу арабская цифирь. На обороте банкноты какое-то строение – по внешнему виду мавзолей или еще какое-нибудь культовое сооружение и все те же: «кыргыз банкы» и «жыйырма сом». Подивившись запасливости своих незадачливых похитителей, сомы отложил в сторонку – замучаешься менять. Гривны сунул на всякий случай в обособленное отделение кошелька – пожалуй, впарю их какому-нибудь отъезжающему на свою историческую родину малороссу. Рубли присовокупил к тем, что уже находились в кошельке, а доллары и евро до поры до времени оставил лежать на столе.

Откинулся на мягкую спинку кресла и задумался. Как-то все странно устроено в этом мире. Еще несколько дней назад я и помыслить не мог о том, что вновь стану полноценным (в физическом смысле) человеком: что у меня отрастут утраченные конечности, глаз, и что крайне опасный осколок наконец-то выйдет из моего тела. Теперь, когда это случилось, я практически не удивлен. То есть немного попрыгал от радости, а в остальном всё произошло как-то по-будничному просто. А ведь рассказать кому – не поверят. Вообще-то кому-то докладывать о том, что со мной случилось, я не собирался. Не сомневаюсь, что сам факт чудесного исцеления способен заинтересовать кого угодно, но становиться лабораторной крысой в лапах какого-нибудь фанатика от науки у меня не было ни малейшего желания.

Сейчас меня более всего интересовало не то, каким образом мне вновь удалось сталь полноценным человеком, а то, чем я буду заниматься завтра, послезавтра и так далее. Можно, конечно, устроиться на работу, жениться, завести кучу детишек и осесть, хотя бы в том же Нелюбинске. Ах, да! Нужны документы: паспорт, военный билет и все такое прочее. Ну, с этим как-нибудь разберемся – при наличии определенных денежных средств это не проблема – к паспортистам можно подкатить или к криминальных дел мастерам.

Что касается денежных средств, они у меня имелись в достаточном количестве. Все-таки до последнего момента имел стабильный заработок, не пью без меры, как прочие мои коллеги по цеху, веду скромный образ жизни. За последние десять лет скопил довольно приличную сумму. Для чего копил? Сам не знаю. Сначала просто откладывал излишки, затем мечтал о собственном доме в каком-нибудь российском захолустье на берегу рыбной реки. Прослышав о новомодных биопротезах, управляемых силой мысли, подумывал обзавестись таковым. Теперь, когда надобность в протезах отпала сама собой, а мысль о том, чтобы обосноваться в глуши выглядела попросту нелепой, деньги мне понадобятся для максимально быстрой ассимиляции в современном обществе. Отвык бродяга от гражданской жизни. Точнее, никогда не привыкал к таковой. После десятилетки – казарма училища. Потом вроде бы подфартило – распределили в группу советских войск в Восточной Германии. А через полгода угодил в пыльный Афган, хотя обижаться особенно не на кого – сам виноват, ни к чему было бить морду тому майору…

Резко встряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания о неприятных моментах прошлой жизни. Пожалуй, пора немного развеяться: прогуляться по свежему воздуху, пополнить продуктовые запасы, порасспросить народ о том, как обстоят дела в славном городе Нелюбинске.

Взглянул на светящийся дисплей будильника – без четверти десять. Интересно: день сейчас на дворе или поздний вечер? А впрочем, ни к чему гадать. Выйду, и все тут же выяснится. Вечер ли, день ли, а прогуляться не помешает – засиделся в берлоге, да и со жрачкой напряженка образовалась.

Выскочил из кресла, попытался натянуть штаны, но те оказались безнадежно коротковаты. Пришлось копаться в очередном мешке с барахлом, благо все найденные шмотки перестирал – будто знал, что когда-нибудь пригодятся. В результате выудил оттуда основательно помятый спортивный костюм. Затем наступила очередь моего стиранного-перестиранного тельника. Как оказалось, мои плечи стали намного шире, а руки толще, и полосатый попросту расползся (эка жалость!) едва лишь я начал натягивать его на свое тело. Опять пришлось копаться в мешке с одеждой. Подходящей тельняшки не нашлось, зато обнаружилась какая-никакая футболка, хоть в плечах малость жала, зато в талии была даже слишком просторна. С подобранными заранее кроссовками особых проблем не возникло, было как-то непривычно видеть свои ноги не в изрядно опостылевших ортопедических ботинках, а во вполне цивильной обуви. Куртку пришлось застегнуть лишь на две нижние пуговицы, поскольку при всем моем старании сходиться на изрядно раздавшейся груди она упорно отказывалась.

Последний факт натолкнул меня на вполне закономерную мысль основательно обновить свой гардероб. В столь странном прикиде я выглядел по меньшей мере смешно, а в худшем случае – крайне подозрительно. Извлек из кармана кошелек и еще раз пересчитал хранившиеся в нем рубли – чуть больше тридцати пяти тысяч. Сумма, конечно, не маленькая, но для того, чтобы качественно экипироваться, пожалуй, маловато будет. Наведался в одну из подсобок, где в укромном месте хранились мои валютные запасы. Забрал оттуда всю рублевую наличность – чуть больше двадцати тысяч, к изрядной пачке наличной валюты добавил изъятые у покойных азиатов доллары, евро, а также «ПМ».

Был ясный солнечный денек по-весеннему теплый. Зимнюю меховую куртку полностью расстегнул, и та, хоть по-прежнему и стесняла мои движения, теперь не выглядела уж очень комично. Первым делом решил посетить магазины одежды, поскольку нелепый вид моих одежек здорово меня смущал и вызывал в душе небезосновательные опасения, что моей персоной может заинтересоваться первый встречный милиционер. Здоровенный детина в мятом спортивном костюме и куртке явно с чужого плеча, с приличной суммой в кармане, к тому же без документов – ну чем не кандидат на задушевную беседу с каким-нибудь особо рьяным следователем? На такого и парочку безнадежных «глухарей» повесить одно удовольствие. Поскольку сегодня убивать мне никого не хотелось, пришлось ускорить шаг…

Через пару часов из дверей модного салона одежды вышел не какой-то там бомж, а мужчина вполне респектабельной наружности. На мне как влитой сидел строгий темно-серый костюм, пошитый хоть и отечественными умельцами, но из якобы настоящего английского твида. Под пиджаком темная футболка. На ногах модные английские ботинки. Небрежно расстегнутый черный кожаный плащ, зачесанные назад по последней моде волосы и солнцезащитные очки делали меня похожим на главного героя фильма «Матрица». Насчет внешней схожести с каким-то Киано Ривзом, уверяю, не моя идея, поскольку до сего момента я даже не подозревал (да простят меня фанаты) о существовании этого человека, впрочем, также как и самого фильма. Об этом во всеуслышание сообщила одна из обслуживавших меня девушек. После того, как остальные сотрудницы дружно признали ее правоту, мои акции в глазах девиц выросли прямо на глазах. Впрочем, я особенно не возгордился, а поспешил побыстрее убраться восвояси, оставив на память девчатам, кроме приличной суммы, всю свою старую одежонку.

Окинув оценивающим взглядом свое отражение в зеркальной витрине, заценил новый имидж, как вполне удовлетворительный. Закурил папиросу и неспешным шагом двинул в направлении центральной части города. При этом не без удовольствия ловил на себе заинтересованные взгляды совсем еще молоденьких вертихвосток, девушек постарше и дам вполне солидных.

Поскольку время суток перевалило за полдень, мой изнуренный многодневной сухомяткой желудок напомнил о своем существовании довольно громким урчанием. Мне стало очень неудобно перед встречными дамами. Посему решил наведаться в какое-нибудь приличное заведение общественного питания. Как по заказу, через пару кварталов мне на глаза попался двухэтажный особнячок с вывеской над парадным входом: «Ресторан Нелюбинские дали» чуть ниже имелась приписка: «В будние дни с 11–00 до 15–30 комплексные обеды по умеренным ценам»…

Подкрепившись наваристым украинским борщом со шкварками, сметаной и пампушками, котлетой по-киевски с картофельным гарниром и приличных размеров куском миндального торта с чаем, почувствовал себя человеком. Ресторан покинул в твердой уверенности в том, что жизнь удалась и ничего в этой жизни менять не нужно.

Впрочем, подобное благостное состояние довольно быстро улетучилось. Всякие мысли завертелись в голове, особенно касательно моего дальнейшего существования. Теперь, когда я при руках и ногах, иными словами: вполне полноценный индивид, заниматься сбором стеклотары и цветмета как-то несолидно. Подаваться в подсобные рабочие или грузчики не особенно тянуло. Мысленно спросил себя; «А что ты вообще умеешь, Андрей Николаевич, кроме, как лишать жизни себе подобных?» И тут же ответил на поставленный вопрос: «По большому счету – ничего». В таком случае, может быть, в армию податься? Подумал и тут же язвительно ухмыльнулся: там только и ждут меня. Проще устроиться во французский Иностранный легион, чем в родную Российскую Армию. Выходит, мне прямая дорога в дорожные рабочие на укладку асфальта или на стройку, подтаскивать кирпичи какому-нибудь квалифицированному каменщику таджикской национальности. М-да… выбор небогатый, хотя вариантов подобного рода бесчисленное множество: колоть дрова для придорожной шашлычной, месить лопатой цементный раствор, мести улицы и дворы и так далее…

Впервые за всю свою сорокапятилетнюю жизнь я почувствовал себя по-настоящему никому не нужным, даже более ненужным, чем несколько дней назад, когда был ущербным инвалидом. Можно, конечно, податься в бандиты. Однако это не для меня. Не то, чтобы я уж очень боялся конфликтовать с законом – два последних десятилетия моей жизни, по сути, и есть ярчайший образчик подобного конфликта, но обустраивать свое счастье на несчастье других – увольте. К тому же честь офицера для меня до сих пор не пустой звук, как бы это нелепо ни выглядело в наш век тотального стяжательства и повального прагматизма.

Неизвестно, сколько времени меня терзали бы подобные мысли, но в какой-то момент из задумчивого состояния меня вывел невыносимо визгливый вопль, принадлежавший какой-то весьма взволнованной особе противоположного пола:

– Помогите, люди добрые! Помогите! Мужу плохо!..

От неожиданности я вздрогнул, поднял голову, осмотрелся и понял, что ноги сами вывели меня на территорию городского парка культуры и отдыха. На протяжении долгого времени парковая зона находилась в сфере моих интересов как неиссякаемый источник стеклотары и дармового баночного алюминия. К тому же ходить в ортопедической обуви по мощеным брусчаткой дорожкам было неизмеримо приятнее, чем по разбитому асфальту городских тротуаров. В десятке метров прямо на этой самой брусчатке лежал в позе эмбриона какой-то мужчина. Рядом растерянная и очень напуганная женщина лет тридцати пяти блажила дурным голосом.

Не медля ни секунды, я бросился к означенной парочке. Первым делом велел барышне замолчать, прийти в себя и вызвать «Скорую помощь». Затем присел рядом с лежащим на земле мужчиной. Больной был в сознании, но страшно бледен, к тому же его нещадно колотило, будто с великого бодуна. Скорее всего, инфаркт. Я, хоть и не врач, но в таких вещах немного разбираюсь – пару раз имел сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как эта напасть косит нашего брата-бомжа. Вполне возможно, я ошибался и никакой это не инфаркт, а, например, пищевое отравление или еще что-нибудь.

– Ну что, вызвали бригаду «Скорой помощи»? – не отводя взгляда от больного, поинтересовался я у его жены.

– Он-ни нн-не мм-могут, – заикаясь от волнения и стараясь не разреветься, промямлила женщина.

– Почему не могут? Только не тушуйтесь, говорите четко! – нарочито грубо, чтобы встряхнуть смертельно напуганную даму, рявкнул я.

Моя уловка подействовала. Женщина немного успокоилась и более твердым голосом доложила:

– Сломалась дежурная машина, а остальные на выезде.

– И когда они обещают подъехать?

– Только через полчасааа! – с трудом выдавила она и горько разрыдалась.

Я поднялся на ноги и, обведя собравшуюся вокруг толпу взглядом, громко спросил:

– Медицинские работники имеются?!

Судя по гнетущему молчанию, ни одного врача или, на худой конец, медсестры среди зевак не обнаружилось. Тем временем больному становилось все хуже и хуже. Его еще сильнее скрючило, озноб усилился, кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Я понял, что если в самое ближайшее время ему не оказать квалифицированной медицинской помощи, он попросту отправится на тот свет. Во всяком случае, приезда врачей он не дождется. Судя по внешнему виду, мужчине не было еще и сорока, не богатырь, но вполне крепок на вид. Ох, и угораздило же тебя, дружище, так запустить свое сердечко. Я перевел взгляд с корчащегося от боли мужа на его супругу, размазывающую тушь по щекам, и мне вдруг стало невыносимо жалко этих людей. Будто острым ножиком по сердцу полоснуло. Мысленно я махнул рукой: а, была – не была. Я хоть клятвы Гиппократа не давал, но, черт побери, просто обязан сделать все, что в моих силах для спасения этого человека.

– Что у вас болит? – обратился я к мужчине.

Но тот лишь пучил глаза и трясся, будто от лютого холода, не в силах ответить на мой вопрос.

Не получив ответа, я закрыл глаза и попробовал взглянуть на пациента тем иным зрением, с помощью которого не так давно мне удалось заглянуть внутрь своего организма. Получилось это у меня как-то по-будничному просто. Сначала растаяли одежды, затем поблекли и стали прозрачными кожные покровы, мышечные ткани, кости и, наконец, моему «взору» предстали внутренние органы. Я хоть и не хирург-кардиолог, но на интуитивном уровне понял, что с сердечком больного не все в порядке. Об этом однозначно свидетельствовали слабые и неравномерные сокращения сердечной мышцы. Поднялся на боле высокий уровень восприятия. Теперь внутренние органы светились всеми оттенками солнечного спектра: печень – колеблющимся желтым светом, почки – темно-синими неравномерными переливами, легкие излучали неровное розоватое свечение. Сердце выглядело, будто раскаленный докрасна кусок железа. Приглядевшись повнимательнее, я понял, что примерно треть этого «куска» потеряла былую яркость и почернела. Не нужно быть доктором, чтобы вполне адекватно интерпретировать данный факт. Несомненно, «остывшая» часть сердечной мышцы подвержена необратимым некротическим изменениям (откуда только в голове берется?) и, судя по тому, что орган постепенно начинает «остывать», полная его остановка наступит через пару-тройку минут.

Я был вполне готов к тому, чтобы выполнить необходимые восстановительные манипуляции, но для этого больной должен максимально расслабиться и лечь на спину. Мне пришлось взять под тотальный контроль его тело. Получилось это также довольно легко: часть моего «я» продолжала наблюдать за патологическими трансформациями сердечной мышцы, а другая часть буквально вытеснила из телесной оболочки его духовную сущность. Все происходящее напомнило мне недавний случай с водителем внедорожника, с той лишь разницей, что сейчас я пребывал не в одной, а сразу в двух ипостасях: Андрея Николаевича Шатуна и ранее неведомого мне Абрама Ароновича Гольцмана. Еще я узнал, что Абрам Аронович недавно потерял существенную часть своего бизнеса, отчего испытал сильное душевное потрясение. А также о том, что у него и его любимой жены Софии Михайловны имеются трое малолетних детишек, которых нужно еще очень долго «доводить до ума». Впрочем, подробности частной жизни предпринимателя в данный момент меня мало интересовали. Больше всего меня беспокоила страшная боль в груди. Ощущение такое, что какой-то хирург-вредитель вскрыл мою грудную клетку и высыпал туда целый совок пылающих углей. Кроме этого, я испытал гложущую боль в солнечном сплетении и мучительный рвотный спазм, застрявший где-то в районе гортани. Казалось, стоит всего лишь опорожнить желудок, и тут же полегчает, но по какой-то непонятной причине ком в горле никак не желал выходить наружу.

Превозмогая невыносимую боль, я (в данном случае А.А. Гольцман) постарался расслабиться и с превеликим трудом вытянулся на жесткой каменной брусчатке, без всякой посторонней помощи мне даже удалось улечься на спину. Затем я же (на сей раз А.Н.Шатун) возложил руки на грудь больного и потихоньку, чтобы ненароком не навредить, начал закачивать в пострадавший орган дополнительные порции энергии. Постепенно «наполовину остывший кусок железа» стал наливаться обнадеживающей краснотой. Помертвевшие участки сердечной мышцы начали восстанавливаться буквально на глазах. Взамен старых изрядно изношенных сосудов по всему сердцу расползлись новые функциональные кровотоки. Боль в груди и в солнечном сплетении начала потихоньку отпускать и вскоре вовсе пропала, будто ее и не было. Как только это случилось, я посчитал возможным, освободить сознание пациента и полностью сосредоточился на восстановлении пораженного органа.

После того как основательно отреставрированное сердце «заполыхало ровным красным светом», я окончательно убедился в том, что здоровью пациента более ничего не угрожает. На всякий случай обследовал прочие внутренние органы, мимоходом кое-что подправил. Посчитав свою задачу полностью выполненной, я отключил астральное восприятие, с улыбкой взглянул на начавшего оживать господина Гольцмана и с укором произнес: