Те, Кого Ждут

Очевидное-нежеланное

«Облеку тебя ладонями!» – проорал Охтин и притих.

Водка выручала Милоша, когда ему было гнилостно на душе, водка выручала Зою, когда поцелуи Владова уже веяли у виска, но водка никогда не выручала Охтина Данилу – напротив, становилось душно и тошно, и больно было знать, что Зоя замужем, что муж обожаем, что двое детей никогда не узнают забот безотцовщины – и больно было знать, что Зоя никогда не отважится на – и сам он уже не рискнёт, хотя бы даже втайне, обидеть чем-либо её мягкоглазого портретиста.

Думая об этом, Охтин снова становился Владовым, и смурнел, и северел, и зверел, и вышвыривал с ночью пришедших постельничьих, как он называл соседок по сну. Длинноногие постельные принадлежности боялись Владова, только это почему-то его вовсе не радовало.

Сегодня Владова боялся Охтин. Бояться было чего – всё на месте, все вещи при хозяине, весь Охтин при себе – стало быть, ничего не подарил: не случился праздник, не сверкала щедрость – это душило. Неприятен был пол под лопатками, замшевые туфельки у самого виска, чьё-то платье под затылком, всплеск у век – чьё, чьё, страх. Вдох, встать!

– Очнулся, шалунишечка?

Плечо окольцевала змейка – по шелковистой к локотку струится – и лодочкой ладошка так раскованно сплывает – меж солнцем налившихся, спелых – спуталось каштановое буйство. Охтин сомлел. Даниил расстроился: «Что-то я теряю способность описывать женское тело». Владов съязвил: «Описывать, подглядывая за красотами – это позор».

– Девушка, вам пора выметаться.

– Вы мне должны. Я вам должна. Вдруг это любовь?

– Спасибо. Лестно. Выметайтесь.

– Не обольщайтесь. Вы не красивы. Где-нибудь в переулке, на перекрёстке – я бы не влюбилась. Профиль шута, взгляд одержимого, речь правдолюбца, голос неженки. Адский коктейль! Я вас боюсь. Вы обаятельны. Вас надо законодательно заставить молчать.

И – враз ловко развела колени:

– Что вы остолбенели? Хотите? Сюда вот, где мой пальчик, видите? Куда я пальчик обмакиваю – сюда попасть хотите? Да что вы? На этот счёт я обязательств не давала.

Охтин, ошалевший, сглотнул слюну:

– Вы о чём?

– Вон, на столе – читайте.

Дробно, пузатыми буковками:

Не соблаговолите ли Вы, сударыня, через день, четырежды в неделю услаждать мой взор Вашими прихотливыми повадками вкупе с причудливыми выходками, не оставляя при этом в одиночестве атрибут моего самолюбия, без излишних, впрочем, натисков и происков? Если снизойдёт на то Ваша воля, то и я преклонюсь данью невеликой, но основательной. Откланиваюсь,

последний из Ордена Дракона, Даниил ВЛАДОВ

– Я это писал? – просипел Охтин, изумляясь приписочке: мелким, слитным бисером:

На титул и замок согласна. Наследников не предлагать. Кочующая в поисках любви.

– Не писали – складывали по слогам. Но – величали королевой. И возмущались посреди Лётной Площадки: «Что нам мешает заняться любовью прямо сейчас? Соперников – на кол!». Всё платье мне испортили своими излияниями. Где же мой скромный гонорар?

– Сколько я вам должен?

– Ммм… Вчера вы предлагали мне стать владелицей вашего сердца, и… Впрочем… Это-то меня и впечатлило. И ещё вы обещали рассказать легенду об Ордене…

Отчего мне так противно любоваться тобой? Болотисто на языке, а в ушах ещё вдобавок топчутся карлики в плюшевых ботах, в ноздри какой-то великан встрял, и всё чихается, чихается! Как хочется курить! Да, я Владов, я всегда был Владов, я буду Владовым внуком до скончания времён, что бы ни говорили об этом алхимики брачных контор, я – буду. Орден Дракона? Дед был хранителем этой легенды, но почти никому её не рассказывал, потому что никто его не понимал. И меня никто не понимает, но мне всё равно, потому что перед смертью дед успел вложить мне в ладонь вот этот перстень и медальон для Зои. Так и сказал: «Для Софьи». А что за руны внутри перстня, этого я тебе не скажу, шлюшка-каштанка. И вообще – ты врёшь.

– Вы врёте, Клара, как базарная торговка.

Недоумённо повела плечиком:

– Почему вдруг «врёте»?

Кареглазая, а взгляд с подпалинкой, с горчинкой, и жадная, это заметно, скрадёшь ещё какой-нибудь клавесин. Я не помню, откуда ты взялась, тоже, наверное, из этих, кто сдаёт бессонницу в аренду. Тогда иди ко мне, девчонка, расплачусь на свой манер – поцелую в лобик, в каждый из припухлых сосочков, в лобочек – всё, Клара на веки веков, клеймёная мной. Словно тёмный ангел, живущий ниже сердца, подбивает богохульствовать, он всё заносит в список, подглядывает из-за плеча, как я прильнул к сочному цветку, чуточку с миндалем, кофе с коньяком, и всё пишет, пишет о том, чего не было, но могло быть, о чём можно только догадаться – пишет не книгу о том, что случилось, а Минус Книгу о тёмных смыслах…

Пружиняще отпрянула:

– Спасибо, сладенько, но мы, дружок, не договаривались…

Я тебе не тобик, не бобик, не дружок. Ты врёшь. Вчера был дождь, я заблудился в ливне, отстал от Милоша и Зои, ты просто вымокла, и что ты там плела про мутную, взбаламученную жизнь? Не надо, я сам не вчера выучился врать – складывал стихи, не надо. Ты просила не оставлять тебя одну под дождём? Вот беда – постель у меня одна, и вот уговор – спим вместе, но ни-ни, не мечтай даже, я не растлеваю малолеток. Всё, теперь я буду курить и следить, как ты пытаешься выпотрошить диван, рассерженно вцепившись коготочками в простыню, сжавшись в кулачок, в кошачью лапочку.

Всё просто: будешь младшей сестрой – наивным ребёнком. Не беда, что не можешь ложиться на живот, оттого что грудь томит, каменеется, и хочется терзать проклятую припухлость – капли вишнёвой смолы, вяжущей истомы – чуть тронешь, и фантазии слепляют, склеивают веки – чуть тронешь: тяжелеют капли на гибком смуглом стволике…

Валяйся на спине, хвались приснившимся красавчиком, в прозрачный потолок окунай коленки – там, в небесном озере, плеснётся новая русалка: поселится девочка, полюбившая блуждать ладошкой в поисках будущих секретов…

Так и осталась, впихнув пузатый рюкзачок под стол, заставленный компьютерной лабуденью, громко именованной «искусственным интеллектом», – под стол, заваленный макетами чужих монографий и сборников. Владов, выдумав рекомендательные записки, поклялся приискать для Клары место. И выпроводил. Как договаривались.

Солнце лилось на землю жидким желтком.

…между нами говоря, времени нет. Не то чтобы его не хватает на овладение желаемой целью или желанными – нет. Его попросту нет в природе. Есть истечение солнечного света и излияния Духа; есть энергичность и выносливость; есть мощь характера и проницательность интуиции. Есть одушевлённая ярость и неодушевляемая скорость обращения Земли; есть потенциал, приводящий в движение системы светил, и есть совокупность прирождённых способностей. Есть огромные расстояния, большие дороги и высокие надежды; есть вестники, приносящие новости о шалостях любимых и кознях отверженных. Есть память. Времени – нет.

Есть ли смысл в беседах с отражением на дне чёрной кофейной кружки?