Те, кого любят боги, умирают молодыми

Серьёзный разговор

С этих пор всё чаще Никита уходил к Игорю, и долгие ночи они просиживали на веранде при свете телевизора, а Маша сидела с ними как бесплатное приложение и не сводила глаз с моего брата.

Я же стал навещать Наташу, вернее, я ждал у её калитки, пока она не выкатит на своём большом велосипеде, и вот уже мы гнали в рощу, хохоча и дурачась, как дети. Я бы предпочёл целовать и раздевать её, прижав к берёзе, но нет – мы сидели в роще на лавочке над обрывом и любовались рекой в камышах и черными лебедями. Да и Наташин пёс не сводил с меня глаз, и я откровенно боялся его. Мы беседовали с ней, как правило, непонятно о чём, но иногда и о конкретных вещах. Как-то, сидя вот так со мной на лавочке, она сказала:

– Мирослав, почему вы всё время пьёте? Ну Игорь-то ладно, он ветеран и алкоголик, а Никита-то что? Он же маленький ещё. Вы одним днём живете. Так нельзя.

– Не знаю, честно. Я как-то спрашивал, но Никитка отвечает, что надо так, и всё.

– Эх, они же сопьются… Повлияй, поговори с ним. Он же такой молодой, красивый… Сексуальный.

– Что??? В смысле?

– Ах, Мирослав, ну вечно ты к словам цепляешься, дурак! Без смысла. Пойдём.

– Куда? – я прямо испугался, что сказал что-то не то. – А… Можно тебя поцеловать?

– Можно. Было бы. Если бы ты не говорил тут глупости, – и она с укоризной посмотрела на меня, как будто я серьёзно провинился.

Мы встали и пошли по травке, а отвратительный пёс стал виться вокруг, тявкая и визжа.

– У-тю-тю, мой Церберочек, у-тю-тю, собачка, хоросий, лясковый… – Наташа схватила его за морду и стала тискать.

– Я вот только спросить хотел… – начал я.

– Ну? – и она взглянула на меня свысока, хотя я был выше на две с половиной головы.

– А я как, сексуален хоть немного, или только Никита?

– Только одно у тебя в голове. Ну только одно! Всё. Ты испортил мне настроение. Идём по домам.

– А когда мы увидимся?

– Я подумаю.

– Завтра зайду за тобой?

– Ох, Мирослав, посмотрим. Посмотрим.

Я проводил её до дома, она резво взбежала на крыльцо и скрылась за дверью, не оглянувшись. Я постоял под её окнами ещё полчаса, как побитая собака, и пошёл к себе. Странно, но я всегда считал нужным проявить смирение и унизиться. Так учила меня Матушка, говоря, что гордость – это самый страшный порок.

Я наконец-то достал сигарету и закурил – Наташа курить мне запрещала.

Никита лежал на скамье возле нашего дома и курил в небо, а рядом играло радио.

– Ты вовремя, – сказал он. – Когда мир на краю пропасти, некогда ходить по бабам.

Я сел на другую скамью, собираясь поговорить с ним о пьянстве, пока мы были одни. Но едва я открыл рот, как в калитку въехал на моем велосипеде Игорь, бросил его в кусты флоксов, взращённые Матушкой, и с широкой улыбкой пошёл к нам.

– Думаю, я достал то, что надо, – с этими словами он извлёк из кармана сиреневую бутылку с надписью на этикетке: “Анапа. Плодово-выгодное вино”.– Не поверите, сколько стоит.

– Ребята! Ребята, – сказал я с тоской. – Ну что вы жрёте всё время разную дрянь?

– Не нервничай. Это магические эликсиры, – последовал ответ.

– Ну-ну. Вы думаете, что я совсем идиот слабоумный.

– Нет, Тарас, – возразил Никита, – ты просто идиот.

– Да идите вы, не буду я пить эту гадость.

– Ты что же, сопляк, – удивился Игорь, – как же, обидишь нас и откажешься?

– Ну, Светка, – сказал Никита, – при таком раскладе я с тобой больше срать рядом не сяду.

Поворчав немного, я согласился выпить.

Игорь наполнил три гранёных стакана бордовым напитком. Никакой закуски не предвиделось, только сигареты. Мы чокнулись, и я несмело отпил рубиновой жидкости с ядовитым ароматом, а Игорь с Никитой хлебнули по полной, залили себе плодово-выгодного в самую душу.

– Эге! – сказал Никита через минуту, затягиваясь сигаретой. – Эге.

– Гектор, пей, – велел Игорь. – Троя не выстоит без тебя.

Я с недоверием посмотрел в его бездушные очки и допил своё, оставив на дне чуточку.

– Эге, – сказал и я спустя минуту, ощутив внутри жар, и перед глазами задрожали последние отблески заката.

Мы посидели, покурили, наблюдая, как мир вокруг преображается, наполняясь тёплыми мягкими оттенками и неземной красотой. Я вдруг понял, что бесконечно люблю этих двоих парней.

– Парни, – сказал я, – так хорошо сидим.

– Да, – ответил Никита. – Я, пожалуй, никогда не лежал так, как сейчас сижу.

Игорь снова разлил плодово-выгодное по стаканам с какой-то демонической кривой улыбкой.

Огромная оранжевая луна всплыла над крышей дома и застыла там в странной непривычной позе, словно собиралась упасть на бок. Железный гребень крыши блистал, как волна, и качался в облаках.

– Вы знаете, парни, – почему-то сейчас это слово – “парни” – доставляло мне удовольствие и казалось очень мужественным выражением наших отношений, – мне кажется, вам пора повзрослеть… Ну и мне тоже. Мы, как дети, себя ведём. Такая инфантильность. А ведь большие уже. Мы живём одним днём. А будущее?

– В смысле? – спросил Никита.

– Ну как. Работа, семья, дети… Нормальные цели в жизни. Надо быть серьёзными.

– В смысле? – спросил теперь Игорь, но меня не бесила эта их манера общения, наоборот, от беседы я получал удивительное наслаждение.

– Ну как… Надо строить свою жизнь… Никакой серьёзности, как дураки себя ведём. Только и делаем, что целыми днями пьём и на луну смотрим, – я поднял голову – луна совсем уж угрожающе нависла над гребнем крыши, и я занервничал.

– Какую-то чушь ты несёшь, Пиши-читай, – высказался наконец Игорь.

Никита включил радио на столе. Там шла увлекательная передача:

– А что вы думаете, Яков Семёнович, о влиянии любви на сознание современной молодёжи? – спросил ведущий.

– Ха. Любовь-морковь.

– Ха-ха-ха! Вы шутник, Яков Семёнович.

– Понимаете, это тоже разлагающий фактор… Что такое любовь? Никому не понятно. Но хорошо известно, что за этим словом у молодого поколения скрывается: разврат, насилие, агрессия, наркотики…

– Наркотики, Яков Семёнович?

– Да, именно так. Половина случек происходит в изменённом состоянии сознания.

– Случек?

– Да. Иначе и не назовёшь. Вот что такое любовь. Вообще современное молодое поколение крайне инфантильно. Очень уж легкомысленное отношение к жизни, к работе, к будущему, к жизни в обществе… Ни о чём не думают! А столько важных дел! Серьёзных тем! Хотя сейчас всё это меняется. Мы над этим работаем. Но как ещё много этих!

– Каких этих, Яков Семёнович?

– Как бы… Ну этих… Расп…здяев.

– Яков Семёнович!!!

– Да?

– Мы же в эфире!

– Ха. В эфире, но не в эфире.

– Яков Семёнович?

– Юмор. Эфир и эфир – препарат такой…

– Итак, у нас в гостях был борец с молодёжной распущенностью, один из самых выдающихся людей нашего времени, министр внутренних дел, здравоохранения и культуры в одном лице – Яков Семёнович Гадес. И хочу заметить – первый кандидат на пост президента!

– И последний, – добавил Яков Семёнович.

Я так внимательно слушал, что сложился почти пополам, клонясь головой к радио. Едва передача закончилась, я отстранился от него и обнаружил, что нет ни Игоря, ни Никиты, лишь два стакана с рубиновым лунным светом на столе. Луна дрожала на прежнем месте, и меня это встревожило. Уж за это время она должна была либо упасть, либо подняться высоко над гребнем крыши. Злой глаз Аида следил за мной из-за туч, и мне стало страшно. Подул ветер, невидимая берёза вблизи зашептала: “Лена, Лена, Ксюша, Яна…”

Заросли хрена за спиной мощно всколыхнулись и затихли. Я подумал, что Игорь с Никитой хотят напугать меня, поднялся и направился туда, откуда донёсся шум. С каждым моим шагом тьма впереди сгущалась, а листья хрена приобретали всё более ядовитый оттенок. Приблизившись, я увидел в лопухах женскую фигуру.

– Маша? – удивился я. – А ты что здесь делаешь?

Она не ответила, а осталась стоять вполоборота ко мне, как-то скорбно и отчуждённо, склонив голову на плечо. Я вздрогнул и почувствовал, как по спине поползли мурашки, а волосы на голове зашевелились. Перед глазами вспыхнуло видение – ободранная стена в комнатке на втором этаже и крюк в потолке с куском верёвки.

– Прекрати, – вдруг прошептала она.

Я словно окаменел, не в силах сдвинуться с места.

– Прекрати, – повторила она, и я упал в обморок.

Странный сон овладел мной, стоило мне свалиться в траву. Мне привиделось, что я гуляю по просеке перед нашим садом. В гнетущей тьме мне было неуютно и страшно, ни одного окна не светилось в округе. Беззвучный дождь лил с серого неба, размывая меня на ручейки. Я добрел до перекрёстка четырёх дорог и столкнулся с Наташей.

– Я ищу тебя, – сказала она. – Мне нужны твои очки.

От её просьбы стало жутко, и хотя я не понял, какие такие очки она хочет, решил про себя, что не дам их:

– Хорошо, но позже, с собой их у меня нет.

Наташа согласилась и забежала в какой-то дом. Тут же там загорелись огни, послышались смех и крики. А я испытал облегчение, что она ушла. Едва она исчезла, улица вспыхнула фонарями, появились машины и люди, и мне полегчало. Вдруг из дома, где исчезла моя подружка, раздался крик:

– Наташа! Наташа! – и тотчас фонари погасли, и всё окутало мраком.

Ужас сковал меня. Я сразу понял, что означает “Наташа”. Шайтана. Я проснулся и закричал прямо на бьющее в лицо солнце.