Театральный маньяк

Повод для драки

Москва видела всякое. Соляные бунты. Военные парады. Купеческие свадьбы. В стены домов и камни мостовых, под кожу большого города, давным-давно впрыснули прививку — подумаешь, эка невидаль! Настоящий москвич если и удивляется, так разве что в раннем детстве. Когда узнает, чем мальчики от девочек отличаются. У коренных врожденный иммунитет к чудесам белокаменной. Понаехавшие покорители столицы — да, эти поначалу головой вертят, ресницами хлопают: гляди-ка! Примерно полгода. А потом переболеют и перестанут обращать внимание. Вольются в скучную толпу горожан, бредущих к метро. Туристы — те, конечно, пусть охают, пусть глаза пучат и лопочут смешно, не по-нашенски. Но и эти ахи-вздохи не способны поколебать стойкий московский снобизм…

Но в данном случае иммунитет подвел и коренных: на Константина прохожие все же оглядывались. Поправка: на отца Константина. Не каждый день увидишь, как по Страстному бульвару священник рассекает на серебристом самокате. С серебряным же крестом на груди. Клочковатая черная борода скорее подошла бы пирату, настолько недружелюбно она смотрелась. Но румяные щеки и добродушный взгляд все компенсировали. Именно таких, чуть наивных, но искренних, народ называет ласково и старорежимно — «батюшка». Не нужны им золотые часы, лимузины служебные. Зато они точно знают: Бог не строгий, он всех нас любит. И за все простит…

Батюшка рванул на мигающий желтый, пересек оживленную трассу под гудки и матерок водителей. Он явно спешил. Туда, где ненадолго перестанет быть и Константином, и — тем более, — отцом. А станет просто Костиком. В компанию друзей детства, которых много лет не видел.

Вот и один из них. Генка ждал у фонтана. Пижонский клетчатый пиджак и очки в золотой оправе выдавали в нем рекламщика. Причем из той породы, что стараются вклеить полуголую красотку в любой плакат или видеоролик. Даже в рекламу школьных глобусов.

— Привет, продавец воздуха! — заорал Костик.

— Сам такой, — улыбнулся Генка, обнимая приятеля. — Мы первые?

— Да, остальные подтянутся.

— Где приземлимся? «Елки-палки» на Тверской? Мы встречались с тобой года три назад…

— Опоздал. Там теперь салон парфюмерии.

— Типа, нам одеколон пить придется?

— Нет. Я тут рядышком одно местечко нашел — закачаешься. Волшебная свинина!

— А сан позволяет?

— Конечно. Это у иудеев и мусульман к свиньям претензии. А мы толерантные к любому мясу. Если не в пост.

Неспешно подкрались к зеленовато-медному Пушкину со спины. Но сукин сын не обернулся, не вздрогнул плечами. Проигнорировал. Памятник — он и в Африке памятник.

— Я же удачную мысль подкинул своему человеку из МИДа, — Генка округлил глаза для пущей важности, он всегда так делал, хвастаясь идеями, контактами или девчонками. — Пусть во всех наших посольствах от Алжира до ЮАР поставят такого же Александра Сергеевича. У него же корни…

— И крона кучерявая, — вставил Костик.

Генка не заметил реплики: токующий глухарь продолжал заливаться.

— Представляешь, мою идею одобрили в Кремле! Выделили миллионы денег на 50 бронзовых памятников. А также на курсы русского языка для местной детворы. Потом подумали… Блин, куча денег. Отпилили часть и решили ставить памятники из гипса — они дешевле. Потом еще отпилили, и еще. В итоге повесили большие плакаты с Пушкиным. А мне дали толстенький конверт, с премией. Ее, родимую, и пропьем…

— В моем случае, скорее, прожуем, — ухмыльнулся Костик.

Яркая вывеска обещала ностальгическое путешествие «Назад в СССР» сразу на нескольких языках. Логично. Они же все перезнакомились при советской власти, когда вода была мокрее, трава зеленее, а квартира в Москве могла достаться бесплатно, по очереди. Их семьи получили стандартные клетушки в новостройке на юге столицы. Мальчишки в первый же вечер подрались с ватагой хулиганов из соседнего двора. После чего, прикладывая подорожник к ссадинам, поклялись: отныне один за всех и все за одного…

В полушаге от двери Генка замер, как вкопанный:

— Слушай, зря мы затеяли эту встречу. Не к добру. Подерутся…

— Да брось, мы же верные друзья, мушкетеры.

— А сложилось не как у Дюма. Священником стал Портос, — приятель ткнул Костика в круглое брюшко, — Атос подался в полицию.

— Значит, Эдик у нас Атос?

— Конечно, он же выпить любит. А под мухой проповедей нам задвигал побольше тебя.

— Да-да. Про торжество закона. Вор должен сидеть в тюрьме.

— Так и я про это. Он же Жорку посадил. А мы их сейчас за один стол!

— Кто старое помянет… Жорка год на свободе, с чистой совестью. Хотел бы счеты свести, уже давно бы, — Костик толкнул дверь ресторана, обернулся на пороге. — Постой-ка, Генка, а ты, получается, д'Артаньян?! Кстати, ты никогда не задумывался, в «Звездных войнах» его записали бы в злые персонажи — Дарт Аньян…

— Не, я вообще не задумываюсь. И тебе не советую. Вредно. А я, безусловно, Арамис. Потому что бабник. Пусть Жорка д'артаньянствует. Хотя он, получается, граф Монте-Кристо.

По залу бегал поросенок. Живой. Обнюхал блестящие туфли Генки, оставив влажный след от пятачка. Рекламщик нагнулся и почесал кабанчика за ухом. Тот довольно захрюкал.

— Столик у нас заказан. Святой отец плюс три, — подмигнул Костя официанту. Рыжий-рыжий-конопатый, он носил пионерский галстук и красную пилотку с эмблемой «Артека». И идеально вписывался в антураж заведения, половина которого была оформлена под столовую в летнем лагере. Друзья, однако же, выбрали противоположную часть зала — здесь все напоминало парк культуры и отдыха: отдельные кабинки, увитые плющом, автоматы с газировкой и скамейки вокруг столиков. Классические такие скамейки, с табличками «Осторожно, окрашено!»

Поросенок вился у ног, как собачонка, в надежде на щедрые подачки со стола.

— У вас раньше другая свинка бегала. Пожирнее, — уточнил Костик. — Куда делась?

— Убежала, — юноша отогнал животное изящным пинком. — Ребрышки будете заказывать?

— Буду. А к ним разных соусов. Побольше!

Генка даже меню открывать не стал. Смысл? Во всех ресторанах еда одинаковая. Кроме фирменного блюда.

— Вот его давай и салат «Цезарь».

— У нас он называется «ЦК», — гордость за родной общепит горела на конопатых щеках. — Мы придумали привычным блюдам названия с советским уклоном.

— ЦК — не ЧК, — хмыкнул рекламщик. — Неси, пионер!

— Надо же, ты перестал считать калории? — изумился Костик. — Раньше от этого салата уклонялся. Называл абсолютным злом.

— Просто не знал, насколько это вкусно, — Генка вздохнул, но было заметно, что притворяется. — Теперь Цезаря ем по три раза в неделю. Посчитать в килограммах, так я за два года, пожалуй, целиком римского императора сожрал!

— Диктатора, друг мой, — поправил приятель. — Но как же фигура? Уже пиджак не застегиваешь, и второй подбородок появился…

— У Грегори Пека тоже был второй подбородок. Это не помешало ему стать кумиром миллионов женщин по обе стороны Атлантики, — на сей раз вздохнул по-настоящему. Но тут же перевел в шутку. — Да, я с каждым годом становлюсь объемнее. Но голодовку объявлять не планирую. Я сделал открытие: это не жир, а годовые кольца!

«Пионер» угодливо рассмеялся, явно надеясь увеличить чаевые. И предложил принести по такому случаю лимонад «Буратино». Генка юмор не оценил и выбрал пиво.

— А мне молока принесите.

— С молоком быстро не получится. Пока я схожу и подою корову, — снова попытался сострить «артековец», но Костик не дал ему ни единого шанса.

— Лучше подоите помидоры. Буду пить томатный сок.

— Я бы тоже выпил!

Голос раздался из-за плеча. Официант почувствовал холодок между лопатками и понял: а с этим человеком лучше не шутить. Совсем. Слышались в голосе интонации, которые присущи лишь специалистам с Лубянки или Петровки. Когда новый гость шагнул к столу и явил миру рост два метра с фуражкой, нос с интересной горбинкой и глаза цвета мокрый асфальт, — стало окончательно ясно: вопросы здесь будет задавать именно он.

— Эдик, дружище! — клетчатое облако заколыхалось над столом — Генка вцепился в широченную ладонь и энергично ее тряс. — Ты, мил человек, неси скорее еды побольше, кубок полный до краев. А то чудо-богатырь наш осерчает, пальнет из табельного.

Эдик сложил из пальцев пистолетик и сделал карикатурный «пиф-паф».

— Я сегодня без оружия. Но если понадобится, — ты же знаешь, Генка, — и голыми руками башку откручу. За дурацкие шутки. «Отвертку» неси! — велел он побледневшему юноше в галстуке. — Самый большой стакан.

Генка подвинулся, освобождая место на скамейке. Эдик сел к столу и расстегнул верхнюю пуговицу.

— Недавно в Египет съездил. Отель был хороший, но местный бармен не понимал мой вариант английского языка. А я забыл, как будет «отвертка». Ничего другого не хотелось. Уже и пантомимой изображал: смотри, бестолочь басурманская, шурупы кручу — не вариант. Лыбится, зараза, и головой вертит. Донтандэстэнд. Тогда пошел к себе в номер, сорвал дверь с петель. Стал орать — хэлп, ай нид сомбади хэлп — спасибо битлам, подготовили. Прибежали халдеи, долго что-то лопотали. Потом пришел мужик с отверткой. Купил у него инструмент за 10 долларов и понес в бар.

— Откуда же у честного полицейского деньги на отпуск в Египте, — не удержался от шпильки Генка. — Уж не оборотень ли ты часом?

— Неужели нельзя решить проблему без разрушений и хаоса? — включился в беседу Костик. — Дверь ломать ради водки с соком… Силен. А ума, значит, не надо?!

Эдик расхохотался.

— Ох, вы даете! Стали такими моралистами? Чуть было не поверил… Думайте, как хотите. Моя совесть спит спокойно. Да и вообще, офицер полиции в огне не горит и в воде не тонет!

— Сомнительная характеристика. Знаешь, что еще в воде не тонет?!

А это Жорка. Подошел неслышно. Крепко сбитый, загорелый, волосы жестким ежиком. Хотя, судя по длине, скорее — дикобразом. Его зеленые глаза смотрели на Эдика цепко, не мигая. А у того моментально заиграли желваки.

Ситуацию разрядил подоспевший официант.

— Буратино? — с наивным видом спросил он.

Повторенная шутка обычно вызывает раздражение, но на этот раз все засмеялись. Жорка одобрительно похлопал паренька по спине.

— Молодец! Мне виски со льдом и побольше мяса!

Официант ушел. Неловкость осталась. Ни мальчишки, ни взрослые мужчины не умеют разговаривать. Только вести монологи и красоваться друг перед другом. А я! А у меня!! От этого непонимания, обиды. Один нюанс: шестилетним пацанам в песочнице обиды кажутся смертельными, но они заживают вместе с синяками. После тридцати поводов для конфликта куда меньше. Но и забыть быстро не получается. Они душат, терзают ночными кошмарами и всячески отравляют существование. Психологи советуют не думать о мести, простить и выбросить из головы. Но кто, скажите, будет всерьез прислушиваться к советам психологов?! Особенно когда те ломят пять тысяч в час… Поэтому для обиженных взрослых мужчин придумали алкоголь. Приятели уткнулись в свои бокалы и ждали, когда же зелье подействует. Отец Константин читал про себя молитву. На всякий случай.

— Кстати, насчет этого… А кто-нибудь знает, почему лед не тонет? — спросил вдруг Жорка.

Застолье сразу оживилось.

— Плотность виски выше, чем плотность льда, — начал умничать Генка. Потом сдвинул очки на кончик носа и сгнусавил голос, как у их школьной учительницы Алисы Наумовны. — Записывайте, двоечники! Жидкость — особая субстанция, которая обладает свойством сопротивляться давлению во всех направлениях и потому выталкивает любые предметы, чья масса это позволяет.

Пародию наградили одобрительными ухмылками. Эдик карикатурно захлопал в ладоши.

— Я в физику никогда не врубался, — признался он. — Думал, раз лед из воды, а в воде есть кислород — видимо, он и тянет лед вверх.

— На меня не смотрите, — отмахнулся Костик. — Я стою за божий промысел. В конце концов, наш Спаситель ходил по морю и не тонул.

— Ох, вы и зануды, — восхитился Жорка. — На самом деле кубики льда тоже хотят жить!

Генка пожевал губы и изрек. Обычно он просто говорил, но тут пришла в голову действительно важная мысль, а их положено изрекать.

— Иногда понимаешь, что всю жизнь делал только кубики льда. А сейчас они медленно тают в чужих бокалах…

После второй рюмки в столичных барах-ресторанах заводят разговор про работу. Причем, чаще всего врут. Кто-то про зарплату прихвастнет, чтобы не выглядеть неудачником. Другие покатят бочку на злого начальника, хотя знают: шеф — сволочь, да, но бывают и хуже. Обязательный стандартный стон офисного планктона: как же мы устаем! На минуточку, это с кондиционером и бизнес-ланчем. Шахтеры и сталевары рассмеялись бы «трудягам» прямо в белые воротнички. Но по странному стечению обстоятельств, шахтеры и сталевары редко заходят в столичные бары-рестораны.

— Всегда считал: если буду работать больше, то работы станет меньше. К вечеру. Или к пятнице. К концу месяца, — размахивал пустой кружкой Генка. — Ерунда! Работы меньше не станет. Но трудиться придется больше.

— Замкнутый круг, получается, — почесал затылок Эдик. — И что же делать?

— Надо работать меньше, — Генка принял из рук официанта новую порцию пива. — Раньше я получал заказ и придумывал десять слоганов, чтобы заказчику понравилось. Напрягал мозг. Ночами не спал. Кофе выпил столько, аж глаза стали карими. А теперь придумываю один слоган. Первый попавшийся. И убеждаю клиента, этот — самый лучший. Вот сегодня пришел директор магазина «Планета детства» для беременных мам и грудничков: коляски, пинетки и прочие соски. Я написал девиз: «Залетай — не пожалеешь!» и сэкономил себе прекрасный летний вечер.

— А клиенту понравится? — уточнил Жорка. — Грубовато…

— Пффф! На то и вирус. Запомнится на раз-два и по интернету пойдет гулять. Клиенты приходят к нам не за качеством. Им число заказов важнее. Нажива! А главное, у них альтернативы нет: открытие скоро, рекламную компанию надо срочно запускать…

— Но это же шантаж, — удивился Костик.

— Он самый, — подтвердил Эдик. — Статья 163 Уголовного кодекса Российский федерации.

— И меня в тюрьму посадишь? — неожиданно окрысился Генка. — Я же профи. Знаю, как им будет лучше. Не первый год рекламу сочиняю. Надоело свой мозг за копейки продавать.

— Ты за копейки, а некоторые и вовсе за идею, — Эдик посмотрел на священника, — свой крест несут.

— Не за идею, а за веру. Хотя и у нас все не слава Богу. Недавно, на Троицу, служба. Поднялся на колокольню, и накатила на меня красота. Облака, синева, солнце и золото. Мир будто импрессионисты рисовали — пальцами краску зачерпывали, а потом точками, точками… Короче, заиграл «Лестницу в небо».

— Ничего себе! Плант и Пэйдж в колокольной обработке, — восхитился Жорка. — Вот бы послушать!

— Ходи в церковь чаще, там еще и не такие чудеса бывают, — хитро прищурился Костик. — Или в Ютубе посмотри. Японский турист снял видео, выложил.

Естественно, полезли смотреть. Генка потыкал в экран айфона, сделал погромче…

— Миллионы лайков, — присвистнул он. — Братишка, ты суперзвезда!

— Не-не-не, Суперзвездой был только один, — Костик перекрестился. — А настоятель собора музыкой не проникся. Он в молодости слушал Эдиту Пьеху. Сослал меня в пресс-службу, смирять гордыню. Сижу целыми днями на сайте, чищу богомерзкие комментарии. Народ в этом вашем интернете злой, хуже цепных псов.

— В реальности люди ничуть не лучше. Давно со всех цепей сорвались, — Эдик мрачно водил по столу вилкой. — Столько жестоких и бессмысленных преступлений — растет статистика. Тонем, братцы. У меня в отделе на каждом сотруднике по дюжине дел висит. Не могу же я, как Генка со слоганами. Одного бандита посадить, а десятерых игнорировать.

— Но ты можешь выбить признание из одиннадцати невиновных, — тихо сказал Жорка, рассматривая на свет свой стакан.

Эдик хотел было ответить, но задохнулся на полуслове.

Посидели молча.

— Жорка, ты-то сам как? — спохватился батюшка, — На работу устроился?

— Да, нормально. Я в колонии научился чинить все, что ездит. Работаю автомехаником. Оказалось, у меня руки золотые, — улыбка у бывшего зэка вышла чуть смущенной. — А на досуге мастерю сувенирчики.

Он достал из заднего кармана джинсов складной нож. Нажал кнопку, лезвие выскочило бесшумно.

— Даже в Швейцарии таких не делают, — и легким, скользящим движением разрезал стейк в своей тарелке. Мясной кус, толщиной почти в три сантиметра. Как бумагу.

Генка и Костик переглянулись и невольно поежились, словно от сквозняка. Эдик потянулся — дай посмотреть. Вытер салфеткой, сложил нож и сунул в карман.

— Извини, вынужден конфисковать. Лезвие длиннее ладони. С этой игрушкой ходить опасно, могут арестовать. Тебе оно надо?!

— Спасибо за заботу, — пробурчал Жорка с набитым ртом.

— Зато у тебя нормальная профессия, — вклинился Генка. — А то был бы как я, инвалидом умственного труда. Или учителем русского языка…

— Стоп! А какие претензии к русскому языку? — не понял Костик. — Он могуч и богат!

— Богат-то он богат, да денег у него не займешь, — хохотнул рекламщик. — Но учить современных оболтусов правилам грамматики — гиблое дело. Ты видел, как они язык коверкают? И ладно бы только в СМС. Мне в договоре секретарша написала «сто тыщ». В документе! Зачем цифровое поколение учить правильно писать слово «кокошник»? Они не знают, как эта штука выглядела и куда надевалась.

— Наоборот! Старинному слову стоит дать новое прочтение, — Жорка щелкнул ногтем по бокалу, подавая знак официанту повторить. — Да. Да! Нужно придумать кучу современных значений. Кокошник — отличное название для птицефабрики. Нет, лучше! Киосков с курицами-гриль.

— Или бутик Коко Шанель в Москве, — включился в игру Генка. Достал блокнот: записать идею — а пригодится.

Эдик перестал хмуриться.

— А у нас в полиции кокошниками можно называть, к примеру, наркопритоны!

— Ага, кокаин же многие называют «кокошей», — шокировал приятелей своей осведомленностью отец Константин. — И нечего так смотреть. Я с малолетними преступниками почаще твоего беседую. Недавно цитировал им Чуковского, а они ржут и носами шмыгают.

— Точно, крокодил выгуливал сыновей, Тотошу и Кокошу, — Эдик совсем расслабился. Он давно перешел на чистую водку (слышь, пионер, графинчик — триста!) и наколол на вилку маринованный гриб. — Постойте-ка, если «Кокоша» — кокаин, что же тогда «Тотоша»?

— Дурень ты, а еще майор! — засмеялся Костик. — До революции в дворянской среде были популярны детские прозвища на французский манер. Имя Николай сокращали до Коко. Антон же превращался в Тото. Надо тебе иногда читать не одного лишь Чуковского, но и Льва Толстого.

Генка опять достал свой навороченный телефон.

— О! А давайте пока мы трезвые… Ладно, не сильно пьяные… Селфи сделаем. Поближе рожи и улыбочку. Замерли, снимаю! Отлично.

— Какой ты двуличный. Минуту назад за русский язык целое поколение готов был растерзать. И тут же — «селфи», — забрюзжал Эдик.

— Каюсь, грешен. По-нашенски это будет «самострел». Модная штука.

— В детстве мы делали самострелы из доски от ящика, прищепки и резинового жгута, — оживился Жорка. — Стреляли зеленой алычой, шпульками проволочными. Повезло, никто не пострадал от наших игрищ. Но было… зыкински.

Словечко из детства, как яркий луч солнца, заставило всех приятно зажмуриться. Каждый вспоминал что-то свое, близкое только ему. Но эти осколочки складывались в большой ностальгический пазл.

— А в третьем классе мы строили конуру для дворовых собак и подхватили стригущий лишай, — Костик почесал бороду. — В школу два месяца не ходили. Карантин, мультики и Жюль Верн.

— Помнится, сижу я на подоконнике, звоню тебе по телефону, — еще были дисковые аппараты, у всех почему-то на кухнях стояли. А по двору идет несчастный Генка. В школу, на вторую смену, — чертики в глазах Жорки водили хороводы и, кажется, прыгали через костер. — Завидовал нам, болящим?

— А то! В школе-то изучали дроби. И проценты. Я в них ничего не понимал, — Генка вздохнул. — До сих пор путаюсь, когда надо чаевые оставлять.

Официант услышал заклинание и появился буквально из ниоткуда. Правда, эффектный выход подпортил поросенка. Он снова крутился поблизости, в надежде на дармовщинку. «Пионер» споткнулся, пробормотал что-то типа: погоди у меня, свинтус. Потом вернулся к дружелюбному тону.

— Талисман ресторана, что с ним поделаешь… Повторить напитки?

Друзья одобрительно зашумели. Стали наперебой обсуждать, какие тайные талисманы и амулетики носили в детстве. Особой популярностью пользовались камни с дырочкой, привезенные с отдыха у моря. На контрольные с собой брали, чтобы удачу приманить. Впрочем, мало кому помогало. В старших классах лучшим оберегом были нунчаки — неожиданная мода, навеянная видеосалонами. Самодельные, разумеется, из палок и веревки. Мало кому удавалось достать настоящую цепь. Нунчаки носили на дискотеку в городском парке. Культовое место: здесь сходились углом три района, как на эмблеме «Мерседеса». А в самом центре — танцплощадка, обнесенная высоченным железным забором. Редкий вечер обходился без массовой драки. Так что экзотическое оружие мальчишки крутили постоянно, задевая при этом, по большей части, своих. Кричали, напрягая связки, по-брюслиному, тягучее «ийяяяя». А потом, по неписаному кодексу чести, бросали палки на землю и дрались исключительно на кулачках.

— Причем мы-то приходили именно подраться с гопниками, — Жорка нанес несколько быстрых ударов по воздуху. — Зачем на эту же дискотеку приходили девочки мне до сих пор не понятно.

— А в ножички как играли! — Эдик достал из кармана отнятую выкидуху, поставил острое лезвие на кончик указательного пальца. — С локтя, с коленки… Челочка у меня редко получалась.

— Да, поэтому тебя обыгрывали даже девчонки, — съязвил Генка. — Помните Эльвиру?

Костик пнул приятеля ногой под столом. Тот намека не понял.

— Неужели не помните? Через два дома от нас жила. Девочка-чингачгук. По деревьям карабкалась, как кошка. Вот вам интереснейший феномен. В детстве мы играли в казаки-разбойники или в прятки. Прятались с девочками в одних кустах. Самым страшным оскорблением для любого пацана было подозрительное: «А, вы там что, целовались?» За эти слова хотелось дать в морду. Но с возрастом подобные подозрения становятся гораздо приятнее… Интересно, кем Элька стала? Чем занимается?

Священник продолжал подавать знаки, но поздно: такого джинна обратно в бутылку не загонишь. Вернулась неловкость. Жорка сверлил глазами Эдика, в его взгляде читалась угроза. И в голосе тоже:

— Да, интересно узнать, как сложилась судьба Эльки.

Первая кровь. Заалела капля — слишком сильно Эдик надавил, дернулся…

— Ее больше нет, — залпом допил водку и сунул в рот порезанный палец. Потом встал, буркнув: покурю на улице. Нож остался лежать на столе. Генка незаметно подтянул опасную игрушку к себе, сложил и спрятал в карман пиджака. Мало ли что, вон как градус беседы растет…

— Грустная история. Очень болезненная для нашего друга. Не надо его расспрашивать, — Костик нахмурил брови. — Года три назад Элька связалась с дурной компанией: то ли киношники, то ли музыканты. Богема, одним словом, гулянки до утра. Вроде они ее подсадили на героин. Умерла от передозировки. Царство небесное заблудшей душе.

— А Эдик тут при чем? — не врубился Генка.

— Они жили вместе, ты разве не знал? Эдик в Эльвиру влюблен был с детства.

— Не он один, — вздохнул Жорка.

Верная примета: если в мужской компании вспомнили одну женщину, то и другим придется икать в этот вечер. От Памелы Андерсон до «моей бывшей, ты ее не знаешь». Когда Эдик вернулся к столу, там вовсю обсуждали: за что мужчины любят женщин.

— Хотите страшную правду? — заговорщицки понизил голос Генка. — Альтернативы нет! Мужиков любить противно, а марки — тупо…

— То есть ты женщин собираешь, как филателист коллекцию? — уточнил Жорка.

— Конечно! Никто же не берет первую встречную в жены. Или в любовницы. Долго выбираем. Хвастаемся самыми удачными экземплярами перед друзьями. Мы все коллекционеры, нет?!

— Скучно рассказываешь, — усмехнулся Эдик. — Типичный потребитель: нашел, купил, положил в сундук… Мужчина — завоеватель. Должен осаждать женщину, как неприступную крепость. Или брать штурмом с наскока. Она должна почувствовать силу и выбросить белый флаг. А дальше три дня на разграбление и прочие бесчинства. До победного конца.

— Вот ты Генку потребителем обозвал. Но сам-то не лучше, — укорил Костик. — Завоеватели — эгоисты. Тебе важна победа, а не любовь.

— А что такое любовь? — Эдик изобразил брутальную ухмылку Конана-варвара и развернулся к священнику.

Но ответил ему, неожиданно, Жорка.

— Любовь, это когда ты не владеешь объектом своего счастья. Это как выйти из пустыни в оазис, а там прохладный ручей. Или как слушать пенье птиц, — не тех, которые в клетке, а свободных…

Жорка в третий раз за вечер скрестил взгляды с Эдиком — будто шпаги в поединке. Тот не выдержал, отвел глаза.

— Не надо завоевывать женщину! Подари ей счастье. Тогда она сама захочет быть рядом. Не растает, подобно миражу в пустыне и будет петь для тебя.

Откровение слушали, затаив дыхание. Застыл и официант, принесший очередную перемену напитков. Боялся спугнуть. Эдик первым стряхнул оцепенение и цинично фыркнул.

— Верно говорят, кто семь лет живет без баб, у того крыша едет.

Напряжение снова зазвенело натянутой тетивой.

— Будете смеяться, мужики. У меня обнаружилась аллергия на презервативы, — это Генка вовремя вынырнул из пивной пены. — Точнее на латекс.

— И как же она обнаружилась?

— Как-как… Методом тыка.

— Я про женщин много рассказать не могу, сами понимаете. Но… — батюшка изогнул брови самым озорным образом. — Поехал на днях в монастырь один, под Ярославлем. Там поблизости, в лесу, есть камень заповедный, к которому стоит женщине прикоснуться — враз забеременеет.

— Правда?! — изумленным хором спросили трое приятелей.

— Ну-ну. Взрослые люди! Должны понимать, что от сидения на камне детей не бывает. По-другому зачатие происходит. Однако каждое воскресенье едут к камешку толпами. Заодно и в монастырь заходят — помолиться. Что гораздо полезнее. За последние лет пять стала обитель модной, сделали ремонт, ворота резные навесили…

— Грех стяжательства? — ввернул Эдик.

— Отчасти, — легко согласился Костик. — У нас оборотней не меньше, чем в полиции. Но речь не о том. Построили в монастыре туалет для мирян. Солидный, добротный. Двери сделали опять же резные. Но вместо традиционных «М» и «Ж» нарисовали буквы «Б» и «С».

— Да уж, загадка покруче Тотоши будет, — заметил Жорка. — Особенно если невтерпеж!

— Церковный люд понимает: братья и сестры. Но туристки попадают впросак. Ломятся в дверь «Б». Кто думает, это «барышни», кто-то — «бабы». А одна заявила: прочитала как нецензурное словцо, ведь для церкви все женщины — сплошные б… И что, спрашиваю, не обидно?! Нет, отвечает, я же и правда постоянно грешу…

— Живете дремуче, в средневековье: братья, сестры, — Генка встал в позу «Ильич на броневике». — Нужна хор-р-р-рошая рекламная кампания. Послушай профессионала. А то ведь конкуренты стараются… Посмотрите, как дьявола рекламируют. Сколько фильмов про него сняли! И, главное, всегда шикарно показывают. Мой любимый образ — брюнетка в красном кожаном комбинезоне. Или рыженькая, в коротком черном платье с декольте. Обязательно с классными сиськами и яркой помадой. А у Феллини? Маленькая девочка с золотистыми волосами, в белом пиджачке и плиссированной юбке. С нереально чистыми для ее возраста коленками. Красный шарик. Хочешь-не хочешь, но не только я потребитель. Общество у нас такое. Важно привлечь внимание. Иначе никто не будет слушать, что ты там предлагаешь — исполнение желаний, вечная жизнь. Пфффф! Еще докричаться надо, через сотни похожих реклам.

— Или в литературе, — добавил копеечку Эдик. — Уставший от суетного мира вальяжный старик. Черная трость, с набалдашником в виде головы пуделя. Золотой портсигар!

— Да-да, это же основной принцип в нашем деле: показать успех за счет внешних атрибутов. Костюм дорогущий, туфли начищены до блеска. Перстенек подороже, чем у всяких Борджиа. «Роллс-Ройс» на заднем плане… Очевидно же, дьявол не может выглядеть, как работяга, по локоть в мазуте. Иначе никто не поверит в его силу, могущество и в те сокровища, которые предлагаются в обмен на наши души.

— Вот что мы за люди?! — вздохнул Жорка. — Даже дьявола встречаем по одежке.

— А я так скажу: нет никакого дьявола. Его придумали слабаки и трусы, когда хотели убежать от ответственности, — лицо Костика оставалось спокойным, но стакан в его руке бился в припадке. — В древности жили дикари. Боялись молнии, грома, огня… Молились повелителям стихий и всего непознанного, как богам. Античные греки тоже своего Аида не записывали во враги рода человеческого. Такой же олимпийский бог, как и остальные. Должность ему досталась мрачная — командовать загробным миром, наказывать грешников. Начальник колонии строгого режима. Все было просто. За примерное поведение могут и на Олимп забрать. Плохо поступаешь — Харон обратно не перевозит. Выбор оставался за человеком. А Князя Тьмы придумали для отмазки. Якобы по его наущению крали, убивали, насиловали соседских дочерей. Потом каялись принародно: «Лукавый попутал!» Так удобно свалить все свои грехи на кого-то.

— Радуйся, что этот твой, любитель Пьехи, не слышит, — поскреб подбородок Жорка. — Он бы тебя, еретика, не в пресс-службу… В Сибирь бы сослал, или вообще в Бразилию.

— То есть ты думаешь, никто за нашими душами охоту не ведет? — Эдик напротив, отреагировал предельно серьезно. — Не сбивает с пути истинного?

Костик качнул головой, словно бодаясь. Плеснул водки в стакан из-под томатного сока. Выпил, закашлялся. Посмотрел на друзей.

— Человек грешит потому, что слаб. А не потому, что некий Чувак-с-рогами-и-копытами подталкивает его к запретным плодам. Давайте уж себе-то не врать…

В любом застолье наступает этот опасный момент. Точка кипения. Мертвая петля. Настроение, подогретое алкоголем и разговорами, достигает какой-то высшей точки и дальше два варианта. Либо душа летит дальше вверх, весело бултыхаться среди облаков и розовых слоников. Либо кубарем катиться вниз, провоцируя камнепады и прочие лавины. В таких случаях спасает песня. Эх, грянул бы сейчас вокально-инструментальный ансамбль про «неба утреннего стяг». Или кто-то дурным голосом караоке спел…

Но друзья остались в тишине. Напряженной. Каждый прятался за своими мыслями, а в них не было ничего хорошего.

Поэтому заказали еще водки.

— Жизнь, братишки, напоминает мой пиджак, — Генка давно скинул импортную вещицу, перебросил через спинку скамейки и тыкал в него вилкой, как в наглядное пособие на школьной доске. — Сплошная клетка…

— Почему не полоса? — вынырнул из задумчивости Костик. — Обычно вы, миряне: ох-ох-ох, черная полоса началась.

— Просто в нашем возрасте у всех есть клетки, из которых нет выхода. Работа. Семья. Дети… Уже не сорвешься, ничего не поменяешь. Мы все в заточении. Без разницы какого цвета прутья — черные, белые, золотые… Главное: выхода нет.

— А я сразу подумал про шахматную клетку, — Эдик налил всем по стопочке. — Обрадовался. Там же четко, по клеточкам. Количество черных и белых заранее определено — поровну. И если знать, что в жизни будет 32 беды на 32 счастья, то в принципе, не так уж обидно.

— С другой стороны, получается, не стоит сильно радоваться, когда начался позитивный период, — продолжал гнуть свою линию Генка. — Ты движешься по белой диагонали и загоняешь себя в угол. Безвыходный!

— И люди вокруг тоже, как фигуры шахматные — либо черные, либо белые? — уточнил Жорка.

— Хуже. Мы серые. И становимся серее год от года…

— Эх, надо было тебе в детстве набор фломастеров подарить, — подытожил Костик. — Двенадцать цветов. Глядишь, заиграла бы жизнь новыми красками.

За это и выпили.

— Знаете, мы все время живем, будто черновик пишем, — не унимался Генка. — Помните, на выпускном экзамене сочинение писали — я со страху столько ошибок наделал. Потом переписал заново, получил пять. С минусом, правда. Вот я и думаю: может, хорошо, что мы в жизни ошибки совершали? Теперь пишем начисто, без помарок и клякс.

— А шпаргалками пользоваться разрешается?! — настроение Эдика резко менялось, от горькой тоски и задумчивости до истеричной веселости. — У тебя же огромная коллекция блондинок, брюнеток и каштанок.

— Ты осторожнее, — поддержал друга Костик, но совершенно серьезным тоном. — А то, не приведи Господи, узнает жена и конец твоему сочинению. Придется и впрямь с чистого листа начинать.

Генка плеснул себе водки. Выпил, не поморщившись. Сбил набежавшую слезу мизинцем.

— А она уже узнала…, — и снова потянулся к графинчику. — Приехала от мамы — неделю гостила, — и с порога: здесь ночевала другая женщина. Я в панике озираюсь по сторонам. И ведь вроде никаких улик. Собрал волосы с расчески, пропылесосил, запахи чужих духов перебил своим одеколоном. Отнекиваюсь. Жена стоит на своем и показывает на зеркало в прихожей. О, ужас: помада. Красная. Видимо, одна из моих макияж подправляла, пальцем помаду тронула. А потом пыль с зеркала смахнула, чтобы лучше видеть… Бросился в ноги — прости. Жена повернулась и ушла. Удачно, говорит, что вещи не успела распаковать. Месяц живет у подруги. Со мной не разговаривает. На развод подавать будет. А мы ведь с ней десять лет вместе… Были.

Генка уже не стесняясь размазывал кулаком пьяные слезы. Друзья сочувственно смотрели в стол.

— Все ошибки, которые мы совершаем — из-за женщин, — начал Эдик утешительно.

— Ну, нет, — перебил Жорка. — Все наши ошибки от глупости. Прав Костик, мы сами привозим себе неприятности. И незачем винить женщин, мужчин, партию и правительство или инопланетян. Я, например, как сел в тюрьму? Однажды зимой, за полночь звонит девушка, которую я любил — тайно и безнадежно. Бьется в истерике, кричит: я человека сбила! В двух шагах от моего дома. Оделся наспех, выскочил на улицу. Зима, холодина лютая… Она у машины мечется, как птица с перебитым крылом. Обнимаю, чтоб утешить и понимаю — пьяная. Не в стельку, конечно, так, на пару коктейлей. Смотрю: мама родная, сбила-то двоих — парочка дорогу переходила. В положенном месте — все есть: и знак, и «зебра». Судя по крови на снегу, врачи уже не помогут. Виновата, со всех сторон виновата… И пришла мне в голову идея: спасу любимую. Сунул ей ключи, отправил к себе в квартиру — рыдать и прятаться. Сам думаю — спишу на метель, видимость плохую и скользкую дорогу. Дадут пару лет условно. У меня же характеристики идеальные: не был, не состоял, не привлекался… Собрался звонить гаишникам, а тут машины с мигалками. Видимо, кто-то из окна увидел, вызвал. Скрутили меня, особо не слушали. Повезли в участок. И тогда вспомнил — вот в чем глупость-то: я тоже вечером выпил водки. Из головы вылетело, стресс же, а экспертизу не обманешь… Дальше вы знаете, в газетах читали: пьяный отморозок на чужой машине сбил Ромео и Джульетту, которые только-только поженились. За особый цинизм получил восемь лет. Никогда бы и самым близким друзьям не рассказал. Но девушку защищать больше нет смысла…

Первым догадался Костик. Не мудрено, он ведь был самым трезвым.

— Элька?

Жорка кивнул. Приятели смотрели на него с раскрытыми ртами. Один Эдик не выглядел удивленным.

— Ты знал? — спросил его Генка.

— А ты как думаешь?! — отгрызнулся Эдик. — Только устроился в полицию — молодой, борзый, до самых корней докапывался. Мне поручили допросы проводить. Конечно, знал. Но не мог посадить любимую девушку…

— Зато посадил лучшего друга, — печально подвел итог батюшка.

— Он сам выбрал свою судьбу, — жестко сказал Эдик. — Никто не заставлял.

Резко встал и пошел к выходу. Вернулся.

— Генка, я накину твой пиджак. А то стоит полицейский на улице, курит. Я же должен пример подавать. Пусть и в жопу пьяный… Честь мундира, мать ее!

Рекламщик махнул рукой, впрочем, сейчас он думал о другом. Даже не думал. Мозг бился в конвульсиях. Отказывался вмещать всю эту историю.

— Он прав, — не стал спорить Жорка. — Каждый выбирает по себе. Не знаю про религию, но женщину и дорогу — однозначно. Я сам ввязался в это дело. Элька меня ни о чем не просила.

— Почему она набрала твой номер, а не Эдика? — с подозрением спросил Костик. — Да, вы оба были в нее влюблены, но Элька-то отвечала взаимностью не тебе. Да и в той ситуации звонок полицейскому, пусть и начинающему, был бы куда полезнее.

— Прямо отец Браун из старых детективов, везде тайны видишь. А реальность скучна и банальна: вы к тому времени разъехались кто куда. Ты в монастырь, Эдик в общагу на другой конец города. Генка квартиру снимал, чтоб родители меньше пилили… Так что в нашем многоквартирном муравейнике только я и остался. Ближе всех к месту аварии, — Жорка жестом подозвал официанта. — Посчитай-ка нам, любезный.

— Любой каприз, — молодой человек вытянулся по стойке смирно. — Один, два, три, четыре…

«Пионер» подмигнул, причем сразу двумя глазами — как у него получилось?! — и положил на стол красную кожанку с чеком. Опытный работник заранее чувствует, когда компании пора расходиться.

Генка полез в карман пиджака за конвертом с премией. Хлопнул себя по бокам. Подозрительно уставился на пустой графинчик.

— А, да! Эдик вернется, пиджак мой принесет и я счет закрою. Не спорьте! — он тяжело поднялся со скамейки. — Если хотите, чаевых побольше оставьте. А я пока пойду… Надо того… Душу излить.

И нетвердой походкой зашагал к туалету. Костя проследил взглядом его хаотичную траекторию.

— Помнишь, Жорка, мы в пятом классе ходили в зоопарк. У тебя был мячик прыгучий. Ярко-синий. От него еще пальцы красились, не отмоешь. Эдик его медведю в клетку кинул. А тот в секунду сожрал, не разжевывая.

— Еще бы, — улыбнулся Жорка. Искренне улыбнулся, впервые за вечер. А может и за все эти годы. — Мы потом неделю спорили: переваривают ли медведи каучук. Потом про то, совпадает ли диаметр попы хищника и шарика. И главное, какого цвета будут у мишки… Отходы. Синие или нет. И эти вопросы казались нам такими важными!

— Да я о другом, — вздохнул Костик. — Ты ведь совсем не обижался на Эдика, который отнял игрушку. Причем исключительно из зависти, что у него такой не было…

— Тогда все было легко и просто: мирись, мирись, больше не дерись… Костик, зачем мы повзрослели?

— В том-то и беда… Мы не повзрослели. Не только мы, целое поколение. Так хорошо было в детстве, что мы решили в нем задержаться на подольше. Да, обросли мышцами, бородами и проблемами. А в душе остались мальчишками. Обиженными, злыми, напуганными… Надеемся, придет кто-то и за нас решит. Позовет добрым голосом из форточки: ужинать пора! Но ведь и здесь мы эгоисты — хотим перекладывать на других свои косяки. На маму, жену, друзей, шефа, дьявола в конечном итоге… Не замечая, что все зло мы творим сами. Заигрываемся, оголтело и увлеченно. А кто вазу разбил? Это не я. Ее неудачно поставили. Никто не спешит признать вину, потому что не понимает, как жить с ней дальше. С каменюкой неподъемной, которая давит, и давит, и давит… Знаешь, почему я в церковь-то ушел? Хотел сбежать от ответственности. Крутил в институте сразу с двумя девчонками и так получилось, они в одну неделю объявили, что ждут ребенка. Детей. Моих детей, понимаешь? Я представил, что дальше начнется: разборки, метания, с кем остаться, кого бросить и прочее. Среди ночи отправился в ближайший монастырь. Наплел чего-то, уже и не помню. Думал, Бог простит и успокоюсь. Но нет… Одна подруга сделала аборт. Вторая родила девочку. Катюшей назвала. Сколько ей? Лет десять. А я с ней ни разу не разговаривал, видел издали.

— Отчего же не подошел?

— Зачем? Ее воспитывает другой человек, которого она называет «папа». И все эти годы я живу в одном режиме: пытаюсь научиться любить и прощать. Всех. Как в детстве. Мы, недовзрослевшие мальчики, как назло не смогли сохранить в себе именно это. Самое важное. Только ты сумел. Завидую. Хотя и грех… Что-то Генки долго нет, — он оглянулся на темный угол. — Пойду, проверю.

Генка предсказуемо рыдал. Ему было жалко. Жорку, который отсидел семь лет за чужую вину. Эдика — он ведь потерял и любимую, и друга. Жену-красавицу, которая прожила столько лет с лживым изменщиком. А больше всех, конечно же, себя. Дурака. Гниду пьяную.

— У вас ведь жизнь. Страсти. Эмоции. По-настоящему, — обрушил он на Костю цунами из слез и соплей. — А я как в дешевом сериале, где все насквозь фальшивое. И нет никаких шансов это изменить. Еще вру, что пишу на чистовик… Костик, я ведь сейчас понял, насколько низок и жалок. Ведь если бы Элька сбила людей возле моего дома и набрала мой номер, я бы не вышел к ней. Я ведь трус. И бездарь. Думаешь, почему на самом деле пишу один слоган, а не десять?! Да потому что не в силах придумать больше одного. Скажи, что делать, Костя? Что мне делать?!

— Для начала, давай-ка, умойся, — утешать священник умел. — Нашел место, чтобы важные вопросы задавать! Да и вообще, лучше поговорим на свежую голову. Давай, приходи завтра в храм. А пока нужно решить, как разъезжаться будем… Я-то на самокате. А вас, алкоголиков и тунеядцев, не в метро же грузить?!

Приглушенный крик раздался в зале ресторана. Потом заголосили на полную громкость: «Уби-и-и-или!!!»

Генка перестал рыдать и почти протрезвел. Друзья столкнулись в дверях, замешкались на пару мгновений. Но к столику первым добежал Костик. Он гнал от себя страшную картинку, не хотел верить, а подсознание рисовало скрюченного, окровавленного полицейского и яростный оскал бывшего зэка. Но лицо Жорки было умиротворенным. В глазах ни тоски, ни боли, которые раньше нет-нет, да проскальзывали. А по груди расползалось рубиновое пятно, так бывает, когда бокал бордо на себя опрокинешь…

Но вино в тот вечер друзья не заказывали.

Жорка лежал на полу. Шебутной поросенок бегал вокруг, повизгивая, толкая пятачком то в бок, то в колени — поднимайся, чего же ты… Официант сидел на корточках и пытался нащупать пульс. Истеричная блондинка за соседним столиком нервно кричала что-то в мобильник по-французски. «Забери меня отсюда», — машинально перевел Костя, вспомнив школьные уроки. Администратор тоже звонил по телефону, но четко и собрано. Вызывал полицию.

— Ваш друг, чудо-богатырь… Пришел с улицы. Заспорили. Выхватил из кармана нож, ударил… Я даже движения не заметил, — рыжий-конопатый говорил извиняющимся тоном, как будто мог остановить трагедию.

— Где… — хрипнул Генка, — где Эдик?

Администратор, не отрываясь от телефонной трубки, показал на выход.

Фонари горели ярко, как церковные свечи. Народу на тротуарах было много, все возбужденно галдели. Иммунитет опять подвел: не каждый день увидишь майора при полной форме и в пижонском клетчатом пиджаке. С окровавленным ножом.

— Смотри, вот он! — Костя потянул Генку в соседний двор. На детскую площадку. Там в песочнице сидел Эдик. Сгорбившись. Руки его хаотично двигались, и когда друзья подошли ближе, стало понятно почему. Эдик играл в ножички — сам с собой. Выкидуха, испачканная кровью, раз за разом втыкалась в рыхлый песок.

— Смотрите, все получается. А челочка — нет, — Эдик поднял глаза. Священник попытался разглядеть в них признаки раскаяния или безуминку. Но серые колодцы поразили своей пустотой.

— Я ведь боялся сегодняшней встречи. Ждал конфликта. Упреков. Драки, — Эдик сжал огромные кулаки, аж костяшки побелели. — Ненависти ждал. Я бы понял. А он…

— Простил, — прошептал Костик.

— Вернулся с перекура. Вас нет. Жорка мне и рассказал то, что не хотел при всех… Элька к нему в колонию приезжала. Мне соврала, про фестиваль какой-то музыкальный. Всю правду ему и выплакала. Это ведь не она в ту ночь за рулем сидела, а я…

— Как… ты… мог… — задохнулся от возмущения Генка.

— А что было делать? — взревел Эдик раненым зверем. — Мы тогда крепко выпили. Отмечали с Элькой мой первый успех в полиции. Начало большой карьеры… Я сразу просчитал, Жорка захочет прикрыть любимую девушку. Эльвире пообещал: обязательно отмажу, тюрьма ему не грозит.

— Соврал, тварь! — продолжал яриться Генка.

— Кто же знал, что Жорка тоже пил в тот вечер… Но я сегодня ждал от него как раз такой, агрессивной реакции. Обматерит. Ударит. Я бы понял. На колени перед ним бухнулся и умолял простить… А он молчал, — Эдик продолжал втыкать нож в песок, и стало заметно, насколько сильно у него дрожат пальцы. — Потом спросил: Элька из-за этой истории с наркотиками связалась? Вину пыталась заглушить? А я ведь сам ее погубил. Сначала заставил соврать из любви ко мне. Потом застукал со шприцом… Надо было отправить лечиться. Но стал ей героин со склада вещдоков таскать. Боялся, вдруг в клинике проговорится в беспамятстве о моем преступлении… Бедная девочка. Угасла за год. Я Жорке как на духу страшные факты выложил. А он в ответ: ты сам себя наказал. Страшнее никто не накажет. Но мне не нужно его снисхождения. Я ждал суда, приговора. Очиститься хотел. А тут… Нащупал в кармане пиджака этот проклятый нож…

Вдали послышался вой полицейских сирен. Собаки, бегущие по следу волка, подумал Генка. А вслух выдал совсем другой образ:

— Ты хуже паука, который своим ядом отравляет все вокруг. Ты столько людей погубил. Дружбу нашу растоптал. Тебе нужна ненависть? Я тебя ненавижу. Жалею, что смертную казнь отменили. Ничего, будешь сидеть в тюрьме, пока не сдохнешь. Сволочь!

«А я жалею о том, что мы так и не научились прощать. Не только ближнего, но и самих себя», — хотел сказать Костик. Но не сказал. Молча обнял Генку за плечи и повел прочь.

Сирены выли все ближе.