Телефон Господень (сборник)

Баран

Дед Угу, персонаж в сказочной традиции малоизвестный, сидел на нелюбимом пне посреди большой поляны. Конечно, в его возрасте сидеть на пне не вполне прилично, для здоровья вредно и даже несолидно, но… Вообще, что касается возраста, то в сказке (в отличие, скажем, от армии), чтобы тебя называли с большой буквы Дедом, пару лет тянуть лямку совершенно недостаточно. Тут иногда и сотни лет бывает маловато. Вот, например, известный гурман и любитель пушнины дед Мазай до сих пор просто дед, а Дед Мороз – совсем другое дело, у него сказочный стаж веками считают. (Непонятки только с дедом Пихто – его то так то эдак величают, поскольку никто его самого не видел, а именем этим то и дело всякие самозванцы называются.) Так что с возрастом у Деда Угу было более чем благополучно – иные в его годы уже мумию свою в музее демонстрируют. Соответственно, полагалось бы ему сейчас не на пне сидеть, а на печи лежать, но увы, при всем желании это было никак невозможно. Сообразительный и обладающий логикой читатель мог бы предположить, что с печью у Деда Угу было неблагополучно – скажем, развалилась от старости и ветхости, или угнал ее печально известный печь-хайкер Емеля, чтобы перебить номера и продать за Большой Бугор, где печи всегда в цене, или расшалился домовой-запечник, начал греметь ухватом и щекотать хозяину пятки соломиной, не давая отдохнуть спокойно, или просто обнаглели рыжие тараканы, которые так и норовят проникнуть спящему в ухо и сидеть там, злостно перевирая всякий входящий звук (человек, страдающий тараканоушием, становится совершенно неадекватен – отвечает невпопад и не на тот вопрос, который ему задают, про таких еще говорят: «У него в голове тараканы завелись») – тем не менее, этот вышеупомянутый читатель был бы в корне не прав. Нет, не такой персонаж Дед Угу, чтобы позволить любимой печи придти в негодность от времени, да и грозному угонщику Емеле тут ловить было нечего – репутация Деда была такова, что Емеля прекрасно представлял, куда ему засунут пресловутую щуку и не желал остаток жизни походить на русалку. Кроме того, ни домовые, ни тараканы просто не выжили бы в избушке Деда Угу. Да, в избушке… В избушке-то и была вся причина нынешнего печного неблагополучия.

Избушка на курьих ножках – это вам не фунт изюму, а почти пять тонн заколдованной древесины, обладающей самостоятельным и независимым характером. В принципе, лучшего жилища для сказочного персонажа и желать нельзя – самоходная изба предоставляет массу специфических удобств. Во-первых, ее единственное окно всегда выходит на солнечную сторону в любое время суток – потихоньку переступая курногами, изба поворачивается подобно стрелке часов, что, кстати, позволяет всегда знать точное время, достаточно просто поглядеть, не вставая с печи, в форточку: если в ней маячит горелая сосна с висящим удавленником – значит, сейчас раннее утро и можно еще поспать, если видны колья с насаженными на них черепами – близко полдень, и пора кого-нибудь уже съесть, ну а если дуб зеленый, к которому цепью примотан весьма живучий и довольно ученый фольклорист Кот (вот до чего может довести нелегкая судьба полевого филолога-исследователя!) – значит скоро начнется долгожданная ночная жизнь. Во-вторых, такая изба способна совершенно самостоятельно избегать внимания слишком настырных персонажей, которых по очевидному недоразумению называют «добрыми молодцами» – вот уж какими угодно их можно назвать, но только не «добрыми»! Эти неприятные молодые люди, вооруженные то мечом-кладенцом, то волшебным конем, а то и бензопилой с огнеметом бродят из сказки в сказку, ища с кем бы подраться. Эти привычки обличают в них обыкновенных гопников, и совершенно не понятно, почему сказочники уделяют им столько внимания! Так вот, избушка на курьих ножках обычно легко уклоняется от встречи с этими хулиганами, просто откочевывая ненадолго в глухие чащобы. Тогда «добрый молодец» походит, походит вокруг поляны, да и уберется восвояси. Ну, максимум, даст по морде с досады многострадальному Коту либо с правой руки, либо (если левша) с левой, добившись соответственно то ли песни, то ли сказки. В крайнем случае, если особо шустрый «добрый молодец» выскочит из-за кустов совсем неожиданно, то изба, повернувшись к лесу задом, а к нему передом, наподдаст ему куриной ногой такого знатного пенделя, что даже Шварценеггер с пулеметом будет лететь до самого Голливуда. Дед Угу при этом иной раз даже не просыпался!

Эх, да что тут говорить! Кончилась сладкая жизнь. Увы, отношения с избой были испорчены всерьез и надолго – вот вам наконец и причина того, что этим холодным зимним вечером Дед Угу, вместо печи, которая бы согревала его старые кости, имел в наличии только трухлявый пень, который он безуспешно пытался согреть собственным задом. Из этого очевидно, что обладание столь самостоятельным жилищем имеет не только достоинства, но и недостатки – попробуй-ка поймай в лесу шуструю и разобиженную избу! Вредное строение, между тем, переминалось с ноги на ногу буквально в пяти шагах, всем своим видом демонстрируя оскорбленную гордость. Несмотря на незначительность расстояния, изба была совершенно недоступна – не те годы у Деда Угу чтобы по кустам скакать! С тем же успехом она могла бы эмигрировать в Австралию – пугать кенгуру, с которыми, увы, вполне могла сравниться в скорости и манере перемещения. Так что ловить ее – дело пустое, надо было что-то придумывать. Тем более, что на носу Новый Год – праздник всякой нечистью (а Дед Угу не без гордости причислял себя именно к таковой) весьма уважаемый. Когда ж еще покуражиться над человечишками как не в новогоднюю ночь!

Ох уж эти настырные люди… Сказочному персонажу от них просто спасу не стало! Сколь бы ни был глух и дремуч заветный лес, но и в него забираются бессовестные людишки! Разводят костры, орут пьяные песни, раскидывают бутылки… И что им неймется? Иные в употреблении горячительных напитков заходят так далеко, что на них перестают действовать древние охранные наговоры Деда Угу, и они забредают даже на самую Запретную Поляну, пугая не по делу нервную избу. Вот и сейчас в воздухе чем-то явно неприятно повеяло… Повернув навстречу морозному ветру длинный крючковатый нос, Дед Угу совсем уже собрался по привычке сказать: «Чу! Русским духом пахнет!», но сдержался, поскольку пахло явно не русским духом. Пахло какой-то уже совершенной дрянью – железом, резиной и сгоревшей соляркой. Под хруст сминаемого снега и треск кустов на Запретную Поляну надвигалось с утробным рыком нечто, допрежь тут невиданное. То ли чудовище какое, то ли еще чего похуже. Ну и конечно, пугливая изба заячьим скоком, путая следы, моментально исчезла в кустах – чего и следовало ожидать. «Ну все, – подумал Дед Угу, – ты-то у меня за все и ответишь…» и, устроившись поудобнее на мерзлом пне, стал ожидать прибытия настырных гостей.

Меж тем, проломивши последнюю растительную преграду, на поляну выехал здоровенный черный автомобиль. Надо сказать, что хотя слово «автомобиль» Деду было и неизвестно, все же он был не настолько дик, чтобы принять повозку за неведомое чудище – благо, в чудищах-то он как раз разбирался. Тем более, что, взрыкнув напоследок мотором, экипаж остановился и в открывшиеся двери выбрались некие нетвердо стоящие на ногах индивидуумы.

– Во, гляди, Колян, а ты говорил не проедем! Да этот джип где хошь пройдет! Все, гони бабки – моя взяла!

Мрачный Колян уставился на спутника мутноватым взором, икнул, и, расстегивая на ходу ширинку, направился к кустам. Жизнерадостный же водитель джипа попинал колесо, смахнул снег с лакированной поверхности своего вездехода и с интересом оглядел поляну. Вот теперь-то на Деда Угу явственно повеяло русским духом – точнее, могучим водочным перегаром. Прибывшие на поляну человеки были явно пьяны до того изумленного состояния, в котором хлипкому иностранцу уже требуется реанимация, а русский человек становится дик и непредсказуем, совершая такие поступки, что сам не сможет поверить в них на утро. Тем временем, рассеянный взор новоприбывшего автопутешественника добрался до Деда Угу и в затуманенный мозг стала просачиваться информация, что они тут явно не одни. Встряхнув головой и убедившись, что пенек с Дедом не собирается исчезать пьяным мороком, пришелец решительно направился в его сторону.

– Здорово дед! Ты что, лесник местный? Не боись, дед, мы не браконьеры! Я вишь, джипец себе на новый год подарил, а Колян, зануда, говорит: «Не проедет твоя тачка по лесу, клиренс маловат!». Что б понимал, придурок! Ну и заспорили мы, на эту тему, понимаешь… Он – «Не пройдет!», а я – «Пройдет!». Вот и пришлось, елки зеленые, проверять… Ох мы и перли сюда, дед! Ты б видел! Снег во все стороны, мотор ревет, кусты трещат! А там – овраг! А я -пониженную! А он буксует, зараза! А я – все блокировки! Прорвались, елки зеленые! Дед, а дед, ты че молчишь-то, а? Скажи че-нить…

– Угу… Добры молодцы? – сверкнув глазами из под кустистых седых бровей и недобро усмехаясь в бороду спросил заинтересованно Дед Угу.

– Мы? Гы! Ну ты даешь дед! Это как посмотреть – когда, понимаешь, добрые, а когда и молодцы… Всякое бывает! Но ты не боись! Мы седня тихие – мы тут Новый Год у тебя встречать будем! Надоели рестораны, елки зеленые, а тут такая полянка отличная! Самое для нас. Будет что вспомнить!

– Встречать, говоришь? – еще шире улыбнулся Дед Угу – это, добры молодцы, правильно. У нас тут в лесу все что угодно встретить можно. На долгую память…

И Дед ощерился своей любимой улыбкой, от которой, бывало, Змей Горыныч улепетывал хвостом вперед, на одной реактивной тяге… Впрочем, знаменитая по всему лесу улыбка пропала втуне, поскольку наглый пришелец в это время смотрел в другую сторону – на Коляна, который, видимо протрезвев слегка от морозного воздуха, бодро тащил в здоровенных ручищах охапку наломанных веток.

– Слышь, Михалыч – громовым шепотом спросил Колян – а что это у него там мужик к дереву привязан? Странный он какой-то, твой лесник…

– Отстань от человека! Может, он ему денег должен. Это, елки зеленые, не наше с тобой дело. Ты вон костер давай разводи!

Сваленные посреди поляны в живописном беспорядке ветки никак не желали загораться, сколько ни тыкал в них дорогой зажигалкой настойчивый Колян. И то сказать – запалить на морозе костер из промерзших заснеженных прутьев не такая простая задача, а в скаутах наши путешественники явно не хаживали, пройдя, очевидно, совсем другую школу жизни.

– Погодь, Колян, кончай дурью маяться! Давай я туда соляры плесну! А то ты так до весны его зажигать будешь!

Михалыч уже было направился к своему джипу, но тут Дед Угу поднялся кряхтя со своего пенька и пробормотал «Прело, горело осиново полено, за море летело, за морем церква, в церкви икона, живопись куликова, шишел, вышел, огонь пошел…» после чего смачно плюнул в кучу веток. Затрещав, бодро порхнули вверх языки пламени, и костер запылал, как и положено хорошему новогоднему костру – весело и ярко.

– Ну ты даешь, дед, – слегка удивился Михалыч – ловко ты его!

– Ох и добры молодцы пошли… – неизвестно к чему проворчал Дед Угу – ни костра запалить, ни сказки рассказать… Аж есть противно.

– О! Кстати, Михалыч – оживился Колян – А пожрать у нас есть чего? И выпить бы уже пора! Проводить, так сказать, старый год!

Нашлось, конечно, и выпить, и закусить – из недр обширного багажника извлечены были и заиндевевшие бутылки беленькой, и коньячок недурственный, и неслабая бутыль шипучего шампанского, и разносолы в виде нарезанной уже рыбки, запакованных в целлофан бутербродов с икоркой, пластиковых упаковок салата оливье – в общем все, что требуется русскому человеку на новогодний стол. Надо отдать должное пришельцам – они не чинясь налили водки Деду Угу и щедрым веером развернули на старинном пне богатый ассортимент закусок. В общем вели себя как незваные, но вежливые гости.

Надо отметить, что всевозможная нечисть отнюдь не чужда и простых человеческих радостей типа выпить-закусить. Даже серый домовой-запечник, и тот обидеться может, если в доме застолье, а ему рюмочку отдельную в угол не поставили, что уж говорить о таких мощных персонажах, как Дед Угу! Тем более, что коньячок и икорка в лесу, увы, не водятся, и попробовать их удается не часто. Так что под благотворным воздействием алкоголя первоначальные классические, проверенные веками принципы общения Деда Угу с внешним миром (добрый молодец на обед, богатырский конь на ужин) перестали казаться ему столь уж обязательными. В конце концов, Новый Год все-таки, да и «богатырский конь» в лице резиноколесной железной повозки аппетита не вызывал. А если отступить от принципов в одном, то можно и в другом… В общем, с каждой употребленной рюмкой помыслы Деда Угу из области патриархально-кровожадной передвигались скорее в благостно-юмористическую.

– А ну-ка, добры молодцы, – закусив очередную рюмку сказал Дед Угу – потешьте старика, сказочку расскажите, что ли. Как издавна заведено.

– Ты что дед, какую тебе еще сказочку, сдурел что ли? – отозвался неделикатный Колян – мож тебе еще канкан сплясать?

– Значится, не можете сказочку… – хитро улыбнулся во всю дюжину клыков Угу – или не хочете старика уважить?

– Слушай дед, – Колян даже привстал, – ты это брось! Мы тут не тебя развлекать приехали. Новый Год у нас, понимаешь? Год барана, кстати. Так что ты сиди на пеньке ровно и не выпендривайся. Кстати, дед, нет ли барашка в твоем хозяйстве? Было бы очень в тему сейчас шашлычок соорудить! Барашка в год барашка!

И довольный незамысловатой шуткой Колян заржал как ломовая лошадь, заставив поморщиться более утонченного Михалыча.

– Засохни, Колян – сказал он – откуда тут барашек возьмется, в лесу-то? Обойдешься без шашлыка как-нибудь.

– Отчего же, добры молодцы, – неожиданно развеселился Угу – поискать, так и барашка найдем! Жарить будете?

– Конечно, дед, шашлык-машлык дэлать будэм! – с ненатуральным грузинским акцентом сказал Колян

– Обещаете?

– Странный ты дед, – вступил в разговор Михалыч, – конечно обещаю – сам зарежу, сам зажарю. Гони барашка сюда, мы заплатим, не боись.

Дед Угу поднялся с пенька, прошел пару шагов вперед, пару шагов назад, как будто припоминая что-то, а потом неожиданно, сделав резкий рывок в сторону, оказался перед Коляном и, глядя ему в глаза, быстро забормотал: «Катерина кочка, сломана ножка, прела, горела, за море летела, в церкви стала, кум да кума, на кубышке дыра, на стену ворон, жил сокол колокол, ведра, ножницы, летела сова из красного села, села сова на четыре кола, сечкин, запечкин, серенькой овечки ягненок!». Немедленно дубленка Коляна как будто вывернулась наизнанку и стала шерстью наружу, при этом стремительно уменьшаясь в размерах как бы ужимала собой незадачливого путешественника… Это напоминало фильм, иллюстрирующий развитие человека по Дарвину, только почему-то не из обезьяны, а из черного барана, причем фильм пущенный задом наперед с большой скоростью… Через несколько секунд на поляне растерянно блеял крупный черный баран.

– Ну что ж, добрый молодец, режь, раз обещал! – Дед пристально посмотрел на разом протрезвевшего Михалыча – Уговор есть уговор! Давненько я баранинки жареной не едал!

– Ох, дед… Ты что… Ты как это… Эй, не надо!!! – Михалыч невнятно помавал руками, как бы пытаясь отогнать шокирующее зрелище, словно надоедливую муху.

– Что, добрый молодец, уговор нарушить хочешь? А знаешь, что бывает с теми, кто слова богатырского не держит?

Дед снова улыбнулся коронной улыбкой и вот теперь, она явно попала в цель – Михалыч резко побледнел и несколько раз громко икнул. Обведя протрезвевшим взглядом поляну и ее хозяина, он разом заметил все, что до сей поры скрывалось от него в хмельном тумане – и черепушки на кольях, и удавленника на горелой сосне, и впечатляющую внешность самого Деда.

– Что смотришь? Деда Мороза ждал? Нет, добрый молодец, это другая сказка, про Деда Угу. А я подарков дарить не стану, я с тебя по твоему же слову строго спрошу. Обещанное исполняй!

– Ой, дедушка, не вели казнить вели… Ой, что это я… Дед, а дед, может не надо, а? Колян, он конечно, баран, базару нет, но не настолько же! Как же другана-то своего зарежу? Нет, всякое бывает, конечно, в нашем деле, но шашлык из Коляна – это не по-людски как-то…

– Слово давал? А то смотри, сейчас тебя овечкой сделаю серенькой! А что, хорошая мысль! Покроет тебя твой дружок, пойдет потомство – обзаведусь хозяйством на старости лет!

На лице Михалыча отразилась бурная мыслительная деятельность. Видно было, что он ищет выход из сложившейся нелепой ситуации.

– Слушай, дед, а может договоримся? По-человечески, без угроз – ты мне, я тебе…

– Выкупить обещание хочешь? Что ж, правилами разрешается… А что дашь за слово свое?

– Ну, дед, – Михалыч вздохнул с облегчением – проблема явно перешла в понятную ему плоскость, – три штуки тебя устроит? Больше у меня с собой нет…

– Три штуки чего? – удивился Угу

– Баксов, вестимо, не рублей же!

– Это денег, что ли? Не нужны мне деньги ваши, что мне в лесу ими делать?

Торг явно зашел в тупик – в голове Михалыча никак не могла уложится мысль, что кому-то могут быть не нужны деньги.

– А что же ты хочешь, дед? Как у вас тут принято?

– А вот это другой разговор, добрый молодец. Не хочешь слово исполнять – придется его отрабатывать.

– Ничего себе! И что же тебе нужно? Дровишек наколоть? Печку сложить? Или пойти туда, не знаю куда и принести то, не знаю что?

– Дровишек… Печку… А что! – Дед Угу неожиданно сверкнул глазами, заставив Михалыча нервно отшатнуться – Печку, значит… Есть у меня, добрый молодец, проблемка одна…

– Во, дед, это деловой разговор! Проблемы решать – это, можно сказать, моя основная специальность!

– Видишь ли, добрый молодец, есть у меня тут изба такая…

Михалыч огляделся по сторонам и, не обнаружив никаких строений, непонимающе уставился на Деда.

– Не крути головой, самоходная она у меня. На курьих ногах, как положено. Напугали вы ее, ироды, телегой своей, вот и сбежала она в лес. Сами натворили – сами исправляйте, как хотите. А то – дед кровожадно усмехнулся – «шашлык-машлык»! Не те мои годы, по кустам за ней бегать!

– Слышь, дед, я тебе что, марафонец с барьерами? Может лучше дровишек порубить? Или дерево могу завалить, или вообще кого скажешь…

– А это, добрый молодец, не моя забота. Умел слово сказать, умей и ответ держать. Как хочешь, так и исполняй службу. Как это там у вас: «помоляся, на добра коня садяся…». Ну да не маленький – сам знаешь.

Дед Угу отвернулся от Михалыча, поудобнее устроился на пеньке, подозвал к себе барана и стал почесывать его за ушком приговаривая: «Ярка не ярка, баран не баран, старая овечка не ягнится, тут крест, тут крест, а тут чтобы черт не влез, первой, другой, согнул дугой; три, четыре – прискочили; пять, шесть – бьют шерсть; семь, восемь – сено косим; девять, десять – девок весить; одиннадцать, двенадцать – некуда деваться, шкуре коляновой на заборе болтаться…»

– Эй, дед, кончай там шаманить! Есть идея! Счас мы твою избу враз словим! Садись в машину!

Самодвижущая повозка произвела на консервативного Деда не самое лучшее впечатление – шумно, тряско, неприятно пахнет… То ли дело изба! Знай, на печи лежи – сама идет, да так ровно, что и отвары колдовские в крынках не колыхнутся. Но ее еще предстояло догнать и пленить, а пока что в лучах фар, сквозь скачущее месиво кустов и оврагов, лишь иногда мелькали деревянные углы улепетывающей со всех курьих ног постройки. Раззадоренный погоней Михалыч не жалел железного коня – с разгону ухал в буераки, продирался тараном через густой подлесок. В конце концов, техника победила – загнанная к краю глубокого оврага изба остановилась и угрожающе наклонила крышу, готовясь дорого продать свою деревянную жизнь. Дед Угу проворно выскочил из машины и осторожно стал подходить с своенравному строению приговаривая: «по кусту, по насту, по липову мосту, по лебедю крыласту, жучик, ключик, стой-постой!». Изба выпрямилась и замерла.

– Ну что ж, добрый молодец, отработал ты слово свое. Возвращайся на поляну, бери барана, да из лесу-то и проваливай – не место здесь людям.

– Эй, дед, почему барана? А как же Коляна-то обратно? Ты уж пошамань чуток, верни другана обратно!

– Нет уж, добрый молодец, не буду я ничего делать. А в следующий Новый Год обратится твой друг обратно в человека, как только полночь пробьет. Так что придется тебе годик барана потерпеть – чтобы память обо мне крепче была, да чтобы больше в заветный лес мой сунуться охота не приходила!

Дед Угу лежал на теплой печи и наслаждался долгожданным покоем. Новогодняя ночь подходила к концу и в лесу постепенно устанавливалась привычная морозная тишина, прерываемая только доносящимися издалека криками:

– Ну, ты, баран, елки зеленые! А ну лезь в багажник, Колян! Ну ты че, русского языка не понимаешь что ли? Лезь, лезь – я тебе овечку в городе куплю. Или две. Сена, там, или что вы жрете… Ну лезь Колян, не тупи! Ох, встретили Новый Год, елки зеленые…

Но крики вскоре утихли, отрычал свое удаляющийся автомобиль, и над заветным лесом начало заниматься первое утро Нового Года.

Коллеги

Снег. Снег. Снег-и-снег-и-снег. Снег да снег кругом. «Снег кружится, летает и тает…» – нет, не тает он ни фига, вон уже сугробы какие намело… Чертов снег.

И дернуло же меня: «Новый Год на новом месте!», сидел бы сейчас в Москве, в какой-никакой, а компании, водку бы трескал – как положено. С икрой и шампанским. Может быть даже со свечами и легким флиртом под елочкой. Уж во всяком случае не тащился бы по колено в снегу по этим новостройкам, да еще отмотав за день семьсот с лишним верст за рулем. И это тридцать первого-то числа! Кретин. Чертов снег…

Нет, правда, я наверное с ума сошел – новогодняя ночь в незнакомом городе… Бывшие сослуживцы уж точно считают меня полным дебилом – бросить престижную работу в большой фирме, столичную зарплату, да и саму столицу. Мегаполис наш разлюбезный. Сердце, так его, нашей Родины… И зачем – поднимать новое дело в глухой провинции. Миссионер недоеденный… Миклухо, блин, Маклай.

Даже мужики с автостоянки смотрели на меня как на ненормального: «Что, вот так прям из Москвы? Сегодня?» – глядя на мой обросший горизонтальными сосульками автомобиль. «Что, в гости?» – а когда услышали адрес, то даже вроде протрезвели слегка: «Ну, типа, с новосельицем… Ну, и с Новым Годом, конечно…» И – взмах рукой через пустырь: «Туда!». Зато стоянка стоит копейки, дешевле пачки сигарет, и места навалом. Пр-р-ровинция. Блин. Чертов снег…

Если этот снегопад не прекратится, то через пару дней машину придется искать с миноискателем – вряд ли эти мужички стояночные в ближайшее время за лопату возьмутся. Ну и черт с ними. Зато уже доехал. Дорогу стремительно заносило прямо у меня на глазах. Похоже, что на всю трассу один я был такой балбес, который решил посмотреть на новогоднюю ночь сквозь лобовое стекло. Даже полосатых палочек не предлагали… Пару раз так крутануло – думал буду в сугробе зимовать. Скользко. Чертов снег.

Когда же этот пустырь закончится? Ботинкам, похоже, полный абзац… Наверное, я на редкость глупо выгляжу со стороны – посреди заснеженного поля в дорогом немецком пальто, кожаных туфлях и с чемоданом на колесиках. Особенно колесики радуют. Когда намело уже по колено. Почему не делают чемоданы на гусеницах? Russian style такой – для идиотов, которые из Москвы в провинцию работать едут. Ведь все же нормальные люди наоборот поступают! Там культура, метро, фонари горят, Церетели ваяет, Лужков в кепке ходит, деньги в килобаксах считают, улицы опять же чистят от снега этого…

Черт, похоже дошел. Вот здесь я теперь и живу…. Home, sweet home… Абсолютная тьма – ни одно окно не светится. Мерзость запустения. Апокалипсическое зрелище – двенадцать этажей и полная темнота в окнах. Мне, конечно, сказали, что дом совершенно новый, но чтоб настолько… Похоже, что я вообще первый жилец. Надеюсь, отопление уже подключили. На лифт, само собой, рассчитывать не приходится, но хоть свет-вода-газ должны присутствовать… Надеюсь… Вообще-то приглашающая сторона вполне любезна – зарплату положили очень приличную, ключи от новенькой квартиры и, главное, перспективы весьма впечатляют. Поле непаханое. «Нам очень нужны специалисты вашего класса» – работы много, людей не хватает. Сама предупредительность: еще бы, «приглашенный эксперт», special star, из самой столицы. Впрочем, на Новый Год никто не пригласил. Семейный праздник! Малознакомый столичный субъект нарушит гармонию праздничного пьянства. А и правильно, не будь такой болван. Нечего в новогоднюю ночь мотаться бог знает где…

Лифт, естественно, не работал. Впрочем, это меня не удивило, да и не огорчило особенно – пятый этаж, ерунда. Вот только чемодан на колесиках… Уныло и однообразно чертыхаясь, я преодолевал пролет за пролетом, оставляя за собой «следы снежного человека» – мокрые отпечатки от потерявших всякую благопристойность туфель и комья снега, обильно запасенные в штанинах. Не простудиться бы… Искомая дверь уже не вызвала никаких эмоций – дверь как дверь, деревянная. Покрашена в дебильно-жизнерадостный розовый цвет. Главное – ключ подошел. А то хорош бы я был, в новогоднюю ночь на лестничной площадке… И вот – вступаю в права владения. После смутного сумрака лестницы, в прихожей оказалось темно как в гробу. Некоторое время я шарил по стене руками в поисках выключателя. Логику квартиростроителей иногда постигнуть невозможно – вожделенная клавиша оказалась за углом коридора. Впрочем, значение это имело сугубо академическое – щелчок отнюдь не отозвался вспышкой света, я только зря зажмурился в ожидании. Оставалось только приступить к поискам фонарика в недрах моего полусамоходного чемодана.

Мои новые коллеги обещали позаботиться о некотором минимуме временных удобств в новой квартире, поэтому увидев на кухне простенький стол и пару табуреток, я не удивился. Удивился я другому – на одной из табуреток спокойно сидел человек, а на столе горела заботливо установленная в рюмке тонкая церковная свечка. Слово «удивился», пожалуй, будет некоторым (изрядным, по правде говоря) преуменьшением силы испытанных мной эмоций – если бы не тяжеленный чемодан, я бы, наверное, подпрыгнул на полметра. А так – выпустил изо рта первую пришедшую в голову фразу:

– Что, света нет?

– Почему нет? Вот он… – Непонятный мужик кивнул на свечку, вызвав заметное колебание пламени.

– А… ну… ммда-а-а, – Такой компрессии в моем речевом аппарате подверглись очевидные, в общем, вопросы: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что, черт побери, вообще происходит?»

– Ты присаживайся, – незнакомец указал жестом на табуретку.

С трудом преодолевая ступорозное состояние, я придвинул табурет к столу и медленно на него опустился. Молчание затягивалось. В моей голове вспыхивали и гасли идиотские фразы типа: «А, что, электричества нет?» или «Экая погода-то нынче…», но с воспроизведением звука что-то не ладилось – открывая рот, я ничего не мог сказать, и закрывал его обратно. Мужика, кажется, мои мучения никак не интересовали – он молча смотрел на огонек свечи, явно не желая прояснять ситуацию. В конце концов, мой ступор стал переходить в глухое раздражение, и я откровенно уставился на незнакомца, перебирая и отбрасывая варианты: «Бомж? Новый сотрудник? Бандит?» – нет, явно не то… Не похож был ночной гость ни на приблудившегося в пустую квартиру бомжа, ни на провинциального бизнесмена, ни тем более на налетчика. Если уж судить по внешности, то он скорее вызывал ассоциации с молодым университетским профессором какой-либо бессмысленной гуманитарной науки – философии там, или даже этики: аккуратнейшая бородка клинышком, тонкие черты интеллигентного лица, гладкие ухоженные волосы до плеч, темный красивый плащ – только очков в тонкой оправе не хватало для полноты образа. Такие преподаватели обычно слегка томны, язвительны, бравируют нестандартностью мышления и пользуются бешеной популярностью у романтических студенток…

– Афанасий, – неожиданно сказал «профессор» и, помолчав, добавил:

– Водку привез?

– Кто? – снова обалдел я. Это имя настолько не подходило к рафинированной внешности, что картина мира рассыпалась окончательно.

– Афанасий – я, а водку привез – ты. Ведь привез?

– Ну…

– Доставай.

Сраженный наповал такой непосредственностью, я полез в недра чемодана. Вынырнув из его глубин с бутылкой «Финляндии», обнаружил на столе две тонкие хрустальные рюмки и глиняную плошку с маринованными грибами, столь грубую и аляповатую, что в голове промелькнула сумасшедшая мысль: «Может он археолог?».

– Местные коллеги обеспечили, – ответил на невысказанный вопрос «Афанасий».

Обыденность этой фразы неожиданно привела мое сознание в равновесие и «вопрос вечера» наконец был задан:

– А что вы, собственно, здесь делаете?

– Живу, – нимало не смутившись сказал этот странный человек.

– Но, простите, это я здесь живу…

– Так живи, я разве против?

– Но…

– С наступающим!

В протянутой ко мне руке уже была полная рюмка, в несуразной плошке торчали две тонкие серебряные вилки и, осознав величие принципа «без ста грамм не разберешься», я сдался:

– И вас также!

– Лучше на «ты», – отозвался мой невозмутимый собеседник, и лихо выпил, показав изрядную к этому делу привычку.

– Тем не менее, хотелось бы… – снова начал я…

– Давай по второй, – рюмки снова были полны, – за встречу!

Выпили. Закусили божественно вкусными грибочками.

– И все таки…

– Разговор в этой стране начинается после третьей, – рюмка уже в руке, – твое здоровье!

Недаром алхимики называли спирт «водой жизни» – внутри наконец-то развернулся плотный узел, отпустило напряжение дальней дороги и даже неожиданная ситуация перестала выглядеть столь дикой. В конце концов, что за Новый Год без собутыльника? Тем более, что человек этот, несмотря на очевидную эксцентричность, казался в этом качестве вполне приемлем…

– Простите, Афанасий, но вы, то есть ты – кто такой?

– Я? – собеседник неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы, – я домовой!

– Мой домовой?!!!

– Почему твой? Твой в Москве остался. Ты ведь лапоточек ему для переезда не предложил? А я – свой собственный.

– Какой еще «лапоточек»?

– Ну, – Афанасий поморщился, – положено так. Не знаешь что ли? Кладешь за печку, или хотя бы за плиту, лапоть, просишь вежливо так: «Дедушка, не побрезгуй, поезжай со мной в новый дом, на новое хозяйство…»

– И что, поехал бы?

– Нет, конечно. Ищи дурака, из Москвы в провинцию ехать… Но – традиция…

Ситуация в сознании, даже расширенном принятым вовнутрь алкоголем, никак не укладывалась: на неумного шутника мой ночной собеседник никак не походил, но, с другой стороны, домовой – это как-то чересчур…

Глубокое сомнение, отражающееся на моем лице, явно забавляло Афанасия.

– Что, не верится? Ну смотри…

Ловко повернувшись на табурете, он запустил руку под стол и извлек оттуда здоровенную елку. В кухне ярко запахло снегом, морозом и хвоей.

– Что это за Новый год, да без елочки?

Я растерянно заглянул под стол – его размеры явно не позволяли уместить там такое дерево. Тем временем уже откуда-то появилось ведро с песком и новогодний символ был прочно установлен в углу помещения. Причем, похоже, что Афанасий даже не вставал с табурета…

– Есть еще сомнения? Ну ладно… – быстрым движением рук Афанасий собрал свои длинные волосы в подобие хвоста, открыв большие заостренные уши, покрытые мелкой серой шерсткой, – ну как, убедился?

Он встряхнул головой, рассыпая прическу по плечам, и с веселым вызовом уставился на меня.

Почему-то я ему сразу поверил. Конечно, какой-нибудь Копперфильд еще и не такие фокусы показывает, да и за уши эти я не дергал, но что-то в его облике и поведении было настолько убедительным, что все сомнения отпали, осталось только любопытство.

– А что же ты такой…, – я нарисовал рукой в воздухе неясную кривую, пытаясь передать несоответствие облика собеседника картинкам из детских сказок.

– Ищешь лапти, зипун и броду веником? И размерчик великоват? За печку не пролезу? – Так я, в общем, как хочу, так и выгляжу. – Афанасий вдруг стремительно уменьшился, превратившись в нечто карикатурно-мохнатое, размером с два моих кулака, и так же быстро вернулся к прежнему облику. Я только глазами захлопал.

Домовой стремительно разлил по рюмкам водку.

– Скоро часы бить будут, а мы так и не проводили толком – Прозит!

Выпили. Мое любопытство не унималось.

– Так ты, выходит, местный домовой, этого дома?

– Да нет, я, в общем, приезжий. Только сегодня из Москвы прибыл.

– В лапоточке? – не удержался я.

– Зачем? – обиделся он, – на самолете прилетел, вечерним рейсом. Я вполне современный домовой, в главном корпусе МГУ работал. В самой башне.

Разлили остаток из бутылки. Выпили. Я с сожалением убрал со стола пустую тару.

– Да, надо бы добавить, – поддержал мои размышления Афанасий, – подожди, я сейчас.

Встав с табуретки он подошел к стене и с видимым усилием просунул в нее руку. Сосредоточенно пошарив там, потянулся обратно. Рука не выходила.

– Вот ведь, пьян уже… Молодой я еще домовой, неопытный. И ста лет не исполнилось. Старики у нас знаешь как пьют? Сейчас, сейчас…

Рука выскочила из стены с ясно слышимым треском. В ней была зажата бутылка местной водки. Афанасий с сомнением поглядел на этикетку:

– Ничего, вроде пить можно… Эх, разливай!

– Послушай, – заинтересовался я, – а что же ты из Москвы-то сюда?

– Да понимаешь, в столице конечно хорошо, спору нет: работа престижная, культура, уровень жизни… МГУ опять же, главный корпус – лекции, библиотека, студенты веселые, музыку слушают… Вот только перспектив никаких, все места еще двести лет назад заняты. А здесь – поле непаханое, только работай. Вот и пригласили: «Нам очень нужны специалисты вашего уровня!». Дом предоставили новенький – живи, не хочу. Правда на Новый Год никто не пригласил – традиции, видишь ли, семейный праздник…

У меня появилось легкое ощущение дежа-вю.

– А в чем же ты специалист?

– Я, как бы это сказать, менеджер по развитию. Рушим устои, ломаем традиции, учим провинцию работать по новому.

Я просто подскочил на табурете:

– Надо же, я тоже! Ну и как ты оцениваешь перспективы в этом городе?

– В целом неплохо – строят много, дома неплохие, есть где развернуться. Кадры неплохие, из молодых, готовы работать по новому. Хотя, проблемы конечно есть…

– Вот-вот, – подхватил я, – у меня та же картина. Город развивается динамично, перспективы для бизнеса отличные, только людей не хватает. Не привыкли еще местные руководители к новым темпам, сидят сиднем в кресле, ждут, что им деньги сами в карман посыплются…

– Именно так! Вот и у нас людей, тьфу ты, домовых не хватает – старикам бы все за печкой шуршать и в дымоходе гудеть! А ведь в новых домах кабельные сети, оптоволокно, интернет там всякий, телевидение – кто всем этим заниматься будет?

Афанасий явно загрустил. Я решил сменить тему.

– Кстати о телевидении. Через пару минут куранты бить будут. Ты не мог бы это, ну, телевизор, что ли сообразить? – я выразительно глянул под стол.

– Телевизор? Нет, не принято это у нас… Хотя… Доедай грибы! – и подал пример, подхватив вилкой предпоследний грибок.

Я последовал его примеру. Афанасий подхватил опустевшую миску и повернув ее в воздухе сложным движением поставил на ребро. Корявая глиняная плошка осталась стоять в положении исключающем всякую возможность равновесия. Домовой постучал по ее краю длинным пальцем, подул внутрь и из глубины посуды послышалось потрескивание, а затем торжественно вступил мелодический перезвон курантов.

– Ну, с Новым Годом! Эх, шампанского нет…

– С Новым Годом! Ничего, не маленькие, и водки выпьем…

На последнем ударе башенных часов мы встали, звякнули хрусталем рюмок и торжественно выпили.

– Концерт слушать не будем, ладно? – улыбнулся Афанасий, – закуска для здоровья полезней!

Он ловко подхватил говорящую миску, молниеносным движением убрал ее под стол и достал уже молчащей, но полной квашеной капусты.

– Грибы кончились, ничего?

– Плевать, а вот водка…

– Сейчас сделаем!

На столе появилась очередная бутылка и дальнейший разговор стал весьма сумбурен и эмоционален:

– А у нас…

– Нет, вот у нас…

– Ты только послушай, это же такой пассаж…

– Эти тупоголовые европейские менеджеры, не зная броду… Ни черта в России не понимают… А туда же – учить нас…

– Эти надутые шотландские брауни… В тряпки клетчатые одеты, зато – Итон, Кэмбридж… Замки средневековые – можно подумать у нас тут одни хрущевки…

– Нет, ты послушай, вот если компания имеет корпоративный сайт…

– А вот если, скажем, коттеджи новые взять…

Утро наступило неожиданно как удар из-за угла. И с тем же результатом. Я поднял гудящую и какую-то квадратную голову с поверхности стола и огляделся. На кухне никого не было. В углу стояла елка, на столе – плошка с присохшими волокнами капусты, а передо мной лежал лист дорогой веленевой бумаги с аккуратной витиеватой надписью: «Удачи в Новом Году, коллега! Афанасий.» И – замысловатая подпись.

Я пошатываясь поднялся, пододвинул табурет к стене, с трудом на него взобрался, кряхтя от свойственных русскому человеку послепраздничных ощущений, и, приблизив лицо к вентиляционной решетке, тихо сказал: «И тебе того же, коллега. Отлично посидели…»

В трубе что-то коротко прогудело в ответ… Может быть – ветер…

Идет бычок, качается…

Суров и неласков российский гаишник. Нет в его лице снисхождения к водительским слабостям, вроде просроченной доверенности или отсутствующего техосмотра. Вообще, мало в том лице человеческого – все больше государственное, тяжеловесно-неотвратимое, как тот пресловутый бронепоезд с запасного пути. Паки суров гаишник ночной – невыспавшийся и слегка подмерзший. Есть в нем что-то историческое, средневековое такое, напоминающее о баронах-разбойниках, залихватском посвисте удальцов с кистенями и извечной непростой дилемме «кошелек или жизнь». Но паки и паки суров гаишник новогодний, коего служба государева выдернула из-под елочки на мороз, обязала хранить обидную трезвость и лишила простых человеческих радостей в виде салата оливье и селедки под шубой. До глубины своей погононосной души обижен такой несправедливостью новогодний гаишник, и будьте уверены – доведет свое недовольство жизнью до каждого, кто попадется ему в глухой час перед боем курантов здесь – на большой дороге М4.

– Прапорщик Гуев, документики ваши!

– Какой-какой прапорщик?

Нет, не в добрый час ночному водителю такие шуточки. Плохо у гаишника с чувством юмора.

– Гуев. Первая буква «Г». И все шутки по этому поводу я уже слышал. И не вздумай делать вид, что ты хохол и букву «г» как «х» произносишь.

– Да бог с вами, товарищ прапорщик! С наступающим! – а сам улыбается в бороду.

Смешно ему, да. Вон, еле сдерживается, чтобы не заржать. Ничего, сейчас ему юмор-то поукоротим – закипает внутри гаишник.

– Страховочку покажите, пожалуйста, и талон техосмотра.

– Будьте любезны, сей момент! – водитель лезет обратно в кабину своего тентованного «Бычка» и хлопает крышками бардачков.

Ишь ты, «будьте любезны» ему… Издевается, не иначе… Ничего, ничего – посмотрим, кто будет последним смеяться.

Да, нелегко живется в России с фамилией «Гуев». Особенно в южных областях, где мягкое фрикативное «г» превращает эту фамилию в полную неприличность. Можете даже не интересоваться, как мальчика Гришу Гуева звали в школе немилосердные одноклассники. Нет, не стоит об этом спрашивать Гришу, а то поймете ненароком, что у китайцев Гуй – злобный демон, обитатель ада. Пусть и неизвестен прапорщику этот факт, да и в Китае он отродясь не бывал, но многие водители на трассе М4 запросто бы с этим согласились. Удивительное действие иногда оказывает на человека фамилия…

– Вот, извольте убедиться, все в полном порядке!

Ах, еще и «извольте»… Из интеллигентов или все-таки издевается? Ну-ну, посмеешься ты у меня сейчас… Документики-то вот они, у Гриши Гуева в руке. Нарушил ты, не нарушил – дело десятое, а никуда без них уже не поедешь. И попробуй еще получить их назад…

– Тааак… Что везем, товарищ водитель?

Любит Гриша обращение «товарищ». Ну не «господинами» же их называть? Тоже мне, господин нашелся, ржавого «Бычка» повелитель… А «товарищ» звучит этак по-государственному, солидно, напоминает о временах тех еще, когда уважали погоны, уважали…

– Да вот, бычка везу…

– Вижу, что не «мерседес». Я вас, товарищ водитель, про груз спрашиваю. В кузове что?

– Так это… Бычок!

Видя, как наливаются раздражением глаза гаишника, водитель быстро поясняет:

– Ну, бычок… который совсем бычок. С рожками! Самец говядины! Му-у-у… – водитель для доходчивости приставил растопыренные буквой V пальцы ко лбу и пошевелил ими.

Эта нехитрая пантомима почему-то вызвала у прапорщика Гуева необъяснимый приступ злобы. Показалось, что чем-то этот жест обиден лично ему, Грише, и содержит какой-то непристойный намек непонятно на что.

– Та-ак – прошипел он зловеще, – му-у-у, значит? Самец, значит? А санитарный паспорт где?

– Так он это… несовершеннолетний еще, откуда у него паспорт?

– Шутки шутим, товарищ водитель? Поня-а-атненько… Пройдемте на пост.

– Ох, зачем на пост? – затосковал водитель, – слушай, командир, до Нового Года час остался, а мне еще доехать и груз сдать…

Гуев молча развернулся и пошел к кирпичному домику поста, спиной выражая непреклонное государственное пренебрежение к проблемам отдельно взятого водителя. Тот с тоской проводил взглядом папку с документами, прижатую милиционерским локтем к серому полушубку, и, вздохнув, поплелся следом.

Стены поста, выкрашенные казенной зеленой краской, навевали бюрократическое уныние, а расшатанный фанерный стол, освещенный тусклой лампой, всем своим видом демонстрировал невозможность нормальной человеческой жизни. За таким столом нельзя писать стихи, или, к примеру, сказки. За ним нельзя удобно усесться, развалившись. За ним нельзя пообедать или просто попить чаю – этот кривоватый выкидыш мебельной промышленности годится исключительно для составления протоколов, уснащенных изысканными бюрократизмами типа «наличие состава нарушения в действиях». Вообще, при виде таких помещений закрадывается иногда мысль о существовании где-то глубоко засекреченной государственной группы антидизайнеров по антиинтерьерам, которые специализируются по созданию неуюта. Это страшные люди, работа коих видна в любой государственной конторе – от паспортного стола до районной поликлиники. Именно они подбирают этот удивительный зеленый цвет для стен, который раздражает глазной нерв и навевает мысли вовсе не о травке и листочках, но о болотах и плесени. Именно они рассчитали тот необходимый градус тусклости освещения, свойственный казенным конторам, когда все вроде видно, но глаза все равно напрягаются, не в силах охватить все грани этого убожества. Это они изобрели палитру антицвета от угнетающе-серого до тошнотно-бурого, для создаваемых на специальных секретных заводах казенных предметов. Попробуйте найти такой оттенок в самом богатом магазине красок – и вас постигнет неудача. Там нет того «желтого», от которого начинает непроизвольно болеть печень. Там не сыскать того «кремового», при взгляде на который ноют зубы. Даже самая продвинутая контора по компьютерному подбору эмалей не осилит таких цветов – зависнут компьютеры, забьются в судорогах тренированные колористы, откажутся смешивать импортные миксеры. И правильно – такие материалы имеют не меньшее стратегическое значение, чем баллистическая ракета «Тополь». Результат налицо – даже самый стойкий человек ощущает в таком интерьере «наличие состава нарушения» в своей жизни.

Прапорщик уселся на жесткий казенный табурет, и, сурово глядя в поверхность стола, стал нарочито медленно перекладывать бумажки, игнорируя мнущегося перед ним водителя. Нервная пауза длилась и длилась – шуршали бумажки, скрипел табурет, неприятно зудела тусклая газоразрядная лампа. Водитель сопел, вздыхал, переминался с ноги на ногу и, конечно, не выдержал первым:

– Слушай, командир, ну чего тебе надо-то? Будь человеком, Новый Год на носу!

Молчит прапорщик, шуршит бумажками, держит паузу. Пусть клиент дозреет. Не понял он еще до конца, не прочувствовал до селезенки, что он тут никто, и звать его никак, и что хочет прапорщик Гуев, то и сделает с ним сейчас.

– Ну, блин, товарищ прапорщик! Мне ж до полуночи кровь из носу доехать надо! Чего ты привязался к трудовому человеку?

Прапорщик поднял глаза, подпустив в них казенной оловянности. Посмотрел этак нарочно сквозь, будто не видя стоящего перед ним. Покосился взглядом в бумажку:

– Перевозка всех видов животных в пределах Российской Федерации осуществляется при наличии ветеринарного свидетельства формы номер один, выдаваемого ветеринарным врачом государственной ветеринарной службы района. Перевозка животных без указанного ветеринарного свидетельства не допускается.

– И что теперь? – обалдело спросил водитель

– Загоняй машину на площадку, ищи ветеринара, получай справку. Как получишь – поедешь дальше.

Демонстративно положил папку с документами в выдвижной ящик стола и снова уткнулся носом в бумажки, задвинув рассохшийся ящик с противным скрипом.

– Эй, эй, командир, ты чего? – в ужасе забормотал водитель, – Какой, нафиг, ветеринар в новогоднюю ночь? Где я его тебе возьму?

Прапорщик поднял на него пустые глаза, выдержал правильную паузу – секунд десять, и, пожав плечами, вернулся к своим бумагам. Мол, твои проблемы, мужик.

Водитель сопел, вздыхал, грыз бороду и всем своим видом выражал внутреннюю борьбу. В глазах его отчетливо читались две мысли: «Ну ты и скотина, гаевый!» и «Вот я попал, а?».

– Слышь, командир, а может того… Этого… Договоримся? – тон его был полон извечной русской тоски, с которой еще крепостной крестьянин мял в руках шапку, стоя перед барином.

– О чем договоримся? – тон гаишника был холоден, как воздух Оймякона.

– Ну, как бы штраф как бы заплачу… На месте, а? – робкая надежда в голосе.

– Я не имею права брать штраф на месте, – отрезал Гуев, – а предложение взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей…

– Какая взятка, вы что? – правдоподобно удивился водитель, – Исключительно добровольный взнос на нужды российского ГАИ!

– Нужды российского ГАИ обеспечивает государство! – сказал, как припечатал, прапорщик, разом хороня всякую надежду на традиционное разрешение юридических споров на дороге.

Нет, между нами говоря, Григорий Гуев не был принципиальным противником материальной помощи водителей государственным служащим. Не водятся такие принципиальные в этой службе. Не будешь брать – свои же съедят. А нечего из себя чистенького строить, когда все тут одной веревочкой! Нет, дело было в другом… Водитель прапорщику просто не нравился. Не нравился настолько, что дать ему отделаться пустяковой суммой (А где ему взять непустяковую-то?) было бы слишком просто. Нет уж, пусть поунижается, поуговаривает, почувствует себя букашкой. Да и вообще, пусть встретит Новый Год тут, на трассе М4 – почему это Гриша должен один страдать в новогоднюю ночь без шампанского, мандаринов и елочки? Гадость маленькая, а все приятно! Прапорщик покосился на круглые стрелочные часы, висящие на стене – было без четверти двенадцать. Решено – помурыжит этого шутника еще минут двадцать, и отпустит в честь праздничка. Пусть помнит его доброту!

Водитель между тем явно паниковал – метался взад и вперед по посту, снимал шапку и нахлобучивал ее снова, открывал было рот, чтобы что-то сказать, но не решался, смотрел на часы и хватался за голову… Гаишник хранил суровое молчание, но внутренне удивлялся – чего так переживать-то? Подумаешь, Новый Год… Можно подумать, Грише Гуеву неохота дома водку пить? А вон, приходится тут сидеть. И ты посидишь, ничего страшного…

Водитель, между тем, наконец на что-то решился:

– Слушай, прапорщик! Я тебе все как есть скажу – нельзя меня задерживать!

– Это еще почему?

– Эх, не хотел говорить, но… Это не просто бычок. Это ТОТ САМЫЙ бычок!

– Какой такой «тот самый»?

– Ну, год сейчас какой наступает?

– Две тысячи девятый, само собой…

– Да я не о том! Какого зверя год?

– Год быка. Ты хочешь сказать, что…

– Да-да! Это тот самый бык! И если я его не привезу – то все! Трындец всему!

Прапорщик несколько секунд смотрел на водителя непонимающе, а потом, неожиданно, уперся руками в стол и громко расхохотался.

– Ну, ты даешь, водила! Всякое мне тут рассказывали, чтобы отмазаться, но такого еще никто не отмочил! Ой, не могу, насмешил! Бык у него тот самый! Ты мне еще про Деда Мороза расскажи!

– А что про него рассказывать, – удивленно спросил водитель, – У него своя работа, у меня своя…

– Ой, не могу! – загибался от смеха гаишник, – Вот фантазия у тебя!

– Не веришь? -взвился водитель, – Пойдем! А, плевать на все! Пойдем, я покажу!

– Да брось ты,- сказал гаишник, – Ты пошутил, я посмеялся и хватит.

– Нет уж, пойдем! Ты же груз не проверял? Вдруг у меня там не бычок, а гигантский хищный утконос с коровьим бешенством? Где твоя бдительность?

– Ну… Ладно, пойдем, покажешь… – неуверенно сказал прапорщик, – Но вообще шутка подзатянулась.

Водитель, тихо ругаясь, распускал обвязку тента, продергивал задубевшие веревки сквозь кольца креплений, а Гриша Гуев нервно переминался с ноги на ногу – на улице изрядно подморозило. Когда грязный матерчатый полог был наконец откинут, вокруг кузова разлилось слабое, но отчетливое желтое сияние, и на прапорщика уставились большие добрые глаза.

Молодой бычок был удивительного цвета – желтый как новорожденный цыпленок. От его шерсти исходило приятное теплое свечение, а на морде было написано доброжелательное любопытство. Казалось, на улице стало теплее, а в душе прапорщика зашевелилось какое-то смутное неудобство: то ли выпить хочется, то ли, страшно сказать, совесть проснулась…

– Ты это… Извини, мужик. Забирай документы свои, – гаишник протяну папку, – Сам понимаешь, работа такая…

– Да ладно… – начал примирительно водитель, но его прервал гулкий, разносящийся как бы отовсюду колокольный звон.

«Бамммм! Бамммм! Бамммм!»

– Все,- обреченно сказал водитель, – Не успел!

– И что? – спросил осторожно Гуев

– И все… Ой, что сейчас будет…

Несколько секунд ничего не происходило, только раскатывалась над трассой гулкая после колокольного удара тишина. Потом в воздухе замерцал, наливаясь светящейся синевой, большой прямоугольник. Остолбеневший гаишник неожиданно понял, что перед ним соткался из воздуха тонкий как кисея телеэкран, за которым маячила Большая Кремлевская Елка и стоящий рядом с ней Президент – традиционно, несмотря на мороз, с непокрытой головой. К своему ужасу, Гуев понял, что Гарант смотрит сквозь открытое окно экрана прямо на него.

– Та-ак… – сказал Президент тоном, не обещающим ничего хорошего, – Это вы, прапорщик Гуев, срываете проведение всенародного Нового Года?

Гуев открыл рот, но сказать ничего не сумел – дыхание перехватило.

– У меня, можно сказать, первое новогоднее обращение к народу, а вы что делаете? Миллионы людей сидят, налив шампанское, смотрят на экран, я речь сказал, а где куранты? Нет курантов! Прапорщик Гуев помешал! Да вы у меня будете движение оленьих упряжек на Чукотке регулировать! С ездовых собак штрафы брать вяленой рыбой!

Тут, к ужасу Григория, потеснив Президента, в экран втиснулся горячо любимый народом Премьер. Посмотрев на гаишника холодными голубыми глазами, он сказал тихо, но внятно:

– Добрый ты, Дима… Да я его своими руками в сортире замочу! Есть у тебя там сортир, прапор?

– Е…Есть… – затрясся гаишник, обмирая от ужаса, – Нн… нна ууулице…

– Вот и иди туда, готовься, – твердо сказал Премьер

Григорий внезапно почувствовал, что в сортир ему действительно надо. Прямо сейчас. Ой, нет – кажется, уже не надо…

И тут над пустынной ночной трассой разнесся звон колокольчиков, деревья осветились новогодними гирляндами и вокруг сильно запахало хвоей, мандаринами и, почему-то, слегка перегаром… Обернувшись, Гуев увидел, что рядом с кузовом грузовика стоит огромного роста бородатый дед в синей долгополой шубе и гладит желтого бычка по лобастой кучерявой голове. Возле него, подбоченившись, играла длинной косой сногсшибательная румяная блондинка в расшитом снежинками голубом коротком полушубке. Блондинка игриво подмигнула прапорщику.

Водитель, до того тихонько стоявший в сторонке, и делавший вид, что происходящее его не касается, сноровисто поклонился деду в пояс.

– Здравствуй, Дедушка Мороз!

– И тебе поздорову, внучек! Что, не оправдал? Не довез?

Водитель потупился виновато и ковырнул ботинком слежавшийся снег. Дед вздохнул и повернулся к висящему в воздухе экрану.

– Что же вы, детишки, ссоритесь? Это ж Новый Год, понимать надо – праздник добра и хороших чудес! Вот ты, мальчик Дима, что сердишься? Кризис у тебя? Загляни-ка под елочку – видишь, хвоя шевелится? Это цены на нефть растут. Скоро вымахают как прежде, – здоровые да ядреные! А ты, мальчик Вова, что злобствуешь? Коррупция спать не дает? А вот мы ее! – дед несильно пристукнул посохом, – Слышишь вокруг елочки топоток? Это взяточники бегут неправедные доходы сдавать государству!

Дед Мороз шагнул вперед и оказался перед гаишником. Добрые его глаза, казалось, высветили всю милицейскую душу до самых глубин.

– А ты, мальчик Гриша, чего такой хмурый? Фамилия твоя тебе жить не дает? Не плачь, будет тебе другая фамилия! Живи, да радуйся!

Величественный старик взмахнул посохом, и Григорий понял, что все в его жизни отныне изменилось. Не будет больше ехидных усмешек, хихиканья в спину от сослуживцев… Да что там – с новой фамилией, от самого Деда Мороза, он заживет! Оставит эту постылую работу, найдет честное дело по душе… Может быть, даже женится!

Дед Мороз между тем потрепал по шерсти бычка:

– Ну, милай, заждался, поди? Пошли, пошли – давно пора. А вы, детишки – кивнул он в сторону экрана, – хватит куролесить, идите праздновать.

Дунул – и пропал экран. Вслед за ним тихо растворилась в воздухе еще раз подмигнувшая на прощание Снегурочка, а потом и сам Дед вместе с бычком исчезли. Несколько секунд еще держалась на деревьях праздничная иллюминация, но вскоре погасла и она, лишь запах хвои и мандаринов стойко держался в морозном воздухе – ну, и чуть-чуть перегара, не без этого.

Водитель ловко зашнуровывал полог опустевшего кузова и облегченно балагурил:

– Бычок – это нормально. Погрузил да повез. Проще всего, конечно, крыса – хоть в кармане таскай. Насыпал ей семечек жмень – она и шуршит потихоньку. Кабан – тоже дело житейское, или, там собака – вообще без проблем. С обезьяной, конечно, хлопот не оберешься – шкодливая тварь, спасу нет! Но хуже всего, сам понимаешь, дракон – этого только с мигалками и пожарной машиной… А так – работа как работа, ничего особенного! Ну, бывай прапор! С Новым Годом тебя!

Водитель вытащил из под мышки обалдевшего прапорщика папку с документами, и вскоре габаритные огни грузовика скрылись вдали.

Гаишник медленно прошел на пост, уселся на расшатанный табурет, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом, плюнув на Устав, достал из сейфа бутылку и грязноватый стакан, плеснул от души и, в задумчивости, выпил. Спохватившись, вытащил из кармана служебное удостоверение и с предвкушением чуда раскрыл. В красной книжке с гербами и печатями, возле его мрачноватой физиономии было четкими печатными буквами написано:

Прапорщик Григорий Зопа.

Змея

Такая со мной, ребята, на Новый Год история приключилась, уж не знаю как и рассказать… Ладно, попробую, только, кто ржать начнет, – не обижайтесь, по рогам моментально, ну да вы меня знаете…

Я вообще парень-то простой, деревенский, с Нижней Мандеевки родом. И я, ребята, об этом никогда не забывал, и вам того же советую. Исторические корни – слыхали слова такие? Самое, блин, важное – этих самых корней держаться. Тут мне интеллигент один в кабаке все понятно так расписал: мол, если ты про корни свои забудешь, то уже как бы и не пацан крутой, а этот, как его, космополлитр, что ли, безродный (или безрогий?) – ну или типа того. Я было хотел уже ему по рогам садануть, чтобы базар фильтровал, да вот призадумался: а ведь и правда, братаны, родину-то не пропьешь, с нее все начинается. Припомнилась мне школа наша в Мандеевке, учитель старенький, который меня уважал всегда, хоть я и не силен в науках был. Так и говорил уважительно: ты, Вова, такой имбецил, каких я еще за всю свою жизнь не встречал, видать, далеко пойдешь. Такие вот он слова умные знал, сразу видно – образованный человек. А больше всего, ребята, мне в школе нравился живой уголок. Меня как с урока выпрут, так я сразу туда. Там у нас кошка была, да два кроля серых. Очень мне зверюшки эти по малолетству нравились: возьмешь, бывало, кролика левой рукой за одно ухо, правой за другое, приподнимешь и… Природа, блин! А еще там черепаха была, вот это, скажу я вам, самый классный зверь! Перевернешь ее пузом кверху, крутанешь за лапу – чисто волчок! Только вот сдохла она, зараза, быстро… А говорят еще, что живут они по сто лет – брехня все это. Очень друганы мои школьные переживали, когда она скопытилась, хотели все новую купить, до только дорогие они оказались.

Короче, припомнил я все это, и пришла мне в голову такая мысля: а дай-ка я родимой школе на Новый Год новую черепаху куплю! Ну типа как Дед Мороз. Что мне, бабок, что ли, жалко? Ну, вы меня знаете: мне ежели что в башку западет – с ОМОНом не вышибешь. Так что я моментально из кабака выметаюсь, сажусь в свой «Дефендер» и еду в зоомагазин. Там я, натурально, подхожу к прилавку, а за ним стоит этакая швабра очкастая – ни кожи, ни рожи, в моем супермаркете ее бы и пол мести не пустили. Я и говорю ей: «Дай-ка мне черепаху, какая покруче!». Она в ответ: «Вам какую, греческую, или азиатскую, или…» – издевается короче. Я вообще-то, когда выпимши, добрый, но справедливый и говорю ей тихо, со значением: «Ты, мымра серая, мне не гони. Я сказал черепаху, значит рысью бежишь и тащишь мне черепаху!». Ну, она, натурально, метется в подсобку и тащит большой стеклянный ящик – «Выбирайте сами!». Гляжу туда, ребята, а там черепах энтих – как тараканов в помойке, но все мелкие, как халявный бутерброд на фуршете. Тут я уже заводиться начинаю: «Ты че, – говорю, – зараза, оборзела вконец? Че ты мне клопов этих суешь? Я тебе что, нищий? Ты че, думаешь, у меня на нормальную черепаху бабок нет?» Эта швабра аж посинела вся и бормочет – и что у них крупнее не бывает, и что она здесь ни при чем, и что они молодые просто, и еще вырастут… Я уже поостыл и говорю ей ласково: «Ты пойми, дура очкастая, это же подарок! И не биксе какой-нибудь, а любимой школе! Это что же там молодняк подумает: мол Вован жлоб последний и на нормального зверя бабки зажал? Мне ждать сто лет, пока эта мелочь вырастет, резону нет – или черепаха сдохнет, или я.» Тут я вокруг оглядываюсь и вижу в дальнем углу за прилавком такой же ящик стеклянный, только побольше раза в два и тряпкой прикрытый. «Ага, думаю, кинуть меня хочет мымра эта – вон они где, крутые черепахи, сидят!». «А ну, говорю, тащи-ка сюда вон тех, что ты под тряпкой прячешь!» Она заюлила сразу – это, вишь, не для продажи, это какой-то Серпентарий (тьфу, ну и имечко – чечен, что ли?) заказал, и вообще там не черепахи… Ну да меня и не такие кинуть пытались, и где они теперь? «Короче, – говорю, – не знаю, кто такой этот ваш Серпентарий, но он отдыхает. А если наезжать станет, то так и передай – мол, Вован на себя стрелки перевел. Так что ящик бегом сюда!». Грымза эта покраснела, побелела, а деваться некуда – приперла ящик. Снимаю я с него тряпку, а там… Вы не поверите, ребята, сидит в ящике стеклянном змея – я и не знал, что такие бывают! Не сильно из себя здоровая, толщиной этак с мой… – короче пальца в два, но красива, зараза, как…, как…, ну не знаю что… Там и красное, и черное, и вообще не пойми какое… Короче, отпад полнейший. Правда, черепах в ящике в натуре не было – тут не соврала грымза.

«Сколько?» – говорю. Швабра тут опять залепетала что-то про Серпентария своего, так что я уже обижаться начал: «Если у него базары какие ко мне будут, пусть стрелу забивает, перетрем между собой, а ты мне этого червяка декоративного упакуй празднично, заверни там, ленточкой перевяжи – короче, чтобы детишкам радость». Тут она совсем заволновалась: «Это же Аспид Коралловый, вы сможете с ним справиться? Это же опасно!» Я аж ржать начал – эк она за меня беспокоится! «Ты че, говорю, корова, ты сечешь с кем базаришь?», – но так, по-доброму. А сам думаю: «Значит, Серпентарий – это кликуха, а зовут его Аспид – видать, точно чечен. Ну, да, видать, не такой он крутой, раз я про него не слышал. Правда фамилия ничего – красивая».

Короче, кинул я ей пачку зелени на полпальца, забрал ящик этот – достало меня ждать, пока она его упакует – и в тачку свою отволок. Тащу, а сам налюбоваться не могу – такая красота, аж дарить жалко! Не, вы не подумайте чего, подарок есть подарок – его зажать западло, просто уж больно хороша змеюка.

Короче, пока весь этот базар шел, уже темнеть начало, а дело было – не помню, говорил я вам или нет – 31 декабря. Ну, типа. Новый Год на носу и все такое… Тут я и подумал: «Если я, типа, как Дед Мороз, то реально круто будет детишкам подарок прямо к празднику привезти. Под елочку, как положено». Мужик – не баба, сказал – сделал. Заехал я в свой супермаркет, свистнул девочкам, чтобы они в багажник бухла закинули, закусь какую-нибудь, ну, там, ананасы и прочие овощи – они уже лучше меня знают – не в первый раз. Не с пустыми же руками на родину ехать!

Ну, принял я чуток на прощанье, поцеловал девочек, поздравил с Новым Годом – и в путь. А до Нижней Мандеевки, если кто знает, верст сто пятьдесят будет – по зиме часа два хорошего хода. Врубил я музон и балдею – самый кайф для меня по ночной зимней дороге на любимом джипе с ветерком прохватить. Снежок метет, елки там, палки по обочинам, дорога пустая – красотища! Так увлекся, что чуть было поворот не пропустил, там еще указатель стоит «Н. Мандеевка – 30 км». Эти самые «30 км.», надо сказать, сплошняком по лесу да по буеракам всяким, но я не сильно волновался: тачка у меня – что надо! Вот только одного не учел, что снег весь день падал. Короче, в какой-то ложбинке засадил я свой джип по самые кенгурятники. Вылез поглядеть – снегу вокруг по… ну, вот тебе, Колян, по колено будет, а я больше в ширину рос. Глубоко, в общем. Толкать эту тачку без понта – здорова дура, три тонны почти весит, ну я решил на движок надеяться, да на полный привод. Залез в кабину и давай рычагом шуровать – вперед-назад, вперед-назад. Ну и, натурально, закопался так, что только фары из сугроба торчат. Тут еще и мотор заглох. Я вообще-то в технике не сильно секу, но тут и до меня доперло – бензин кончился. Этот сарай конечно хорош, базару нет, только ездить на нем лучше всего вокруг бензоколонки: три круга нарезал – и на заправку.

Короче, вижу – делать нечего, придется Новый Год на природе встречать. Сам себе Дед Мороз, сам себе Снегурочка, а елок вокруг и так до черта. Хорошо хоть водки с собой полно, а то бы совсем невесело получилось… Ну, я конкретно так к водочке приложился, закусил какой-то фиговиной – не то папайя, не то мамайя, а может и вовсе авокада какая. Ну никак не упомню я эти сорняки африканские – огурцы знаю, помидоры тоже, но говорят, что это не круто, вот и приходится черт-те чем закусывать. Вообще-то, встречать в лесу Новый Год не особо скучно – есть три развлечения. Первое – выпить, второе – закусить, третье – в кусты до ветру сбегать и ничего при этом не отморозить. В принципе, если вдуматься, то в любом кабаке развлечений даже меньше – кустов нет. Так что я не унывал: выпью – закушу, закушу – выпью, ну и иногда выскочу пробежаться. Пока я таким манером развлекался, тачка уже промерзла совсем – стекла инеем на палец заросли. Тут я про подарок свой вспомнил и забеспокоился – мне-то не холодно, я водкой греюсь, а как там моя змея-красавица, на замерзнет ли? Может она морозу не любит? Не, конкретно, ребята, я так прикинул – если она такая яркая, то небось нежная? Попугая, к примеру, взять – тоже пестрый, как модные подштанники, – так он на холоде моментом дохнет, я проверял. Вот воробей – он серый и ему хоть бы хны… Так уж видать жизнь устроена: ежели что красивое да яркое, то российской действительности не переносит напрочь.

Короче, полез я на заднее сиденье, открыл ящик, а змея уже и не шевелится – видать совсем ей плохо. В магазине небось ползала как ненормальная. Во-первых, я природу люблю, во-вторых – бабок жалко, так что я прикинул – надо спасать зверюшку. Лучшее средство от мороза – накатить грамм сто, это всем известно. Так что налил я ей стакан, сунул мордой – не пьет, скотина! Я уж ее уговариваю: «Хлебани дура, замерзнешь ведь совсем!», – а она ни в какую. Не понимает своей пользы, тварь бестолковая. Я, конечно, не ветеринар, но общий принцип секу – сама не пьет, придется помочь. Пошарил я как следует в багажнике и нашел воронку, через которую воду в стеклоомыватель наливаю. Прикинул – носик воронки как раз по диаметру к змее подходит, как специально делали. Ну, может, чуть и великоват, но я постарался и натянул кое-как. Поднял воронку повыше – висит бедолага, что твой шланг. Долго прикидывал, сколько ей водки надо, но потом плюнул и решил – лишнее выльется, а закуску пусть потом сама выбирает – не знаю я, что они там жрут.

Плеснул я в воронку от души – что мне, водки для зверька жалко? Помогла народная медицина – задергалась красавица, ожила моментально! Висит, извивается, а слезть не может – я воронку с хорошим натягом вставил. Ну, я обрадовался, понятно, за шею ее взял, воронку аккуратно выкрутил, и тут она как пасть разинет, как зашипит! А во рту у нее, братаны, зубы – как у того тигра. Ну, вы видали, у меня на даче башка на стене висит… Я, бывает, туго соображаю, но тут просек моментально – змея-то ядовитая, зараза! Короче, лоханулся я, подставила меня та швабра из зоомагазина. Заливала мне про Серпентария своего, Аспида Коралловича, а сама такую подлянку кинула. Бросил я эту тварь, из машины выскочил и призадумался. «Дефендер» мой если и меньше «Икаруса», то ненамного, и искать там эту скотину бесполезно – притаится где-нибудь и цапнет. Хорошо хоть бутылка со мной осталась – у меня на этот счет рефлекс железный, водку не бросаю. Так что из трех новогодних развлечений мне все-таки два осталось – в машину за закуской лезть стало сразу неохота. Ну да нам не привыкать из горла и без закуски пить – от корней пока не оторвались. Короче, скачу я вокруг джипа, как зайчик под елочкой, развлекаюсь двумя доступными способами и башку напрягаю – как мне из этой неловкой ситуации выбраться. Водки в бутылке осталось мало, в машине зверь дикий сидит, вокруг ночь и мороз – вот вам и праздничек, туды его… Начал припоминать, что я вообще про змей знаю – и ни черта не припомнил. Надо было в школе на уроках биологии учителя слушать, а не над пестиками и тычинками ржать. Может эта тварь уже из тачки вылезла и под снегом тихонько ко мне подбирается? Кто знает, на что эти змеи способны? Тут мне от этой мысли аж жарко стало. Не, зараза, Вована так просто не возьмешь!

На крышу джипа я запрыгнул как кенгуру. Сюда-то поганке пестрой не добраться! Так что чувствовал я себя в полной безопасности, вот только водка кончилась и до кустов далеко. Совсем уже я было загрустил, но тут услышал рев и лязг – из-за поворота выехал мужик на гусеничном тракторе. Ну, мужик как меня увидел, прибалдел конкретно: прикиньте, стоит в лесу «Лендровер Дефендер» черный и навороченный, в снегу закопан по самое дальше некуда, а на крыше сижу я, изрядно поддатый, но слегка грустный – противоестественная картина получается. Мужик, наивный, говорит: «Че, застрял? Садись за руль, ща зацепим и выдернем на раз!». Я ему культурно объясняю, что за руль никак не могу, потому что у меня там, в натуре, смерть ползучая засела. Короче, слово за слово, въехал мужик в суть проблемы. Чесал он репу, чесал, и говорит: «Может быть, она уже там замерзла на фиг? Мороз-то на улице какой…». «Ты че, мужик, не врубаешься, – говорю, – как она может замерзнуть, там же водки бутылок восемь! Вот прикинь, ты бы замерз?» Вот тут-то мужика проняло: «У тебя там ВОДКА?» Не успел я ничего сказать, как тракторист этот метнулся в салон, и стал там шуровать так, что я чуть с крыши не упал. Потом – тишина. Я подумал: «Все, кранты мужику…». Но нифига, вылез тракторист, гадюку эту за хвост держит и говорит: «Перебрала с непривычки, спит уже…». Размахнулся и запустил заразу в кусты, только ее и видели.

Короче, кончилось все нормально, дотащил он мой джип до Мандеевки, там у него и отметили. В школу-то мне без подарка западло идти стало… Может на этот Новый Год соберусь – мне один друган в Америке реально крутого зверя присмотрел – скунс называется, не слыхали? И я не слыхал, значит реально редкий зверь…