Темная лошадка

Глава 6

— Земля! Земля! — крик марсового матроса заставил всех побросать свои дела и жадно всматриваться в горизонт.

— Земля! Господи сподобил! Ура! — Святой Владимир наконец достиг заветной цели — Петропавловска. Перед ними встали горы, затем стала заметна линия берега, открылась панорама залива, на прибрежных скалах виделись строящиеся батареи. Наконец корабль вошёл в Авачинскую губу, где его пушечными выстрелами приветствовали суда, стоя́щие в гавани и брандвахтенный бриг.

Встречал их в порту Вице-наместник Александр Куракин, замещающий самого́ Панина, который находился на бывшем Южном острове, что уже получил официальное наименование остров апостола Матфея, или Матвеев остров, это было созвучно с местным его прозвищем[1], с проверкой. На встречу большого корабля сбежалось всё население города.

Чичагов прямо с трапа бросился к сияющему, как медный пятак, Куракину и вместо приветствия спросил его:

— Что с остальными судами? Известно?

— Не волнуйтесь, Василий Яковлевич! Они уже с неделю стоят в Новых Холмогорах, подробности мне пока неизвестны, но вроде бы всё в относительном порядке.

Адмирал осел, как весенний сугроб, и лишь своевременная поддержка капитана фрегата Макарова спасла его от конфуза. Чичагов чрезвычайно волновался за судьбу вверенных ему людей и кораблей. Вынужденная смена курса заставила его впасть в такое самобичевание, что экипаж фрегата серьёзно переживал за душевное здоровье своего командира.

Решение адмирала сменить курс было вызвано отнюдь не желанием исследовать неизведанные земли, о чём судачили на корабле, а лишь очень точным расчётом. В результате шторма пострадали не только корпус, такелаж [2] и рангоут [3] корабля, что было заметно всем, но и запасы воды, которой осталось явно недостаточно для успешного достижения сколь-нибудь заселённого побережья Северной Америки.

Чичагов принял единственно верное решение — плыть к ближайшей земле, где можно пополнить запасы и провести ремонт — к Маркизовым островам[4]. Воду экономили, но Святой Владимир достиг острова Нукагива[5], находясь на грани — уже три дня воду выдавали очень малыми порциями, остатки её плескались на дне последней бочки. Две недели, проведённые на острове, были посвящены ремонту, пополнению запасов, отдыху и исследованиям.

Чичагов спас экипаж, но неизвестность судьбы двух кораблей экспедиции не давала ему покоя — он мрачнел и даже худел. Люди начали волноваться за его здоровье как физическое, так и душевное. Поэтому удобнейшую гавань, открытую лейтенантом Мухиным на острове, решением экипажа назвали в честь адмирала — порт Чичагов[6]. Василий Яковлевич долго не принимал такую награду, но, в конце концов, смирился с мнением своих подчинённых, и факт появления его имени на карте, просто вернул командующего экспедицией в нормальное состояние.

С местным населением Маркизских островов удалось достичь взаимопонимания, починка корабля прошла достаточно успешно, запасы были пополнены, а повреждение в креплении груза, из-за которого возникли проблемы с водой, было устранено. Часть бочек была полностью разбита сорвавшимися ящиками, обручи были повреждены, но новик Махонин предложил вариант, почерпнутый им из книг — ёмкости для воды были изготовлены из тростника, обмазанного глиной, и теперь корабль мог уверенно идти дальше.

После этого Святой Владимир отправился в неизведанное — путь через Великий океан. Через три недели экспедиция наткнулась на чудесное: новый, ещё неизвестный европейцам архипелаг, населённый достаточно ра́звитыми туземцами. Острова решили назвать в честь судна, которое доставило сюда первооткрывателей — архипелаг Святого Владимира.

На острове, что местные жители именовали Оваги[7], а русские его тут же стали прозвали — Овраг, был король, который стал создавать проблемы в общении с пришельцами. Он требовал всяческих подарков и препятствовал свободной покупке продовольствия. Поэтому сильно долго задерживаться на островах не стали, обойдясь всего десятью днями. Однако запасы воды и пищи были пополнены, к тому же на последнем участке пути фрегат не встретился ни с одним штормом и дорога в Петропавловск была уже вовсе не тяжела.

Радость путешественников и местных жителей была огромной. Город гулял три дня.

— Ну, что Алексей Григорьевич, намереваетесь покинуть нас? — адмирал Чичагов сам подошёл к Акулинину, стоявшему на берегу недалеко от пришвартованного фрегата и задумчиво смотрящему на море.

— Да, Василий Яковлевич, пора. — Алексей, улыбнувшись, отвлёкся от своих мыслей, — Святой Владимир встаёт на ремонт, а я хочу посмотреть ещё и американские земли!

— Да, побило наш фрегат. Но, надеюсь, через пару месяцев он в строй вернётся. Капитан Макаров прилагает все усилия, хочет, чтобы именно его корабль первым кругосветное плавание завершил. Уже решили, как и когда отправляетесь?

— Пока ещё нет, Василий Яковлевич…

— Может, мне компанию составите? Я в Новые Холмогоры собираюсь, к Повалишину, знать мне всё о его походе надобно… Так как?

— Я с превеликим удовольствием! Когда отплываем?

— Уже завтра. Святой Пётр туда отходит, очень, знаете ли, вовремя. А, кстати, первым в Петербург должен будет прибыть наш второй плотник — Анисимов. Если желаете передать письма в столицу, то лучше через него. Он, как только завершит обследование корпуса, самой быстрой почтой отправится в столицу с докладом о недостатках конструкции и материалов — ждут его там…

— Благодарю за совет, Василий Яковлевич, непременно им воспользуюсь!

— Куда дальше-то отправитесь, Алексей Григорьевич? Думали уже?

— Проедусь по американским землям, наместничеству, потом в Охотск и дальше через Сибирь. Интересно мне, что и как в наших землях!

— Молоды Вы ещё, Алексей Григорьевич! Хотя это скорее я — стар! Завидую Вам откровенно. Были силы и время — сам бы прокатился по матушке России, но годы и обязанности не пускают!

— А не устали Вы, Василий Яковлевич, от путешествий? Ведь такой путь проделали! Целый архипелаг посреди Великого океана открыли! — улыбался Акулинин.

— Молодой человек. Смеётесь над стариком? — адмирал, узнавший об общем успехе вверенной ему экспедиции, пребывал в крайне благодушном настроении, чем юноша беззастенчиво пользовался.

— Совсем нет, Василий Яковлевич! Воистину на карте мира теперь есть Ваше имя! Разве это не прекрасно?

— Ну, юноша — уважил старика! — Чичагов расцвёл как крупный красный мак, — Приятного вечера!

— Приятного вечера, господин адмирал! — и Алёша снова как заворожённый смотрел на бесконечное серое море.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Добрый Вам день, Ваше Преосвященство! — сидящий за столом человек, испуганно взмахнул тонкими нервными руками и неосторожно стряхнул с головы малиновую пиуску[8], открыв гладковыбритую тонзуру, — Не стоит так волноваться, Ваше Преосвященство. Я привёз Вам обещанное.

— Только это? — епископ нервно схватил приятно звякнувший мешочек и сунул его под сутану.

— Отнюдь, я здесь. Чтобы напомнить Вам об обязательствах, которые Вы приняли на себя. Вы нарушаете наши договорённости, Ваше Преосвященство! — гость бесцеремонно уселся в кресло в углу кабинета.

— Вы, что, хотите, чтобы я предал свою веру?! — глаза прелата округлились.

— Не кричите, Ваше Преподобия, да и про веру стоило бы вспоминать ещё до того, как Вы творили Ваши гнусности с певчими, ибо сказано: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость[9]». А уж с детьми такое творить… Если до Калиновских и Малаховских дойдёт история молодого Садовского, то они задумаются, кому это они доверяют своих детей. — гость говорил равнодушно и как-то даже отстранённо.

— Он же скоро будет совсем взрослым! — в голосе епископа мелькнули торжествующие нотки.

— Тем более будет доверия его словам, Ваше Преосвященство. К тому же мы нашли ещё двоих, которые готовы говорить — Яцек Меховский и Томаш Адамовский… — гость достал маленький серебряный ножичек и начал демонстративно чистить ногти.

— Вы смерти моей хотите! — длинные пальцы прелата сцепились вокруг его горла.

— Ваше Преосвященство, что Вы опять начали скулить? Мы уже достигли взаимопонимания, деньги Вы получаете, а я молчу о Ваших мерзостях. Молчу! И ничего никому никогда не дам рассказать, если, конечно, Вы будете вести себя правильно. Зачем Вы опять проповедовали против диссидентов?

— Попробовали бы Вы сказать хоть слово Каетану[10]! Я его боюсь! Он настолько яростен, что…

— Не понимаю Вас, Ваше Преосвященство. Вы же сами говорили о любви к пастве и необходимости успокоить страсти? А теперь? Где же Ваша вера? Она так легко уступает давлению со стороны какого-то Краковского епископа? Не понимаю… — гость посмотрел на него с явным презрением и покачал головой.

— Я верю! Верю, пусть я и допускаю ошибки, но всё же… Моя паства… Я не предам её! — епископ воздел руки к небу и скосил глаза к висевшему на стене распятию.

— Вам нужно помочь с Салтыком? — тон гостья стал деловым.

— Вы хотите… — епископ в ужасе поднёс трясущиеся руки к лицу.

— Успокойтесь, Ваше Преосвященство! Вы же знаете, что мы так не делаем. Просто можем чуть придержать его напор. Вам это требуется? — гость поставил ударение на слово Вам.

— Нет! Не надо! Я справлюсь! — хозяин кабинета порывисто вскочил.

— Хорошо. Верю. До новых встреч, Ваше Преосвященство. И перестаньте так волноваться — послушайте доброго совета! Я слово своё держу твёрдо. — человек приветливо улыбнулся и вышел.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— А вот это странно! — я изучал отчёты, полученные по линии церкви. Я всегда считал, что одной и даже двух спецслужб недостаточно для получения качественной информации, и уж тем более для контроля. Поэтому выстраивал несколько независимых цепочек донесения до меня све́дений о ситуации на местах.

Епископ Тамбовский Гермоген сообщал о тяжёлой обстановке в губернии — недовольство росло и в дворянской, и в крестьянской средах, да и купцы довольно быстро уезжали отсюда. Жалоб на самого губернатора было много, причём различного характера: и лихоимство, и самодурство, и чрезвычайная жестокость.

Но не только это ввергло меня в крайнюю задумчивость. Такой отчёт епископа не подтверждался местной губернской управой и, главное, отделением Тайной экспедиции. Захар рассовал своих людей по всей стране, и я рассчитывал, что это должно приносить результаты, но не такие. Внятных отчётов по купеческой и дворянской линиям также не было. Возможно, я не обратил бы внимания на этот факт, но вкупе с докладом Гермогена это наводило на странные мысли.

Пришлось попросить о помощи ещё и московского схимника отца Трифона. Монах имел репутацию святого человека, которого весьма уважали среди различных слоёв общества, причём он был очень умён, и совершенно верно понял мои мотивы, когда я поинтерсовался возможностью получать от него информацию о настроениях в обеих столицах.

Трифон постоянно сообщал мне о мыслях и желаниях различных слоёв населения Москвы и Петербурга. Наша переписка с ним проходила в полной тайне, и шла не через канцелярию, а через моего духовника. Здесь я вынужден был просить его несколько расширить сферу его внимания и уточнить, действительно ли Гермоген объективен. Как-то странно, что только епископ дал мне такую информацию. Трифон очень быстро подтвердил доклад от епархии — в Тамбове творились пренеприятные дела.

В губернии, очевидно, были проблемы, причём значительные. И такая тишина вокруг этого свидетельствовала о сговоре, к которому было привлечены все местные власти, только епархия оказалась вне этого. Вновь была сформирована тревожная группа во главе с Довбышем, которая бросилась в Тамбов. Признаться, я хотел туда отправиться сам, но дела держали меня в столице. Слишком сложное положение сейчас было во внешней политике, промышленности и армейском строительстве.

Василий Миронович взял быка за рога, ибо выяснилось, что местный губернатор Каменский[11], как бы это сказать помягче — сумасшедший. Не слабоумный, а, наоборот, весьма буйный. Довбыш не получил цветочным горшком в голову, только благодаря своей неплохой реакции. Губернатор был совершенно неадекватен, периодически определяя себя собакой, лая и кусаясь, или наливаясь животной ненавистью к кому-либо и пытаясь его убить.

Боевой генерал явно тронулся умом, и исполнять свои функции уже не мог. Единственный, кому он доверял, и кто его прикрывал от скандала, был как раз глава отделения Тайной экспедиции — Шубашевич, который и создал систему собственного обогащения в губернии. Пользуясь душевным нездоровьем губернатора и его острой мизантропией[12], он от его имени вымогал деньги со всех, до кого только мог дотянуться.

Довбыш в докладе выделил своего доверенного офицера Ивана Зыкова, который лично схватил Шубашевича, отлично почувствовавшего, что его время вышло, и пытавшего бежать с поддельным паспортом. Что же, этот случай показал острую необходимость ещё более чётко выстраивать систему контроля, дублировать её многократно, чтобы подобное не могло произойти снова.

Результатом данного случая стало окончательное расчленение Тайной экспедиции на два отделения. Захар не успевал заниматься мелкими, как он считал, проблемами, озаботившись внешними делами, а особенно Польским вопросом, который требовал всё большего и большего внимания. Старики-разбойники постарели, среди них ещё Дядька Остап не ушёл на отдых, хотя бы и сосредоточился на преподавании.

Метельский один гордо держал знамя старых казаков, но он постоянно отвлекался на ту же Польшу, а больше специалистов такого уровня у нас пока не было, поэтому пришлось принудительно развести этих двух способных людей. Пономарёв был окончательно переведён на дела зарубежные, а Метельский взял в свои руки работу внутри страны.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Как же сложно оказалось организовывать переселение через всю европейскую Россию всего-то сорока шести семей мастеровых. В начале пути казалось, что самое сложное добраться до пристани на Чусовой[13], а дальше ведь только плыть и надо. Что там, дощаников[14], что ли, для исполнения поручения императора не найдут?

Оказалось, что перевозка более сотни человек — искусство, пока неизвестное Алексею. Хорошо, что рядом были отец Василий и поручик Трушинин. Первый помогал ему успокоить и направить людей, а второй учил, как накормить и обеспечить их всем необходимым.

Самый сложный момент был в Казани. Когда они остановись в большом, быстрорастущем городе, то у многих родилась мысль там остаться. Благо их действительно пытались соблазнить отсутствием необходимости ехать дальше, сытой жизнью и близостью к дому. Однако отец Василий смог найти нужные слова для каждого, а Лобов учился и учился.

Накормить, согреть, обеспечить ночлегом такую толпу тоже было непросто. Это уже не армия, где всё ясно, когда надо всего лишь распределить привезённое. Но Алексей постиг и эту науку. И уже после Саратова он вполне успокоился и вернулся к своим размышлениям.

Такое суматошное возвращение получилось. Сначала визит в Петергоф к Императору, который принял его очень ласково, но сразу отправил к Ярцову, находившемуся в Петрозаводске, где он пытался перенести в практическую плоскость свои идеи и передать их молодым металлургам, вернувшимся из Европы.

Тот встретил Лобова с распростёртыми объятьями, оценил его кругозор и целеустремлённость, принял несколько советов и замечаний, и потащил в Кривой Рог. Очень уж Ярцову не хотелось самому носиться туда-сюда. Для него Петрозаводск сейчас был центром интересов, где проводились важные для него исследования, где жила его семья, наконец.

А Лобов прекрасно подходил для назначения его на Кривой Рог — достаточно молод, бывший офицер, знакомец Императора, очень образованный, горящий энтузиазмом. Ему было необходимо только научиться взаимодействовать с людьми да чиновными порядками, поэтому-то и получил Алексей задание перевезти людей с Урала на Днепр.

Вот теперь молодой человек смотрел на убегающие берега Волги и думал, а сможет ли он одолеть такую задачу — стать главным на огромной стройке. Пусть ему и доверяли, но вот не подведёт ли он всех? Тяжкие приступы сомнений прерывались только мыслями о металлургии — о том, что он узнал в своём путешествии, и том, что он предполагал улучшить. И именно эти фантазии положительно одерживали победу.

Окончательно Лобов лишился всяческих сомнений в Царицыне, на Волго-Донской переволоке. Молодой инженер был поражён и так называемым старым путём, что вёл от Волжских причалов к Донским в Калаче и был накатан и обжит очень неплохо, масштабом строительства нового мощёного тракта, по которому сможет двигаться значительно больше телег, а особенно чугунная дорога, строящаяся чуть в стороне.

Он видел чугунную дорогу в Петрозаводске, слышал о них на Урале, но они все были внутризаводскими, а здесь… Алексей стал расспрашивать инженера Гусятникова, который руководил строительством. Тот поведал ему, что на сооружение такого пути, длиной больше семидесяти вёрст, подвиг план строительства подобной дороги между Баскунчаком и Волгой, которую затевала Соляная палата.

Ответственный за Волго-Донской путь Никита Акинфиевич Демидов долго пытался найти возможность для сооружения канала, но, убедившись в бесперспективности подобного замысла и испугавшись представлять такой результат в Петербурге, нашёл другой вариант.

Изготовленный проект строительства чугунной дороги был одобрен Императором, с изменениями. Он добавил в план устройство больших мастерских для обслуживания и ремонта паровозов, как стали называть махины, предназначенные для перевозки грузов по путям. Строительство и эксплуатация само́й дороги должны было вестись на средства создаваемого общества, а мастерские возводились за счёт императора.

Сами такие махины изготавливались в Кронштадте, и одна из них уже была доставлена в Царицын. Она ходила по небольшому готовому участку длиной в четыре версты и пугала проезжих своим грохотом и дымом из трубы. Паровоз был значительно больше, чем использовался на заводах, и имел своё имя — Бык. Лобову повезло застать изобретателя этого чуда — самого́ Кулибина, который тоже не преминул побеседовать с молодым инженером.

За хлопотами вокруг чугунной дороги Лобов потерял два дня, и ему пришлось догонять свой караван верхами, настигнув его уже в Калаче. На всём речном пути до Азова он только и думал, что о железном быке, который вскоре изменит всю жизнь в империи.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Наконец-то я был в Москве в тёплое время года. Город всё ещё строился, и пока все собираемый в нём налоги уходили на обустройство. После коронации все работы возобновились и сейчас они были в самом разгаре. Я категорически запретил приостанавливать их на время моего приезда, пусть строят.

Открывал я здесь новые учебные заведения: второй в России Сухопутный корпус, второй же Лицей, да ещё и первое Гостиное училище. Армия нуждалась в новых офицерах и сержантах, а дворянские дети не могли оставаться без образования и перспектив. Благородное сословие осознало новую реальность и всеми правдами и неправдами пыталось засунуть своих отпрысков на обучение. Мест в Петербургских корпусах не хватало на всех желающих, даже с учётом их непрерывного расширения.

Новые здания в Москве уже были готовы. Изначально собирались открывать в старой столице не только Сухопутный, но и Кавалерийский корпуса, но всё-таки решили вместо военного учебного заведения открыть торговое — оно было очень нужно. После Архангельска, когда я начал обсуждать вопрос образования для детей купеческих, сразу в пяти крупнейших городах страны поясные общества начали сбор средств на создание такого училища и собрали больше миллиона рублей.

Да и потребность в кавалерийских офицерах пока закрывалась и одним Петербургским корпусом, больше нам не требовалось — мощности конезаводов не давали нам возможности быстро увеличивать численность этих войск. Сейчас для нас в приоритете были тяжёлые лошади для артиллерии и перевозок, а вот конница была пока на голодном пайке.

Я намеревался провести в Москве неделю, осмотреть ход строительства, открыть училища, проинспектировать церковные школы в монастырях, наконец, побывать у Маши и лично поговорить с отцом Трифоном. Не вышло.

Мы изучали отделку Богоявленского собора, которая была ещё в самом начале, но уже поражала масштабностью и мощью, когда меня отвлёк мой секретарь, Вейде. Он вошёл в церковь, быстро подошёл ко мне и зашептал мне в ухо:

— Павел Петрович! Наводнение в Петербурге!

— Что? Сильное?

— Какой-то кошмар там творится!

— Где депеша?

— Вот! — Миша протянул мне тоненький листок голубиной почты.

Шувалов писал, что начинается катастрофа, вода поднимается стремительно, меры принимаются, идёт спасение населения.

— Она единственная?

— Пока да, только что пришла.

— Собираемся. Гриша!

— Уже распорядился, Ваше Величество! — Белошапка научился возникать рядом практически бесшумно.

Что же такое, никак у меня хорошо познакомиться с Москвой не выходит. Сейчас вот уже специально приехал, а всё одно — проблемы. Срочно бросился в Кремль к Кате. Она всё поняла и, пусть и огорчилась, но спокойно согласилась вернуться в столицу без меня, с основным караваном. А я с двумя десятками гайдуков, да секретарями срочно поскакал в Петербург.

Система связи работала неплохо, и на ямах[15] я получал шифрованные депеши от Шувалова. Правда, уже перед Тверью письма пошли за подписью Чичерина, который принял командование в Петербурге за выбытием губернатора и главы городской полиции. Первый был серьёзно ранен и не мог исполнять обязанности, ибо находился без сознания, а второй вообще погиб.

В городе произошло нечто ужасное. Потоп был поистине грандиозным, причём такого повышения уровня воды никто и не ждал. В Петербурге было разрушено множество зданий — некоторые районы почти исчезли с лица земли, многие дворцы и присутственные здания серьёзно пострадали. Городские парки, в том числе мой любимый Летний сад, были непоправимо изуродованы. Дорога к Петергофу была смыта вместе со столетними деревьями.

Количество жертв исчислялось сотнями. Пока ещё шли спасательные работы. Наводнение началось рано утром, когда многие ещё спали. Хорошо, что вода схлынула буквально через несколько часов.

Я изводил себя, но мог только скакать и скакать. Моя свита, понимая проблему, отлично держалась и не пыталась требовать для себя дополнительного отдыха. Три дня непрерывной ска́чки! Хорошо, что часть дороги была приведена уже во вполне приличное состояние — широкая, отсыпанная щебнем, с водосточными канавами — на таких участках можно было ехать очень быстро. Да и мосты через мелкие речки и овраги хорошо помогали не терять темп.

Петербург выглядел ужасно. Грязь, обломки зданий, мусор заполняли улицы. Необлицованные берега рек были размыты. Деревья поломаны. Но город явно жил — было много людей: и горожан, и солдат, расчищавших улицы. Мы направились к Зимнему дворцу, где должны были меня ждать чиновники.

Они были там. Чичерин, как главный сейчас в городе, делал доклад. Наводнение было замечено своевременно — пушки начали стрелять, подавая сигнал о необходимости населению немедленно покинуть низменные места и перебраться на высоты. Гарнизон и полиция своевременно вышли в город для обеспечения порядка и помощи. Но, среди горожан нашлось множество тех, кто задержался с бегством от наступающей воды, либо вообще не пожелал покинуть дома и лавки.

Шувалов бросился спасать таких упрямцев. Он выполнял долг со всей доступной ему энергией. Вода прибывала слишком быстро, волной его снесло с ног и ударило головой и плечом о стену. Солдаты его сопровождавшие смогли его спасти, а вот городовой исправник погиб — его вместе с лошадью смыло в Неву. Погибших было более тысячи, пока ещё точное количество их установить было невозможно.

Коломна[16] была уничтожена почти полностью. Васильевский остров очень сильно пострадал. Вообще, практически все бедные дома, сделанные из дерева, были разрушены. Богатые каменные сооружения пострадали значительно меньше, но урон пока полностью оценить было невозможно.

— Спасибо, Николай Иванович! Как самочувствие Шувалова?

— В сознание пришёл, но ещё не встаёт. Врачи говорят, что пока непонятны его травмы, но, скорее всего, будет жить.

— Хорошо… Поехали смотреть повреждения.

М-да. Город был изуродован. Наплавные мосты были сорваны, брусчатка во многих местах выбита, на набережной Невы повредило гранитные плиты, которыми она была отделана, в гавани многие купеческие суда были разбиты или выброшены на берег. Стёкла, фонари, мебель — всё было разломано, разбросано по улицам. Из-за ила и грязи всё выглядело просто катастрофично.

Две недели войска и горожане убирали город. Оставшихся без крова и имущества пришлось обеспечивать едой, жильём. Я своим авторитетом продавливал богатеев на размещение в их домах оставшихся без крова бедняков. Сердце кровью обливалось. Единственное, что радовало — мне не было необходимости самому возглавить работы, городские власти справлялись, я скорее представлял собой тяжёлую артиллерию, которая вмешивалась в особо сложных случаях.

Пусть Катя приехала в Петербург к концу уборки, но она всё рано ужаснулась. Разрушения, разом обнищавшие люди — город словно почернел и потерял своё столичное очарование. Она плакала, а я её успокаивал.

Надо было приводить столицу в порядок — восстанавливать, обустраивать, уменьшать риск на будущее. Имело смысл внести в городское устройство изменения, которые были предусмотрены планом развития города, но ранее были сопряжены с огромными затратами на переселение людей, снос зданий и тому подобное.

Я размышлял о том, где взять средства на восстановление Петербурга, его перестройку, прокладку новых каналов и дорог с того момента, как узнал о масштабах катастрофы. И не находил простых решений. Слишком многое было начато, и остановить сейчас постройку городов или крепостей было невозможно. Надо было искать новые источники — я для себя уже решил, что необходимо будет прибегнуть к займам в голландских банках.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Ваше Величество! Столица Ваша вправе же рассчитывать на большие благодеяния, чем Москва? Я думаю, что освобождение от налогов на пять лет приведёт к превращению Петербурга в сияющую жемчужину в империи Вашей! — вырвал меня из задумчивости громкий голос с едва заметным акцентом.

Мне пришлось организовать малый приём, дабы наградить особо отличившихся при наводнении людей. Здесь были и высшие чиновники во главе с очень бледным, но уже стоя́щим на ногах, Шуваловым и молодцеватым Чичериным, и простые полицейские, пожарные, солдаты и горожане, которые спасали людей, не думая о себе. Награды я раздавал щедро, люди вполне это заслужили. Но в голове были только мысли о деньгах.

Я недоумённо поднял глаза — говорил один из богатейших московских купцов, обладатель золотого пояса, бывший рижанин, Вернер. Он стоял передо мной и прямо-таки нагло смотрел на меня. Я пристально посмотрел на Шувалова, не его ли инициатива, но он побледнел ещё больше и был почти на пороге обморока — для него это тоже явная неожиданность.

— Милостивый государь, Ваши слова выражают только Ваше мнение? — он вывел меня из себя, но я постарался не показать виду.

— Что Вы, Ваше Величество! Я говорю от имени большинства горожан! — стелился в поклоне Вернер.

— Прекрасно! — я просто повернулся к нему спиной и молча вышел из залы. Прошёл в свой кабинет. Гайдуки как тени следовали за мной по коридорам. Я был, мягко сказать, в гневе. Я ищу средства на срочное исправление разрушений, на строительство новых домов, дорог и инженерных сооружений, на снабжение продовольствием бедноты, а эти толстосумы уже делят новый пирог. Мой пирог! Я им здесь неиссякаемый кошелёк! Речь-то Вернер вёл даже не о передаче налогов на нужды города, а об их отмене! Да и этот наглый тон! Так со мной купцы не разговаривали.

Глядя в пламя камина, за беседой с Катей, которая пыталась меня успокоить, я чётко продумал, что делать дальше. Сложилось у меня всё в голове.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Присаживайтесь, Андрей Алексеевич! — я вызвал к себе генерала Немого, главного военного инженера — Я пригласил Вас, чтобы поручить Вашей заботе одну из важнейших задач, которые стоят перед государством нашим.

Мой посетитель прибыл, ожидая, что ему поручат очевидную задачу — восстановление и перестройку Петербурга. Но я желал направить их другим путём. Преобразованием города надлежало заниматься Шувалову — он человек неплохой, мечтающий прославиться и очень активный, в данной-то ситуации ему просто не хватило времени подмять и организовать городских богатеев, и архитектору Карлу Камерону, который уже год как пребывал в столице и показал себя с наилучшей стороны.

— Ваше Величество! Какую пользу я могу принести Вам и России? — Немой был сух и конкретен. Он занимался строительством крепостей, казарм, дорог, мостов по всей стране и с достоинством тащил на себе огромный груз. Генерал-майор был подлинным самородком, который смог организовать чёткую работу по почти сотне проектов. Будучи полностью уверен в своих силах, главный военный инженер воспринимал всякую новую сложную задачу совершенно спокойно и исключительно в качестве очередного проекта.

— Андрей Алексеевич! — улыбнулся я ему, — Я решил нужным поручить именно Вам сложнейшую задачу, которую я считаю одной из важнейших. Вы наверняка думаете, что я желаю поручить Вам перестройку Петербурга? Однако я считаю этот вопрос далеко не первостепенным.

Посмотрите на Санкт-Петербург. Он расположен на самом краю империи, при малейших проблемах на Балтике город будет под ударом противника, климат здесь далеко не самый полезный, своего хлеба в здешних краях нет, вот ещё и наводнения. К тому же местные жители привыкли ждать благ от императора и изменить свои привычки быстро не в состоянии.

В общем, я считаю, что столице России никак нельзя располагаться в подобном месте! — шокировал я его? Немного. Я уже несколько раз высказывал свои сомнения о столице. Многократно обсуждались возможные варианты размещения нового имперского центра, но далее совещаний и исследования предполагаемых территорий дело не заходило.

— Ваше Величество! Правильно ли я понимаю, что Вы намерены немедленно… — Немой задал вполне логичный вопрос.

— Нет, Андрей Алексеевич, я отнюдь не собираюсь бросить Петербург в столь сложной ситуации. — спокойно ответил я ему, — Я хочу, чтобы Вы подготовили подробный план застройки Санкт-Петербурга, которому надлежит стать новой столицей империи. Я жду макета города, проектов основных зданий, уже привязанных к местности, и общего плана работ. Думаю, что срок в полтора года будет вполне достаточным, и к новому 1779 году я жду от вас доклада.

— Ваше Величество! — Немой смотрел на меня слегка недоумённо, — Я…

— Ах да! — улыбнулся я, — Я забыл назвать вам место, где будем строить новую столицу — Казань.

— Казань?

— Да. Я вижу развитие России на восток. И столица тоже должна быть ближе к Уралу. К тому же там место слияния двух крупнейших рек Волги и Камы, что явно притягивает. Поэтому Казань.

— А что же, Ваше Величество, станет главным архитектором проекта?

— Джакомо Кваренги. Он только что прибыл в Россию с лучшими рекомендациями Пиранези. Задача для него вполне подъёмная.

— Кваренги… — задумчиво произнёс Немой, — Хорошо, Ваше Величество. План Казани с окрестностями у меня в канцелярии есть. Приглашу к себе этого итальянца, и начнём думать.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Василий Яковлевич! Алексей Григорьевич! — церемонно поклонился им ещё молодой мужчина в светском платье, весьма неплохого пошива, что для столь отдалённых земель было крайне удивительно, — Имею честь быть местным головой поселений! Шелихов Григорий Иванович! Очень рад!

— Весьма рад Вас видеть, Григорий Иванович! — Чичагов с больши́м достоинством принял знаки внимания со стороны самого крупного русского начальника в Северной Америке и ответил ему поклоном.

Алёша же был совсем не готов, что его лично поприветствует сам Шелихов, о котором он много слышал от брата. Акулинина в корпусе специально не выделяли среди прочих новиков, чтобы он получил навык общения с подданными империи, а не закостенел в церемониях и проявлении чувство подчинённых. Да и вообще, нынешний император настаивал, чтобы все учились без каких-либо привилегий в зависимости от сословия или финансового положения, а сам Миних сделал из этого желания фирменный стиль обучения. В корпусе значения имели знания новика, а не его род и состояние. Алексей смутился, но справился с собой и тоже поклонился встречающим.

— Вам, господа, наверное, хочется отдохнуть, после путешествия? — на пути к Новым Холмогорам они попали в небольшой шторм, да и условия на Святом Петре были весьма спартанскими.

— Отнюдь, Григорий Иванович! Мне бы сначала пообщаться с капитаном Повалишиным и суда посмотреть. — Чичагов ничего не мог поделать с мучающими его чувствами вины и ответственности за свою задачу.

— Конечно, Илларион Афанасьевич, прошу! — капитан, руководивший походом двух потерянных кораблей до Новых Холмогор, был тут же, среди встречающих. Он увлёк Чичагова за собой, и Алёша остался наедине с Шелиховым. У Акулинина точно не было причин отказываться от компании, и он пусть и некоторой робостью начал беседу с главой русских поселений в Новом Свете.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Вот, Алексей Григорьевич, полюбуйтесь, это и есть Куцая доли́на[17], мы в ней планируем начать земледелие. Видите, сколько народу деревья сводят? — Шелихов уже третий день возил Алёшу по острову, показывая красоты природы, описывая перспективы развития, ну и заодно проверяя ход работ.

— Поразительно! И что, здесь будет хорошо расти пшеница? — юноша был захвачен воодушевлением бывшего купца, который стремился создать здесь — на другом краю земли, новую российскую провинцию.

— Да здесь, чудесно! Пётр Семёнович Паллас[18] утверждает, что на этом месте возможно даже виноградарство. Круглый год тепло, дождей довольно, земля богатая, с местными мы договорились — они продали нам всю Куцую доли́ну. Остров-то гористый, однако, доли́н здесь много, лес замечательный, озёра, реки — настолько хорошо, что я и знаю чего ещё хотеть! Людей вот только не хватает. Больше надо! — Шелихов доказывал свою правоту со всем пылом первопроходца.

— Я смотрю, что местных здесь много.

— Да, они часто нанимаются на мелкие работы — для них наша еда и железный инструмент, словно манна небесная! А уже жёнки из местных почитай у каждого второго нашего поселенца — бессемейные всё больше тут.

— И что всё с ними хорошо, с местными-то? Не бузят?

— Эти-то? Нет! вот раньше… А сейчас, удачно очень Пётр Семёнович Паллас приехал к нам. Моя ошибка, винюсь, коли не он и здесь бы проблемы были.

— А что такое?

— Да, с колошами[19] вначале ссора возникла, переводчика-то я из кадьяков[20] взял, в голову не пришло, что они враги лютые. А Паллас-то возьми да начни разбираться, что да как… И вот. Теперь я таких глупостей, как заранее не разобраться кто кому враг, не допускаю. Павел Петрович-то строго-настрого запретил пытаться местных только силой принуждать, да и ясак[21] брать велел самый малый — далеко мы очень даже от Сибири, а европейцы тут как тут…

— Теперь-то всё хорошо?

— Хорошо! Торгуем. Однако без оружия тоже сладишь. Местные-то люди дикие, коли не покажешь силу, то и решат, что грабить нас можно. Вот и строим острожки, гарнизоны ставим. Опять же, солдат не хватает — здесь десяток, там десяток. А без этого пока никак — нужно власть показывать, да и европейцев опасаюсь. Испанцы рядом, кто его знает, что они учудят, коли услышат про нас. А англичане? Эти-то ухари всё пограбят да порушат. Укрепиться надо сначала…

— Ну, порт-то Вы укрепляете, Григорий Иванович.

— Укрепляем. Хорошо, что пушки привезли. Батареи любого напугают! Но, нам бы ещё солдат на острожки, орудий для батарей, корабли, а главное — крестьян бы! Здесь столько земли! Пусть и лес сводить надо, но земля-то богатая. Не хуже, чем в Приднепровье или в Таврии! Это я же Вам остров Святого Андрея показываю, а ведь ещё другие острова есть! Петровский и Павловский острова тоже неплохи, пусть и похуже этого! А континент! Там земли же до горизонта и никого, кроме местных племён.

— Так Вы и от континента отказываться не желаете? Не слишком ли много? Сами же говорите, людей нет.

— Будут! — убеждённо почти кричал Шелихов, — Останавливаться никак нельзя! Пока можем бежать — должны! Эх! Сейчас Паллас на Столовой реке[22] с экспедицией. Такая река! Чудо!

— Покажете, Григорий Иванович?

— Обязательно, Алексей Григорьевич! Обязательно!

[1] Мацмай или Мацумаэ по фамилии местного японского князя-даймё.

[2] Такелаж — на корабле совокупность всех снастей для крепления мачт и парусов.

[3] Рангоут — общее название всех мачт, рей и т. п.

[4] Маркизские острова — архипелаг в центральной части Тихого океана во Французской Полинезии.

[5] Нукагива (Нуку-Хива) — крупнейший остров архипелага.

[6] Порт Чичагов — бухта на острове Нуку-Хива названная моряками экспедиции Крузенштерна в 1804 г. в честь другого Чичагова — Павла Васильевича.

[7] Остров Гавайи — крупнейший остров Гавайского архипелага.

[8] Пиуска — головной убор высших католических иерархов. Цвет пиуски определяется рангом священнослужителя: белая у Папы Римского, красная у кардиналов, малиновая или фиолетовая у епископов и архиепископов.

[9] Ветхий Завет. Левит 18:22.

[10] Каетан Солтык (1715–1788) — крупный польский церковный и государственный деятель. Епископ Киевский и Краковский. Один из лидеров антирусского и антиправославного движения.

[11] Каменский Михаил Федотович (1738–1809) русский полководец, генерал-фельдмаршал, граф.

[12] Мизантропия — отчуждение от людей, ненависть к ним, нелюдимость,

[13] Чусовая — река на Среднем Урале, левый приток Камы.

[14] Дощаник — плоскодонное речное судно.

[15] Ям — почтовая станция.

[16] Коломна — исторический район Санкт-Петербурга.

[17] Доли́на Коуичан на острове Ванкувер.

[18] Паллас Пётр Симон (1741–1811) — знаменитый немецкий учёный-исследователь на русской службе.

[19] Колоши (Тлинкиты) — индейское племя, проживающее на побережье Аляски

[20] Кадьяки (Коняг-миуты) — эскимосское население острова Кадьяк и прилегающих территорий Аляски.

[21] Ясак — натуральный налог, взимаемый с туземного населения.

[22] Река Фрейзер (Британская Колумбия) — на языке прибрежных индейцев Стооло.