Темная сторона света

16

Алек заехал в отделение неотложной помощи в Килл-Дэвил-Хиллз. Это не было импульсивным решением, он давно собирался это сделать. Но лишь только его сердце забилось быстрее при въезде на парковку при воспоминании о том рождественском вечере, когда он был здесь в последний раз, как Алек понял, что день он выбрал верно.

В приемном покое дожидались своей очереди пациенты, и Алек не знал, сможет ли поговорить с Оливией.

Алек подошел к стойке, где лысеющий толстый мужчина не отставал от перепуганной молоденькой регистраторши.

— Я жду уже целый час, черт побери! — Мужчина навалился на стойку, подавшись вперед. Он прижимал пропитанную кровью тряпку к руке. — Здесь у вас можно кровью истечь, пока дождешься помощи.

Девушка попыталась объяснить причину задержки, но мужчина продолжал осыпать ее упреками. Алек подумал, что ему, вероятно, следовало бы вмешаться. Он подыскивал подходящие аргументы, когда рядом с девушкой появилась Оливия. Алек даже не сразу узнал ее. Она выглядела совершенно иначе. И дело было не только в белом халате. Оливия казалась выше ростом, она излучала спокойствие и уверенность. Она не заметила Алека, нагнувшись к возмущающемуся мужчине.

— Мне очень жаль, что вам пришлось ждать, — ровным голосом сказала Оливия, — но здесь не «Макдоналдс».

Мужчина открыл рот, собираясь ответить, но Оливия не дала ему этой возможности.

— Перед вами ждут своей очереди люди с куда более серьезными травмами, чем ваша, — продолжала она. — Мы займемся вами сразу, как только сможем.

Что-то в ее голосе заставило скандалиста замолчать. Он развернулся, что-то бурча себе под нос, и снова уселся в кресло. Только тут Оливия заметила Алека. Она нахмурилась.

— Вы не заболели?

— Нет, со мной все в порядке. — Алек перегнулся через стойку и спросил тихо, чтобы его не услышали: — Вы можете поужинать со мной сегодня?

Оливия улыбнулась.

— Вы и в самом деле хотите сводить меня в ресторан после того, как я поливала слезами свой салат с крабами?

— Да, хочу.

— Что ж, почему бы нам не заехать в какой-нибудь китайский ресторанчик, не взять еду с собой и не отправиться ко мне домой? Я освобожусь в семь часов.

«Очевидно, ее муж так и не вернулся», — подумал Алек.

— Отлично, — обрадовался он. — Я возьму еду и приеду к вам. Что вы любите?

— Выберите сами, — Оливия набросала на листке бумаги схему, как проехать к ее дому, и протянула его Алеку.

Он вернулся к своей машине. Оливия в больнице совершенно преобразилась. Алеку вдруг захотелось посмотреть как она работает. Он вдруг ощутил тоску по прикосновении к другому живому существу, страдающему и нуждающемуся в его помощи. Алек напомнил себе, что пытается помочь маяку, делает все, чтобы спасти его. Но он понимал, что это не одно и то же. Даже в самый жаркий день, под палящим солнцем, маяк оставался холодным и безжизненным под его руками.

Уже выйдя из больницы, Оливия тут же пожалела о том. что пригласила Алека к себе. Ей хотелось увидеть его, поговорить с ним, но зачем делать это в ее доме? В том самом доме, за который Пол еще выплачивал половину суммы по закладной? И Пол мог заехать в любой момент. Едва ли, но вполне вероятно. В первый раз Оливия ехала домой с работы в надежде на то, что этим вечером муж не появится.

Алек уже ждал ее на крыльце, держа в левой руке большой белый пакет. Оливия остановила машину на подъездной дорожке рядом с его «Бронко» и направилась к дому.

— Хорошо пахнет, — оценила она, проходя мимо Алека. чтобы открыть дверь. — Входите.

Сильвия приветствовала их мяуканьем, пока они шли через гостиную в кухню. Алек поставил пакет на стол, нагнулся и взял кошку на руки.

— Какая красавица. Сколько ей лет? — Алек прижал кошку к груди, и Оливия услышала довольное урчание.

— Шесть, — ответила она. — Ее зовут Сильвия, и обычно она терпеть не может чужих людей.

— Гм-м, — Алек улыбнулся, опустил кошку на пол. — Только не говорите ей, что я ветеринар, и мы с ней отлично поладим.

Оливия достала из шкафчика две тарелки. Ей хотелось избавиться от чувства неловкости, которое она испытывала наедине с ним. Она разложила на подносе столовые приборы, салфетки, следя за Алеком краешком глаза, пока тот доставал из пакета картонные коробки. Он был в джинсах и белой рубашке в синюю полоску с короткими рукавами, открывавшими загорелые мускулистые руки. От него едва уловимо пахло лосьоном после бритья, волосы еще не высохли после душа или после купания. Оливия даже вспомнить не могла, когда оставалась наедине с другим мужчиной, кроме своего мужа. Что, если Пол войдет прямо сейчас? расставляя тарелки на подносе, она прислушалась, не донесется ли с улицы шум его машины. Что будет, если Пол увидит, как его жена проводит время с Алеком О'Нилом?

— Это работа Анни? — Алек кивком указал на витраж в окне над раковиной.

— Да. — Оливия тоже посмотрела на павлинье перо, переливающееся многоцветием красок. — Я купила это в тот день, когда первый раз зашла в мастерскую. — Если Алек понял, что это работа Анни, то Пол тоже это поймет. Ей бы стоило перевесить овальный витраж куда-нибудь в другое место, чтобы Пол не увидел, если вдруг зайдет. — Давайте поужинаем на веранде, — предложила Оливия, поднимая поднос. Она провела Алека через раздвижные стеклянные двери на закрытую веранду позади дома.

— Здесь очень мило, — оценил Алек, ставя картонки с едой на стеклянный стол. Он выпрямился и огляделся. — Мой дом тоже стоит на берегу.

Оливия села и принялась открывать картонки.

— Я не представляла, что наш новый дом будет стоять у самой воды. Я почувствовала себя так, словно моя душа нашла здесь убежище. — Она печально улыбнулась. — Я была очень оптимистично настроена. Мне казалось, что именно здесь мы пустим корни, обзаведемся детьми.

Алек сел напротив.

— Как поживают близнецы? — шутливо поинтересовался он.

— Что? — Оливия почему-то отнесла его вопрос к себе и мгновенно перенеслась в крохотный домик с одной спальней, в котором выросла. Она услышала, как люди спрашивают ее мать, как поживают близнецы, и как та отвечает что-то заплетающимся языком.

Алек кивком указал на ее живот.

— Ах это! — Она покачала головой. — Ради бога, Алек, близнецы мне совсем ни к чему. — Когда Оливия открывала упаковки с рисом, ее пальцы дрожали.

— С вами все в порядке? — спросил Алек. — Или вы просто настолько проголодались?

Он шутливо давал ей возможность отшутиться, объясняя, почему она так нервничает, но Оливия этим не воспользовалась.

— Я так странно себя чувствую, оттого что вы сидите здесь. Как будто я совершаю что-то недозволенное.

— Вот оно что. — Алек замер, не донеся до рта ложку с рисом. — Вы хотите, чтобы я ушел?

— Нет, — быстро ответила Оливия. — Я просто не могу отделаться от мысли, как я объясню ваше присутствие мужу, если он решит заглянуть домой именно сегодня вечером?

Алек пожал плечами и передал ей картонку.

— Мы скажем ему, что мы всего лишь два одиноких человека, которые встречаются время от времени, чтобы поговорить о тех, кого мы потеряли. А он часто приезжает?

— Очень редко. — Оливия положила себе рис. — Есть кое-что, что я должна сказать вам о нем.

— И что же?

— Во-первых, вы с ним знакомы. Его зовут Пол Маселли, и он работает в вашем комитете «Спасем маяк», хотя во время нашей с вами последней встречи я еще об этом не знала.

Алек опустил вилку и уставился на нее.

— Пол? Журналист? Он ваш муж? Господи, я мог представить кого угодно вашим мужем, но только не Пола.

— Что вы имеете в виду? — удивилась Оливия.

— Я представлял себе вашего мужа таким… Ну, не знаю, дюжим, что ли. Темноволосым, заросшим щетиной… Несколько мелочным и твердолобым. В общем, мне он виделся этаким дураком, который мог оставить вас ради какой-то фантазии.

Оливия рассмеялась.

— Пол кажется даже слишком… умным, — продолжал Алек.

— Так и есть.

— И он очень эмоциональный. Пол брал интервью у старой смотрительницы маяка и прислал мне своего рода эссе, изложив то, что узнал. Это очень… Даже не знаю, как сказать. Пожалуй, трогательно. И захватывает. Я ожидал от него интересных фактов в несколько суховатом изложении, всего лишь несколько абзацев, чтобы донести до читателя суть, но он приятно удивил меня. Пол очень талантлив.

— Я это знаю, — кивнула Оливия.

— Но он очень молчаливый человек, замкнутый.

— Не всегда. — Хотя Оливия легко могла представить, насколько замкнутым становился Пол в присутствии мужа Анни. — Есть кое-что еще… — Она должна выразиться очень осторожно. Ей не хотелось, чтобы Алек легко сложил части мозаики в единое целое. — Вы знаете, что именно он написал ту статью об Анни для журнала «Морской пейзаж»?

— Пол? Я даже не обратил внимания на подпись под статьей. Я знал, что у Анни несколько раз брали интервью… Так это был ваш муж?

— Да. — Оливия замерла. Только бы он ни о чем не догадался.

— Статья получилась просто замечательная. Я немного беспокоился о том, что из этого всего получится, потому что прошлой осенью Анни была сама не своя. Она пребывала в самом мрачном настроении. — Алек помолчал. — Я очень давно не видел ее такой отрешенной от всего, так что у меня просто камень с души свалился, когда я прочитал написанное и понял, что Пол сумел разглядеть настоящую Анни. — Он отпил немного чая, потом снова посмотрел на Оливию, на этот раз удивленно. — Почему же Пол не сказал мне, что это он автор той статьи?

— Вы же сами только что сказали. Он человек замкнутый и скромный. — Оливия проглотила кусочек горячей курицы в остром соусе. — Мы вместе написали книгу, — продолжала она. — Вы помните ту страшную катастрофу на железной дороге в Вашингтоне в 1981 году?

— Это когда почти все вагоны упали в Потомак? Оливия кивнула.

— Там мы и познакомились. Пол тогда работал корреспондентом в «Вашингтон пост». Он писал о том, как работает отделение неотложной помощи в той больнице, где я тогда была ординатором.

В те дни Оливия даже не заметила Пола, а он обратил на нее внимание и представился ей, когда кризис был уже позади, спустя два дня после крушения поезда. Пол сказал, что влюбился в нее. Она была такой уверенной в себе, такой спокойной, так умело обращалась с пациентами и проявила максимум участия к семьям пострадавших. Он показал ей статьи о катастрофе в «Пост», формальные и сухие, написанные другими журналистами, и свои статьи о молодой женщине-враче, работавшей в отделении неотложной помощи. Оливия была поражена его романтическим идеализмом, но не могла отрицать, насколько взволнована тем, что он видел ее такой, какой она была на самом деле, и смог полюбить ее.

— Так вот, несколько лет спустя мы решили написать об этом книгу, — продолжила Оливия. — Мы собрали воспоминания о крушении и пассажиров, и спасателей, и медиков. У нас неплохо получилось. Мы участвовали в ток-шоу и даже получили пару национальных премий.

— Мне бы хотелось прочитать ее.

Оливия встала, прошла в гостиную, сняла с полки потрепанное издание «Крушения „Восточного духа“, вернулась на веранду и протянула Алеку книгу.

— Боже мой! — воскликнул он, разглядывая обложку, на которой издатели поместили снимок места катастрофы, сделанный с самолета. Сначала было даже сложно разглядеть между цветущими берегами реки упавшие вагоны, унесшие жизнь сорока двух человек.

Алек открыл книгу, просмотрел титульный лист, потом закрыл и внимательно прочитал то, что было написано об Оливии и Поле на обложке.

— У Пола еще вышла книга стихов? — спросил он.

— Да. Она называется «Сладкое пришествие».

— И что он имел в виду? — полюбопытствовал Алек.

— Меня. — Оливия покраснела. — Пол сказал, что его жизнь приобрела смысл, когда я вошла в нее.

Алек сочувственно посмотрел на нее. Он потянулся через стол и сжал ее пальцы. Золотое обручальное кольцо вспыхнуло в неярком свете, лившемся из кухонного окна. Потом Алек снова принялся рассматривать книгу. С того места, где сидела Оливия, их с Полом улыбки на фотографиях казались гримасой печали.

Алек покачал головой.

— Должно быть, это был настоящий кошмар. Как вы справляетесь с такой работой и не разваливаетесь на части?

— К этому привыкаешь. Думаю, душа немного черствеет. Я плачу на грустных фильмах и иногда за обедом в ресторане, но на работе я почти никогда не лью слезы. — Она посмотрела на книгу, лежащую на столе рядом с тарелкой Алека. — Но в ту ночь, когда умерла Анни, я плакала.

— Почему? — спросил он.

Из-за вас. — Оливия сказала ему только часть правды. — Ваши глаза… Вы выглядели таким потерянным. Я как раз теряла Пола и… Я не сравниваю то, через что пришлось пройти мне, с вашими переживаниями, только я очень остро почувствовала ваше горе. Еще долго ваше лицо вставало у меня перед глазами…

Алек опустил глаза. Он взялся было за вилку, но потом снова посмотрел на Оливию.

— Вы помните мою дочь? — поинтересовался он. Оливия кивнула.

— Девочка тогда попыталась меня ударить.

— Правда? Я этого не помню. — Алек отвернулся и посмотрел на берег. — Она так изменилась… Я этого не замечал, потому что вообще не обращал внимания на детей после смерти Анни. Мой сын как-то справляется. Он работает, готовится осенью отправиться в колледж в Даке. А вот Лэйси… — Алек покачал головой. — Она начала курить. Понимаю, что это не трагедия, многие дети в ее возрасте пробуют курить. Но Лэйси так часто плачет. Недавно она вернулась вечером домой в слезах, блузка была застегнута кое-как. Я не хочу думать о самом плохом…

— Сколько ей лет? — прервала его Оливия.

— Три… Четырнадцать. Только что исполнилось. Оливия отложила вилку и сложила руки на груди.

— Девочки в этом возрасте очень уязвимы, — сказала она. — Особенно те, кто растет без матери.

— Я не знаю, чем помочь ей. Лэйси всегда была хорошим ребенком, очень ответственная, умная. Я уверен, что она не занимается сексом или чем-то плохим, только…

— Возможно, против ее воли, — осторожно предположила Оливия.

— Что вы хотите этим сказать?

— Она ведь плакала. Одежда была не в порядке. Может быть, кто-то… Я не хочу сказать, что ее изнасиловали на улице. Но вы же знаете, как парни иногда себя ведут. Ваша дочь могла пойти на вечеринку, и кто-то воспользовался ею.

У Алека округлились глаза.

— Вы меня утешили.

— Простите. Я работаю в больнице, и у меня не самый радужный взгляд на мир. Почему бы вам не поговорить с ней об этом? Выскажите все прямо.

Лэйси не станет говорить со мной. Я пытаюсь убедить себя, что подростки всегда так себя ведут, но с Клаем таких проблем не возникало, поэтому я не слишком уверенно себя чувствую. Мы с Анни просто не мешали детям. Не было никаких правил, которым они должны были бы следовать. Мы им доверяли, и все было отлично.

— Никаких правил? — удивилась Оливия. — Что вы хотите этим сказать?

— Не существовало точного времени для возвращения домой, никаких ограничений. Они сами решали, куда пойти, что делать. — Алек отодвинул от себя тарелку. — Даже когда дети были совсем маленькими, мы позволяли им самим решать, что надеть и что есть. Анни пыталась научить их отвечать за себя, и они отлично с этим справлялись. Но теперь Лэйси сидит за столом в наушниках и продолжает слушать музыку. Мне хочется ей сказать: «Да сними ты, к черту, эти наушники и послушай меня!» — Алек стукнул кулаком по столешнице. — Я хочу, чтобы она перестала грубить, чтобы откровенно поговорила со мной. Но Анни никогда не стала бы требовать этого от Лэйси. И я даже представить не могу, как бы моя жена поступила, если бы наша дочь при ней вела себя так, как сейчас.

Оливия откинулась на спинку стула.

— Сейчас бессмысленно гадать, как повела бы себя Анни, — заметила она. — Делайте то, что хочется делать вам. Скажите дочери, что она не должна сидеть в наушниках за едой. Скажите ей…

— Я не могу. Я боюсь потерять и ее тоже. Я… — Алек закрыл глаза на мгновение и тут же встал. — Простите. — Он сложил свою салфетку, положил ее на стол и ушел в дом.

Оливия закрыла картонки, составила их на поднос и поймала себя на странной мысли. Что бы сделала сейчас Анни? Анни никогда бы не позволила расстроенному гостю вот так взять и уйти. Она бы пошла за ним, постаралась бы успокоить и поддержать. Оливия оставила еду на столе и вошла в кухню. Алек стоял у окна и смотрел на залив. Она коснулась его руки.

— Алек?

— Я боюсь своей дочери, — тихо признался он. Песок пляжа отражался в его глазах, превращая их из светло-голубых в молочно-серые. — Я боюсь смотреть на нее, потому что всякий раз, глядя на Лэйси, я вижу перед собой Анни. — Он перевел взгляд на Оливию, и она тут же опустила руку. — Лэйси была с матерью в тот вечер в приюте.

— Я об этом не знала.

— Лэйси помогала раздавать еду. Она стояла рядом с Анни, когда ту застрелили. Все произошло на глазах у нашей девочки.

— Вот откуда она знала, что крови совсем не было, — догадалась Оливия. — Я никак не могла понять ее слова. Как это ужасно для нее, Алек.

— Я мог потерять и ее тоже. Теперь-то я понимаю, как легко можно потерять человека. Я стараюсь не давать воли своим чувствам. Если с Лэйси или Клаем что-то случится… Этого я уже не переживу. Я боюсь, что дочь меня возненавидит, если я попытаюсь оказать на нее давление. Кажется, она уже меня ненавидит. — Алек оперся о мойку и снова посмотрел на Оливию. — Я забыл о дне ее рождения. Отвратительный из меня отец, верно?

Оливия неожиданно почувствовала острое сострадание к Лэйси. В детстве о ее днях рождения тоже постоянно забывали, но она хотя бы могла поделиться своей болью с Клин-том.

— Ну, полагаю, Лэйси начинает осознавать, что ее отец всего лишь человек.

Алек отвернулся от окна и прислонился к мойке.

— Какой вы были в ее возрасте?

Оливия почувствовала, как ее щеки заливает румянец.

— Вы не можете сравнивать вашу дочь со мной. Я была не совсем… обычной.

— Не хотите мне объяснить?

— У меня был брат-близнец, и вообще… — Оливия знала, что именно это «вообще» и делало ее непохожей на всех остальных девочек. Ей захотелось рассказать об этом Алеку. У нее было такое чувство, что он все поймет. У нее забилось сердце при мысли о том, что она посвятит его в свое прошлое. Оливия уже открыла рот, собираясь начать рассказ, но вдруг передумала и вернулась в настоящее.

— Пожалуй, я пойду, — решил Алек. — Позвольте, я только возьму книгу. — Он вышел на веранду и вернулся с «Крушением „Восточного духа“. Оливия проводила его до двери, немного растерянная оттого, что едва не рассказала Алеку о себе то, чего никто не знал. Никто, кроме Пола.

И что Алек скажет Полу при следующей встрече?

— Алек, я не хотела бы, чтобы Пол знал о том, что мы с вами друзья. — Он удивленно поднял брови. — Я не хотела бы все усложнять, — продолжала Оливия, понимая, что все и так уже достаточно запуталось. — Не могли бы мы просто сказать, что встречались, чтобы поговорить о том, что произошло в тот вечер в больнице? Пусть он так думает. Алек нахмурился.

— Я не умею врать, Оливия. И потом, ведь у нас же с вами не роман.

— Мне бы не хотелось, чтобы Пол видел в вас соперника. Ведь вам двоим предстоит вместе работать, вы не забыли?

Он кивнул:

— Согласен.

Когда Алек ушел, Оливия составила посуду в посудомоечную машину и принялась подметать веранду. Ей надо было чем-то занять себя, чтобы не нахлынули воспоминания. Иначе она не сможет отделаться от них в течение нескольких дней. Но воспоминание о ее десятом дне рождения уже захватило ее. Именно тогда Оливия поняла, что ее мать не в состоянии остаться трезвой хотя бы один день.

…Утром в школе Клинт нарисовал для Оливии открытку. Когда он принес ее на перемене на игровую площадку, некоторые из детей начали дразнить его, как бывало всегда, если появлялся кто-то из «умственно отсталых». Тим Андерсон вырвал открытку из руки Клинта.

— Посмотрите, что этот дебил принес Ливви, — закричал он, размахивая открыткой в воздухе. К нему подошли другие ребята, чтобы прочитать, что написал Клинт, а тот стоял рядом, смотрел на них открыто и доверчиво. У Оливии защемило сердце. Она знала, какую открытку нарисовал ее брат. Буквы «с» и «р» будут смотреть не в ту сторону, и слово «рождения» будет написано неправильно. Он наверняка нарисовал для нее праздничный торт, как и годом раньше. И его рисунок будет похож на рисунок пятилетки.

Оливия попыталась вырвать открытку из рук Тима.

— «С любовью», — насмешливо протянул Тим. — Он подписался «с любовью, Клинт». Он что, твой дружок, Ливви? Он же недоумок.

И тут же четверо мальчишек набросились на Клинта, повалили его на землю и принялись лупить, пока тот беспомощно отбивался, пытаясь вырваться. Оливия видела, как мечутся его руки, не нанося никакого вреда хулиганам. Она замолотила по их спинам, закричала, чтобы они оставили Клинта в покое. Оливия пинала мальчишек ногами, пока миссис Джаспер не вышла из здания школы. Учительница быстро подошла к дерущимся, хлопнула в ладоши и крикнула:

— Дети! Немедленно прекратите!

Услышав ее голос, Тим и его дружки мгновенно удрали. Оливия упала на землю рядом с братом. У него из носа текла кровь, лицо покраснело, из глаз лились слезы.

Миссис Джаспер присела на корточки рядом с Клинтом. Она достала из кармана кружевной платочек и прижала его к носу мальчика.

— Держи, милый. С тобой все в порядке?

— Д-да, — ответил Клинт, как всегда немного заикаясь. Оливия увидела, что нарисованная им открытка валяется в нескольких ярдах от нее, побежала и подобрала ее. Поздравление Клинта измяли и испачкали, но Оливия рассмотрела торт с десятью свечками. Клинт раскрасил торт зеленым.

— Они такие грубияны, — говорила миссис Джаспер Клинту, когда Оливия снова опустилась на колени рядом с братом.

— Эвери их всех побьет, — Клинт сел, прижимая платок к носу.

Оливия посмотрела в угол игровой площадки, где ребята постарше играли в вышибалы. Мяч был у ее старшего брата Эвери, и Оливия видела, как он метнул его в одну из девочек, которая едва успела увернуться. Да, Эвери с огромным наслаждением отлупит Тима Андерсона. Он дрался при каждом удобном случае.

Миссис Джаспер посмотрела на Оливию.

— Думаю, Клинту следует провести остаток дня дома. Может быть, мне позвонить вашей матери?

Оливия только покачала головой, понимая, что миссис Джаспер осознает всю бесполезность такого звонка.

— Я его отведу.

Оливия отвела Клинта домой, надеясь, что мать к этому времени уже спит непробудным сном на диване в гостиной. Она заранее знала, что та скажет, когда узнает о случившемся. Мать станет трясти головой, редкие темные пряди нечесаных волос упадут ей на лицо. «Видно, в тот день, когда господь создавал вас двоих, Ливви, он был не в себе, — сказала бы она, как будто Клинт не мог понять ее слов. — Помимо собственных мозгов, тебе достались еще и мозги Клинта, так что тебе придется о нем заботиться».

Мать и в самом деле лежала на диване, одутловатое лицо вжалось в мягкие подушки. Рядом на полу валялась пустая бутылка. Оливия уложила Клинта в постель в спальне, которую она делила с братьями. Клинт так намучился, что мгновенно заснул. Оливия вернулась в гостиную, подобрала бутылку и поставила на кухонный шкафчик, так высоко, как только смогла. Матери придется поискать ее, когда она проснется. Потом Оливия направилась обратно в школу. размышляя над тем, что ей тоже стоило бы нарисовать для Клинта открытку, потому что никто из них больше ничего не получит на день рождения…

Оливия перестала подметать террасу и прислушалась. Кто-то ходил по дому. Она заглянула через стеклянную дверь в гостиную, но было слишком темно. Неужели она забыла запереть дверь после ухода Алека?

— Оливия! — услышала она знакомый голос.

Пол! Она перевела дух, когда муж вышел на террасу. Ей не понравилось, что он позволяет себе вот так запросто приходить и уходить в любое время, хотя это давно не его дом. Но в то же время у нее отлегло от сердца, и Оливия не стала ни в чем упрекать его.

— Ты меня напугал, — укорила она мужа. Если бы Пол появился на двадцать минут раньше, то его самого бы ожидал сюрприз. Оливия вспомнила о витраже в кухне. Не стоит пускать Пола туда.

— Прости, я постучал, но ты, должно быть, не слышала. — Он сел у стола и посмотрел на нее. — Я бы хотел поговорить с тобой, если ты не возражаешь.

— Разумеется, я не возражаю.

Она прислонила метлу к стене дома и села напротив него.

— Недавно ты мне сказала, что я могу говорить с тобой об Анни. Ты не шутила?

Оливия постаралась скрыть свое разочарование.

— Нет, не шутила.

— Мне больше не с кем поговорить о ней, а мне это необходимо. Никто не любит меня больше, чем ты. — Пол нервно забарабанил пальцами по столу. — Это нелегко. Но ты приезжала ко мне, ты была так добра. И я подумал, что, может быть, я могу попытаться сказать тебе правду.

Оливия переплела пальцы и сложила руки на коленях.

— Я думала, что знаю правду.

Пол покачал головой.

— Тебе известна большая часть. Я говорил тебе, что влюбился в женщину, с которой не могу быть вместе, и это отчасти свело меня с ума. Но я не сказал, что… — Он поднял глаза, посмотрел на деревянный потолок и глубоко вздохнул. — Лив… прости меня. Когда мы поженились, я даже представить себе не мог, что буду вести себя подобным образом. Я никогда не хотел причинить тебе боль.

— Ты спал с ней? Пол облизал губы.

— Только один раз. Перед самым Рождеством. Я чувствовал себя так, словно должен это сделать, словно…

— И это перевесило клятвы, которые ты дал мне? — Оливии показалось, что боль в груди лишит ее жизни сию же секунду. Он занимался любовью с ними обеими. Он сравнил их, и Анн и победила.

— Мне надо было раньше уйти от тебя, — продолжал Пол. — Я не считал, что поступил правильно. Но мне как-то удалось убедить себя, что это ты во всем виновата. Дежурства, опоздания и… — Он замолчал и посмотрел в темноту.

— И что?

— Ты так не похожа на нее. Ты строгая, сдержанная, а Анни была такой живой, такой свободолюбивой, она отвергала правила…

— Прекрати! — Оливия резко встала. — Ты, вероятно, считаешь меня совершенно бесчувственной.

Пол перевел на нее взгляд и продолжал, словно не слышал протеста Оливии:

— Она была очень хорошим человеком. Меня это захватило.

— Ну конечно, Анни была само совершенство. Она изменяла своему мужу, Пол. Как ты посмотришь на это?

— Это была моя идея, не ее. Я подтолкнул Анни к этому. То есть я ее не принуждал, конечно, она сама этого хотела, только…

— Пол, я обещала выслушать тебя, но я не могу. Мне слишком больно.

Он встал и, к немалому удивлению Оливии, обнял ее. Она не стала вырываться, не могла. Пол так давно не обнимал ее.

— Ты мне по-прежнему небезразлична, Лив. — Голос Пола звучал глухо. — Но Анни уничтожила меня. Зачем мы только сюда переехали! Лучше бы мне с ней никогда не встречаться.

От него исходило тепло, его запах был хорошо знаком Оливии, но когда она закрыла глаза, то увидела его в посте ли с Анни. Оливия вскрикнула и оттолкнула мужа.

— Уходи, Пол. Возвращайся в свое святилище.

Он на мгновение замер, потом развернулся и выше;) Оливия дождалась, пока его машина отъедет от дома, вошла в кухню, сняла с окна овал с изображением павлиньего пера. Она дошла почти до самого конца пирса и со всей силы бросила витраж на каменные плиты. Ей стало легче, когда она услышала звон разбившегося стекла.