Темное искушение

Глава двенадцатая

Я бросил пустой шприц на пол, когда ее тело обмякло в моих руках. Я держал его в кармане с тех пор, как она налетела на меня в свою первую ночь здесь, и ждал подходящего момента, чтобы использовать его.

И это был чертовски неподходящий момент.

Злость прокатилась по мне горячей волной, когда я обхватил рукой ее ноги и поднял ее, длинный светлый конский хвост безжизненно повис. Под шубой на ней была юбка в богемном стиле с разрезом до бедра и блузка, не доходящая до пупка. Так непрактично для русской зимы.

Как всегда.

Ее голова уткнулась в мою грудь, на щеках блестели мокрые дорожки от слез. Я отвел взгляд от ее лица и обернулся, чтобы увидеть позади Альберта, настороженно глядящего на девушку в моих руках. Он был бесстрастен как лед, но я мог предположить, что едва заметный оттенок в его взгляде предостерегал меня от того, что я мог бы с ней сделать.

– Я заберу ее, – сказал он. Я был уверен, что он так и сделает.

В груди вспыхнуло раздражение.

– Ты пойдешь и уберешь там все с Адамсом. Весь пол в крови.

Я бы никогда не велел ему оттирать пол, но тот факт, что он хотел защитить эту девушку от меня… вывел меня из себя. На какое-то время она стала моей, и я, черт возьми, мог делать с ней все, что заблагорассудится.

Его пристальный взгляд вновь коснулся ее, прежде чем он молча подчинился.

Альберт был верен до мозга костей, ради меня он бросался под пули. Но когда Мила прилетела в Москву, я понял, что не могу доверить ее никому из своих людей. Первому придурку было приказано только напугать ее так, чтобы она метнулась в мои двери, а не попытаться изнасиловать ее, едва увидев. Может, мой моральный компас и сбился, но что-то в похищении избитой девочки с сотрясением мозга казалось… неуместным. Я гордился тем, что всегда поступал по справедливости, поэтому, естественно, тот, кто напал на нее, плавал в реке без единого зуба и пальца, по которым его можно было бы опознать.

– Андрей, – позвал я, проходя мимо него в подсобку.

Он вытащил изо рта зубочистку и последовал за мной к машине в переулке. Я положил свою ношу на заднее сиденье. Ее юбка задралась, обнажив слишком много сантиметров гладких, подтянутых бедер. У этой девушки было досадное нежелание носить брюки. Вместо того чтобы насладиться зрелищем, я испытал непреодолимое желание одернуть ткань и задаться вопросом, не так ли выглядит людская порядочность. Аж тошно.

Захлопнув дверь, я повернулся к Андрею.

– Если кто-то хотя бы взглянет на нее, убей.

Он сунул обратно в рот дурацкую зубочистку, взгляд его задержался на девичьих ногах, видных через окно.

Я стиснул зубы.

– Тебя тоже касается. У меня есть дела поважнее, чем наблюдать, как ты вышибаешь себе мозги.

Он коротко кивнул мне и отвел взгляд от окна.

Я направился обратно внутрь к Косте, который сидел на табурете в конце коридора, сосредоточившись на своем телефоне. Я остановился рядом, чтобы увидеть, что он играет в Candy Crush. Этот ублюдок был так поглощен игрой, что подпрыгнул, когда я заговорил.

– У тебя четыре драже.

Он опасливо посмотрел на меня.

– Где?

– Вон. – Я показал.

Он опустил на место красное драже и сглотнул.

– Спасибо, босс.

– Без проблем.

Затем я ударил его по лицу.

Он упал спиной на пол. Я оттолкнул с дороги стул и наступил на телефон, услышав, как он хрустнул, когда я прошел к Косте. Схватив его за рубашку, прежде чем ударить его снова, я с удовольствием почувствовал жжение в костяшках пальцев.

– У тебя, мать твою, должна быть веская причина, чтобы пропустить ее, – зарычал я.

Из его носа хлынула кровь.

– Она – отрава. Совсем как ее мать.

– Не веская причина. – Я вынул пистолет из-за пояса и приставил дуло к его голове.

Костя оцепенел.

– Ты слишком долго игрался с ней. Мы все видим, что она вонзает в тебя свои михайловские когти.

Да, может быть, я позволил этому продолжаться слишком долго, но, мать его, я принимал тут решения.

– Мы? Кто еще приложил руку к тому, что она пришла сюда сегодня?

Костя помедлил, и мой палец напрягся на спусковом крючке.

– Василий, – пробормотал он. – Он всего лишь напугал ее.

Раздражение поползло вверх по спине. Я терял терпение со своими людьми, когда дело касалось этой девушки. Но больше всего меня бесило то, что никто не имел права пугать ее, кроме меня.

– Считаешь, что справишься с моей работой лучше меня? – спросил я.

Чтобы сделать это, ему бы пришлось убить меня, а мы оба знали, что в этой битве ему никогда не победить.

Его челюсти сжались.

– Паша был моим братом.

Печальная правда заключалась в том, что я забыл имя парнишки, когда погрузил свои пальцы глубоко в Милу.

Может, она была отравой.

У меня в изобилии были красивые женщины, но эта… Казалось, ее тело создано специально для меня. К сожалению, под совершенно американской внешностью чирлидера скрывалась реклама «Вудстока». Я ничего не имел против свободной любви, но сказать, что я не был тем, кто разбрасывает повсюду символы мира, было бы преуменьшением.

Мой таксист и наркодилер опознал Милу через несколько минут после того, как она вышла из аэропорта. С тех пор я узнал о целом ряде ее нелепых достижений: прощальная речь на выпускном, капитан чирлидеров, волонтер в приюте для бездомных. Она даже организовала сбор средств для спасения горбатых китов, когда ей было пятнадцать. Если это не проясняло картину, то в ее престижной средней школе ее признали «наиболее вероятным претендентом на Нобелевскую премию».

Бог посмеялся надо мной, когда доставил мою месть прямо мне в руки, завернутую в идеальную, экологически чистую упаковку.

Хотя он, должно быть, не учел, что Мила практически умоляла меня воспользоваться ею.

С того момента, как она накинулась на меня, схватив за рубашку с невинным отчаянием, как будто я был единственный, кто мог дать ей то, чего она хотела, она возбуждала глубокий нервирующий огонь у меня в паху. Я бы солгал, если бы сказал, что это не повлияло на мои решения.

Я презирал себя за то, как сильно мне хотелось трахнуть дочь Алексея, но когда меня макали в мое же дерьмо, мне не нравилось это еще сильнее.

– Убирайся с моих глаз. – Я отпихнул от себя Костю. – Ты мне отвратителен.

Он поднялся на ноги, вытер кровь тыльной стороной ладони и исчез за дверью. Засовывая «Макаров» обратно за пояс, я стряхнул с плеч злость и вернулся в комнату.

– Альберт. – Я щелкнул пальцами. – Идем.

Он поднялся с корточек и бросил окровавленную тряпку на пол. Выйдя на улицу, я скользнул на заднее сиденье рядом с Милой, и, когда я приспособился к пространству, ее голова оказалась у меня на коленях. У нее были шикарные волосы цвета лета и пшеницы. Я потянулся запустить пальцы в ее конский хвост, но остановил этот порыв, когда понял, что за нелепость пришла мне на ум. После того как мне перевалило за тридцать, я стал отвратительно сентиментальным. Длинные светлые ресницы лежали на щеках, не тронутых макияжем. Полные приоткрытые губы. Она выглядела невинной и уязвимой… но так же выглядела и ее мать, настоящий ядовитый плющ, знаменитый своим голосом, хотя и скандально известный садомазохистскими наклонностями.

Какой бы наивной ни была Мила, она была достаточно проницательна, чтобы видеть меня насквозь и процитировать «Ворона».

Жаль, что ее мягкое сердце стало причиной ее падения.

Ее дыхание стало немного поверхностным, и моя грудь сжалась от мысли, что я ввел ей слишком много эторфина. Я похлопал ее по лицу. Она вздрогнула, как будто ее сон был нарушен, и неприятное чувство исчезло.

Мне было наплевать на эту девушку.

Просто не нравилось убивать женщин.

Хотя после того, как мы с братом наблюдали, как наша мать захлебывается собственной рвотой, это было не так уж странно. Некоторые женщины заслуживают смерти. Особенно моя мать. И Мила, раз уж на то пошло.

Альберт отвез нас в дом за городом. Это было как минимум в часе езды, и я задавался вопросом, что будет делать моя подопечная, если проснется до того, как мы приедем. Будет ли она плакать, умолять? Или покажет себя Михайловой во всей красе?

Досадуя, что не могу выяснить это прямо сейчас, я почти жалел, что накачал ее наркотиками. Но мне не хватило бы выдержки терпеть в машине истеричную женщину. Выбор был или усыпить ее, или придушить, пока она не потеряет сознание. Последнее было менее надежным, и что-то во мне протестовало против того, чтобы слушать, как она задыхается, хотя любой отпрыск Алексея заслуживал этого и даже большего.

Я вышвырнул его из Москвы в прошлом году. В этом городе мог быть лишь один хозяин, и я не хотел делиться. Я предполагал, что он отправится зализывать раны в другое место, но этот ублюдок был отъявленным неудачником. Изуродованное тело Паши появилось у меня на пороге три месяца назад. Моя кровь все еще горела при одной мысли об этом. Это был пожар, который нельзя было потушить, пока я не получу голову Алексея.

Я не думал, что он был способен на какую-либо любовь, но, должно быть, он заботился о дочери, раз тайно растил ее в Америке. Как только он уступит, она будет свободна и поползет домой. А до тех пор…

– Мой котенок. – Я пробежал большим пальцем по ее приоткрытым губам. – Я говорил тебе, что этот город съест тебя живьем.

Я просто не сказал ей, что Москва и все, что в ней есть, принадлежит мне.

Глава тринадцатая

Рот казался набитым ватой. Прядь волос щекотала щеку. Я потянулась было почесаться, но замешательство затуманило разум, когда руки отказались двигаться.

Я с трудом открыла глаза, моргая из-за света, исходящего от телевизора в погруженной во тьму незнакомой спальне. Мое сердце забилось чаще, когда я увидела, что запястьями привязана к подлокотникам деревянного стула. Я дернула веревки, но тихий стон заставил меня перевести взгляд на стоявший на комоде телевизор. Я уставилась на сцену, разыгрывавшуюся у меня перед глазами, и к горлу подкатило отвращение.

Стон на экране исходил от меня, пока я сидела обнаженная на коленях Ронана и терлась о его руку.

Он записывал нас.

Видео было снято в моем гостиничном номере на камеру, которая могла находиться там все мое пребывание. Унижение скрутило живот, сжало сердце, словно выжатую тряпку, пока я наблюдала, как кончаю, содрогаясь, у него на коленях.

Затем видео начало проигрываться заново. Мне нравился Ронан.

Он был мне небезразличен.

А он всего лишь использовал меня.

Слезы затуманили взгляд, когда я отчаянно задергалась, пытаясь избавиться от веревок на запястьях. И замерла, когда тяжелое ощущение чужого присутствия подсказало, что я больше не одна.

Ронан стоял перед дверью, полоска света веером падала из коридора. Его глаза, ширина плеч, черное на черном дорогой одежды поглощали тени комнаты.

«Тьма – и больше ничего».

Я процитировала это в самом начале. Что-то внутри меня всегда знало.

– Ты лишь навредишь себе еще сильнее. Я научился вязать узлы в тюрьме.

Безразличие в его голосе просочилось в мои вены, заставив кровь застыть. Я напряглась, когда он шагнул ближе. Его взгляд метнулся к экрану, чтобы увидеть, как я извиваюсь у него на коленях.

– Видео, как ты скачешь на моем члене, было бы лучше, но, несмотря ни на что, ты устроила замечательное представление, котенок.

Это был не тот человек, с которым я познакомилась на прошлой неделе. Теперь я поняла, что тот «щедрый» мужчина был всего лишь маской. Только больной мог касаться, ласкать меня, зная, что я – всего лишь пешка в какой-то извращенной игре. Как я была слепа. Глупая, наивная девочка, попавшая в объятия монстра.

Я вздрогнула, когда мои мышцы напряглись, все еще чувствуя острую боль от укола в шею.

– Что ты мне вколол? – выдохнула я, мой голос дрогнул.

Он прислонился к комоду и скрестил руки на груди, его плечи почти заслонили весь свет от телевизора. Только вчера его сила и габариты казались мне привлекательными. Теперь они приводили меня в ужас.

– Эторфин.

Звучало знакомо, и я вспомнила, где о нем слышала – в сериале «Декстер». Главный герой использовал эторфин, чтобы вырубать своих жертв, прежде чем пытать их. Образы пил и оторванных конечностей заставили все волоски на теле встать дыбом, особенно после воспоминаний о том, как Ронан, не моргнув глазом, отрезал человеку палец.

Если у него было безумное желание искалечить меня, то зачем он нас снимал? А если он работал на торговцев секс-рабами, то зачем так долго поил меня вином и кормил? У него была масса возможностей похитить меня, включая первую ночь, когда я спала в его кабинете.

Все это казалось бессмысленным, и неизвестность леденила меня.

– Что тебе от меня нужно? – спросила я.

– Такой сложный вопрос, – сказал он, глядя на что-то маленькое, что он крутил между пальцев. Я знала, что это – моя серьга в форме сердца. – Как ты думаешь, чего я от тебя хочу?

Я уставилась на него, мой пульс участился от неуверенности.

– Ты и правда понятия не имеешь, – протянул он, взгляд его светился весельем. – Очевидно, сейчас американки не так умны, как раньше.

Я была глупа. Я знала это и принимала. Но услышав это от него, почувствовала вспыхнувший во мне огонь.

– Просто скажи, что тебе надо, ты, психопат, – рявкнула я, дернув веревки на запястьях.

Блеск его глаз пронзил темноту, когда он оттолкнулся от комода, и я не смогла не вздрогнуть, когда он схватил мое лицо. Голос у него был низкий и тихий, и это напугало меня больше, чем если бы он закричал.

– Следи за тем, как со мной разговариваешь, или узнаешь, насколько я больной.

Дыхание у меня сбилось, но я не отвела взгляда. Русская рулетка.

Одно мгновение, и я буду мертва.

Может быть, это была бы более быстрая смерть, чем та, что он приготовил для меня. Взгляд его предупреждал: «Не играй в игры, в которых не можешь выиграть».

Мой отвечал: «Это не игра. Это ад».

После напряженной паузы он отпустил меня.

– Ты, Мила, – всего лишь средство для достижения цели. Хотя не скажу, что мне это не понравилось. – Его взгляд метнулся к экрану, когда мои стоны стали громче. – Такой восторженный котенок.

Мой желудок скрутило, сердце болело так, словно его вырывали из груди. Я влюбилась в этого человека. Я хотела его, чувствовала. Я закрыла глаза, когда из темных уголков моего сознания выполз смех мадам Ричи, пульс участился, волосы на руках встали дыбом.

Я напряглась, когда почувствовала, как он обходит стул.

– Честно говоря, я ожидал большего от дочери Алексея. Я почти разочарован тем, как это было просто.

У меня открылись глаза во всех смыслах.

– Это из-за папы.

Он хохотнул, и от этого звука по спине прошла дрожь.

– Ты заслужила медаль за догадливость.

Ронан оперся предплечьями на спинку моего стула, заключив меня в клетку, и смотрел, как на экране я скачу на его пальцах. Комнату заполнило мое тихое дыхание и запись моих стонов.

Он склонился ближе, его голос проник в мои уши.

– Интересно, что подумает твой папа, если увидит это.

Отвращение пронзило мне вены. Он не мог быть таким извращенцем.

– Узнаем?

Когда он поднес к моему лицу сотовый, мое сердце упало при виде блестящего белого корпуса. Это был мой телефон. Я думала, что он исчез вместе с моим пальто, но теперь знала, что все это время он был у него.